Христофоров Игорь. Смертельное шоу

   -- Пер-рвое место и гран-при! -- сразу после умолкших фанфар с излишней бравурностью провозгласила композиторша. -- По решению жюри конкурса "Голос моря" первое место и гран-при с вручением золотой раковины присуждаются группе "Моряк"!
   Хмыкнув, Санька даже не обернулся. Он не изучал списки финалистов, но команда с таким названием вполне могла обитать на восьмом-девятом месте после первого тура. Он оказывался еще более сильным предсказателем, чем их самолетный попутчик.
   -- Что-что? -- сбилась композиторша на трибуне. -- Из-звините, это ошибка... Точнее, опечатка... Победила группа "Мышьяк"!
   Новость развернула Саньку на выходе из зала. Он посмотрел на медленно, слишком медленно поднимающегося Андрея и скорее поверил его движению, чем собственному слуху.
   Глава тридцать восьмая
   РАЗБОРКА ПОСЛЕ ШОУ
   Позолоченная раковина на фоне сарая, огорода и ленивых кур смотрелась недозрелым помидором.
   -- А хорошо все-таки в Перевальном, мужики! -- неожиданно решил прислонившийся к прохладной стене дома Эразм. -- Накошу "бабок", куплю себе здесь дом и буду выращивать огурцы...
   -- Не го-они, -- сонно пропел Виталий. -- Ты ж на асфальте вырос. Посадишь огурец -- вырастет тыква. Хочешь я тебе твое будущее предскажу?
   Эразм лениво повернул голову, уже укрытую узорчатой шапочкой и по-шпионски таинственную от черноты очков, посмотрел на подрагивающие веки Виталия, рядом с ним прижавшегося к стене, и подумал, что у клавишника слишком большая голова и, значит, он забирает от стены больше прохлады, чем Эразм.
   -- Даю твою будущую биографию без сносок и пояснений, -- не дождавшись согласия, начал Виталий. -- Сначала ты еще поиграешь в нашей группе. Совсем немного. С полгодика. Потом уйдешь к старым корешам в металлисты, но и там у тебя ничего не получится. Россия -- не Америка. "Металл" никому не нужен. Кассовые сборы будут на нуле, и ты свалишь от своих волосатиков. Откроешь студию звукозаписи, но прогоришь...
   -- Ну ты трепло!
   -- Уедешь в Штаты, будешь играть на улице. У ног -- твоя вязаная шапочка, на брюхе -- постаревший "Гибсон"...
   -- Его ж сломали.
   -- Других "Гибсонов" на земном шаре нет?
   -- Вообще-то есть...
   -- Мы его тебе скоро купим... Не сбивай меня!.. Значит, в Штатах грин-карту тебе так и не дадут. Ты вернешься в Москву, устроишься на хилый окладишко завхозом в техникум легкой промышленности...
   -- А такой есть? -- недоверчиво сощурился Эразм.
   -- Есть... В техникуме тебя окрутит девочка-первокурсница. Ты женишься, нарожаешь троих детей, и она тебя бросит, удрав с хахарем в Европу...
   -- Да или ты! -- оттолкнувшись затылком, сел на скамье Эразм. Голова сразу опустела, и он забыл, чем же хотел возмутиться.
   -- А про себя рассказать?
   -- Ну ты даешь!.. Трое детей!.. Да я этих мокрозадых на дух не перевариваю!..
   -- А я буду играть в группе до конца. До седины. Впрочем, я рано поседею. Наследственность, старичок, гены... Потом уйду преподавать в "гнесинку", буду воспитывать эстрадников, ни одного путного не воспитаю. Женюсь, но детей не будет. И мы возьмем девочку из детдома...
   -- Ну ты трепло!
   -- Игорек тоже будет в группе до конца, до самого развала. Он не поседеет. Рыжие плохо седеют...
   -- А Санька?
   -- Он уйдет от нас через год. Станет известным солистом. Как Малинин. А потом пропадет после ангины голос, и он засядет за письменный стол.
   -- Композитором, что ли, станет?
   -- Нет. Писателем. Детективщиком. И там здорово пригодится его ментовский опыт жизни.
   -- Остался Андрюха, -- напомнил Эразм.
   -- Андрюха?.. Ну, тут все предельно просто! Он продержится еще год после ухода Саньки. Потом свалит в политику, станет депутатом Госдумы от какого-то блока и будет через день светиться по экрану с шибко умными речами. Он отрастит купеческий живот и пересадит волосы с груди на лысину...
