Хомяков Петр Михайлович. Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ

   – А где же Елена?!
   – В Египте.

Глава 15. Военные будни в тылу и на фронте

   Рамзес умирал. Он смотрел на знойное небо своей страны, лежа на ложе, которое приказал вынести на террасу, где обычно встречал Афродиту.
   Он ждал, что его богиня вот-вот снова спустится к нему с небес. Но ее все не было.
   Неужели, я так и не увижу ее больше, – думал фараон.
   – Отец, – прервал его размышления наследник, он теперь подолгу сидел рядом с фараоном, – ты хотел мне что-то сказать.
   – Да, – промолвил фараон. – Действительно хотел, но задумался. Я прожил, благодаря моей богине гораздо больше, чем рассчитывал. И теперь ты вполне зрелый государственный муж. И весьма достойно показал себя во многих делах. Я спокойно оставляю тебе страну.
   Но не это я хотел тебе сказать.
   Фараон снова надолго замолчал.
   – Что же ты хотел сказать мне, отец?
   – Да, так вот, не бросай на полдороге начатого. Доведи войну с ахейцами до победы.
   – Извини, отец, но как раз это я хотел у тебя спросить. Мы не воюем. Вернее, воюем чужими руками. Но это все равно трудно для страны. Прошло уже пять лет войны, казна скоро опустеет. Мы содержим троянцев, даем деньги царю хеттов. И так скоро разоримся. Эта война оказалась намного изнурительнее, чем многие войны, которые мы вели раньше.
   – Что же ты предлагаешь? Бросить все? И сделать все наши предыдущие жертвы напрасными?
   – Не знаю, отец. Но что-то делать надо. Например, послать к Трое нашу армию.
   – Это мы всегда успеем. И запомни на будущее. Армию надо использовать только тогда, когда другие способы исчерпаны. Если бросать армию в дело по каждому поводу, то скоро лишишься ее.
   – Но пять лет идущая война это не пустяк! Представь себе, что она продлится еще пять лет. Мы просто надорвемся в таком случае.
   – Тогда и бросишь под Трою армию.
   – И останусь один, в разоренной стране, с ушедшей невесть куда армией?!
   – А что ты хочешь? Чтобы когда-нибудь их боги пришли сюда? Пришли в зените силы и славы. Пришли как боги, давшие победу ахейцам над владыками этого мира, фараоном Египта и царем хеттов? Но тогда ты должен будешь поделиться с этими богами своей властью. И сколько ее у тебя в этом случае останется? Ты этого хочешь?
   – Нет, отец, – медленно проговорил наследник. – Я этого не хочу.
   – Тогда продолжай то, что начал я. И слушайся богиню. Я чувствую, она скоро прилетит. Но не знаю, дождусь ли ее. А ты дождись. И никого не пускай на эту террасу. Здесь не место посторонним.
   Вой собак и крик огромных стай разных птиц раздражали Одиссея. Между тем, и собак и птиц прибавлялось. Они жрали трупы убитых между лагерем ахейцев и Троей.
   Впрочем, не только убитых. В лагере свирепствовали болезни. И простые воины умирали пачками. От болезней погибало даже большее число людей, чем от копий, стрел и мечей.
   Если бы не пополнения из Эллады, в ахейском лагере вскоре никого бы не осталось.
   Да, – думал Одиссей, – сюда идет пополнение из наших царств. А отсюда уплывают на родину раненные и искалеченные. Уплывают, прихватив с собой мечи, и привычку пускать в дело оружие, прежде, чем успевают подумать.
   Как там только наши родственники управляются дома с этими толпами? Подумать только, у всех одно и то же. Дома правят царицы и разные родственники. Правят, не имея возможности опереться на войска. Все войска здесь. И правят пусть раненными и искалеченными, но приучившимися к войне мужчинами. Считающими себя чуть ли не равными царям.
   Как такими править? И как заставлять их платить подати и кормить эту ненасытную армию? Тем более, что вернувшиеся назад рассказывают, что война безнадежна.
