Хомяков Петр Михайлович. Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ

   Ибо жизнь для них на этом закончилась.
   Все это потом опишет в своей чудом дошедшей до нас книге, Велес, сын Веды.
   А нам остается только удивляться, что были же среди предводителей наших предков такие. Те, кто сами отвечали за неудачу затеянных ими дел.
   Жизнями и судьбами своими и своих родных.
   Наверное, потому и пережили в итоге столько испытаний и добились стольких побед.
   Теперь таких среди правителей нет.
   И потому те, кто этих, теперешних, правителей почитает, сами станут жертвами.
   Впрочем, так им и надо, баранам.
   – Ну, как, пострелял, попугал врагов? – спросила Веда Сварога, когда тот прилетел с Велесом.
   – Да, зря летал. Зря стрелял. Зря гром вызывал.
   – Понял, наконец, что может спасти нас от этих полуденных захватчиков?
   – Понял, понял. Надо нам свое оружие начать делать.
   – Из чего?
   – Что ты думаешь, я об этом голову не ломал?
   – Ломал, но видно мало. Ты волхв и должен головой воевать, коли уж пришлось воевать.
   Много мы, волхвы-ведуны можем. Многое. Но не все из нас станут Богами.
   Богами станут только те, кто сами найдут ответ на вызов Судьбы. Сами придумают что-то новое. А не просто используют то, чему научились у старших. Это бремя настоящего волхва белого народа.
   – Но почему ты думаешь, что я должен стать Богом?! Что я найду какие-то ответы, и чему-то научу кого-то?! Я простой волхв с Серой реки. И не прожив твоих лет, уже устал от бессмертия.
   Тонкие пальцы Рыськи легли ему сзади на виски.
   – Я сниму твою усталость, мой колдун. Я хочу, чтобы отец моего сына, белый волхв, был достоин участи Бога.

Глава 3. Искание и страсть

   Сварог был искушен в работе с металлом. Многими секретами обменивался он и с братьями с заката, и с братьями с восхода. Много ходил по Каменному поясу, где братья с восхода лили бронзу не хуже, чем в Элладе.
   Но из чего лить медь и бронзу здесь, среди бесплодных глин и песков. Не из чего!
   А может есть? Может плохо искали?
   И начал Сварог свой поиск.
   Белая ночь легкой опаловой дымкой накрыла землю. Огромные валуны, местами покрытые мхом, казалось, дремали в этом мерцающем, светлом, легком одуряющем безмолвии.
   Сварог присел у ручья. Он наклонился к воде и начал пить чистейшую ледяную воду. Сзади надвинулась чья-то тень.
   Сварог повернулся. Рядом стоял человек, чем-то неуловимо похожий на него.
   – Здрав будь, брат.
   – И ты будь здрав, брат. Что ищешь в наших местах?
   – Ты прав, брат. Хожу ищу землю, из которой можно лить светлую медь.
   – Зря ищешь, нет такой земли в наших местах. Надо тебе за ней на Каменный пояс идти.
   – Про Каменный пояс я и так знаю. Да хотелось бы поближе найти.
   – А откуда идешь?
   – С Серой реки, что около Волчьей горы начинается. Слышал о такой?
   – И бывал иногда. На малых сборах.
   – Да, но теперь и малые сборы реже случаются. После того, что на Лысой горе было…
   – Понял я, зачем ты медную землю ищешь. Думаешь нашим родовичам мечи да топоры лить?
   – Да.
   – Эх, брат, не один ты это ищешь. Но не найдешь ничего у нас. Я сам искал.
   Он протянул Сварогу свою обожженную в горнилах руку. И Сварог сразу понял, что перед ним знаток тайн металлов.
   Сварог пожал эту руку своей, точно такой же, заскорузлой рукой с мозолями и следами ожогов.
   – Да и посмотри, – продолжал незнакомый брат, – сколько ты прошел от своей Серой реки до наших полуночных земель. Подальше будет, чем от вас до Каменного пояса. И ничего не нашел. Значит, не то мы, брат делаем. Не то ищем.
   – Так что же, назад поворачивать?
