Христофоров Игорь. Смертельное шоу

   -- Да, за ограбление сидит. Колония -- за Уралом.
   -- И не убегал?
   -- И не убегал...
   -- А это что за галерея? -- расширил глаза Санька от гирлянды плохих черно-белых снимков на бумаге факса.
   -- Аппарат у нас не очень, -- смущенно покомкал усы Лучников. -- Да и связь сам знаешь какая. Да и расстояние от Москвы тоже не самое маленькое. Провинция, одним словом...
   -- А-а, понял!.. Это те, кто с Буйносом в тендере на проведение конкурса состязался! -- обрадовался Санька.
   -- Да. Они, -- подтвердил Лучников то, что подтверждать и не требовалось. -- Только зачем он столько фотографий передал, я так и не понял...
   -- Идиот! -- шлепнул себя по лбу Санька.
   -- Что? -- посмотрел на его ладонь Лучников. -- Комар?
   -- Полный идиот! Он же лысый!
   -- Кто лысый? -- обернулся на всхлипывания Лучников.
   По коридору шла отработавшая две финальные песни Жозефина. По пудре на ее впалых щеках текли крупные слезы, но лицо все равно оставалось сухим и бледным, как песок прибалтийских дюн под солнцем. Лысой она не была. На идиотку по внешнему виду тоже не тянула. Лучников пожал плечами, на которых игрушечно лежали майорские погончики.
   -- Мог бы и сразу догадаться, -- в сердцах добавил Санька.
   Лучников упрямо молчал, не желая вступать в диалог певца с самим собой.
   -- А это что? -- спросил Санька, увидев еще одну прикрепленную скрепкой к факсу бумажку.
   -- Там что-то про загар. Это тоже из Москвы...
   -- Это я уже и без них знаю. Средиземное море. Майорка. Родинка на щеке.
   -- Там ничего нет про родинку...
   -- Я знаю. Родинки загару не поддаются.
   -- Тебе эти бумаги оставить? -- безразлично поинтересовался Лучников.
   -- Снимки -- да, -- сгреб бумажную ленту Санька. -- Особенно один.
   -- Тогда забирай. Ты Нину случаем не видел?
   -- Она -- в первом ряду. Там же, где и жюри. Осталась последняя группа, -- проводил Санька в спину сгорбившуюся Жозефину и по инерции пошел за ней.
   -- Ну это... Тогда до свиданья, -- не понял его бесцеремонного ухода Лучников.
   -- Да-да... До свиданья, -- не оборачиваясь, ответил Санька.
   Выйдя в фойе, он проследил за тем, как Жозефина нервно выбежала на улицу, села в поджидавшую ее подержанную иномарку и закрыла лицо ладонями. Машина медленно, будто катафалк, тронулась, и Санька, ощутив сжатую в руке ленту факса, понял, куда она сейчас поедет.
   -- Вы не заметили, давно уехали красные "жигули", стоявшие вон там? -вежливо спросил он бабульку-билетершу, тоже провожавшую взглядом иномарку с певицей.
   -- Да тольки што, -- обрадовалась интересу к ней бабулька. -- Удвое мущщин в нее, значится, сели и уехали. Опоздал, что ль? -- озаботилась она.
   -- Вообще-то нет, -- задумчиво ответил он и остро почувствовал, что и ему не мешало бы съездить к человеку, к которому спешила рыдающая Жозефина.
   Глава тридцать шестая
   КОРОЛЬ БЕЗ КОРОНЫ
   -- Кто там? -- спросила пластиковая дверь с четырьмя привинченными на ней цифрами.
   -- Это я, певец. Из группы "Мышьяк", -- ответил Санька и сложил в уме четыре цифры в одну.
   Получилось девять. Ровно девять минут находилась за дверью и Жозефина.
   -- Уже поздно, -- упрямо не открывал хозяин.
   -- Для тебя -- так точно поздно.
   -- Что ты имеешь в виду?
   -- Открой. Пришел я -- певец, а не киллер. Нужно радоваться таким гостям...
   Дверь резко распахнулась. Опершись руками на ее стальные косяки, в каюте стоял Витя-красавчик и старался смотреть как можно наглее. Полы распахнутого синего пиджака от Verri раскачивались в испуге. А под мышками синева почернела от проступившего пота.
