Ильин Андрей. Настоящий полковник

   — Можешь.
   — То есть я свободен?
   — Нет. Пока не свободен. От гипса не свободен. А вот когда его снимут… — Что будет? Когда снимут? — насторожился Зубанов.
   — Надеюсь — радостное известие. Для тебя.
   — Какое?
   — Поправишься — узнаешь.
   Нет, не прост генерал. Ох, не прост! Наобещал с три короба, а главного не сказал.
   Наобещал, чтобы удержать нужного ему пациента здесь, в этой палате. Ведь тому, кто свободен, незачем бежать. Вера в счастливое будущее удерживает узника на месте надежней вооруженной охраны.
   Может, в этом дело?
   Но тогда зачем его здесь удерживать? Чем он может быть полезен генералу Федорову? Чем он хочет обрадовать его после снятия гипса? Чем?
   Чем?..
   Через месяц гипс сняли. И сразу явился генерал.
   — Рад, что ты уже не больной. Что в нормальной форме… — Чем ты меня хотел обрадовать?
   — Действительно, хотел.
   — Чем?
   — Не терпится?
   — Да. Уже целый месяц.
   — Тогда начинаю радовать. У тебя появился шанс расквитаться со своими обидчиками.
   — С какими?
   — У тебя много обидчиков?
   — Более чем достаточно.
   — С последними обидчиками. С самыми последними. Которые упекли тебя в тюрьму.
   — Как я могу с ними расквитаться?
   — Кардинально. Раз и навсегда.
   — В чистильщики меня прочите?
   — В мстители.
   — Ничего не выйдет.
   — Почему?
   — Потому, что я не чистильщик.
   — Я думал, ты обрадуешься.
   — Нет, я не обрадовался.
   — Но я думал, что ты обрадуешься, и дал делу ход. Уже дал.
   — Надо было со мной посоветоваться.
   — Я не предполагал, что ты откажешься. Я был уверен… — Я отказываюсь! Категорически!
   — Поздно. Уже поздно. Совсем поздно.
   — Взять самоотвод я, конечно, не могу?
   — Можешь. Но тогда придется отыграть все обратно. В точку, откуда мы тебя взяли.
   — Отвезете меня обратно в карцер?
   — Отвезем.
   — А если не отвозить?
   — Затруднительно. Дело приняло неожиданный оборот. Опасный оборот. Они пошли в атаку. Может быть, потому, что считают, что это последний их шанс.
   — Пошли в атаку на ГРУ?!
   — Ни на ГРУ — на людей, которые изъяли нужного им человека. Они начали наводить справки в МВД и вышли на наш след.
   — Они не пойдут дальше, — Пойдут. У них оказалась рука в правительстве.
   — Правительство не сдаст ГРУ.
   — О чем ты говоришь? Нынешнему правительству дай бог усидеть самому. Нынешнее правительство сдаст кого хочешь. Нас сдаст — точно. Между ГРУ и Безопасностью они выберут Безопасность. Их человек в правительстве сдаст нас Безопасности, и те не преминут использовать ситуацию в свою пользу. Потому что мы конкуренты. А тут такой шанс!
   Вот в такой непростой узелок все завязалось. В морской узелок! Знали бы, вовек не стали тебя выручать!
   — Ты хочешь сказать, вы полезли в драку из-за меня?
   — В значительной степени. Ты написал — мы приехали. А теперь вон как все обернулось… — Всему виной я?
   — Всему виной — они! Те, что вначале давили тебя, а теперь переключились на нас. Мы пытаемся гасить волну, но пока не получается.
   Выход один — убирать заказчиков. Которые воду мутят. Если убрать их — скандал сам по себе сойдет на нет. Его просто станет некому поддерживать. А покровителям не будет смысла защищать тех, кого уже нет.
   Если заказчиков не убрать, они доберутся до Большого начальства. Те надавят на наших командиров. Командиры, чтобы избежать скандала и отставки, отдадут виновников.
   Меня. И тебя.
   Либо, не дожидаясь крупных разборок, тебя отдам я. Сам. Чтобы защитить себя и своих людей. Стопроцентно отдам! Потому что отдавать придется все равно. Но или только тебя одного, или с собой.
