Хомяков Петр Михайлович. Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ

   – Сомневаюсь, что у тебя останется сил для такого же пристального изучения Афины и Афродиты, – с усмешкой сказала Гера, когда все закончилось.
   Парис опустил глаза.
   – Мои силы тут ни при чем. Я должен выполнить свое обещание всем троим, царица Олимпа. Ведь ты сама настаивала на этом поручении.
   – Выполняй, мой мальчик. Выполняй.
   Как это ни странно, но после пышнотелой Геры Афина показалась Парису очень привлекательной. Она влекла его, как влечет кубок кислого вина после куска сочного жаркого.
   Кроме того, олимпийская воительница проявила поразительную живость на ложе.
   В совершенном изнеможении лежал Парис, когда в комнату вошла Афродита.
   Ладненькая, небольшая стройная ведунья несомненно была хороша. Но ее красота была лишена какой бы то ни было пикантности, которая всегда является результатом некоего пусть небольшого, но оригинального отступления от канона.
   Афродита же была слишком совершенной.
   – Ну, ты, я вижу, не сможешь уделить мне того же внимания, что Гере и Афине? – спросила она.
   – Боюсь, ты права, богиня.
   Афродита чему-то таинственно усмехнулась.
   – А что, они, наверное, не только были неплохи на ложе, но и обещали что-то тебе?
   – Ты права, богиня. Обещали. Гера успехи в царствовании, Афина успехи в бою. Но, поверь, не эти обещания кружили мне голову, а их божественные ласки.
   – А теперь ты не в силах воспринимать ласки мои?
   – Увы, это так.
   – Но тебе ведь хочется познать ласки богини любви?
   – Да.
   – Тогда я тебя кое-чему научу. В отличие от Геры и Афины, которые обещают нечто, чего нельзя проверить немедленно, не затевать же для этого войну, или захват трона прямо сейчас, я подарю тебе вещь осязаемую.
   И она достала из-под груды сваленной одежды пару флаконов.
   – Чего-то долго этот красавчик задержался с Афродитой, – сказала Гера, кутаясь в легкую накидку. – Этак мы замерзнем тут, его дожидаясь.
   – Да, не ожидала я, что его еще на что-то хватит.
   – Я не ожидала, что его хватит даже на тебя, – сказала Гера.
   – Нет, мамочка, хватило и даже очень.
   – Да, ты у нас известная попрыгунья, доченька.
   Они рассмеялись.
   – Жаль, что он был с нами поодиночке, – сказала Афина.
   – Жаль, но и так неплохо, – ответила Гера.
   – Вот с этими волшебными средствами ты сможешь покорить любую женщину. И она пойдет за тобой, куда угодно, – сказала Афродита, окончательно иссушив Париса в любовных играх. – Ну, как, кто все же самая красивая?
   – Ты, богиня! Но теперь я не смогу смотреть ни на кого другого. После того, что испытал с тобой.
   – Сможешь, царевич, сможешь. Есть тут у меня на примете одна красавица.
   Легенда гласит, что Парис выбрал в итоге Афродиту.
   И это правильно передает суть событий.
   Однако, и вполне естественная досада Геры и Афины, и суть приемов, которыми достигла победы Афродита, переданы слишком схематично.
   Не примитивной ссорой трех пресыщенных дамочек объясняются дальнейшие события, сыгравшие такое важное значение на дальних подступах к Троянской войне.

Глава 10. Свои остаются у себя

   Черное море, Понт Эвксинский плескалось у ног. С небольшого белого обрыва было далеко видно, и расстилающаяся перед глазами гладь казалась ослепительно синей.
   – Не хочется уходить отсюда, – сказал Перун.
   – Желаешь повторить путь Зевса? – усмехнулся Сварог.
   – Нет, отец, – смутился Перун. – Но, согласись, красиво ведь. Правда?