   – Все равно придется тебе это. Через два дня пути упрешься в Студеное море.
   – Ладно, брат. Спасибо, что предупредил. Пойду.
   – Удачи тебе, брат.
   – И тебе, брат.
   Завернувшись в волчью шкуру, чутко спал Сварог в мерцающей дымке белой ночи.
   Из этой дымки выплыла Тамирис. Она была легка и прекрасна, как тогда, когда посвящала его в волшебство любви.
   – Не нахожу я металла, Тамирис, не нахожу.
   Она улыбнулась.
   – Пойди еще раз на Каменный пояс. А лучше лети. На Белую гору, к моему сыну.
   – На Каменном поясе и так много медной земли. Это я и без твоего сына знаю.
   – А ты походи просто, посмотри, потри ее руками.
   – И я найду, что ищу?
   – Не знаю.
   – Как, не знаешь? Ты же теперь Богиня. Ты все знать должна.
   – Ошибаешься, Сварог. Не Богиня я. Обычная ведунья. Вот отдохну в стране Вечного лета и вернусь назад простой смертной.
   – А почему простой смертной?
   – Потому что чего-то не поняла, чего-то не додумала. Вернусь, и буду искать то, что мне суждено.
   – А я?
   – А ты должен найти, что суждено в этой жизни.
   Все рудники и плавильни Каменного пояса показал Сварогу сын Тамирис и Купалы.
   Но ничего нового Сварог не обнаружил. Распухали пальцы в холодных ручьях, пока он перебирал и перетирал камни, из которых получается металл.
   Неподъемным становился мешок с этими камнями, которые Сварог собирал.
   И слезились глаза в бесчисленных плавильнях и около угольных ям.
   Эти слезы на глазах оставались постоянным спутником его исканий. Они не оставляли его и дома, когда сложив маленький горн, он жег и жег разные камни, привезенные с Каменного пояса. И хотя бы в чем-то похожие камни, найденные в окрестностях его родных мест.
   И все меньше металла давали причудливые смеси из привезенных камней.
   А нового металла не было вообще.
   Боже! Какие сны снились Сварогу, когда он сваливался в изнеможении у горна! Какие рецепты не мерещились ему горячечными ночами!
   А утром снова гудение огня, обожженные пальцы, слезящиеся глаза и бесконечные попытки эти рецепты испытать.
   А в итоге?
   Горстка перекаленного песка и каких-то каменных зерен. Это все, что осталось от мешка принесенных камней.
   И тупое отчаяние.
   Никогда не поймет он того, что ему надо понять. Никогда его родовичи не сравняются с наглыми захватчиками с полудня.
   Никогда, никогда, никогда!
   Сварог сидел у потухшего горна, тяжело опустив руки, повисшие между колен.
   – Свароже! Брат, ты здесь?
   Нет сил даже отвечать.
   – Что с тобой?!
   Рыська вбежала в его одинокое жилище. Ее тонкие пальчики пробежали по вискам волхва. Легкое тепло и приятная бодрящая дрожь, сменяясь волнами, прошли, опоясывая голову.
   Но слабо, очень слабо. Раньше, от таких бодрящих прикосновений он был бы уже на седьмом небе, а сейчас…
   А сейчас так, легкое взбадривание, и вновь тяжелое отупение.
   Он погружается в него, как в темную воду. И нет сил вынырнуть к солнцу и свету.
   – Я останусь с тобой! Я помогу тебе!
   – В чем? В чем ты мне можешь помочь?
   – Молчи! Молчи и не мешай мне делать свое дело.
   Рука тяжела, как будто налита медью. Медью, медью… Проклятой медью, лучше бы ее не было на свете! Лучше бы ее не было. Лучше бы наши родовичи дрались с захватчиками на равных. Каменными топорами против каменных топоров.
   И не поможет никакая Рыська.
   Тяжелая, налитая медью рука неловко берет ее руку и тяжело, медленно снимает со своей головы ее бодрящие ласкающие пальчики.
   – Иди, Рысье Сердце. Иди. Оставь меня.
   – Сварог! Я Рыська, Рыська, а не Рысье Сердце! Не прогоняй меня! Я помогу тебе!
