Христофоров Игорь. Смертельное шоу

   -- Панк вонючий, -- прохрипел Андрей.
   Санька поневоле посмотрел на барабанщика. Свежий загар состарил его. Если бы он еще и не брился, то его точно остановили бы где-нибудь в городе милиционеры.
   Его мрачностью можно было заразиться. И когда Нина еще громче, чем до этого, произнесла: "Группа "Мышьяк", Москва", Санька без жалости пнул Андрея в бок.
   -- Иди. Мы, -- прошипел он.
   -- Не пойду. Пошли они все...
   -- Группа "Мышьяк"! -- в испуге крикнула в зал Нина.
   -- Они тожье, дарагая, свалили савсэм, -- съехидничал кто-то с кавказским акцентом в первом ряду.
   Нагнувшись, Санька наконец-то увидел Джиоева. Вокруг него сидело человек восемь со смоляными усами и орлиными носами. Рядом с ними гладко обритое, вовсе без усов, лицо Джиоева смотрелось вовсе не по-кавказски. Он подбрасывал на ладони пластиковую фишку с номером "1", вытянутую им совсем недавно из барабана, и Санька почему-то был уверен, что он не мог просто так вытянуть такой интересный номер, а получил его по блату.
   -- Серьезно уехали? -- повернулась к Нине Покаровская.
   Ручка в ее тонких пальчиках повисла над списком конкурсантов.
   -- Мы здесь! -- Встал Санька.
   -- Мы уезжаем, -- снизу напомнил Андрей.
   -- Дай, -- пнув его колени, выскребся в проход между секторами Санька и уверенно пошел к лестнице на сцену.
   Больше всего он боялся, что Андрей вскочит и устроит скандал. Но сзади ничего не произошло. Два ряда в зале и президиум на сцене сидели в едином похоронном молчании. Не уедь с конкурса восемь групп -- и молчанием можно было бы отравиться. Они словно увезли свою часть траура, оставив хоть какую-то отдушину.
   Шагнув к барабану, в котором отливали яркими красками шары, Санька ощутил, что на душе стало чуть легче. Возможно, рядом с этими по-детски веселыми шарами угрюмость зала таяла.
   Он сунул руку, выхватил синий, так похожий на цвет его прежней милицейской формы, и протянул Нине. Ее дрожащие пальчики провернули половинки шара в разные стороны, и на стол упал пластиковый квадрат.
   -- Девятнадцать! -- с непонятной радостью объявила Нина.
   -- Поздравляю, -- повернула к нему свое усталое лицо Покаровская и растянула густо накрашенные губы улыбкой.
   -- С чем? -- не понял он.
   -- Вы выступаете последними, -- ответила за нее Нина.
   Санька только теперь посмотрел в зал. Место, где сидел Андрей, пустовало. Полумрак зала над раскачивающимся сидением был гуще, чем где-либо. Санька выиграл в лотерею, которой уже не существовало.
   -- Спасибо, -- непонятно за что поблагодарила Нина, а он бросился со сцены в зал.
   Пробежал мимо вытянутых ног, кроссовок, туфель, сандалий, сумок, влетел в фойе и окриком попытался остановить Андрея. Тот, не подчиняясь, толкнул от себя стеклянную дверь и вышел на улицу. Только на ступеньках Санька догнал его.
   -- Отстань! -- вырвал Андрей рукав рубашки из вцепившихся в нее санькиных пальцев.
   -- Ну, чего ты психуешь! Ты же сам говорил, что конкурс -- это шанс!
   -- Отстань!
   -- Ты других слов не знаешь?
   -- Отстань!
   -- Нет, точно не знаешь!
   -- Иди ты со своими шуточками!
   -- Я серьезно говорю: аппаратура для репетиции будет. А играть-то все равно на их технике, а не на нашей.
   Андрей сошел с самой низкой ступеньки на уже почти высохший, пятнистый асфальт, посмотрел на плотную очередь, стоящую у касс дома культуры, и громко ухмыльнулся:
   -- Смотри какие смелые! Билеты на конкурс покупают! А если их этот маньяк вместе с залом рванет?
   -- Мы можем спокойно поговорить?
   -- А что, я не спокойно говорю?
