Страница:
Куда труднее было определить ту единую и неделимую единицу, из которой состояла Вечность. Ведь у Вечности не было формы, сущности, смысла и энергетики. Но что-то тем не менее, перманентно (революционно или, напротив, консервативно) изменяя форму, сущность, смысл и энергетику, все же являлось материалом, из которого конструировалась Вечность, было для Вечности примерно тем же, чем клетка для органического существа.
Писатель-фантаст Руслан Берендеев был уверен, что никогда не определит, что это такое, но вдруг с подозрительной, игривой какой-то легкостью пришел к совершенно дикому выводу, что единицей вечности является... клип. Не какой-то, естественно, конкретный, так сказать, пра- или первоклип, но магический принцип структуризации любых сущностей по методу клипа. Клип, как известно, может длиться вечно, может закончиться не начавшись, может незаметно перетечь из одного в другой, из другого в третий или тысячный. Из прошлого в будущее. Из космоса в морскую бездну. Из рая в преисподнюю. Из "альфы", минуя или не минуя все прочие буквы, в "омегу". Из одного "я" в другое, третье, стотысячное "я" или "мы". Из одного (допустим, металлическая сахарница на столе) состояния в другое (допустим, деление атома, то есть взрыв). Из биологической (органической) энергетики в энергетику неорганическую, будь то энергетика астрала, шаровой молнии, компьютерной линии, протона, нейтрона, нейтрино, Вселенной. Из энергетики обыденной человеческой жизни в энергетику девятого и сорокового дня. И так далее.
Так сказать, отсюда -- и в Вечность.
Вода на огне в этом клипе элементарно могла превратиться в... вечный (по Хаусхофферу) лед, в соль, в золото, в водку, в богохульствующую на гнилом пне ворону, в ангела с огненными копытами, черта с белоснежными крыльями -- одним словом, во что угодно... Беззаконие, точнее, тайна беззакония -- такова была природа клипа.
Берендеев вдруг понял, что именно под этим знаменем бездушная, точнее, пере(раз)ложившая человеческую душу на клип(ы) Вечность ведет наступление на отступающий, съеживающийся, как шагреневая кожа, остаточно одушевленный Божий мир. В сущности, Вечность была давно -- задолго до изобретения телевизора и компьютера -- ползуче интегрирована в Божий мир.
Посредством клипа.
И какая-то совершенно необязательная, по всей видимости, имеющая отношение к нему прежнему мысль посетила писателя-фантаста Руслана Берендеева: что тем и обусловлен в России -- "самой читающей стране мира" -- конец литературы, что всякая естественная литература предполагает некую композицию из нехитрых в общем-то, логически завершенных (как человеческая жизнь) действий: рождение, взросление, обретение себя, любовь, борьба за справедливость, смерть. И действия эти миллионократно повторяемы, а потому бесконечно скучны, пресны и в конечном счете отторгаемы нынешним коллективным, организованным по принципу клипа сознанием-бессознанием.
Пока еще, впрочем, это новое коллективное читательское сознание-бессознание цеплялось за наиболее дикие, жестокие (остаточные, как разложение трупа) проявления действия: превосходящее меру насилие, убийства, разного рода патологии и т. д. Но скоро, по расчетам Берендеева, и эти действия должны были пресытить пока еще глотающих детективы читателей. Литературе, точнее, тому, что с помощью букв воспроизводилось на постранично разрезанной, под обложкой бумаге, предстояло превратиться в... клип.
Берендеев вдруг в ужасе ощутил, что, так сказать, линейными художественными средствами, к примеру, невозможно описать его сегодняшнее утро. То есть можно его описать так: "Вот уже пятнадцать минут писатель-фантаст Руслан Берендеев стоит на балконе, смотрит вниз и вдаль". Однако же описать его утро подобным образом означало... не описать ничего. "Неужели, -- скорее констатировал, нежели испугался, Берендеев, -- я сам, моя жизнь, мои мысли, чувства, моя страна, мой... Бог... превратились в клип? И следовательно, уже не могут являться предметом исследования для нормальной (естественной) литературы, но только для... клипа?"
Ему открылось, что клип в Божьем мире вечен точно так же, как сон. "Пусть в меня бросит камень тот, -- подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев, -- кто считает, что сон не есть клип, а клип не есть сон". Ночная сторона существования человечества была давно и основательно заключена, как драгоценный камень в оправу, в клип. Но получалось, что Вечности этого уже было мало. Она не довольствовалась ночной половиной, претендовала на то, чтобы покрыть клипом, как сном, как пестрым расползающимся и самосшивающимся, живущим своей жизнью одеялом, дневную (якобы осмысленную и одушевленную) сторону жизни человечества. Грубо говоря, сформулировал Берендеев, как будто получил от кого-то (чего-то) подсказку, Вечность более не намерена размениваться на мелочи, играть, как кошка с мышкой, с отдельными представителями рода человеческого. Ее задача, так сказать, программа-максимум: превратить в клип... все сущее, сам Божий мир!
