Лукреций. Из поэмы «О ПРИРОДЕ ВЕЩЕЙ»:
 
Далее, так как есть предельная некая точка
Тела того, что уже недоступно для нашего чувства,
То, несомненно, она совсем не делима на части,
Будучи меньше всего по природе своей; и отдельно,
Самостоятельно, быть не могла никогда и не сможет,
Ибо другого она единая первая доля,
Вслед за которой еще подобные ей, по порядку
Сомкнутым строем сплетясь, образуют телесную сущность;
Так как самим по себе им быть невозможно, то, значит,
Держатся вместе они, и ничто их не может расторгнуть.
Первоначала вещей, таким образом, просты и плотны,
Стиснуты будучи крепко, сцепленьем частей наименьших,
Но не являясь притом скопленьем отдельных частичек,
А отличаясь скорей вековечной своей простотою.
И ничего ни отторгнуть у них, ни уменьшить природа
Не допускает уже, семена для вещей сберегая.
Если не будет, затем, ничего наименьшего, будет
Из бесконечных частей состоять и мельчайшее тело:
У половины всегда найдется своя половина,
И для деленья нигде не окажется вовсе предела.
Чем отличишь ты тогда наименьшую вещь от вселенной?
Ровно, поверь мне, ничем. Потому что, хотя никакого
Нет у вселенной конца, но ведь даже мельчайшие вещи
Из бесконечных частей состоять одинаково будут.
Здравый, однако же, смысл отрицает, что этому верить
Может наш ум, и тебе остается признать неизбежно
Существованье того, что совсем неделимо, являясь
По существу наименьшим. А если оно существует,
Должно признать, что тела изначальные плотны и вечны.
Если бы все, наконец, природа, творящая вещи,
На наименьшие части дробиться опять заставляла,
Снова она никогда ничего возрождать не могла бы.
Ведь у того, что в себе никаких уж частей не содержит,
Нет совсем ничего, что материи производящей
Необходимо иметь: сочетаний различных и веса,
Всяких движений, толчков, из чего созидаются вещи.
 
   Сходная история и с Демокритом (линия № 5). Хоть он и упоминается в «Божественной комедии» Данте, но даты его жизни не точны, сочинения известны лишь в отрывках. «…Сохранились свидетельства, — пишет В. Асмус в книге „Античная философия“, — из которых видно, будто Демокрит допускал существование не только весьма малых, чувственно не воспринимаемых атомов, но и атомов любой величины, в том числе весьма больших. Тексты, имеющиеся по этому вопросу, неясны, даже противоречивы. В частности, о признании Демокритом существования весьма больших атомов говорит Эпикур (конец IV — начало III в. до н. э.). Однако Аристотель, более близкий по времени к Демокриту, чем Эпикур, ничего не говорит о существовании у Демокрита такого мнения».
   В таких случаях скалигеровцы могут насочинять, что угодно. Поэтому не следует углубляться в вопрос, кто чью мысль развивает, здесь возможны ошибки: Лукреций продолжает Эпикура, или Эпикур — Лукреция, или все они повторяют Демокрита, или Левкиппа. Важны (и то с оговорками!) конкретные упоминания имен. Демокрит заявлял: «Найти одно причинное объяснение для меня лучше, чем овладеть всем персидским царством». Видимо, он действительно жил в XIII — начале XIV века.
   А вот Архимеду довелось посетить сей мир значительно позже. Его «Теология» совершенно явно средневековое произведение. По мнению специалистов по истории наук, он разработал методы, предвосхищавшие математический анализ Ньютона и Лейбница.
   С пересмотром хронологии в литературу возвращаются сотни произведений, которые ныне считаются фальсификатами.
   Е. Ланн пишет:
   «…История мировой литературы, зная о фальсификации многих памятников, старается о ней забыть!»