   Наверное, и правят они как-то не так. Не так, как правили до этого все иные властители, никогда не оказывающиеся в такой ситуации.
   Что делать? Не давать израненным возвращаться домой? Кормить их здесь?! Да тут и без них скоро голодать начнем. И потом, как эти толпы раненных и больных действуют на остальных. Нет, их все же лучше отправлять отсюда.
   Тогда может быть, лучше закончить войну?
   И вернуться домой без победы, к озлобленному вооруженному народу? Нет, это невозможно.
   А за что, собственно, воюем? Неужели за эту потаскуху Елену, которую почему-то наотрез отказались отдавать троянцы?
   Нет, конечно. Далась нам эта неверная женушка дурака Менелая. Все и думать о ней забыли.
   А, кстати, за что воюем? Интересный вопрос. Пять лет льем кровь и терпим лишения и, похоже, никто не задумался еще, что условия изменились. И надо понять, за что же воюем теперь.
   Одиссей задумался. За шатром раздалась возня, какое-то чавканье и грызня.
   – Эй, ординарец! Что там происходит?!
   В шатер вошел постаревший воин в донельзя измятом медном шлеме и кожаном нагруднике. У пояса висел короткий меч. Других доспехов у него не было.
   – Собаки жрут падаль, царь.
   – Прямо у моего шатра?!
   – Один из чьих-то воинов упал там утром. Не заметили, и не успели отнести.
   – А что он делал около моего шатра?
   – Не знаю.
   – Ладно, нечего разбираться. Поскорее отнесите останки, и разгоните собак.
   – Будет исполнено, царь!
   – Да, и еще раз промойте уксусом всю посуду.
   – Царь, уксуса почти нет.
   – Не сегодня, завтра должен быть корабль из Итаки. Подвезут. Да, проследи там, чтобы из других отрядов не набежало народу. А то растащат груз, не успеешь разгрузиться.
   – Будет исполнено, царь.
   – Иди. И поскорее уберитесь за шатром.
   Да, – подумал Одиссей, когда ординарец ушел, – за что все-таки, воюем? За то, чтобы стать царем царей, – жестко усмехнулся он про себя. – Приам надеется стать им, разгромив всех нас с помощью своих многочисленных союзников. Агамемнон надеется стать им, разгромив Приама с нашей помощью. Ахилл тоже на что-то надеется. У них явно есть некие тайные договоренности с Агамемноном.
   А я? – подумал он.
   Я тоже на что-то надеюсь. В конце концов, после всех этих битв и болезней у меня воинов стало не меньше, чем у Агамемнона, который по дурости теряет людей массами. И по силе мой отряд сейчас превосходят только отряды Ахилла и Аякса Теламонида.
   Так что, царем царей, я, может, и не стану, но при дележе добычи урву себе гораздо больше, чем мог рассчитывать изначально. Ведь без добычи мне бесполезно возвращаться. Что я скажу своему нищему, озлобленному, но вооруженному народу? Своей милой женушке Пенелопе, которая, очевидно, просто не в состоянии править Итакой без мужской помощи. А как она может отблагодарить помощников? Только на ложе.
   Но кто осудит ее за это? Во всяком случае, не я. Лишь бы не обещала этому помощнику, или помощникам руки и трона. Кстати, чем их больше, этих доброхотов, тем лучше. Опасно было бы, если бы такой помощничек – любовничек был один.
   А победим ли мы? – вдруг оборвал он себя. – Победим, – уверенно ответил царь Итаки на свой невольный вопрос. – Зевс не допустит нашего поражения.
   А значит,… значит надо держаться. И по максимуму сокращать число претендентов на добычу.
   Он услышал некий большой шум в центре лагеря.
   На всякий случай одел броню, и вышел из шатра.
   На площади в центре лагеря у шатра командующего, Агамемнона, стремительно собиралась толпа. Сюда бежали воины из всех отрядов. Не было, разве что воинов Ахилла. Пелеев сын не щадил врагов. Но и своих воинов тоже. Он, как правило, не разбирался в провинностях, а просто бил виновного, или того, кого считал таковым, сразу, чем под руку попадет.
