Ильин Андрей. Настоящий полковник

   — Кто конкретно?
   — Все без исключения.
   — Издеваешься, гад?!
   И тут же удар открытыми ладонями по ушам.
   — Ну что, вспомнил, где ты был с одиннадцати до трех часов дня двенадцатого числа?
   — Вспомнил.
   — Где?
   — В парке… Снова удар.
   — Если ты, гад, будешь продолжать валять ваньку, я тебя в камеру к блатным переброшу. Понял? Переброшу и шепну им, что ты не просто зек, а мент поганый. Ведь ты бывший мент? Только секретный? И значит, все равно мент. А они ментов — сам знаешь!.. Им мента — только дай! Им мента обидеть — доблесть. А знаешь, как они обижают? Знаешь? Они опускают. На самое дно! Догадываешься, как опускают? Вначале на карачки опускают. А потом опускают! По полной программе! Так, что мало не покажется! А знаешь, сколько их в камере? Всего? Двадцать человек. Целый хор. И каждый на ментов зуб имеет! А ты мент! И значит, ни один тебя не минует! Ни один! И знаешь, чем тебе это чревато? Тем, что ты рискуешь помереть на карачках! Потому что хоровое исполнение не всякая профессиональная проститутка выдерживает, а ты в этом деле девица. И если ты помрешь, это для тебя лучший исход будет. Потому как, если ты, не дай бог, не помрешь, будут тебя по этому делу пользовать в других камерах. Всю оставшуюся жизнь. Потому что ты теперь мент поганый, а станешь мент опущенный. И зачем тебе это надо? Ну, говори — надо? Или не надо?
   — Не надо.
   — Не вижу, что не надо. В упор не вижу! Или, может быть, ты меня дуришь? Может быть, ты по этому делу? А?
   — Нет. Я по другому делу.
   — А чего же тогда упираешься?
   — Я не упираюсь. Я отвечаю на вопросы.
   — Насчет парка?
   — В том числе насчет парка.
   — Вот падла! Сергеев!
   — Я! Товарищ капитан.
   — Веди его в камеру. Пока его.
   — Есть!
   — А ты на досуге подумай. Насчет того, в какой тебе камере сидеть. В своей. Или чужой. Хорошенько подумай. Потому что мое терпение не бесконечно. Мое терпение уже почти исчерпалось. Его почти уже нет! Уведи его.
   — Руки за спину!
   Полковник привычно забросил руки за спину.
   — Пошли!..
   Ну пошли так пошли.
   Полковник шел по коридору к своей камере и на ходу соображал, что делать дальше. В чем был следователь прав, так это в том, что ему следовало подумать. Хорошо подумать. Очень хорошо подумать! Или… Или в недалекой перспективе познакомиться с блатными.
   Нет, надо что-нибудь придумать. Обязательно придумать!
   Только что?
   Признаться в совершении преступления?
   Признаться можно. Но что дальше? Дальше его повезут на следственный эксперимент, попросят показать, куда он шел, что делал, где бросил винтовку… Куда шел, он, допустим, сообразит на месте. Потому что там уже побывал. Куда бросил винтовку — может ошибиться.
   Затем они потребуют показать, куда он спрятал гранаты и пистолет. Которых не было, которые он придумал лишь для того, чтобы иметь возможность бежать. Но в которые следователи поверили.
   Хорошо, допустим, он убедит их, что это блеф. И убедит, что не запомнил, куда точно бросил винтовку.
   Но начнутся очные ставки. И ни один житель того дома его не опознает. Потому что он там не был.
   Но самое главное — после того, как следователи уверятся, что стрелял он, они начнут его спрашивать о заказчике убийства. И снова начнут бить и грозить блатной камерой.
   То есть, как теперь ни крутись, все вернется к началу. К мордобою и блатарям.
   И завершится судом, где. обвиняемому в предумышленном убийстве подследственному впаяют расстрельную статью. Заменят расстрел пожизненным сроком и запрут до конца дней в камере-одиночке.