   «Едва ли нужно доказывать эффективность филологического анализа в процессе раскрытия подделки и в исследовании мистификаций, ранее обнаруженных. Границы филологического анализа очень широки: ему подлежат лексическая, грамматическая и синтаксическая стороны подделки. Исследование произведений, приписываемых эпохе более ранней, чем та, в какую произведение опубликовывается, вскрывает ряд языковых ошибок, имеющих нередко решающее значение в вопросе подлинности. Поскольку то или иное произведение приписывается лицу, современному эпохе опубликования, филологический анализ предполагает тщательное изучение элементов стиля, характерного для того, кто назван автором, чем и определяются границы такого анализа: в тех случаях, когда данных об этом стиле не имеется, филологический анализа бесплоден».
   «Достаточно бывает аргументированного разоблачения, чтобы разрешить вопрос о мистификации. В других случаях аргументации сомневающихся противопоставляются доводы защитников. Возникает „проблема подлинности“».
   Но подчеркнем еще раз: не проблема подлинности древних, античных и раннесредневековых произведений стоит в центре нашего внимания, а проблема их датировки! Хорошо известно, что и в XIII и в XV веках писались подлинныепроизведения о Карле Великом, например. И хроника времен Карла Великого, не имеющая ничего общего с реальной историей, а являющаяся чистым вымыслом автора, датированная Х веком, не есть мистификация. Она «стала» мистификацией в результате хронологического заблуждения нашего времени! Автор никого не собирался мистифицировать, он желал всего лишь развлечь своего читателя. Писателю, в его XIII или XV веке, и в голову влететь не могло, что его выдумки позже сочтут за подлинную историю предшествующих времен! Точно также и Герберт Уэллс никого не мистифицировал своими фантазиями.
   Особо трудный случай, это когда сочинение XV века выполнено в стилеXIII-го. Подчас автор занимается стилизацией, а не мистификацией. И календарные даты у него могут отличаться от реальности. И свое имя он может скрыть за латинским псевдонимом. Но вот хронолог, относящий подобное произведение к Х веку, занимается уже прямой фальсификацией истории, придавая этому веку «соответствующий» эпохе документ.
   Если автору XIII или XV века не нравился его правитель, он мог, наряду с описанием действительных его «хороших» деяний, сочинить историю мифического царя и его «плохих» деяний (в том числе даже не срисованных с «оригинала», а просто вымышленных). Для маскировки автор мог вывести «плохого» царя на страницы своей рукописи под другим именем, а мог посвятить ему отдельную рукопись, и даже взять другое имя себе, и т. д., и т. п. А историки впоследствии напишут о двух разных правителях, и поместят их в двух разных эпохах мифической «древности». Конечно, Скалигер и его последователи использовали уже сложившиеся к их жизни заблуждения такого рода сознательно и планомерно, создавая «доказательность» придуманной ими хронологической конструкции. Впрочем, сам непогрешимый (с точки зрения ортодоксов) Иосиф Скалигер не брезговал подлогами:
   «Даже прославленный Жозеф Юстус Скалигер примерно в это же время (конец XVI века) составил вольную компиляцию из древнегреческих авторов, выдавая ее за произведения некоего Астрампсихуса. Многие признали ее за античную».
   Е. Черняк широко освещает вопрос о фальшивках, прежде всего античных, используя массу фактического материала. Интересующихся отсылаем к его книге. Но пересмотр хронологии требует начала пересмотра и вопроса о подделках! Многие из них придется возвращать в научный оборот.
   «Эпоха Возрождения, бывшая временем возвращения человечеству духовных сокровищ древности, была также временем „дополнения“ их многочисленными подражаниями, приписываемыми античным писателям».
   «Подделывание документов превратилось чуть ли не в постоянное занятие духовенства, своего рода вторую профессию».
   Многое, что не имело отношения к скалигеровской хронологии, было раскрыто в наше время как «средневековые подделки под древность». Но ведь фальшивками объявлены все «древние» тексты, в которых хоть как-то просвечивает средневековье!.. Сколь печальный смех вызывают такие, например, откровения:
   «Грубые хронологические ляпсусы встречаются в поддельных сочинениях Фабия Пиктора, современника Второй пунической войны…»
   Нам-то казалось, историки ко всему приноровились, их уже не сбить с ног ни древнегреческой артиллерией, ни «свинцовыми пулями» из сочинений Цезаря… Но нет, объяснить они могут далеко не все, а потому те «ляпсусы» Пиктора, которые их извращенной логике не поддадутся, они и объявят подделкой. А оставшиеся тексты Пиктора, наверное, признают подлинными и древними.