При этом за Вечностью определенно наблюдалось "преимущество принятого решения". Берендеев сам некогда открыл эту психо-философско-поведенческую категорию, чем немало гордился. Вечность окончательно и бесповоротно стояла на том, чтобы уничтожить (реформировать) Божий мир, а потому действовала последовательно и четко. Господь Бог же, похоже, пока еще не принял судьбоносного решения противостоять Вечности всеми имеющимися в его распоряжении средствами, а потому был слаб, как бывает слабым все, что вне (не суть важно, правильного или нет) решения. Вне решения нет воли. Вне воли нет действия. Вне действия нет... ничего... за исключением разве что мысли и, быть может, благого намерения, которое напоминало хитрый и бесконечно длинный (по нему можно было идти в никуда всю жизнь) мостик между мужеством и трусостью, верой и безверием, поступком и бездействием, Богом и Вечностью, добром и злом. Таким образом, намерение, сделал вывод писатель-фантаст Руслан Берендеев, есть не что иное, как действие без действия, воля без воли, вера без веры, трусливое мужество и мужественная трусость, "зро" (в смысле "злое добро") и "дло" (в смысле "доброе зло"), то есть первый шаг в сторону от Божьего мира к Вечности, от души -- к клипу.
Под универсальное определение намерения, следовательно, попадала... Вечность, которая не нуждалась ни в одной из вышеперечисленных категорий, как не нуждается в зонте рыба. Хотя данное сравнение было не вполне точным. Рыбу трудно отождествить с водой, тогда как Вечность может быть рыбой, водой, зонтом -- чем угодно.
Порознь и одновременно всем вместе.
Вот только чьим "чем угодно"?
И если допустить, что в "что угодно" составной частью наряду с рыбой, водой и зонтом входит мысль, то о чем?
Берендеев понял, что клип не только единица измерения, но и единица постижения Вечности. "Пусть в меня бросит камень тот, -- подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев, -- кто считает, что мысль не есть клип, а клип не есть мысль".
Как ни крути, а выходило, что спастись, уцелеть в "слепой зоне", в трещине (на хребте) между Богом и Вечностью, писателю-фантасту Руслану Берендееву можно было только посредством превращения в ничтожество, ведущее растительную жизнь где-нибудь в Чили или в Судане (в Божьем мире), и... растворения в клипе (в Вечности).
"О Боже!" -- содрогнулся Берендеев, как иглой пронзенный ошибочной мыслью, что он разгадал тайну жизни. Величайшая неразгаданная сия за семью печатями тайна, оказывается, заключалась в том, что... "Пусть в меня бросит камень тот, -- подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев, -- кто считает, что клип не есть человеческая жизнь, а человеческая жизнь не есть клип, точнее, некая конфигурация дополняющих, развивающих, противоречащих, уничтожающих друг друга клипов".
Не чем иным, как разновидностью клипмейкерства были и "гороховые", как писали в сталинские годы, законы наследственности Менделя ("австрийского монаха и мракобеса"), открытый Дарвином естественный отбор, так называемая генная инженерия, против которой не больно-то и решительно возвысил голос папа римский. Вечность, Берендеев более ни секунды в этом не сомневался, воссоздавала (клонировала) в ущерб воле Господа сущее, постепенно вытесняя из воссоздаваемой био- и прочей массы мысль Господню, промысл Божий, Божье попечение, то есть... бессмертную человеческую душу. Мутанты Вечности были невосприимчивы к Божьему присутствию, как невосприимчивы к живописи Вермеера и операм Верди шакалы и крокодилы. Ухудшенная, точнее, реорганизованная Вечностью на свой лад, биомасса ретранслировала законы (беззаконие) Вечности в Божий, точнее, перестающий быть таковым мир. Вечность давно и успешно клонировала человека. Человек в свою очередь (пока не столь успешно) клонировал скотину. В сущности, подумал Берендеев, человек со дня своего сотворения безобразничает и партизанит в тылу у Господа, можно сказать, изначально, со времен Адама и Евы, Каина и Авеля выступает в роли "пятой колонны" Вечности.
Он вдруг вспомнил своего друга и компаньона, некогда (иногда Берендееву казалось, что тысячу лет назад, иногда -- что только что) впустившего его в мир денег, переместившего из клипа, где бедность, социальный протест, дешевая водка, красные флаги, орущие перекошенными ртами толпы, какие-то дочеловеческого вида лидеры с мегафонами в кузовах грузовиков, как несъедобные грибы, в клип, где высокие и широкие кожаные кресла, пространство для вытянутых ног в самолетных салонах бизнес-класса, джипы и "вольво" с молчаливыми, аккуратно подстриженными водителями, коньяк "Хеннесси" в хрустальных емкостях (без гарантии, впрочем, что приносящий его официант в эту самую емкость по пути не наплюет), офисы с обязательным "евроремонтом", компьютерами и стандартной мебелью, чистенькие (по крайней мере, снаружи) белоблузные девушки с лакированными ногтями, длинными ногами и как бы заледеневшими в виду пролетающего (в прямом и переносном смысле) мимо богатства лицами у компьютеров и кофеварочных агрегатов, наличные (рубли, доллары, дорожные чеки) в бумажнике, на веере разноцветных пластиковых карт, а также в сейфе, тайный(е) семизначный(е) номер(а) счета(ов) в надежном зарубежном банке, с которого никто, никогда, ни при каких обстоятельствах... и... литые пули в переносицу в любой точке маршрута следования джипа или "вольво".