   -- А этот... Альберт?
   -- А что Альберт?.. Он -- не наш. Выступил, заработал свою долю от
   первого приза, -- и все. Так и будет играть в кабаке, пока не
   умрет от цирроза печени...
   Вышедший из дома Андрей с хрустом потянулся в пояснице. Утром, со сна, он всегда выглядел лет на десять старше, чем днем. То ли от слишком густой щетины, то ли от мешков на подглазьях.
   -- Зачем вы приз во двор вытащили? -- попрекнул он. -- Куры же загадят...
   -- На солнце красиво, -- ответил Эразм. -- Интересно, за сколько его можно толкнуть?
   -- Лимонов пять, не меньше, -- решил Виталий. -- А где Игорек?
   -- Спит, -- обернувшись к двери, объявил Андрей. -- Как сурок...
   -- Весь в меня, -- с удовольствием произнес Виталий. -- С кем поведешься, от того и наберешься.
   -- А вот и Ромео!.. Только без Джульетты! -- повернулся к калитке Эразм.
   Под ее уже привычный, уже родной писк во двор ввалился Санька. На нем слишком необычно для Перевального сидел новехонький темно-синий костюмчик, а в ботинках отражалось небо.
   -- Ты что, по воздуху летел? -- посмотрел Эразм на ботинки, а
   потом на густую пыль, плотно, по-мучному усеявшую землю у калитки.
   -- Я на такси. Из Приморска. Мы с Машей того... Короче, вечером
   чтоб все были у нас на теплоходе. Там будет это...
   -- Ну ты шустряк! -- подкинула новость Эразма со скамьи.
   Оставшийся на ее левой части Виталий в строгом соответствии с законами физики перевалился и с хрохотом упал на бетонный пол. Скамья торопливо накрыла его сверху.
   -- Эразм, ты впал в маразм! -- с усилием сбросил он с себя деревянное чудовище.
   -- Давай руку, -- протянул ему свою Санька. -- Нет, сегодня точно необычный день. Впервые в жизни слышу, чтобы ты так орал...
   -- А гастроли? -- нахмурился Андрей. -- Вечером же вся толпа уезжает поездом на гастроли. Первый пункт -- Москва. Забыл, что ли?
   -- Неужели ты не понял? -- повернулся к Андрею Эразм. -- Не врубился? Человек женится, а ты про какие-то вшивые гастроли!
   -- Серьезно? -- густо покраснел Андрей. -- Да-а-а... Свадьба -- это тяжелый случай...
   -- Практически клинический, -- поправил Эразм.
   Под кудахтанье отлетающих от ее ног кур, из летней кухоньки выплыла на своих судах-галошах хозяйка и с грустным лицом объявила:
   -- Завтрак, товарищи москвичи, готов!
   -- Давай его сюда, мамаша, под навес! -- потребовал Эразм. -- Будем его пополам со свежим воздухом есть. В Москве такого кайфа уже не будет. Там от смога комары и мухи уже давно сдохли. Деревья пожелтели среди лета. Только мы, людишки неразумные, все ползаем...
   -- Я -- пас, -- поднял руки ладонями к парням Санька. -- Такси...
   -- Да подождет твое такси! -- гаркнул Эразм. -- Холостяком хоть
   в последний раз с нами пожуй...
   -- Такси, -- уже мягче, уже сдаваясь, произнес Санька.
   -- Подождет! -- схватил его за руку Эразм. -- Их, козлов, воспитывать надо! А то оборзели вконец! Сколько им "бабок" за проезд ни давай, все мало!
   -- Ну, может, хоть сказать ему, что я чуть подзадержусь? -- попросил Санька. -- Отпускать неохота. Больно у него "мотор" классный. Со стереомузыкой... Даже мобильный телефон в салоне есть...
   -- Я ж говорил, что они нас обдирают, как липку! -- упрямо тащил Саньку к столу Эразм. -- Со своих кровных он, что ли, "мобилу" купил? С твоих денег! С денег таких пеньков, как ты! Подождет! Не упреет!
   -- Ну, ладно, -- сдался Санька, но рукав пиджака из пальцев Эразма выдернул.