   -- Ладно. Эразма не вернуть. Но можно же попытаться выступить без него.
   -- Ты где-нибудь видел группу без соло-гитариста?
   -- Давай на это место поставим Игорька?
   -- А бас-гитару кому? Мне на грудь? Чтоб палочками по ним водил? Как виолончелист?
   -- На бас-гитару поставим местного парня. Нина обещала вечером с ним познакомить...
   -- Нет, старичок... Такие экспромты не по мне. Ты просил меня прийти на жеребьевку? Я пришел. Все. А теперь не мешай. Мужики уже, наверно, собрались и ждут меня одного. Если ты хочешь и дальше кувыркаться в этом гадюшнике, пожалуйста! Я не против!
   -- Вам опасно уезжать, -- тихо произнес Санька.
   -- С чего это? Опасно оставаться...
   -- Нет, уезжать, -- упрямо сплюнул на ступени Санька. -- Самый крутой местный воротила попросил, чтоб мы завтра вечером сыграли у него на фазенде. В виде премии, если ему понравится, он отдаст нам классную аппаратуру. Включая "Гибсон"...
   -- И ты согласился? -- помрачнел Андрей. -- Ты...
   -- Стой! -- снова вцепился в рукав его рубашки Санька.
   -- Ты...
   -- Не двигайся, -- так старательно процедил он слова сквозь зубы, что Андрей сразу забыл, что же он хотел сказать.
   -- Санька, ты что, перегрелся?
   -- Нет... Там, в очереди за билетами, стоит один человек. Он -- из тех...
   -- Из каких?
   В глазах Андрея появилась жалость. Он стоял спиной к очереди, и для него эта очередь теперь вообще не существовала. Но если бы даже существовала, то, обернувшись, он бы вряд ли смог хоть кого-то выделить из нее. И оттого, что у Саньки это получилось, он ощутил и удивление, и испуг, и жалость. Жалость к бывшему другу.
   -- Он не видит меня, -- шагнул левее, спрятавшись за Андрея, Санька.
   -- И что?
   -- Подождем, пусть он купит билеты.
   -- А с чего ты взял, что он...
   -- Тихо! Он -- у окошечка. Пошли.
   Таким возбужденным Андрей еще никогда не видел Саньку. Жалость к нему становилась все сильнее. Но и испуг -- тоже сильнее. Он заставил его пойти за сузившейся, напрягшейся спиной в синей джинсовой рубашке, заставил сделать резкий зигзаг вокруг хвоста очереди, потом скользнуть сквозь нее, вдоль дома культуры, остановиться у земли, где преследуемый оставил след, потом перебежать улицу перед взвизгнувшей машиной и нырнуть под арку.
   Санька замер и чуть не умер с испугу, когда Андрей сходу налетел на него. И без того по-воробьиному молотившее сердце взлетело к вискам, забилось и в левом, и в правом ухе одновременно.
   -- Ты чего? -- тоже посмотрел вверх, на небо, клочок которого виднелся в колодце двора, Андрей.
   -- Вот он, сучара! -- показал на пожарную лестницу Санька.
   Как он заметил человека в сумеречном, хранящем ночь углу двора,
   Андрей так и не понял. Он сначала бросился к лестнице, а уже потом
   увидел чем-то торопливые ноги, то и дело скользящие по ржавым
   трубам ступенек.
   -- Стой внизу! -- скомандовал Санька. -- Если он спустится, сшибай с ног! Он -- мой!
   -- А это...
   Задавать вопрос оказалось некому. Санька нырнул в подъезд, хлопнула металлическая дверь, и нечто похожее на лифт, во всяком случае по звуку похожее, завыло на весь двор. А в зрачках Андрея, уменьшаясь и становясь все менее заметными, мелькали и мелькали белые подошвы. Неожиданно левую из них пересекло что-то черное, и плохое предчувствие заставило барабанщика отшатнуться. Тут же с недовольным хряском к ногам упал зонтик. Он был усеян серыми высохшими каплями.
   -- А-ах! -- вскрикнула крыша, и двор, удивленно уловивший новый звук, сразу же эхом начал его повторять: "Ах-ах-ах..." Будто хотел навеки запомнить.
