Христофоров Игорь. Смертельное шоу

   Не вскидывая "винторез", Орлов выстрелил наугад, и тут же второе черное создание, вылетевшее из-за падающего первого, бросилось на него. Почудилось, что это от убитого черного отделилась еще одна его сущность, еще одна его душа, и страх, испытанный от этого, мгновенный животный страх, не позволил Орлову еще раз нажать на спусковой крючок.
   Бросившийся на киллера охранник сбил его с ног, и Орлов, ударившись головой о киноустановку, взвыл:
   -- Бо-ольно же!
   -- Ах ты, гаденыш! Больно ему! -- хрипя, скручивал киллеру руки за спиной охранник.
   Он сидел на Орлове, распластанном на полу, и успокоился только тогда, когда услышал хруст.
   -- Ру-уку!.. Ру-уку сломал! -- сквозь плач закричал Орлов.
   -- Ничего-о! Теперь еще и голову отвернем! -- пообещал ему охранник.
   -- Успели? -- вбежал в кинобудку Санька.
   -- Ага-а... -- простонал раненый в живот охранник.
   Его лапища на животе прямо на глазах становилась из загорелой красной-красной.
   -- Он это... в живот... в кишки... прямо...
   -- Быстро "скорую"! -- скомандовал Санька прибежавшим с ним людям Буйноса. -- И вызовите милицию! Надо зафиксировать факт задержания и изъятия оружия...
   -- А-а!.. А-а!.. -- вскрикивал раненый охранник, пока его несли по лестнице вниз, и Саньке вдвойне стало жаль его.
   Это был тот самый охранник, которого он ударил в пах во время пожара в офисе Буйноса. Почему-то почудилось, что если бы тогда он не нанес ему удар, то сегодня его бы не ранили. Наверное, мысль возникла от ощущения вины перед охранником. Взламывать дверь он мог бы послать и другого из людей Буйноса. Их сегодня в ДК было не меньше десятка. Но он послал того, кого знал.
   -- Орлов, -- протянул Саньке оторванную с груди киллера пластиковую визитку охранник.
   Он по-прежнему сидел на Орлове верхом. Пальцы охранника подрагивали, словно визитка была раскаленной, и он никак не может привыкнуть к этому. Хотя, возможно, ощущение родилось у Саньки от вида этого огромного черного парня. Во время пожара в кабинете Буйноса именно он сладко спал на стульчике у двери. Наверное, он был плохим охранником. Хорошие не спят на посту. Но других знакомых не осталось, и Санька скомандовал именно ему:
   -- Значит, так... Выходы из зала блокировать. Все абсолютно. Даже те, через которые можно проползти. Это раз.
   -- Понял, -- сморщил лоб охранник.
   Скорее всего, без этих дурацких морщин он бы не запомнил ничего. Визитка дрожала все быстрее и быстрее в его крупных пальцах.
   -- Второе: объявить по трансляции, что в связи с неполадками в электросети концерт откладывается на час. Третье: на выходе арестовать парня. Приметы: среднего роста, короткая стрижка, на левой щеке родинка возле носа, загар с красным оттенком...
   -- А одежда? -- еще сильнее сжал морщины охранник. -- Ориентировка по одежде какая?
   -- Не помню! -- крикнул Санька. -- Повтори приметы, что я сказал!
   Охранник, запинаясь, не в том порядке перечисляя, все-таки назвал их. Даже загар.
   -- А что с этим делать? -- опять протянул он визитку. -- С Орловым этим...
   -- Никакой он не Орлов, -- посмотрел Санька на окольцованного наручниками киллера. -- Орлова среди конкурсантов нет. Какая у него фамилия, это уже не наше дело, а милиции... Выполняй приказ!
   Охранник кинул лапищу к пустой голове, нутром выкрикнул: "Е-эсть!" и резво вскочил с Орлова. Киллер вскрикнул, будто от боли, хотя вроде бы должен был вздохнуть с облегчением. Его тут же подхватили с пола и поставили на ноги два худеньких, но чрезвычайно ловких охранника. У них были физиономии студентов-отличников, и Саньке стало страшно оставлять киллера наедине с ними.
   -- Вы давно у Буйноса работаете? -- спросил он у них обеих.