Находиться во втором клипе было куда опаснее, нежели в первом, но не столько писатель-фантаст Руслан Берендеев, сколько неведомый (ведомый?) клипмейкер решал, где (в каком клипе) ему находиться.
В сущности, схема была проста, как жизнь. Ничто не происходило с человеком стопроцентно против его воли, точнее, обезволенной (клонированной?) разновидности воли, а именно намерения. Человек хотел (намеревался, мечтал, ему снилось, тайно вожделел и т. д.), Вечность исполняла. Вот только не всегда буквально, в срок и почти никогда -- в верной пропорции. Девушка, допустим, хотела любви, мечтала о встрече на солнечном пляже с прекрасным (богатым) принцем, а встречалась ночью в парке с маньяком, который насиловал ее, душил, отрезал палец с копеечным колечком. Кто-то очень хотел разбогатеть, но вдруг, разбирая после похорон отца старье, обнаруживал коробку из-под ботинок, битком набитую... советскими дензнаками, не представляющими в данный момент решительно никакой ценности. Вечность, как крупнокалиберная артиллерия, стреляла не по целям, но по площадям. Из своего прекрасного далека Вечность не могла разглядеть в прицел отдельного человека с его смехотворными стремлениями. Если, конечно, человек сам, как доктор Фауст, не лез на рожон. Но как бы там ни было, именно "обнуленная" воля (намерение) конкретного человека являлась исходным материалом, так сказать, art-ware -художественно-смысловым наполнением того или иного клипа, которым, собственно, и являлась человеческая жизнь.
В общем-то писатель-фантаст Руслан Берендеев неплохо относился к Нестору Рыбоконю -- председателю Совета директоров "Сет-банка", главе могущественной финансово-промышленной Сет-группы, одному из "олигархов", как сейчас называли в России этих в одночасье разбогатевших, но не плативших налогов людей (иногда их еще называли "опорой правящего режима", "гарантами необратимости экономических реформ", "капитанами российского бизнеса", "верхушкой среднего класса" и т. д.); в другой же своей ипостаси -- вора, мошенника, проходимца, криминально-мафиозного подонка, ограбившего полстраны, каждый раз таинственным образом (что еще раз наглядно свидетельствовало, что правительство с этой мразью заодно) ускользающего от неизбежной расплаты. Поразительно, но на Нестора Рыбоконя до сих пор не было совершено ни единого покушения, ни разу не "наезжала" на него и власть, подобно капризному вымогателю, немотивированно (то есть вне зависимости от "отстегнутого" ей) преследовавшая посредством налоговой полиции, МВД, ФСБ, таможни, пожарной охраны, санэпидстанций, экспертов по экологии, каких-то новоявленных специалистов по безопасности компьютерных сетей и т. д. практически всех сколько-нибудь заметных (обнаруживших себя) предпринимателей.
Хотя кому-кому, а писателю-фантасту Руслану Берендееву было доподлинно известно, почему никто не преследовал Нестора Рыбоконя -- эдакого мирного научного (бывшего доцента) толстяка в старомодных кругленьких "блюдечках-очках", любителя потолковать о неведомом "православном капитализме", о несправедливой приватизации, итоги которой следует пересмотреть, о грядущем величии России и почему-то о "цивилизации Шелкового Пути", призванной определить судьбу человечества в ХХI веке.
Берендеев понял (как тварь, пред которой смирился Всемогущий) основную мысль Господа -- финансиста поневоле. Так называемым инвестиционным, производственным, трудовым деньгам была дарована магическая сила творения. Господь всеми силами поддерживал производство и ненавидел процентные "деньги в себе".
"Как же я раньше не догадался! -- подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев. -- Производство (труд) -- это Бог, проценты (деньги из ничего) -это Вечность!"
И еще он ни к селу ни к городу подумал, что Россия -- все еще одна восьмая часть суши, в ней много ресурсов и, следовательно, много денег. Никто и никогда уже не выпустит ее из финансового круга (оборота), куда она влипла, как муха в паутину, причем в худшую -- процентную -- ее часть.
Финансовый мир, догадался писатель-фантаст Руслан Берендеев, есть не что иное, как единство и борьба противоположностей -- инвестиционных и процентных денег. В России пока что определенно одолевали процентные. Муха еще шевелилась, но процентный паук высасывал из нее последние силы. Берендеев вознес молитву Господу, чтобы Он перебросил несчастную Россию в другой сектор паутины, ибо не было иной способной сделать это силы.
Теперь Берендеев знал, с чем пойдет к Нестору Рыбоконю.
Дело оставалось за малым: реорганизовать имевшиеся в распоряжении того финансовые ресурсы в соответствии со схемой-чертежом, увиденной писателем-фантастом Русланом Берендеевым в сиреневом вечернем московском небе. То есть Рыбоконь должен был разделить безумие Берендеева, приняв к исполнению схему, увиденную Берендеевым в... небе, когда он брел, сжимая в кармане кошмарного плаща пропавшего без вести бизнесмена золотую статуэтку крылатого осла, по улицам сжигаемой солнцем Москвы. Впрочем, по причине позднего вечера уже не сжигаемой, а удушаемой сиреневой небом-подушкой с желтой пуговицей Луны в углу. Вычерченный в небе малиновый абрис неуничтожимого финансового круга, таким образом, явился на исходе ХХ века писателю-фантасту Руслану Берендееву в виде неопалимой купины, огненного столба, белого облака и т. д., то есть в виде Божественного Откровения.
