Христофоров Игорь. Смертельное шоу

   Когда вылезли из "рафика" на асфальт, он не сдержался и сказал встречавшему их Аркадию:
   -- Так не пойдет, Аркаша! У нас не колхозная самодеятельность, а
   почти рок-группа. Я с алкашом в команде лабать не буду!
   -- Это временно, -- нервно дернул враз покрасневшей головой
   Аркадий. -- На неделю. Не больше. Думаешь, легко хорошего стукача
   найти...
   -- Стукачи -- в зоне.
   -- Не хами! -- взвился он. -- Я шефу все расскажу! Все!
   -- Ну, и что ты расскажешь?
   -- Что ты это... срывал концерт...
   -- Ладно... Не гони... Куда идти-то?
   -- Отдал? -- отвернувшись от побежденного Роберта, спросил Аркадий.
   -- Чего? -- не понял Санька.
   -- Побрякушки отдал?
   -- А-а... Ну, да, отдал...
   -- Как Филя-то?
   -- Нормально?
   -- А супруга его?
   -- Ее не было дома.
   -- Развелись, что ли? -- обрадовался Аркадий.
   -- Да нет вроде...
   -- А чего ж ты не спросил?
   -- Так куда идти? -- напомнил о себе Роберт.
   Его еще недавно гневное лицо было густо залито безразличием. Оно хорошо гармонировало с трехдневной щетиной на розовых щеках и черным френчем с огромными медными пуговицами. Щетина делала его похожим на Джорджа Майкла, френч, надетый поверх белой рубашки, -- на Курта Кобейна.
   -- Вон -- Децибел... Он покажет.
   Только сейчас Санька заметил у черного входа сухую фигурку ди-джея. На нем не было ничего пестрого, и оттого казалось, что это не Децибел вовсе, а человек, которому на время дали поносить смазливое лицо ди-джея.
   Роберт повис на плече Игорька, и, когда они поплелись к кинотеатру, огненная голова бас-гитариста стала еще краснее. Наверное, потому, что за локтем Роберта исчезла шея Игорька. Виталий с неизбывным полусонным безразличием прошаркал за ними, а замкнул процессию барабанщик-временщик. Он шел, засунув руки в карманы, и это делало его еще более похожим на бомжа с Киевского вокзала. Саньке даже почудилось, что он сейчас обернется и попросит десять тыщ на водку. Не обернулся. И не попросил. Но ощущение бомжа стало еще сильнее.
   -- М-м-да. Алкаш законченный, -- тоже оценил его Аркадий. -- А знаешь, как он в свое время стучал?! Ни одному западнику такое не снилось! А теперь... Главное, чтоб до выхода на сцену не наквакался. Короче, проследишь за ним, -- попросил он Саньку.
   -- Он же не грудничок!
   -- Слово директора -- закон.
   -- Ну, ладно...
   -- Значит, слушай меня внимательно, -- заботливо взял он Саньку под локоток и повел за вонючий "рафик".
   Его сгорбившаяся фигурка излучала загадочность. Как плутоний -радиоактивность. Но Санька внутри себя никакой радиоактивности не ощущал и загадочностью шефа не проникся. Он просто думал, что если Аркадий и вправду поделится с ним каким-нибудь секретом, то он, пользуясь минутной доверительностью, попросит его не сводить в пару с Венерой.
   -- Значит, как говорят в Одессе, ночной клуб и концертный зал -- это две большие разницы. Самая большая разница, что в клубе все пьяные и им все нравится, а в зале все трезвые и не хотят хлопать. И правильно, кстати, делают. Если бы на съездах партии не так бурно хлопали, уже б давным давно жили лучше, чем на Западе...
   Глазки-бусинки Аркадия стрельнули по сутулой спине барабанщика. Зев черного входа проглотил его последним. И даже не поперхнулся. Наверное, теперь из зева несло водкой.
   -- Значит, в Одессе... А что я говорил про Одессу?
   -- Ну, две эти... большие задницы.
   -- Какие задницы?
   -- Или разницы...
   -- Не сбивай меня! -- сцепил Аркадий пальчики на Санькином локте.
   Они оказались жесткими, будто стальные прутья. А внешне выглядели маленькими сосисочками.
