Христофоров Игорь. Смертельное шоу

   Он утомленно закрыл глаза и стал еще красивее. Его губы медленно шевелились, будто пытались прочесть на черноте, стоящей перед веками, таинственные письмена.
   -- Чего это он? -- испугался Андрей.
   -- А потом вы увидите красивые яркие кусты, -- все-таки вычитал что-то в темноте Витя-красавчик. -- О-о! Я вижу эти кусты!.. Они очень красивые! Вот! А теперь я вижу, как они сливаются в один огромный куст, и в нем что-то погибает... Что же это?
   Пальцы Вити-красавчика впились в подлокотники. Казалось, еще немного -- и он оторвет их.
   -- Да, я вижу... Вижу, -- объявил он трагическим голосом. -- Это раковина... Красивая-красивая раковина...
   -- Ну, ты прям сказочник! -- лягнул грубым "ты" Андрей.
   Краем глаза Санька видел его вытанцовывающую по ковру правую ногу. Белая кроссовка плющила воздух между подошвой и пассажирской палубой самолета, плющила с яростью, с которой раньше отбивала такт колотушкой по большому барабану, но никто не слышал этой музыки. Ее можно было только видеть.
   Глаза Вити-красавчика распахнулись. Они выглядели уставшими и пустыми. Их будто бы выпили до дна.
   -- И еще я увидел что-то странное... Похоже, что это был горох. Сухой горох. Он рассыпался. Ладони пытались собрать его, но у них ничего не получилось...
   Самолет рухнул в очередную воздушную яму, и Санька подумал под накатившую к горлу тошноту, что если они долетят, то никогда не увидят на земле ни раковину, ни четыре колеса, ни красные кусты, ни горох. Жизнь меньше всего похожа на сказку.
   Глава вторая
   ЧЕРНАЯ МЕТКА, ПОЧТИ ПИРАТСКИЙ ВАРИАНТ
   Эразм первым заметил девчонку с транспарантом. Она испуганно уворачивалась от выходящих через двери аэровокзала людей и напоминала речной бакен с торчащей над ним фанеркой-объявлением о сужении фарватера, который раскачивался на бьющих его со всех сторон волнах. И еще она выглядела чудачкой, не заметившей, что митинг закончился, и упрямо держащей над головой обличительные лозунги.
   Впрочем, на белой фанерке не очень ровными красными буквами были
   написаны вовсе не лозунги, а всего три слова: "Конкурс "Голос
   моря".
   -- Девушка, мы с вами не встречались в том году в Майами? -- первым вырвался к ней из толпы Эразм.
   -- Если вы, товарищ, не певец, то проходите, пожалуйста, мимо, -покраснев, попросила она.
   -- А на Канарах? Прошлой осенью?
   -- Мы -- группа "Мышьяк", -- заслонил собою соло-гитару Андрей.
   Но даже задвинутым на второй план Эразм не ощущал себя отрезанным от девушки с красными щеками. Он был ровно на голову выше Андрея и помехи перед собой не замечал.
   -- Давайте познакомимся, -- над плечом Андрея протянул он длинную, похожую на кишку пожарного гидранта руку в сторону девушки. -- Меня зовут Эразмом. Прошу не путать с маразмом.
   Его тощие пальцы никого не интересовали. Он пощупал ими воздух между девушкой и Андреем, и плавно убрал руку. Черные очки скрыли легкую обиду, затуманившую глаза.
   -- Вы багаж получили? -- заботливо спросила хозяйка транспаранта.
   -- Получаем, -- ответил Андрей. -- А-а, вот уже пацаны тащат...
   В группе грузчиков из трех человек лидировал Санька. Спортивная сумка на пузе, ее близнец -- на спине, в руках -- по чемодану. Если бы кто-нибудь догадался поставить ему на голову еще один баул, и он бы сделал с ним хотя бы шаг, то сразу бы попал в Книгу рекордов Гиннесса. Но Санька об этом не знал, а волокущие по асфальту возможно именно этот рекордный баул двое других членов группы -- все такой же солнечно-рыжий бас-гитарист Игорек и вечно заспанный клавишник Виталий -- не смогли бы вскинуть баул на уровень головы, потому что над их поклажей раскачивались проводки плеера. Один микрофон был воткнут в ухо Игорька, второй -- в ухо Виталия. Черный провод выглядел перемычкой, навеки скрепившей сиамских близнецов. Синтезатор в чехле-чемодане, раскачивающийся у левой ноги Виталия старательно бил по всем встречным. Такой злой синтезатор не мог рождать ничего, кроме хард-кора и хэви-металла. А может, он злился именно потому, что хотел играть хард-кор и хэви-металл, а его заставляли исполнять попсу.
