Козаев Азамат. Ледобой

   – Я бил.
   И усмехнулся. Ту густую зловещую тишину, что повисла в трапезной, можно было ножом резать да на торге продавать. Заскрипело. Тулуки стиснули рукояти ножей и заскрежетали зубами.
   – Один на один? – тяжело процедил двукосмый воевода.
   – Да.
   – Пойдем, – коротко бросил предводитель, и с десяток тулуков вышли из избы следом за ним и Безродом…
 
   – Зачем бил?
   – Он просил.
   – Агюр просил его ударить?
   Безрод усмехнулся. Глупо звучит. Но что делать, если иногда правда бывает до смешного нелепа?
   – Сколько вас было? – прошипел тулук.
   – Я один.
   – Агюр троих съест, не подавится!
   – Я особенный. – Безрод лениво ухмылялся и вводил двукосмых в бешенство. Умел. Не отнять. А как объяснить, что их соратник сам подставился? А подставился потому, что чувствовал себя неправым. Не поверят тому, что сам подставился, и не поверят тому, что считал себя виноватым.
   В Торжище прижилось несколько зевак, что день и ночь торчали в драчной избе, находя в драках единственный интерес в постылой жизни. Знали, кто с кем подрался, когда, кого унесли, кто сам ушел. Многое видели, но такого!.. Когда вдесятером пришли одного бить…
   – Расс! – Воевода тулуков подозвал кого-то из своих и презрительно бросил Безроду, уходя на помостки: – Видали мы таких особенных!
   Крепкий молодой тулук встал против Безрода и скинул рубаху. Гладкий и сильный, меченный шрамами, ломавший о чужих свои кулаки и ломавший собою чужие. Сивый скинул верховку и шапку. Положил рядом меч и остался в старой штопаной-перештопаной рубахе. Поединщики помолились богам и повернулись друг к другу. Расс, точно стрела, стремительно сорвался с места, но еще раньше это сделал Безрод. Не успел тулук сделать и шагу, как все было кончено. Расс лег у ног Безрода без единого стона, только держался за грудь, слабо стонал и возился на полу, беззвучно разевая рот.
   – Один упал, один остался! – зычно рявкнул драчный пристав. – Все честно!
   Безрод исподлобья оглядел горницу. Изба безмолвствовала. Тулуки наливались багровой злобой, которая шипением рвалась из-за сжатых губ. Могучий быкоподобный здоровяк прыгнул вниз через перильца. Драчный пристав вопросительно взглянул на Безрода. Сивый мгновение помедлил, ухмыльнулся и кивнул.
   – Безрод против Тугака! – немедля объявил пристав.
   – Дурень краснорубашечный! – крикнул кто-то из зевак. – Уходи! Убьет ведь!
   Безрод, кусая губу, кивнул. Дурак. Да еще какой! А еще люди говорят, что только умные от скуки помирают, дураки – от приключений мрут.
   Здоровяк рассыпался градом ударов, и воздух перед лицом Безрода весомо заколыхался и засвистел. Сивый скривился. Все решится за мгновения. Долго плести такое смертоносное кружево нельзя – сердце через горло выскочит, значит, последует нечто такое, что здоровяк прячет за тяжелыми ударами. Безрод резко сложился в поясе и колобком прокатился в ноги тулуку. Тот на шаге споткнулся и перелетел через Безрода, – не успел подняться, как Сивый крепким локтевым захватом сдавил тулучье горло со спины. Тугак не смог оторвать руки Безрода от себя. Сивый аккуратно уложил здоровяка на пол, тот хрипел и жадно глотал воздух.
   Еще никто толком не понял, что произошло, а Безрод взглянул на драчного пристава и ухмыльнулся.
   – Согласен! – процедил Безрод, исподлобья оглядев избу.
   Пристав покачал головой. Изба потрясенно молчала. Тулуки едва не лопались от злобы, раскраснелись, начали сопеть, ровно жеребцы. Среднего роста и среднего сложения мореход, словно кот, прыгнул на поле битвы. Сивый нахмурился. Кажется, шутки кончились.