   -- Я вас слушаю, -- только теперь ощутив тревогу, покорно проговорил Санька.
   -- Значит, группа работает третьим номером. После русской народной и рэпа...
   -- Рэп -- это негры?
   -- Это у них -- негры. А у нас -- какие есть.
   -- А какие есть?
   -- Саша, ты свои зековские привычки забудь! Подкалывать старших нехорошо. Тем более засракульта...
   -- Кого-кого?
   -- Засракульта -- заслуженного работника культуры РСФСР.
   -- А-а, понятно...
   -- Значит, после рэпа... Ну да -- рэпа... Они, кстати, белые, земляки мои из Одессы... Во-от. Значит, после них сделаете "Воробышка". На последнем куплете на сцену полезут девки...
   -- Откуда вы знаете?
   -- Не перебивай! Я тебе имидж делаю, а ты... Вот газету за сегодня с рейтингом видел?
   -- Да.
   -- Понравилось?
   Санька помолчал, вспомнив черноту, оставшуюся на подушечках пальцев после газеты в кабинете Киркорова.
   -- Через неделю я тебе сделаю девятое место, -- вкрадчиво прошипел Аркадий. -- А если сегодня получится со скандалом, то раскрутимся и до первой пятерки. Клип, кстати, пойдет по телику в четверг. Запомнил?
   -- Ну, полезут эти девки...
   -- Вот-вот! Полезут девки, подбегут к тебе и будут изображать, что хотят тебя исцеловать. Охранник кинется их отгонять. Ты затеешь драку с охранником прямо на сцене, а когда завалишь его, девки бросятся тебя качать...
   -- Как это?
   -- Ну, как раньше в спорте было. Руками -- и вверх, под потолок...
   -- Да вы что?! -- отпрянул Санька.
   Высвободившийся локоть радостно заныл. Санька опустил кисть к бедру и только сейчас заметил, что она отекла и была бесчувственнее плети.
   -- Это несовременно! -- выпалил он Аркадию в лицо. -- Я же мужик, а они -- качать...
   -- Ты думаешь?
   Лысина с макушки Аркадия поехала вперед, к бровям. Собралась в сотню морщин и морщинок, но так и не доехала.
   -- Ладно. Скорректируем. Главное, чтоб ты телохранителя побил. Скандал все-таки. В газеты попадешь.
   -- А этот... телохранитель как из себя? Крупняк?
   -- Что?.. А-а.. Не очень. Это -- Лось.
   У Саньки от удивления чуть не выскочили глаза. Левым ухом он послушал шум ветра в голых ветвях тополей. Он был все таким же унылым, как и минуту назад. Уши не врали.
   -- Он же того... на голову выше меня. У него ж кулаки -- что гири.
   -- Ги-ири... Я ж сказал, побьешь -- и все. Лось только сымитирует драку.
   -- А может, лучше, чтоб он меня завалил?
   -- Это еще зачем?
   -- А тогда меня девки жалеть будут. У нас народ такой -- жалесный.
   -- Не-ет, тогда скандала не получится. Журналисты уже в зале. Все проплачено. Въехал?
   -- Ла-адно, -- нехотя протянул Санька.
   Пальцы оживали так медленно, будто он отлежал руку многочасовым сном.
   -- Больше скандалов не будет?
   -- Не дрыгайся, -- исподлобья кинул Аркадий. -- Если я скажу, что для промоушн надо на мавзолей голым залезть, полезешь как миленький! А не хочешь -- вали в свою "дыру"!
   Желваки на Санькиных скулах отвердели до кирпичей. Зубы заныли, но расцепляться не стали.
   -- Запомни: шоу-бизнес -- это большая драка, -- назидательно сказал Аркадий и вскинул подбородок. -- Драка каждый день. Проиграл бой сегодня -обязательно выиграй завтра. Не выиграешь и завтра -- все, хана, иди газеты под метро продавай...
   -- А если голос хороший?
   -- Таких не бывает, -- не опуская подбородка, отрезал Аркадий. -- Наша эстрада -- это художественная самодеятельность. Местами хорошая. Но все равно самодеятельность. И на Западе -- тоже. Голосом не прославишься. Нужны скандалы. Много скандалов. Думаешь, Мадонна стала бы супер-звездой, если бы не изображала половой акт на сцене, а? У нее же ни голоса, ни слуха отродясь не было! Или Джексон кому-то нужен был, если б не тот мальчик, которого он в одно место трахнул, а?..
