Костин Сергей. Подопечный

   Сильные животные грудью врезались в ощетинившиеся пиками ряды врага, смяли, давили его. Богатыри, использовав копья, откинули их в сторону, лихо вытащили мечи и стали рассыпать удары направо и налево. Крики, мольбы о помощи, стоны и хрипы, все смешалось в великой битве.
   Под деревом пробежали первые отступающие. Мы сочли более безопасным перебраться повыше. Да и вид, знаете, гораздо лучше.
   На всем видимом расстоянии до горизонта не утихало сражение. Вернее сказать, резня.
   Долгих полдня мы не слазили с дерева, стараясь не пропустить ни одного мгновения развернувшейся у наших ног военной компании. И все это время Мустафа и Зинаида искоса поглядывали на меня, не решаясь заговорить первыми. А я ничего им не объяснял. Потому что нечего. Я и сам представить не мог. что волшебство произойдет с некоторым смещение по времени. Да еще такой силы.
   Я как предполагал? Доскачут до передовых линий и рассыплются. Словно и не было никогда. А они вон что творят.
   От наступавшей армии отделилось несколько всадников, которые подскакали к дереву и остановились под ним. В целях безопасности я посоветовал ребятам не слазить с дерева до полного выяснения обстоятельств.
   — Сир, ваш приказ выполнен, — один из совершенно одинаковых всадников поднес руку в железной перчатке к шлему, — Армия противника разгромлена. Разрешите отправляться на ранее оставленные рубежи?
   — Ага, — я проглотил комок, застрявший в горле, — Разрешаю.
   Отсалютовав, всадники развернули лошадей и галопом понеслись к основным силам. Армия, наверно я имею право назвать ее своей армией, в едином порыве вскинула руки вверх, прокричала громовое :— "Ура!" — и покатилась к холмам. Темное пятно всадников достигла середины и стала пропадать прямо на глазах. Через несколько минут о недавнем присутствии непобедимой конницы говорило только усеянное поверженными трупами поле.
   — Это было круто, — прошептал Мустафа, вглядываясь вдаль, — Ничего подобного не видел в жизни. Настоящее Ватерлоо. Куликовское поле. Сталинград. Все таки ты, Васильич, не совсем законченный бездарь.
   — А ты сомневался?
   Дальнейшие наши действия не отличались особой человечностью. Мы попросту немного по мародерствовали. Кой чего из одежды убитых, немного еды, оружие. Самое необходимое.
   Двигаясь по глухим тропам, через несколько часов мы достигли города.
   Каким прекрасным показался он в первое мое пришествие, а сейчас? Беспокойно суетящиеся люди, угрюмые солдаты, разгуливающие по улицам. Никакого порядка. И всюду только и разговоров о всадниках дьявола.
   Стараясь как можно меньше светиться, мы зашли в небольшой кабачок, чудом сохранивший свою работоспособность. Полутемный подвальчик с горящими свечами и снующими по полу мышами.
   — Три комплексных обеда, — бросил Мустафа трактирщику, небрежно швырнув на стойку горсть монет. Я поспешил исправить неувязочку.
   — Жрать давай! — ангел бы еще заказал белое вино пятнадцатого года разлива с полей Франции, — И побыстрей.
   Трактирщик быстренько сообразил, что посетители люди уставшие и потому не стоит злоупотреблять их временем. Через секунду на столе стояло три миски с дымящейся, довольно вкусно попахивающей едой и три глиняных кружки с пованивающей бурдой. Мустафа понюхал их содержимое, и мои опасения оказались не напрасными.
   — Ты что, гад буржуйский, нам подсовываешь? — ангел перегнулся через стойку и ухватил трактирщика за ворот. Бедняга задрожал, — Мы там кровь свою проливали, а ты отравой ветеранов поишь.
   Я попинал ногой Мустафу. Мол, парень, не заходи далеко. На нас и так уже обращают внимание.
   Но хранитель не унимался.
