Костин Сергей. Подопечный

   — А у меня совершенно другая реакция. Посмотрите на меня, — Зинаида откинула с головы капюшон и оголила руки.
   О, Господи! Вся ее кожа сморщилась, лицо покрылось трещинами морщин, а глаза… глаза превратились в вечно плачущие источники столетней старухи.
   — Я очень некрасива?
   Мустафа подошел к ней вплотную, заглянул в лицо, взял за шершавую ладонь.
   — Не плачь. Скоро все это кончиться. Хотя выглядишь ты для своих лет достаточно бледной.
   — Без паники. Если нам повезет и мы выйдем из города, уверен, что все вернется на прежние круги, — а вот в этом-то я уверен и не был. Но надежда, есть надежда.
   Каменные плиты кончились и мы как то сразу оказались в самом городе.
   — Ничего не понимаю, — ангел растерянно оглядывался по сторона?.
   Я находился в аналогичном расположении духа. Хоть мне и не доводилось много путешествовать, но я точно знал, на свете никогда не существовало подобного города.
   Дома, казалось, только что выкрашены. От некоторых еще несло свежей краской. Беленькие, симпатичные, уютные улочки радовали глаз красочными вывесками, приглашающими заглянуть то туда, то сюда. В раскрытых окнах первых этажей громоздились полки со всевозможными продуктами. Начиная от экзотических и заканчивая самыми повседневными. Беленькие занавески на окнах, внутри уютные комнатки, с мебелью и коврами. Фонтаны разбрызгивающие ослепительно чистую воду. Брусчатая мостовая, ажурные мостики через тихие каналы. И везде, во всех домах открытые нараспашку двери. Заходите гости, милости просим.
   — Я сплю?
   Ангел протянул руку, собираясь взять большое красное яблоко. Я остановил его.
   — Может быть это и сон, но слишком реален. Я советую ничего не трогать и никуда не заходить.
   — Это почему?— возмутился хранитель, — Ты только посмотри, какая роскошь кругом. Давай! Идемте внутрь. Перекусим, вздремнем пару часиков. А потом уже и поищем наше Сердце.
   — А в самом деле, почему бы и нет, — Зинаида превратилась в самую настоящую старуху. Сгорбленную, беззубую. Смотреть на нее без слез я уже не мог.
   — Не советую вам ребята делать опрометчивые шаги, — может быть я и согласился на предложение Мустафы, но меня до сих пор так и не покинуло чувство посторонних глаз, — Подумайте сами. Город в котором есть все, что душа пожелает. Нет только людей. Ни одного. Это не странно?
   — Да брось ты, Василий! Обыкновенный автоматизированный город со всеми удобствами. Кругом сплошная электроника. Вот и все ответы.
   — А ты никогда не задумывался, почему мы вооружены только холодным оружием? У нас имелись все возможности прихватить из подземной лаборатории парочку бластеров или что-нибудь в этом роде. Поинтересуйся у Зинаиды. И кстати, посмотри на нее повнимательней, радужный город не слишком рад встречи с ней.
   Зинаида что-то прошамкала, и ни я не Мустафа ничего не разобрали. Пришлось коротко объяснить мне.
   — Когда ты еще находился в оболочке ангела, как можно было тебя убить?
   — Да никак, в отличии от сегодняшнего дня, будь он неладен. Ну разве что сильным направленным излучением. Но это только теория.
   — Здесь почти тоже самое. Теоретически можно пользоваться огнестрельным оружием, но на практике ничего не выходит. Только холодная сталь. Но, собственно, к делу это не относиться. Мы говорим о городе — приманке. Не зря же его назвали Прорвой. Каким-то образом он приманивает и что-то, или кто-то неизвестный нам уничтожает все живое. Отведи Зинаиду на середину улицы, а я проведу небольшой опыт.
   Подойдя к ближайшему дому, я кончиком меча прикоснулся к стене.
   Стена элегантно втянулась, старательно избегая острия.
   — Видел?
   Мустафа осторожно приблизился и повторил эксперимент со старательностью школьника. Стена отреагировала совершенно другим образом.