   -- Арка-адий, пора! -- прокричал с порога кинотеатра черненький человечек.
   -- Что пора? -- обернулся он к нему.
   -- Русская народная уже пошла! -- объяснил Децибел. -- Рэпу сказали приготовиться...
   -- А-а, ну да, -- согласился Аркадий. -- Пора идти.
   -- А девок можно в натуре целовать? -- зло спросил Санька.
   -- Как вы мне надоели! Если б не эта вшивая раскрутка, я б уже у Гриши дома был...
   Только теперь Санька увидел, что в ухе Аркадия желтыми колечками висели уже две серьги. Когда директор повесил вторую, он не заметил, и оттого, что не заметил, стало противно на душе, будто его все и всюду обманывают, а он ничего не может сделать.
   Глава двадцать шестая
   ОХОТА НА ЛОСЯ
   Кнопки на микрофоне не было. От него тянулся скользкий черный шнур, и Саньке сначала почудилось, что еще до драки кто-нибудь рванет за шнур, микрофон кирпичом улетит в зал, и уже не нужно будет бить Лося. Чтобы рывок получился не таким резким, он подтянул в руку пару метров шнура и самому себе показался ковбоем с лассо в кулаке.
   Головы зрителей торчали неподвижно и хмуро. Их нужно было по очереди заарканить. Ни русская народная, ни рэп их нимало не тронули. Головы выглядели деревянными. Ближе к середине зала их частокол редел, а дальше на стульях сидела пустота.
   По кинофильмам Санька привык к тому, что на концертах всегда аншлаг, и от вида полупустого зала ему стало тоскливо. Так тоскливо, будто все, чем он занимался, было напрасно.
   -- Группа "Мышьяк"! -- крикнул с дальнего конца сцены крепыш-конферансье. -- Исполняется хит месяца песня "Воробышек"! Десятое место в рейтинге недели по России!
   Оскалив в улыбке крепкие голливудские зубы, конферансье нырнул за черную штору занавеса, и оттуда сверху на Саньку свалилась мелодия. В клавишный перебор одновременно вонзились соло- и бас-гитары, замолотил сердечным приступом большой барабан, и он, вскинув микрофон и чуть не промазав мимо первой ноты, ложащейся на текст, скорее заорал, чем запел:
   -- Во-орробышек! Во-орробышек! На-ахохлилась опять!
   Сидящий снизу, у сцены, оператор нервно вскинул подбородок, и желтое блюдце лысины, которое до этого было хорошо видно, исчезло. Быстрым движением он бросил руку к пульту и сдвинул несколько тумблеров от себя. Потом повернул к сцене левое ухо, что-то поймал его хрящевой раковиной и вернул один тумблер в исходное.
   Успокоившись, Санька уменьшил тон голоса и полегче, уже вибрируя голосом, продолжил:
   -- Мне-е поцелуев-зернышек те-ебе хотелось дать...
   Лицо оператора стало кислым. Он будто бы целиком разжевал лимон и никак не мог его проглотить. Тумблеры под его тонкими пальчиками опять начали метаться по пульту.
   А зал молчал, точно на похоронах. И глаза у сидящих на первом ряду были грустными-грустными. Такие глаза бывают или у беременных на последнем месяце или у больных перед операцией. Жалость сдавила Санькино сердце, и ему вдруг до боли в висках захотелось расшевелить эти мраморные лица.
   Отбарабанив второй куплет, он подтянул к себе еще пару метров шнура и спрыгнул со сцены.
   -- Ты куда? -- в спину ему прохрипел Роберт. А Санька бросился к сидящей в первом ряду веснушчатой девчонке, за руку легко вырвал ее из кресла, подхватил за талию и, глядя прямо в ее серые перепуганные глаза, заорал в черный шар микрофона:
   -- Во-орробышек! Во-орробышек! Не на-адо уходить! У ка-аждой ведь из золушек принц должен в жизни быть!
   -- Ешчо ра-ано, -- еле прошептала она.
