Калюжный Дмитрий Витальевич. Другая история литературы

   Учитель сказал: «Если при жизни отца следовать его воле, а после его смерти следовать его поступкам и в течение трех лет не изменять порядков, заведенных отцом, то это можно назвать сыновней почтительностью»…
   Учитель сказал: «Человек, не обладающий человеколюбием, не может долго жить в условиях бедности, но он не может долго жить и в условиях радости. Человеколюбивому человеку человеколюбие приносит успокоение. Мудрому человеку человеколюбие приносит пользу»…
   Учитель сказал: «Если утром познаешь правильный путь, вечером можно умереть».
   Учитель сказал: «Служи своим родителям, мягко увещевай их. Если видишь, что они проявляют несогласие, снова прояви почтительность и не иди против их воли. Устав, не обижайся на них».
   Учитель сказал: «Древние говорили с осторожностью, так как опасались, что не смогут выполнить сказанное»…
   Учитель сказал: «Ничего не поделаешь! Я не видел, чтобы человек мог, заметив свои ошибки, осудить себя в душе»…
   Учитель сказал: «Если в человеке естественность превосходит воспитанность, он подобен деревенщине. Если же воспитанность превосходит естественность, он подобен ученому книжнику. После того как воспитанность и естественность в человеке уравновесят друг друга, он становится благородным мужем»…
   Цзы-лу спросил: «Вэйский правитель намеревается привлечь вас к управлению (государством). Что вы сделаете прежде всего?» Учитель ответил: «Необходимо начать с исправления имен». Ю-цзы спросил: «Вы начинаете издалека. Зачем нужно исправлять имена?» Учитель сказал: «Как ты необразован, Ю! Благородный муж проявляет осторожность по отношению к тому, чего не знает. Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться… Поэтому благородный муж, давая имена, должен произносить их правильно, а то, что произносит, правильно осуществлять. В словах благородного мужа не должно быть ничего неправильного»…
   Учитель сказал: «Благородный муж беспокоится о том, что не обладает способностями, но не беспокоится о том, что люди не знают его».
   Учитель сказал: «Благородный муж предъявляет требования к себе, низкий человек предъявляет требования к людям».
   Учитель сказал: «Благородный муж держит себя строго, но не устраивает споров с людьми, он умеет быть в согласии со всеми, но не вступает ни с кем в сговор»…
   Учитель сказал: «Не зная воли (неба), нельзя стать благородным мужем. Не зная ритуала, нельзя утвердить себя (в обществе). Не зная, что говорят (люди), нельзя узнать людей».
 
   Учитель (Конфуций) все время напирает на правила, которыми должен руководствоваться в жизни «благородный муж». Дело в том, что в основе его учения — идеал именно «благородного мужа» (цзэнь цзы), ниже которого на социальной лестнице находится простой, средний человек (жэнь), и маленький человек (сяо жэнь). Жэнь в принципе может стать цзэнь цзы, а сю жэню благородным стать не суждено. Отсюда и общественные идеи Конфуция, требующие сыновней почтительности, растянутой на всё общество и даже на государство.
   Конечно, ничего ни древнего, ни чисто китайского в этом нет. Точно также в «Древнем Риме» господствовала идеология сыновней почтительности перед патрициями (отцами), а в средневековой Европе — перед патерами (тоже отцами).
   На основе этого учения возникло конфуцианство, давшее кодекс государственной и частной морали. Помимо оказания уважения благородным людям, религия требует соблюдения культа предков. А также возлагает обязанности по проведению церковных церемоний на государственных чиновников и глав семей и родов.
   Примерно в то же время творил еще один философ, Лао-цзы, что в переводе означает Старый Мудрец. Им самим, или с его слов была написана книга «Дао-дэ-цзин», Книга о Дао Дэ. Учение Лао-цзы легло в основу религии даосизма. Считается, что религия эта нашла живой отклик в среде жречества, стремящегося сохранить навечно существующий порядок вещей.

 
61 (77)
Если нужно что-то сократить,
То заранее расширь его.
Если нужно что-то надорвать,
То сначала подкрепи его.
Если нужно что-то опустить.
То сначала подними его.
Если что-либо захочешь взять.
То сначала уступи его.
Никакой науки в этом нет.
Мягкому и слабому порой
Сильные проигрывают бой.
 