   Он тупо смотрит на нее
   Хорошая девчонка Рыська. Как он учил ее летать. Как были распахнуты от радостного любопытства ее глаза на Лысой горе, когда они прилетели туда первый раз.
   А ведь она могла быть там и в тот раз. В тот раз, в тот раз, в тот раз…
   Медные струи льются из плавильни. И глаза начинают слезиться. От жара и слепящего света.
   Надо уходить. Не надо бессмертия.
   Если не можешь быть Богом, надо уходить.
   Не для того же, чтобы бесконечно трахать этих полубогинь и полных дур, как Зев на Олимпе, живет волхв.
   Не для того.
   И ты не поможешь мне, милая Рыська.
   Как же слезятся глаза! И как ломит пальцы, просуженные и обожженные одновременно!
   Но это не главное. Главное, как ломит голову не решенная задача!
   Как ломит голову.

Глава 4. Божественное озарение

   Сварог тяжело проснулся и сел на своем грубом ложе, застеленном волчьими и медвежьими шкурами.
   Кажется, вчера приходила Рыська. Или это приснилось? Он ее прогнал?
   Нехорошо. Наверное, обидел девчонку. Девчонку Рыську. Маленькую милую любимую Рыську. Которая все ревнует его к мертвой Тамирис. И ко всем сестренкам, бывшим с ним до нее.
   Живым и… и погибшим тогда на Лысой горе под бронзовыми мечами захватчиков.
   Бронзовыми…
   Встань!!! Встань, если ты не животное! Да, ты не волхв, а тем более, не Бог. Но ты человек!!! Человек вольного Севера! А это не мало.
   Севера? Что за слово? Мы обычно говорим полуночь.
   Да, Севера! Свободного Севера. И ты, не как волхв, а как человек должен встать и выполнять свой долг. Ты должен. Должен Вольфгангу, Тамирис, Рыське. Всем, кто тебя учил, кто тебя лечил, кто тебя любил. И всем, кто верит тебе.
   Встать!!! И раздувать горн! И пусть огонь слепит глаза, и пусть от мыслей раскалывается голова.
   Ты умрешь над этим горном. Но не отступишь, пока не увидишь этот сероватый металл, цвета наших небес.
   Почему сероватый?
   Потому что я знаю, каким он будет! Не верю, а знаю!!!
   Знаю!
   – Здрав будь, Сварог!
   – Здравствуй, Веда. С чем пришла?
   Огонь горна освещает лицо Сварога. Нет на нем следов бессмертия и вечной молодости. Это лицо сурового мужчины в летах. Усталого, но стойкого. Мужчины, который не сдастся, который уже бросил в этот горн и свою молодость, и свое бессмертие. Но не жалеет об этом. Он так же бестрепетно бросит туда и свою зрелость, и свою старость. А если бы мог, то бросил бы туда и все свои жизни, и эту, и будущие.
   Веда внимательно смотрит на Сварога.
   – Ты молодец, волхв.
   – Наверное, уже не волхв.
   – Нет, ты ошибаешься, все еще волхв.
   – Извини, Веда, мне наплевать, волхв я, или не волхв. С чем пришла? Мне надо работать.
   Она вдруг радостно смеется.
   – Выдержал, выдержал, брат! Ты найдешь еще свой волшебный металл. И потом еще вернешь себе молодость.
   – На молодость мне тоже наплевать. А металл я найду. Это я знаю и без твоих слов.
   – Молодец! Молодец! Не буду тебя задерживать, брат. Вот, принесла тебе меда и творога. А еще этот камешек, прилетевший с неба.
   Она протягивает ему довольно тяжелый кусок странного камня. Но это не камень, это явно некий металл.
   – Посмотри на него. И хватит на сегодня работы у горна. Выйди на улицу. Посмотри на весну.
   – Уже весна?
   – Да!
   – Забавно, – жесткая усмешка кривит его губы. – А я и не заметил. За творог и мед спасибо. Но от горна не отойду. Некогда.
   – Отойди, Сварог. Отойди. Походи вокруг, умойся первой весенней водой. И подумай о Боге, Творце этого мира, и о других Богах, которые помогают ему в этом бесконечном совершенствовании сотворенного.