   – Правда, сынок, правда. Но, запомни, на такие красивые места всегда слишком много желающих. А надо ли нам иметь возможность наслаждаться ими, но за это постоянно держать меч обнаженным?
   – Я ведь бог войны. Мне не тяжело держать меч обнаженным.
   – Ошибаешься, сын. Ошибаешься. Настоящий бог войны должен уметь побеждать. Быстро, с малыми потерями. А лучше вообще побеждать без войны. Вот тогда это действительно Бог. А иначе он просто глупый драчун. Ибо для того, чтобы постоянно держать меч обнаженным не надо быть Богом.
   – Наверное, ты прав. Но чем займемся мы дома?
   – Будем ковать железо. Будем учить этому родовичей. Ближних и дальних. Будем искать секреты тех лучших мечей, которые мы назвали божественными. Тех, которые упруги и особенно прочны.
   Ты скуешь много таких мечей, и вручишь их тем, кому найдешь нужным. И эти мечи потом долго будут поминать в легендах.
   Но, не мечем единым. Из нашего металла будем делать топоры и плуги. Представляешь, как легко будет пахать эту, например, степь железным плугом. Или как много можно будет срубить деревьев железным топором. А потом сделать из них хоромы.
   Такие хоромы из дерева будут получше не только наших землянок, но и каменных хором царей стран полуденных.
   – Да, дел много. Но, знаешь, отец, мне становится жаль этой распаханной степи и этих срубленных деревьев. Жаль. А вот порубленных мной врагов не жаль. Это неправильно?
   – Нет, почему же. Правильно. Но мы же только что говорили, что не надо, даже имея железный меч, множить врагов без счета. Также не надо распахивать всю степь. Или рубить все деревья, что сможешь срубить.
   Распахал, чтобы прокормиться. Срубил деревьев, чтобы построить жилище. А больше нам не надо.
   – И изничтожил врагов, которые не понимают всего этого, а хотят заставить нас слишком много пахать, или слишком много рубить.
   – Пожалуй, ты прав.
   – Но, ты же сам говорил, что нельзя останавливаться. Не застынем ли мы вот так, живя правильно, но умеренно и размеренно?
   – Нет, не застынем. Слишком много опасностей подстерегают нас на этом пути. И жизнь не будет так проста. А потом, будут наши волховские встречи. Будут полеты к братьям и сестрам.
   Будет любовь, которая не расслабляет и развращает, а вдохновляет и окрыляет.
   – Тогда, полетим домой?
   – Да нет, не полетим. Пойдем вместе с нашими родовичами. Вместе с теми, кто победил нашим оружием.
   – Не надо, отец. С воинами пойду я. Это мое дело. А ты лети. Мама заждалась.
   Большой пыльной дорогой шли с юга победители. Шли через степи, переходя вброд небольшие речки, шли, останавливаясь в маленьких степных рощицах.
   Потом по мере продвижения к северу эти рощицы становились все больше и гуще. И вот уже начали расходиться по своим лесным поселкам родовичи.
   А сзади осталась эта большая дорога через степь.
   По которой еще не раз пройдут воины, облаченные в железо.
   И купцы, везущие на юг железо с севера.
   И поэтому потомки назовут эту дорогу железным шляхом.
   – Здравствуй, Рыська!
   Сварог встал у входа в бывшее жилище Веды.
   – Здравствуй, Сварог. А где Перун?
   – Возвращается посуху вместе с воинами. А я вот прилетел.
   – Правильно. Заждалась тебя.
   – А я подарок тебе привез.
   Сварог развернул холст и протянул Рыське тонкий серебряный обруч.
   – Одень на голову.
   Она одела. На виски легли прикрепленные к обручу подвески в виде семилучевых звезд на небольших колечках.
   Рыська провела рукой по этим подвескам.
   – Похожи на мой ведовской знак, что ты подарил мне после первого полета. Но только попроще.
   Она явно хотела что-то сказать, но не решалась.