   Противник невелик. Что станет делать? Бить, рвать или ломать? А теперешний боец перемялся с ноги на ногу – да и взмыл в воздух. На лету растянулся, будто лук, и ногой мощно ударил Безрода в голову. Сивый едва успел закрыться и отлетел в столб. Ногами невзрачный тулук управлялся, как иной руками. Толпа изумленно ахнула: наверное, у него есть крылья? Двукосмый порхал по горнице, точно бабочка, только вот жалил, как пчела. Безрод молча наблюдал и считал. Маленький подскок, прыжок и удар ногой на лету, раз-два. Левая половина тела идет вперед, затем следует удар ногой в голову с места, раз-два. Раз-два, пошел удар ногой с места. Сивый подсел, пропустил удар над собой, резко встал и через бедро швырнул тулука в столб. Тот стоял неустойчиво, на одной ноге, очень удобно для броска. Столб остановил полет двукосмой пчелы. Тулук без памяти рухнул наземь, а по столбу лениво поползла сукровица.
   – Сто-о-о-ой! Стой, вражье племя!
   Безрод прислонился к столбу. Кричавший боец тяжело дышал, раскраснелся и жадно хватал воздух. Бежал скорее ветра и все равно не успел. Наклонился к своему воеводе и что-то зашептал. Безрод исподлобья поглядывал на гонца. Воевода тулуков изменился в лице, с неохотой отпускал злобу, лоб разгладился. Чужой оказался невиновен, только вышло так, что на невиновном осталась кровь невиновных.
   – Вы скверно шутите, боги! – процедил сквозь зубы вождь тулуков, обращаясь только к одному из богов. К Злобогу.
   – Агюр все рассказал, – мало-мальски отдышался гонец. – Все было честно. Просил благодарить.
   Вот так. Все было честно. Из-за честности одного пострадали еще трое.
   – Все? – буркнул Безрод, не глядя тулукам в глаза.
   Они, впрочем, тоже не глядели.
   – Все! – глухо рыкнул воевода тулуков. Хотел самолично располовинить седого в красной рубахе, но сдержался.
   Двукосмые поморщились, ровно от зубной боли, скривились. Зло взглянули на Безрода и склонились над своими битыми. Сивый пожал плечами. Подхватил свое, не оглядываясь вышел – и растаял в темноте сеней.
 
   Вот ведь странно судьба плетет! Сплела пути-дорожки Безрода и тулуков в одну нить, привела под один кров, да и выпачкала кровью. Кров и кровь – звучит похоже, да разница огромная. Как теперь в глаза друг другу глядеть, встречаясь в трапезной? Как смыть с невиноватых рук кровь невиноватых? Хоть вовсе носа не кажи.
   Сивый толкнул дверь и вошел. Тулуки уже все знают, но от этого мало радости. Хорошо, хоть глядят без злобы.
   – Оклемался? – буркнул Безрод Агюру, что сидел на лавке за столом. С обоих боков его подпирали друзья.
   Агюр только кивнул. Глаза еще мутны. А может быть, уже мутны – ведь не только для красоты перед нам стоит добрая чара вина.
   – Там ваши едут. – Безрод нахмурился. – Лавки готовьте.
   – Это еще зачем? – Тулуки начали мрачнеть. Брови насупили, аж глаз не видать.
   – Порвал малость. – Безрод хмуро ухмыльнулся.
   – С-с-сидеть! – рявкнул старый воин с седыми чубами на бритой голове, и молодые тулуки, уже было потянувшиеся вставать, опустились обратно на лавки. – С-с-сидеть, храбрецы! Наломали уже дров, хватит!
   Через всю трапезную Безрод прошел к лестнице, что вела в их с Тычком каморку. Снаружи раздались лошадиное ржание и глухие мужские голоса. Тулуки махом снялись из-за стола и выбежали во двор. Безрод, не оглядываясь, горько покачал головой. Привезли.
 
   Еще солнце не встало, только-только бледнела серая предутренняя мгла, но в трапезной уже сидел человек и нехотя прикладывался к чаре с медом. Безрод, спускаясь по ступеням, щурился и не узнавал тулука со спины. Двукосмый не от бессонницы спасался чарой с медом, явно кого-то ждал в эту раннюю пору. Когда тулук услышал скрип ступеней, рука с чарой заходила медленнее. Безрод прошел за стол с другой стороны, опустился против тулука и негромко поздоровался. Двукосмый глядел мрачно, исподлобья, мгновение помедлил, но в ответ все же кивнул. Не молод, не стар, кто-то из того десятка, что сидел вчера в драчной избе и готовился к поединку.