   Подумай, и пойми, что ты выполняешь Их волю. И ты один из них.
   – Не надо…
   – Помолчи! Помолчи, мальчик, когда с тобой говорит человек, старше тебя на пять тысяч лет. Гаси горн и пойди погулять. Сегодня это не будет слабостью и уступкой самому себе. Сегодня это часть твоего поиска.
   Чего хотят Боги? Интересная загадка. И как они осуществляют свои желания? Как Зев, дурача и пугая тупых людишек молниями среди ясного неба?
   Нет, это недостойно Богов, это достойно обманщиков и фигляров.
   Но они как-то подсказывают нам свою волю? Наверное, да. Иначе, зачем мы им. А если мы правильно эту волю понимаем, то помогают ли они нам? Наверное, тоже да. Иначе, чем бы отличались понимающие волю Богов, от тех, кто ее не понимает, либо по злобе и глупости противится ей.
   И зачем внушать кому-то замыслы, которые потом нельзя будет осуществить? И как не помочь тому, кто своими скромными силами выполняет твою волю?
   А мы, мы волхвы, ведуны, понимали волю Богов? Что мы делали? Помогали своим родовичам, лечили и омолаживали друг друга. Любили друг друга.
   И все. И так мы могли жить до бесконечности. Нам было хорошо. Да и родовичам неплохо.
   И даже Зев, кровавый предатель Зев, в чем-то лучше нас. Ведь поначалу он просто попытался приобщить к нашей жизни больше людей.
   Какой ценой? И тех ли он приобщил? Но это уже другие вопросы.
   А нам? Нам было хорошо, и мы ничего не хотели. А должны, должны были чего-то хотеть и как-то постигать Божий замысел! Не захотели сами, скифские акинаки, вспарывающие животы наших братьев и сестер заставили нас захотеть чего-то еще.
   Не будем благодарить этих насильников. Но мы сами вызвали их появление в нашей жизни. Без них мы бы так и не захотели искать что-то новое.
   А так, ищем. И найдем. Ибо в этих поисках мы выполняем волю Богов.
   Захотелось пить, и умыться студеной водой.
   Сварог спустился к ручью. Ржавчина на его берегах была особенно густа.
   Что за рыжая грязь? Как привык я к ней у порога своего жилища. Но где я ее еще видел?
   Сварог помчался назад. Похожий рыжий налет лежал на некоторых горках перекаленной рыхлятины, оставшейся от его опытов. Но он был намного слабее, чем у ручья. И похожий налет лежал на небесном камне, подаренном Ведой.
   Знак? Знак Богов?!!
   Он выбежал назад. И начал жадно черпать эту рыжую грязь. Вернулся и раздул горн.
   Плавить медь и бронзу можно и не применяя древесный уголь и поддув. Но с ними все же гораздо эффектней. И мастера с Каменного пояса так и делали.
   Делал это и Сварог. Но не с медными рудами, а с рыжей рыхлой грязью из крошечного болотца в излучине ручья близ его собственного жилища.
   Какая-то спекшаяся масса осталась в горне. Тяжелая, сероватая. Это был явно не камень. Но пока и не металл. Было, тем не менее, очевидно, что металл в этой массе есть. Да что там! Это был в основном именно металл!
   Сварог умел отличить металл от камня.

Глава 5. Волшебный меч

   Как легка, как упоительна работа, закрепляющая найденное решение трудной задачи!
   Эта работа слаще любой праздности, любых развлечений, почестей и роскоши. Ничего не сравнится с восторгом летящей от радости души. И этого ощущения своей неутомимости, этой возможности работать, работать и работать, не ощущая усталости.
   Вот оно, осязаемое чувство бессмертия!
   Хотя… Хотя есть еще одно чувство, почти такое же сладкое.
   Любовь? Нет, любовь, несомненно, хороша. Но такую же запредельную сладость дает не любовь. Не любовь, а… Ну, догадайся друг! Не можешь догадаться? Тогда я помогу тебе.