 
62 (18)
Переполнить можно закрома.
Но конец наступит и зерну.
Непрестанно можно меч точить,
Но не стать нетленным и ему.
Полный золота и яшмы дом
Станет ли от этого прочней?
 
 
65 (96)
Тем, что мягче и слабей всего,
Твердое подчас побеждено.
Возникая из небытия,
Эта истина во всем сквозит.
Так и я дерзаю говорить,
Что бездействие всего мудрей.
Что молчание сильнее слов.
Выгоду бездействия, увы,
Мало кто умеет оценить!
 
 
67(7)
Действует бездействием мудрец.
Учит молчаливостью своей.
Не навязываясь никому.
Не владея, будто бы, ничем.
Отдает, оплаты не ища.
И своих не сознает заслуг.
Неосознанных его заслуг
Не оспорит на земле никто.
 
 
69(105)
К расширенью знанье нас влечет.
Истина сжиматься учит нас.
Учит каждый день и каждый час.
Чтобы мы к бездействию пришли.
Все бездействующий совершит:
Без труда державу он возьмет.
А трудом — державы не возьмет.
 
 
71 (80)
Добродетельнейший сам не знает,
Что его безмерна добродетель.
Малодобродетельный боится
Потерять свою — и потеряет!
Добродетельнейший без усилий
И в бездействии всего достигнет.
Малодобродетельный хлопочет.
А посмотришь — ничего не сделал:
В доброте возможно совершенство.
В исполненьи правил — никогда.
И обряды не приводят к правде,
Так разумнее отбросить их!
 
 
72 (81)
Истину сменить на добродетель,
Добродетель же — на доброту,
Доброту потом — на справедливость.
Справедливость — на пустой обряд.
Путь сниженья: ведь обряд и значит,
Что любовь и верность оскудели.
Что разруха и распад близки.
Украшают Истину обряды,
Но на них же зиждется притворство.
Потому-то к сущности стремится
Муж великий, а не к мелочам:
Утверждаясь в подлинном и важном,
Украшенья презирает он.
 
 
74 (155)
Лучший воин — не забияка,
Полководец лучший — не злобен.
Победитель лучший — не дерзок.
А правитель лучший — смиренен.
Ужель добродетель — в бореньи?
Нет: в мудром, искусном правленьи
И с Небом в соприкосновеньи.
 
 
76 (48)
В мудреце образец для мира:
Он уступчивый, просветлен:
Скромный, он от людей отличен:
Ненастойчивый, он удачлив,
Невзыскательный — возвеличен;
Без боренья — непобедим.
Так «ущербное станет целым» —
Не пустые это слова!
Чтобы к целому возвратиться,
Надо жить с природой в ладу.
 
 
77 (173)
Нет ничего податливей воды,
Но твердое ее не победит.
Так в мире установлено навек:
Что слабым сильное побеждено
И мягким твердое усмирено.
Об этом знает каждый человек,
Но убедиться — редкому дано.
 

   Нечто подобное, только в более развернутом виде, являет нам Экклезиаст: «Видал я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все суета и томление духа… Суета сует, все суета!». Отдаленно эти воззрения напоминают и буддизм с его «срединным путем». Хотя по сути своей даосские жрецы — это гадатели, продавцы реликвий, маги, исполняющие также и шаманские обряды, все же нельзя не отметить, что для выживания популяции такое учение — первейшее дело. Даосизм и конфуцианство ничто иное, как два варианта приведения в единую систему религиозных обрядов магии и почитания предков, причем упорядочиванию магии посвящен также иудаизм, а христианство — дальнейшая эволюция этой системы.
   Из книги Д. Дубровской «Миссия иезуитов в Китае»:

   «Иезуиты прилежно изучили китайскую классику в поисках ответа на вопросы хронологии, задаваясь вопросом, были сказкой или реальностью времена легендарных правителей древности Яо и Шуня. В результате они обнаружили указание на то, что китайцы находились раньше под влиянием монотеизма, имевшего немало точек соприкосновения с древним иудаизмом…
   Времена монотеизма и были теми добрыми старыми временами Золотого века, на который ссылается Конфуций. По мнению отцов, „порча“ выразилась в возникновении доктрины даосизма и в дальнейшем развитии учения Лао-цзы. Далее закон был безнадежно испорчен появлением в Китае буддизма (в начале христианской эры), когда нигилистические теории кармы ввели в обиход агностицизм, приведший к торжеству атеизма».