   -- Эй, сачки, идите багаж получайте! -- в ритм музыке, ввинчивающейся в голову, прокричал Игорек.
   Виталий промычал что-то в поддержку. Хотя, наверное, он хотел зевнуть, но поленился открыть рот.
   -- Пошли, Эр, -- предложил соло-гитаре Андрей. -- У нас негров нет.
   -- Здрасьти, -- под удар чемоданов по асфальту поздоровался с девушкой Санька.
   -- Наверное, с этим рейсом только ваша группа прилетела, -- грустно сообщила она.
   Видимо, если бы все участники конкурса прибыли в Приморск на одном самолете, ее счастье не имело бы предела.
   У девушки был высокий, по-учительски выпуклый лоб, совсем не
   модная прическа и совершенно немодная одежда. В таком платье из
   крепдешина -- синее, в крупный белый горох -- можно было выйти на
   улицы города в середине шестидесятых, и никто бы на него не
   обернулся. Вдобавок ко всему лицо у девушки не хранило на себе прикосновений помады, пудры или туши, и Санька, удивившись больше всего тому, что длина ее светлых ресниц как раз и не подчеркнута тушью, самым распространенным женским атрибутом обольщения, почему-то решил, что имя у нее должно быть соответствующим: или Фрося, или Алевтина.
   -- Санька, -- протянул он красную ладонь.
   -- Нина, -- положила она на нее свои подрагивающие пальчики.
   Не Алевтина, конечно, но тоже из того времени, из шестидесятых.
   Он подержался за ее холодную кисть ровно столько, сколько нужно, чтобы не вызвать недоуменный взгляд, и снова перешел на намеки:
   -- Солист.
   -- Что? -- не расслышала она под нудный женский голос, объявляющий отлет их борта уже в Москву.
   -- Я говорю, я -- солист. А вы?
   -- Я из оргкомитета конкурса. Технический работник.
   -- Это как?
   -- Обеспечиваю доставку конкурсантов в гостиницу.
   -- Номера "люкс"?
   Краснота рывком вернулась на ее щеки. Она подумала о чем-то своем и все-таки не решилась ответить. В "люксы" ехали отдыхать такие, как Витя-красавчик. Для никому не известных музыкантов хватало и трех звезд.
   -- Вы из Приморска родом? -- пытался расшевелить ее Санька.
   -- Почти.
   -- Это как?
   -- Тут поселок рядом есть. Я там живу.
   -- Везет. Всю жизнь -- на курорте!
   -- Это для отдыхающих курорт. А я, бывает, что за сезон ни разу и в море не искупаюсь...
   -- А вот когда все приедут и некого будет встречать, вас уволят?
   -- Почему же? Я же технический работник.
   -- То есть без вас конкурс развалится?
   -- Не развалится, -- с учительской строгостью ответила она и наконец-то опустила транспарант.
   Когда фанера оказалась внизу, а древко -- вверху, то транспарант превратился в лопату. Ею было бы удобно убирать снег. Только вот снега в Приморске почти никогда не было. Тем более в июле.
   Даже сейчас, поздним вечером, под дыхание морской прохлады, в полумраке спасительной тени Приморск ощущался чем-то жарким, парким и сонным. Сразу захотелось пить, хотя жажды в общем-то не было. Просто, видимо, Приморск любил заставлять людей пить. Что угодно. Одним хватало воды, других тянуло к вину.
   -- А вот и мы! -- озвучил свой приход Андрей.
   На нем висело все остальное, что еще оставалось на транспортной дорожке. Долговязый Эразм грел руки в бездонных карманов джинсов. Его единственный груз -- его же гитара -- пряталась в чехле за спиной и напоминала ружье.