   Чуть в стороне от меча Мустафы вырос белый, окрашенный отросток и с силой толкнул последнего в грудь.
   Ангел вскрикнул и быстренько на карачках отполз от живой стенки. Я, естественно, последовал за ним.
   — Ну ничего себе! Снова влипли.
   А с городом происходило нечто странное.
   Окружающие нас дома вздрогнули, сдвинулись с насиженных мест и стали медленно приближаться к нам.
   — Мама! — только и сумел прошептать Мустафа.
   Переворачивались навзничь лотки с едой, опрокидывались ящики с фруктами. Упав на землю они, словно живые двигались на нас, чуть впереди массивных стен.
   — Надо рвать когти, — Мустафа взвалил ничего не соображающую и уже не стоящую на ногах Зинаиду и заметался в поисках свободного прохода. Но везде натыкался на стены.
   Они дышали, ходили волнами, изгибались самым невероятным образом.
   Ангел опустил девушку и посмотрел мне в глаза.
   — Может попытаться через сами дома. Выскочим на крышу и смоемся?
   — Нет. Посмотри, весь город пришел в движение. Мы — жертва. А он — охотник.
   Мустафа грязно выругался и, сжав меч, бросился к домам. Но похоже, что здания давно овладели способом и нападения, и обороны. Стены ловко избегали стали, а вырастающие то тут, то там отростки спихивали озлобленного ангела в центр образовавшегося круга.
   — Это все не то, Мустафа. Должно быть что-то, что остановит город.
   — Вот ты и думай, а я перед тем, как быть скушанным какой-нибудь сосисочной попробую подраться.
   — Я кажется нашел.
   Взгляд уперся в Зинаиду. Она сидела на мостовой, пуская слюни и выплевывая последние гнилые зубы.
   Почему именно она? Не тронули ни меня ни ангела. Только ее. Значит она чем-то не угодила.
   Я подскочил к девушке и с силой затряс ее за плечи.
   — Зинаида! Зинка, очнись.
   На какое то мгновение мне показалось, что глаза ее приобрели осмысленное выражение, но и это ощущение вскоре пропало. Голова ее упала на бок и она захихикала, обнажив беззубые десна.
   — Мус, нужна твоя помощь. Да оторвись ты от этих долбанных стен. Слушай внимательно. У тебя должно получиться. Ты был когда –то ангелом. Так? И мог проходить через любые предметы. В том числе и живые. Так или Не так?
   — Ну так, — Мустафа, тяжело дыша, соображал, что от него требуется.
   — При слиянии с живым существом, ты мог действовать на него.
   — Ну… Тяжело, но можно. А что?
   — Сейчас попробуешь. Ты должен войти в Зинаиду и слиться с ней. Найти в ее мозгах нечто такое, чего боится город.
   — Да, но сейчас-то я человек?! Как…
   — Не знаю… Нет времени… Это последний шанс. Через несколько минут город поглотит нас. И тебя в том числе, если не будешь таким упрямым. Давай, Мустафа. Хоть попробуй.
   Я взглянул на ангела таким умоляющим взглядом, что он сдался.
   — Да согласен я, согласен. Но как мне выйти из тела? Как… слиться с Зинкой?
   — Попробуй просто поцеловать ее. Ведь она тебе, кажется, когда-то нравилась?
   Мда. Будь я на месте Мустафы, то без проволочек врезал бы мне по морде. Целовать сморщенную, ничего не соображающую старуху, со слюнявыми губами — это мог предложить только настоящий враг.
   — Ты что, сбрендил?
   Я развел руками, показывая, что у меня другого плана не имеется.
   Ангел чуть не плакал. Он обхватил голову старухи обоими руками, закрыл глаза и…
   — Мустафа, еще одно условие. .
   — Ну что ты от меня хочешь? — парню было явно не по себе. Кажется, его скоро вырвет. Но я ничем не мог помочь ни ему, ни Зинаиде, ни самому себе.