   -- Что рано? -- прикрыв ладонью микрофон, спросил он, пока шел проигрыш.
   -- Рано вас целовать. Мы попозже, на последнем куплете...
   Санька посмотрел на утыканный веснушками нос девчонки и почему-то увидел смуглое лицо Аркадия. Мигнул -- опять смешной нос, мигнул -- лицо Аркадия. Избавиться от его черных выпученных глаз можно было, только отвернувшись от девчонки. Но вместо этого Санька притянул ее еще плотнее и поцеловал прямо в щеку. Губы тут же стали бесчувственными. Быстрым движением стерев с них пудру, похожую по вкусу на известку, Санька впился в узенькие, густо крытые помадой губки девчонки, и она сразу стала невесомой. Под ладонью была уже не окаменевшая спина, а вяло провисший ватник.
   -- А-а!!! -- перекрыв музыку, навалился на Саньку писк, крик, визг.
   Он оборвал поцелуй и посмотрел вправо, но ничего не увидел. Перед глазами близко-близко, до рези в зрачках, металось что-то пестрое, яркое, быстрое. Чьи-то худые, деревянные руки охватили его шею, пальцы впились в плечи, в рубашку на спине, кто-то умудрился даже обнять его левую ногу.
   -- Раз-з-здись! -- под какофонию сбившихся инструментов шарахнул по куче малой чей-то рык, и с Санькиного тела по очереди стали исчезать чужие пальцы.
   Пестрое, яркое и быстрое отлетело в сторону последним. Отлетело, как ветка, которую он на бегу будто бы сбил своим лицом. Метрах в двух от Саньки стоял Лось и держал за шиворот худощавую девицу в удивительно ярком платье. Девица была выше Лося на полголовы. Иначе как баскетболистку Санька не мог ее представить. Она и движения делала руками, словно пыталась забросить мяч в корзину, но у нее это никак не получалось. Наконец Лось поймал ее руки-плети в воздухе, завернул по-жандармски ей за спину и согнул девицу перед собой в три погибели.
   -- У-уй, мамо-очки, бо-ольно! -- выла она в грязный пол и норовила лягнуть Лося.
   А тот, плотно прижав к себе худые ягодицы девчонки, вдруг ощутил себя так хорошо, так блаженно, что даже расширил лицо легкой улыбкой.
   -- Брось ее! -- в запале крикнул Санька.
   Инструктажа Аркадия он уже не помнил. Его взбесило наслаждение, расплывшееся на дубовом лице Лося. Он возненавидел не самого Лося, а то удовольствие, которое тот получает от унижения явно слабейшего, чем он.
   Санька швырнул вправо, под сцену, микрофон и со всего замаха ударил Лося в левую скулу. Музыка только-только оборвалась, и хруст костей подмял под себя все остальные звуки. Лось икнул и повернул к Саньке то же самое лицо. Удовольствие все еще жило в мускулах щек, но гнев уже начинал заливать его в твердую холодную маску.
   Наверное, Санька сломал пальцы. Или отбил их. Во всяком случае, он не ощущал, что у него есть правый кулак. Он будто бы размазал его по лицу Лося, и теперь у него остался только левый кулак и ноги.
   -- Ты чо, гад?! -- не отпуская рук девчонки, спросил Лось.
   С края губы по его подбородку потянулся кровавый ручеек. Тоненький-тоненький. Как продолжение усов. Но усов у Лося не было.
   На грудь Саньки ощущением удушья вернулось воспоминание их первой встречи. Тогда от Лося спас Андрей. Сейчас его рядом не было. А удушье становилось все сильнее и сильнее. Он должен был что-нибудь сделать, чтобы от него избавиться. И Санька, отставив назад правую ногу и откинув плечо, рывком ввинтился в пыльный воздух кинозала и впечатал в ту же скулу Лося шнурки своей кроссовки.
   Их иксообразный рисунок красным орнаментом пролег на щеке Лося, и
   телохранитель с грохотом, какой может быть только у двух
   врезающихся влобовую легковушек, рухнул на пол.
   Отлетевшая в сторону девица сбила Роберта, который стоял с открытым ртом, уже внизу, под сценой, и они вдвоем грохнулись на стулья.