   -- Девушка, а в Париже этой весной вы не были? -- смешно подергивая носом на каждом слове, спросил Эразм.
   -- Товарищи, следуйте за мной! -- неожиданно громко объявила
   Нина.
   Все и так уже стояли в трех метрах от нее. Митинговая громкость не требовалась. Может, она хотела растормошить Игорька и Виталия, скрепленных одним проводом. Они стояли, отвернувшись от всех, и поедали глазами девушек в купальниках, сидевших за столиком придорожного кафе на той стороне улицы и эротично поедавших мороженое. За соседним столиком сидел парень в серой майке и тоже улыбался, глядя на бойких девушек. Когда одна из них задержала белый брикет дольше обычного во рту и, медленно вынув его, с замедленной старательностью облизнула губы, Игорек и Виталик одновременно крикнули: "Й-йеа!", и правая ладонь одного из них хлопнула по левой ладони другого. В эту минуту они уже казались не сиамскими близнецами, а единым существом.
   -- Автобус ждет нас на стоянке за вокзалом! -- напомнила о своей начальнической роли Нина.
   -- А вы случайно не работаете по совместительству старшиной роты? -Сдвинув очки к кончику носа, поверх них посмотрел на голосистую девочку Эразм.
   Из-за его долговязой фигуры, которую и без того удлинняла черная майка с пижонистым V-образным вырезом у горла, вылетел кто-то синий и жадно, затравленно дышащий.
   -- Вы того... артисты? -- спросил он и облизнул губы быстрым язычком.
   -- Чего? -- обернулся на него Андрей.
   -- "Мышьяк"?
   Теперь уже парень говорил только с Андреем. Другие для него не существовали.
   -- Ну, "Мышьяк"...
   -- Из Москвы?
   -- Да. Из Москвы. А есть "Мышьяк" из Тамбова?
   Парень странно подвигал туда-сюда ногами, и Санька только теперь увидел, что он не весь синий. Кроме действительно синих майки, джинсов по колено и бейсболки на загорелой до меди голове его ноги утяжеляли оранжевые ботинки с роликовыми коньками. Как и положено любому продвинутому роллеру, на парне чернели наколенники, налокотники и перчатки без пальцев. На правой руке они были сжаты в кулак.
   -- Автограф, что ли, дать? -- презрительно посмотрел все так же поверх черных кружков Эразм.
   -- Это -- вам, -- сунул роллер что-то в руку Андрею и, задом отъехав от него, резко развернулся, нагнулся и, по-конькобежному размахивая руками, понесся вдоль здания аэропорта.
   -- Фэн, что ли? -- сверху прогудел Эразм.
   -- Не по-хо-же, -- почему-то по складам ответил Андрей.
   Морщины на его лбу собирались все гуще и гуще. Так сбиваются в кучу мутные облака, чтобы превратившись в тучу, хлестнуть яростным ливнем.
   -- Ты его лицо запомнил? -- повернулся Андрей к Саньке.
   Тому стало жалко лоб барабанщика. От такого сжатия он должен был ныть и болеть.
   -- Пацана, что ли?
   -- Ну, не меня же!
   -- Вообще-то нет. Ботинки запомнил. Оранжевые.
   -- А вы?
   Сиамские близнецы-плеерщики стояли к ним все так же спинами и
   смотрели живое кино про девиц, поедающих мороженое. Все звуки мира
   для них сосредоточились в наушниках. Они и головами-то раскачивали
   одновременно. То влево, то вправо. Будто делали зарядку от
   остеохондроза.
   -- У него на бейсболке "Даллас" написано, -- вставил Эразм. -- А зачем он тебе сдался?
   -- На, -- передал Андрей записку Саньке.
   -- Это он тебе дал?
   -- Да читай ты! Про себя только.
   "Граждане-товарищи из группы "Мышьяк"! Настоятельно советую всем вам свалить на фик из Приморска и больше здесь не возникать. Лабайте по подвалам в Москве и сюда не суйтесь. Если завтра до полдня не слиняете, вам всем кранты! Пацаны".
   Листок был из школьной тетради по математике. Буквы нарисованы по-печатному, но вкривь да вкось. И ни одной ошибки. Пацаны так писать не умеют.
   -- Значит, не запомнил?
