Ирвин Ян. Башня над пропастью

   Подул холодный бриз. Надирил завел их в альков, куда не проникал южный ветер, и слуга принес еду. Это не были горячие, пряные яства, которыми славился Зиль; еда была простая: хлеб, фрукты, сыры и зеленое вино. Мендарк и Таллия сидели напротив Надирила, а Лилису он усадил на свободный стул рядом с собой. Он забрал деревянную тарелку с сыром из-под руки Мендарка, предложив Лилисе.
   – Вот этот мой любимый, – произнес Надирил, указывая на темный сыр с неприятным запахом; он был зеленовато-желтого цвета, с коричневой корочкой. – Хотя, возможно, тебе он покажется слишком терпким. Я едва чувствую теперь его вкус. Да и вообще вкус еды.
   – Я попробую, – ответила Лилиса с сияющими глазами. Она думала: «Еще один друг! Как мне везет. Я могу есть что угодно».
   – Полагаю, что можешь, – сказал Надирил, всевидящие глаза которого уже прочли во взгляде девочки всю ее историю. Он отрезал треугольный кусок и положил ей на тарелку. – А как насчет других? Этот синий сыр, – он показал ножом на ромбовидный кусок цвета сливок, с прожилками, как у мрамора, – сначала довольно острый, но зато какой привкус сливок потом! Дать тебе маленький кусочек?
   – Пожалуйста, – выдавила из себя сильно проголодавшаяся Лилиса. Мендарк кашлянул, и девочка сказала: – После Таллии и него. —Она не произносила имени Мендарка.
   – Вздор, – отрезал Надирил. – Они старые и привыкли ждать.
   Мендарк еще больше насупился и стал постукивать по столу ножом. Таллия нахмурилась, – вероятно, потому, что ее назвали старой. Надирил продолжал описывать Лилисе каждый из сыров: вот влажный белый козий сыр; вот очень твердый, с коричневыми зернышками.
   – А вот этот – пахнет луком и душистым перцем, – сказал Надирил, но сыр сильно отдавал чесноком.
   Наконец на тарелке Лилисы были разложены кусочки сыра всех сортов. Передав блюдо с сыром Таллии, старик взял вазу с фруктами.
   – В это время года мало свежих фруктов, – сказал он, хотя в вазе были яблоки, груши и орехи всевозможных сортов, а не только сушеные фрукты.
   – А это чего такое? – спросила Лилиса, указывая на темно-коричневый фрукт.
   – Что. Чтоэто такое, – поправил Надирил. – Это финик. Зиль славится своими финиками. Попробуй – он очень сладкий.
   – А это?
   Этобыло крупным сушеным фруктом.
   – Это сушеный геллон, король фруктов.
   – Откуда он?
   – Он растет в горах вблизи Чантхеда. Думаю, Лиан любит геллоны. Мой старый друг присылает мне каждый год корзину.
   Надирил разбавил бокал вина водой для Лилисы и передал ей миску с хлебом. Когда гости положили себе достаточно угощения, он взял себе немного хлеба и сыра.
   – А этот старый друг случайно не Шанд? – осведомилась Таллия, надкусывая айву.
   Надирил задумался.
   – Шанд! Да, так он называет себя теперь. Он один из величайших... – он сделал паузу, искоса поглядывая на гостей, – картографов, каких я когда-либо встречал. В наше время это искусство умирает. Ты его знаешь? Как он?
   – Впервые я познакомилась с ним в Туллине в конце осеки. Он мне очень понравился. А затем в Туркаде он помог мне найти бот.
   – Я тоже видел его в Туркаде, – заявил Мендарк. – Шатался, вмешиваясь во все и напуская на себя загадочный вид, как всегда. Старый дурак!
   – Он нашел для нас Пендера, – мягко возразила Таллия. Несмотря на краткое знакомство, она считала Шанда другом, и ей не хотелось слышать, как его оскорбляют. – Ты мне не сказал, что видел его в Туркаде.
   – Не один Шанд такой скрытный, – заметил Надирил.