   — Ты на эти руки посмотри, буржуйская морда! — Мустафа подсунул под нос часто мигающего трактирщика ладонь, — Трудовые руки. Солдатские. Быстро все самое лучшее, что есть, а не то…
   Мужик умчался сломя голову.
   Мустафа развернулся и гордо оглядел на замолчавших людей.
   — Ты что горло дерешь, — сквозь зубы процедил я, — Приключений мало? Ты о нас подумал? И так в самом осином гнезде.
   — А ведь правильно братишка говорит, –донеслось из дальнего угла, — Совсем за людей не считают.
   — Верно…
   — Молодец, парень…
   Таверна дружно поддержала Мустафу. Вот так с мелочей начинаются все беспорядки.
   Через минуту мы сидели в кругу таких же, как и мы солдат, уплетали за обе щеки еду и запивали весьма приятным винцом.
   И степенно вели разговор.
   — Да! Потрепала нас конница. Как только ноги унесли.
   — Хорошо хоть живы остались…
   — Вовек не забудем…
   Всякое застолье тем хорошо, что после нескольких возлияний внутрь горячительного напитка все окружающие становятся родными и близкими. Если хочешь узнать все самое сокровенное, накопившееся в них, не упусти момента.
   — А что королева? — задал я первый наводящий вопрос. И тут же получил исчерпывающую информацию.
   — Королева в бешенстве.
   — Знамо, что в бешенстве. Так опозориться в глазах мировой общественности, — это Мустафа выделывается. Хорошо, что сидящие за столом порядком набрались и не слишком обращают внимания на заумные слова.
   — Это точно, братишка, — какой то бородатый солдат с двумя нашивками на плече притянул ангела к себе и смачно расцеловал. Началась вторая стадия застолья, — Она ж что нам говорила. Не пропустить в город лазутчиков. Кто ж знал, что такая силища налетит. Я еще удивляюсь, что они на город не подались.
 
   — Тактический маневр, — объяснил ангел, вытирая губы рукавом, — Разведка боем.
   — А где сейчас королева, — я продолжал выведывать дислокацию противника.
   — Знамо где, во дворце своем заперлась. Туда сейчас столько охраны понагнали, жуть. Отборные войска. Боится, стало быть. А нас бросила. Как хотите выкручивайтесь, говорит.
   — А вот у нас.., — начал было Мустафа, но я силой придавил его ногу. Если пьяного хранителя вовремя не остановить, он такого наболтает. Про мировую революцию и цепи всего пролетариата в союзе с солдатами и матросами.
   Пора сматываться. Если наша компания дойдет до третьей стадии, когда за столом начинают петь, то мы провалимся. Мустафу не сдержать. Песни у него конечно хорошие, но не подходящие для этого мира.
   Сграбастав одной рукой осоловевшую Зинку, которая все это время скромно молчала, потребляя спиртное в неимоверных количествах, второй — Мустафу, порывающегося выпить на брудершафт со всеми подряд, я двинулся к выходу.
   Дверной просвет заслонила широкая тень и строгий голос спросил:
   — Из какого полка, мерзавцы?
   Я остановился, как вкопанный, Мустафа, икнув, уперся мне в спину лбом, следом притулилась Зинаида.
   — Отвечать, стервецы! — тень вышла на свет, и я разглядел золоченые бляхи на плечах. Следом за настоящим полковником ввалилось несколько рослых солдат.
   Недолго думая, я решил наколдовать на них слепоту, но кроме названий обширного класса горячительных напитков на ум ничего не приходило. Тогда я скоро переменил тактику и отправился от обратного. Методом золотого связующего.
   Колдовство, заклинание, алхимия, пробирки, бочки, сок, вино, брага… Тьфу ты. Опьяненный мозг вновь возвращался к отправной точке, явно не желая сотрудничать с трезвыми участками коры головного мозга.
   У офицера терпение лопнуло, и он схватил меня за грудки. Приподнял, тряхнул, отхлестал по болтающейся во все стороны роже.