   Сощурившись, Андрей пытался сам хоть что-то вспомнить, но ничего, кроме обшелушившегося носа парня перед глазами не возникало. И еще -пальцы. Мокрые, словно только что мокнутые в воду.
   -- Нет, -- упрямо повторил Санька, и его вдруг встряхнуло. -- Ботинки. На каждом из них не по четыре колесика, а по два. Средние на обеих ботинках сняты...
   -- Ну, и что? -- прогудел Эразм.
   -- А то, что это четыре колеса!
   -- Серьезно? -- забрал назад записку Андрей.
   -- Гадание помнишь?
   -- Чего вы там бредите? -- потянул руку к записке Эразм.
   -- Потом. В номере, -- не отдал ее Андрей.
   -- Товарищи, ну сколько можно спорить? -- подала голос уже отошедшая шагов на десять от них Нина. -- Автобус же простаивает!
   Из ее голоса испарилась учительская строгость. Но именно теперь, когда он стал по-детски жалок и беспомощен, пятеро парней безропотно подчинились ему.
   Глава третья
   ПЕРЕКЛИЧКА ПЕРЕД СНОМ
   Гостиничный номер не тянул даже на три звезды. Четыре одноместные кровати с отваливающимися бортами из древесно-стружечных плит, платяной шкаф без дверей и тумбочка сурового армейского образца, у которой не выдвигался верхний ящик.
   -- Может, нас по ошибке завезли в приют для бомжей? -- поинтересовался Эразм у дежурной по этажу, прокуренно-пропитой дамы с ресторанным прошлым в измученных чертах лица.
   Через черные стекла очков он видел пейзаж еще более мрачным, чем остальные.
   -- Мы еще не акционировались, -- лениво парировала дама. -- Зато дешевле наших номеров вы ничего в Приморске не найдете.
   -- Значит, хозяин фестиваля -- жлоб! -- констатировал Эразм.
   -- Я вообще-то подавал заявку на пять койко-мест, -- напомнил Андрей.
   -- Таких номеров нет, -- устало ответила дама.
   Слово "нет" получилось у нее по-военному четким. Видимо, она чаще всего произносила его в жизни. При социализме, и даже развитом, не было мест и в таких обшарпанных гостиницах.
   -- Мы вам поставим раскладушку, -- сказала дама с таким видом, будто намеревалась разместить в номере кровать из спальни времен Людовика четырнадцатого. -- Вас это устроит?
   -- Меня -- нет, -- ответил за всех Эразм. -- У меня -- метр девяносто два. Таких раскладушек даже в Америке нет.
   -- В Америке все есть, -- лениво вставил Виталий.
   Он отдал оба наушника Игорьку и, оставшись без музыки в голове, постепенно засыпал. Сейчас ему, наверное, хватило бы и раскладушки.
   -- Ладно. Несите. Разберемся, -- решил Андрей.
   Все-таки менеджером группы был он, а менеджер -- это и экономист, и финансист, и сценарист, и командир одновременно.
   Стоило закрыться двери за дамой, как Эразм вновь напомнил о записке.
   -- Ну, чего ты темнишь? -- сорвал он очки с лица. -- Что там накалякано?
   -- На, -- небрежно протянул бумажку Андрей. -- Ознакомься.
   Записка пошла по рукам. Эразм после ее прочтения лишь фыркнул, Виталик пробурчал: "Бред какой-то", а Игорек сходу перелил красноту с волос на лицо и, вскочив с твердой, как бетон, кровати, забегал по комнате. Из ушей у него по-прежнему стекали две черные струйки проводов. По ним будто бы только теперь пустили ток, и он сотрясал бас-гитариста без всякой жалости.
   -- Это не шуточки! Надо уезжать! Я одним местом чувствовал, что ничего хорошего из этого конкурса не будет! Еще в Москве...
   -- Каким местом? -- с хряском разодрав пакет с жареным арахисом, спросил Эразм.
   -- Что каким?
   -- Я грю, каким именно местом чувствовал?
   -- Да иди ты! Я...
   -- Не мечи икру. Сядь, -- холодно приказал Андрей. -- Надо покумекать. Твое мнение? -- повернулся он к Саньке.
   -- Мое?