   Сварог усмехнулся.
   – Пусть скромен подарок, но не за добычу воевали, а за свободу. А это так, маленькое дополнение. И все воины несут такие же своим подругам. Эти подвески очень идут женщинам наших лесов и будут теперь нашим родовым знаком. И пусть эти колечки со звездочками не из золота, и без камней, но зато все равно красивые.
   – И все мы теперь как сестры.
   – Да мы все и есть сестры и братья, братья и сестры.
   – Ну, пойдем, поешь твоего любимого творога с медом, брат.
   – Пойдем, сестренка Рыська.

ЧАСТЬ IV
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ТРОЯНСКАЯ

Глава 1. Политтехнологи времен Геракла

   – Хорошо ли тебе, мой царственный брат? – спросил фараон царя хеттов.
   На столе стояли разные вина и яства. А перед пирующими кружились в замысловатом танце гибкие девушки. Мелодично позванивали браслеты с бубенчиками на запястьях и щиколотках танцовщиц.
   – Хорошо, мой царственный брат, хорошо. Я восхищен твоим приемом.
   – Как тебе эти танцовщицы?
   – Обольстительны, брат, обольстительны.
   – Я дарю их тебе всех.
   – Благодарю, брат. Ты щедр по-царски.
   Царь хеттов приехал в Египет обсудить ряд проблем империи. Формально он был независим от Египта, а иногда обеим странам случалось и воевать друг с другом.
   Но войны тоже бывают разными. В те далекие времена иная кампания по сбору дани с собственной провинции показалась бы потомкам полномасштабной войной.
   Да что там, те дальние времена. Уже гораздо позже русский князь Владимир Мономах в своих поучениях не отделяет военные кампании от походов по собственным землям за данью и, как бы мы сказали ныне, «с целью контроля вертикали власти».
   Так что разные бывают войны. Разные.
   Разная бывает и независимость. И порою суверенные страны связаны между собой чем-то так прочно, что трудно понять, это отдельные государства, или земли одной мировой империи.
   И как бы эти земли иногда не враждовали друг с другом, перед лицом чуждой цивилизации и культуры они едины.
   И едины были все земли Египта, Месопотамии, Ближнего Востока перед лицом эллинской угрозы. Угрозы восточным деспотиям не со стороны новых богов или почитающих их царьков. Нет, а со стороны новой модели устройства жизни.
   Где «царства» были мелкие, царьки просты, а свободнорожденные подданные свободны. Нет, ну вы подумайте, подданные свободны! Да любой подданный лишь раб царя. Любой. Начиная от раба или каторжника на каменоломне, и заканчивая первым министром. Или этими девками, что танцуют сейчас перед повелителями. Кстати, отнюдь не рабынями. Впрочем, нет, все они рабы и рабыни.
   Да, так вот в Элладе все наоборот. Там скоро дойдет до того, что царей, нет, ну вы подумайте, царей! Царей! Будет выбирать толпа на площади.
   А примеры заразительны. Да, заразительны. Это ли не знать восточным царям, правящим своими империями, которые в давние времена как зараза распространялись на соседние земли. Распространялись в первую очередь именно как модель жизни, лишь потом присоединяя эти «зараженные» новыми порядками земли.
   Земли, внутренне готовые сдаться, земли, населенные людьми, забывшими, что свобода дороже всего на свете.
   И вот теперь все пошло в обратную сторону. Теперь уже свободные идут на восток, разгоняя толпы имперских рабов-солдат.
   Поэтому этих «свободных» надо было поскорее удавить.
   К сожалению, весь этот восточный мир был истощен и никчемен. Тут не кого-то давить, себя бы сохранить.
   Что же делать? Что делать?!!
   – Что будем делать с этими варварами, мой царственный брат?
   – Может, без царственного брата, Рамзес? Мы одни.
   – Вот с таких мелких отступлений от этикета и начинается разложение империй, дорогой Суппилулимас.