   -- Ре-о-обра! Ре-о-обра! -- заорал Роберт. -- Сучка, ты мне ребра сломала!
   -- У-я... у-я... -- в ответ ныла девица, выкарабкиваясь из деревянных клещей подлокотников.
   Сразу несколько фотовспышек по очереди облили Саньку и лежащего у его ног Лося нестерпимо ярким белым светом. Одна ударила прямо в глаза, и он, сразу ослепнув, зажмурил их и отвернулся от зала, прикрыв лицо локтем.
   -- Ты что -- идиот? -- захрипел кто-то над ухом голосом Аркадия. -- Я ж сказал, понарошку... а ты...
   -- Урод зековский, -- добавил еще кто-то.
   Локоть сам освободил глаза. Слева от Саньки стоял Децибел. Ненависть из его серых зрачков, казалось, прожигала Саньку насквозь. Как пламя газорезки -- тонкую фанерку. В груди стало горячо и больно. Наверное, пламя все-таки достигло сердца.
   -- Ты что сказал? -- еле выжал Санька.
   -- Урод, я ска...
   Правый кулак, которого все так и не было рядом с Санькой, сам ткнулся в мягкий живот Децибела. И только после этого боль пронзила костяшки пальцев. Децибел вернул ему ощущение кулака. А сам, скорчившись и застонав, заковылял на заплетающихся ногах по проходу между первым рядом и сценой.
   -- Я ж говорил, его нельзя было брать в группу! -- закричал выбравшийся из-под девицы Роберт. -- Я говорил, Аркаша?!
   -- Говорил, -- недовольно выжевал он маленькими губками, отер густой пот с лысины платком и сразу посмотрел на этот платок.
   В его складках лежали две седые волосинки. Их и без того на голове Аркадия оставалось так мало, что он и расчесывался-то не больше раза в неделю. А тут целых две волосинки.
   -- Пош-шел вон отсюда! -- заорал он. -- Завтра утром -- к Золотовскому!
   Часть вторая
   ТРАУРНЫЙ ВАЛЬС
   Глава первая
   ВТОРОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ШОУ НАЧИНАЕТСЯ!
   ГРУППЕ "МЫШЬЯК" -- НА СЦЕНУ!
   Самолеты иногда падают. Эта мысль обжигает голову под очередной провал в воздушную яму. Наверное, так всегда бывает с теми, кто редко летает.
   "Тушка", вздрогнув от удара ветра всем старческим корпусом, перестала падать и под усилившийся гул турбин пошла ровнее. Пошла явно на подъем.
   -- Ты новенького хорошо знаешь? -- отвлекая себя от настырных мыслей о падении, спросил Санька.
   -- Что?
   Оторвав взгляд от иллюминатора, Андрей Малько непонимающе посмотрел на соседа. Пятидневная сине-черная щетина на щеках и бороде Андрея вкупе с отполированной лысиной навевали мысли о горцах и набегах, и Саньке подумалось, что и вся их авантюра с конкурсом молодых исполнителей "Голос моря" тоже напоминает набег. Ворваться-то на площадку эстрады в Приморске они ворвутся, но добычи им явно не видать. Среди конкурентов -- несколько уже раскрученных, разэкраненных, разклипованных, растиражированных певцов и певиц, почти "звезд", и их группе "Мышьяк", скорее всего, остается только одно: падать, как самолет в воздушную яму, до самого дна таблицы из двадцати семи участников.
   -- Я про Эразма спросил, -- напомнил Санька. -- Ты его хорошо знаешь?
   Наклонившись вперед, Андрей изучил лицо спящего у противоположного иллюминатора парня, хотя изучить можно было только нос. Под пестрой вязанной шапочкой двумя черными пятачками лежали стекла очков, прямо из их серебристой дужки вырастал нос, самый обычный среднестатистический, не поддающийся описанию нос, а его среднестатистические ноздри и верхние скулы подпирала обложка журнала "Music box" с бравым бас-гитаристом на обложке. У бас-гитариста была точно такая шапочка, как и на спящем, и от этого они казались братьями.
   -- Не очень, -- поморщился Андрей. -- Но это лучший вариант из того, что сейчас свободно... И потом у него уже есть биография. Он еще из андерграундщиков, в восьмидесятых по квартирам и подвалам рок гнал...