И это было странно. Впору было наряду со "смирением Господа перед тварью" говорить о "смирении Господа перед деньгами" (долларом, маркой, фунтом, франком и т. д.).
-- Дело в том, -- ответил Рыбоконь, когда Берендеев однажды вроде бы в шутку, но на самом деле всерьез поинтересовался у него, почему он до сих пор жив, -- что я не взял у власти, у государства ни единой копейки. Можно сказать, что я с ними просто не встречаюсь.
-- Вот как? -- удивился Берендеев. -- Откуда же тогда у тебя появились первичные деньги?
-- Деньги, -- весело рассмеялся Нестор Рыбоконь, -- я, а теперь и ты, стало быть, мы, Руслан, берем исключительно и только у... народа. Народ отдает нам свои деньги. Народ же в нашем государстве во все века и при всех правителях беззащитен перед финансовым произволом и... неподзащитен перед законом. Власть в лучшем случае не защищает, а зачастую отнимает саму жизнь человека -- так почему она должна заботиться о его имуществе? Вот почему, Руслан, мы неприкасаемы и неуязвимы! Мои первичные деньги были просты, как жизнь: я собрал деньги на три месяца под проценты, которые тогда казались очень большими. Но инфляция при этом опережала самые смелые проценты. На собранные деньги я взял ликвидный товар, продал его и тут же взял новый. Мне хватило, чтобы приобрести капитал и расплатиться по процентам, то есть запустить машину: меньшую часть денег -- на выплату процентов, основную -- на приобретение ликвидного, неподвластного инфляции товара и немедленную его продажу.
-- Ты полагаешь, это будет длиться вечно? -- спросил Берендеев.
-- Нет, -- ответил Рыбоконь, -- точнее, я не знаю, как долго это будет длиться. Зато я знаю другое: ничем другим ни я, ни ты в этой жизни заниматься не сможем. Так что для нас и, следовательно, для народа это будет длиться до тех пор, пока мы этим занимаемся, то есть до тех пор, пока мы живы.
...Писатель-фантаст Руслан Берендеев зачем-то вспомнил этот разговор ранним утром осеннего дня, когда ему предстояло принять важное решение.
Берендеев по-своему любил Нестора Рыбоконя. Не как конкретного человека с достоинствами и недостатками (Берендеев в общем-то понятия не имел, что он за человек), но как любит (не может не любить, какой бы несправедливой, горькой она ни была) человек свою судьбу, ибо она-то и есть единственный, окончательный, безвариантный вариант (выбор), который, за вычетом рефлексии -"бессмысленной и беспощадной" игры с Вечностью, -- остается человеку.
С той поры как писатель-фантаст Руслан Берендеев познакомился с банкиром Нестором Рыбоконем, ему открылась неизвестная ранее -- главная (а потому невидимая) -- общность людей: не по имущественному положению (один богат, другой беден), не по отношению к власти, социальной справедливости, политике, национальному вопросу, культуре, той или иной идеологии, женщинам, спиртным напиткам и прочему -- но по отношению к... Вечности, то есть к тому, чего не существовало и что, не существуя, определяло -- Берендеев более в этом не сомневался -- судьбы людей.
Невидимые единомышленники, толкаясь, бродили по свету, не узнавая друг друга. Тем ценнее был каждый состоявшийся случай узнавания.
Получалось, что единственное, что воистину объединяло людей, представало... несуществующим, иллюзорным, не имеющим места (и права) быть. Один человек мог любить Сталина и ненавидеть Ельцина, другой -- наоборот, но при этом они (даже не отдавая себе отчета) могли одинаково понимать жизнь и смерть, Бога и Вечность -- одним словом, то запредельное, что ожидает (или нет) каждого. Именно это (теоретически) объединяло их поверх сиюминутных жизненных реалий, которые в сравнении с единственным и истинным представали какой-то смехотворной (хотя, впрочем, некоторые отдавали за них жизнь) чепухой. Берендееву открылось, что в принципе любое разделение людей -политическое, экономическое, идеологическое, имущественное и т. д. -несущественно в сравнении с основным: их отношением к запредельному, несуществующему, иррациональному, то есть... к Вечности. Таким образом, существующее партийное -- ведь, в сущности, даже религии были не чем иным, как разновидностью партийности -- устройство мира представало ублюдочным, не проясняющим, но маскирующим суть вещей.
Берендеев подумал, что истинная самореализация художника (а он по-прежнему считал себя художником) -- не в приходящей (партийной) земной славе, не в приближении к Господу, который, как ни горько это сознавать, давно прискучил человечеству, но в приближении к... Вечности. Эта самореализация не конвертировалась в хвалебные статьи в газетах, премии, приглашения на симпозиумы и предоставление разного рода почетных грантов. Эта самореализация перетекала, конвертировалась в молчание, в ничто, в смерть, в... Вечность, которая была... "живее всех живых".