   — Нажрались во время военной компании? Под трибунал пойдете. На виселицу. А это что такое? — палец командира уткнулся в Зинку. Та нежно улыбнулась, упала щекой на спину ангела и задремала, — Я вас спрашиваю?
   — А это дочь полка, — Мустафа выглянул из-за плеча, окинул полковника мутными глазами и снова спрятался.
   — В кутузку, мерзавцев. Всех. Будут сопротивляться, разрешаю применить физическую силу. Утром разберемся, что за птицы.
   Птица за моей спиной хотел что-то сказать, но на полуслове заснул. А я и не думал возмущаться. В данное время не стоит шляться по городу. Лучше провести время в местной тюрьме. По крайней мере хоть какое-то время мы будем находиться в безопасности. В относительной. Нам вообще-то в последнее время на кутузки дико везет. Я вот что заметил. Как тюрьма, так переворот в событиях. Так что нам просто нужно стремиться при каждом удобном случае попадать в местные исправительные отделения.
   Тюрьма, или попросту большой сарай с маленькими, в решетках, окнами и тяжелыми дубовыми дверями, оказался не так уж плох. Толстые тюки спрессованного сена заменяли и кровать и подушки. Контингент самый разнообразный. Дезертиры, доказывающие всем, что произошла ошибка, а они героически сражались на поле боя. Воры разных мастей, от наперсников до убийц. Проститутки, проворовавшиеся торговки и торговцы. Во общем люди интересных профессий, появившихся на заре начала развития цивилизаций.
   Как заявил на несколько минут пришедший в себя Мустафа:
   — Революционеры еще не родились.
   Бессовестно согнав с насиженных мест нескольких правонарушителей, я уложил ребят отдохнуть.
   За последнее время я так часто оказывался в различного вида застенках, что стал совершенно равнодушно воспринимать сопутствующие неудобства. Не главное это все. Вопрос в другом. Как пробраться во дворец, стянуть цветы, убраться из города не наделав шума? Задача.
   Я попробовал раскрыть потаенные уголки сознания Странника, но в ответ получил только тяжелые пульсирующие удары в висках. Наверно мне никогда не понять, как действуют законы, по которым живет Странник. Меня одолевала мысль, что не хватает какой-то малости, чтобы полностью обуздать и приручить скрывающуюся во мне силу. Иногда я просто селезенкой чувствовал, вот она, возьми голыми руками. Но как только я протягивал эти руки, невидимая мощь ускользала от меня. Смеясь и издеваясь. Почему? На этот вопрос могли ответить только сами истинные Странники, а не я, заблудший из чужих миров скиталец.
   Сон навалился незаметно. Словно ласковая ладонь прикрыла тяжелые веки, погладила по голове, заставляя тяжелые мысли успокоиться. Странным был этот сон.
   Бушующее моря огня, раскаленные до красна камни, осыпающее пылающими шарами небо. Темные тени ждут меня.
   Я падаю, обжигая кожу рук, крича от нестерпимой боли. Меня тут же подхватывают молчаливые силуэты и тащат к огромному, бушующему раскаленной лавой яме. Я пытаюсь освободиться от цепких рук. Но все тщетно.
   Тени монотонно раскачивают, затем швыряют в горнило ада. Еще не долетев, оно вспыхивает огнем. Кожа лопается, обнажая живое мясо, глаза перестают видеть, тело чувствовать.
   Раскаленная жидкость, получив добычу, быстро засасывает меня в глубину безудержного пожара. И нет возврата. Я задыхаюсь, захлебываюсь и погружаюсь на дно огня.
   И там, в переплетении боли и страха я получаю долгожданное облегчение.
   Тяжелая капля воды, соскользнула со лба, упала на скулу проделала влажный след на щеке.
   Кажется, я очнулся.
   На до мной сидела Зинаида, рядом, свесив на колени голову, дремал Мустафа.
   Девушка сняла с моего лба мокрую тряпку, намочила в кувшине, отжала и положила на место, принося холодное облегчение разгоряченному телу.