   -- Да, твое. Ты же все-таки бывший милиционер. Знаешь про такие штучки.
   -- Слышать-то слышал, но вот так, вживую... впервые. Где-то в сводках читал о подобных методах...
   -- Сводки лучше читать, чем в них попадать, -- философски изрек Эразм и, с грохотом упав спиной на кровать, застонал: -- Еханый бабай! Чо у них внутри матрасов? Надгробные плиты, что ли? Я почки, мля, отбил...
   Санька еще раз прочел протянутую ему Виталием записку, посмотрел на присевшего наконец-то Игорька и почему-то ему одному пояснил:
   -- В любом следствии всегда есть самая очевидная версия и самая невероятная. В итоге выясняется, что верна либо та, либо другая. Серединка-наполовинку -- не в счет. А если по статистике, то в девяти случаях из десяти побеждает самая очевидная версия. Это у Агаты Кристи наоборот. А в жизни ни один ее сюжет невозможен.
   -- И какая самая очевидная версия?
   -- Да чего тут судить! -- снова вскочил Игорек. -- Это наезд! Думаете, в Приморске своих бандюг нет?
   -- Они везде есть, -- сонно выдохнул Виталий. -- Даже в Антарктиде...
   -- Не гони! -- чавкая арахисом, встрял Эразм. -- Я в годы трудовой молодости с одной группой на Южный полюс летал. Туда бортом из Питера смену везли. А нас взяли для культурной программы. Не было там бандитов. Они б там все свои конечности поотморозили...
   -- Я думаю, дело не в этом, -- вернул Санька записку Андрею. -
   Скорее всего, нас хотят устранить как конкурентов на этом...
   -- "Голос моря", -- напомнил Эразм. -- В море ежели потонешь, то
   никакого голоса не издашь.
   -- Конкуренты? -- опять покомкал лоб морщинами Андрей. -- Значит, нас считают вероятными претендентами на победу?
   -- Там, где я, там всегда победа! -- объявил Эразм.
   -- Помолчи... Но я просматривал списки. Там приличные ребята. Без уголовного прошлого.
   -- А где списки? -- сел на кровати Эразм. -- Наверно, на асфальте легче спать, чем на этом дерьме. Я ж не йог!
   Защелкали замки чемодана под пальцами Андрея. Когда крышка все-таки открылась, он схватил лежащую поверху пестрого артистического тряпья папку с веревочными тесемками, развязал их и достал сжатые скрепкой три листка бумаги. Он держал их так трепетно, будто на них было записано его будущее.
   -- Дай сюда! -- хапнул бумаги Эразм и встряхнул их, словно только что выстиранный платок. -- Какой у нас номер?
   -- Тринадцатый.
   -- Хуже нельзя.
   -- Да при чем здесь номер! Участников записывали по мере поступления заявок...
   Освободившиеся от очков глаза Эразма, упиваясь светлым и ярким миром, пробежали по строчкам и ни за одну фамилию не зацепились.
   -- Сопледоны какие-то. Никого не знаю.
   -- Зато я знаю, -- отрубил Андрей.
   Его небритое лицо за время разговора прямо на глазах стало еще небритее. А может, просто резче легли тени в морщины после включения люстры.
   За окном как-то резко, враз, потемнело. Видимо, на юге солнце отключают быстрее, чем в Москве. Щелк -- и уже полночь. А вечера вроде как и не было.
   -- Ну, вот номер первый, -- объявил Эразм. -- Группа "Ася и Бася". Санкт-Петербург. Что это за звери такие?
   -- А-а, это я знаю, -- подпрыгнул на кровати Игорек. -- Это
   попсушники. Лам-цам-дри-ца! Они в Питере по ночным клубам поют.
   -- А то мы не пели, -- укоротил его Виталий.
   Укоротил и сразу опал лицом. В это время суток в Москве, если не было концерта, он бы спал и видел десятый сон. А здесь наяву шел фильм ужасов. Причем ужаса еще никто не ощутил. На него просто намекали.
   -- Нумер увторой, -- корявя слова, выговорил Эразм. -- Гражданин кавказской национальности Леня Джиоев. Почему-то из Ставрополя. Может, это его люди наехали?