   С лестницы, несмотря на санькины предположения, никто не думал спускаться. Возможно, ему хватило бомбежки зонтиком. Второго ведь у него явно не было.
   Тишина все больше и больше не нравилась Андрею, и он бросился в подъезд. Лифт не хотел подчиняться его требовательным нажатиям на кнопку. Наверное, ему надоело возить чужаков.
   Набрав в легкие воздуха, Андрей бросился по лестнице вверх. Перепрыгивая через ступеньки и часто соскальзывая с их выщербленных, издолбанных камней, добрался до верхней площадки, без всякой мысли, под сжигающее все нутро дыхание, посмотрел на распахнутую дверцу лифта и сквозь ее решетку увидел короткую лестницу на крышу. Люк был отброшен. Через него сверху втекала в подъезд прокаленная солнцем, желтая тишина, и Андрею впервые стало по-настоящему страшно. Забыв об одышке, о боли в груди, о гудящих, онемевших ногах, он взлетел по лестнице, прогрохотал каблучищами по совсем сухой, уже забывшей о дожде зеленой жести и чуть не вскрикнул.
   У каменной стены вентиляшки лежал на спине Санька. Закрытые глаза делали его спящим. Когда же он издал скребущийся звук, страх и вовсе сделал боль в груди Андрея невыносимой.
   -- Санек... Са-ашенька, -- позвав его, сделал он шаг.
   И снова вздрогнул от скребущегося звука. Но теперь к нему добавилось еще и постанывание. Санькины губы не сделали ни малейшего движения, но это уже не так пугало. Стонать можно и с закрытым ртом. А скребущийся звук вдруг сменился на гулкий удар по жести, и уши заставили Андрея вскинуть взгляд от санькиного лица на край крыши.
   Над ней появилось что-то белое, и то, что предыдущим белым пятном, виденным им, была подошва беглеца, заставило Андрея забыть о Саньке. Обойдя его спящую, ничем не интересующуюся голову, он вышел к краю крыши на метр левее белого пятна и чуть не вскрикнул.
   На головокружительной высоте висел над колодцем двора парень с красным, искаженным лицом и силился перекинуть ногу за карниз.
   Как он вообще сумел уцепиться кончиками пальцев на три-четыре сантиметра жести, было непонятно.
   -- Ру-у... ру-у... а-ай, -- простонал он.
   Схватившись за лестницу, на полметра возвышающуюся над крышей, Андрей согнулся, уперся ногой в завернувшийся кусок жести и все-таки протянул ладонь.
   -- На!
   -- А-ах! -- резко бросил к ладони левую кисть парень, сжал ее, и Андрея удивила сила, таившаяся в этих хрупких пальчиках.
   Страх опять начал возвращаться в сердце и делать его ощутимым. Он вдруг понял, что между сидящим Санькой и висящим над колодцем парнем есть связь, и он потянул его не так сильно, как мог бы.
   -- Еще... еще... -- умолял беглец.
   -- Ты это... кто?
   -- Тащи-и...
   И под долгое "и-и", с неожиданной резвостью вытолкнув себя ногой от края крыши, бросился на Андрея. А тот, не рассчитав, что больше не нужно будет тянуть, просел, и парень, проткнув руками воздух, ударился животом о бедро Андрея, легко, будто набивная кукла, перевернулся в воздухе и с грохотом упал на жесть.
   -- Ах ты, гад! -- оттолкнувшись от лестницы, навалился на него Андрей. -- Я тебя, а ты...
   -- Пу-у... пу-усти...
   Парень без остановки двигал худыми, жесткими руками и ногами. Он был похож на жука, упавшего на спину и силившегося перевернуться. Андрей то ловил его руки, то терял, то снова ловил. Удары ногами по бедрам он даже не замечал. Но когда коленка врага попала в пах, и дыхание Андрея замерло, будто забыло, зачем оно нужно, он тут же забыл о неуловимых руках, схватил парня за волосы и со всей силы впечатал его затылок в жесть. И сразу стало слышно, что где-то на самом дне колодца гнусаво поет радио.
   Глава девятнадцатая
   ОН, НЕ ОН, ОН
   Бывают телевизоры, для включения которых не требуется электричество.