   А так как под рукой у Ахилла всегда было какое-то оружие, а сама рука была ох как тяжела, воинов у него осталось не так много. И вся сила его отряда заключалась в нем самом. Одетом в железную непробиваемую броню, гиганте.
   Кстати, именно поэтому Агамемнон часто думал, не сглупил ли он, так много пообещав Ахиллу. Боевая ценность этого союзника таяла на глазах. И если он получит серьезное ранение, то станет вообще ненужным.
   Воины остальных царей были гораздо менее дисциплинированы, но зато намного более многочисленны. И вот теперь эта возбужденная масса вооруженных людей толпилась у шатра Агамемнона.
   – Воины Эллады! – обратился к ним невесть откуда взявшийся Паламед. – Пять лет мы льем кровь и терпим лишения. Наши дома и наши поля в запустении. Мы погибаем в боях. Но еще большее число людей умирает от болезней.
   Сегодня командующий обещал помочь нам продовольствием, но его кораблей нет. И нам нечего есть. Отряд Ахилла пришел издалека с богатой добычей. Но сын Пелея не спешит делиться с нами. Нет, мы не претендуем на боевые трофеи. Но привезенной провизией можно было поделиться с боевыми товарищами?! Или мы уже не одна армия?
   Если так, то разойдемся по домам. Пусть у стен Трои остаются те, кто считает себя одной армией, кто будет делиться с товарищами не только возможностью погибнуть, но и мукой, маслом, мясом и вином.
   – По домам!!! – заревела толпа.
   – Постойте! – вышел из шатра Агамемнон. – Постойте, ахейцы! Подождите немного.
   – Чего ждать!!! – заорали на площади.
   – Завтра будет провизия. Я обещаю. И будет победа, и будет добыча. Клянусь. Разве я не доказал вам, что отдам ради победы все?! Разве не я пустил свою родную любимую дочь под жертвенный нож?! Стыдитесь, ахейцы. И ты, мудрый Паламед стыдись. Не ты ли сделал не меньше меня, чтобы эта война началась? Как ты посмотришь в глаза тем, кого уговорил придти сюда?
   В самом деле, как? – подумал Одиссей. – Как ты честная дубина посмотришь в глаза мне, например?
   Между тем, Паламед, громко ответил Агамемнону. И толпа не бросилась к кораблям еще и потому, что хотела услышать этот ответ.
   – Царь Агамемнон, – сказал Паламед, – потому-то я и говорю, что пора уходить, потому что сам много сделал, чтобы привести вас сюда. И именно я имею право сказать, мы потеряли боевое братство. А без него, это не моя война, и она чужая большинству из нас. Разве мою жену и мою казну украл Парис?
   – Но честь Эллады! – прокричал Агамемнон.
   – Честь Эллады втоптана в грязь теми царями, что кормят свои отряды на глазах голодных товарищей.
   – Клянусь, Паламед, к вечеру еда и вино будет у всех. Клянусь Зевсом.
   – Ахилл, дорогой, надо поделиться провизией, которую ты привез из набега, – сказал Агамемнон, с ходу, едва вошел в шатер Ахилла.
   Тавроскиф сидел в походном кресле с чашей вина. Стол перед ним был уставлен яствами. Две почти голые девицы прислуживали герою.
   – А, дорогой тесть, – пьяно ухмыльнулся Ахилл. – Присаживайся к столу. Гостем будешь.
   – Ахилл, я по делу.
   – Не склонен к делам. Я только что из похода. Тем более, что только я и хожу в походы, воюя с союзниками Трои, а вы сидите в лагере.
   – Ахилл, мы не можем далеко отходить от лагеря. Большая часть наших воинов пешие. Ты это знаешь.
   – Знаю, тестюшка, знаю. Поэтому не упрекаю вас. Сидите себе у кораблей и не тревожьте тех, кто воюет.
   – Ахилл, если я не найду чем накормить армию к вечеру, большая часть разбежится. Ты останешься один. И тогда все троянские союзники навалятся на тебя и уничтожат.