   Пили молча. Тулук, не стесняясь, изучал Безрода во все глаза и не отводил взгляда, будто напрашивался на резкий окрик. Сивый только посмеивался. Пусть глядит, если охота, – когда еще увидит такое? Молча поставил чару и вышел. Двукосмый жутким взглядом проводил Безрода в спину и снова уткнулся в чару.
 
   Грец, увидев Безрода, махнул в сторону рабынь – дескать, выбирай. Сивый как старой знакомой кивнул Гарьке, и девка, просиявшая, словно чищеный доспех, прошептала Безроду:
   – Вчера Крайр с добычей вернулся. Удачен был поход.
   Загон Крайра ожил против прежнего. Внутри хрипели мужские голоса, визжали женские, для острастки щелкали по доскам кнуты. Сивый толкнул дощатую дверь и вошел. Двое здоровяков только-только выстраивали живой товар для смотра. Рабыни отворачивались, жмурились, морщились.
   – Чего надо? – низким, надорванным голосом прохрипела громадная тень из глубины сарая.
   – А чем торг ведешь?
   – Да бабами!
   – Так показывай!
   – А гляди! – Тень вышла на середину загона, и неровный свет явил миру зверя в человечьем облике.
   Глубоко запавшие глаза цвета линялого неба глядели зло и недоверчиво, морщинистое лицо, продубленное холодными морскими ветрами, кривилось в усмешке, тяжелая нижняя челюсть, укутанная грязно-серой бородой, лениво перемалывала пряный полуденный лук. Будто старый, рваный в драках медведь встал на задние лапы, научился растягивать губы, говорить слова и смеяться.
   Безрод прошелся вдоль строя рабынь. Несчастные жались к стенам, словно те могли прикрыть от цепкого взгляда страшного человека с безобразным лицом, скрыть, обезопасить.
   – Эта из Уккаба, – мрачно гремел Крайр, показывая пальцем на кроткую, как олениха, большеглазую девку. – Эта из Гистайны, эта из Седд… Седд… тьфу, черный бог, язык сломаешь! Откуда ты? – рявкнул Крайр на невысокую кареглазку, затравленно глядящую кругом, совсем еще девчонку, на чьем веснушчатом лице расплылся лиловый синяк.
   – Из Седдюрягстны, – прошипела девчонка, метнув на Крайра взгляд, полный лютой злобы.
   – Огонь, а не девка! – «Медведь» щелкнул толстыми пальцами и. довольный, ощерился. – Бери! Не прогадаешь!
   – Нет, – задумчиво бросил Сивый, качая головой и оглядывая девчонку с ног до головы. – Прогадаю.
   Веснушчатая съежилась, когда по ее лицу прошлись два холодных синих ока, и огонь, до того полыхавший в карих глазах полновесным пламенем, усох до двух тлеющих искр.
   – Неужели сам торг ведешь? – Безрод повернулся к хозяину. Крайр недобро прищурился. – Все сам – и в поход и на торг?
   – А ты купеческую личину на меня не надевай! – громогласно рявкнул Крайр. Светочи как будто на самом деле робко моргнули, а рабыни затрепетали, ровно листья на ветру. – Я не купчина, ходящий в походы, я – вой, ведущий торг сам! Уразумел, боян?
   Безрод, ухмыляясь, кивнул.
   – За каждую кровью заплачено! Моей и моих воев! – бушевал Крайр, потрясая пальцем перед рабынями, а те вжимались в стену, как могли.
   Безрод, слушая «медведя» вполуха, бродил вдоль строя рабынь и на каждой подолгу задерживал взгляд.
   – Выбрал? – буркнул хозяин.
   – Нет.