   Хоть утром и не положено, но группа "Мышьяк" все-таки пила коньяк. По случаю прощания с великим и незабвенным Перевальным и ее хозяйкой. Впрочем, Санька только пригубил. Судя по активности при переворачивании рюмок в горло, его норму приплюсовал к своей Эразм. Все разговоры вертелись вокруг панка, порвавшего грамоту, и предстоящих гастролей. Игорек, оказывается, уже прибросил свой возможный доход от турне и "приобрел" на него "жигули" восьмой модели, новую бас-гитару "Штейнбергер" и путевку на две недели во Флориду с обязательным посещением Диснейленда. Почему именно во Флориду, а не на Канары или в Таиланд, он не объяснял. Пока он вслух мечтал, чавкая свежим помидором, Санька обменялся с Андреем загадочными взглядами. Только они вдвоем знали, что договор на гастроли грабительский, и на копейки, которые достанутся после них группе, вряд ли хватит на одни-единственные "жигули" пятой модели.
   Скрип тормозов за забором оборвал розовые мечты Игорька. Все повернулись в одну сторону, к стене дома, как будто могли видеть сквозь нее.
   -- Твой таксист, что ли, психанул и уехал? -- предположил Виталий.
   -- А как это он так смог? -- не согласился Эразм. -- Сначала тормознул, а потом уже поехал?
   Во двор влетела Маша. У нее было такое лицо, словно Приморск только что на ее глазах накрыло вулканической лавой.
   -- Что случилось?! -- вскочил Санька, и отлетевшая табуретка закувыркалась по кустам помидоров, сбивая их и окрашиваясь в красный цвет.
   -- Свадьбы не будет, -- сквозь слезы еле смогла произнести она.
   -- Почему?! -- вскрикнул он.
   -- У нас там... там... у набережной... теплоход горит...
   -- Ничего себе! -- восхитился Эразм. -- Крутое видео! Дым -- черный?
   -- Ага... Ка-ак смола, -- смахнула слезинку Маша. -- Там пожарных... пожарных...
   -- А отец? Что с ним? -- торопливо спросил Санька.
   Он только вчера познакомился с этим суровым на вид, но поразительно не суровым в разговоре человеком, и почему-то сразу ощутил его отцом. Во всяком случае, он хотел бы, чтобы у него был именно такой отец. Своего настоящего, погибшего в шахте, он совсем не помнил, а в лице Машиного отца, в его загорелой коже, морщинистом лбу, изъеденных оспой щеках жило что-то родное, шахтерское. Не хватало только угольной туши на ресницах и отхаркивающего кашля.
   -- Отец там, на берегу. Он руководит борьбой за живучесть с
   берега. Ходовой мостик задымлен, -- торопливо объяснила Маша.
   -- А что горит-то? -- уже успокаиваясь, спросил он.
   -- Каюта на второй палубе.
   -- По правому борту?
   -- По правому, -- удивленно ответила Маша. -- Так ты видел?
   -- Ничего я не видел!.. А номер каюты помнишь?
   -- Откуда?!. Там это... пятый и шестой иллюминаторы от трапа, от верха трапа... если считать...
   -- Определи номер! -- потребовал Санька.
   -- А зачем? -- растерялась она.
   -- Не можешь?.. Ну, где эта каюта находится в коридоре? Ближе к корме или посередине?
   -- Посередине... Точно -- посередине...
   -- Ну и сволочь! -- с криком бросился к калитке Санька.
   Он распахнул ее так быстро, что она даже не пискнула. В проулке стоял светло-бежевый "Опель-Вектра", как минимум, десятилетней выдержки, но в довольно приличном состоянии. На капоте даже блеснула молния фирменного значка. Обычно шустрые мальчишки отвинчивали их на второй день после пригона иномарки в родной двор.
   -- Дай телефон! -- потребовал Санька от плотного мужичка, цепко держащегося обеими руками за руль.
   -- За отдельную плату, -- спокойно ответил он и руки не отцепил.
   При таком сервисе через год мужичок будет раскатывать уже на "Мерседесе", а не на "Опеле". Если, конечно, этот "Опель" не угонят.
   -- Хватит? -- протянул Санька полста тыщ одной бумажкой.
   -- Смотря сколько разговаривать будешь, -- все-таки забрал он купюру. -- Плата абонентская...
   "Эрикссон", -- прочел Санька на бережно врученном ему черном брикете. Последний раз он держал телефон этой марки в зале Дворца культуры. Было прохладно и страшно. Во втором ряду спал вечным сном человек Букахи, а рядом с Санькой пыталась доказать Буйносу прописные истины Нина.
   -- Это ты? -- спросил он ожившую трубку.
   -- Кто звонит? -- сухо поинтересовалась Нина.
   -- Это я, Санька. Дай мне телефон Буйноса.