   Осуществленная справедливая месть! Месть, сладкая и упоительная. Месть, без которой невозможна ни справедливость, ни достоинство, ни честь. Уничтожение оскорбителя, уверенного в своей безнаказанности. Насильника, наглого пахана, за спиной которого или банда, или государство. Которое, в сущности, такая же банда, только побольше.
   Но ведь месть это тоже завершение трудной, кажущейся поначалу безнадежной (противник то силен, нагл и, на первый взгляд, неуязвим) работы, ее финальная стадия. Работы по достижению справедливости.
   И не есть ли работа Сварога с металлом просто эпизод в этой долгой дороге к справедливости?
   Наверное, и да, и нет. Ибо новый металл это отнюдь не только орудие мести. Это гораздо большее. Но и это, в том числе. И это. И дорога к сладкому мигу теперь открыта.
   Но до этой сладостной минуты желанной мести еще далеко.
   А Сварог все колдует с железом. Новым металлом, который он открыл. И который все больше открывает перед ним свои тайны.
   Металл, мой металл! Которого так много. Буквально под ногами, у этого ручья, в окрестных болотах, в старицах наших речек. Его гораздо больше, чем меди в Элладе или на Каменном поясе. И он гораздо тверже и прочнее меди.
   Как сладко смотреть на этот сероватый блеск. Какая занимательная игра импровизировать с этими полосами, представляя, что можно из них сделать.
   И кажется, что не тяжеленные горячие калачи катает Сварог, а что-то легкое, воздушное. То, что может стать всем по его воле.
   Но всем оно станет позднее, а пока в первую очередь нужен меч.
   Волшебный меч. Ибо металл-то ведь тоже волшебный, подаренный Богами Сварогу, а Сварогом людям.
   Своим людям, чтобы можно было воевать с людьми чужими.
   – Привет, Сварог! – приветливо улыбающаяся Рыська входит в кузницу с ладным ловким подростком.
   – Привет, Рыська!
   – На этот раз не прогонишь?
   – А когда я тебя прогонял? Привиделось тебе это, колдунья моя.
   – Ладно, прощаю.
   Она подходит и привычным движением как будто смахивает ладошкой некую паутину с его лица.
   – Устал, кузнец. Устал. Но, ничего, я верну тебе молодость и бессмертие. Вернее только молодость. Бессмертие, похоже, ты вернул себе сам. Сгорела твоя смерть, Сварог в этом горне. Сгорела. Это говорю тебе я, ведунья Рысье Сердце.
   – Мам, я пойду погуляю?
   – Нет, Перун, потом.
   Она отходит к подростку и встает рядом с ним. Как мило смотрятся они рядом. Как будто брат и сестра.
   – Ну, Сварог, как тебе наш сынок?
   Сварог смущен.
   – Не смущайся, кузнец! Ведь ты даже не знаешь, сколько лет провел в своих поисках. Но тебя нельзя упрекать за то, что ты забыл обо всем остальном. Ты выполнял волю Богов и сам в это время был Богом. А я в это время растила тебе помощника.
   Он будет теперь жить с тобой и помогать тебе. Веда сказала, что он довершит, сделанное тобой, когда ты устанешь от бессмертия.
   – Да, а где Веда? Как она?
   – Ушла.
   – Ушла?! Как много я хотел у нее еще спросить! Зачем, зачем, она ушла?! Как нам будет не хватать ее!
   – Она предвидела твои вопросы, и сказала, что ответить на них ты теперь сможешь сам. А еще, она передала мне все, что знала и умела. И теперь я живу в ее жилище. А Перун с Велесом, помнишь его?
   – Помню.
   – Так вот, Перун с Велесом живут в жилище, построенном тобой для меня.
   – Как же я все это время жил? Что ел, что пил? Кто кормил меня?
   – Не думай об этом, божественный кузнец. Все прошло, и ты победил. Остальное не важно. Перун, сынок, – обращается она к подростку, – погуляй.
   – Отец, я возьму вот это? – Перун показывает на выкованный Сварогом кинжал, полный аналог бронзового акинака. Коротковатый, и, как теперь видит сам Сварог, неуклюжий.
   – Возьми, Перун, возьми.