   -- Вы музыканты, ребята? -- Обернулся на голос с переднего ряда парень и, когда Санька разглядел в щели между креслами его бледное узкое лицо, обрамленное длинными, почти по плечи, каштановыми, с едкой краснинкой внутри прядей, волосами, то сразу подумал, что перед ним какой-то чокнутый поэт, и что в следующую минуту он станет предлагать свой рифмованный бред их группе.
   -- В принципе как бы да, -- первым ответил Андрей.
   -- Тогда, может, перекинемся в картишки?
   -- Во что перекинемся?
   У красавчика с каштановыми волосами была непреодолимая логика. Возможно, чтобы ее понять, требовалось отпустить волосы такой же длины.
   -- В блэк-джек, -- потусовал он воздух тоненькими пальчиками.
   Ни одного кольца на них не было. Ощущение поэта испарилось напрочь. Санька неотрывно смотрел на холеные, ровно остриженные ногти красавчика, и теперь уже он казался ему пианистом.
   -- А вы сами не музыкант? -- спросил он у этих подозрительных пальчиков.
   -- Нет. Я -- экстрасенс, -- вяло ответил незнакомец. -- Гипноз. Лечение. Предсказание судьбы...
   -- С экстрасенсом опасно играть, -- хмыкнул Андрей.
   -- Так не на деньги же! Так, просто время убьем.
   -- Ты как? -- повернул Андрей свое бандитское лицо к Саньке.
   Такому лицу отказывать нельзя. Сразу зарежет.
   -- Ну, если убить время...
   -- Перебирайтесь ко мне, -- предложил красавчик. -- Все равно два места рядом пустые.
   -- И у нас -- одно, -- не согласился Андрей.
   -- Тогда я к вам...
   Когда его элегантный, явно не из самого дешевого бутика, костюмчик, возник в проходе салона, Санька сменил образ с музыканта на коммерсанта. У музыкантов не бывает костюмов с отливом. Растропович -- не в счет. Он деньги сделал скорее на политике, чем на музыке. В экстрасенса он пока не верил. Большинство встреченных им в жизни или замеченных на экране эсктрасенсов были или невероятно толстыми черноволосыми тетками или мужиками с удивительно грубыми чертами лица. А такой, как их сосед со самолету, запросто смог бы играть в фильме любовника. И зрители бы верили в такого любовника.
   Но если бы Саньке шепнули, что на незнакомце не просто костюмчик с отливом, а эксклюзив от Verri цвета глубокий кобальт за 1100 "зеленых", он бы принял его уже за банкира.
   -- А с чего вы решили, что мы -- музыканты? -- устраиваясь боком в кресле, поинтересовался Андрей.
   -- По подушечкам пальцев.
   -- Серьезно?
   Поднеся к иллюминатору растопыренную пятерню, Андрей изучал в свете, отраженном комковатыми облаками, пальцы и ничего на них не находил, кроме густой сетки морщин.
   -- Да не у тебя, -- сразу перешел на "ты" красавчик. -- А вон у него, у вашего гитариста.
   -- У Эразма?
   -- Если его так зовут, то у него. Меня, кстати, Витей кличут. Неплохое имя?
   -- Нормальное, -- ответил за обоих Санька.
   -- А тебя -- Александром. Точно?
   -- Да.
   -- А тебя -- Андреем.
   -- Откуда вы...
   -- Я же говорил, что я экстрасенс.
   Карты в его пальчиках скользили беззвучно друг по дружке. Казалось, что он тусовал воздух, а не колоду.
   -- Достать пикового туза? -- в упор глядя на Саньку, спросил он.
   -- Ну, достаньте...
   -- Оп-па!
   Перед глазами у Саньки закачалась карта с одиноким черным сердечком, пробитым стрелой. Стрела, видимо, вошла слишком глубоко в сердечко, потому что на виду осталось только оперение. Тоже черное.
   -- Вы точно -- экстрасенс! -- восхищенно выдохнул Санька.
   -- Экстраординарное тут ни при чем, -- вогнал Витя карту в колоду и, посмурнев, сразу стал еще красивее и еще породистее. -- Я за вами регистрацию проходил. У стойки. Ваши билеты все видел. А на каждом из них -- фамилия, имя, ну, и так далее...