   -- Он до сих пор в палате реанимации. Его нельзя тревожить.
   -- Мне срочно нужно. Дай. Дело касается его лично.
   Носком ботинка Санька пнул камешек, лежавший у дороги, и пыль тут же с яростью набросилась на ботинок. Из зеркального он за мгновение стал мутно-серым.
   -- Спасибо, -- все-таки получил он заветные цифры и, не жалея чужой телефон, вбил их пальцем в черный корпус.
   Трубку снял охранник Буйноса. Вряд ли это был мужик с морщинистым лбом, но человеку всегда нужно хоть как-то представлять телефонного собеседника, и Санька, представив, что перед ним старый знакомый, попросил его дать трубку Буйносу.
   -- Он спит, -- мрачно ответил охранник.
   Морщинистый лоб, стоящий перед глазами Саньки, тут же исчез. Охранник превратился в нечто туманное и злое. Как пары соляной кислоты.
   -- Дай трубку! -- потребовал он. -- Скажи, что звонит Александр Башлыков.
   -- Ну и что?..
   -- Звонит старший лейтенант милиции Башлыков! Понял?! Срочно дай трубку!
   -- Ну, я не знаю, -- поплыл мужик. -- Ща-ас спра-ашу...
   -- Что тебе нужно от меня? -- заставил Саньку вздрогнуть знакомый голос.
   Для спящего человека Буйнос довольно быстро снял трубку. И голос у него был слишком чистым, без сонной хрипотцы.
   -- Зачем ты приказал убить Прокудина? -- еле сдержал ярость Санька.
   -- Ты что, пьян?
   -- Только не говори мне, что ты не знаешь, кто такой Прокудин!
   -- Я не знаю, кто такой Прокудин, -- зевнул Буйнос.
   -- Ты сжег его заживо в каюте на теплоходе! -- выкрикнул Санька.
   Все, кто были во дворе, уже вышли в проулок и стояли с напряженными лицами. Только Эразм без остановки жевал, словно рот жил отдельной от него жизнью. Из всех лиц Санька отыскал самое важное, вобрал в себя долгим трехсекундным взглядом испуганные Машины глаза, отвернулся и уставился на крупный серый сучок на доске забора.
   -- Ты слышишь меня? -- спросил он у сучка.
   -- Конечно, слышу, -- выдохнул Буйнос. -- Чего ты гонишь волну?
   -- Зачем ты приказал его уничтожить? Око за око? Зуб за зуб?
   -- Теплоход, Сашенька, старенький. Проводка гнилая. Запросто могла замкнуть, -- четко, будто по-писаному, произнес он.
   -- Замкнуло именно в каюте Прокудина?
   -- Ты не забыл, что вечером отъезд в Москву?
   -- Мы никуда не едем!
   Серый округлый сучок упрямо сверлил Саньку своим единственным коричневым глазом. Из самой середины. И в самую сердцевину души.
   -- Мы никуда не едем! Группа отказывается от участия в гастролях!
   -- Ты чокнулся! -- выкрикнул от калитки Эразм. -- Анрюха, чего он несет?! Какое право он имеет говорить от имени группы?!
   -- Это несерьезно, -- опять выдохнул воздух Буйнос, а Саньке почудилось, что в раскаленном воздухе проулка завоняло больничной палатой. -- Мне пришлось надавить на членов жюри, чтобы они дали тебе первое место, а ты устраиваешь истерику.
   -- У победы много отцов, поражение -- круглая сирота, -- отпарировал Санька.
   -- Можешь не верить мне. Но если бы не мой звонок, первое место отдали бы Джиоеву. Спроси Нину... И потом ты не имеешь права отказываться от гастрольного турне. По контракту...
   -- Извини, Володя, -- впервые назвал его по имени Санька, -- но я слишком хорошо изучил условия контракта. Да, все попавшие в десятку лучших обязаны на кабальных условиях, почти даром отпахать на тебя два месца в изматывающем турне. Но... Там есть один пунктик, даже не пунктик, а сноска. Вид приманки. И ты ее знаешь. Там написано, что конкурсант, занявший первое место и получивший гран-при, имеет право отказаться от гастрольного турне. Ты рассчитывал на то, что именно это может успокоить соискателей, вселить в них надежду. Так вот, победили мы! И мы согласно условий контракта отказываемся от участия в гастролях!
   -- Тебе так дорог этот Прокудин? -- с холодным безразличием спросил Буйнос. -- Он мало наделал гадостей тебе и твоей группе?