   – Придешь, когда начнет смеркаться, – говорит Рыська.
   – Ну, мой колдун, начнем вспоминать жизнь. А то ты совсем забыл о человеческом, общаясь с Богами.
   Он сжал ее в каких-то судорожных объятиях, неловко, как будто ощущая некую коросту на своем теле. Коросту, которая мешала им слиться.
   Она все поняла.
   – Не спеши, волхв, не спеши и не смущайся. У нас впереди весь этот вечер и еще целое бессмертие.
   Какое ладное, ловкое у нее тело. Как будто отлитое из серебра и отполированное. Кожа, кажется, светится в ночи. Ночи? Но ведь они остались лишь на вечер. И где Перун?
   – Спи, кузнец, спи. Не волнуйся ни о чем, и не задавай вопросов.
   И опять луна светит в затянутое пузырем маленькое окошко.
   – Как ты думаешь, Веда стала Богиней?
   – Не думаю, Сварог, а знаю. Стала, конечно, стала. Она наша Богиня мудрости и знания. Богиня, которая покровительствует тем нашим родовичам, кто ищет ответы на вызовы Судьбы, кто пытается разгадать тайны мироздания.
   – Ты, теперь не только красавица, Рыська, но и мудрая ведунья.
   – А тебе это странно? Все думаешь, что я глупая девчонка Рыська?
   – Да нет… С чего ты взяла?
   Рыська смеется. Как же хороша ее лукавая улыбка, светящаяся в полумраке. Как многого он себя лишал, отказывая в счастье видеть эту улыбку. И это было несколько лет?! Непостижимо! Ему показалось, что прошло пару месяцев.
   – Завтра начнешь учить Перуна своему ремеслу.
   – Отдых кончился?
   – Волхвы от долгого отдыха устают, а Боги тем более.
   – Я не Бог.
   – Но от отдыха все равно устаешь.
   – А вот Зев и Яра наверное не устают от вечного праздника в теплых краях.
   – Какое нам дело до них.
   Нет, есть к ним одно дельце, есть, – подумал Сварог. – И завтра мы с сыном начнем это дельце делать.
   – Отец, не надо ковать скифские акинаки из твоего металла.
   – А что, по-твоему, надо ковать?
   – Смотри, можно выковать длинный прямой меч. Ведь он не расколется при ударе. Он не из бронзы. Наш металл прочнее.
   – Где ты так изучил акинаки, и как ими пользоваться?
   Перун смеется.
   – Я не мальчик, отец.
   – Да, не замечаешь, как растут дети. Ты и летать умеешь?
   – Конечно. Мама научила. А еще мне нравится, как играет Купала.
   – Ты и его знаешь? Откуда?
   – Он прилетал как-то на Волчью гору.
   – А чего меня тогда не позвали?
   – Веда не велела. Она сказала, что нельзя тебя тревожить.
   – Слушай, ну скажи, как мужчина, не скрывай. Как я это время жил, кто меня кормил, менял одежду?
   – Тоже мне, тайна, – смеется Перун. – Мы с мамой. Да Веда иногда приходила, наблюдала за тобой исподволь.
   – Странно, а я не помню.
   – Отец, ты и не должен помнить. Ты творил чудо. Ты воплощал Божий замысел.
   – Ладно, знаток Божьего замысла. Давай раздувать горн, да ковать твой меч.
   Руки, привычные к тяжелому молоту ловко вертят меч. Он чертит сливающиеся сверкающие круги в воздухе.
   – Смотри, отец!
   Меч обрушивается на закрепленный в расщепленном стволе акинак. И вдребезги разбивает его. Бронза акинака колется от удара длинного меча.
   – А смотри, что еще можно!
   Перун крутит меч и так и этак. И почти остригает наголо стоящую рядом небольшую березку.
   – Здорово, сынок! Да ты владеешь им как Бог.
   Перун вдруг становится серьезным.
   – Веда сказала, что я буду Богом войны. И мне нравится крутить меч. Я мечтаю о победах. Я хочу петь победные песни с родовичами, избавившимися от страха перед потомками людоедов. Но, отец, мы же победим их всех, всех наших врагов! Это же ясно, как день. А потом?