   В XIX веке два историка: Ошар [91](1882–1885) и Росс (1878) независимо друг от друга опубликовали исследования, в которых доказывали, что «История» Корнелия Тацита принадлежит перу гуманиста Поджо Браччолини (1380 — вторая четверть XV века).
   Историки высмеивают эту версию:
   «Теорию Росса и Ошара принято в научных кругах относить к литературным курьезам. Вопреки утверждениям Ошара, Боккаччо явно был знаком с „Анналами“ без малого за полстолетия до рождения Поджо… Правда, по каким-то причинам Боккаччо хранил в строгой тайне, что имеет рукопись Тацита, даже от своего друга поэта Петрарки».
   Если бы в трудах Боккаччо проявилось знакомство с Тацитом, и то ничто не мешало бы предположить подделку текстов самого Боккаччо или просто вставок в них. Но нам и этого не надо: даже рассказывая о Тиберии, Нероне, Гальбе, Отоне, Вителлии, писатель опирается исключительно на Светония, иногда выуживая строки у Ювенала, и никогда, ни разу — у Тацита. Вообще нигде и никогда до Поджо Браччолини упоминаний о трудах Тацита не было, а само его имя упомянуто раз или два в весьма подозрительных источниках. Вплоть до первой четверти XV века о работах Тацита образованное человечество не имело ни малейшего понятия!
   О жизни этого автора не было и нет никаких сведений. А вот то, что Поджо Браччолини — известный жулик, и живет на широкую ногу исключительно продажей откуда-то берущихся «древних рукописей» — об этом сторонники версии Росса и Ошара накопали немало свидетельств. Но противники этой версии тоже не дремлют. Так, французский историк Фабиа писал о Россе и Ошаре: «Доводы, которые они приводят, что Тацит не автор двух своих произведений, доказывает лишь то, что Тацит не безупречен как историк».
   А мы скажем вам: важно не то, подделал Поджо Тацита или нет, а насколько описание, сделанное в «Истории» Тацита, соответствует действительности. Тацит мог быть автором XV века, но только «фантазии» он сочинял не о «древности», а о XIV веке, например, — о преследовании христиан при Нероне, в честь которого именно тогда был назван город Нюрнберг. Теперь историки сообщают:
   «В 1528 г. в Лионе были найдены бронзовые доски с отрывками из речи императора Клавдия, тождественные с текстом, приведенным у Тацита. Это, казалось бы, уже одно решало вопрос о подлинности». Какая наивность!
   Вообще надо помнить, что многие события римской истории известны только из одного источника: либо Ливия, либо Тацита. Сведения, содержащиеся в утерянных фрагментах их книг, невозможно восстановить по другим документам.
   Но соответствует ли описания, содержащиеся в книгах Тацита и Ливия действительности? Настолько же, насколько и у других писателей. Ведь исторический писатель создает особый мир, который как бы дублирует объективно реальный мир человека. Причем первый обладает такой же целостностью, как и второй. Этот параллельный реальному мир художественного вымысла бывает убедительнее самой реальности, и нужда в нем весьма многообразна. Идеальный мир искусства — это своеобразный испытательный полигон для многочисленных человеческих устремлений, желаний, страстей и т. д. Писатель может проигрывать любые варианты человеческого поведения, обострять конфликты до предела, доводить до логического конца все мыслимые побуждения человека. Все это мы и видим в исторической прозе о Древнем Риме.
   К концу XIV века было известно 29 книг Тита Ливия, но два столетия спустя Макиавелли почему-то пишет «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» или даже «…о пяти книгах Тита Ливия». Они содержались в рукописи, принадлежавшей поэту Петрарке (вряд ли можно это доказать стопроцентно) и в первопечатном издании 1469 года. Почему Макиавелли не пишет о других книгах Ливия? Ведь их так много! В настоящее время известны книги 1–10, 21–45 и фрагмент 91 книги (всего их было то ли 142, то ли 144). Можем предположить, что первые книги сочинил писатель XIV века, а «найденные» впоследствии — авторы более позднего времени.