   – У нас слишком много дел, чтобы терять время на этикет.
   – Хорошо. Посмотрим, поможет ли нам отсутствие этикета найти решение.
   – К делу, Рамзес, к делу. Итак, ты хочешь разгромить Элладу.
   – Да. И не только ее. Я хочу, чтобы все земли, принявшие новых богов были повержены. Чтобы все эти мелкие разбойники на тронах, отказавшиеся от мудрого руководства со стороны жен, взятых из нашей жреческой касты, были опозорены и казнены. Я хочу, чтобы все ничтожные твари, возомнившие себя свободными, стали рабами.
   Хеттский царь слушал эту патетическую тираду со скептической улыбкой.
   – Я понимаю, что ты хочешь, Рамзес. Я не понимаю только, как ты это собираешься сделать. Скажу больше, если бы ты мог, совместно со мной и своими союзниками сделать это силой, то давно бы так и поступил.
   Рамзес, споткнувшись на этой реплике, уже не смог продолжить свою патетическую тираду. С изрядной долей раздражения он сказал.
   – Ты прав. Силой тут ничего не решить. Нужна хитрость. И об этом уже многие годы говорят нам наши жрецы. Нужно сделать так, чтобы эти варвары сами помогли нам уничтожить их. Но как это сделать? Как?!
   Ты больше общаешься с этим северным сбродом, и лучше его знаешь. Поэтому сможешь предложить то решение, которое поможет нам избавиться от угрозы с севера.
   – Рамзес, а почему ты думаешь, что это угроза и для меня?
   Буря чувств отразилась на лице фараона. Но, эта буря разом стихла, и Рамзес спокойно и чуть насмешливо сказал.
   – Потому, что ты такой же, как я. И никогда не станешь предводителем вольных царьков. А тем более вольных людей. Народец у нас не тот. Что у тебя, что у меня. Они рабы. Рабы в душе. И эллинская зараза не приведет к установлению эллинских порядков. Она может привести только к краху наших тронов с весьма печальными последствиями лично для нас. Не более того.
   Согласен?
   – Ты прав, – серьезно сказал Суппилулимас.
   – Поэтому давай закончим шутливые пререкания…
   – И ненужную патетику…
   – Согласен. Итак, что делать?
   – Подорвать основу их могущества. Они были богаты, продавая нам свою бронзу и свои корабли.
   – Не покупать у них бронзу и медь?
   – Совсем без этого нам не обойтись. Но можно поступить иначе. Закупить побольше бронзы и меди, сделать большой запас. Потом увеличить насколько возможно добычу на наших рудниках.
   Таким образом, без их металла мы проживем.
   А вот проживут ли они без нашего хлеба? Ибо большую часть зерна они покупают у нас. Их народец не прокормиться со своих скудных горных склонов.
   – Это будет трудно для них. Но тогда они просто увеличат покупку хлеба у скифов. И вообще станут независимы от нашего зерна.
   – Для этого понадобиться время. Потом, я слышал, совсем недавно у скифов произошли серьезные потрясения. Не так сразу уляжется скифская стихия.
   – Ладно, допустим, у них случатся временные затруднения. Но не подохнут же они все с голода. Выкрутятся.
   – Да, выкрутятся. Тут не обойтись без второго шага в борьбе с ними.
   – Воспользовавшись их трудностями и временным ослаблением, решить дело силой?
   – Не так просто, брат, не так просто. Разумеется, силой. Но как-нибудь оригинально…
   Хеттский царь задумался.
   – Ничего более умного, чем вызвать у них усобицу, не нахожу, – сказал Рамзес.
   – Это-то ясно, брат. И мы об этом уже говорили. Опять, извини, мы приходим к очевидным выводам. Ну, какая война обходится без попыток вызвать усобицу в стане врага, – сказал Суппилулимас с легкой досадой.