   – Я непобедим!
   – Брось, дорогой. Мы не на площади. У тебя хорошие кони, и ты умело уходишь от встреч с превосходящими силами. И поединщик ты отменный. Но против всех союзников Трои не устоишь.
   – А что, ты тоже уйдешь вместе со всеми? Так что ли?
   – Нет! Останусь тут, как дурак, с тобой, когда мои воины уплывут вместе со всеми! Хватит чванится, зятек! Кто ждет тебя дома без победы и добычи? Твой папаша уже давно забыл о том, что царство надо оставлять тебе. У него от новых жен уже куча наследников.
   – Я перебью их всех!
   – Попытайся, дорогой, попытайся. Но что-то они тебя не очень боятся. А вот твой собственный сын Неоптолем живет со своей матерью на Скиросе, и даже не суется во владения папаши. То есть, тебя. Знает, что владений этих нет. Ни в Тавриде, ни в Мирмидонии. Ладно, хватит болтать. Дашь провиант, или нет?
   – Взаймы, тестюшка, взаймы. Когда подойдут твои собственные корабли, дашь мне в два раза больше.
   – Я тебе это запомню.
   – И я тебе, тестюшка.
   Они действительно разбегутся. Этот дурак Паламед говорит то, что они хотят услышать. Ладно, великолепный повод отомстить этому дураку за все. Эх, если бы не он! Сидел бы сейчас в Итаке, и смотрел, как остальные царства загибаются. Вот тогда бы уж точно стал царем царей.
   – Привет, Одиссей, – Агамемнон в сопровождении небольшой свиты шел от кораблей Ахилла.
   – Приветствую, командующий.
   Чего это он так? – подумал Агамемнон. Вроде раньше не замечал за ним особой лояльности. Между тем Одиссей продолжал.
   – Надо держаться, Агамемнон. Слова Паламеда на руку троянцам. И мне кажется, что это не спроста.
   Ночью Одиссей подкинул в шатер Паламеда мешок с золотом. А потом написал письмо, якобы от Приама к Паламеду. В письме Приам обещал Паламеду денег за агитацию против продолжения войны.
   Письмо дали пленному троянцу, которого отправили в город.
   В эту ночь охрану лагеря осуществлял отряд Одиссея.
   – Цари, убит троянский лазутчик! – вбежал в палатку Агамемнона, где собрались все цари, начальник караула.
   – И что? – спросил командующий.
   – При нем письмо. – Он выложил перед Агамемноном залитое кровью послание.
   – Читай, командующий, – раздалось несколько голосов.
   Агамемнон начал читать. Воцарилась полная тишина. Когда он закончил, Паламед воскликнул.
   – Клевета!
   – Это легко проверить, – сказал Одиссей. – Давайте обыщем палатку Паламеда. И проверим, нет ли там того золота, о котором пишет Приам.
   – Обыскивайте! У меня ничего нет! – уверенно сказал Паламед.
   Золото нашли. Причем, ровно столько, сколько было упомянуто в письме. Паламеда забили камнями как изменника.
   «Нет правды между людьми! Правда умерла прежде меня!», – сказал Паламед умирая.
   – Так будет с каждым, кто польстится на посулы троянцев! – заявил на следующий день Агамемнон перед строем молчаливых воинов. – Мы знаем, не один Паламед получал деньги Приама. Но Паламед был царь, и мы считали его самым честным. Поэтому мы слушали его внимательно. С другими так разбираться не станем. Кто говорит об окончании войны, сразу будет объявлен изменником! Поняли!!!
   Строй угрюмо молчал.
   На горизонте показалось несколько кораблей.
   – Сегодня вечером всем тройная порция вина! Перебоев с провиантом больше не будет! И подтянитесь, Аид вас побери! Послезавтра идем на штурм!

Глава 16. Богини берутся за копья

   – Ну, что сестрица, теперь ты довольна?