   И зачем тогда признавать свою вину теперь?
   Не стоит признавать!
   Но, с другой стороны, не хочется рисковать здоровьем и честью.
   И что же тогда делать? Как избежать избиений и позора, пытаясь избежать пожизненного заключения?
   Как?
   Только если найти алиби, найти защитников или найти способы давления на следствие. Или на тех людей, что направляют следствие.
   Только если так!
   На кого же можно опереться? Из тех людей, кого он в бытность свою хранителем тела Хозяина узнал.
   Начальник горотдела милиции. С этим он встречался всего несколько раз, в официальной обстановке и по официальным поводам. Хозяин наверняка встречался в неофициальной, но своего главного телохранителя на эти встречи не брал. Выходит, что начальник горотдела не помощник.
   Его замы. Неоднократно получали от Хозяина за предоставленные ими мелкие услуги деньги. В том числе через начальника службы безопасности. Через него, Зубанова. Можно попробовать нажать на них. Но что из этого выйдет, не известно.
   Следователи и прочая мелкая милицейская обслуга. Которая его теперь допрашивает. До этих Хозяин не опускался, предпочитая общаться с начальством. И значит, подходов к ним нет.
   С милицией все.
   Дружки-приятели, партнеры и коллеги Хозяина. На этих надеяться не стоит. Эти после гибели главного своего конкурента заняты единственно тем, что грызутся как бешеные собаки, деля его наследство.
   Администрация и прочие городские начальники тоже вряд ли захотят помочь безродному, лишившемуся высокого покровителя подследственному. Тем более что нельзя исключить, что они участвовали в заговоре против Хозяина. Раз того шлепнули на пороге городской администрации. И теперь они, как и все прочие, заинтересованы как можно быстрее закрыть дело, свесив собак на первого угодившего под следствие лоха. В данном случае на него, полковника.
   Эти тоже не подходят. Как и все другие.
   Получается тупик?
   Нет, абсолютных тупиков в жизни не бывает. Если нет подходящих людей, надо искать меры воздействия на неподходящих.
   Что же может заставить всех этих милицейских и прочих начальников проявить благородство? Только силовое давление. Сверху. А если снизу, но тогда в форме аргументированных угроз или серьезного компромата.
   Можно их запугать, сидя в следственном изоляторе?
   Нет.
   Есть на них компромат?
   Тоже нет.
   Хотя есть много разнообразной, которую к делу не пришьешь, информации, насчет того, кто, что, когда, от кого и сколько брал. Информации, что называется, из первых рук. Сам давал. Но документального подтверждения многочисленных фактов передачи денег нет. И значит, это не более чем слухи.
   Начальников одними только слухами не уцепить… Впрочем… А что, если вопрос поставить иначе? Если вопрос рассмотреть не в плоскости поиска компромата, а его использования. Ведь для того, чтобы компромат использовать, не обязательно его иметь!
   Что, если так?
   Полковник оживился. Он знал расклад сил в городе, знал, как и по какому поводу взаимодействовали папы города с его отцами. И значит, мог этими знаниями воспользоваться.
   Вряд ли он сможет кардинально разрешить свои проблемы, но хотя бы избежит блатной камеры. Что уже результат.
   Ну и значит… Следующий допрос полковник ждал с нетерпением.
   — Предупреждаю тебя об ответственности за дачу ложных показаний, — предупредил следователь. И кивнул в сторону.
   Три стоящих у стены милиционера с зажатыми в руках дубинками придвинулись и нехорошо заухмылялись, глядя на полковника. Здесь ответственность за дачу ложных показаний наступала сразу.
   — Понял?
   — Понял.
   — Тогда я должен задать тебе несколько вопросов, касающихся… — Я не буду отвечать.
   — Чего?
   — Вам я не буду отвечать!
   — А нам? — оскалились милиционеры с дубинками.