   А Рамзес подумал, как трудно разговаривать с равным. Эх, был бы этот хетт вассалом. Кстати, много раз дело доходило до этого. Но нет, остался независимым.
   Хотя, если подумать, все равно он, Рамзес, старший в отношении всех этих северных союзников империи. Ибо они могут воевать за пограничные земли, за большую независимость. Но никому из них и в голову не придет претендовать на его трон. А вот его предкам и ему это очень даже часто приходит в голову.
   – А что же тебе не ясно, брат?
   Рамзес, отвлекшись на эти мысли, говорил немного надменно.
   – Не ясно, кого с кем стравливать, – жестко бросил хеттский царь.
   Легкий налет надменности быстро улетучился. К чему показная надменность, когда есть реальное превосходство. Рамзес снисходительно улыбнулся.
   Его личная агентесса великолепно осведомляла его о противоречиях в стане врага.
   – Это тебе не ясно, брат. А мне ясно. Стравливать надо Элладу с Троадой.
   Хетт оживился.
   – А ты прав, брат. Прав. Но что же ты молчал об этом раньше? Это же решение. Получается очень интересная картина. Троада, верящая в олимпийских богов по сути часть Эллады. Мы перекрываем торговлю Эллады с югом.
   Тогда Троада становится главным посредником в снабжении Эллады зерном и рабами. Впрочем, она и так основной поставщик рабов в Элладу. А теперь будет и основным поставщиком зерна.
   Все доходы Эллада будет оставлять в Трое. Те выжмут из эллинов все, что те смогут дать. Своего жадные троянцы не упустят. А деться эллинам будет некуда.
   Далее. Троада находится в двойственном положении. Она с одной стороны часть Эллады, верит в тех же богов, так же устроена, населена тем же народцем. Но она не за морем. Она уязвима с нашей стороны и зависит от нас. Находясь в Азии, она является частью нашего мира.
   Так что она наш ударный отряд и в торговой войне с Элладой и в войне настоящей.
   Вроде все складывается очень хорошо для нас. Не находишь?
   – Нахожу, брат, нахожу, – улыбнулся Рамзес.
   Но хеттский царь вдруг нахмурился.
   – Что опять не так, брат?
   – Рамзес, все у нас получается слишком гладко. Так не бывает. Где-то должна быть некая неучтенная нами опасность. Где? Мы должны это предусмотреть.
   – Опять ты за свое, брат. Что не предусмотрим, узнаем по ходу дела. Или у тебя нет своих глаз и ушей в стане врагов?
   – Знаешь, Рамзес, судя по твоей уверенности, у тебя-то они есть. Где-то у трона их царя?
   – У них не царь, а бог.
   – Так у тебя есть свой человек на Олимпе?!
   – Дорогой брат на такие вопросы не отвечают.
   Надменный дурак, – подумал хеттский царь, – да ты своим хвастовством уже наполовину выдал своего осведомителя.
   Но вслух Суппилулимас этого, разумеется, не сказал, а вместо этого задумчиво произнес.
   – И все же. Если наш план не удастся. Что тогда?
   С Рамзеса слетела вся спесь и надменность. Он вдруг воочию представил, чем будет его обглоданная страна с изнуренным народом, если он перестанет быть непризнанным владыкой всего восточного мира, хранителем храмов богов, в которых пока верят и этот хетт, и все другие более мелкие «царственные братья».
   – Тогда весь наш мир рухнет. И не думай, брат, что кто-то из нас, его владык, уцелеет. Исключений не будет. Не надейся.

Глава 2. Агентесса императора

   Афродита была одной из немногих богинь Олимпа, кто обладал сильными ведовскими способностями.
   Она сохранила умение летать, и редко, но регулярно, посещала ведовские сборы. Эта ладная умница понимала гораздо больше, чем демонстрировала на людях.