   Иезуит М. Тиндал писал в XVIII веке:

   «Я настолько далек от мысли, что максимы Конфуция и Иисуса Христа различны, что полагаю: простые и ясные положения первого помогут проиллюстрировать более туманные положения последнего».

   Таким образом, китайские учения Конфуция и Лао-цзы могли возникнуть под влиянием средневековых европейских религий и идей времен церковной реформации, проходившей в XI веке, и в таком случае они прекрасно укладываются в нашу синусоиду на линию № 4, это реальный XII век.
   Сравнительное изучение древних цивилизаций заставляет обратить внимание на факт удивительного параллелизма: середина 1-го тысячелетия до н. э. (линия № 4–5) отмечена появлением новых форм религии, среди которых этический монотеизм в Иудее, зороастризм в Персии, буддизм в Индии, даосизм и конфуцианство в Китае. Этот же период известен зарождением философии (Греция, Индия и Китай), литературы (там же) и науки (Греция). Со всемирно-исторической точки зрения еврейские пророки, греки Солон и Фалес, азиатские мыслители Заратустра и Будда, Конфуций и Лао-цзы жили в одну и ту же эпоху — и что важно, именно это показывают нам стандартная греческая синусоида и ее индийско-китайская разновидность. А римская и арабская волны синусоиды близко «сводят», к нашему удивлению, Иисуса Христа (линия № 5) и пророка Мухаммеда (линия № 4).
   Зачастую с этим вынужденно соглашаются историки. Они признают, что:

   «…в середине I тысячелетия до н. э. происходят решающие сдвиги в идеологии ряда народов. Пророческое движение в царствах Израиля и Иуды и трансформация ветхозаветной религии. Возникновение зороастризма в Персии. Возникновение буддизма и реформа ведийской религии. Возникновение конфуцианства и даосизма в Китае. Мистерии и орфизм как греческий эквивалент религиозных переворотов на Востоке».

   Так пишет А. Зайцев в книге «Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. до н. э.», и продолжает:

   «Люди могут по собственной инициативе, предпринимая не освященные традицией действия, существенно улучшить свою судьбу».

   На самом же деле, как это доказывают наши исследования, религиозные перевороты «древнего мира» аналогичны, параллельны и равны религиозным переворотам Средневековья. Интересно, что историки не всегда могут «найти» авторов этих переворотов в древности. Так, Валерий Перелешин, один из лучших переводчиков «Дао-дэ-цзина», пишет об авторе этого знаменитого труда:

   «Но кто был этот Лао-цзы? Был ли это Ли Эр? Был ли это Лао Дань, многократно упомянутый в книгах Чжуан Чжоу, среди „персонажей“ которого немало измышленных им самим?.. Современные китайские исследователи полагают, что все три догадки об авторе „Дао-дэ-цзина“ не исключают одна другой».

   Так что ничего толком неизвестно ни об авторе, ни об условиях создания книги. Время ее написания тоже не более, чем догадка. Название ее непереводимо, о чем прямо пишет переводчик:

   «Начать с того, что ключевое слово „Дао“ непереводимо. Это, конечно, не „Путь“, не „Разум“, не „нравственное начало“, не „образ действия“ и не „космос“. Ближе всего подходит к нему Логос эллинистической философии, но введением этого термина были бы внесены в перевод совершенно чуждые Китаю неоплатонические и христианские оттенки… Как же перевести „Дао“? Вслед за Чжэн Линем я перевожу „Дао“ как „Истина“, хотя оговариваюсь, что „Дао“ — НЕ Истина, что оно конкретнее и активнее.
   Ту же трудность встречаем и при переводе слова „Дэ“. Это, скорее всего, греческая „калокагафия“, сочетание добра и красоты, а не мудрость, не добродетель и не природа».

   Научное изучение «Дао-дэ-цзина» началось только в XVII веке, и как мы только что прочли, переводчики старались «не допустить» неправильного прочтения текстов, чтобы не проявилось, сколь близки воззрения «древних китайцев» религии греков и христиан.
   Немного ранее, в XVI веке, началось научное изучение еще одного важнейшего литературного памятника, известного ныне под названием «Ареопагитики». Это произведение, если исходить из современной его датировки, относится к линии № 4–5. По литературному мастерству, словарю, важности поднимаемых тем и по их охвату «Ареопагитики» вполне сравнимы с приведенными выше китайскими трудами той же линии веков, особенно если сделать скидку на провинциальность тогдашнего Китая. И как ни удивительно, и на этот раз, как и в случае с Лао-цзы и написанном им (или не им?) «Дао-дэ-цзином», сами литературоведы сообщили читателям, что и хронология, и вся историческая обстановка вокруг этого памятника недостоверны. В. Р. Скрыпник пишет:

   «Ареопагитики» — один из самых влиятельных и самых загадочных памятников религиозно-философской мысли Средневековья. Вплоть до XVI века автором памятника считался Дионисий Ареопагит, ученик апостола Павла и первый Епископ Афин, живший в I веке. Исследованиями Лоренцо Валла, Эразма Роттердамского и других в XVI столетии было установлено, что Ареопагитики скорее всего были созданы неизвестным автором в V веке.

   Прежде всего, оценим мастерство, проявленное комментатором при составлении слов во фразы. Ведь из прочитанных вами двух предложений можно сделать только один вывод: после серьезного научного изучения Ареопагитиков были получены столь же серьезные и неоспоримые научные выводы. Но если чуть-чуть внимательнее прочесть написанное Скрыпником, то вдруг становится ясным, что все научные выводы — не более, как словоблудие. В самом деле, оказывается, чрезвычайно авторитетные ученые Лоренцо Валла, Эразм Роттердамский «и другие» УСТАНОВИЛИ, что «Ареопагитики» созданы НЕИЗВЕСТНЫМ АВТОРОМ, да к тому же «скорее всего», так что даже и этот вывод остается сомнительным.
   А когда же это произошло? Историки определяют время очень уклончиво, и V век появляется в их рассуждениях лишь потому, что автор знаком с неоплатонизмом, прежде всего работами Прокла (412–485, линия № 4), с его учением о церковной иерархии, о котором, конечно, никак не могло быть известно в традиционном I веке. Только это послужило основой для датировки памятника. А мы обращаем ваше внимание на то, что 2-й трак синусоиды регрессный, направление веков в нем обратное и автор Ареопагитиков мог знать Прокла, если жил в любом веке начиная с линии № 5 и выше. Кстати, I век, к которому первоначально относили автора этих текстов, тоже относится к линии № 5, но только «римской» волны, так что и сам Ареопагит, от имени которого первоначально произошло название произведения, был современником их автора. Да и сам мог быть их автором, вопреки удивительному научному мнению Лоренцо Валла, Эразма Роттердамского, В. Р. Скрыпника «и других».
   Ареопагитики включают в себя четыре трактата: «Мистическое богословие» содержит доказательства непознаваемости и неизреченности существа Бога; «Об именах Божиих» повествует о свойствах Бога; «О небесной иерархии» — описывает структуры небесного мира; «О церковной иерархии» — истолковывает церковное богослужение. Важнейшие идеи этого труда: о неизреченной, непознаваемой природе Бога, который одновременно и трансцендентен, и имманентен миру; о положительной (по-гречески китафатической) и отрицательной (по-гречески апофатической) теологии, учение о божественной и церковной иерархии; учение о сверхумном экстазе, как высшей форме познания Бога.
   Приведем из них два отрывка.
 

«АРЕОПАГИТИКИ»:

   « Определения Бога.
   …Итак, я утверждаю, что Бог как Причина всего сущего запределен всему сущему; не будучи ни бессущностным, ни безжизненным, ни бессловесным, ни безрассудным, Он, тем не менее, не есть что-либо телесное, поскольку форма, образ, качество, количество и объем у Него отсутствуют и Он не пребывает в каком-либо определенном месте; у Него отсутствуют как чувственное, так и зрительное восприятие, ибо Он не только ничего не воспринимает, но и не есть что-либо из чувственно воспринимаемого…
   Бог — это не душа и не ум, а поскольку сознание, мысль, воображение и представление у Него отсутствуют, то Он и не разум, и не мышление и ни уразуметь, ни определить Его — невозможно; Он ни число, ни мера, ни великое что-либо, ни малое, ни равенство, ни неравенство, ни подобие, ни неподобие; Он ни покоится, ни движется, ни дарует упокоение; не обладает могуществом и не является ни могуществом, ни светом; не обладает бытием и не является бытием, ни сущностью, ни вечностью, ни временем и объять Его мыслью — невозможно; Он ни знание, ни истина, ни царство, ни премудрость, ни единое, ни единство, ни божество, ни благость, ни дух — в том смысле как мы его представляем, ни сыновство, ни отцовство, ни вообще что-либо из того, что нами или другими разумными существами может быть познано… по отношению к Нему совершенно невозможны ни положительные, ни отрицательные суждения, и когда мы что-либо отрицаем или утверждаем о Нем по аналогии с тем, что им создано, мы, собственно, ничего не опровергаем и не определяем, поскольку совершенство единственной Причины всего сущего превосходит любое утверждение и любое отрицание, и, обобщая: превосходство над всей совокупностью сущего, Того, Кто запределен всему сущему, — беспредельно».
 