   В 1397 году флорентиец Солутати получил письмо от маркграфа Богемии, который извещал, что видел рукопись труда Ливия и обещал снять с нее копию. Тем не менее, сделано это не было. В 1424 году датский монах Николай сообщил папе Мартину V, что видел в монастыре около г. Риескильде два тома, содержащие 10 декад Ливия (100 книг!), и что прочел заголовки многих из них. Но книги не были предоставлены папе, и не были найдены в дальнейшем. В 1517 в г. Майнце отыскали отрывки из книг 33 и 40, однако потом рукописи исчезли. В 1527 году были найдены 41–45 книги, но кто поручится, что их написал тот же автор, что и изданные в 1469 году?
   Павел Джовио сообщал, что полное собрание Ливия хранится на одном из Гебридских островов. Нет их. В 1615 году в г. Бамберге нашлась 33 книга, до этого известная лишь во фрагментах, но многие ученые отказались признать ее подлинной. Все это напоминает поиски чудовища озера Лох-Несса. В 1668 году фрагменты труда Ливия нашли в ракетках для игры в мяч. Это уже просто анекдот!
   В 1772 году фрагмент 91-й книги был обнаружен в библиотеке Ватикана! В конце XVIII века некто Велла признался, что подделал арабский перевод 110–128 книг. В 1904 году найдено еще несколько фрагментов четвертой декады. В 1924 году в прессе прошла информация, что нашли список книг Ливия, выполненный в VI веке. Однако потом выяснилось, что речь идет о рукописи XIV века. А мы не преминем заметить, что VI век по «византийской» волне — это XIV век. Как видим, почерки этих «веков» легко спутать.
   С греко-римскими историками есть известная трудность. Тита Ливия датируют I веком до н. э. (59–17 годы): по «римской» волне это линия № 6, XIV век, а по стандартной «греческой» синусоиде — № 9, начало XVII века. Кто, когда и чьи труды приписал «древнему» Ливию? Можно, конечно, сделать предположение, что писателей по имени Тит Ливий было несколько, два или три. Первый к концу XIV века написал 29 книг. Другой в XVI веке написал «Первую декаду», закончив ее до 1519 года. Мы только что показывали, что такие случаи известны. Тогда год рождения этого «Ливия» следует отнести на 1480-е годы. Мог ли он описать падение г. Туниса (Карфагена) в 1574 году? Мог, в возрасте свыше 90 лет. [92]В этом нет ничего невозможного. Например, Микеланджело дожил до 90 лет, Тициан — аж до 99. Впрочем, не это является нашей темой.
   Поговорим и о других древних.
   «В первые века Возрождения было „возрождено“ умение фабриковать поддельные манускрипты, которые объявлялись трудами известных и неизвестных древних авторов… Упоминавшийся выше Анний из Витербо среди подделанных им сочинений особое внимание уделял произведениям, якобы являвшимся творениями древних историков. В их числе был труд вавилонского жреца Бероса (III век до н. э.)… Анний подделал также известный труд египтянина Манефона, жившего тоже в III в. до н. э.»,
   пишет Е. Черняк.
   III век до н. э. — это реальный XV век! Как раз тогда и были якобы найдены подлинные труды этих историков, а раньше они «были известны» лишь во фрагментах. Что здесь правда, а где здесь ложь — уже не разобраться.
   Имя Платона в начале XV века было неизвестно никому. Первый перевод нескольких диалогов Платона сделал Леонардо Бруни в 1421 году, но оригиналы, которыми он пользовался, до нас не дошли. Представьте: две тысячи лет хранились неизвестно где, а в эпоху Возрождения, когда только и поняли их ценность, исчезли! Платон стал широко известен лишь после того, как в 1482 году Фичино принес издателю Венету латинскую рукопись, объявив ее своим переводом с греческого. После опубликования рукописи читатели сразу же отметили в ней большое число анахронизмов, которые окончательно исчезли только в третьем издании. Естественно, греческие рукописи, которыми пользовался Фичино, исчезли столь же необъяснимым образом.