   -- Так и будем разговаривать через порог, экстрасенс? -- спокойно спросил Санька.
   -- Какое у тебя дело? Если ты о договоре по гипнозу, то поздно. Конкурс уже закончился...
   -- Я не по гипнозу. Я по предсказаниям. Про красные кусты. Про четыре колеса. Раковину. Про твою работу, короче...
   -- Ты сам?
   -- Нет, с корреспондентами Рейтер и "Комсомолки". Позвать?
   -- Дурак ты... И шуточки у тебя дурацкие...
   -- Это девичий ответ. Крутые шоу-продюсеры и хозяева трех студий звукозаписи говорят на другом языке...
   Руки Вити-красавчика скользнули вниз. Он стал боком к двери и уже без ехидной улыбки предложил:
   -- Заходи, певец. Поговорим.
   Санька прошел в глубину каюты, без приглашения сел на кожаный диванчик у борта, послушал звуки, втекающие через распахнутый иллюминатор. Их было много, и они были разными, но отчетливее всего ощущался оркестр на палубе теплохода. Ресторан жил уже на всю катушку. Оркестр старательно играл какую-то современную лабуду. Такие мелодии не навевают никаких мыслей. Их забываешь через минуту после окончания песни. А то и раньше. Но других мелодий в конце века почему-то не было, и Санька, вздохнув именно об этом и перепугав вздохом Витю-красавчика, все-таки сказал то, что хотел произнести в конце разговора:
   -- Паричок-то сними. Химия все-таки. Голова не дышит...
   -- Спасибо за заботу, -- дернул головой Витя-красавчик, но парик пшеничного блондина с въющимися волосами все же стянул.
   Под ним скрывалась ранняя лысина в густой россыпи капель пота. Париком он стер их и стал еще беспомощнее. Наверное, потому, что несколько уцелевших волосин, задетых париком, черными струйками легли по лбу и выглядели следами от когтей.
   -- Неужели ты не боишься, что тебе придется вернуться в Москву? -- со злостью швырнул парик на диванчик рядом с Санькой Витя-красавчик.
   -- Это тебе нужно бояться. На твоем месте я бы свалил не мешкая.
   -- Значит, ты заложил меня Буйносу?
   -- Я -- не шестерка, -- огрызнулся Санька и брезгливо сдвинул парик пальцами к краю диванчика. -- Я -- певец. И мне, честно говоря, начхать на ваши взаимоотношения.
   -- Так зачем ты пришел?
   -- Хотел узнать, почему ты больше всего издевался над нашей группой...
   Витя-красавчик бережно сел на уголочек стола и, приподняв левую руку, упер ее в бок.
   -- Снаряжение и "ствол", кстати, можешь снять, -- посоветовал Санька. -- Еще пролежни образуются. Это я тебе как бывший мент говорю. Меня бояться не нужно.
   -- А твоих корреспондентов? -- кивнул на закрытую дверь каюты Витя-красавчик.
   -- Ты точно шуток не понимаешь! Я пришел сам. И без "ствола". Это ты еще одного волкодава в каюте напротив держишь...
   -- С чего ты взял? -- не смог сдержать густой красноты, плеснувшей по лицу, Витя-красавчик.
   -- Сквозь двери вижу.
   -- Ой ли?
   -- Мне сказали, что красные "жигули" уехали от Дворца культуры с двумя людьми. За руль ты сам не садишься. Того, кто тебя привез, задержали люди Буйноса. Я имею в виду парнишку с родинкой на левой щеке...
   -- Нутром чувствую, альпинист загремел не без твоей наблюдательности, -- сморщил лоб Витя-красавчик.
   У него это получилось в точности так же, как у телохранителя Буйноса, и Санька подумал, что между ними можно запросто устроить чемпионат по этому виду спорта. И почему-то показалось, что у телохранителя морщин будет больше. Хитрость Вити-красавчика оказалась дутой. Хитрость -- это когда обман удается. А если не удается, то какая это хитрость? Это глупость.
   -- Кстати, как его звать? -- поинтересовался Санька.