   — Вам тем более.
   — Это мы еще… — Я требую встречи с полковником Сидоренко.
   — Ты с ним уже встречался. На свою голову. Еще хочешь?
   — Хочу.
   — Он не станет с тобой встречаться.
   — Почему это?
   — Ты для него слишком мелкая сошка.
   — А вы ему скажите, что я прощаю ему долг. Потому что теперь, на ближайшие двадцать лет, деньги мне не нужны.
   — Полковник должен тебе?!
   — Да. Пятнадцать тысяч долларов.
   — Он тебе должен пятнадцать тысяч «зеленых»?!
   — Ну да. Пятнадцать. Я давал их на одно дело, а теперь ладно. Теперь я ему их прощаю. И хочу подтвердить свои слова при личной встрече.
   — А ты часом не врешь?
   — Спросите у полковника Сидоренко.
   — Ну если… Следователь поднял трубку. И тут же положил ее обратно. Подумал секунду. И снова поднял.
   — Товарищ полковник. Это я.
   — Что у тебя опять?
   — Тут подследственный Зубанов… Он сказал… Такую чушь сказал… — Что сказал?
   — Он сказал, что вы… Что он… Что он прощает вам долг. Пятнадцать тысяч долларов. Я понимаю, что это… — Сейчас буду!
   Следователь очень аккуратно положил трубку на рычаги.
   — Сейчас придет.
   Милиционеры недоуменно переглянулись. Как же это так получается? Полковник вот у этого подследственного пятнадцать… Дверь распахнулась.
   — Ну-ка выйдите отсюда. Все.
   — Но, товарищ полковник… — Я сказал — пошли отсюда. Мне с ним потолковать надо с глазу на глаз.
   — Может, его к батарее пристегнуть? — предложил следователь. — На всякий случай.
   — К батарее? Давай к батарее. Зубанова подтянули к окну и пристегнули к трубе батареи наручниками.
   — Разрешите идти?
   — Я же уже сказал! Пошли все вон! Следователь и милиционеры вышли. Полковник вплотную придвинулся к Зубанову.
   — Ты что, гад, такое говоришь?..
   — Я долг прощаю.
   — Какой долг?!
   — Ваш — мне. Я дал вам деньги, чтобы вы кое-что узнали для Хозяина… — Какого на хрен Хозяина?!
   — Боровицкого.
   — Нет Боровицкого. Покойник твой Боровицкий.
   — Боровицкого нет. А деньги есть.
   — Ну ты козел!
   — Если мы будем говорить в таком тоне, я передумаю.
   — Что передумаешь?
   — Прощать долг… Полковник ударил Зубанова под дых.
   — И вспомню о прежних взятках.
   — Что?!
   — Да — взятках. Зафиксированных на пленке. Полковник застыл с поднятой в замахе рукой.
   — Врешь!
   — Неужели вы думали, что Хозяин не контролировал меня? А вдруг бы я эти деньги вместо того, чтобы передать, украл? Я был вынужден для отчета вести аудио-, а иногда видеозапись.
   — Врешь!!
   — И потому иногда при передаче денег старался вызвать вас на разговор. И называл сумму. Помните?
   Ничего такого полковник не помнил. Но поверил, потому что исходил из худшего.
   — Ладно, я верну тебе доллары.
   — Зачем подследственному доллары? От следователей откупаться?
   — Хорошо, говори, чего ты хочешь?
   — Встречи с начальником горотдела.
   — С кем?
   — С начальником горотдела.
   — Да ты что! Он… — Он мне деньги должен!
   — Он?
   — Ну да. А что, разве он не человек? Такой же, как вы.
   — Я сейчас тебя урою здесь… — И тогда общественности и отделу по борьбе с коррупцией и должностными преступлениями вашего министерства станет все известно. О нем. И о вас.
   — Гнида!
   — Зачем так грубо?