   Нет у меня другого выхода.
   И значит, у тебя нет.
   Так обстоятельства сложились.
   Думай. Решай. До вечера решай. До вечера торопить тебя не буду. Вечером — сдам. Так как дело обстоит так — или мы их завтра, или они нас послезавтра.
   Или… Или я тебя сегодня! Сегодня вечером!

Глава 41

   Эту ночь полковник не спал. Совсем не спал. Он лежал с открытыми глазами, уставя их в темноту, и считал минуты. Шестьдесят. Потом еще шестьдесят. Потом еще. Часов у него не было. Его часы с него сняли еще тогда, в милиции.
   Час ночи. Или около того.
   Надо ждать еще два часа. До трех. В три все угомонятся. И можно будет… Час тридцать.
   Отвык он здесь, в больнице, нести ночные вахты. Размяк, расслабился на казенных харчах, приносимых четыре раза в день. Приспособился спать по девять часов да еще днем часок прихватывать. Лентяем стал. Ни к чему не годным лентяем!
 
   Полковник, не сдержавшись, зевнул, закрывая рот ладонью. Еще раз зевнул и, непроизвольно закрыв глаза, провалился в короткий, на несколько секунд, сон.
   Сразу проснулся, напряженно прислушался к темноте.
   Нет, все тихо. Совершенно тихо.
   Черт побери! Так и проспать можно! Все на свете проспать!
   Полковник сильно, до боли в мышцах, сжал кулаки. Ущипнул себя за мочку уха. Несколько раз глубоко вздохнул.
   Не спать!
   Не спать!..
   Половина третьего.
   Последние полчаса полковник спать не хотел. Последние полчаса уснуть было невозможно.
   Три, плюс-минус десять минут.
   Ну что, пора?
   Пожалуй, пора!
   Полковник аккуратно скинул одеяло, спустил ноги вниз, на пол. Но больничные тапочки надевать не стал. Пошел босиком, осторожно ступая всей ступней, с пятки на носок, на холодный пол.
   Шаг. Еще шаг.
   Пересек палату, приставил к щели между дверью и косяком ухо. Прислушался.
   Тихо. Впрочем, нет. Слышно негромкое, сонное посапывание. Очень близко слышно.
   Полковник, не отрывая уха от щели, легко стукнул в дверь костяшкой пальца. Посапывание не прервалось. Человек спал. Крепко спал.
   Ну и, значит, надо действовать! По плану. Надо рисковать!
   Взялся за ручку. Потянул на себя.
   Дверь была закрыта.
   Вернулся к кровати, разорвав матрас, вытащил заранее положенные туда две ложки. Стальные ложки. Алюминиевую посуду ему не давали.
   Вернулся к двери. Сложил ложки вместе, сунул ручки в щель, возле самого язычка замка. Надавил на них и одновременно, что есть силы, на ручку.
   Ручка была массивной, а щель широкой. Дверь подалась, отжалась от косяка. Язычок высунулся, выскочил из паза. Замок был закрыт на один оборот. Все-таки на один! Если бы на два, открыть ее было бы невозможно!
   Прислушался. Никаких изменений.
   Медленно, буквально по миллиметру, приоткрыл дверь. Ровно настолько, чтобы протиснуть тело. Высунул голову.
   Тут же, рядом, справа от двери, увидел сидящего в кресле охранника. Тот в нарушение всех инструкций спал. Спал!
   Полковник вышел в коридор, бесшумно ступая, приблизился к охраннику. Тот лежал, запрокинув голову назад, к стене. Открыв выгнувшееся вперед, с сильно натянутой кожей горло.
   Открыв горло… Полковник занес руку и коротким, несильным тычком ударил ребром ладони в кадык. В последнее мгновенье охранник открыл глаза. Чтобы увидеть падающую на него руку. И тут же, зажимая горло, упасть на пол.
   Полковник затащил его в свою палату. Раздел. Завернул руки за спину. Вытянул из снятых штанов ремень, пропустил конец сквозь пряжку и получившуюся петлю стянул на кистях охранника. В рот, чтобы он не кричал, засунул сорванную с подушки наволочку.