   -- Кого?
   -- Альпиниста.
   -- А тебе-то что? Пусть менты голову поломают.
   -- Думаешь, он до этого не светился?
   -- Судимости у парня нет.
   -- А у стриженого?
   -- Какого стриженого? -- вроде бы игриво стал он размахивать ногой.
   -- С родинкой. Который по твоему приказу бросил бутылку с зажигательной смесью в офис Буйноса...
   -- Ты гонишь лишняк, -- чуть быстрее замахал ногой Витя-красавчик. -Я не знаю ни о какой бутылке. И ни о каком стриженом...
   -- Ну как же! Забыл своего водилу? За полчаса уже напрочь забыл? Ты же ему поручал раздать записки... Точно? И он тебе в Москву звонил, что их развезет парень-роллер... Точно? Он еще сказал, что у него коньки чудные -без двух колесиков... Точно, предсказатель?
   -- Мальчишка, говоришь? -- еле заметно растянулись в улыбке щеки
   Вити-красавчика. -- Честно говоря, я опять тебя не понимаю. Ты
   меня с кем-то спутал. Явно спутал.
   -- Ну, здравствуйте! Ты же сам из машины с интересом наблюдал мою встречу с этим мальчишкой. И это тоже забыл?
   -- Ты у психиатра давно на приеме был?
   -- Зря ты от всего отказываешься. Думаешь, парня с родинкой отпустят за недостатком улик? Не отпустят. Он по дурочке сделал две существенные ошибки: обрезался стеклом, когда разбивал его, и оставил свои пальчики на камне, которым выбивал это же стекло. В офисе Буйноса...
   -- Я тебя не понимаю.
   -- И еще одно. Есть свидетели его работы по раздаче записок. Они запомнили у твоего парня майку с символикой баскетбольной команды из НБА и кроссовки с четырьмя полосками! -- выпалил Санька и подумал, что он -- тоже свидетель, раз видел эту же майку и эти же кроссовки в проеме между гаражами. -- На квартире, которую снимал парень, их уже обнаружили. Мне сказали об этом охранники Буйноса...
   Нога Вити-красавчика перестала изображать из себя маятник.
   -- Значит, ты все-таки заложил меня Буйносу, - уже уверенне сказал он. -- Как пить дать заложил!
   -- Я уже отвечал по этому поводу, -- раскинув руки, положил их Санька ладонями на кожаную обивку диванчика. Она была влажной. Или ладони -влажными? -- А если ты имеешь в виду пожар в твоей московской студии звукозаписи, то это уже сам Буйнос. Это его личное творчество. Поверь мне, Прокудин, -- впервые назвал его по фамилии Санька и просто физически ощутил, как отвердела вся фигура Вити-красавчика на столе.
   -- Значит, все-таки ты заложил...
   -- Повторяю для людей со слабым слухом: я к поджогу никакого отношения не имею. Как Буйнос тебя вычислил, мне не ведомо. Возможно, по звонкам-угрозам. Твои люди ведь звонили ему. А чаще других -- парень с родинкой. А у него московская певучесть в говоре...
   -- Столичных конкурентов по тендеру у Буйноса было трое, -- не согласился Прокудин.
   -- Вычислить одного из трех -- это пионерская работа. Даже не требуются навыки сыщика. Достаточно было узнать в Шереметьево-два по авиабилетам человек из какой шоу-конторы по весне летал на Майорку -- и все. А летал и пас Буйноса парень с родинкой. Сотрудник студии звукозаписи Виктора Прокудина... Мне его красный загар долго не давал покоя. Я, видишь ли, по бедности ни разу не был в Средиземном море и не знал, что кожа белой расы приобретает загар с красным оттенком именно там...
   -- У тебя все? -- тыльной стороной ладони причесал Прокудин волосинки мини-чубчика.
   -- Я так и не получил ответа...
   -- А я и не слышал вопроса. Пока я слышал только охинею типичного больного с синдромом Дауна.
   -- Повторяю вопрос, -- плотнее прижал ладони к коже диванчика Санька. -- Почему ты больше всего издевался над нашей группой?
   -- Я издевался?
   -- Потому что оказались попутчиками в самолете?