    Иерархия как смысловая структура мира.
   Итак, как бы там ни было, но мы приступим, наконец, к исследованию наименования «Благо», которое богословы, отдав ему предпочтение пред всеми другими наименованиями, избрали для пребожественного Божества, определяя тем самым, полагаю, сущность Богоначалия как «Благо», поскольку Благо, будучи благим по существу, уже просто в силу того, что оно есть, распространяет благость свою на все сущее.
   Это благо святыми богословами воспевается и как Прекрасное, и как сама Красота, как предмет любви, и как сама Любовь, а также многими другими благолепными богоименованиями, присущими благодеющему и всеукрашающему Великолепию. Однако наименования «Прекрасное» и «Красота», прилагаемые к собирающей воедино всю совокупность сущего Причине, необходимо различать, поскольку даже во всем сущем различая причастность и причастное, мы называем прекрасным что-либо причастное красоте, а красотою — причастие созидающей Причине прекрасного во всем прекрасном.
   Таким образом, это Единое, Благое и Прекрасное является единственной причиной всего разнообразия прекрасного и благого. Все сущее обретает в нем присущие ему качества: единение и разделение, тождественность и различие, подобие и отличие, единство противоположного и неслиянность соединенного; из него исходит промышление высших о низших, взаимосвязь единочинных и обращение к высшим самых низших, сохранение, нерушимое единство и утверждение всего сущего.
   Кроме того, следует знать, что Единое — это Первоначало всего сущего, и, поскольку каждого из объединяемых оно соединяет с собою согласно предустановленному образу единения, оно и называется «Единое», и если бы не было Единого, не было бы ни частей, ни целого, ни вообще чего-либо сущего, ибо Единое единообразно объемлет и содержит в себе все сущее прежде его воплощения в бытии.

 
   Влияние «Ареопагитик», как сообщают литературоведы, «в той или иной мере испытали не только мыслители, но и поэты Средневековья, в их числе такие, как Руставели (годы жизни неизв.) и Данте (XIII–XIV вв.)». Добавим к этому, что имя поэта — Шота встречается в лит. памятниках только с XIII века.
   Теперь посмотрим, какую литературу на божественные и прочие философские темы предлагает нам линия № 5, и опять обратимся к периферийной литературе, к Индии. Причем напомним об уже сказанном: в Европе со Средних веков существовала традиция изложения научных и религиозных текстов в виде диалогов. Традиция эта продержалась до XVII века; Галилео Галилей писал диалогами.
 

БХАГАВАТГИТА («Песнь Господня»):

 
Глава III
«Арджуна сказал:
Ты в заблуждение как бы вводишь мое сознание противоречивым словом;
Достоверно скажи мне одно: чем я достигну спасенья. Шри-Бхагаван сказал:
В этом мире есть две точки зрения, мной возвещенные раньше, о безупречный:
Размышляющих — йога познанья, йогинов — йога действий.
 
 
Глава V
Арджуна сказал:
Отрешенье от действий восхваляешь ты, Кришна, и йогу;
Что лучше из двух, это одно скажи мне ясно.
Шри-Бхагаван сказал:
К высшему благу ведут оба: отрешенье и йога действий;
Но из двух карма-йога превосходит отрешенье от действий.
„Санкхья и йога различны“, — не мудрецы говорят, а дети:
Кто вполне достиг одной, плод получает обеих.
Чего достигают санкхьи, достигают того же и йогины.
Кто видит, что санкхья и йога одно — тот зрячий.
Но отреченья, могучий, трудно достичь без йоги:
Преданный йоге мудрец скоро вступает в Брахмо.
 