   Сбросил больничную пижаму. Надел снятые с пленника штаны, рубаху, пиджак. Натянул на ноги носки, надел ботинки.
   Костюм и обувь пришлись впору. Как будто в магазине их подбирал.
   В кармане пиджака нашлась связка из двух ключей. И пропуск, выписанный на имя Николаева Игоря Ивановича. С портретом на фотографии, овалом лица и прической напоминающим лицо полковника.
   Очень хорошо, что напоминающим… И что есть ключи.
   Уже в совершенно штатском виде полковник покинул палату. Прошел по пустому коридору. Вдоль закрытых и, как он догадался еще раньше, пустых палат. На этом этаже, а возможно, и во всем здании, он был единственным пациентом. И медсестры и врачи приходили только к нему.
   Остановился перед дверью, ведущей на лестницу.
   Сунул один из ключей в замочную скважину. Мимо! Сунул другой. Ключ провернулся в замке. Дверь открылась.
   На лестнице было темно. Только с первого этажа тускло пробивался свет и слышался приглушенный звук работающего приемника или магнитофона.
   Там, на первом этаже, не спали. На вахте не спали.
   Полковник спустился на два этажа и прислушался. Сквозь музыку пробивались голоса разговаривающих людей. Два голоса. Два мужских голоса. Прерываемых смехом.
   Если они смеются, то в ближайшее время не уснут… Проход через первый этаж был для беглеца самым опасным этапом побега. Той, ведущей к входной двери, вахты миновать он не мог. Окна на лестничных площадках и в коридорах были забраны в решетки или снабжены сигнализацией. Выбить стекла так, чтобы не поднять тревогу, было невозможно.
   И ждать дольше было невозможно. Скоро рассвет. И тогда они уж точно не уснут.
   Остается идти внаглую. И если что, принимать бой.
   Теперь, преодолев большую часть пути, отступать поздно. Если они задержат его здесь, то все дело пойдет насмарку. И его переведут из этой больничной палаты в хорошо охраняемую тюрьму. Откуда не сбежишь.
   Этот последний отрезок он должен преодолеть, чего бы это ни стоило!
   Полковник поправил волосы, надел на лицо озабоченное выражение и сделал шаг вниз. И еще один шаг. И еще… Показалась освещенная будка вахты. Железный турникет, перекрывающий подходы к двери. Лампа дневного света, освещающая лица проходящих мимо будки людей… Теперь тормозить нельзя. Теперь нужно идти быстро и уверенно. Очень уверенно. Чтобы ни тени сомнения на лице.
   Полковник сбежал вниз и, минуя открытые окна вахты, прошел к турникету.
   — Открывай! — крикнул он. — Быстрее. Из окошка высунулась голова:
   — Чего тебе?
   — Открывай, говорю! Ко мне сейчас машина должна подъехать.
   — К кому — к тебе? Ты кто?
   — Николаев с четвертого этажа, — крикнул полковник, разворачивая и показывая издалека чужое удостоверение.
   — Есть у нас Николаев? — спросил один из мужчин в будке. — Посмотри список.
   — Как фамилия?
   — Николаев.
   — А инициалы?
   — Игорь Иванович!
   — И. И. инициалы.
   — Сейчас, сейчас. Есть Николаев И. И.
   — Проходи.
   Полковник прокрутил снятый со стопоров турникет.
   Из будки вышел, перебирая в руке ключи, охранник.
   — И чего в такую рань встречать?
   — Пакет встречать.
   — Делать вам нечего в три часа утра. Подошел к турникету.
   — Ты долго будешь? Или сразу обратно?
   — Сразу обратно.
   — Тогда сам открывай.
   Потянул полковнику ключ. И тут же отдернул руку.
   — Погоди, погоди. Что-то лицо мне твое незнакомо. Ну-ка дай еще раз пропуск.
   — Ну так, конечно, незнакомо! Я же только сегодня пришел. Утром. Вот ты меня и не помнишь, — попробовал выкрутиться полковник.
   — Утром?
   — Ну да. Вы еще меня в списке искали.
   — Мы?
   — Ну да — вы. Ты что, не помнишь?