   -- Честно?
   -- Честно, -- напряг ноги Санька.
   -- Мне показалось, что вы -- балбесы. И еще мне захотелось, чтобы предсказания сбылись. Вот такое скромное желание человека, всю жизнь осуществлявшего шоу-представления. Захотелось криминал-шоу. А это нечто новое в нашем бизнесе. Криминал-шоу с элементами мюзикла.
   -- А может, не поэтому? Может, ты именно от нас ощутил угрозу?
   -- Я не из трусливых, если ты заметил.
   -- Не заметил. Чего ж ты тогда финальный тур до конца не досидел? Испугался, что кто-то из двоих задержанных вложит тебя?
   -- Не вложат! -- выкрикнул Прокудин.
   В эту минуту он был вовсе не красавчиком. Его портретом, сфотографированным в эти секунды, вполне можно было пугать детей.
   -- Ну, в то, что киллер тебя в глаза не видел, я верю. Но парень-то с родинкой... Он может дрогнуть. Зачем ему так много на себя брать?
   -- Не дрогнет! -- не менял выражения лица Прокудин.
   Он все больше и больше превращался в памятник. В свирепый памятник.
   -- Или не хотел видеть провала Жозефины?
   -- Жозефина -- хорошая певичка, -- прошипел он.
   -- Она -- просто твоя певичка! -- исправил ощибку Санька. -- Жозефина у тебя в раскрутке. Если бы конкурс проводил ты и твоя шоу-студия, победила бы она. И ты заработал бы на ней дикие "бабки". Но сегодня она не победит...
   -- Ты тоже, -- с радостной злостью ответил Прокудин.
   -- Не спорю. Но не я, а мы. Выступает группа, а не я один. Выиграет либо группа "Молчать", либо кавказец Джиоев. Его люди кинули слишком много "зеленых" в топку жюри. Покаровская вроде бы не взяла. Но несколько дам хапнули. А десятое место после первого тура ему присудили для отвода глаз. Для сенсации в финале. Хотя голоса у парня нет и в помине...
   -- Ну ты знаток!
   -- А вот парни из "Молчать" никого не подкупали. Они сами нищие.
   Просто в жюри есть люди, балдеющие от панк-рока. Их зерно попало
   на благодатную почву.
   -- У тебя все? -- во второй раз спросил Прокудин.
   Теперь уже в голосе ощущалась не только уверенность в своих силах, но и прямая угроза. Упрямо отставленный левый локоть подрагивал. Под мышкой Прокудина жил пистолет. Он ощущался третьим человеком, присутствующим при разговоре. Причем человеком явно на его стороне.
   -- А зачем тебе понадобилась Покаровская? -- упрямо не вставал Санька. -- Неужели только потому, что ты тоже ей угрожал и требовал отказаться от поста председателя жюри, а она начхала на твои угрозы? А?
   Похоже, до драки остались секунды. Но Прокудин не был похож на бойца. В его холеном лице четко читалось номенклатурное, скорее всего, комсомольское прошлое. Половина шоу-продюсеров в стране перебывала в застой и при Горбачеве на разных комсомольско-секретарских должностях. Просто от бесплатных шоу с отправками поездов с молодежью на БАМ или очередные стройки коммунизма они перешли на очень даже прибыльные поп-, рок-, технои прочие шоу.
   -- Витя, поверь, ты сделал крупную ошибку. Нанятый тобой киллер положил человека Букахи...
   -- Букаха сдох! -- брызнул слюной Прокудин. -- И его люди без него -дерьмо! Их и без меня перестреляют "волки" с окраин. В Приморске уже начался передел территорий. Если ты думаешь, что людишки Буйноса не пошустрят на этом поле, то глубоко заблуждаешься! Свято место пусто не бывает! А теперь вали отсюда! Ты мне надоел, коз-зел!
   Он рывком распахнул дверь каюты. За нею стоял плотный мужичок с квадратным лицом. Пиджак на его груди тоже был расстегнут, а левая рука неестественно отдернута от корпуса. Мужичок смотрел на
   Саньку прощальным взглядом.
   -- У вас шнурок развязался, -- с искренностью ребенка сказал Санька.