   — Мус, он очнулся.
   Ангел вздрогнул, растопырил глаза, дошел до сказанного и окончательно проснулся.
   — Ну и напугал ты нас, подопечный. Думали, что кранты тебе пришли. Мы то с похмелья проснулись, ни в жизнь больше пить не стану, глядим, а ты валяешься на полу. Горячий, словно кирпич из камина. Кожа пузыриться, волосы сами по себе опаливаются. Перепугались не на шутку.
   Ангел аккуратно поправил под моей головой кусок соломы и продолжил, внимательно осматривая тело:
   — Ты три дня без памяти провалялся. Толи помрешь, толи нет? Тут уже за нами приходили какие-то. Посмотрели на тебя, рукой махнули и ушли. Сказали, если поправишься, то счастливчик. Голову отрубят, и все.
   Я попытался улыбнуться, но из этого ничего путного не вышло. Губы превратились в сплошную, не растягивающуюся корку.
   — Вот я про чего говорю, — хранитель набрал в ладонь воды и осторожно полил на губы. Влага медленно стекла сквозь полураскрытый рот, — Ты сейчас больше похож на рождественскую индюшку. Только яблок не хватает. Эх, сейчас бы эту индюшку, да сюда.
   Голос Мустафы исчезал, проваливался в темноту, пока спокойная, прохладная ночь полностью не окутала меня.
   Провалялся я довольно долго. Иногда приходил в себя, немного пил и снова забывался. Сны ко мне больше не приходили. Ровное, не тревоженное спокойствие.
   По словам Мустафы, встал на ноги я ровно через неделю. Заботливая Зинаида раздобыла где-то тупую бритву и на сухую, терпеливо выслушивая мои ругательства, соскоблила с подбородка отросшую щетину.
   — Вот теперь ты хороший мальчик, — довольно оглядывая окровавленное, исполосованное, но относительно чистое лицо, проговорила она, — Хоть на свадьбу.
   — Или на плаху, –подшутил ей ангел. Веселые у меня друзья, нечего сказать.
   Народу в тюрьме убыло. За то время, пока я находился в спячке кого-то отпустили, кого-то отправили на исправительные работы. А некоторых попросту лишили жизни. С законом шутки плохи во всех мирах и государствах.
   О нас не забывали. Раз в день к нам подходили, как бы их обозвать, проверяющие, интересовались сколько мне осталось на этом свете. Потом сообразив, что я выкарабкался, интерес ко мне, как к потенциальному мертвецу исчез. Остался только чисто профессиональный. Когда парня можно вести на эшафот?
   Так что скучными проведенные в городской тюрьме дни не назовешь.
   И в один прекрасный день, когда я свободно, а главное самостоятельно, передвигался по помещению, за нами пришли.
   — Эй, вы, трое! Следуйте за нами.
   — А позвольте спросить, куда? — поинтересовался Мустафа, но вразумительного ответа не получил.
   По дороге ангел поведал, что обычно всех дезертиров ведут сначала в местное отделение военного трибунала. Разбираются, что да как. А потом уже в зависимости от тяжести вины выносят приговор. Или мешок на шею и в воду, или петлю на шею и на дерево. Можно подумать, большая разница.
   — А самое обидное, — говорил ангел, — Что никого не волнует, в самом деле ты дезертир или просто пьяный солдат, не вовремя попавшийся под руку городского караула.
   — Выкрутимся, — небрежно отмахнулся я.
   В самом то деле. Сколько раз казнили нас, вешали и рубили головы. Но всегда случалось что-нибудь, спасающее нам жизнь. Я надеялся, что и на этот раз все обойдется благополучно.
   Городской военный трибунал представлял собой сидящих за просторным столом вояк всех мастей, званий и возраста.
   Нас выстроили перед ними. Руки, естественно, связаны, в спину тычутся острые мечи. На всякий случай.