   — Ошибаешься. Не было нас сегодня утром. А ну, покажь пропуск.
   Полковник, широко улыбаясь, полез во внутренний карман. За пропуском. Вытащил. Протянул через турникет. Но не далеко. Так, чтобы его нельзя было достать.
   — Ну ты чего?
   — Да вот он. На, бери.
   — Ты мне его ближе дай.
   — Чего же я, полезу через ваши загородки? Ты сам подойди.
   Охранник приблизился, потянулся через турникет за пропуском.
   — Ну вот он. Вот. Держи, — подал пропуск. И, когда охранник коснулся его пальцами, ухватил за рукав и что есть силы дернул на себя.
   — Ты что, гад? — заорал тот.
   Из будки высунулся его напарник.
   Полковник перегнул пойманную руку через трубу парапета, нажал вниз так, что хрустнул сустав.
   — А-а! — взревел охранник. — Отпусти! Отпусти!
   — Ключ! Ключ давай. Руку сломаю! Сломаю! Даванул еще.
   — На! А-а-а! — заорал, затрясся от боли охранник. Протянул другой рукой ключи. — На-а!
   От будки, расстегивая кобуру, выбегал его напарник.
   — Стой! Отпусти его! Стой!
   Полковник выхватил связку и резко толкнул чужую руку от себя. Кричащее тело рухнуло под ноги подбежавшему охраннику. Тот споткнулся, упал.
   Полковник прыгнул в пустое пространство между входными дверями. Захлопнул ту, что была сзади него. Стал лихорадочно перебирать ключи, висящие на связке, тыкать их в замочную скважину.
   Нет!
   Не этот!
   Нет!
   Не подходит!
   Сзади, из вестибюля здания, хлопнул выстрел. Еще один!
   Пули, прошивая насквозь внутреннюю деревянную дверь, разбрасывая вокруг щепу, ударились в железо наружной. Рикошетом отскочили в пол.
   Сейчас он перемахнет турникет, откроет дверь и… В упор… Ключ вошел в скважину и легко повернулся в ней. Раз. Второй. Дверь распахнулась!
   Полковник выскочил на крыльцо, сбежал по нему и бросился за угол.
   — Стой! Гад! — раздался сзади голос. Бухнул выстрел. Еще один.
   Полковник бегом пересек дорогу. Нырнул в арку.
   Оказался во дворе. Перебежал через него. И выскочил на другую улицу. На совсем другую улицу.
   Все. Теперь уже, кажется, все. Совсем все!
   Он прошел еще несколько шагов, и в глаза ему ударил резкий, ослепляющий свет автомобильных фар.
   Они! Здесь! Они… Полковник снова перешел с шага на бег.
   Быстрей!
   Быстрей!
   Пересек дорогу и с ходу уперся в бампер припаркованной к тротуару «Волги». Две, с двух сторон, дверцы одновременно распахнулись. Из салона высунулись, крепко поставив на дорогу ноги, два молодых парня. В их руках, черно сверкнув в свете слабых фонарей, мелькнули пистолеты.
   — Вам сюда! — сказал один из них. — Сюда! Быстро!
   Полковник подошел. Остановился у колеса, со стороны водителя.
   — Прошу! — показал на заднее сиденье один из мужчин.
   Полковник обошел открытую дверцу и, нагнувшись, сунулся в непроницаемо темный салон. С двух сторон, наседая, наваливаясь телами, придвинулись мощные тела парней. Хлопнули дверцы.
   "Волга» тронулась с места. Проехала несколько кварталов, повернула, еще проехала. И остановилась, завернув в случайный переулок. В салоне зажегся свет.
   — Жив? — спросил с переднего сиденья генерал Федоров.
   — Вроде жив.
   — Гардероб подошел?
   — Какой гардероб?
   — Игоря.
   — Да, впору. Я даже удивился.
   — Чего удивляться, мы его специально подбирали. По размерам, по физиономии.
   — Ну конечно же. А я дурак… — Ладно, с Игорем все. Как там на вахте обошлось? Ведь на вахте ничего не знали. Вахта была настоящей.
   — Обошлось. И даже относительно нормально.
   — Как понять относительно?