   Квадратная голова наклонилась, показав ровненькую проплешь на макушке, и Санька, оттолкнувшись руками от диванчика, боком сшиб Прокудина со столика на пол, нырнул мимо мужичка в коридор и понесся по нему под яростный свист в ушах. До трапа на нижнюю палубу было не более двух секунд бега. Ни один виртуоз не успел бы за это время вырвать пистолет из кобуры, сбросить предохранитель и, самое главное, прицельно выстрелить.
   Нырнув в провал, Санька по-матросски проскользил ладонями по медным поручням. Ноги не касались ступенек трапа. Ноги приняли на себя удар палубы и устояли. Санька на едином духу пронесся уже этот коридор в корму, взлетел по трапам на две палубы выше, потом на верхнюю, скользнул вдоль зачехленных шлюпок, посмотрел из-за угла надстройки на хмурого мужичка с квадратным лицом, тоже вылетевшго наверх и озабоченно озирающегося у трапа на берег, и побрел к противоположному борту.
   С него свисал на четырех канатах плотик. Днем с него красили суриком ватерлинию, ночью, как и положено на Руси, оставляли бесхозным. Историки упрямо уверяют нас, что первыми судами на земном шарике были плоты. Санька решил это проверить на себе.
   _
   Глава тридцать седьмая
   ФИНАЛЬНЫЙ АККОРД ШОУ
   -- Где ты шляешься?! -- раздраженно встретил его в коридоре Дворца культуры Андрей.
   Он шел, широко размахивая руками, будто хотел побыстрее добросить до Саньки свои слова. Ни одного живого человека на пятьдесят метров коридора больше не просматривалось. Пустота дышала тревогой. Казалось, что что-то вновь произошло, хотя вроде бы происходить больше не должно было.
   -- Ты посмотри на себя! -- не унимался Андрей. -- Как свинья! Где
   ты измазался?
   -- Сурик плохой. Не сохнет...
   -- Кто не сохнет?
   -- Не кто, а что!
   В синих джинсах, густо исполосованных темно-красными линиями, Санька мог выйти для награждения только в составе панк-группы "Молчать". Парни в грязных свитерах приняли бы его за своего.
   -- Где Маша? -- устало спросил Санька.
   -- В зале!.. Пошли быстрее! Уже началось оглашение приговора!
   -- Какого приговора? -- остолбенел Санька.
   -- Ну, итогов конкурса! Пошли!
   -- Мне бы руки помыть, -- посмотрел на оранжевые от ржавчины ладони Санька.
   Маленькое металлическое весло, которым матросы, скорее всего, проталкивали плот вдоль корпуса судна, плохо годилось для гребли. Или Санька оказался гребцом без выдающихся способностей. Мастер спорта Буйнос не выруливал бы по акватории порта битых полчаса для того, чтобы причалить к набережной метрах в двухстах от носа судна-гостиницы.
   -- Некогда мыть! -- окриком позвал его за собой уже добежавший до фойе Андрей. -- Пошли в зал!..
   На задних рядах оказалось немало пустых мест. Оттяжка начала финального тура заставила самых слабонервных сдать билеты. По законам шоу те, кто находился дальше от сцены, пересели на их опустевшие спереди места. Теперь было занято даже кресло убитого во втором ряду.
   Андрей пропустил Саньку на место, сел рядом с ним и радостно сообщил:
   -- Говорят, Жозефина пенку пустила. У нее на последней песне голос
   сорвался, и она убежала со сцены. Одним конкурентом меньше...
   -- Она никому и не могла составить конкуренцию, -- не согласился с
   ним Санька.
   -- Ну, не знаю... Девка смазливая. На эстраде для телок фэйс и ноги важнее голосовых связок...
   Члены жюри почетным президиумом восседали на сцене. Трибуна с графином и граненым стаканом делали всю композицию до боли похожей на учредительный съезд какой-нибудь карликовой партии. Не хватало только герба этой самой партии и парочки обличительных лозунгов на заднике. На Покаровскую было страшно смотреть. Она постарела лет на десять, высохла, съежилась и беспрестанно вскидывала узкие, густо очерченные тушью глазки на щели кинобудки. Скорее всего, какой-нибудь доброжелатель уже шепнул ей на ушко о неудачной попытке покушения.