   Основа ведовского миропонимания это понимание любви. Олимп, ставший, вопреки первоначальному замыслу, не постоянным сбором волхвов, а заурядным царским двором, все больше отходил от этого понимания.
   Да и какая может быть любовь, когда вокруг корысть и чувство собственности. Собственности не только на приношения из храмов, но и на людей.
   Из практики рабовладения, столь чуждой северным волхвам, родилось и все эти «семейные» понятия. Теперь вот Гера, не просто богиня, а жена Зевса.
   Сам царь Олимпа может спать со всеми царскими, и не только царскими женами и дочерьми, а вот Гере это как-то неприлично.
   И придумали же в оправдание такого «Что положено Зевсу, не положено быку». Как будто Гера это бык, то есть корова.
   Впрочем, еще немного и точно станет коровой. Много пьет и все труднее удерживается в приемлемой форме.
   Ладно, Аид с ней, с этой бывшей рабыней. Сама выбрала себе такую участь.
   А Афродита? Не сама ли выбрала себе эту участь?
   Тоже сама. Поначалу хотелось просто продлить праздник ведовских сборов. А ведь Зевс обещал тогда только это. Просто продлить праздник.
   Но праздник не может быть вечным. За все надо платить.
   И вот тебе ведовской праздник. Все более тяжелые одежды. Все более строгие отношения. Вместо вечного праздника, вместо ночей любви, когда все обнажены и телом и душой, все открыты друг другу, закрытость, зависть, корысть, и бесконечные правила.
   Окончательно праздник завершился, когда ведовское сборище разбилось на парочки. Зевс и Гера. Афродита и Гефест.
   Тьфу ты, подумать и то противно. Как все чинно, ханжески. Поначалу Афродита просто пожалела хромого, искалеченного собственной матерью, неплохого мастера.
   Но потом его постоянные притязания на нее, как на вещь, стали раздражать.
   В отличие от него, она настоящая ведунья. Которая может быть бессмертной. Захотелось любви. Ведь любовь это необходимая часть в достижении бессмертия.
   Или не любви, а мести? Наверное, и то, и это. И она стала изменять мужу с его братом, красавчиком Аресом.
   На ложе он был неплох. Однако, это было не главное. Ведунья Афродита могла любого заставить на ложе творить чудеса. Их связь с течением времени становилась для нее все больше не проявлением любви, а проявлением вызова и мести.
   И тут, Гефест подстроил им большущую подлость. Он подловил их свидание с Аресом на собственном семейном ложе, и ловко набросил на них тонкую металлическую сеть, которую быстро прикрепил к постели.
   И как успел все, подлец хромой!
   Афродита никогда не забудет, как проснулась от прикосновения металла к телу, как хотела вырваться, как расталкивала эту тупую дубину, красавчика Ареса.
   Не успела.
   В спальню вошли все главные боги Олимпа.
   Они плотоядно рассматривали ее, лежащую голой под этой сеткой.
   Впервые она почувствовала стыд за свое обнаженное тело.
   Это надо же! Она, ведунья, привыкшая целыми ночами танцевать голой на ведовских сборах, покраснела до слез. Она стеснялась своего чудного голого тела. И перед кем?! Перед теми, кто все еще называл себя ведунами!
   А потом эти «ведуны» стали торговаться. Гефест требовал от Ареса, чтобы тот вернул свадебные дары.
   Арес же оказался не только дураком, но и жадиной. Платить не хотел. Тогда заплатить Гефесту долг Ареса предложил Посейдон. Но с условием, что Афродита станет его женой.
   Ее покупали как рабыню! А пока они торговались, она лежала голой под этой гефестовой сеткой. Как на невольничьем рынке.
   Что вы сделали, злобные дураки?! – хотелось закричать ей. – И это вечный праздник?! И это ведовской сбор круглый год?!
   Это злоба и интриги царского двора, двора обычных смертных царьков. А еще это невольничий рынок с этими чинными семейными парочками, где каждый и раб и рабовладелец одновременно.