   Теперь и сам был готов смеяться. Вот тебе и Торжище Великое! Безрод повернулся было уходить, уже дверь отворил, – и ровно почуял что-то. Обернулся. Крайр досадливо чесал пятерней загривок, заросший седой шерстью. Подручные зло пыхтели где-то в глубине загона, и там, куда не доставал свет, угадывалась непонятного толка возня. Кто-то стонал, слышались глухие удары и отборная брань. Безрод медленно опустил ногу, повернулся и покосился в темный угол загона. Прищурился и бросил на хозяина вопросительный взгляд.
   – Эта? – недоумевающе воскликнул Крайр, вытянув ручищу в темноту. – Эта не продается.
   – Почему?
   – Да потому что не продашь! – Крайров гогот под низкой кровлей загона стал подобен грому. Так же заложило уши, рабыни что-то зашептали, творя обережные знамения.
   Безрод молча ждал пояснений, и «медведь», отсмеявшись, мгновенно посерьезнел. Глядишь, и случится чудо – может быть, удастся сбыть эту дикую кошку с рук.
   – Ее с бою взял. Пожег землю крюгов…
   Далеко, вспоминал Безрод. Это очень далеко.
   – …Схлестнулся с дружиной поручейского князя. Многих мы положили, кое-кого потеряли, а эта, – Крайр вытянул палец в темноту, – не из последних была. Двоих парней как не бывало! Сам видал. То-то! Дралась, ровно кошка средь собак. Рвем, она встает, полосуем – она шипит. Отделали так, что несколько дней без памяти валялась. А когда в сознание вернулась, попыталась удрать. В море собралась. То ли плыть, то ли тонуть. Отделали так, что и без памяти несколько дней выла. Кончать решил. Все равно в рабах не приживется. Или надумал что? – Крайр метнул исподлобья острый взгляд.
   – Покажи.
   «Медведь» щелкнул пальцами. Двое крайровичей под руки вынесли кого-то на середину избы. Понять, что это баба, можно было только по длинной сорочке до пят. Тело беспомощно висело на руках звероватых подручных, голова бессильно каталась по груди, вымазанные кровью русые волосы колыхались перед лицом. Она порывалась встать, но подкашивались ноги, подламывались руки. Худющую, тощую, ровно жердь, ее можно было обернуть сорочкой вдвое. Невольница роняла наземь капли крови и пыталась браниться, но даже язык строптивице отказал. Бранные слова вышли сырыми, как пирожки у нерадивой хозяйки в непротопленной печи.
   – Пусть повыше поднимут.
   Безрод подошел ближе. Крайровичи вздернули рабыню в рост, и полонянка глухо зашипела низким, сорванным голосом. Хозяин молча ждал, поглядывая туда-сюда. Пряди волос, когда-то цвета спелой пшеницы, а теперь пепельно-грязые и спутанные в колтуны, будто занавес прятали лицо. «Дикая кошка» качалась из стороны в сторону, ее трясло, по широкому подолу сорочки бегали волны, ровно по глади пруда в сильный ветер. Безрод присел, обеими руками ухватил ткань и, поднимаясь, задрал подол вверх, до самой груди. То ли стон, то ли вой вырвался из-за стиснутых зубов поручейки. Оторва затрясла головой и выпрямилась, насколько позволило истерзанное тело. Безрод и Крайр молча оценили то, каких трудов стоило ей, полуживой, не забиться в бесполезных метаниях. Хотела гордо вздернуть голову, да вот беда – шея не держала. Голова безвольно моталась по груди. Сивый ухмыльнулся и молча кивнул. Крайр, закусив губу, издал возглас удивления похожий на громкий треск, с каким ломается мерзлое дерево.
   Исхудала – кожа да кости, тоща, избита до ядовитой синевы. Ребра торчат, некогда широкие сильные бедра нынче острыми косточками распирают кожу, мелким царапинам нет счету, серьезных ран Безрод насчитал с пяток. Всю, с ног до головы, пленницу покрывала кровяная с грязью корка. Сивый набросил сорочку ей на голову, чтобы освободить руки, присел и пядь за пядью принялся ощупывать кости, начиная с лодыжек. Полонянка стонала от боли, но как-то глухо, в нос, будто не хотела отпускать крик наружу. Голени, колени, бедра, живот. Уже не стон, а какой-то животный хрип клокотал в ее горле, ровно где-то внутри натянулась тетива долготерпения и вот-вот оборвется под жесткими пальцами. Еще немного – и обезумевшая гордость встанет на дыбы и понесет.