В случае же обнаружения линейным массовым сознанием -- в проклятия, в хулу, в отрицательный культ.
Впрочем, писателю-фантасту Руслану Берендееву пока что это не грозило. Вряд ли кому-нибудь удастся распознать Вечность в его произведении "Секс на Меркурии и ниже". В последний момент Берендеев поменял Юпитер на Меркурий, а "выше" на "ниже", чтобы автор случайно (или неслучайно) прилипшего к его повести названия не смог потом придраться. Вечность наличествовала не в данном (не вполне берендеевском) названии и не в данном (вполне берендеевском) тексте, но в аномалии, состоявшей в том, что он, писатель-фантаст, в мгновение ока превратился в финансиста и предпринимателя, автора фантастического, имеющего высокие шансы реализоваться проекта по передаче (продаже) остатков российской металлургической промышленности иностранному капиталу. Какой, спрашивается, изощренный ум мог разглядеть в этой патологии невидимую руку Вечности? Берендеев напоминал себе канатоходца, идущего по натянутой на огромной высоте струне с завязанными глазами и без страховки. Отчего-то вдруг пришел на ум Есенин: "Розу белую с черною жабой я хотел на земле повенчать..." Берендеев подумал, что в грядущих своих (хотя будут ли они?) произведениях он повенчает Бога и Вечность, выразит Вечную Божественность или Божественную Вечность. Единственное, подумал Берендеев, над чем не властен Господь, так это над летящей мыслью. Поэтому он иногда прощает останавливающих мгновение идиотов.
Вот только то, ради чего они его останавливают, а именно Вечность, их никогда не прощает.
Писатель-фантаст Руслан Берендеев не вполне понимал, что за дело Вечности до остатков российской черной и цветной металлургии. Почему они должны быть проданы человеку по имени Мехмед, представляющему другого, по имени Джерри Ли Коган, человека? Одновременно Берендеев понимал, что именно эта неясность удерживает его от форсированного проведения операции.
Берендеев хотел добиться от Вечности совершенно невозможного: конкретного ответа на конкретный вопрос.
При этом он знал, что Вечность никогда не отвечает ни на какие (в особенности же конкретные) вопросы.
Ответить Берендееву мог... один лишь Господь.
И Берендеев, не надеясь на ответ (очередное смирение Господа пред собой, то есть чем-то неизмеримо худшим, чем просто тварь), тем не менее ждал ответа, наглядно иллюстрируя изначальную человеческую подлость: в злобном угаре сжечь за собой все мыслимые и немыслимые мосты, но при этом надеяться, что Господь явит чудо милосердия -- восстановит мост, по которому говнюк перебежит обратно.
Сотрудниками (подельниками?) по Вечности, следовательно, были писатель-фантаст Руслан Берендеев и банкир Нестор Рыбоконь.
Причем старшинство (первородство) здесь, в отличие от библейского, уступалось не за чечевичную похлебку, но -- по воле Вечности. У Берендеева не было сомнений, что в настоящее время старшим по Вечности является он, младший по бизнесу партнер.
Похоже, Вечность в отношении людей знала два действия: стрелять не по целям, а по площадям и... расходовать этих самых людей в процессе, так сказать, использования. Тут Вечность поступала по принципу киллера, бросающего пистолет там, где стоял по совершении убийства. Хорошо, если просто бросала и человек каким-то образом выскальзывал. Гораздо чаще соприкоснувшийся с Вечностью человек оказывался как бы меченым, намагниченным. Нечего и говорить, что притягивал он к себе... смерть, отталкивал же от себя Божье попечение.
Берендеев чувствовал, что Нестор Рыбоконь выполнил некую, поставленную Вечностью цель и сейчас переживал момент меченого, намагниченного одиночества, которое хуже смерти. Это было одиночество не только Бого-, но и Вечнооставленности. Теоретически так мог ощущать себя метеорит, бесцельно крутящийся вокруг своей оси посреди космической -- на миллионы световых лет вокруг -- пустоты. Писатель-фантаст Руслан Берендеев не сомневался, что для соприкоснувшихся с Вечностью душ существует отдельный, не учтенный великим Данте космический круг ада -- одиночества сознания, творящего себя в себе.
Но Вечность не принимала во внимание текущие и будущие человеческие страдания, играла по собственным правилам. Иной раз она бросала к ногам человека мир лишь для того, чтобы он в нужный день и час задействовал другого человека, после чего внимание Вечности целиком и полностью переключалось на того; прежний же избранник, оставленный Богом (позже, но может, и никогда) и Вечностью (раньше, но совершенно точно всегда), оказывался (даже и с миром у ног, Вечность, как правило, не мелочилась) представляющим интерес разве лишь для... смерти. Так медленно, но неотвратимо гаснет электрическая лампочка, когда слабеет напряжение в сети. Так угасал сейчас банкир Нестор Рыбоконь, впустивший писателя-фантаста Руслана Берендеева в мир, где тот должен был принять некое решение.
Берендееву было не отделаться от ощущения, что окончательно угаснуть Рыбоконю не позволяет лишь то обстоятельство, что он, Берендеев, еще не принял этого решения. У него не было оснований полагать, что по принятии и осуществлении решения Вечность обойдется с ним иначе, нежели с Рыбоконем.