   — На сегодня последнее дело?— седой солдат, по виду аж генерал, раскрыл толстую книгу и, приткнув ее поближе к глазам, зачитал :— Военнослужащие обязательной срочной службы второго месяца демобилизации. Количество — три. Звание — рядовые. Заслуги перед отечеством — никаких. Что скажет обвинение?
   Обвинителем оказался молоденький человек с трясущимися от волнения руками.
   — Побег с поля боя. Предательство города — отца. Подрывная работа против империи Ее Величества. Гнусные замыслы свержения существующего порядка. Торговля оружием и… Тут еще пятьдесят восемь пунктов. Зачитывать все?
   — Не надо. Знаем. Последний, и закругляйся.
   — Так. Последний… Вот. Распространение среди честных жителей города непотребных картинок.
   Ангел не сдержался и сквозь зубы выругался. Что-то про желторотого засранца.
   — Что скажет защита?
   Толстяк, оторванный от такого важного дела, как разглядывание собственных ногтей, поднялся с недовольным видом:
   — Защита снимает защиту, так как у защиты нет ничего для защиты, — и снова плюх на место.
   — Произвол, — тихо, но четко выговорила Зинаида. Я снова не успел остановить ее, — Где доказательства? Где факты? Требуем настоящего адвоката.
   — Так, запишите в обвинительное постановление пункт об личном оскорблении состава военного трибунала.
   Записали.
   — Прокурор! Какие поступят предложения?
   С места поднялся тощий, в палец человек, с бегающими глазами и трясущимися пальцами.
   — Согласно закону военного времени и высоко благородному повелению Ее Величества по совокупности совершенных деяний предлагаю назначить подсудимым высшею меру наказания.
   Пока судьи совещались, ко мне обратился Мустафа:
   — Васильич, если на этот раз я не выкручусь, с твоей или без помощи, передай шефу о том, что я погиб геройской смертью, до конца выполняя поставленную передо мной задачу.
   Я пообещал.
   Совещание закончилось и генерал огласил:
   — Военный трибунал Ее величества и всего королевства приговаривает виновных к высшей мере наказания.
   Вопрос — падать, или не падать духом?
   — Но, — мы встрепенулись, — Принимая во внимание, что обвиняемые во время следствия вели себя прилично, заменить высшую меру ингрумуляцией.
   Защитник, чуть не опрокинув стол, радостно вскочил и принялся, щерясь во всю пасть, жать нам руки.
   — Отлично! Просто отлично! Не забудьте, это моя заслуга. С вас по двести монет с каждого.
   Чуть повеселевший Мустафа, для которого на горизонте замаячила призрачная свобода, старательно пожал потную руку защитника и поинтересовался:
   — А что за штука такая — ингрумуляция. Ссылка или каторжные работы.
   — Да нет, — отмахнулся защитник, — Все гораздо проще. Сначала отрубят руки, потом ноги, и только после этого голову. Поразительный успех. Так как насчет двухсот монет?
   — А раков в одно место не хочешь? — ангел брезгливо вытер ладонь о камзол, — нашел успех. Какая разница, вышка или муляция.
   — Ингрумуляция, молодой человек, — поправил защитник, — В первом случае вас убили бы сразу, а так еше немного поживете.
   Мы послали его все вместе. Конечно, далеко. Как только могли. Жаль, что парень обиделся.
   — Приговор привести в исполнении немедленно, на этом же месте.
   Я не успел даже ничего сообразить. Надеялся, что есть в запасе хоть час. Во всем цивилизованном мире принято приводить приговор под утро. Не считая апелляций. Но так быстро?!
   Несколько сильных, выверенных ударов по ногам поставили меня колени. Еще серия ударов по шее, и голова опущена вниз. Шея оголена, воротник оттянут на лопатки. Делай свое дело, палач.
   Накаркал. Вбежало сразу трое. Долго не раздумывая выхватили тесаки.
   — Давайте, ребятки, — подбодрил их прокурор, — Поздно уже.