   Аполлон и Афродита сидели на склоне горы Ида, возвышавшейся над Троей. Олимпийцы теперь почти не уходили с этой горы, наблюдая за ходом войны. Боги все больше втягивались в нее. Они давно уже заменили царей в Элладе. И имели в этой войне, как сказал бы нынешний политтехнолог, политические и экономические интересы.
   – Чем я должна быть довольна, Купала? – Афродита все чаще называла Аполлона его северным именем.
   – Как чем? Разве не ты все это затеяла?
   – А ты мне не помогал?
   – Помогал, конечно. Кто же устоит перед твоими ласками.
   – Брось, Купала. Не захотел бы сам, не помогал. Забыл, что ли твои счеты к Зевсу?
   – Знаешь, мы, волхвы, отличаемся хорошей памятью, но в последнее время стал замечать, что в этой круговерти событий стал забывчив, как смертный.
   – Мы все здесь становимся понемногу смертными. Зря мы сразу просто не улетели назад, как только поняли, что Олимп это не Лысая гора.
   – Я слышал это от тебя, наверное, тысячу раз.
   – Жизнь тупых смертных вообще вещь однообразная. Здесь все повторяется гораздо большее число раз.
   – Ладно, что мы имеем сейчас?
   – К Трое движутся армии фараона и царя хеттов.
   – Все, твои владыки исчерпали возможности своих вассалов. Вступают в бой сами.
   – Да. Но к их удивлению, они не смогли выставить очень уж много воинов. Их силы на исходе, хотя они не воевали.
   – Тебя это удивляет?
   – Да что я в этом понимаю?!
   Афродита действительно не понимала в военно-экономическом противоборстве ничего. Кстати, мало понимали в этом даже некоторые руководители далекого от времен троянской войны двадцатого века.
   Однако, Афродите это было простительно. А вот этим дуракам, века двадцатого, нет. Ибо в соответствующих учебниках написано: «Длительное, более пяти лет, безвозмездное отчуждение более трети внутреннего продукта, даже при отсутствии военных потерь, ведет к последствиям сопоставимым с полномасштабным военным поражением».
   Этакий, «самострел» в масштабе страны. Это самоубийство и совершили египетский фараон и царь хеттов. Как впрочем, и фактический глава Эллады Зевс.
   И руководители СССР, одного из последних наследников восточных деспотий.
   Но гораздо позже.
   В конце века двадцатого.
   – А что делать теперь нам? – спросил Аполлон.
   – Продолжать вредить ахейцам, как можем. Ибо, боюсь, Троя и так обречена. А почитатели Зевса должны победить с возможно большими потерями.
   – И что тогда?
   – Пока не знаю, но кое-что уже понимаю.
   В лагере ахейцев бушевал мор. Он периодически нападал на воинов Эллады, и заканчивался почти так же регулярно, когда вымирало определенное количество людей, а оставшиеся начинали более тщательно соблюдать гигиену.
   Впрочем, этой закономерности пока никто, кроме Аполлона не заметил.
   На этот раз мор был более масштабным, и более остро воспринимался, ибо ахейских воинов оставалось совсем немного.
   Аполлон сам хотел разыграть этот психологический этюд. Вбросив какое-нибудь провокационное требование в обмен, якобы на прекращение мора. Но Гера опередила его. Она подошла к нему на Иде, и сказала
   – Мор у ахейцев, твоих рук дело?
   – Моих, – заявил Аполлон, скрывая радость от так удачно складывающихся обстоятельств.
   – Что хочешь, чтобы мор прекратился?
   – Пусть Агамемнон отпустит деву Хрисеиду, дочь моего жреца, захваченную в плен. Да заплатит хорошенько моим храмам. А то обнаглел совсем. Я им напомню, что я один из последних на Олимпе, кто все еще остается волхвом.
   – Не очень-то задавайся. А Хрисеиду мы отпустим.
   Гера уже открыто говорила как предводитель ахейцев. Каким, в сущности, и была. Вместе с Афиной и Посейдоном.
   Да, ловко провела все Афродита. Олимп сам был на грани междуусобной войны.