Писатель-фантаст Руслан Берендеев был уверен, что никогда не определит, что это такое, но вдруг с подозрительной, игривой какой-то легкостью пришел к совершенно дикому выводу, что единицей вечности является... клип. Не какой-то, естественно, конкретный, так сказать, пра- или первоклип, но магический принцип структуризации любых сущностей по методу клипа. Клип, как известно, может длиться вечно, может закончиться не начавшись, может незаметно перетечь из одного в другой, из другого в третий или тысячный. Из прошлого в будущее. Из космоса в морскую бездну. Из рая в преисподнюю. Из "альфы", минуя или не минуя все прочие буквы, в "омегу". Из одного "я" в другое, третье, стотысячное "я" или "мы". Из одного (допустим, металлическая сахарница на столе) состояния в другое (допустим, деление атома, то есть взрыв). Из биологической (органической) энергетики в энергетику неорганическую, будь то энергетика астрала, шаровой молнии, компьютерной линии, протона, нейтрона, нейтрино, Вселенной. Из энергетики обыденной человеческой жизни в энергетику девятого и сорокового дня. И так далее.
Так сказать, отсюда -- и в Вечность.
Вода на огне в этом клипе элементарно могла превратиться в... вечный (по Хаусхофферу) лед, в соль, в золото, в водку, в богохульствующую на гнилом пне ворону, в ангела с огненными копытами, черта с белоснежными крыльями -- одним словом, во что угодно... Беззаконие, точнее, тайна беззакония -- такова была природа клипа.
Берендеев вдруг понял, что именно под этим знаменем бездушная, точнее, пере(раз)ложившая человеческую душу на клип(ы) Вечность ведет наступление на отступающий, съеживающийся, как шагреневая кожа, остаточно одушевленный Божий мир. В сущности, Вечность была давно -- задолго до изобретения телевизора и компьютера -- ползуче интегрирована в Божий мир.
Посредством клипа.
И какая-то совершенно необязательная, по всей видимости, имеющая отношение к нему прежнему мысль посетила писателя-фантаста Руслана Берендеева: что тем и обусловлен в России -- "самой читающей стране мира" -- конец литературы, что всякая естественная литература предполагает некую композицию из нехитрых в общем-то, логически завершенных (как человеческая жизнь) действий: рождение, взросление, обретение себя, любовь, борьба за справедливость, смерть. И действия эти миллионократно повторяемы, а потому бесконечно скучны, пресны и в конечном счете отторгаемы нынешним коллективным, организованным по принципу клипа сознанием-бессознанием.
Пока еще, впрочем, это новое коллективное читательское сознание-бессознание цеплялось за наиболее дикие, жестокие (остаточные, как разложение трупа) проявления действия: превосходящее меру насилие, убийства, разного рода патологии и т. д. Но скоро, по расчетам Берендеева, и эти действия должны были пресытить пока еще глотающих детективы читателей. Литературе, точнее, тому, что с помощью букв воспроизводилось на постранично разрезанной, под обложкой бумаге, предстояло превратиться в... клип.
Берендеев вдруг в ужасе ощутил, что, так сказать, линейными художественными средствами, к примеру, невозможно описать его сегодняшнее утро. То есть можно его описать так: "Вот уже пятнадцать минут писатель-фантаст Руслан Берендеев стоит на балконе, смотрит вниз и вдаль". Однако же описать его утро подобным образом означало... не описать ничего. "Неужели, -- скорее констатировал, нежели испугался, Берендеев, -- я сам, моя жизнь, мои мысли, чувства, моя страна, мой... Бог... превратились в клип? И следовательно, уже не могут являться предметом исследования для нормальной (естественной) литературы, но только для... клипа?"
Ему открылось, что клип в Божьем мире вечен точно так же, как сон. "Пусть в меня бросит камень тот, -- подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев, -- кто считает, что сон не есть клип, а клип не есть сон". Ночная сторона существования человечества была давно и основательно заключена, как драгоценный камень в оправу, в клип. Но получалось, что Вечности этого уже было мало. Она не довольствовалась ночной половиной, претендовала на то, чтобы покрыть клипом, как сном, как пестрым расползающимся и самосшивающимся, живущим своей жизнью одеялом, дневную (якобы осмысленную и одушевленную) сторону жизни человечества. Грубо говоря, сформулировал Берендеев, как будто получил от кого-то (чего-то) подсказку, Вечность более не намерена размениваться на мелочи, играть, как кошка с мышкой, с отдельными представителями рода человеческого. Ее задача, так сказать, программа-максимум: превратить в клип... все сущее, сам Божий мир!