   — Ты должен сделать это с любовью в сердце. Может быть я говорю чушь, но мне кажется, что так будет правильнее. Ты просто вспомни, какой была она в первую ночь в лесу.
   Я замолчал, предоставив Мустафе полную свободу действий.
   А город между тем подползал все ближе и ближе. Самые настырные мелкие вещи нетерпеливо дергали меня за подол плаща, покусывая его неизвестно откуда появляющимися зубками. Я с ужасом представил, какие челюсти у домов.
   Мустафа несколько секунд сидел неподвижно, обречено свесив голову, затем, я не знаю, что с ним произошло, лицо осветилось счастьем. Нежно разглядывая сморщенное лицо, он прильнул губами к потрескавшимся сухим губам Зинаиды и замер, в этом самом прекрасном и столь же необычном поцелуе на свете.
   Докторская колбаса, больше похожая на "собачью радость", чуть не повизгивая от радости, жадно отхватила кусок походной сумки и с ужасным чавканьем проглотила приличный кусок.
   — На, подавись, скотина.
   Я швырнул к подножию ближайшей стены остатки сумки, плащ, ненужные ножны и всю ту мелочь, которая болтается в карманах путешественников, в надежде, что они сослужат когда-нибудь службу. Время пришло.
   На вещи бросились все окружающие нас предметы. И кажется завязалась потасовка из-за обладания запасной пары моих носков. Тех, не стираных. Дома же неторопливо продолжали сжимать круг. Маленькие домики, попыхтев и получив от больших пару-другую хороших трещин в стенах, прятались за спинами более старших товарищей. Все как в курятнике. Оттолкни ближнего, слопай внизу стоящего.
   Что-то слишком долго Мустафа телиться. За это время можно раз десять обшарить чужие мозги, вывернуть их наизнанку и даже узнать, болел ли подопытный в детстве свинкой.
   Я потянул ангела за одежду, пытаясь привести его в исходное положение. Тело хранителя подалось слишком легко, с наисчастливейшим лицом, стеклянными глазами Мустафа шлепнулся на камни.
   — Да вы что, сговорились? — я чуть не плакал. Зинаида состарилась, Мустафа как наркоман валяется. А я тут один, в свежем уме и чистой памяти должен смотреть, как меня кушают? Ни хрена!
   Схватив Мустафу за грудки я влепил ему пару хороших пощечин.
   Рожа ангела порозовела, он затряс головой и, наконец-то, пришел в себя.
   Не глядя на меня он бросил: — Неси Зинку— и двинулся прямиком на белую стену.
   Или свихнулся, или… тоже свихнулся. Иного не дано. Но послушаемся ангела, раз самому в голову не приходит ничего путного.
   Зинаида оказалась легка, словно пушинка. Сплошные кости. И безусловно мертва. Черт. Будем надеяться, что Мустафе удалось что-то выкачать их Зинаиды. Жаль девчонку, но ничего не поделаешь.
   А ангел, откидывая ногами настырные вещи приблизился к дому с колоннами, встал перед ним и странно затряс руками. Мелко, мелко так. А я еще сомневался в его вменяемости.
   Но странное дело. Дом, только что пытавшийся затащить Мустафу выросшими из стен отростками в парадную пасть, замер. Я хочу сказать. что он попросту застыл, как каменный. Собственно, таким он и был.
   Чуть слышных треск прошелся по всему зданию и… оно рассыпалось мелкой крошкой перед ногами великого (я должен поправиться — "Великого") ангела.
   От поднятой пыли на меня нашел кашель, и я потерял несколько драгоценных секунд. Нет, со мной ничего не случилось. Просто я не успел лицезреть, как хранитель расправляется с очередным домом. Последнего постигла такая же участь.
   А дальше было все совсем неинтересно. Мустафа, как добрый волшебник шел через город, тряс ручищами и работал под экскаватор. Я плелся за ним и тащил на себе безжизненное тело Зинаиды.
   — Это не то, что мы ищем? — я врезался в спину остановившегося ангела и взглянул на заинтересовавшую его картину.