   Безрод ощупал живот, ребра, грудь. На теле не было живого места: где не рана – там царапина, где не царапина – там синяк. Сивый опустил сорочку, усмехнулся и последним жестом развел в стороны грязные пряди, завесившие лицо. А не было лица. Сплошное кровавое месиво, и не поймешь, красива или нет, просто мила или безобразна. Губы распухли, ровно перины, подернулись засохшей кровью, носа просто нет. Сломан, и не единожды, глаза заплыли, от них остались только узкие щелочки. Все лицо будто синей краской вымазано – один большой синяк. Скулы разбиты, брови рассечены, выбит зуб, и даже не понять, куда глядит избитая строптивица. Но Безрод чувствовал, как царапают лицо ее глаза – ровно острые коготки. Сивый ухмыльнулся, прикрыл один глаз, второй сощурил. Полонянка взгляда не отвела, и будто два меча скрестились – не хватало только искр и лязга.
   – Отчего же ворожца не позвал?
   – Не далась. Повязки срывает, снадобья разливает, кусается, – щерясь, уголком губ бросил Крайр. – Думал, подлечу – продам. Какое там!
   Безрод еще раз ощупал ее всю. И особенно тщательно – живот, единственное место на теле, где кожа осталась белой, где синяков почти не было. Безрод щупал бедра, живот, грудь и долго глядел в узкие щелочки глаз, где угадывалось какое-то движение. Сделал знак отпустить полонянку. На собственных ногах она не продержалась и мгновения, рухнула на пол. Крайровичи, брезгливо глядя на жалкое существо, отошли. Сивый присел.
   – Насильничали?
   «Дикая кошка» долго не поднимала головы, потом все же собралась с силами и зло полыхнула глазами – или только показалось, что полыхнула, – зрачков почти не было видно, все заплыло. Слабо покачала головой.
   – Нет, – беззвучно шевельнулись разбитые губы и тут же растрескались в кровь. – Забыли. Так били, что забыли.
   Безрод не слышал ни звука, лишь угадывал слова по движению губ.
   – Я сейчас. – Безрод встал, пошел к выходу. У порога обернулся. – Девку я беру.
   От радости Крайр взревел так, что рабыни вздрогнули.
 
   Сивый толкнул дверь рабского загона Несчастного Греца, сразу подошел к Гарьке и кивнул, приглашая следовать за собой. Бросил рубль хозяину. Грец не удивился, только кивнул, поджав губы. Пожал плечами. Дескать, говорил же я, что купишь. Показал глазами на дверь. Забирай и уходи.
   – Иди за мной, – бросил Безрод «молотобойше». Та улыбнулась.
   – Если у тебя не понравится – уйду, – сразу обусловила Гарька. – Откуплюсь и уйду. Деньги у меня есть.
   – И скатертью дорожка, – буркнул Безрод и первым вышел за дверь.
   Гарька ринулась было следом, да в дверях столкнулась с Безродом, входящим обратно.
   – Да, вот еще что…
   Изумленно обернулся Грец, изумленно вскинули головы рабыни.
   – Ты, – Сивый пальцем показал на рабыню, что давеча умоляла купить и обещалась даже ребенка родить безропотно, – тоже пойдешь со мной.
   Изумленный Грец поймал деньги за вторую рабыню и лишь горько усмехнулся. Да что же это такое! Век ему в торгашах сидеть, что ли? Так и помереть – не с мечом в руке, а с деньгами? Тьфу, доля-шутница, что ни делай, так и липнет золото к рукам!
   Безрод оставил вторую рабыню во дворе, а сам прошел с Гарькой в загон Крайра.
   – Я беру эту, – отсчитывая мелкое серебро, повторил Сивый и кивнул на избитую полонянку, лежащую посереди сарая. – Полцены. Так?
   И не успел донельзя довольный Крайр кивнуть, как от двери прозвучал низкий голос, истекающий язвительной желчью:
   – Я дам полную цену!