   Только через 30 лет (в 1512 году) Марк Мазур представил издателям греческие тексты сочинений Платона. Тексты характеризуются ярко выраженной разностильностью. Авторитетный исследователь Платона — Аст, признавал только половину диалогов подлинными. А упоминания имени древнего грека Платона в трудах столь же древних греческих авторов стали появляться только в рукописях, «найденных» после публикации Фичино (это не наши выдумки, это официальное мнение).
   А между прочим, великий Сократ — всего лишь «лирический герой» произведений Платона.
   «Считается, что основные идеи Сократа переданы в работах Платона, но это спорный вопрос. Стиль Платона настолько хорош, что завораживает читателя, а его идеи столь же выразительны, как и его стиль»,
   писал Дж. Пиркис.
   Такова же судьба находки рукописей Цицерона и других латинских классиков. После снятия с них копий оригиналы неизменно пропадают «за ненадобностью». Исчезли после публикации оригиналы книги Светония «Жизнь двенадцати цезарей», «Истории» Тита Ливия, «Десять книг об архитектуре» Витрувия, греческих историков Геродота, Фукидида и Павсания, сочинений Иосифа Флавия.
   Латинская книга «О весах и мерах» Епифания Кипрского была найдена незадолго до ее публикации в 1622 году в Париже. Сочинения Сульпиция Севера были открыты только в 1668 году. Сочинения Афанасия Александрийского были обнаружены только в XVII веке и опубликованы в Париже в 1698 году. Сочинения Оригена впервые найдены тоже в XVII веке. Трактаты Августина изданы в Париже в 1689–1700 годах. Также покрыто мраком и происхождение древнееврейских манускриптов. Фактически наиболее ранняя рукопись так называемого Вавилонского Талмуда (создание которого относят к первым векам н. э.) датируется XIV веком.
   В Новое время мало что изменилось. В XVIII веке было положено начало подделке произведений Шекспира… Джеймс Макферсон сделал «перевод» с гэльского языка поэм Оссиана, якобы шотландского барда II–III веков н. э. В 1827 году молодой Проспер Мериме приписал сборник своих песен «Гузла» вымышленному славянскому сказителю былых времен… В первые десятилетия XIX века в России возникли споры о подлинности «Слова о полку Игореве», не стихшие до сих пор… Уже в наше время Али Дашти доказывает, что из 1000 известных четверостиший Омара Хайяма 898 являются не подлинными…
   Эту главу можно продолжать до бесконечности, так как подделки собственно исторических документов, на которых покоится версия Скалигера-Петавиуса — не менее бесконечны. Археологические же открытия, нередко низводившие целые периоды «истории Древнего мира» в разряд сказок, к сожалению, известны только специалистам.

НАУКА И «НАУКА»

Культурный переворот XIII века

   Понятие «религиозная колонизация» неприменимо к эпохе крестовых походов. Но и понятие «империя» к государствам — участникам походов можно применять лишь с большими оговорками. Настоящего единства и государственной целостности ни в Византии, ни тем более в Священной Римской империи германской нации не было, каждый правитель обладал значительной самостоятельностью; именно такую ситуацию мы видим и в «античной» истории.
   У латинян только в XIII веке, и, возможно, не без влияния византийской модели, с которой европейцы смогли ознакомиться во время Крестовых походов, появляется сама идея безоговорочного подчинения цезарю или императору, а повсеместно она утверждается значительно позже. В Византии же эту идею «отработали» раньше, а к XIII веку большинство региональных руководителей (в Багдаде, в Египте) вели самостоятельную политику. Поэтому называть участников событий «франки», «греки» или «арабы» в принципе неправильно; следовало бы говорить «Боэмунд VI» или «Нур ад-Дин» сделал то-то и то-то. А делали они то, чего требовали обстоятельства. Например, Э. Лависс и А. Рамбо пишут о Фридрихе II:
   «…Где бы мы ни наблюдали его — в Германии или Италии, — не только его политика, но и принципы его правления до такой степени изменчивы, что в одном месте он оставляет феодальный строй в полной силе, тогда как в другом организует королевскую власть в наиболее абсолютной форме, какую когда-либо видела Европа».