   Занятые в итоге конкурсантами места зачитывала ее заместитель по жюри, маленькая седенькая композиторша, сочинявшая в свое время марши строителей коммунизма. Пуля прошла между ними, но либо композиторше в ее возрасте уже была безразлична смерть, либо она обладала стальными нервами, либо, в отличие от своей временной начальницы, ничего не знала о киллере.
   -- Четвертое место присуждается данс-группе "Ася и Бася"! -- прочла она с бумажки голосом, которым раньше во время парадов дикторши объявляли партийные лозунги.
   У нее получилось что-то типа "Свободу народам Африки!" И не меньше. Потому что на сцену выскреблись по крутым ступенькам из зала две белокурые девицы в блестящих, плотно обтянувших все их кости черных комбинезонах, и высоченный негр с обритой налысо головой. Такой же черный комбинезон на негре смотрелся его родной потной кожей.
   Одна из девушек взяла из рук Нины тощенькую грамоту, кисло улыбнулась, сделала залу книксен, всхлипнула и в истерике убежала со сцены за занавес. Остальные члены тройки, гордо обозванной данс-группой, скучно поплелись за ней. При этом негр по-рэперски широко размахивал руками и пытался что-то доказать своей более спокойной попутчице. Санька вспомнил, что "Ася и Бася" после первого тура занимали место выше их группы, и спросил Андрея:
   -- Нас не объявляли?
   -- Не лезь, -- шепотом потребовал Андрей. -- Откуда я знаю! Места
   гонят с пятого и выше. Последние пять даже не называют. А я из-за
   тебя прозевал, кому же пятое место дали...
   -- Серьезная потеря, -- по-цыплячьи вытянул шею Санька.
   Издалека люди на сцене выглядели игрушечными. Наверное, он смотрелся отсюда во время выступления точно так же. Особенно когда выкручивал сальто на месте, будто подброшенный на ладони резиновый медвежонок.
   -- Третье место и третий приз присуждаются... группе "Молчать"! -отчеркнув паузой явно неприятное композиторше название, все-таки произнесла она.
   Задние ряды засвистели и затопали ногами. Никто и не думал выходить на сцену. Свист становился все звонче и все хулиганистее.
   -- Ну чего вы, пацаны?! -- выкрикнул поднявшийся из-за стола президиума длинноволосый металлист из жюри. -- Не тормозите! Прикиньте, сколько народу вас ждет!
   Голова мужика была плотно обвязана черной косынкой-банданом в белых черепах. Созданная ею дополнительная чернота на его и без того угрюмой тощей фигуре делала бывшего члена жюри похожим на палача. Не хватало только топора в руках. Парень в грязном свитере все-таки встал в третьем ряду, вырвал руку, удерживаемую кем-то, и враскачку поплелся к сцене.
   -- Йе-а! -- взвизгнули задние ряды и привстали.
   Саньке пришлось сделать то же самое. Иначе он бы не увидел, как панк скомкал врученный ему Покаровской конверт с деньгами и, наклонившись, засунул его в рваный кед, потом двумя пальчиками подхватил за уголочек грамоту, как держал ее перед собой на протянутой к залу руке, будто пойманную за хвост крысу, а длинноволосый металлист что-то заговорщически шептал ему на ухо.
   -- Смерть попсе! -- заорал панк после того, как металлист отошел от него и сел на свое нагретое в президиуме место. -- Плесень -- на свалку! Предки -- козлы! Даешь пиво и водку бесплатно! Жизнь -- дерьмо! Вы все -уроды!
   На виду у зала он с хряском разорвал грамоту и швырнул клочки в зал. Передние ряды, где сидели в основном конкуренты панка, безразлично смотрели на бумажный снегопад. Задние ряды опять вскинулись в радостном реве.
   -- Я требую от группы "Молчать", чтобы она в полном составе покинула зал! -- взвилась Покаровская.
   -- Все конкурсы -- дерьмо! -- громче обычного заорал панк и столбом упал со сцены.
   Выбежавшие к ней поклонники еле успели поймать его у пола. А он лежал у них на руках и даже не думал становиться на ноги.