 
   Безрод вскинул голову, прищурился и поджал губы. Утрешний тулук стоял в дверях, деловито расстегивал поясной мешок и кривил в усмешке губы. Крайр плотоядно сглотнул. Вот это удача! Не надеялся сбыть эту волчицу даже за самый завалящий рублик, а тут, глядишь, если повезет, так и полную цену можно взять! Тут уж кто кого. Оба с ума сошли, не иначе!
   Безрод просветлел лицом. Растянул губы в ухмылке. Так вот отчего тулук встал еще затемно! Все покоя не дает давешнее побоище в драчной избе! Раненую гордость будто солью присыпали – видать, саднило всю ночь, спать не давало. Не спал, ворочался. Болит душа за поруганную тулучью честь.
   Безрод ухмыльнулся и кивнул. Дескать, продолжай.
   – Даю полную цену, – повторил тулук и повернулся к хозяину.
   Крайр взглянул на Безрода. Сивый ухмылялся. Не стоит «дикая кошка» полной цены. Еле дышит, живого места нет. И не в ней дело. Так можно дойти до полной глупости. Баба встанет ценою в ладью. Не рабыня тулуку нужна. Он даже не взглянул на нее.
   Все смотрели на Безрода. И наконец Сивый заговорил:
   – Дам две цены, ты – три, я – четыре, ты – пять, а когда кончатся деньги, пойдем волосы друг другу рвать. Может быть, сразу волосы? – Безрод растянул губы в холодной усмешке.
   Резко проступили шрамы вокруг носа и губ, убежали в короткую бороду, затерялись в волосах. Тулук согласно кивнул.
   – Да. Сразу в драчную избу. – Двукосмый первым вышел из загона.
   Безрод встал на пороге, оглянулся на полонянку. Та, изломавшись в поясе, лежала на полу, ровно подстреленная лебедь. Кто первым вернется, того и будет.
   – Я с тобой, – заявила Безроду Гарька.
   – Дура! Баба ведь!
   – Волосы под шапку уберу. Порты надену. Верховку накину.
   – А если не понравлюсь в избе?
   – Что должна – отдам, и видел ты меня! – Гарькины соболиные брови сошлись на широкой переносице, глаза озорно блеснули.
   – Непорота ты, – беззлобно ухмыльнулся Безрод.
   – Непоротой жила, таковой и помру.
   – Выпорю, – пообещал Сивый.
   – Здоровья хватит – пори! – задорно согласилась Гарька, вытаскивая из своего мешка порты.
   – А надевать где станешь? – Сивый кивнул на штаны.
   – Да во дворе и надену. За поленницей.
   – Ну-ну! – усмехнулся Безрод и вышел вслед за тулуком.
   Гарька спешно бросилась надевать порты. Не потерять бы Сивого и тулука из виду. Потом ищи эту драчную избу. Слыхать – слыхала, бывать не доводилось. Молотобойша забежала за поленницу, зыркнула туда-сюда и присела…
 
   Горюнд и трявер еле на ногах стояли. Их подзуживали друзья и зеваки, требовали победы, но вои были пьяны и до предела измотаны. Бражная ночь осталась позади, теперь и сами забыли, что не поделили. А что помнили – выбили друг из друга кулаками. Стояли, прислонясь к столбам, глаза заплыли, головы гудели. Горюнд первым оторвался от столба, на тряских ногах подошел к тряверу, ударил. Ударил и сам повалился следом. Последний удар свалил обоих.
   – Победителя нет! – протяжно возвестил драчный пристав. – Ничья!
   Друзья поединщиков увели драчунов, и на залитый кровью пол ступили Безрод и тулук. Завсегдатаи Безрода узнали. Зашумели, едва из штанов не выскочили, объясняли прочим зевакам, кто такой этот Сивый и что он давеча тут натворил. Кричали обидное тулуку, но тот и бровью не вел.
   – Как? – подошел пристав.
   Безрод молча смотрел на тулука.
   – На ножах, – буркнул двукосмый.
   Сивый равнодушно кивнул.
   – На ножах! – громогласно объявил пристав.