   Наконец пустые тарелки убрали и принесли чашки с ячменным чаем, на поверхности которого плавали коричневые зернышки.
   Сумерки сгущались, и на небе появлялись звезды. Вернулся слуга с лампами, которые он повесил у гостей за спинами, так что мерцающий желтый свет падал на стол.
   Мендарк, взяв Таллию под руку, пошел взглянуть на город сверху. Надирил беседовал с Лилисой. В середине ее бессвязного рассказа он остановил ее вопросом:
   – Ты умеешь читать и писать?
   – Я умею читать. Мой папа меня учил. Вывески и письма. А однажды я читала книгу,когда была маленькой. Но я ее уже знала, так как Джеви много раз рассказывал мне истории из нее. Я чуть-чуть умею писать – буквы, свое имя, имя Джеви. Да и писать было не на чем – разве что на земле. Хотелось бы мне уметь писать.
   – Зачем, дитя? Что в этом хорошего?
   – Ты знаешь, что случается с уличными девчонками и мальчишками, когда они вырастают, если ничего не умеют делать?
   – Знаю, – серьезно ответил он.
   – Я этого не хочу. Я хочу делать что-то умное, как Лиан, и Таллия, и ты.
   – И Мендарк?
   – Он слишком умен для меня. Я хочу читать Предания. Лиан как-то раз рассказал мне одно, – произнесла она с блестящими глазами. – Это было чудесно. Даже чудеснее, чем те, которые Джеви... – Она замолчала, чувствуя, что предала память своего отца. – Я хочу читать книги. У тебя, должно быть, много книг. Сотни.
   – Да, у нас их много, – сказал Надирил без улыбки. – Возможно, сотня сотен сотен. Больше, чем где-либо еще на Сантенаре. – Он прервался, потом пристально взглянул на девочку.
   – Что ты хочешь у меня попросить?
   Она сглотнула и, ничего не ответив, отвернулась.
   – Я не могу, – прошептала она.
   – Давай, дитя, конечно, ты можешь. Не такой уж я свирепый, не правда ли?
   – Я хочу читать и писать больше всего на свете, но у меня нет денег заплатить тебе за обучение.
   Казалось, глаза старика видят ее насквозь.
   – У тебя совсем нет денег?
   – Есть, – пылко ответила Лилиса. – Но это чтобы найти моего отца. Я не истрачу ни гринта на себя, пока он не найдется.
   – Очень хорошо. Ты хочешь читать и писать. Иди сюда, и я тебя проверю. – Он вынул из кармана тоненькую книжку и, открыв на первой странице, передал ей. – Это старинное зурское «Сказание Сказаний». Ты его знаешь?
   – Нет.
   – Почитай его мне.
   Лилиса читала, запинаясь и спотыкаясь на именах, и только через пять минут дошла до конца страницы.
   – Достаточно, – произнес Надирил. – Это никуда не годится. – Он с суровым видом порылся в другом кармане. – Вот кусок бумаги и карандаш. Запиши то, что ты сейчас прочитала.
   В ужасе посмотрев на него, Лилиса низко склонилась над бумагой и начала выводить крупные детские каракули. Пролетело десять минут, и она подала Надирилу бумагу.
   – Это все? – спросил он, глядя на пляшущие строчки, перечеркнутые слова и пятна от слез.
   – Нет, но бумага кончилась.
   – Бумага очень дорога, дитя. На деньги, потраченные на этот лист, ты могла бы жить неделю. Это не годится. Никуда не годится. Я должен тебя научить. И научу.
   – Научишь? – воскликнула девочка и, схватив его высохшую руку, поцеловала ее. Таллия и Мендарк обернулись посмотреть, что происходит. – Но мне же не расплатиться с тобой!
   – Ты можешь упорно работать?
   – Никто не будет работать упорнее. Я буду мыть полы... – Надирил поднял руку, и Лилиса замолчала.
   – Не достаточно. Мне бы хотелось, чтобы ты работала упорнее, и работа была более тяжелая.
   – Это все, что я умею делать, – сказала она со слезами на глазах.