   — Относительно — это значит с возможным переломом руки одного из бывших там охранников.
   — Зря с переломом.
   — Уж как получилось.
   — А Игорь как? С ним как? Тоже, поди, переборщил?
   — С ним нет. С ним все нормально. Приложил чуть по горлу. В четверть силы. Думаю, уже давно очухался.
   — Связал крепко?
   — Как положено.
   — Кляп?
   — И кляп. Все как договаривались. Оглушил, связал, сунул кляп, забрал ключи и пропуск.
   — Он не задохнется?
   — Нет.
   — Смотри!
   — Смотрю. Куда мне деваться?
   — Ложки оставил?
   — Оставил.
   — Как считаешь насчет достоверности? Поверят? Что ты исключительно сам? По своей инициативе?
   — Поверят. Ложки на месте. Их следы на косяке против замка. Ваш Игорь — со следами злого умысла на теле. И потом, еще тот, на вахте. Тот, на вахте, пострадал уже по-настоящему. И второй. Второй стрелял. Чуть меня не ухлопал. Стрельба тоже по-серьезному… — Извини. Пришлось. Мы не могли посвящать в наши планы всех. Только избранных. Только тех, которые не проболтаются ни при каких обстоятельствах. Извини!
   — Понятно. Чем меньше знают, тем меньше скажут. Если спросят.
   — Верно.
   — Я ответил на твои вопросы?
   — Вполне.
   — Тогда ты ответь на мой.
   Генерал предупреждающе поднял палец.
   — Потом. Вначале закончим с этим делом. Поднял к уху мобильный телефон. Набрал номер.
   — Дежурный? Генерал Федоров говорит. Узнал?
   — Так точно.
   — Какие-нибудь сообщения были?
   — Было одно.
   — Какое?
   — Из Министерства обороны звонили. Передали, что на 23-м объекте ЧП. Человек, который там был, сбежал.
   — Как так сбежал?! Ты все верно понял?
   — Так точно! Звонили из министерства. Велели передать, что он сбежал и даже кого-то ранил.
   — Добро.
   — Мне кого-нибудь туда посылать?
   — Не надо. Я сам распоряжусь. Все понятно? — спросил он, повернувшись к своим, зажавшим Зубанова, бойцам.
   — Понятно.
   — Возвращайтесь туда и разберитесь. Вы должны быть на месте первыми. Осмотритесь. Если что не так… Должно стать так! Понятно?
   — Так точно.
   — Вызывайте машину.
   — Третий вызывает Десятого.
   — Десятый слушает.
   — Мы ждем.
   — Понял тебя. Буду.
   Через минуту сзади, мигнув фарами, остановилась машина. Которая, оказывается, шла сзади.
   — Ты тоже, — приказал генерал водителю.
   — А вы как же?
   — Я сам справлюсь. Уж как-нибудь.
   Все вышли.
   Генерал пересел на водительское место.
   — Ну что, поехали?
   "Демонстрирует доверие. Раз один и сидит спиной, — понял полковник. — Желает вызвать тождественную реакцию. Тоже доверие. За его доверие».
   Пять минут ехали молча, демонстрируя выдержку.
   Первым не выдержал Зубанов. Потому что был в более уязвимом положении. В положении гостя. В отличие от которого хозяин может себе позволить молчать хоть до конца жизни.
   — Ну как мой вопрос?
   — Какой вопрос?
   — На который я хотел получить ответ до того, как ты отпустил своих бойцов. И на который хочу получить ответ теперь.
   — Ах, вопрос… Ну что же, задавай.
   — Зачем был нужен весь этот балаган с побегом?
   — Затем, чтобы ты оказался на свободе. Потому что иначе на ней ты оказаться не мог.
   — Этот ответ меня не устраивает.
   — А какой устраивает?
   — Который отвечает на мой вопрос — зачем был нужен мой побег?
   — Не устраивает? Хорошо, отвечу по-другому — чтобы ты совершил побег. Теперь более понятно?
   — Теперь понятно. Хотите вывести меня из-под своей опеки? Чтобы, когда дело откроется, быть в стороне?