   Короткий замах, воздух застопорен в легких и…
   — Клавку, мы знаем Клавку вашу. По отцу не знаю как. Королеву. Величество. Клавочку.., — Мустафа сломался. Презренный мужчина. Не выдержал героической смерти от руки палача. Позор предателям! (Между нами говоря, у меня самого возникла подобная мысль, но ангел успел быстрее реализовать ее.)
   Возникло легкое замешательство. Некоторые из членов военного трибунала требовали не прекращать казни, ссылаясь на то, что простые солдаты не могут лично знать королеву. Но подавляющее большинство требовало известить Ее величество о произошедшем инценденте.
   И как всегда в подобных случаях Клавдия появилась сама.
   — Что за крики, — все быстренько встали по стойке "смирно", — Базар, а не трибунал. Доложить, как выполняются мои постановления от… цатого числа сего месяца?
   Клавка, прелестное создание в обширных шелестящих юбках, пролетела мимо нас, облокотилась на стол и грозно уставилась на участников трибунала.
   — Что стервецы молчите? Враг у ворот города, а вы тут резину тянете? Почему дезертиры еще живы? За что палачам деньги плотятся? Почему…
   Еще минут пять мы слушали анкетный вопросник, состоящий, считал лично, из ста двадцати одного вопроса. В эти минуты я готов был расцеловать Клавку, она подарила нам несколько минут блаженной жизни. Но я, с некоторым беспокойством, думал о той минуте, когда женщина узнает всю правду. И она пришла.
   — Ваше Величество.., — робко загнусил генерал, — задержочька произошла по вине самих дезертиров. Они утверждают, да простит Ваше Величество мои слова, что знают Вас лично.
   Дальше все шло, как в замедленном фильме.
   Клавкина спина медленно, медленно поворачивается. Следом за ней, чуть отставая, движется голова. Уши, глаза, нос, рот. Последними занимают исходную позицию руки и грудь. Все это долго болтается из стороны в сторону, пока не подчиняется законам всепланетного тяготения.
   Зрачки глаз простреливают пространство, замечают жертвы, ищут в памяти сходство с существующими оригиналами. Мужчина — раз… два… три… Сведений нет. Девчонка в мужской одежде — раз… два… три… Не припомню. Еще мужик — раз… два…
   — Васенька!
   Радостный, истошный крик Клавки-королевы возвестил о том, что не забыт еще я в сердцах любящих женщин.
   — Родненький, тебя хотели убить? — Клавка с разбегу прыгнула мне на шею. Словно и не было прежних дней неукротимой вражды.
   — Они, уважаемая гражданочка, — подлез Мустафа, — пытались нас ингрумулировать.
   С этими, — Клавка махнула палачам и показала на ангела и Зинаиду, — заканчивайте, а родненького моего не трогайте.
   В этом месте возмутился я.
   — Прекратить издеваться над моими людьми, — вот как надо разговаривать с бабами. Властно и твердо. Только тогда толк будет.
   — Как скажешь, родненький, — Клавка от привалившего к ней долгожданного счастья обалдевала и соглашалась на все, — Отпустите их ребятки. Да марш отсюда, бездельники.
   Последние слова, обращенные к палачам и трибуналу, прогремели словно из орудия двухсотого калибра. Естественно, что ребят сдуло словно ветром.
   — Пойдем, родненький, — Клавдия нежно, как бывало, подцепила меня под руку и поволокла за собой, — Накормлю, напою, пригрею. И ребяток твоих не обижу.
   Ну ладно, подумал я. Может поумнела, пришла в себя. Человеком, можно сказать, стала. Да и не враги мы. Так, бранились, да ругались. А то, что смерти моей хотела, так то от любви женской. Что мне ее осуждать? Все ж из одной деревни.