   -- Он -- человек. Плохой, но человек...
   -- А ты знаешь, что этим утром к берегу прибило труп одного приморского мальчишки. Его дразнили Ковбоем. Он тоже, кстати, был человеком...
   Санька швырнул трубку на заднее сиденье "Опеля". Она подпрыгнула лягушкой и нырнула на половичок на днище салона.
   -- Ну ты! Потише! -- вскрикнул водитель. -- Вещь не казенная! С тебя еще пятьдесят тысяч. Больно долго говорил...
   -- На! -- сунул Санька, не глядя, купюру.
   Водитель обалдело посмотрел на стольник и с ловкостью фокусника вмолотил его в нарукавный карман синей джинсовой рубашки.
   -- Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! -- черной птицей подлетел Эразм.
   Его руки были по-царски отставлены в стороны. В левой вместо державы лежал кусок черного хлеба, в правой вместо скипетра -- пучок сельдерея.
   -- Ты понимаешь, что мы почти что стали королями эстрады, а ты...
   -- Мы -- не короли, -- посмотрел Санька на пучок сельдерея. -- Мы -шуты.
   -- Я не согласен, -- встал на строну Эразма Виталий. -- Первое место -- это прекрасно, но турне по стране -- это шанс прославиться, стать поистине известными.
   -- Санька прав, -- почесав щетину, объявил Андрей.
   -- Нет, не прав! -- взвился Игорек. -- Он всегда слишком много на себя берет! Я не хочу выступать с ним в одной группе!
   Маша зажала уши и бросилась в глубь двора. Хозяйка остановила ее, прижала к груди и запричитала что-то свое, бабье.
   Мир раскололся. Прямо на глазах. Санька сел в пыльную сухую траву у забора, сел прямо в новехоньком костюмчике и тоже зажал уши ладонями. И сразу стало легко. Так легко ему уже давно не было.
   ПОЧТИ ПОСЛЕСЛОВИЕ или МАЛЕНЬКАЯ ДЕТАЛЬ,
   КОТОРУЮ ЧУТЬ НЕ ЗАБЫЛИ ВПОПЫХАХ УСТРОИТЕЛИ ШОУ
   -- Успокоились? -- обвел начальственным взглядом всех сидящих за пустым столом Андрей. -- Все успокоились?
   -- Да если бы я... -- начал Эразм и получил пинок по ноге от Виталия. -- Ты чего?! Больно же!
   -- Значит, успокоились, -- решил Андрей и повернулся к Саньке. -- Ты помнишь, что говорил тот предсказатель в самолете про горох?
   -- Помню.
   Наверное, следовало сказать Андрею, что предсказатель и сгоревший на теплоходе Прокудин -- одно и то же лицо, но Санька не сказал. С каждой минутой слова почему-то играли все меньшую роль в жизни. Что их обесценивало, он не мог понять.
   -- Так вот смотри, -- достал Андрей из-под стола поллитровую банку и высыпал из нее на стол сухой желтый горох.
   -- Ты чего? -- вытянул лицо Эразм. -- Крыша поехала?
   -- Предсказатель напророчил, что наша группа рассыплется как горох и уже никогда не соберется вместе после Приморска... Собирайте!
   Он первым стал сгребать в ладонь твердые колкие шарики. Игорек присоединился к нему. Потом над столом появилась ладонь Виталия. За ней -Санькина. Эразм смотрел на исчезающие со стола горошины поверх очков, и глаза у него были круглее стекол, съехавших на кончик носа.
   -- А ты? -- спросил его Андрей.
   -- А что я? -- подумал Эразм и все-таки взял на ладонь одну-единственную оставшуюся на столу горошину.
   -- Все, мужики! Ссыпаем обратно в банку!
   Все по очереди выполнили ритуал. Банку обеими руками держала на весу Маша. У нее было лицо именинницы. Последней в банку упала горошина Эразма. В отличие от своих округлых собратьев она была половинкой, и к тому же зеленой.
   Андрей бережно подхватил банку из Машиных рук, воздел ее над головой, будто золотой кубок, и провозгласил:
   -- И пусть кто-нибудь еще скажет, что мы можем распасться как горох! Группа не развалится никогда!
   -- Разве так бывает? -- не поверил Игорек и покраснел.
   -- Бывает! -- упрямо не опускал банку Андрей.
   -- Ни-ко-гда, -- по слогам тихо произнес Санька и ощутил, что слова снова начинали приобретать смысл.
   Все начиналось сначала.