   Батюшки. Прав оказался ангел. Так вот откуда берутся красные облака.
   В самом центре прожорливого города находилось большое озеро. Вода красного цвета была недвижима. Словно огромное зеркало, озеро отражало солнечные лучи и окрашивало проплывающие над ним облака.
   — Это кровь, — без эмоций констатировал Мустафа, — Они ее собирают. Зачем, не знаю.
   — Да, да, — понимающе закачал я головой, — Собирают.
   Я что-то стал волноваться за друга. Каждый раз он меняется совершенно непостижимым образом. То рохля, то герой. Или у них у ангелов доля такая. Дурная.
   — Идем, — ишь ты! Ни тебе пожалуйста, ни будьте любезны. Выберемся, я напомню. Хотя нет, не стоит. В его сегодняшнем состоянии лучше не напоминать, как я ему по роже нашлепал.
   И послушно заковылял следом.
   Наше движение по городу больше всего напоминало работу лесорубов в лесу. За спинами оставалась широкая просека из погубленных деревьев. Свободное место никто не занимал, даже наоборот. Дома стремились отползти как можно дальше от злополучного места. Но и там их настигала карающая десница ангела. Интересно, чем же все-таки их достал Мустафа?
   Примерно часа через два мы вышли из города. Вслушайтесь в эти золотые слова! Мы вышли из Прорвы! Из населенного пункта, из которого никто, никогда не выходил.
   Звучит государственный гимн. Плакальщицы оплакивают безвременно почившую жилищную программу. Эх, побольше бы нам таких прорабов!
   Я сбросил Зинаиду, и рухнул на траву. Зеленую. Мягкую.
   Мустафа, словно вперед смотрящий, стоял с ладонью у бровей и грозно посматривал на только что разрушенный город.
   — Потомки тебя не забудут, — мрачно пошутил я, вытряхивая из карманов строительный мусор, — Надо Зинаиду похоронить. Как подобает. С крестом и холмиком. Или как у вас на небе хоронят?
   — Она не мертва.
   Нет, вы только послушайте! Я три часа пер на себе бездыханное тело…
   — Как не мертва?— что-то до меня долго мысли доходят.
   — Она в глубоком старческом трансе.
   — Старческом?
   — Совершенно верно, — Мустафа аккуратно разложил на траве совсем сморщившееся тело. Я с немалой долей сомнения наблюдал за действиями хранителя.
   Зинаида не то что не подавала признаков жизни. Она вообще-то была похожа на мумию из одного классного фильма. Такие не оживают. Или у Мустафы поехала крыша.
   — Ты должен ее поцеловать.
   Это он мне.
   — Что я должен?— мне показалось, что я не совсем расслышал.
   — Поцеловать. В губы. С любовью в сердце. Она этого хотела.
   Скажу честно, я был в смущении. Конечно, я прекрасно понимаю, что смерть близкого друга, тем более некогда красивой девушки может повлечь за собой необратимые изменения в психике, но не настолько же серьезные.
   Я решил быть осторожным.
   — Не могу этого сделать, — вот так, твердо и бесповоротно.
   — Почему? — Мустафа двинулся на меня и я понял, что сейчас случиться непоправимое.
   — Мустафа. Успокойся и послушай. Она мертва. И ее не вернуть. Город убил Зинаиду. Ну хо-ро-шо! — я освободился от прилипчивых рук Мустафы, — Если ты так хочешь, то поцелую. Но мне надо подготовиться.
   Может треснуть свихнувшегося ангела по башке, и делу конец? Нет. Вовек не забудет. Вот история…
   Я принюхался. От трупа жутко несло. Город постарался на славу, обрушив на Зинаиду поток времени. Она мертва, а мне приходиться страдать. Но надо. Надо…
   Опустившись на колени, я приготовился, стиснув зубы чтобы выполнить долг перед погибшей девушкой, но меня чуть не стошнило.
   — Не буду. Хоть убей, не смогу. Она же на глазах разваливается.
   Сказал и заткнулся. Мустафа нависал надо мной с поднятым мечом.