   Теперь Таллия, наблюдавшая за этой сценой, подошла и села возле Лилисы, обняв ее за плечи.
   – Надирил, ты недобрый, – сказала она. – Лилиса, ты ведь можешь таскать книги, и читать книги, и записывать их названия?
   – Да, – пропищала Лилиса. – Но...
   – Хорошо, потому что именно этого Надирил хочет от тебя в уплату. Ты нужна ему, Лилиса. Я права, библиотекарь?
   – Прости, дитя. Я привык к словесным поединкам с капризными стариками, такими, как Мендарк. Я не хотел тебя напугать. Таллия права. Ты нужна мне, потому что тебе не все равно и ты хочешь упорно работать. Ты поработаешь на меня в обмен на твое обучение и содержание?
   – Поработаю, – тихо ответила девочка.
   – Хорошо. Тогда дай мне руку. Таллия, будь свидетельницей нашего договора.
   Лилиса и Надирил пожали руки.
   – Засвидетельствовано, – сказала Таллия.
   – Итак, ты устроила свое будущее, – обратился Мендарк к Лилисе, вернувшись к столу. – Я рад.
   – Несомненно, – заметил Надирил. – Разве ее будущее не имеет значения? И она сама незначительна?
   – Нет, насколько я вижу ее будущее, но как знать? Я не могу взваливать на себя бремя всего мира. – Он обратился к Лилисе. – Я не желаю тебе плохого, дитя, но твое место – не с нами, в нашем будущем путешествии.
   – Мне жаль будет расстаться с вами, – сказала она, – но я нашла свое место.

25
Эшмод

   Каране отчаянно хотелось потянуться, чихнуть и откашляться. Она скрючилась на дне корзины, едва осмеливаясь дышать.
   – Давай же! Торопись! – услышала она крик офицера. Тесса сказала что-то, но Карана не уловила ее слов: как раз в этот момент бот качнуло и жидкая слизь полилась изо рта рыбы ей в ухо. Оно начало нестерпимо чесаться.
   – Да, еще! До самого низа. Разгрузите их все! – Карана вздрогнула. Какой смысл прятаться? Конечно, они услышат, как колотится ее сердце. Ей хотелось крикнуть: «Я тут – только вытащите меня из этого отвратительного места!»
   Корзина Караны заскрипела: кто-то прыгнул на нее. Она вздрогнула и притихла, как мышка.
   Шанд заканчивал мыть палубу, когда мимо пробежал Бенн, только что поднявшийся по лестнице. У него был удрученный вид.
   – Нужны еще корзины! – закричал он матросам.
   – У нас беда, – прошептал Бенн Шанду на ухо. – Он хочет проверить весь трюм.
   – Я иду, – сказал Шанд, закончив работу. Он подобрал замеченную им на палубе соломинку и поигрывал ею.
   Спустившись по лестнице, он увидел офицера с бородой, заплетенной в косички, отдававшего приказы. Даже на флегматичном лице Тессы было написано беспокойство. Хотя море и считалось нейтральной территорией, вся команда да и их семьи были бы наказаны, если бы люди Иггура нашли Карану. Известно, что Иггур наказывает одних, чтобы другим было неповадно.
   Нетронутым оставался лишь нижний ряд корзин. Должно быть, Карана там с ума сходит. Шанд расхаживал по трюму, наблюдая, как красивую золотистую рыбу перекладывают из одной корзины в другую, а затем несут наверх.
   – Что это? – прошипел Зарет, вертя головой.
   – Я ничего не слышала, – спокойно ответила Тесса. Шанд слышал – это был звук, похожий на тоненькое мяуканье. Карана не выдержала напряжения.
   – Это просто скрипят корзины под вашими ногами, – сказал Шанд. – Ах! – Он схватился за ухо и, заплясав, приблизился на несколько шагов к Зарету, чтобы корзины заскрипели под его весом.
   – Что с тобой такое? – холодно осведомился Зарет.
   – Что-то меня ужалило, – сказал Шанд, потирая ухо. Зарет снова занялся поисками.