   Политическая картина этого времени, определяющая для каждого отдельного владыки его «обстоятельства», не вполне ясна. Если же рассматривать эпоху укрупненно, без деталей, то обнаружим, что против франков (всех западноевропейцев) выступали и греки, и турки, и армяне, и сирийцы. В то же время составился франко-византийский союз, направленный против Египта.
   В «Истории крестовых походов» Дж. Филлипс пишет:
   «Греки привыкли жить в обществе, в котором все свободные люди подчинялись единому закону независимо от социального или экономического положения. Латиняне же практиковали „классовый подход“ — для знатных людей, для горожан и для крестьян законы были разными».
   На первый взгляд, греки жили при демократии. Но подчинение единому закону в Византийской империи — это не демократия. Она в какой-то степени пришла сюда как раз с приходом франков. Что мы и видим, читая книгу Филлипса:
   «Довольно скоро, впрочем, различия между завоевателями и завоеванными стали стираться… С 1262 года имеются свидетельства о посвящении греков в рыцари, что говорит о включении архонтов во франкскую иерархию. У местных жителей и у завоевателей возникали общие интересы, что помогало компенсировать численную слабость франков при нападении враждебного государства с севера и греков Малой Азии и Эпира. Включение в франкскую феодальную систему улучшало положение греков (может быть, именно этим объясняется тот факт, что жители оккупированной Византии очень редко восставали против завоевателей)».
   Захват Византии латинянами в XIII веке с неизбежностью принес политико-экономические перемены, хотя бы на некоторых ее землях, — ведь империя была разбита на куски. Но чтобы оценивать эти перемены, и вообще выстраивать исторические концепции, надо учитывать всю противоречивость сведений, имеющихся об этом времени. Когда это сделали Э. Лависс и А. Рамбо, Византия предстала вот в каком виде:
   «Кроме крестьян, более или менее прикрепленных к земле, существовали настоящие рабы, состоящие из пленных латинян и восточных славян, подобно тому, как в мусульманских странах работорговля пополнялась латино-греческими пленными, а в латинских странах (например, в Венеции) — восточными или греческими пленниками. Работорговля пополнялась также из-за добровольного перехода в рабство (люди продавали себя за три обола, говорит Киннам) и продажи детей их родителями».
   Также, говоря об императорском дворе, они сообщают, что очевидцы явно не замечали особой разницы между византийцами, монголами и турками:
   «Иногда кажется, что видишь перед собой двор какого-нибудь Тамерлана или Селима Жестокого, а не двор христианского императора».
   Но как бы там ни было, XIII век принес на византийские земли определенные перемены. Для нас тут прежде всего важно, что эти перемены (начиная еще с XII века) стимулировали развитие искусства:
   «Период спокойствия позволил знатным сеньорам развлекаться турнирами и охотой. Стены их дворцов украшали прекрасные фрески, которые, к сожалению, в большинстве своем не дожили до сегодняшнего дня».
   Напомним читателю, что Иерусалимское королевство существовало 100 лет, Константинополем латиняне владели 57 лет (с 1204 до 1261), на Балканах и островах греческого архипелага продержались четверть тысячелетия, — ровно столько, сколько «татаро-монголы» в России. Так что на занятия искусством время было:
   «Примечательно, что крестоносцы, прибывшие в Святую Землю, стали заказывать предметы искусства, не походившие на те, к которым они привыкли на родине. Перемены вкуса были, видимо, вызваны новым окружением, в которое они попали, и той особой ролью, которую это искусство должно было играть. В результате возникла богатая и многонациональная социально-религиозная художественная среда, созданная художниками и меценатами из разных стран»