   Этой же ночью Гера явилась в палатку к Ахиллу.
   – Хрисеиду надо отдать отцу. И мор кончится.
   – Но Агамемнон не согласится!
   – Тогда все перемрете, как мухи. Слушайся, сынок.
   На утро Ахилл объявил о том, что узнал от Геры на весь лагерь. Цари и воины дружно потребовали у Агамемнона выполнить требования Аполлона.
   Вот тут-то я тебя поймаю, зятюшка, – злорадно подумал Агамемнон. И заявил:
   – Я согласен с Ахиллом. И отдам Хрисеиду ее отцу, жрецу Аполлона. Но почему сам Ахилл в подобных случаях хочет решать все за счет других? То он в трудные времена отказывается поделиться провизией, то хочет задобрить олимпийцев за чужой счет. Или я не прав?
   – Прав! – заревели воины.
   – Тогда пусть Ахилл компенсирует мне мои потери из своей добычи.
   – После победы, – спокойно сказал Ахилл.
   – Тогда и Хрисеида будет у отца после победы.
   – Но мы передохнем здесь все!
   – Не хочешь умирать грязной смертью от заразы Аполлона, покажи, что умеешь жертвовать своими интересами за общее дело.
   – Хорошо, хорошо, Агамемнон! Я компенсирую тебе потерю твоей рабыни из своей добычи. Но участия в войне вы от меня больше не дождетесь. Я приду за своей долей добычи потом, когда вы возьмете Трою.
   Через два дня мор пошел на спад. А Ахилл устранился от всех дел и сидел в своем шатре, пьянствуя со своим другом Патроклом.
   О том, что Ахилл выбывает из игры, троянцы узнали почти мгновенно. Хорошей контрразведки у ахейцев не было. Вернее, вообще никакой не было.
   Троя ликовала, готовясь к масштабному контрнаступлению. Тем более, что о подходе армий фараона и царя хеттов в Трое знали.
   От Афродиты.
   Зевс пребывал в мрачном раздумье. С войной пора было кончать. Но как? Олимп сам был на грани внутренней войны. Симпатии богов определились, и их уже не скрывали. Если разразиться междуусобица, то Олимпу конец.
   И так еле-еле находятся силы для взаимной поддержки молодости и здоровья друг друга. Даже простой раскол на два лагеря уже неприемлем. В каждом из этих лагерей не будет в достатке сильных ведунов.
   Афродита и Аполлон это понимают. Но они готовы лететь на север.
   А Афина и Гера слишком мало смыслят в ведовстве, чтобы это понять. Да и помешались на ненависти к Трое и лично Афродите.
   Так что, ключевые фигуры раскола, его не боятся. Каждый по своим соображениям. Но от этого не легче.
   Надо было что-то предпринимать.
   А не совместить ли несколько дел? Не посетить ли Элевсинии в честь Афродиты в храмах союзников Трои? Узнаем, и потенциал этих союзников, и возможности жрецов соответствующих храмов сохранить верность олимпийским богам при тех или иных исходах войны.
   Элевсиниями назывались игры и мистерии в честь богини любви и плодородия.
   Пиры и оргии длились уже десять дней. Пора было возвращаться. Зевс узнал немного. Край разорен. Жрецы не боятся никакого исхода войны. Ибо понимают, что победителей в ней не будет.
   Храмы едва выживают. Причем, в рядах жречества раскол уже произошел. Более или менее на плаву находятся храмы своих, троянских, покровителей – Аполлона, Афродиты, Артемиды.
   Еще немного, и в нищету впадут не только храмы Афины, или Гефеста, но и самого Зевса.
   Нет, с Троей надо кончать.
   Потомкам, читающим Гомера, странно, что в войне в отсутствие Зевса тоже наступила пауза. Как будто под Троей уже сражались в основном не люди, а олимпийские боги.
   Но так оно и было на самом деле! Боги все активнее вступали в войну. А измученные ей люди уже только шли на поводу у своих покровителей.