   — Да. На иные варианты взаимодействия с тобой начальство не согласилось. Пока ты находишься у нас, у тебя связаны руки. И у нас связаны руки. Ты не можешь творить месть, принадлежа военной разведке. Ты можешь это делать, лишь принадлежа самому себе. Мы предоставили тебя — тебе.
   — И нашли козла отпущения в случае неудачи. Не имеющего к вам отношения. Действующего исключительно по своей инициативе, на свой страх и риск. Так?
   — Ты же знаешь условия игры. Твоей бывшей.
   И моей нынешней организации. Если дело кончится победой — это будет их победа. Если позором — это будет твой позор.
   — И моя чистка?
   — Да. И твоя чистка. Если ты провалишь дело.
   — А если нет?
   — Если нет, то ты станешь моим заместителем. Потому что мне нужны такие заместители. Вопрос уже согласован с кадрами. Принципиальных возражений у них нет.
   — Я не верю.
   — Зря не веришь.
   — Людей, которые много знают, — убирают.
   — Убирают людей, которые провалили операцию, допустив в процессе нее утечку информации. Ты не провалишь операции и не допустишь утечки информации.
   — Победителей тоже иногда судят.
   — Если бы нам нужна была твоя жизнь, мы бы забрали ее еще тогда, на ракетной пусковой. Помнишь такую?
   Полковник мгновенно вспомнил режущий слух рев турбин десятков вертолетов. И свет… Ослепительный свет!
   — Помню.
   — По идее, мы должны были зачистить тебя еще тогда. Прямо там, на месте, списав на бой. Согласен?
   — Согласен.
   — Но не зачистили?
   — Нет.
   — Зачем же, если мы не убрали тебя тогда, когда ты нам противостоял, убирать теперь, когда ты нам помогаешь?
   — И все же… — Хорошо, давай исходить из худшего. Из того, что после того, как ты сделаешь дело, мы зачистим тебя.
   — Давай.
   — Ты считаешь, что можешь что-то изменить, если откажешься с нами сотрудничать? Что, если мы тебя хотим ликвидировать, мы в случае твоего отказа тебя пощадим? Если честно?
   — Если честно — нет. Не считаю. Считаю, что если вы меня решили убирать, то уберете в любом случае.
   — Ну вот видишь. В любом! Но только в случае, если ты согласишься, ты имеешь возможность пожить дольше. И имеешь возможность отомстить своим врагам. Разве это не цель — пожить на этом свет подольше и отомстить врагам?! Разве ради нее не имеет смысл заключить с нами сделку?
   Если, конечно, исходить из предложенного тобой постулата о неизбежности твоей кончины. С которым я не согласен. Ну?
   — Если выбирать из двух зол меньшее — то да, имеет.
   — Значит, можно считать, что мы договорились?
   — А если я выберу третий вариант?
   — Какой?
   — Например, хлопнуть тебя сейчас по голове и скрыться.
   — У тебя комплекс товарища Исаева тире Штирлица?
   — Нет, у меня нормально работающий инстинкт самосохранения.
   — Тогда ты не станешь меня бить.
   — Отчего так?
   — Инстинкт не позволит. Бить водителя по голове на скорости сто километров в час!
   — Я дождусь меньшей скорости.
   — Зачем? Зачем тебе меня убивать? Чтобы оказаться без защиты, один на один с враждебным тебе миром? Хочешь заиметь во врагах ГРУ? Мало тебе, что за тобой охотятся бывшие твои друзья, желаешь попасть под армию? Которая быстренько объявит через МВД всероссийский розыск? Хочешь, чтобы твоя физиономия замелькала на стендах «Их разыскивает милиция»? И в популярных, про маньяков и насильников телевизионных передачах?
   Ну ты сам подумай, куда ты денешься без паспорта, без денег, без связей? Куда? Беглые зеки хоть на хаты приходят, где такие же, как они, кореша им новые паспорта выправляют, денег на первое время из общака дают. А кто тебе даст?
   Один ты. Как перст. Ну побегаешь день-другой, а потом угодишь на милиционера, который запомнил твою личность. И попадешь к нам. Но уже не другом, а врагом. С которым разговор короткий. Или длинный, в зависимости от того, как он нам досадил.