   -- С самого начала, -- пискляво ответил один из них.
   -- А до этого?
   -- Что до этого?
   -- Где до этого работали? -- не мог успокоиться Санька.
   -- А вот по этой линии, -- все так же по-пацанячьи ответил охранник, мгновенным, почти незаметным ударом ребром ладони припечатал шею киллера, и тот сразу стал ватным. -- В каратэ-до... Оживить?
   -- Пока не надо, -- с удивлением посмотрел Санька на детские пальчики охранника.
   На сгибах его пальцев перстнями темнели мозоли. Только они успокоили Саньку. Но зато теперь возникло ощущение, что посланный им охранник точно что-нибудь сделает не так. И он бросился по лестице вниз, поймав лишь несколько фраз из диалога, начавшегося в кинобудке.
   -- Ни хрена себе гитара у парня! -- восхитился охранник-каратист. -- С секретиком!
   -- Стреляющая, -- лениво поддержал разговор другой.
   -- Да-а, на такой гитаре ежели поиграть вволю, мно-ого людишек навеки ляжет...
   Глава тридцать третья
   НАВЫЛЕТ
   Иногда инструкции выполняются. Парня с родинкой взяли точно у
   выхода из зала. Уже в фойе. Наверное, он бы начал кричать, но
   потная ладонь охранника, так и оставшегося с наморщенным лбом,
   зажала ему рот, а боль в завернутых за спину руках ножом пропорола
   плечи, и он безвольно, в согнутом, будто конькобежец на дорожке,
   состоянии добежал до комнаты. Под хлопок двери ладонь освободила губы, и парень начал яростно сплевывать прямо на пол.
   -- За что?! Я требую объяснений! С-сука потная! У тебя ладонь потная!
   -- У нас не Америка, -- прогудел охранник и вытер ладонь о брюки. -Объяснений и адвокатов не будет. Замочим тебя прямо тут -- и кранты...
   -- За что-о?! -- уже печальнее взвыл парень.
   -- Поищите документы, -- потребовал Санька.
   -- Ничего у него нет, -- заученно ощупав карманы на рубашке и джинсах парня, объявил охранник.
   Два других упрямо держали парня под мышки и по очереди заглядывали ему за спину. Как будто проверяли, хватит ли ему сил разорвать наручники.
   -- Фамилия, имя, отчество? -- без интонации спросил Санька и сел на уголок стола.
   -- А кто ты такой?
   -- Старший лейтенант милиции Башлыков, -- представился Санька, уже в который раз за эти дни опустив слово "запаса".
   -- Покажь документ.
   -- Перебьешься...
   -- Ни хрена ты не мент, -- сузив глаза, почему-то обрадовался парень. -- Ты -- певец. Солист. Из группы "Мышьяк". Точно?
   -- Одно другому не мешает.
   -- Многостаночник, значит?..
   -- Назвать себя ты не хочешь?
   -- Настоящим ментам -- да. Тебе нет, -- гордо вскинул голову парень. -- И вообще... Я жду предъявления обвинений. Что я такого натворил? Может, вы меня с кем-то спутали?..
   -- Все может быть, -- внимательно посмотрел на его родинку Санька.
   Она оказалась чуть крупнее, чем он себе представлял. Ее краешек был слегка порезан при бритье, и темная точечка запекшейся крови увеличивала родинку.
   -- Поверните его спиной, -- приказал Санька.
   Ручищи-лопаты охранников сделали это за секунду. Как будто не человека поворачивали, а фанерную мишень.
   -- Откуда порез? -- заметил Санька залитую йодом глубокую черточку на ребре правой ладони парня.
   -- Упал, -- зло ответил он.
   -- Очнулся -- гипс. -- дополнил его Санька.
   -- Примерно... Ты долго еще будешь меня мучить? Сними наручники. Руки затекли...
   -- Не умеешь ты стекла бить, -- укорил его Санька. -- Если бьешь
   по окну, то руку отдергивать нужно. Даже если в ней камень.
   -- Какой камень? -- попытался повернуться парень, но лапы
   охранников не дали ему этого сделать.
   Приказа на обратный разворот не было.
   -- Который ты бросил во дворе, -- пояснил Санька. -- Когда арку пробежал...
   -- Нигде я не бежал!