   – Следующей открой эту корзину! – Зарет указал на ту, в которой пряталась Карана.
   Шанд все приплясывал якобы от боли, пока не оказался в двух шагах от офицера. Затем он приложил к губам соломинку и дунул. Зарет стал тереть затылок, как будто его укусило насекомое. Он с раздражением озирался.
   – За обнаружение рыжеволосой женщины дают хорошую награду. Золотой телль, если мы ее найдем. Давайте, открывайте!
   – Золотой телль! – воскликнула Тесса, возясь с крышкой корзины. – А что она сделала? Украла великий скипетр Туркада?
   – Не будь непочтительной, рыбачка! – Зарет открыл крышку корзины и вынул одну из рыбин с золотистой кожей, держа ее на вытянутой руке. – Это лучшая бамунди, ты говоришь?
   – Ну, это еще не самая, – ответила Тесса. – Самая шикарная рыба вон там. Фенн! – позвала она. – Принеси вон ту корзину.
   Фенн с размаху опустил корзину на ноги Зарета, обутые в сандалии, как бы случайно захлопнув крышку корзины Караны.
   – Глупый осел! – выругался Зарет.
   Тесса вытаскивала бамунди одну за другой из принесенной корзины, держа каждую за хвост и в мельчайших деталях описывая, почему она высшего качества.
   – Хватит! – наконец закричал Зарет. – Мне нужно выполнить работу. Я ее беру!
   Корзину снова наполнили отборной рыбой и отправили на другой бот. Зарет обернулся, вытирая лицо. Его лоб был покрыт крупными каплями пота.
   – На чем я остановился? – спросил он с туманным взором.
   – На этой, – услужливо подсказал Шанд, указывая на корзину, стоящую поодаль от Караны.
   – Нет, вон та, старый ты дурак, – возразила Тесса, тыча в другую сторону. Они затеяли яростный спор, весьма изобретательно ругаясь.
   – Заткнитесь! – заорал Зарет, с которого ручьями лил пот. – Откройте их обе!
   Корзины открыли, драгоценную рыбу переложили, и корзины с ней унесли. Внезапно Зарет покачнулся, кровь отхлынула от его лица. Затылок опух, на нем был виден крошечный красный пузырек. Офицер уселся на корзину Караны, потирая шею.
   – Кружится голова! – произнес он, опуская голову между колен. – Ах!
   – С вами все в порядке? – спросила Тесса.
   – Кошмарная боль... Наверно... рыба... ел. – Окинув трюм затуманенным взором, он согнулся, и его вырвало. – Видел... достаточно! – Поднявшись с корзины, он с трудом поплелся к лестнице.
   Шатаясь, Зарет шел по палубе, подзывая своих моряков, потом, издав стон, начал извергать содержимое желудка на палубу, поскользнулся и чуть не упал за борт.
   Тесса подбежала к борту, крикнула тем, кто оставался на галере Иггура, чтобы они подплыли поближе. Два моряка перенесли беспомощного Зарета к себе на борт, и судно отчалило. Как только оно исчезло из виду, Тесса схватила Шанда за руку и со слезами на глазах долго ее трясла.
   – Если я когда-нибудь попаду в критическое положение, – призналась она, – то мне бы хотелось, чтобы рядом оказался ты. Это был яд осьминога?
   – На соломинке!
   – А если бы ты промахнулся?
   – У меня есть другая, – сказал он, роясь в кармане. – Ой! – воскликнул Шанд и принялся осматривать кончик большого пальца.
   – Ты же не?! – в ужасе воскликнула Тесса.
   – Всего лишь шутка, – усмехнулся Шанд. Тесса так хлопнула его по спине, что он согнулся.
   – Лучше займись своим маленьким другом, – прогремела она.
 
   Сапоги застучали по лестнице, донеслись чьи-то крики, потом все стихло. Карана лишь частично слышала, что происходило. Она каким-то образом избежала опасности, хотя и непонятно как. Еще долго никто не появлялся, чтобы вызволить ее. «Наверно, Тесса хочет убедиться, что они не вернутся».