   Санька стоял в полуметре от экрана и ощущал себя воришкой. Казалось, что в любую минуту с той стороны стекла, в которое он смотрел, его заметят.
   -- Заморская вещь! -- радостно сообщил громко сопящий сквозь пышные пшеничные усищи майор милиции. -- В одном кине на видике такую штуку увидел. Решил -- надо и мне ее в отделении завести. Теперь любой допрос, как фильм, могу посмотреть. И самое главное, следователи, зная это, на подкуп не идут. Вот так, оказывается, можно двух зайцев убить!
   -- А с той стороны нас не видят? -- все-таки шагнул чуть левее Санька.
   -- Нет. Там будто бы зеркало рядом с сейфом висит. Старое, засиженное мухами зеркало.
   -- Понятно, -- все равно не поверил Санька.
   В голове до сих пор кипел густой мутный бульон. Когда Санька взлетел по лестнице на крышу, беглец уже по пояс высунулся над нею. До него оставалось совсем немного. Каких-нибудь пять-шесть метров. Санька пролетел их на едином духу. Еще при первом прыжке на крышу ему почудилось, что между ним и преследуемым воздух стал каким-то иным. Он вроде бы уплотнился. И когда он метнулся к человеку на пожарной лестнице, то почувствовал, что этот плотный воздух неминуемо толкнет врага вниз, заставит его нырнуть по лестнице, но парень почему-то сам вспрыгнул на край крыши. Наверное, он не знал об уплотнившемся воздухе.
   Он тоже метнулся навстречу, и их взаимное движение заставило столкнуться Саньку и парня. Тот как-то странно, по-волейбольному, в сцепке, выбросил перед собой костистые руки, и Санька, отброшенный ими, врезался затылком в кирпичную кладку вентиляционной шахты. Впрочем, в ту секунду ему было все равно, во что он врезался. Просто мир сразу исчез, стал ему безразличен, и он, падая на горячую жесть, не видел, что часть этого ненужного ему мира -- парень в куртке-ветровке -- этим же встречным движением был отброшен к краю крыши и, пытаясь найти опору, проткнул ногой пустой прозрачный воздух, и, скорее всего, уже через пару секунд лежал бы на асфальтном дне двора-колодца, если бы не совершил немыслимый для обычного человека проворот в воздухе и не зацепился за карниз кончиками пальцев.
   Сейчас этот парень сидел в соседней комнате, устало прислонившись затылком к стене и, когда лейтенантик-следователь, одетый, впрочем, по-штатски, в белую курортную рубашонку и светло-кремовые брючки, опускал глаза к бумагам, чтобы отыскать вопросы, в которых он пока ничего не понимал, этот парень с невероятной для сонного лица резкостью бросал взгляды то влево, на зарешеченное окно, то на дверь. Ни то, ни другое ему явно не нравилось, потому что на подглазьях все плотнее и плотнее собиралась синева. Когда он взглянул на зеркало, а значит, на Саньку, ощущение воришки снова вернулось, и ноздри у солиста группы перестали дышать.
   -- Пусть смотрит, -- успокоил его майор. -- Все равно мозгов не хватит додуматься...
   -- А если хватит?
   -- Без толку. К тому же мы их слышим, а они нас нет.
   Майор милиции Лучников, начальник перевальненского отделения, напоминал запорожского казака, во всяком случае, такого, какими их рисовал Илья Репин. Не хватало только оселедця на макушке, хотя, впрочем, его и без того некуда было бы приделывать. В том месте, где ему полагалось расти, лаковой полировкой блестела лысина. Зато таких усов не было ни у одного героя Репина. Создавалось ощущение, что все волосы, потерянные им на макушке, проросли между носом и верхней губой.
   -- Не наш герой, не местный, -- с трудом вытягивая воздух из комнаты сквозь густые усищи, проговорил Лучников. -- И не приморский. Я тех героев тоже всех знаю...
   -- Разрешите, товарищ майор? -- неслышно вошел в комнату пожилой мужчина.
   -- А-а, химик-алхимик, ну что там у тебя? -- обрадовался его приходу Лучников.
   -- Отпечатки почти совпадают. В смысле, подозреваемого и те, что остались на подоконнике дома и досках забора. Хотя и много проблем. На отпечатках, что на подоконнике и досках, след сильно смазан...