   -- Поверните его! Я в глаза его взглянуть хочу...
   Парень смотрел затравленно. В глубине зрачков еще жила какая-то уверенность, но время потоком вымывало и вымывало ее. Еще немного -- и он заплачет. Во время службы Санька видел это не раз. Но сейчас смотреть не захотел. Он был все-таки не на службе.
   -- Откуда у тебя такой загар? -- встряхнул он парня.
   -- От верблюда!
   -- Командир, можно я ему мозги вышибу? -- с удовольствием попросил знакомый охранник.
   Морщины упрямо портили кожу на его лбу, но Санька был не косметологом, чтобы учить мужика.
   -- Извините, ребята, -- заставил всех бросить взгляды на дверь девичий голосочек.
   -- Нина? -- удивился Санька.
   -- Можно тебя на секундочку?
   Он с облегчением вышел из комнаты. У двери, со стороны коридора, стоял еще один охранник. На Саньку он посмотрел так, будто это его только что скрутили охранники Буйноса.
   -- Никого не выпускай. Даже своих, -- сбил напряжение с его лица Санька.
   -- Там это... -- подождала, пока они отошли от охранника шагов на десять Нина. -- Там ЧП...
   -- Какое? -- встрепенулся он. -- Киллер сбежал?!
   -- Нет, там другое... Ребята сказали, что когда все вышли из зала, один парень остался спать. Они подошли его будить. А он...
   -- Побежали!
   В зале стояла гробовая тишина. Воздух, пропитанный ею, казался ядовитым. Хотелось выбежать из зала и вволю надышаться улицей. Горячей, вонючей, но все-таки не такой страшной улицей.
   Между сценой и первым рядом курили два охранника в уже привычных черных куртках. Одежда людей Буйноса хорошо подходила под случившееся ЧП. Лица охранников -- не подходили. Они выглядели счастливее, чем у студентов после сдачи экзамена.
   -- Хватит курить! -- сразу опечалил их Санька.
   -- А ты кто такой? -- огрызнулся невысокий охранник. Седина в его висках смотрелась благородно.
   -- Владимир Захарыч подчинил товарищу старшему лейтенанту всю службу безопасности, -- заступилась за Саньку Нина.
   -- Ну, раз шеф сказал, -- нехотя вдавил окурок в каблук охранник с седыми висками.
   Худой и серый его напарник сделал две затяжки назло и только потом в точности повторил ритуал с каблуками. Казенные ботинки можно было и не беречь.
   -- Выяснили, кто это? -- рассматривая бледное лицо убитого с широко, удивленно распахнутыми глазами, поинтересовался Санька.
   -- Мы и без документов знаем, -- лениво ответил охранник с седыми
   висками. -- Это "бык" Букахи. Он киоски и палатки на берегу
   пас.
   -- В смысле, дань собирал?
   -- Ага.
   -- Значит, человек Букахи, -- уже поверив, повторил Санька. -- Надо же! Один бандит на весь зал -- и попал...
   -- Почему один? -- удивился охранник с седыми висками. -- Тут их хватало. Бандиты музыку любят.
   -- Прямо рок какой-то! -- решил Санька. -- Вчера -- Букаха. Сегодня -его человек...
   -- Оно и плохо, -- со стоном вздохнул худой. -- Значит, опять окраинные урки из нор выползут, город делить зачнут. Хозяина-то нету...
   -- Может, это они его и положили? -- самого себя спросил охранник с седыми висками. -- Видать, тишина кончилась. Теперь в день по паре "быков" мочить будут...
   Саньке были безразличны криминальные будни Приморска. Он с интересом изучил черную батистовую рубашку убитого, которая замаскировала, сделала невидимой кровь, залившую грудь, отыскал отверстие в деревяшке между сидениями первого ряда. Пуля вошла в нее, прошила насквозь до пола и застряла в дубовых досках паркета.
   -- Кто сидел на этом месте? -- показал Санька.
   -- Здесь -- заместитель председателя жюри, композитор, женщина такая седая, очень представительная, -- ткнула пальчиком в сторону правого от прострелянной деревяшки кресла Нина. -- А здесь -- председатель жюри...
   -- Покаровская?
   -- Ну да.