   Наконец в трюм спустились братья Бенн и Фенн, жизнерадостные, как прежде. И снова, когда она, щурясь от дневного света, вышла на палубу, ее разозлила улыбка Шанда.
   – Ты выглядишь как маленькая печальная беспризорница, – засмеялся он, глядя на чешую, прилипшую к волосам девушки.
   – Путешествие с тобой связано с чередой унижений, – ответила она, хотя на этот раз тоже видела в случившемся смешную сторону.
   Карана начала было благодарить Тессу, но та остановила ее:
   – Мы не давали обет верности Туркаду, а тем более этому выскочке Иггуру. К счастью для тебя, они встретили нас на пути в Ганпорт. Если бы они уже побывали в городе, то знали бы, что рыженькая находится на одном из наших судов, и вот тогда они разобрали бы нас по дощечке и по гвоздику. Итак, что же мне с тобой делать? А зачем тебе нужно на остров Горн?
   – Чтобы найти того, кто переправит нас через море, – ответила Карана.
   – И это все? Я могу отвезти вас туда, куда вам надо.
   – Мы не можем ждать, пока закончится сезон рыбной ловли, – сказал Шанд.
   – Я отвезу вас немедленно.
   – Сейчас? – хором спросили Карана и Шанд. – А какова цена?
   – Еще один тар плюс стоимость корзины с рыбой. Всего шесть таров. – Она немного подумала, прикидывая. – Я высажу вас на берегу южнее Грейнвиса. Отсюда это около пятнадцати лиг. Часов восемь-десять, в зависимости от ветра. К тому времени уже стемнеет, но вам, наверно, так даже лучше.
   – А если они вернутся? – засомневалась Карана.
   – Туркадское Море большое, они могут искать месяц, но не найти нас.
   – Сегодня он не вернется, – заверил Карану Шанд. До названного Тессой места плыть оказалось несколько дольше, так что они оказались там, когда небо начало светлеть. Судно под управлением Тессы подошло к скалистому берегу, вещи Шанда и Караны погрузили в маленькую шлюпку, и Тесса лично перевезла их на берег.
   – Мне жаль, что мы так и не устроили обед с бамунди, – посетовала она, обнимая Карану. – Если когда-нибудь будешь в Ганпорте, приходи ко мне в гости, и мы наедимся бамунди до отвала.
   – Спасибо, непременно. Я никогда не забуду, что ты для меня сделала.
   Тесса отмахнулась:
   – Это ничего мне не стоило. Пока мы будем пировать, ты расскажешь свою историю. Это будет достаточным вознаграждением. Счастливого пути!
   Подняв свои рюкзаки, неожиданно ставшие тяжелыми после нескольких дней бездействия, Шанд с Караной зашагали по скалистой площадке к зарослям кустарника.
   Два дня ушло на то, чтобы добраться до Грейнвиса. Для Караны это были малоприятные дни, так как она не переставала думать о том, что чудом избежала гибели, а также о том, что, возможно, за ней гонятся. Она плохо спала, прислушиваясь ночью к каждому шороху. Боясь привлечь внимание, Шанд запретил разводить костер.
   Грейнвис оказался премерзким городишком, так что, прикупив там кое-что из продуктов, они направились на север.
   Восточное побережье Туркадского Моря сильно отличалось от западного: оно было равнинным, песчаным и сухим. Перед путешественниками до самого горизонта простирались каменистые равнины без единого деревца.
   Четыре дня они шли на северо-запад, и земля медленно поднималась и становилась суше. Растительность была скудная, пожухлая трава хрустела под ногами. По пути им встретилось много муравейников, некоторые были выше Караны. Вдали тянулась пурпурная цепочка Джелбонских Гор. В воздухе кружили гигантские хищные птицы скиты, которых богатые использовали для передачи депеш.
   – Жарко! – сказала Карана, усевшись в тени муравейника и выдавливая последние капли воды из своего кожаного меха.
   Шанд передал ей полный. Сделав глоток, она выплюнула воду.
   – Она воняет, – сказала Карана, морщась.
   – Должно быть, кожу плохо обработали, – предположил Шанд.