   — Убью, как собаку! Целуй, сука!
   Во, блин, извращенец. А ведь не шутит, паскуда. Смахнет головку на сыру землю и даже слезу не пустит. О чем только у них там отдел кадров думает? Всяких психопатов ангелами принимают.
   — Целуй! — твердо повторил Мустафа, — С любовью в сердце.
   Я вздохнул, закрыл глаза и остервенело втиснулся губами в самую слякоть прогнивающего мяса.
   … Руки нежно обвились вокруг моего тела, невесть откуда взявшийся язык шаловливо протиснулся в рот и стал вытворять невообразимое… Запах свежих фиалок шибанул по мозгам и сладкая истома разлилась по всему телу. Так горячо меня не целовал никто.
   Я приоткрыл глаза, все еще не веря в случившееся. Но… чудо есть чудо.
   Зинаида, живая и здоровая, томно прикрыв глаза (тоже живые и здоровые) целовала меня в засос.
   Я парень не избалованный женским вниманием, а потому, раз такое случилось, принялся с особым усердием выполнять поставленную Мустафой задачу.
   — Ну все, хорош уже! — ангел почти силком стащил меня с улыбающейся Зинки и отпихнул подальше от нее, — Ишь, присосался…
   На всякий случай поплевав по сторонам, мало ли какая гадость осталась, я уставился на Зинаиду, которую в это время заботливо обхаживал Мустафа. То под голову свернутый плащ подложит, то локон выбившийся поправит, то руку покачает. Я ж говорю — свихнутый он.
   — Ну что уставился? — хранитель злобно зыркнул на меня, — Девок не видел? Ступай за дровами. Ей согреться надо.
   Вот времена пошли. Какой-то шизик-ангел приказывает Великому Страннику. Согреться ей, видишь ли, надо. Я так считаю, ежели от старости не померла, от холода и подавно не окочуриться. Но возражать не стал. Мустафа сейчас не в себе. Пришибить может.
   Набрав сухостоя, я развел костерок и, больше не обращая внимания на местный лазарет, завалился спать. А все-таки чертовка здорово умеет это дело. Где только набралась?
   Разбудил меня не соловьиный звон и не первый луч света. Мустафа. Он вышел на опушку леса, повернувшись лицом в сторону Прорвы, пел. Причем громко и безобразно, аккомпанируя ладонями.
   -… А поезд мчит меня в сибирские морозы. Там, там. Я не забуду тебя, ни— ко-гда-а…
 
   Мы шли по редкому березовому лесу. Вернее шли я и Зинаида. Мустафа плелся позади, то и дело спотыкаясь. У парня теперь новое хобби. Ангел, поглядывая в небо, шевелил губами и что-то строчил в записной книжке. Понятное дело, что стишки. Ненавижу рифмоплетов.
   Зинаида старательно заглядывала мне в глаза, а я с таким же усердием их отводил. Девчонка совсем сошла с ума. Я не осуждаю ее. Посидите несколько веков среди микросхем и проводов, вам тоже захочется ухлестывать за всеми встречающимися женщинами.
   — Я что-то сделала не так? — еще спрашивает, шалунья.
   — Все нормально, Зин.
   — Тогда почему ты со мной не разговариваешь? — делать мне больше нечего.
   — Вот сейчас я с тобой разговариваю.
   — Тебе не понравилось, как я целуюсь? Но со мной это в первый раз, — во второй, детка. Тебя придурок, который сзади в твою честь сонеты сочиняет, распечатал.
   — Это необходимо было сделать для дела.
   — Значит ты меня не любишь?
   В этом месте я позволю себе небольшое лирическое отступление.
   Ну почему, почему все существа женского пола считают, что если я побыл с ними наедине пару минут, то обязан их любить. Я не имею ввиду деревенских коров. Они хоть ничего не просят. Возьмите, например, Клавку! Ведь через ее любовь чуть не погиб. Теперь еще эта лезет. Мало ей Мустафы. Лепила, старалась, черты выводила. А потом в одну минуту бросила и ко мне перебежала. Вывод один. Да простят меня те, кто в это не верят. Все бабы сволочи. Эх, нет порядка в мире.