   -- Это бард, -- задумчиво ответил Андрей. -- Хороший парень. Фальшивит здорово. Его, конечно, кто-то деньгами подпитал. Иначе б его даже по записи песни не пропустили.
   -- А ты наши записи тоже давал? -- удивился Санька.
   -- А как же! "Воробышка".
   Саньке почему-то стало стыдно. С тех пор, как Андрей заменеджерил, он многое делал не спросясь. На конкурс послал заявку сам. Странного Эразма, больше похожего на хиппи в отставке, чем на классного, как он уверял, гитариста привел в группу тоже сам. И теперь, оказывается, заявил на исполнение песню "Воробышек", от которой Саньку уже тошнило. А если они провалят конкурс, что более реально и более приземленно, чем море цветов и звуки бравурного марша в честь победы? И что тогда? Тогда получится, что виновата его песня.
   -- Может, какую другую споем? -- попросил он.
   -- Конечно споем. -- Покачал Андрей лысой головой, и ее тень на истертых обоях комнаты тоже покачалась. Только с гораздо меньшей амплитудой. Тени явно не хотелось, чтобы прозвучало что-нибудь еще, кроме "Воробышка".
   -- Номер третий, -- уже без выпендрежа объявил Эразм. -- Группа "Молчать". Хор-рошее название! Они что, немые?
   -- Панки, -- объяснил немытому полу Андрей.
   Он сидел, уперев локти в колени и обжав ладонями виски. Можно было подумать, что он собирался заплакать.
   -- Панк-музыка -- это немодно, -- пошевелил плоскими ушами Эразм.
   Они просвечивались насквозь. Как бумажные.
   -- А они играют, -- все тому же полу пытался доказать свою правоту Андрей. -- Может, потому, что с Украины родом. Теперь, правда, как бы москвичи. Снимают квартиру, как и мы.
   -- Хохлы -- это не конкуренты. Они "гэ" правильно произносить не умеют, -- объявил Эразм.
   -- Я тоже хохол, хотя ни разу на Украине не был. Ну, и что?
   -- Да. Мы в Кургане родились, -- напомнил об уже известном Игорек.
   -- Ты тоже хохол? -- загадочно спросил Эразм.
   -- Нет. Русский.
   -- А я -- полуприбалт, -- зачем-то сказал он и поправил на голове шапочку с чудовищным рисунком. -- Но по духу -- шаман. Я даже как-то в трансритуальной группе играл. На Алтай выезжали. Вызывали духов гор своим бренчанием.
   -- Вызвали? -- спросил Санька.
   -- Не-а. Дождь шел. У духов, видно, с зонтами напряженка, -- Эразм громко выдохнул, прогоняя от себя прошлое, и без всякой связи с предыдущим продолжил: -- Группа "Вест-севенти". Калининград. Судя по лейблу, рэп?
   -- Ы-гы, -- не поднимая головы и не открывая рта, одним только мычанием выразил согласие Андрей.
   -- Следующая -- Жозефина. Рига. Что за цаца?
   -- Не знаю, -- вскинул голову Андрей.
   Покрасневшие виски отчеркивали измятый мыслями лоб. Чувствовалось, что он хотел сказать что-нибудь успокаивающее, но вместо этого потянулся к Эразму, вырвал у него список участников, сложил его вдвое и швырнул в чемодан, который до сих пор стоял с откинутой крышкой. Чемодан напоминал широко распахнутый рот, забитый кляпом из тряпья. А ему очень хотелось что-то сказать. Что-то очень важное.
   Быстрым движением Андрей захлопнул крышку и по-военному сухо приказал:
   -- Хватит болтать! Мы сюда приехали не для того, чтобы сразу уезжать. Завтра в восемь ноль-ноль -- репетиция. А сейчас -- спать!
   Глава четвертая
   ХОДЯЧАЯ КРОССОВКА
   Раскладушка досталась Саньке. Короткую спичку из пучка, зажатого в кулаке Андрея, он вытянул первым. Остальным играть с судьбой уже не требовалось.
   Эразм в пульке не участвовал. Его рост оказался первой льготой, которую он получил в жизни. Ощутив свою исключительность, он внаглую первым влез в ванную и первым смыл с себя дорожную пыль. Потом бережно уложил свое костистое тело на бетонную кровать, подтащил к подбородку одеяло, спрятанное в белый конверт пододеяльника и, несмотря на духоту, уже через пять минут наполнил комнату храпом.