При этом за Вечностью определенно наблюдалось "преимущество принятого решения". Берендеев сам некогда открыл эту психо-философско-поведенческую категорию, чем немало гордился. Вечность окончательно и бесповоротно стояла на том, чтобы уничтожить (реформировать) Божий мир, а потому действовала последовательно и четко. Господь Бог же, похоже, пока еще не принял судьбоносного решения противостоять Вечности всеми имеющимися в его распоряжении средствами, а потому был слаб, как бывает слабым все, что вне (не суть важно, правильного или нет) решения. Вне решения нет воли. Вне воли нет действия. Вне действия нет... ничего... за исключением разве что мысли и, быть может, благого намерения, которое напоминало хитрый и бесконечно длинный (по нему можно было идти в никуда всю жизнь) мостик между мужеством и трусостью, верой и безверием, поступком и бездействием, Богом и Вечностью, добром и злом. Таким образом, намерение, сделал вывод писатель-фантаст Руслан Берендеев, есть не что иное, как действие без действия, воля без воли, вера без веры, трусливое мужество и мужественная трусость, "зро" (в смысле "злое добро") и "дло" (в смысле "доброе зло"), то есть первый шаг в сторону от Божьего мира к Вечности, от души -- к клипу.
Под универсальное определение намерения, следовательно, попадала... Вечность, которая не нуждалась ни в одной из вышеперечисленных категорий, как не нуждается в зонте рыба. Хотя данное сравнение было не вполне точным. Рыбу трудно отождествить с водой, тогда как Вечность может быть рыбой, водой, зонтом -- чем угодно.
Порознь и одновременно всем вместе.
Вот только чьим "чем угодно"?
И если допустить, что в "что угодно" составной частью наряду с рыбой, водой и зонтом входит мысль, то о чем?
Берендеев понял, что клип не только единица измерения, но и единица постижения Вечности. "Пусть в меня бросит камень тот, -- подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев, -- кто считает, что мысль не есть клип, а клип не есть мысль".
Как ни крути, а выходило, что спастись, уцелеть в "слепой зоне", в трещине (на хребте) между Богом и Вечностью, писателю-фантасту Руслану Берендееву можно было только посредством превращения в ничтожество, ведущее растительную жизнь где-нибудь в Чили или в Судане (в Божьем мире), и... растворения в клипе (в Вечности).
"О Боже!" -- содрогнулся Берендеев, как иглой пронзенный ошибочной мыслью, что он разгадал тайну жизни. Величайшая неразгаданная сия за семью печатями тайна, оказывается, заключалась в том, что... "Пусть в меня бросит камень тот, -- подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев, -- кто считает, что клип не есть человеческая жизнь, а человеческая жизнь не есть клип, точнее, некая конфигурация дополняющих, развивающих, противоречащих, уничтожающих друг друга клипов".
Не чем иным, как разновидностью клипмейкерства были и "гороховые", как писали в сталинские годы, законы наследственности Менделя ("австрийского монаха и мракобеса"), открытый Дарвином естественный отбор, так называемая генная инженерия, против которой не больно-то и решительно возвысил голос папа римский. Вечность, Берендеев более ни секунды в этом не сомневался, воссоздавала (клонировала) в ущерб воле Господа сущее, постепенно вытесняя из воссоздаваемой био- и прочей массы мысль Господню, промысл Божий, Божье попечение, то есть... бессмертную человеческую душу. Мутанты Вечности были невосприимчивы к Божьему присутствию, как невосприимчивы к живописи Вермеера и операм Верди шакалы и крокодилы. Ухудшенная, точнее, реорганизованная Вечностью на свой лад, биомасса ретранслировала законы (беззаконие) Вечности в Божий, точнее, перестающий быть таковым мир. Вечность давно и успешно клонировала человека. Человек в свою очередь (пока не столь успешно) клонировал скотину. В сущности, подумал Берендеев, человек со дня своего сотворения безобразничает и партизанит в тылу у Господа, можно сказать, изначально, со времен Адама и Евы, Каина и Авеля выступает в роли "пятой колонны" Вечности.
Он вдруг вспомнил своего друга и компаньона, некогда (иногда Берендееву казалось, что тысячу лет назад, иногда -- что только что) впустившего его в мир денег, переместившего из клипа, где бедность, социальный протест, дешевая водка, красные флаги, орущие перекошенными ртами толпы, какие-то дочеловеческого вида лидеры с мегафонами в кузовах грузовиков, как несъедобные грибы, в клип, где высокие и широкие кожаные кресла, пространство для вытянутых ног в самолетных салонах бизнес-класса, джипы и "вольво" с молчаливыми, аккуратно подстриженными водителями, коньяк "Хеннесси" в хрустальных емкостях (без гарантии, впрочем, что приносящий его официант в эту самую емкость по пути не наплюет), офисы с обязательным "евроремонтом", компьютерами и стандартной мебелью, чистенькие (по крайней мере, снаружи) белоблузные девушки с лакированными ногтями, длинными ногами и как бы заледеневшими в виду пролетающего (в прямом и переносном смысле) мимо богатства лицами у компьютеров и кофеварочных агрегатов, наличные (рубли, доллары, дорожные чеки) в бумажнике, на веере разноцветных пластиковых карт, а также в сейфе, тайный(е) семизначный(е) номер(а) счета(ов) в надежном зарубежном банке, с которого никто, никогда, ни при каких обстоятельствах... и... литые пули в переносицу в любой точке маршрута следования джипа или "вольво".
Находиться во втором клипе было куда опаснее, нежели в первом, но не столько писатель-фантаст Руслан Берендеев, сколько неведомый (ведомый?) клипмейкер решал, где (в каком клипе) ему находиться.