   -- Так сразу бы и сказали, -- пробурчал Андрей.
   -- Ну что? Поехали?
   -- Только на интерес, -- снова за двоих сказал Санька.
   -- Заметано!
   Он резким движением сбросил на колени Андрея и Саньки по две карты и столько же положил на ручку кресла слева от себя. Когда его рука ныряла к их коленям, она напоминала змею, бросающуюся на жертв. Но боли от укусов не было. Просто карты выглядели кусками лейкопластыря, приклеенными на раны.
   -- Что скажут господа понтеры? -- вкрадчиво спросил Витя-красавчик.
   -- А что нужно говорить? -- не понял Андрей.
   Возможно, он не понимал, в какую именно игру они играют.
   На двух Санькиных лейкопластырях, которые оторвались от брюк почему-то слишком легко, не было ни одной картинки. Ни грациозная грудастая дама, ни валет с бешеными глазами, ни король с плечами культуриста не захотели к нему идти. На левой карте от густоты черных сердец зарябило в глазах. На правой сиротливо виднелось всего одно. Именно то, которое недавно демонстрировал Саньке красавчик. Только теперь оно казалось уже не сердечком, пробитым стрелой, а сгнившей свеклой, которую все-таки вырвали из земли. На левой карте, в уголках, красовались десятки, и Санька чуть не сказал: "Еще", посчитав туз за единицу, и уже почти под движение губ вспомнил, что в блэк-джеке туз может по желанию понтера идти и за единицу, и за одиннадцать.
   -- Очко! -- совсем не по-игорному объявил он, и Витя-красавчик в изумлении развел руками.
   -- Я же говорил, тебе везет!
   Когда он это говорил, Санька не мог вспомнить. Но спрашивать об этом не хотелось. Вполне возможно, что где-нибудь в аэропорту он ляпнул что-нибудь похожее, а вездесущий Витя случайно услышал.
   -- Так что, пацаны, сгоняем теперь на деньги? -- спросил он одного Саньку.
   Тому в бок ткнулось что-то твердое. Но и без этого напоминания Санька помнил, что летят они на юг, что внизу, на земле, а точнее, у моря, разгар курортного сезона, и карточных шулеров больше, чем торговцев шашлыками. А торговцев шашлыками много.
   -- Мы договаривались на интерес, -- стараясь не терять вид дурачка, ответил Санька.
   -- Сразу видно, что ты -- солист, -- не поднимая глаз от колоды, совершенно спокойно произнес Витя-красавчик.
   -- Заметно?
   -- Голос чистый. А главную заповедь солиста знаешь?
   -- Главную?
   -- Ну да...
   -- Петь не под "фанеру"?
   -- Это не заповедь. Ее никто не соблюдает. Главная -- не пить холодного пива после выступления.
   И показал в улыбке ровные зубы из металлокерамики. Настоящие зубы такими ровными не бывают. Матушка-природа не додумалась.
   -- А хотите, ребята, я вам бесплатно будущее предскажу? Ближайшее будущее. На месяц вперед примерно, -- безразлично спросил он и, хоть и не прозвучал ответ, стал раскладывать пасьянс на своих коленях и подлокотниках кресел.
   -- Я не верю в гадания, -- первым подал голос Андрей.
   В нем слышались раздражение и усталость.
   -- Карты говорят, что вы едете за большой и красивой
   ра-а-аковиной, -- пропел последнее слово Витя-красавчик.
   Его брюки уже не были видны под мини-портретами. Короли, дамы и
   валеты пялились во все глаза на Саньку и не могли понять, зачем их
   потревожили, если сегодня их изнурительная работа по добыванию денег из карманов дурачков никому не нужна.
   -- Чушь какая-то, -- не согласился Андрей. -- Раковина! Я и плавать-то не умею.
   -- Но сначала по вам проедутся четыре колеса, -- не поднимая глаз от карт, низким колдовским голосом постанывал Витя.
   -- Машина, что ли? -- не сдержался Санька.
   -- Нет, карты не показывают машину. Просто четыре колеса... А потом один из вас станет невидим, и вы будете всюду разыскивать его, хотя он будет совсем рядом.