   Конец лирического отступления.
   — Послушай, крошка! Нет, нет, оставь мою ладонь в покое. Давай ка мы поступим так. Я для тебя прежде всего Странник. Хозяин, которому ты должна подчиняться. Верно? А раз верно, тогда делай, что скажу. Держись от меня со своими приставаниями подальше. Не могу я испытывать к тебе чувств. Ведь знаешь, что Любаву хочу найти. А ты… Мустафу лучше обрабатывай, договорились.
   Не могу я смотреть, когда баба плачет. Но правда никому не вредила.
   — Да дурак твой Мустафа, — выдавила Зинаида между всхлипываниями.
   — Дурак, не дурак, а ежели бы не он, то и в живых тебя не было.
   -…?
   — Ты знаешь, какой это герой? Не знаешь. Глыба, а не человек. Ты когда в беспамятстве лежала, то он…
   Далее я развернуто, по заранее намеченному плану поведал раскрывшей рот Зинаиде, такое про Мустафу, что через пару минут сам премного зауважал ангела. А уж о слабом девичьем сердце говорить не приходилось. Зинка растаяла, утерла сопли и слезы и помчалась к Мустафе полюбопытствовать о поэзии.
   Следующие два дня прошли без всяких приключений.
   Собственно то и прошедшие события трудно назвать приключениями. В это слово я вкладываю другой, более широкий смысл. Встреча с непобедимым врагом, непроходимые горы, незнакомая красотка. А так… Обычная жизнь Странника.
   Эти два дня я провел в гордом одиночестве. Мустафа и Зинаида плелись далеко позади и, похоже, к ним снова пришла взаимная привязанность. Ангел читал девушке стихи и пел песни, Зина втирала ему уши всякой компьютерной чепухой. Даже по ночам, когда они стыдливо располагались в сторонке, сквозь сон я слышал монотонное — бу-бу-бу. Можно подумать, что лучшего занятия они не могли передумать. Кто знает? Может быть на небесах нет как таковой плотской любви, а компьютерные дива просто не знают о ее прелестях.
   Я не обижался и не старался как-то повлиять на парочку. В природе каждый двигается по своему пути.
   К концу третьего дня, спрятанная между холмов, показалась деревушка. Не видя и не чувствуя какой-либо опасности, я не стал предупреждать друзей. Подожду их на подходах к данному населенному пункту. Там и перекусим. А если повезет, то и поспим.
   Я ждал их два часа. Бес толку. Потом психанул и отправился обратно. Надрать мерзавцам уши. Обшарив близлежащую местность, я понял, что найти мне их не удастся. Два варианта. Или милуются где-то рядом. Или их уже съели.
   Первое я отбросил сразу. Заниматься любовью столько времени? Не знаю. У нас в деревне на это уходило от силы две минуты, и то, если с уважением и ухаживаниями. Второй вариант мне приглянулся больше. Съели, так съели. С косточками и одеждой. Дел то. Зато теперь никто не станет по среди ночи будить меня песнями.
   Но шутки, шутками, а я стал серьезно волноваться. Еще через час я нашел место, которое мне многое рассказало.
   Благодаря тщательному анализу полученной информации в виде поломанных веток, разбросанных вещей и такой мелочи, как наличие нескольких трупов оборотней-деревенских-обыкновенных (в справочнике" Одо"), я нарисовал для себя следующую картину.
   Мустафа и Зинаида шли себе спокойненько от полянки к полянке, изредка останавливались и целовались. Нет, не так! Останавливались очень часто и занимались черт знает чем. Так лучше. В один прекрасный момент со всех сторон налетают Одо и хватают их тепленькими. Думаю, что они даже и не сопротивлялись. А наличие убитых еще не о чем не говорит.
   Я устало опустился на кочку и остервенело сплюнул. Ну надо же так влипнуть! Говорил же, смотрите в оба. Сейчас птички чирикают и солнышко светит, а через секунду кровь льется и головы отлетают. Не-ет! Не слушали. Ухмылялись.