   -- Музыку -- на свалку! -- продолжал панк свой митинг.
   На этот раз он орал в потолок, будто хотел докричаться сквозь его бетонные перекрытия до небес. Потолок молчал. Небо -- тоже. Панк работал вхолостую. Но он по инерции все вопил и вопил, будто заведенная игрушка:
   -- Менты -- дерьмо! Асфальт -- дерьмо! Машины -- дерьмо! Все люди -дерьмо!
   -- Покиньте зал! -- повторно потребовала Покаровская.
   Поклонники группы вынесли одеревеневшего солиста панк-группы из зала. За процессией вяло поплелись остальные члены группы. На награждение они оделись еще более вызывающе. Во всяком случае, на первом туре у них не было столь интенсивно красных и зеленых волос, а также дикарского обилия кнопок, лезвий, скрепок и булавок на лицах и одежде. У заднего их них, барабанщика, на свитере, измазанном в гудроне, висела пришитая за хвост мертвая крыса. Не пластиковая, а настоящая дохлая крыса. Она раскачивалась, будто хвост у чертенка.
   -- Потише, товарищи! -- теперь уже попросила зал Нина и повернулась к композиторше, стоящей за трибуной. -- Продолжайте, пожалуйста!
   -- Крыса! Ужас какой-то! -- не сдержалась композиторша. -- Мерзость какая!.. Ну да... Значит, товарищи, второе место и второй приз присуждается Леониду Джиоеву!
   Зал молчал. Самая голосистая его часть унесла панк-солиста, а остальные уже и не помнили, что же такого пел своим тихим, заунывным, как ветер в горах, голосом черноволосый парень Джиоев. Его земляки, плотно сидящие на третьем-четвертом рядах, тоже молчали. Они не знали, как реагировать. С одной стороны итоговое второе место после десятого выглядело диким успехом, сенсацией российского уровня, а с другой они были уверены, что деньги должны сделать Джиоева победителем.
   А сам награжденный скромно принял все причитающиеся бумаги, поклонился по очереди Покаровской, ее заместителю, членам жюри и почему-то Нине, повернулся ко все еще молчащему залу и с сильным акцентом произнес:
   -- Балшой спасиба увсем чиленам жури!
   Он вскинул грамоту и конверт с деньгами над головой, как кубок, и кавказцы в едином порыве вскинулись в зале. Ладоней и глоток они не жалели. Крик поклонников панк-рока на их фоне смотрелся бы писком мыши.
   -- С ума сойти! -- возмутился Андрей. -- Ни голоса, ни слуха -- и второе место! Значит, мы точно в пятерку не попали...
   -- Потише, товарищи! -- теми же словами попыталась успокоить зал Нина.
   Возникло ощущение, что она вообще не знает других слов. И еще возникло ощущение, что Маша даже эти сухие слова произнесла бы с чувством. Произнесла мягче и нежнее. И зал бы ей сразу подчинился. А на мужскую строгость Нины он не реагировал.
   -- Ты не видишь, где Маша сидит? -- привстал Санька.
   -- Где-то в первых рядах, -- ответил Андрей. -- Игорек там места забивал...
   Чья-то заботливая рука включила магнитофон, и фанфары, воодушевлявшие зрителей перед началом финального тура, снова заполнили зал. Санька неприятно вспомнил, как он несся под эти же фанфары по лестнице к будке киномеханика, а перед глазами мельтешили черные спины буйносовских телохранителей, и ему стало по-настоящему тошно. Эта помпезная музыка не приносила ничего хорошего.
   -- Я выйду, -- наклонившись, шепнул он Андрею.
   -- Чего ты?! Самое ж интересное впереди! Спорить буду, впереди скандал похлеще панковского!
   -- Никакого скандала не будет. Присудят первое место каким-нибудь аутсайдерам...
   -- С чего ты взял?
   -- Неужели ты не видишь?! Если безголосому Джиоеву, который был десятым, сделали второе место, то на первое точно поставят того, кто был девятым или восьмым...
   Санька выскребся мимо коленок Андрея, согнулся, хотя никому из зрителей не мешал, и направился к выходу.