   Изба замерла. Зрители обмерли. Решили биться до последнего, до смерти одного и крови другого. И ведь не скажешь, что враги! Глядятся равнодушно, не кипят, из глаз искры не мечут, не шипят, не грозятся. Один усмехается, второй ухмыляется. Тулук скинул верховку, положил на пол рядом с мечом, бросил наземь рогатую тулучью шапку, засучил рукава рубахи и вынул нож. Безрод неторопливо разоблачился – меч, верховка, шапка.
   – Пояс потерял! – крикнул кто-то из толпы, и вся изба зашлась хохотом.
   Вчерашние зеваки лишь криво улыбнулись. Беспояс беспоясу рознь! Вчера троих на руках унесли, мало не при смерти. Вот тебе и беспояс!
   – Люди зовут Чуб, – низко бросил тулук.
   Безрод гляделся в лицо двукосмого, как в зерцало. И бровь не дернется, глаза смотрят спокойно и холодно. С виду прост, будто неклейменое лезвие, и, наверное, так же опасен.
   – Я – Безрод, – тихо прокатал в горле Сивый.
   Чуб кивнул и отошел. Без суеты, спокойно и деловито, не рисуясь и не стращая. Быть нынче крови. Безрод поднял глаза на помостки, поискал. Вот она! В шапке до самых глаз, в овчинной верховке, стоит между двумя щуплыми стариками, что щербато лыбятся и показывают пальцами вниз. Гарька еле заметно кивнула. Безрод ухмыльнулся. А если бы вместо нее на помостках находился Тычок? И его бы не дотащил, и сам сломался.
   Безрод уже забыл, когда случалось выйти биться, да чтоб ничего и не болело. Так привык к постоянным болям, что на синяки, царапины и ушибы не обращал внимания. Только-только начал от Скалы отходить – вчера опять мало не убили. А сегодня, наверное, и шкуру попортят. Ухмыльнулся и вынул нож.
   Кто-то огромный, расталкивая зевак, мостился поближе к перильцам. Безрод и Чуб краем глаза покосились на ожившие помостки. То Крайр здоровенными телесами потеснил завсегдатаев, и один занял два места. Хитро подмигнул обоим поединщикам и звучно хлопнул себя по ляжкам. Ровно бичом кто-то щелкнул. «Медведь» с первого взгляда угадал в обоих покупателях воев, да не из последних, и, оставив хозяйство на подручных, поспешил сюда.
   Чуб и Сивый спрятали улыбки и сторожко подшагнули друг к другу…
   Зеваки, привыкшие ко многому, тряскими руками зажимали рты. Заворожило. Потрясло. Дрались красиво, жестко, быстро. Очень быстро. И если про одних людей говорят «родился в рубахе», про тулука сказали бы «родился с ножом». Безрод нахмурился. Очень ловкий и умелый вой. Сделалось яснее ясного – победить его, не убив, невозможно. А еще мудрые люди говорили: «Не делай добра – не получишь зла», – ровно Злобог стоит на помостках и смеется. Самый воздух в избе потяжелел, сгустился, вот-вот прольется силой, будто дождь. В свете многочисленных светочей лезвия блистали, будто сполохи, и по всей избе стоял звон. Для зевак происходящее оставалось загадкой, слишком быстро все случалось, и только два-три бывалых воя вроде Крайра понимали, что происходит. От восхищения «медведя» аж перекосило. Сивый колебался недолго и принял решение. Между ним и рабыней не должно быть чужой крови. И без того ее пролито достаточно. Хватит уж. Тулук останется жить. Безрод внезапно бросил нож, подставился и приготовился к резкой боли. Собственным боком поймал нож Чуба, вырвал клинок из его руки и мощным ударом головы разбил противнику лицо. Сивый проделал все настолько быстро, что для зевак размылся в неясное пятно. Не успели и глаза продрать, а тулук без памяти упал наземь.
 
   Не оглядываясь, Безрод вышел в предбанник, верховку тащил по полу, меч зажал под мышкой. На студеном воздухе глубоко вздохнул, и… голова закружилась. Привалился к стене – что-то огоньки перед глазами расплясались, – выстоял себя и медленно побрел вниз по улице. Сзади догнала ошеломленная Гарька – хотела подпереть плечом, да вовремя осеклась.