   Не станешь ты меня убивать. Умный ты.
   Правду говорил генерал Федоров. Один был полковник. Как тот воин в поле… — А кроме того, убить меня тебе затруднительно.
   — Почему?
   — Потому что ты без оружия. И без подходящих для причинения тяжких телесных повреждений тяжелых предметов. Которые мы предусмотрительно из салона убрали.
   — У меня есть кулаки.
   — Кулаками ты меня мгновенно не убьешь. А если не убьешь, то уже не убьешь. Ведь это не просто машина. Это спецмашина.
   — Электрошок? Или слезоточивый газ?
   — И еще кое-что.
   — Предусмотрительно.
   — Чего бы мы стоили, если бы не умели просчитывать намерений противника. Так что… — Ты хотел сказать — нет у меня выхода?
   — Совершенно верно. Нет выхода. Или дружба с нами, или драка. Тоже с нами. С твоими бывшими приятелями. И еще с МВД… Так что думай. Думай, полковник… — Опять до вечера?
   — Нет. Пока мы едем до места.
   — Куда мы едем?
   — В учебно-тренировочный центр.
   — Сколько до него ехать?
   — Еще полчаса.
   Полковник посмотрел на бронированные окна «Волги», попробовал открыть дверцы, опустить стекло.
   Дверца не открывалась. Стекло не опускалось. Открытие дверцы и опускание стекол регулировалось с водительского места. Машина действительно была спец.
   — Я согласен.
   — Можешь не торопиться. У тебя есть еще двадцать пять минут.
   — Двадцать пять минут ничего не решают.
   — Я рад за тебя.
   — А я — нет.
   — Надеюсь, ты изменишь свое мнение, — Изменю. Если останусь жив.
   — Останешься! Это я тебе чем хочешь гарантирую. Хоть даже своей жизнью!
   — Жизнью?.. Жизнь — это не цена. Твоя жизнь стоит примерно столько, сколько моя. То есть почти ничего не стоит. Или совсем ничего…

Глава 42

   — Две шестерки. Три семерки. Восьмерка. Две девятки. Десятка… — сообщил инструктор. — Не спеши. Соберись. Курок нажимай медленно, плавно.
   Как будто он не знает, как надо нажимать. Как будто он никогда в своей жизни не стрелял… Полковник перезарядил винтовку.
   — Готов?
   — Готов. Выстрел. Выстрел. Выстрел… — Пятерка, шестерка, четыре семерки, девятка… Еще хуже. Но лучше, чем вчера.
   С каждым днем — все лучше.
   Новую обойму на место. Подвести перекрестье оптического прицела под срез десятки. Секундно замереть, плавно потянуть на себя спусковой крючок.
   Выстрел.
   Выстрел.
   Выстрел… — Пятерка, три шестерки, две восьмерки… — Я, кажется, все. На сегодня все. Устал. Инструктор смахнул в ящик стола начатую пачку патронов.
   — Тогда до завтра.
   — До завтра.
   Стрелковые тренировки проходили два раза в день — утром и вечером. Днем после обеда — рукопашные спарринги с использованием холодного оружия. До обеда — физическая подготовка. Как у новобранца, то есть с кроссами, отжиманиями от пола, турниками и шведскими стенками.
   — Приготовиться к отжиманию.
   — Делай раз.
   Два.
   Три… Тридц-а-ать пя-ать… Все. Больше сил нет. Уже ручки и ножки трясутся. После всех тех тюрем и месячного лежания на больничной койке.
   — Ну-ка, еще разочек.
   Раз, два, три… Уф!
   — Что, нелегко форму набирать? — интересовался периодически заходивший в зал генерал Федоров.
   — Тяжело. Не молодой уже. Кости болят. И вообще… — Ничего, трудно на ученье, легко в бою. Особенно в таком, какой предстоит нам.
   "Нам», — отметил про себя полковник. «Нам» — это лучше, чем «тебе». Но все равно плохо.
   Ну ничего, физическая подготовка лишней не будет. В любом случае. Физическая форма, она как оружие, которое можно повернуть в любую сторону. Хоть в ту, хоть в другую.