   Они открыли и другие мехи, и все оказались некачественными.
   – Что же нам делать? – спросила Карана.
   – Выльем все, – вероятно, в ближайшую пару недель вода нам не понадобится. В первом же городе купим новые.
   И тем не менее они обрадовались, когда днем добрались до гор и без труда нашли там воду: у подножия протекал маленький ручеек.
   Набрав воды, они по горной тропинке, перевалив через вершину, спустились с Джелбонских Гор в маленькую защищенную долину, поросшую мхом. Высокие деревья раскинули ветви под сенью гор из красного известняка. Шанд предложил разбить лагерь у пруда, обнаруженного им в тени деревьев, и немного передохнуть.
   Пока Шанд дремал, Карана забралась повыше, чтобы побыть одной. Она наблюдала за скитами, завидуя им: ей бы хотелось так же легко парить в воздухе, улетая от своих печалей.
   Когда на небе показался тончайший серпик луны, Шанд с Караной уселись у костра, в первый раз отважившись развести его после Ганпорта. Как приятно было отдохнуть от непрерывно дувшего южного ветра, посидеть у потрескивающего костра и снова поесть горячую пищу!
   Карана слизала остатки жаркого с ложки, положила ее на чисто вылизанную тарелку и вздохнула. Прохладный ветерок залетел в их укрытие, и Карана, подняв воротник, снова вздохнула. Впервые за этот месяц ей захотелось поговорить, расспросить Шанда о Лиане, найти в этом какое-то утешение и услышать от него что-нибудь о своем отце.
   – Как ты познакомился с моим отцом? – спросила она. Казалось, Шанд понял, в каком она состоянии.
   – Вообще-то мы познакомились в Туллине, в корчме. Должно быть, я встретил там Галлиада... лет сорок тому назад. Он несколько раз проезжал по тому старому южному пути, ведущему в Шазмак через Туллин, по которому ты шла в город аркимов в прошлом году. Один раз корчму занесло снегом, и Галлиад провел с нами неделю. Вечерами мы играли в дротики. А позже я как-то раз совершил вместе с ним путешествие в Зиль. Помнится, я представил его Надирилу. Это было после того, как Галлиада бросила его первая жена, но задолго до того, как он женился на твоей матери. По общим понятиям, твой отец был уже стар, но у таких, как он, все иначе...
   – Расскажи мне о нем.
   – Первый раз он женился на аркимке, но брак не был счастливым – аркимы воздвигают все мыслимые препятствия на пути инородцев.
   – Так же было и у нас с Раэлем, хотя мы не зашли так далеко, – вставила Карана.
   – Галлиад страдал, – сказал Шанд, – но никогда не ожесточался. У него был острый язык, но он был великодушен в словах и делах. Похож на тебя.
   При этом сравнении Карана улыбнулась.
   – А ты была радостью его жизни – даже большей, чем твоя мать. – Карана замкнулась при упоминании о матери. – Вуула очень рано вышла замуж за Галлиада. Ее семья ненавидела зятя, что, конечно, только прибавило ей решимости.
   Шанд продолжал:
   – Все аркимы-полукровки страдают, видимо, из-за того, что они ни то и ни другое, и нигде не чувствуют себя по-настоящему дома. Это вина аркимов: тех, в ком течет их кровь лишь наполовину, не очень принимают, и им не совсем доверяют.
   – Я этого никогда не чувствовала, когда была в Шазмаке, – возразила Карана.
   – Но ты же главным образом принадлежишь к человеческой расе. Я уверен, что ты никогда не хотела стать аркимом.
   – Да, никогда. Но они относились ко мне с большой добротой – как к гостье и родственнице.
   – Как бы то ни было, Галлиад стал путешественником и знатоком аркимского искусства.
   – Этогоя не знала.
   – О, он всегда искал ключ к какой-то великой тайне.
   – Какой тайне?
   – Не знаю: он был скрытен на этот счет. Возможно, он думал, что, если сможет предложить ее разгадку аркимам, его примут как одного из своих.