   Санькины глаза вскинулись на щели кинобудки, и он внутренне вздрогнул от громко запиликавшего телефона. Нина вырвала из правого кармана пиджачка миниатюрный "Эрикссон", отщелкнула крышечку и спросила таким тоном, будто тоже испугалась звонка:
   -- Оргкомитет слушает!
   -- Ниночка, -- еле слышно процедили соты динамика слова, -- что у вас случилось?
   -- Зачем вы... Владимир Захарыч... Володя... Тебе же нельзя... ты же...
   -- Что случилось?
   Даже еле живым голос Буйноса был неумолим.
   -- У нас ЧП, -- отвернувшись от всех ответила по телефону Нина. -Какой-то бандит стрелял по залу. Убит один парень. Я не знаю, кто это. Охранники говорят, что это человек Букахи...
   -- Это плохо.
   -- Володя, извини... Я тебя не хотела тревожить. Вчера вечером Букаха это... умер. Инфаркт. Обширный...
   -- Это совсем плохо.
   -- Мы удалили зрителей из зала на час. Сказали, что испортилась электропроводка. Но я боюсь. Финал нужно перенести на завтра. Или совсем отменить... Я устала. Я очень устала. И мне... мне страшно...
   Слова гирями легли ей на плечи, сгорбили, сделали Нину меньше и старше. Она дернула головой, пытаясь сбросить гири, но Буйнос опередил ее:
   -- Не плачь. Я с тобой... Врагам как раз и нужно, чтобы я дрогнул... Я не дрогну... Слышишь, не дрогну...
   -- Да-да, я слышу...
   -- Милиция еще не приехала?
   -- Нет.
   -- Когда приедут, скажи, чтобы как можно быстрее завершили работу в зале. Как закончат, объяви начало финала и впусти зрителей в зал...
   Санька с остервенением шагнул к Нине, протянул подрагивающую руку.
   -- Дай телефон!
   -- Что? -- не поняла она.
   -- Дай сюда! -- нагло вырвал он из ее пальчиков влажный "Эрикссон". -Здравствуйте. Это я, Башлыков...
   -- А-а, певец, -- протянул Буйнос. -- Ты слышал мои слова?
   -- Да. В пустом зале хорошая акустика. И "Эрикссон" -- хороший телефон... Конкурс нужно отменить, -- зло сказал Санька. -- Совсем. Я не дам гарантии, что нет второго киллера. Те, кого мы взяли, -- пешки. Король -- на воле. Разборка еще далеко не окончена. Я боюсь, что наезды станут круче и круче. Нет никакой гарантии, что он, к примеру, не рванет зал на воздух. Вместе со зрителями...
   -- Не рванет, -- вяло ответил Буйнос.
   -- Вы знаете его? -- напрягся Санька.
   -- Зачем тебе это?
   -- Значит, знаете?.. Знаете и молчите...
   -- Саша, это мои дела, это мое дерьмо...
   -- Но ковыряюсь-то в нем я!
   -- Я оплачу твои издержки. Мы уже разговаривали по этому поводу. Не забыл?
   -- Да зачем мне эти деньги! -- вскрикнул Санька и вцепился пальцами свободной руки в грязную доску на краю сцены. -- Конкурс надо закрыть! Продолжать его сейчас -- это безнравственность высшей степени!..
   -- Ты видел гонку в Имоле? -- все так же вяло, так же безразлично спросил Буйнос.
   -- Что? Какую гонку?
   -- "Формула-1". Длинные красивые автомобили. Мужественные гонщики. Большие деньги. Огромные деньги. Заезд в Имоле, в Италии. Трехкратный чемпион мира Аэртон Сенна на страшной скорости врезается в бетонный отбойник на повороте. Всем ясно, что он труп, что после такого не выживают. Но хозяева "Формулы" не отменяют этап. Его выигрывает тот, из-за соперничества с которым рискнул и погиб Сенна... Его выигрывает светловолосый немецкий парень по фамилии Шумахер. Его выигрывает настоящий ариец. Его выигрывает сильный человек, почти сверхчеловек. И хозяева "Формулы" остаются с прибылью... Ты все понял?
   -- Значит, ты не отменишь конкурс? -- впервые назвал Буйноса на "ты" Санька.