   Приняла нас Клавдия по высшему разряду. Усадила на мягкие подушки, накормила сытным завтраком, музыкой развлекла. Во общем, все классно. Мустафа от такой доброты с советами полез:
   — Ты чё, Васильич, только посмотри как баба тебя любит. И сама ничего. Все при ней. Я то поначалу плохо про нее подумывал, а сейчас очень даже. Женился бы, и делу конец. А гвоздики потом забрал бы, да эту историю с Сердцем закончил. Все клево, мужик!
   Хорошо Мустафе рассуждать. В сердце его печаль не жила. И любви настоящей еще может не было. Не могу я Любаву забыть. Хоть тресни. А что бы на Клавке пожениться, вообще разговору не может и идти. Я не диффективный там какой-нибудь. Мало ли что — королева. Королев по нынешним временам хоть залейся. А вот сердцу чтоб приятно было, того нет.
   Клавка долго расспрашивала нас о житье бытье, подливала старательно в стопочки, не ругалась, улыбалась. Я отвечал односложно. Не обо всем и не все. Нечего ей знать про все тайные дела. Не забыл еще ее каверзы. Вот сейчас она душа добрая, а через минуту с цепи сорвется, осторожней с ней не помешает.
   Мустафа быстро захмелел, и улыбаясь чему-то своему, свесил голову на гору подушек и захрапел. Следом за ним и Зинка последовала. Она всю дорогу Клавдии лыбилась, прощенья за грубости прежние приносила.
   А я трезвый сижу. Хоть и выпил порядочно. Но, знаете, чтоб нормального деревенского мужика в тоску вогнать, трехлитровой мало. Не та емкость.
   Сижу, значит, отхлебываю, да огурцом круглым, малосольным закусываю. Клавкино щебетанье слушаю. А она все ближе подсаживается. Все теснее прижимается. Ну, думаю, надо и про дело намекнуть. Пока не разошлась.
   — А в деревне-то сейчас хорошо!
   Клавка слегка опешила от столь резкого перехода.
   — Ты чё эт про деревню вспомнил? Али здесь не нравиться?
   — Нравиться, почему не нравиться. Но иной раз вспомню про наши туманы, про поля, сердце слезами обливается.
   — Ишь ты какой слезливый стал, — и в самом деле. Что-то я переигрываю. Но теперь деваться некуда.
   — А ты сама вспомни. Выйдешь в поле. Солнце еще за лесочком прячется, выкатиться стесняется. А туман, словно молоко по лугам разлилось. И цветы кругом. Белые, да синие.
   Клавдия смотрела на меня подозрительно.
   — Давно это у тебя?
   — Что? — сначала не понял я.
   — Ностальгия?
   — А! — вон как заворачивает, — Да не ностальгия это. Вот взять, к примеру тебя. Живешь красиво, богато, сказать нечего. Да только скучно. Серо все. Вот например, у тебя хоть букетик есть какой.
   Глаза, до этого шарившие по комнате, остановились на Клавдии и приросли к месту. Клавка смотрела, не мигая, холодным, пронизывающим насквозь, взглядом. Так и читалось : — Все вижу, все понимаю.
   — Букетик?
   — Букетик, — подтвердил я.
   — Цветов?
   — Цветов.
   Клавдия поднялась с места, подошла к дверям, выглянула, проверяя, на месте ли грозная стража, потом к камину, погрела руки.
   — Знаю, для чего ты здесь.
   У меня аж в груди все перехватило. Вот стерва. Все знает. Вообще-то догадаться и дураку можно. Начал о деревне, закончил цветами.
   — Забрать их хочешь?
   Вопрос был поставлен настолько прямо, что ходить вокруг да около не имело смысла.
   — Нужны они мне. Только вот.., — замялся я.
   — Продолжай, — Клавдия стояла не оборачиваясь, так что я мог лицезреть только широкую спину.
   — Непонятно мне. Ты-то как замешана?
   Молчание.
   — Клав, слышала?
   — У меня договор.
   Она могла даже не поворачиваться. Я и так чувствовал, как дрожит ее голос. Кажется она попросту боится. Но чего?
   Я подошел к Клавдии, развернул к себе.