   — Затем, что ты… — Всего лишь предусмотрительный человек. Который, имея с вами дело, догадался собрать известного рода информацию, продублировать ее и сложить в банковских ячейках. Из которых ее в любой момент могут изъять и могут разослать по указанным на конвертах адресам мои друзья… — Ты лжешь! Ты пугаешь!
   — Может, пугаю. А может, и нет. На вашем месте я бы это не проверял. Впрочем, если вы так желаете… — Хорошо. Я попробую сделать то, что ты просишь.
   Через полчаса в кабинет пожаловал начальник городского отдела внутренних дел.
   — Что он хочет? — обратился он к своему заму, минуя Зубанова.
   — Он просил встречи с вами.
   — Зачем?
   — Я хотел поговорить с вами… — попытался напомнить о себе Зубанов.
   — Зачем он хотел встретиться со мной?
   — Я хотел… — Он сказал, что располагает информацией, которая может быть передана в министерство.
   — Какой информацией?
   — Порочащей честь и достоинство работников нашего горотдела.
   — Мерзавец.
   — Я посчитал нужным сообщить вам… — Зря посчитал. Если обращать внимание на каждого мелкого шантажиста… Начальник горотдела играл на понижение. Сбивал цену информации, о которой говорил Зубанов.
   — Узнай у него, что он хочет? — сказал начальник горотдела и встал. — Потом доложишь мне.
   — Ему я все равно ничего не скажу, — подал голос Зубанов. — Например, не скажу про закрытие дела о покушении на инспектора налоговой полиции Илюхина, не скажу об участии СОБРа в «стрелке» между… — Выйди! — коротко сказал начальник горотдела своему заму.
   Тот тихо прикрыл за собой дверь.
   — Чего ты хочешь?
   — Пока — чтобы меня оставили в покое ваши держиморды.
   — Я не могу вмешиваться в работу следователей.
   — Вы не можете?! А почему же тогда по просьбе покойного Боровицкого и по вашему прямому распоряжению из дела таможенников были изъяты вешдоки?
   — Ты!..
   — И были… — Чего ты добиваешься? Чего?!
   — Цивилизованного обращения с подследственными — сегодня. И свободы — завтра.
   — Это невозможно. Дело находится под контролем городской администрации.
   — Мое предложение касается в том числе городской администрации. Потому что городская администрация тоже фигурирует в моих, положенных в банковские ячейки, документах. Так же, как вы.
   — Берешь на пушку?
   — Скорее на мушку.
   — Откуда ты можешь знать про администрацию?
   — Например, от Боровицкого. Который водил дружбу с первыми лицами города. Много чего знал. И много чего порассказал мне.
   — Это слова.
   — Не только. По его просьбе я завел на наиболее значимых людей города и области досье. И регулярно пополнял их, собирая информацию через осведомителей и покупая копии документов у сведущих людей. Кроме того, опять-таки по просьбе Боровицкого, я вел запись всех его встреч и разговоров, для чего всегда носил с собой диктофон. Что вам могут подтвердить мои работники. Не верите?
   — Не верю!
   — Можете прослушать кое-какие записи, хранящиеся в моем кабинете.
   — Опять блефуешь. Мы делали обыск и никаких кассет не нашли.
   — Искать не умеете. Откройте мой сейф… — Мы вскрывали сейф и ничего… — Откройте еще раз и снимите заднюю стенку. Она фальшивая. Сзади, в корпусе, вместо песка кассеты. Возьмите их и прослушайте. И убедитесь… Начальник горотдела быстро встал и вышел.
   Десять минут туда, пять там, десять обратно и пять на прослушивание, прикинул Зубанов. Через полчаса он должен быть здесь. Если клюнет. Если клюнет на те записи, что там есть… Начальник горотдела прибыл позже. Начальник горотдела прибыл через пятьдесят пять минут.
   — Ну как?