   Сварог печален.
   – Боюсь, сынок, не все так просто. И врагов нам хватит не на одну ведовскую жизнь. Ведь мы не бессмертные. Мы просто живем долго. Пока не выполним своего предначертания.
   Твое предначертание – быть волхвом справедливой войны белых людей за свободу. Но эта война не только и не столько с чужими. Это война и с собой. С ленью, тупостью, злобой, жадностью в собственных сердцах. И здесь не поможет никакой волшебный меч.
   Но, не победив себя, бесполезно сражаться с другими. Просто станешь таким, как Зев. Знаешь о таком?
   – Знаю. Мне рассказывал о нем белый волхв с Каменного пояса, сын Тамирис. Зев подослал скифов, и они убили его мать.
   – И еще многих. Многих…
   – Ты расскажешь мне о них?
   – Конечно, расскажу. Но после. А сейчас, давай к горну. Ты заметил, что иногда наши мечи получаются упругие и твердые, а иногда гнутся и не так тверды?
   – Заметил, отец. Но даже наши плохие мечи лучше бронзовых.
   – Да, но у Богов должны быть мечи волшебные. Будем искать секрет этих упругих твердых мечей.
   – Будем, отец.

Глава 6. В это время на Олимпе и несколько позже вдали от Олимпа

   Гера отпила темного вина из красивого серебряного кубка, украшенного искусной золотой чеканной накладкой.
   – А неплохой кубок сварганил мой уродец. А, Афина?
   Афина длинная костлявая белобрысая девица, в чем-то несколько мужеподобная, несмотря на легкость, и, можно сказать, даже некоторую хрупкость, молча усмехнулась.
   – Чего ухмыляешься, доченька?
   – Я тебе не доченька, Гера. И, по-моему, ты много пьешь.
   – Не тебе меня учить, потаскуха.
   – На себя то посмотри.
   Гера вдруг легко рассмеялась, видно вспомнив какое-то милое приключение, и забыв, о чем был текущий разговор.
   Но Афина вернула ее к ее же вопросу.
   – Кубок хорош. Да, твой сын Гефест, настоящий мастер, божественный кузнец. Но благодарить за такого сына ты должна Фетиду.
   – Чего благодарить эту зевсову шлюху.
   – Все мы зевсовы шлюхи. И потом, это как посмотреть. Чего-то ты царица белых богов рассуждаешь, как семитская фараонша, а не ведунья с вольного севера.
   – А-а-ах, – Гера пьяно махнула рукой, – где тот север?
   – Тебе виднее. Я там не была.
   Афина действительно не была на севере. Она была одной из немногих богинь Олимпа, найденных Зевсом в самой Элладе. Несомненно, в ней текла северная кровь. Но она была уроженкой этих мест. И ее светлые волосы слегка курчавились, а светлые глаза имели дымчатый оттенок, как это бывает у светлооких коренных южанок.
   Да и имя у нее было явно семитское. Афина, по древне-еврейски означает «гавань».
   Вот такой гаванью и стала Афина для Зевса, когда поток пришлых ведуний с севера иссяк, и он начал искать пополнение на месте. Нашел немногих. И среди них была Афина. Она немного летала, быстро научилась волховать.
   Но, в сущности, была ведуньей достаточно средней.
   Выделил ее Зевс за иные качества. Пресыщенному царю богов показалось пикантной некоторая ее мужеподобность и резкость. Но, несмотря на это, она оказалась прекрасной любовницей.
   И настолько понравилась Зевсу, что он решил, как сказал бы потомок, повысить ее статус. И объявил своей дочерью, которую он якобы произвел на свет без помощи какой-либо матери.
   Фактически Афина стала его второй постоянной женой. Современный сексолог нашел бы это вполне естественным. Медленно, но неуклонно полнеющую и рыхлеющую Геру, эта костлявая девица дополняла великолепно.
   Именно на ее фоне царица богов сохраняла привлекательность слегка увядающего, но умопомрачительно сладкого и дурманящего плода.
   По одиночке они были не так хороши. Но вместе, да на одном ложе…