   Назвал и ощутил не только ярость, распирающую грудь, но и удивительное чувство свободы. Он будто бы разрубил путы, мешавшие ему ходить.
   -- Нет. Я решений не меняю, -- просипел Буйнос.
   -- Тогда я умываю руки, -- жестко ответил Санька. -- Мне до лампочки все, что произойдет потом. Я не несу за это никакой ответственности...
   -- А ты ее и не нес, -- сразил его спокойствием Буйнос. -- Это была всего лишь просьба. Ты ее выполнил. Отчасти...
   -- До свидания! -- отклеял от щеки трубку Санька и протянул ее Нине. -- Разговаривай со своим любимым!
   Она забрала "Эрикссон", и он только теперь заметил, что ногти левой руки впились в доску сцены. Он оторвал их, вытер пальцы о джинсы и, не слушая голос Нины, пытавшейся успокоить его, почти побежал к выходу из зала.
   Навстречу ему лениво плелись трое в штатском. Последний из них волок тяжеленный чемодан. Такие чемоданы бывают только у экспертов.
   -- Подожди! -- уже громче потребовала Нина.
   -- Да иди ты, -- под нос ответил он и с облегчением вылетел из вычищенного вентиляцией зала в парную духоту фойе.
   Глава тридцать четвертая
   ТАНЕЦ МАЛЕНЬКИХ РОЛЛЕРОВ
   Теперь уже группа и особенно Андрей убеждали Саньку остаться. Его держали за руки, кричали в лицо, брызгая слюной, заставляли выпить полные стаканы воды, противной, пропахшей хлоркой местной воды, дали выкурить сигарету, хотя он никогда не курил, предложили часок поспать, доказывали, что лучше него еще никто не пел тенором на земном шаре со времен египетских пирамид. И уговорили.
   На сцену он вышел вместе с "Мышьяком" в начале одиннадцатого.
   Зал был все так же полон. Зал был все так же уверен, что оттяжка была действительно связана с плохими отечественными проводами. Зал не заметил пустого места во втором ряду сразу за Покаровской. Зал балдел на всю катушку, ревом и свистом доказывая себе, что деньги на билеты потрачены не зря.
   И этот же рев и свист встретили появление Саньки на сцене, но он его не услышал. Мир казался нарисованным. Санька был безразличен к нему. И еще было ощущение, что этот выход на сцену -- наказание, но наказание непонятно за что.
   Санька чудом попал в ритм музыке, с унынием, совершенно не годящимся для первого куплета, вытянул слова с глупой рифмой на "ом" и зачем-то опустил взгляд с потолка. Потолок тоже казался нарисованным, то есть таким же, как и все остальное, и почему он решил посмотреть другую часть нарисованного Санька так и не понял. Просто накатила пауза между первым куплетом и припевом, а припев по плану требовалось исполнить в настоящем вальсе, с партнершей, а все партнерши сидели внизу. И тоже выглядели нарисованными. Мелькнула мысль, что если любую из них поцеловать, то нос защекочет бумажная пыль. С таким же успехом можно целовать газету годичной давности.
   Вставшую в четвертом ряду девчонку он принял всего лишь за фотографию в газете. За оторвавшуюся и отогнувшуюся от полосы фотографию. И только когда заметил знакомый обшелушившийся носик, зал рухнул. Газета исчезла. Перед ним сидели живые люди и самой живой из них была стоящая в четвертом ряду Маша.
   -- При-ипев, -- прохрипел в спину Андрей, упрямо выжимающий из тарелочек звук рассыпаемых по столу монет. -- Пой припев, идиот...
   А руки Саньки, совсем не подчиняясь ему, потянулись вперед, к четвертому ряду. В ответном жесте Маша сделал то же самое, и зал онемел.
   -- По-ой, ро-одненький, -- уже не просил, а стонал Андрей.
   Не слыша его, Санька с грохотом спрыгнул со сцены, побежал к боковому проходу. Маша ринулась туда же по ногам зрителей. Зал вздрогнул в ободряющем реве и овации.
   Санька вырвал ее через колени перепуганного очкарика, выбежал с нею на сцену и, только теперь уловив, что музыканты в очередной раз заканчивают проигрыш в паузе, вскинул микрофон, подхватил в вальсе Машу и полетел вдоль сцены.