   -- А кровь?
   -- Рано еще! -- густо покраснел мужчина, и от этого седина на его висках проступила еще четче. -- К вечеру будут результаты.
   -- У тебя все, химик-алхимик?
   -- Скорее всего, паспорт у него поддельный. Но это, товарищ майор, лишь подозрение. Надо в город паспорт отослать. У них аппаратура лучше.
   -- В городе все лучше. Иди, химик-алхимик.
   Санька проводил взглядом маленького, похожего по внешнему виду на колхозного счетовода, мужичка и хотел уж спросить, долго ли тот работает экспертом и можно ли ему доверять, как в фильме на стекле-экране после паузы, вызванной замешательством следователя, раздался интересный вопрос:
   -- Скажите, где вы находились в ночь с понедельника на вторник?
   Именно в эту ночь пропал Эразм.
   -- Не помню, -- вяло огрызнулся парень. -- А какое это имеет значение?
   -- Сейчас все имеет значение, -- пофилософствовал следователь.
   -- В какую-такую ночь?
   -- С понедельника на вторник.
   -- А-а, это легко проверить! У меня алиби!
   Парень оттолкнулся затылком от стены, и его худощавое, с четко прочерченными линиями скул лицо стало на экране чуть крупнее. Судя по глазам, спокойствие давалось ему все труднее и труднее.
   -- Я был в лагере альпинистов. На высоте двух двести над уровнем моря. Можете запросить ребят. Они там до их пор.
   -- Хорошо. Мы вызовем их на допрос, -- пообещал следователь.
   У него были такие уши, что любой его вопрос вызывал улыбку. Но никто не улыбался. Ни по ту сторону стены, ни по эту. Иногда из комиков получаются неплохие трагики.
   -- А где вы были прошлой ночью? -- старательно вычитал с бумажки следователь.
   Ворот его рубашки посерел от пота.
   -- Башлыков, -- впервые назвал Саньку по фамилии Лучников, -- ты мне объясни, как ты его вычислил?
   -- Он стоял у дома Букахи, когда я был у него.
   -- А-а, значит, по физиономии!
   -- Нет, было далеко. Я не мог разглядеть черты лица.
   -- А как же тогда?
   -- По зонту.
   Усы Лучникова медленно подвигались влево-вправо, замерли и просвистели вырвавшимся из ноздрей потоком. Судя по звуку, майор милиции мог за раз вогнать в себя весь воздух комнаты. Тогда бы Саньке только и осталось, что потерять сознание. А возможно так и было, раз надсадно гудело что-то в ушах.
   -- Зонт же обычный, черный, -- все-таки выпустил сомнение из-под усищ Лучников.
   -- Да, черный, -- вяло согласился Санька. -- Но он был весь в серых грязных точках. Обычно после дождя, если зонт просох, то он чистенький. А если ты стоял под деревом, то капли смыли с листьев пыль, и она потом обязательно при просыхании оставит серые пятна. С прежнюю, советскую, копейку размером...
   -- М-м-да.
   Теперь уже сверху вниз и обратно подвигал усами Лучников. Видимо, усы заменяли у него все сразу.
   -- Ну, а предположим, -- все-таки нашел он довод против санькиной логики, -- а предположим, что не он один стоял в тот день под деревом... Что ж ты, стал бы всех с грязными зонтами ловить?
   -- Всех бы не стал. К тому же у него была довольно похожая куртка-ветровка. А когда он отошел от кассы и оставил отпечаток подошвы на грязном газоне, я нагнулся и увидел уже знакомый треугольник...
   -- В каком смысле?
   -- Точно такой же или примерно такой я видел в огороде у нашей хозяйки. Рядом с забором.
   -- Получается, аж три совпадения?
   -- Да, три.
   -- Штурманский вариант...
   -- Что? -- не понял Санька.
   -- Я до службы в мореходке учился. Штурманское дело у нас было. Так преподаватель -- а химик-алхимик еще тот был! -- учил, что надежнее всего место в море определить по трем береговым ориентирам. Два могут ошибку дать. А три -- никогда!