   — Чушь! Я прослушал выборочно несколько кассет. Я не услышал там знакомых голосов. Кроме совсем второстепенных.
   — Совершенно верно. Не буду же я такую важную информацию хранить в личном, который будут обыскивать первым, сейфе. Знакомые вам голоса, вместе с досье, лежат в надежном месте. Копии — в трех банках. В сейфе — отходы производства. Теперь убедил?
   — Ни в чем ты меня не убедил. Даже если представить, что ты располагаешь каким-то компроматом… — В кассеты вы тоже не верили, а они вот они.
   — Хорошо, допустим, на одно мгновенье допустим, что ты не врешь, что у тебя есть порочащая администрацию города информация. Допустим, мы в это поверим. И выполним часть твоих просьб. Где тогда гарантии, что, если условия содержания изменятся, ты не пустишь компромат в ход?
   — Я дам сообщение о том, чтобы их придержали.
   — Как дашь?
   — А вот это не ваша забота.
   — А как же ты можешь дать сигнал, чтобы их не пускали в ход, если ты находишься здесь?
   — Дам. Можете быть уверены. Но еще в большей степени можете быть уверены, что они отправятся по адресам, если я как-нибудь ненароком покончу с собой в камере или умру от побоев.
   — Я тебе не верю.
   — Это ваше дело. Но передать мой ультиматум своим гражданским начальникам вам придется. Потому что вы можете решать за себя, но не можете за них. За них — они будут решать сами.
   — Гад ты!
   — Пусть так. Но когда дело идет о своей жизни, чужие карьеры не в счет. Вы загнали меня в угол, вам меня оттуда и вытаскивать, — твердо сказал Зубанов. — Если в моей судьбе в течение ближайшей недели ничего не изменится — пакеты пойдут по назначению.
   И вдруг замолк. Потому что увидел ситуацию совсем в ином ракурсе. Потому что подумал…

Глава 32

   Куда бы он, имей компромат в действительности, а не в воображении, послал его? Кто способен вытащить его с нар?
   Министерство внутренних дел? Вряд ли. Они не станут выносить сор из избы. Они в первую очередь позаботятся о чести мундира. Поостерегутся вытягивать всю коррумпированную цепочку. Максимум — уволят на пенсию начальника горотдела.
   Кого еще может заинтересовать компромат на городскую власть?
   Правительство? Его такими масштабами не впечатлишь. В правительстве привыкли мыслить миллиардами пропадающих из бюджета долларов. А тут всего лишь миллионы. Что касается самого факта коррупции и сращивания власти с бизнесом и преступным элементом, то покажите регион, где такого нет. Правительство скорее заинтересуется кристальной честностью главы города, чем его коррумпированностью.
 
   Нет, правительство не подходит.
   Федеральная служба безопасности? Эти — да. Эти за подобное дело могут ухватиться. Но есть одно «но». Ему туда обращаться не след. Безопасность раньше заинтересуется им, Зубановым, чем предложенным им компроматом.
   Кто остается?
   Прокуратура? По идее, коррупция ее прямое дело. А по-настоящему все спустится до уровня городского прокурора, у которого тоже рыльце в пушку. Который тоже… Причем до самого последнего дня. Потому что его «БМВ» мелькнул на последней встрече Хозяина с прочими непоследними в табели о рангах лицами. С главой городской администрации, начальником горотдела милиции и кого-то из штаба округа, потому что та «Волга» имела армейские номера и была приписана к гаражу командующего округом.
   Стоп!
   Вот и еще одна заинтересованная в компромате сила. Военные! Потому что Боровицкий и власть, а теперь власть и неизвестно кто, эксплуатируют военный аэродром. С ведома и при возможном попустительстве бывшего на встрече высокопоставленного работника округа.
   Это уже гораздо интересней.
   Военные — та сила, которая может встать над местной дракой. Или влезть в драку для того, чтобы потянуть одеяло на себя. Для чего им надо будет вытянуть с нар его, Зубанова. Который знает закулисную городскую кухню.