   -- Вальс на па-алубе... Па-алубе... Вальс... Мы не зна-али, что он не для нас... Вальс на па-алубе... Па-алубе вальс... Мы не зна-али, что вальс нас предаст...
   Слова совершенно не подходили к счастью на лицах вальсирующих. Слова обманывали, но зал понял это по-своему. Зал решил, что песня -- правда, что танец действительно разлучил когда-то светловолосого парня и чернявую загорелую девушку, но они снова нашли свою любовь, они победили злой танец. И зал вскочил. Вскочила женская душа зала.
   А он не видел этого. Ему до боли в висках хотелось поцеловать Машу, но музыка накатывала и накатывала волнами, а он должен был швырять в эти волны слова, чтобы они плыли и плыли над головами зрителей.
   Когда все стихло, они стояли боком к залу. Санька должен был
   повернуться лицом к жюри и хотя бы изобразить поклон. Он не
   повернулся. Он обнял Машу и припал к ее теплым и влажным губам. И
   зал рухнул. Ни у одного землетрясения не мог быть громче звук, чем
   у рева зала.
   А в уши вонзилась мелодия следующей песни, о роллерах. Он прервал поцелуй и тихо произнес:
   -- Извини, Машенька, пять минут... Я занят. Я освобожусь через пять минут.
   Динамики безупречно передали его слова залу. Хмурые, безразличные к вальсу и поцелуйчикам металлисты и рокеры из состава жюри с улыбками переглянулись. У Покаровской было такое лицо, будто ей самой хотелось стоять на сцене в объятиях светловолосого парня.
   Маша побежала за кулисы, а на сцену мимо нее с визгом и свистом вкатили трамплин рокеры. В этот вечер они были одеты в безупречное рванье. Самый металлический член жюри поневоле уперся ладонями в подлокотники и приподнял себя над сиденьем.
   За спиной у Саньки грянула смесь рока и техно. Оттолкнувшись, он сделал переворот в воздухе, сделал так, как учили в секции акробатики еще в школе милиции, с грохотом приземлился на пол, подняв пыль, и не хуже солиста "Металлики" заорал:
   -- Дай жизни, ро-оллер!.. Дай скорость, ро-оллер!.. Дай, дай, дай, ро-оллер!.. Дай, дай, дай, дай!..
   -- Йе-а!.. Йо!.. Хей-йа!.. -- пищали, орали, хрипели за спиной Саньки мальчишки, выкручивающие сальто на трамплине.
   Мало кто из них умудрялся устоять на ногах после приземления, но залу, кажется, сами падения нравились больше песни.
   -- Крути планету! Крути сквозь лето! Знай, роллер, э-это -- твой звездный час!.. Ас! Ас!
   Больше двух куплетов они не успели придумать, и Санька по договоренности стал повторять первый, с удивлением ощущая, что зал тоже поет:
   -- Дай жизни, ро-оллер!.. Дай скорость, ро-оллер!.. Дай, дай, дай, ро-оллер!.. Дай, дай, дай, дай!..
   Полнейшая чушь шла хитом. Никому не нужны были умные строчки и яркие образы. Три ноты, десять беспорядочных слов -- и ты король эстрады!
   Медленно затихая, музыка угасла, как умерла, но зал все еще прыгал. Под сценой толпились курносенькие загорелые девчонки и пытались дотянуться до санькиных джинсов. А сзади, в очередной раз упав, сбил Саньку с ног мальчишка с розовыми, не поддающимися загару ушами.
   -- Круто! -- вместо "Извини" сказал он и ловко слизнул пот язычком с верхней губы.
   -- Ты думаешь? -- все-таки не поверил ему Санька и с удивлением почувствовал, что с него стягивают джинсы.
   Курносые девчонки дотянулись до их низа и с визгом пытались завоевать певца целиком.
   Глава тридцать пятая
   ГАЛЕРЕЯ ПО ФАКСУ
   В комнатке страсти улеглись быстро. Даже быстрее, чем можно было ожидать. Только теперь Санька понял, что испытывают фигуристкы, когда ждут появления судейских оценок после выступления на льду. Здесь и страх, и горечь за ошибки, и опустошение, граничащее с полным безразличием к будущему.