   Ну ладно ангел. Тот кроме ульев своих в жизни ничего не видел. А Зинаида? Всю подноготную вшивой планетки знает, и туда же. Мустафа виноват. Девке голову стишками дермовенькими забил.
   Ругаться можно было бесконечно. Если еще возможно помочь, то необходимо действовать. Быстро и четко.
   Первое! План. Главное в жизни плановое ведение хозяйства. Что за чушь? К черту. И идиоту ясно, что оборотни из той деревни. Полночь еще далека, поэтому есть надежда успеть спасти несчастных. Если их еще не съели.
   Вскочив на ноги, я бросился через кусты прямиком к деревне. Чутье, переданное мне, подсказывало кратчайшую дорогу. Ноги сами обходили стороной опасные кочки и рытвины.
   Быстрее, быстрее, быстрее…
   Деревушка показалась даже скорее, чем я рассчитывал. Увидев ее, мои сомнения обрели реальную основу.
   Шумел праздник. Горели костры. Играла музыка.
   Короткими перебежками, шарахаясь от каждой тени, я двигался от хижины к хижине, приближаясь к центру, откуда доносился основной шум праздника.
   Несколько раз я сталкивался с оборотнями, но они, совершенно пьяные, не обращали на постороннего никакого внимания. Мне даже обидно стало. Неужто я так плохо выгляжу.
   В конце концов я плюнул на маскировку и в наглую забрался на крышу самого близкого к празднику домика. Свесив голову через край, я обвел взглядом кипевшую внизу праздную толпу.
   В центре вытоптанной многочисленными ногами площадки, на огромном кострище стоял котел. В котле толи вода, толи суп готовый. Не разобрать. А рядышком к столбу мои горемычные привязаны. По рукам и ногам. Как новорожденные. Стоят родимые, озираются. Меня, спасителя, дожидаются. Послать бы их всех, да на волю в одиночку. Так нельзя, потомки осудят.
   Лежу. Смотрю дальше.
   Затихла музыка, подбросили дровишек в огонь, светлее стало. Оборотни чинно так местечко лобное освободили, по краям на своих двоих расселись. Ждут. И я жду. Интересно. С кого первого начнут.
   Выпазит на полусогнутых седой старикан. Лет эдак под сто. Бородища до пупа, живот до бороды. И давай вокруг котла, да привязанных спутников моих круги нарезать. Круг пройдет, палкой своей в морду Мустафе — тык. Еще круг — и снова ангелу достается. Зинку не трогают. Понимание у них такое, что ли. Старичок-то вскоре запыхался, остановился и давай молитву талдычить.
   Я то по ихнему слегка разумею, разобрался что к чему. Короче, краткий перевод:
   Старик — "Повелитель Ночи, "принесли мы тебе подношение."
   Старик (сам себе отвечает. Будто за "Повелителя") –"А на кой хрен нужны мне эти два дохлых человечка?"
   Старик — "Мы просим разделить нашу трапезу."
   Ответ — "Жрите сами, волосатые, а у меня дела срочные."
   Старик — "Если не придешь, не обессудь. Сами слопаем, не подавимся.)
   Ответ — "Валяйте братаны. Приятного Вам аппетита."
   За стопроцентную точность не ручаюсь, но смысл передан точно.
   Народ сразу заволновался, вилки да ножики по выхватывал. А старичок, мол, нельзя еще. Час Луны не пробил.
   Все снова чин-чинарем расселись, ждут.
   А я чувствую, скоро час пробьет. И спутников моих вместе с супом захарчуют. А что делать — не знаю. Попробовал в сознании покопаться. Ерунда разная всплывает, словно весной грязь. Как нарывы лечить, да от засухи спасаться. А путного — не идет.
   А оборотни народец нетерпеливый. Кто бочком, кто передком, все норовят поближе передвинуться. Друг с другом болтают, а сами задницами по песку волочатся. Да, думаю, с такими темпами и Луны своей не дождетесь.