   Неужели вы не понимаете, что личная привязанность, это не рабство, – это дружба, это… это что угодно, кроме ваших сетей.
   Великий Творец, как же тонко все обставил этот хромой мастер! Да этой сетью он показал, чем стала любовь в семье! Показал, может даже не поняв всей гениальности этого спектакля.
   Афродита не помнила, как ее, наконец, освободили.
   И улетела.
   На Кипр. Возвращать себе девственность.
   Так было по легенде. Так было и на самом деле. Но с маленьким добавлением.
   Далась богине любви эта дурацкая девственность! Тоже мне, удумали.
   Она поднялась на одинокую гору. Натертое мазью тело горело. И это было предусмотрительно. Ибо сегодня ей предстояло подниматься очень высоко. И ловить северный ветер.
   Море внизу было ровным. С такой высоты волн не было видно. И глазу было не за что зацепиться. Даже за эту невидимую отсюда рябь внизу. Но она знала, что летит правильно.
   Ветер легко нес ее. И она думала, что это ветер с ее далекой родины. Было приятно осознавать это.
   Но почему она просто не вернулась домой?
   Афродита была светловолосой красавицей. Но к ней не относились пошлые анекдоты части далеких потомков о дурочках-блондинках.
   Она была отнюдь не дурочкой. И с горечью понимала, что назад дорога будет слишком трудна. Она к этому не была готова. Во всяком случае, пока.
   А вот играть, по правилам, которые по дурости приняли эти болваны с Олимпа она будет. Тупицы! Раз вы теперь не волхвы, а цари, мы с вами тоже будем по царски.
   Дурашки, на всякого царька найдется царек посильнее. И для волхва, или ведуньи, не связанных политическими предрассудками, занимательной игрой будет натравливание одного царька на другого.
   Это нехорошо?
   Как сказать. Нехорошо обижать ведунов и ведуний. Нехорошо обманывать надежды доверившихся тебе. Нехорошо организовывать убийство своих братьев и сестер на Лысой горе.
   А всадить нож в спину царьку, это милое дело.
   Собственно, для того и существуют все эти царьки. Или они думают, что всаживать ножи позволено только им?
   Рассказывайте это вашим тупым подданным.
   А мы, волхвы, ничьими рабами и поданными никогда не были и никогда не будем.
   Так она стала шеф-агентом фараона Рамзеса.
   Впрочем, такого термина, придуманного далекими потомками, ни она, ни Рамзес, еще не знали.
   – Все хорошеешь, моя богиня! – Рамзес смотрел на ее натертое мазью, расрасневшееся тело с неподдельным восхищением.
   – Царь, давай об этом потом. Мне надо обмыться и одеться, а потом рассказать тебе срочные сведения.
   – Не надо одеваться…
   – Царь! Потом это, потом! Побудь ты для начала царем. Любовником будешь через час.
   – Царица, ты настоящая царица! Хочешь, я передам тебе трон, царство, стану твоим рабом. Только не улетай! Останься.
   – Замолчи, дурак! Ты можешь потерять и трон и царство! Сколько раз встречаемся, и все одно и то же. Часа подождать не можешь.
   – Можно хоть посмотрю, как ты будешь мыться?
   – А Тартар с тобой! Смотри.
   Если бы она знала говор своих потомков, то наверняка добавила бы «извращенец».
   Разумеется, мытье в присутствии фараона не закончилось мирно. Пришлось отдаться ему прямо в мраморной ванне. Великий Творец! Иногда она чувствовала себя с этим теряющим голову фараоном, как настоящая царица с наемным массажистом. Она думала о его царстве, а он о ее прелестях. Уму непостижимо!
   Машинально подкручивая бедрами и ягодицами, пока он, постанывая от страсти, входил в нее, она думала о том, какая опасность грозит его трону. И прикидывала, что можно предпринять.