   После этих слов Санька ощутил себя еще мельче, чем до этого. Рассказом о зонтике увеличил, а от воспоминания Лучникова тут же свою значимость уменьшил. Майор оказался еще и бывшим моряком. И все у него выглядело цельным, литым. Даже усы хорошо подходили под образ. А Санька, бросивший службу и ничегошеньки в пении не достигший, самому себе показался хлипким и ни к чему не пригодным.
   Одного-единственного бандита и то не смог сам взять. Андрей, ушедший прямо из отделения уговаривать ребят остаться, больше не спорил с ним о конкурсе. Погоня примирила их.
   -- У меня к вам просьба, -- после вздоха произнес Санька.
   Честно говоря, ничего не хотелось делать. Но идти к Буйносу, чтобы отказаться от своих обещаний, выглядело уже глупо и не по-мужски. Хотя и до бандитов дела не было. Они стали ему безразличнее Буйноса. Теперь он уже все делал будто автомат -- машинально, без всякой мысли.
   -- Что за просьба-то? -- важно посопел Лучников.
   -- Мне нужны данные о прошлом Буйноса. У него была судимость...
   -- А-а, это по этому поводу мне Нина звонила?
   -- Наверно. Я ее просил узнать адрес, где он жил и где произошла драка со смертельным исходом.
   -- Да, она продиктовала мне адрес, -- задумчиво произнес Лучников. -Думаешь, эта месть -- оттуда?
   -- Ничего я не думаю. Я предполагаю. И не больше.
   Чуть не сказал: "А предполагать не хочется -- страх!"
   -- Запросим, -- неуверенно пообещал Лучников.
   Тон его голоса не понравился Саньке. Он представил, как много инстанций нужно пройти запросу -- район, город, область, центр, Московская область, район уже в Московской области, опять центр, опять область, город, район -- и сразу принял решение:
   -- Я могу от вас позвонить в Москву?
   -- Конечно! -- обрадовался Лучников.
   -- Тогда запрос не делайте. Есть другие варианты.
   -- Хорошо! -- еще сильнее обрадовался Лучников. -- Позвоните из моего кабине...
   -- Разрешите, товарищ майор? -- оборвал его бодрый голос вернувшийся эксперт.
   -- ...нета, -- машинально закончил Лучников. -- Что у тебя, химик-алхимик?
   -- Паспорт в Приморск отправили.
   -- Да ладно. Мог бы и не докладывать.
   -- Я это, товарищ майор...
   -- Ну, чего у тебя еще?
   Мужичок стоял с загадочным лицом. Он будто бы только сейчас выиграл много денег в лотерею, но не знал, есть ли действительно такие деньги у организаторов лотереи.
   -- За язык, что ли, тянуть надо? -- нервно дернул усами Лучников.
   -- Сделайте одолжение, товарищ майор! Прикажите арестованному наголо раздеться...
   -- Это еще зачем?
   -- Потом скажу.
   -- А сейчас нельзя?
   -- Ну, прикажите...
   -- Вот химик-алхимик! Пользуется моей добротой! Ладно. Скажи дежурному, чтобы прямо в следственной комнате раздели. Вроде как обыск...
   -- Так его уже обыскивали, -- вспомнил Санька.
   -- Ничего. Это лишний раз никогда не помешает...
   Через пять минут вернувшийся в их телевизорную комнату мужичок-эксперт вплотную приник к стеклу и смотрел на стриптиз такими горящими глазами, будто был гомосексуалистом. Саньке стало не по себе от вида его горящих глаз, и он уже решил уйти, но тут мужичок, смахнув пот с подбородка, радостно объявил:
   -- Он! Точно -- он!
   -- С чего взял? -- прогудел Лучников.
   -- Посмотрите на его левую ногу.
   -- Ну и что?
   -- Нога как нога.
   -- Ничего подобного! Два пальца сросшихся! Мизинец и соседний! Я же нашел, что изменена хромосома... Помните?
   Лучников ничего не помнил. Зато Санька посмотрел на мужичка с восхищением. Он больше не казался ему счетоводом. Минуты пребывания рядом с ним приобрели совсем иное значение. Этими минутами уже можно было хвастаться.
   -- Чуть не забыл! -- дернулся лицом эксперт. -- Там какой-то парень разыскивает вас...
   -- Меня? -- удивился Санька.