   В отсутствие богов, и в ситуации отказа Ахилла участвовать в войне, ахейцы, в который раз, чуть не разбежались. Агамемнону с трудом удалось собрать войска.
   И они двинулись на штурм Трои.
   – Эй, Парис, если ты не трус, выходи! Решим все лично с тобой, и закончим войну! – прокричал Менелай.
   Парис вышел ему навстречу.
   Броски копья не принесли победы никому из них. В ход пошли мечи. От удара по шлему Париса меч Менелая раскололся. Забыл спартанский царь, что бронзовым мечом рубить нельзя.
   Но ярость застила ему глаза. И, не обращая внимания на меч Париса, он начал тащить его в лагерь ахейцев.
   Почему он схватил троянского царевича за шлем? А просто потому, что перед этим расколол о него свой меч. И сейчас шлем Париса олицетворял для Менелая все унижение и беспросветность этой бесконечной войны.
   Парис даже не пытался ткнуть Менелая мечом. Как баран, он мотал головой, пытаясь освободиться от хватки мужа Елены.
   Он попадет в плен и будет казнен, – подумала Афродита. И, отведя глаза воинам, подскочила к Парису. Маленьким кинжальчиком чиркнула по ремням шлема.
   И тот, соскочив с головы Париса, оказался в руках ошеломленного Менелая.
   От самого же Париса, Афродита тоже отвела глаза. И они бросились к Трое.
   Исчезновение Париса смутило и возмутило ахейцев. Им уже было ясно, что дело не обошлось без помощи богов. И Парис, если говорить по существу, проиграл.
   Но у Менелая украли победу, и ахейцы в ярости бросились на троянцев.
   В этом наступлении показал себя Диомед. Во главе своего отряда он наступал в центре. Навстречу ему вышел ликийский царь Пандар. Поединок закончился гибелью Пандара.
   Ахейцы бросились к телу павшего, пытаясь завладеть им. На пути их стал Эней, сын Афродиты.
   Однако, в этот день Диомеду улыбалась удача. Ему удалось тяжело ранить Энея в бедро. Он бросился добивать раненного. С трудом удалось Афродите отвести глаза Диомеду.
   Но материнское беспокойство подвело богиню. Сама она осталась видимой Диомеду. И он ударил ее копьем в руку. Упала богиня, и потеряла сознание.
   Положение спасли Арей с Аполлоном. Арей унес Энея, а Аполлон Афродиту.
   Но, прикрывая уползающего Энея, Арей сам получил рану от Диомеда.
   Вернее, не от Диомеда, а от Афины. Которая отведя всем глаза, бросила копье в пах богу войны.
   Ахейцы почувствовали, что троянцы морально сломлены, и попытались ворваться в город. И только героические усилия Гектора, да наступившая ночь спасли положение.
   Ночью, во дворце Приама, собрались вожди троянцев.
   – Давайте, все же, попытаемся заключить мир, – сказал Гектор. – Прошло столько лет. Менелай может и не заметит подмены Елены.
   – Давайте, попытаемся, – согласился Приам.
   Но предложение троянцев не вызвало энтузиазма у ахейцев.
   – Нам не нужны ни сокровища, ни Елена. Нам нужна гибель Трои, – ответил за ахейцев Диомед.
   В это время Арея и Афродиту восстанавливал Аполлон. Рана Афродиты затянулась довольно быстро. А вот Арей был ранен серьезнее. Аполлон просто выдохся, ворожа над богом войны.
   – Все, – наконец сказал он, видя затянувшиеся рубцы на теле Арея. – Постарайся дальше быть поаккуратнее. Я на пределе.
   – Обнаглели эти ахейцы. Поднимают руку на богов! – возмутилась Афродита. – Это им дорого обойдется.
   – Помолчи, дорогая. Давай отдохнем, – устало сказал Аполлон.
   – Это не Диомед, – вдруг сказала Артемида, присутствовавшая при этом.
   – А кто?! – изумился Аполлон.
   – Афина. Она научилась отводить глаза. Уроки Афродиты пошли ей впрок.
   – Вот, собака худая! – воскликнула Афродита.