   -- Закон подлости, -- пояснил специалист по снам Виталий. -- Храпящий засыпает первым.
   -- А бутерброд падает вниз маслом, -- добавил Игорек. -- И если начался грипп, то обязательно им заболеешь.
   -- А когда стоишь на остановке, то первым всегда приходит не твой автобус, -- зевнув, присовокупил Санька.
   -- Давайте спать, -- повторно скомандовал Андрей. -- И без ваших законов ясно, что если ждешь подляны, то она обязательно наступит...
   Утром Саньку разбудил крик. Сначала почудилось, что кто-то заорал во сне, и он даже не открыл глаза, но голос повторился. В нем уже было больше удивления, чем страха, и Санька все-таки разлепил веки.
   Комнату по диагонали рассекал солнечный луч. Его лезвие прошлось по кровати у окна и вонзилось в шкаф без дверей. Вонзилось точно в черную майку Эразма, с которой взирало на мир клыкастое чудовище -- порождение какой-то хэви-металлической группы.
   -- Смотри, Андрюха, -- показывал пальцем на рассеченную лучом кровать Игорек. -- Кровь.
   У него было такое лицо, будто он только теперь узнал, что внутри людей течет кровь.
   -- Может, это краска? -- нагнулся над кроватью Андрей, и Саньке сразу захотелось встать.
   Ничего не поделаешь. Человек -- самое любопытное существо на планете. До того любопытное, что вот-вот угробит себя и всех себе подобных в угаре любопытства.
   -- Чего орете? -- еле вбив одеревеневшие ступни в кроссовки, прошаркал он к озадаченной парочке.
   Только белоснежный холм, под которым замаскировался Виталий, мирно посапывал в стенку. Точно в розетку. От этого по комнате толчками пульсировал свист. Комната будто бы тоже спала и не хотела обращать внимания на людей, рассматривающих ее спящую часть, а именно -- кровать Эразма.
   -- Надо же. Как тщательно застелена, -- провел взглядом по краю пододеяльника Андрей.
   Он ровно надвое разрезал подушку. К нему можно было прикладывать портняжную линейку, и линейка оказалась бы более кривой, чем край пододеяльника.
   Зевота выжала слезу из глаз Саньки. Он смахнул ее углом большого пальца, посмотрел туда, куда сейчас смотрели Андрей и Игорек, и второй зевок застрял у него в скулах.
   На белоснежном пододеяльнике, почти посередине его красовался грязный отпечаток кроссовки. Точненько на том месте, где внутри кроссовки обычно находится мизинец, на отпечатке лежала бурая капля крови. Она уже засохла и почему-то напоминала ноготь, покрытый лаком.
   Такая же подошва, но только менее четко, была отпечатана на подоконнике. И там место мизинца занимала бурая капля крови.
   Самым интересным было то, что следы вели не из комнаты, а в комнату. Их тупые, размытые носы указывали строго по направлению между стоящими у кровати Андреем и Игорьком.
   -- Правая нога, -- оценил оба отпечатка Санька. -- И там, и там.
   -- Смотрите, -- первым заметил забившуюся под кровать кроссовку Игорек.
   Белый нос кроссовки выглядел испуганным. Она будто бы сама спряталась от кого-то под кровать.
   -- Ле-евая, -- достав ее оттуда, покачал на весу Андрей. -- Сколько же она весит? Полпуда?
   -- А что ты хотел! -- удивился Игорек. -- Сорок седьмой размер.
   Он как покраснел от удивления, так и хранил на лице один и тот же цвет. И теперь почему-то уже не ощущался рыжим. У него будто бы испугались и волосы тоже.
   -- А где правая? -- заглянул под кровать Санька.
   Здесь еще пряталась в углу ночь. Ничего, кроме пыли, которую не убирали, наверное, с момента постройки гостиницы, он не обнаружил.
   -- Подошва кроссовки и отпечатка похожи, -- первым заметил Андрей. -Такой же рисунок. Смотрите. Вот квадратик и вот. Вот и вот.
   -- И размер вроде тот же, -- пошевелил губками Игорек.