   Вариант?
   Вариант!
   Правда, теоретический, так как компромата нет. Компромат выдуман.
   Но все равно вариант. Потому что, как обернется дело в будущем, — неизвестно… Больше полковника не беспокоили. Допрашивали вяло, для проформы, чтобы только заполнить очередной, для отчета о проделанной работе, бланк. Били мало и несильно. И быстро отправляли в камеру.
   То, что почти не били, — хорошо.
   То, что не разговаривали, не торговались, — плохо. А может, очень плохо. Это — как повезет… Через неделю в камеру вошел человек в хорошо сидящем штатском костюме.
   — Майор Федеральной службы безопасности, — представился он.
   — Гэбэшник?
   — Можно и так. Раньше, когда было государство, было ГБ. Теперь ФСБ.
   — Я нанес какой-то урон обороноспособности страны?
   — Никоим образом! Я здесь неофициально.
   — Зачем?
   — Насколько я знаю, мы коллеги?
   — Мои коллеги — пенсионеры. А вы, я так понимаю, пока еще служите?
   — Служу.
   — Ну значит, мы по разным ведомствам. Так что задавайте свои вопросы.
   — Вопросов как таковых у меня нет Есть интерес к вашему бывшему шефу. В связи с рядом других дел.
   — К Боровицкому?
   — Совершенно верно. Как вы думаете, кому была выгодна его смерть?
   — Всем.
   — Можно точнее?
   — Точнее некуда. Его смерть была выгодна всем.
   — Тогда я поставлю вопрос по-другому. У него были враги?
   — Были.
   — Кто?
   — Я же говорю — все.
   — Но кто-то больше?
   — Все одинаково.
   — Такого не бывает!
   — У удачливых бизнесменов бывает.
   — Я так понимаю, что вы не хотите отвечать на мои вопросы?
   — Напротив — отвечаю на все.
   — Наверное, вы не вполне верно истолковываете мой к вам приход. Мы не ставим целью облегчить задачу следствию, напротив, мы бы хотели помочь вам.
   — Я бы тоже хотел.
   — Но для этого нам надо определить круг потенциальных врагов Боровицкого. Тех, кто мог организовать на него покушение.
   — Милиция считает, что это сделал я.
   — Мы придерживаемся иного мнения. И хотели бы утвердить в этом мнении следствие. Но для этого нам надо знать, чьи интересы задевал Боровицкий и чьи вы.
   — Я?
   — У нас создалось впечатление, что следствие ведется предвзято. И мы с вашей помощью хотим понять почему.
   — Наверное, потому, что отпечатки моих пальцев были обнаружены на винтовке.
   — Через два дня после того, как винтовка была найдена.
   Это было уже интересно.
   — Мы предполагаем, что вы не стреляли из винтовки, на которой были обнаружены отпечатки ваших пальцев.
   А это уже совсем интересно.
   — Мы предполагаем, что отпечатки появились после. И что вы невиновны.
   — Приятно слышать.
   — Отсюда возникает вопрос — почему убийцу хотят сделать из вас?
   — Может быть, потому, что у меня были причины для мести Боровицкому.
   — Равно как у других. Боровицкого, как утверждаете вы, не любят все.
   — Тогда потому, что у меня нет алиби.
   — У четверти населения города нет алиби. Отсутствие алиби не может быть основанием для обвинения в преступлении. Тем более в таком.
   Мы предполагаем, что существуют какие-то иные причины удержания вас здесь! Какие?
   Ах вот оно что?
   — И для того, чтобы помочь вам, мы должны понять, чем вы не угодили милиции или власти. Чем?
   — Может, они думают, что я деньги у них занимал? И вернуть забыл. Отчего они так на меня взъелись. Или, сам того не зная, дочь главы администрации… Ну вы понимаете.
   Майор очень широко и очень дружелюбно улыбнулся.