   Как будто оценки ставят не тебе, а чужому человеку, усмиряющему одышку перед десятками телекамер.
   -- Если б я знала, я б тоже ролики захватила, -- на ушко прошептала ему Маша. -- Я тоже с трамплина могу сальто крутить...
   Она сидела рядом с Санькой, и он упрямо грел ее тоненькие пальчики в своей ладони. У нее было самое перепуганное и самое напряженное лицо среди тех, кто остался в комнате. Эразм лежал на шести стульях сразу, выставив ступни в дырявых черных носках, и шевелил пальцами, будто перебирал ими струны. Очки-колеса на его лице смотрелись как на слепом. А шапочка лежала поверх скрещенных на груди рук. Если бы не пальцы ног, можно было подумать, что он умер и уже окунулся в черноту. Но в черноту окунулся только Виталий. Он спал, упав грудью на канцелярский стол, и листок со списком очередников финального тура вздрагивал у его ноздрей, когда он выдыхал уже отработанный во сне, уже ненужный газ. Альберт уехал в ресторан на трудовую вахту. Игорек, не стерпев, остался в зале смотреть трех оставшихся конкурентов, и только Андрей не знал, чем ему заняться. Ему и хотелось поглазеть на остальных, особенно на группу "Молчать", и не хотелось вконец расстраиваться. Выступление "Мышьяка" в финале Андрею не понравилось. Он любил дисциплину во всем. А три проигрыша в вальсе вместо одного, трюк со сбеганием со сцены, завывания, с которыми Санька гнал песню про роллеров, дурочки-курортницы, стягивающие с него джинсы, -- ото всего этого веяло такой расхлябанностью, таким колхозом, что он еле сдержал гнев.
   -- Я того... покурю, -- встав, с облегчением вышел он из комнаты.
   -- Разве Андрюха смалит? -- спросил Эразм и пошевелил теперь уже пальцами рук.
   -- Вообще-то нет, -- с сомнением ответил Санька.
   Он уже так давно не был в Перевальном, что не знал толком, изменилось ли что-нибудь в жизни музыкантов. Если бы ему сказали, что Игорек покрасил волосы в черный цвет, под смолу, он бы поверил, потому что даже сейчас, после выступления, не мог наверняка сказать, какого они цвета.
   -- Добрый вечер, товарищи артисты, -- появились в комнате гвардейские усы, и тут же воздух, прорвавшийся сквозь их заросли, заглушил рекордное посапывание Виталия по бумажке.
   -- Здравствуйте, товарищ майор, -- поприветствовал Лучникова вставший Санька.
   Пальчики Маши нехотя выпали из его ладони.
   -- Тебя можно? -- загадочно спросил Лучников.
   -- Да-да, конечно, -- обернулся Санька к Маше. -- Я -- на секундочку...
   -- Как тогда? -- обиженно поджала она губку.
   -- Нет. Как тогда уже не будет. Уже все будет иначе.
   -- Ладно. Иди, -- начальственно разрешила она.
   Они вышли в коридор, и здесь до Саньки долетел грустный голос Жозефины. Она пела про дюны, про соленый ветер Балтики, унесший любовь, пела с прибалтийской сухостью, даже безразличием к этой самой любви, унесенной ветром, и у Саньки потеплело в груди. В эту минуту он не поверил, что Жозефина составит им конкуренцию. Зал молчал. Зал тоже отвечал ей сухостью.
   -- Твои ребята из Москвы прислали факс, -- старательно просопел сквозь усы Лучников, когда они отошли к краю коридора, где все двери в комнаты были закрыты.
   Только сейчас Санька заметил у майора под мышкой папку из коричневого кожзаменителя. Она как будто появилась у него в руках лишь после упоминания о факсе.
   -- Ознакомься, значит, -- отщелкнул он кнопку.
   -- С фотографиями? -- удивился, увидев змеиную ленту факса, Санька.
   -- Ты же сам просил!
   -- Правда? Я просил?
   В суматохе этих дней Санька уже и забыл о чем же он конкретно просил Сотемского.
   -- Там в начале сведения по тому парню из Подмосковья, что грозился убить Буйноса. Ну, отомстить за брата, -- прогудел Лучников.
   -- Значит, колония общего режима, -- прочел донесение Санька. -- И до сих пор сидит...