 
Глава VIII
Шри-Бхагаван сказал:
Брахмо есть Высшее Непреходящее; Самосущее есть Высший Атман;
Причина возникновения и исчезновения существ именуется Кармой.
Высшая Сущность — в преходящем быванье, Высший Бог есть Пуруша;
Высшая жертва — Я в этом теле, о лучший из воплощенных.
Кто в час кончины, освобождаясь от тела, Меня вспоминая, уходит,
Тот в Мою Сущность идет, в этом нет сомненья;
Ибо кто какую сущность вспоминает, покидая тело,
К той он идет, всегда превращаясь в ту сущность, Каунтея
(…)
Миры, включая мир Брамы, подлежат возвращенью, Арджуна,
Кто же Меня достиг, не рождается вновь, Каунтея.
Кто знает день Брамы, из тысячи юг состоящий,
И ночь, состоящую из тысячи юг, тот день и ночь постигнул.
При наступлении дня из Непроявленного проявленное возникает;
При наступлении ночи оно исчезает в том, что Непроявленным именуют.
Это множество существ, повторно возникая, помимо воли,
Исчезает при наступлении ночи, возрождается при наступлении дня, Партха.
Выше этого Непроявленного есть Бытие иное,
Вечное непроявленное: при гибели всех существ Оно не гибнет.
Оно называется Непроявленным, Непреходящим; Высшим путем Его именуют.
Не возрождается тот, кто Его достиг: это Моя Верховная Обитель.
Он, Высочайший Дух, достижим лишь безраздельной любовью, сын Притхи,
Им распростертая вселенная, все в нем существа пребывают».
 

 
   Современник этих божественных откровений Пифагор (вторая половина VI века до н. э.) — основоположник и создатель пифагорейского союза. В своем древнем мире он много повидал: и в Вавилонии учился, и у индийских мудрецов (что там преподавали, вы могли прочесть абзацем выше), а в Египте сам преподавал. Имя Пифагора известно всем, но некоторые факты его биографии могут вас поразить.
   А.В Янушко и Н. Л. Крицкая пишут:

   «Об учении самого Пифагора известно довольно мало. Ряд источников приписывает этому ученому и философу различные сверхъестественные способности, другие авторы прямо обвиняют его в фабрикации подобных „чудес“. Пифагор, равно как и его последователи, разделял веру в метемпсихоз (переселение душ) и даже якобы знал о своих прошлых воплощениях, первым из которых был сын боги Гермеса Эфиальт. Выделяя себя из массы людей, Пифагор считал, что на свете, кроме богов и людей, есть еще и „подобные Пифагору“, происходящие из семени лучшего, чем человеческое».

   Наибольший вклад он внес в математику. ЧИСЛО — вот что управляет как материальной, так и духовной сферой, включая сюда даже нравственность, — на этом основывался Пифагор, предвосхищая нумерологов XII века… Впрочем, и он, и первичные нумерологи находятся на одной линии веков № 4, и можно догадаться, что не понадобилось 1800 лет ожидания, пока пифагоровская математика пригодится для изучения души и божеских замыслов. Душа, по мнению пифагорейцев, — гармония, — тоже имеет числовое значение. Этот вывод Пифагор сделал на основе собственных эмпирических наблюдений за связью между весом кузнечного молота и высотой звука, производимого им при ударе о наковальню.
   Историки пишут:

   «Пифагор слывет великим математиком, много сделавшим для превращения этой науки из эмпирической в теоретическую. Ему приписывается доказательство „теоремы Пифагора“ и открытие явления несоизмеримости. Ему приписывается идея о связи пяти физических элементов с пятью видами правильных многогранников. В астрономии с его именем связывается открытие косого положения зодиака и определение продолжительности „великого года“, Пифагор — в числе первых геоцентристов и создатель учения о „гармонии сфер“».

   О мыслителе, создавшем теоретическую математику сразу во всем ее объеме, сохранилось немало сплетен.
    Диоген Лаэртский. — Гермипп рассказывает про Пифагора еще одну историю. Приехав в Италию (в Италию!), он соорудил себе комнатушку под землей и наказал матери записывать на дощечке все происходящее, отмечая при этом время, а затем спускать ему (эти заметки), доколе он не вернется. Мать сделала, как он сказал. А Пифагор некоторое время спустя вернулся наверх тощий как скелет, пришел в народное собрание и объявил, что прибыл из Аида, причем зачитал им все, что произошло (за время его отсутствия). Те были так взволнованы сказанным, что заплакали, зарыдали и уверовали, что Пифагор прямо-таки божественное существо. Дело кончилось тем, что они доверили ему своих жен, чтобы те научились кое-чему из его учений, и их прозвали пифагоричками. Вот что говорит Гермипп.