   — Зря вы так! Мы хотим вам помочь.
   — Я тоже. И потому пытаюсь представить, чем я не угодил сильным мира сего.
   — Соблазненной дочкой?
   — Ну, может быть, женой. В темноте, знаете, возраст определить трудно.
   — Но, может, какие-нибудь более серьезные причины?
   — Есть! Вы правы, есть и более. Должен вам сообщить, что ваш начальник милиции имеет нетрадиционную, в смысле личной жизни, ориентацию. И, пользуясь своим служебным положением, склоняет меня к сожительству путем обвинений в убийстве и подтасовки данных криминалистической экспертизы.
   — Зачем вы юродствуете? — напряженно и уже без улыбки сказал майор ФСБ. — Мы действительно хотели вам помочь… — Если вы хотите мне помочь, удовлетворите силами ФСБ потребности начальника милиции… — Козел!
   — Это как вам угодно.
   — Глупо! — сказал майор, вставая. — Сгниешь здесь зазря. А мы бы тебя вытащили. Запросто вытащили.
   — За мое хорошее поведение?
   — За нормальное, человеческое поведение. Которое не ставит под удар других людей.
   — Хорошо. Я понял.
   — Тогда подумай, что для тебя лучше. И где для тебя лучше — здесь или на свободе. Майор встал и пошел к двери.
   — Надумаешь — позови меня. И через день будешь там, за забором. А если не позовешь… То пеняй на себя.
   Майор вышел. Полковник остался. Теперь все стало ясно. Предельно ясно. Обложили полковника, сволочи! Со всех сторон обложили. Со стороны милиции, администрации, собственных сослуживцев, а теперь вот еще и ФСБ. Все они в одной связке. И значит, хода отсюда, из подвалов горотдела, нет.
   Если не найти союзников. Хоть каких-нибудь союзников. Хоть самых задрипанных. Хоть тех же самых военных.
   Полковник снова вернулся к своим размышлениям. Вернулся к военным. Которым можно предложить интересную, а главное — убедительно звучащую версию про принадлежащий их ведомству аэродром, который эксплуатируется не ими, причем в сугубо коммерческих целях, без отчисления процентов с очень приличного дохода. Отчего сильно падает боеспособность важного, возможно, стратегического объекта.
   Клюнут они на это?
   Вполне.
   Потребуется им встреча с человеком, передавшим данную информацию?
   Безусловно.
   Можно с ними торговаться и просить у них защиты взамен информации?
   Наверное.
   Ну и, значит, вопрос решен. Надо вводить в дело военных! Все-таки у них армия и военно-морской флот. Против которых возражать затруднительно.
   Вот только к кому в этой армии обратиться? Очень хочется к министру обороны. Но затруднительно даже к местному военкому. Нужна протекция. Или гарантированно работающий канал передачи информации.
   Какой?
   Приемная министра? Через этих не прорвешься. Они для того и созданы, чтобы переправлять информацию в мусорную корзину. Министр недосягаем, как Эверест для паралитика.
   Может быть, попробовать дотянуться до каких-нибудь менее защищенных бюрократическими препонами замов? Мол, здрасьте, я хочу вам сообщить важные сведения, но приехать не могу, так как пребываю в КПЗ по подозрению в убийстве… Погоди, погоди, а почему каких-нибудь? Когда есть именно те, что нужны. Ведь армия — это отдельное государство, у которого есть свои собственные службы безопасности.
   Есть прокуратура.
   И есть Главное разведывательное управление. ГРУ!
   Вот к кому следует обращаться! А чтобы сообщение привлекло к себе внимание, обращаться к конкретному лицу. Желательно — к знакомому лицу. К очень хорошо знакомому лицу. К тому, что однажды уже спасал его. Вначале — переиграв по всем статьям.
   Полковник дернулся, вспомнив ослепительные огни десятков зависших над точкой вертолетов и громовой голос, звучащий с небес.