   -- Да. Если вы -- Александр и музыкант, то вас. Он сказал, что его Ковбоем зовут.
   -- Товарищ майор! -- тут же воспрянул Санька. -- Его нужно в эту комнату допустить!
   -- Кого -- его?
   -- Ковбоя. Ну, помните, я рассказывал о парне из Приморска, который развозил записки от бандитов?
   -- А-а, роллер! -- фыркнул Лучников.
   -- Я уверен, что именно этот альпинист, -- кивнул Санька на стекло, за которым одевался задержанный, -- заставлял его раздавать записки. Все совпадает: короткая прическа, рост, кроссовки, майка...
   При слове "майка" он повернулся к стеклу и понял, что зря упомянул о ней. На задержанном была скорее светло-синяя, чем серая майка. Он медленно, с раздражением пытался просунуть голову в отверстие ворота, и то, что у него это не получалось, навеяло Саньке мысли о том, что парень совсем недавно, уже в целях конспирации сменил "засвеченную" серую майку, но сменил неудачно, не на свой размер, и теперь эта чужая майка выдавала его.
   Голова наконец-то прорвалась, показав усталое и безразличное лицо, и Лучников именно в этот момент разрешил:
   -- Ладно. Пусть зайдет. Не такой уж он химик-алхимик, чтоб догадаться про мой телевизор. Если что, скажешь ему, что это просто стеклянная перегородка, -- повернулся он к Саньке.
   -- Хорошо.
   -- Иди. Зови, -- приказал Лучников эксперту.
   Ковбой вошел странной раскачивающейся походкой. Немодные коричневые сандалии сделали его ниже, смешнее и еще провинциальнее. В роликах все-таки был какой-то заграничный шарм.
   Он приблизился к Саньке со смущенным видом. Он вроде бы хотел оправдаться, что забыл в роллерском угаре как нужно ходить и одними глазами просил не обращать внимания на его необычную походку.
   -- Зра-ась-сть, -- сквозь зубы поприветствовал он всех сразу.
   -- Познакомьтесь, -- предложил майору Санька. -- Ковбой. А вообще-то -- Саша. Хороший парень.
   -- А есть такие? -- сощурив глаза, тиснул Лучников вялую кисть Ковбоя. -- Приводы в милицию были?
   -- А что? -- глухо спросил в свою очередь Ковбой.
   -- О! Значит, были! Но ты не наш, не перевальненский. Точно?
   -- Да, -- нехотя ответил Ковбой.
   -- У меня к тебе просьба, -- обратился к роллеру Санька. -- Там, за стеклом, задержанный человек. Посмотри внимательно, не он ли передавал тебе записки?
   Сонные глаза Ковбоя уставились на стекло, внимательно изучили прозрачные уши следователя, потом ежик на голове альпиниста, и теперь уже губы пацана, тоже вялые и тоже сонные, объявили:
   -- Нет там его.
   -- Да ты не бойся! -- покраснел Санька.
   -- А кого мне бояться? Ты про стриженного, что ли, спросил?
   -- Да. С короткой прической.
   -- Ну, я тебе верняк говорю: не он! Тот -- красавчик, мягкий такой, как пластилин. А этот крестьянин какой-то!
   -- Значит, еще один есть? -- похмурел Лучников.
   -- Значит, есть, -- устало и безразлично ответил Санька.
   Вчетвером они вышли из потайной комнаты, и, стоило Лучникову с экспертом оторваться от них на три-четыре метра, Санька шепотом спросил раскачивающегося, будто матрос на штормовой палубе, Ковбоя:
   -- Что по гостиницам?
   -- Облом.
   -- Полный.
   -- Полнее не бывает.
   -- Может, упустил?
   -- Обижаешь!
   -- Что ж делать? -- уже самого себя спросил Санька.
   -- Потеть и бегать, -- схохмил Ковбой.
   -- Ну, ты это!..
   Санька остановился и в упор посмотрел в глаза Ковбою. Сонная пленка на них дрогнула, и роллер торопливо произнес:
   -- Я еще в казино не заныривал!
   -- Ну так занырни! -- потребовал Санька и увидел, что Лучников завернул в свой кабинет. -- Извини, мне нужно один вопрос решить. До завтра!