   – Эммант тоже так думал, – тихо произнесла Карана. – Но они его не приняли.
   Шанд замолчал, размышляя над словами Галлиада о том, что Карана совсем особенная, и гадая, что они значат.
   – Я так скучаю по Готриму, – сказала она. – Это смешно, ведь когда я думаю о Готриме, вижу отца, хотя имение принадлежало семье матери. Он там всегда что-то делал: перестраивал камины или возился с водопроводными трубами, прокладывая их по всему дому.
   – Аркимы – величайшие инженеры трех миров, – заметил Шанд.
   – Ты бы только посмотрел на плиту у нас на кухне, – с воодушевлением произнесла Карана. – Она огромная, и на ней греется вода для всего дома. Я такую нигде не видела.
   – О чем еще ты мечтаешь?
   – Я часто мечтаю о Лиане – о том, как привезу его к себе домой. Но это меня пугает: я боюсь его потерять. Боюсь, что ему наскучит мой маленький сельский мирок. И... – Она замолчала и отвела взгляд.
   – Да? – спросил он после паузы. – Что тебя беспокоит?
   – Я опасаюсь об этом говорить, – тихо сказала она. – Я невероятно самонадеянна – ведь мы с Лианом не обсуждали ничего подобного. Но я хочу ребенка и наследника Готрима. Разве мои желания чрезмерны?
   – Отчего же... на этом держится мир. Но у тебя еще много времени, чтобы завести семью и детей.
   – Не знаю.
   – Почему?
   Карана никогда прежде не решалась делиться с кем бы то ни было своими мыслями о таких вещах. И она не была уверена, стоит ли говорить об этом с Шандом.
   – Женщины моей семьи не очень... плодовиты. И их период плодовитости совсем не долог. У моей матери он длился всего десять лет. Мне двадцать четыре, и я чувствую, мой срок истекает.
   – О! – сказал Шанд, и они оба замолчали.
   – Я хорошо знал твою мать, – наконец начал Шанд.
   – Я не хочу о ней говорить, – резко ответила Карана. У нее были сложные чувства к матери. – Должно быть, она меня ненавидела. Почему же еще она покончила с собой, оставив меня совсем одну?
   – Отчаяние заставляет нас совершать странные поступки, – сказал Шанд. – Мне тоже довелось испытать, что такое отчаяние.
   Карана не стала больше слушать. Опасаясь, что он продолжит рассказ о ее матери, девушка поднялась и ушла в темноту звездной ночи.
 
   После Джелбона они продолжали идти на северо-восток по каменистой равнине, покрытой кочками с жесткой травой. Один раз вечером налетел холодный ветер с юга, который принес снег, покрывший землю белым слоем толщиной с палец. Это был последний вызов зимы. В дальнейшем дул только теплый западный ветер, обещавший дождь, но редко выполнявший обещание. Теперь у Шанда с Караной возникла проблема с водой: ее осталось на донышке лишь одного меха.
   Раза два Карана просыпалась ночью оттого, что ей снился дурной сон, и тогда в сумрачном свете она открывала глаза и видела Шанда, тревожно наблюдавшего за ней.
   – Что тебе снилось?
   – Ничего, правда. Просто у меня ужасное предчувствие, будто все, что я люблю, разлетится на куски.
   – В этом-то и беда, когда кого-то любишь, – сказал Шанд. – Засыпай снова – утром нам рано вставать.
   «Это предчувствие не покидает меня с тех пор, как мы сошли с судна Тессы на берег, – подумала она. – Там что-то меняется».
   Они взобрались на небольшую возвышенность, и вдруг перед ними оказалась пустота – там не было совсем ничего! Земля уходила вниз – утес за утесом, терраса за террасой, склон за склоном.
   – О! – воскликнула Карана, пораженная открывшимся зрелищем.
   Они стояли на краю высокого утеса. Внизу был крутой склон, перерезанный глубокими ущельями и переходящий в холодную белую равнину, которая простиралась во всех направлениях, теряясь в тумане. Огромная пустота; пропасть, глубокая, как океан, – однако там не было воды.