В сущности, схема была проста, как жизнь. Ничто не происходило с человеком стопроцентно против его воли, точнее, обезволенной (клонированной?) разновидности воли, а именно намерения. Человек хотел (намеревался, мечтал, ему снилось, тайно вожделел и т. д.), Вечность исполняла. Вот только не всегда буквально, в срок и почти никогда -- в верной пропорции. Девушка, допустим, хотела любви, мечтала о встрече на солнечном пляже с прекрасным (богатым) принцем, а встречалась ночью в парке с маньяком, который насиловал ее, душил, отрезал палец с копеечным колечком. Кто-то очень хотел разбогатеть, но вдруг, разбирая после похорон отца старье, обнаруживал коробку из-под ботинок, битком набитую... советскими дензнаками, не представляющими в данный момент решительно никакой ценности. Вечность, как крупнокалиберная артиллерия, стреляла не по целям, но по площадям. Из своего прекрасного далека Вечность не могла разглядеть в прицел отдельного человека с его смехотворными стремлениями. Если, конечно, человек сам, как доктор Фауст, не лез на рожон. Но как бы там ни было, именно "обнуленная" воля (намерение) конкретного человека являлась исходным материалом, так сказать, art-ware -художественно-смысловым наполнением того или иного клипа, которым, собственно, и являлась человеческая жизнь.
В общем-то писатель-фантаст Руслан Берендеев неплохо относился к Нестору Рыбоконю -- председателю Совета директоров "Сет-банка", главе могущественной финансово-промышленной Сет-группы, одному из "олигархов", как сейчас называли в России этих в одночасье разбогатевших, но не плативших налогов людей (иногда их еще называли "опорой правящего режима", "гарантами необратимости экономических реформ", "капитанами российского бизнеса", "верхушкой среднего класса" и т. д.); в другой же своей ипостаси -- вора, мошенника, проходимца, криминально-мафиозного подонка, ограбившего полстраны, каждый раз таинственным образом (что еще раз наглядно свидетельствовало, что правительство с этой мразью заодно) ускользающего от неизбежной расплаты. Поразительно, но на Нестора Рыбоконя до сих пор не было совершено ни единого покушения, ни разу не "наезжала" на него и власть, подобно капризному вымогателю, немотивированно (то есть вне зависимости от "отстегнутого" ей) преследовавшая посредством налоговой полиции, МВД, ФСБ, таможни, пожарной охраны, санэпидстанций, экспертов по экологии, каких-то новоявленных специалистов по безопасности компьютерных сетей и т. д. практически всех сколько-нибудь заметных (обнаруживших себя) предпринимателей.
Хотя кому-кому, а писателю-фантасту Руслану Берендееву было доподлинно известно, почему никто не преследовал Нестора Рыбоконя -- эдакого мирного научного (бывшего доцента) толстяка в старомодных кругленьких "блюдечках-очках", любителя потолковать о неведомом "православном капитализме", о несправедливой приватизации, итоги которой следует пересмотреть, о грядущем величии России и почему-то о "цивилизации Шелкового Пути", призванной определить судьбу человечества в ХХI веке.
Берендеев понял (как тварь, пред которой смирился Всемогущий) основную мысль Господа -- финансиста поневоле. Так называемым инвестиционным, производственным, трудовым деньгам была дарована магическая сила творения. Господь всеми силами поддерживал производство и ненавидел процентные "деньги в себе".
"Как же я раньше не догадался! -- подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев. -- Производство (труд) -- это Бог, проценты (деньги из ничего) -это Вечность!"
И еще он ни к селу ни к городу подумал, что Россия -- все еще одна восьмая часть суши, в ней много ресурсов и, следовательно, много денег. Никто и никогда уже не выпустит ее из финансового круга (оборота), куда она влипла, как муха в паутину, причем в худшую -- процентную -- ее часть.
Финансовый мир, догадался писатель-фантаст Руслан Берендеев, есть не что иное, как единство и борьба противоположностей -- инвестиционных и процентных денег. В России пока что определенно одолевали процентные. Муха еще шевелилась, но процентный паук высасывал из нее последние силы. Берендеев вознес молитву Господу, чтобы Он перебросил несчастную Россию в другой сектор паутины, ибо не было иной способной сделать это силы.
Теперь Берендеев знал, с чем пойдет к Нестору Рыбоконю.
Дело оставалось за малым: реорганизовать имевшиеся в распоряжении того финансовые ресурсы в соответствии со схемой-чертежом, увиденной писателем-фантастом Русланом Берендеевым в сиреневом вечернем московском небе. То есть Рыбоконь должен был разделить безумие Берендеева, приняв к исполнению схему, увиденную Берендеевым в... небе, когда он брел, сжимая в кармане кошмарного плаща пропавшего без вести бизнесмена золотую статуэтку крылатого осла, по улицам сжигаемой солнцем Москвы. Впрочем, по причине позднего вечера уже не сжигаемой, а удушаемой сиреневой небом-подушкой с желтой пуговицей Луны в углу. Вычерченный в небе малиновый абрис неуничтожимого финансового круга, таким образом, явился на исходе ХХ века писателю-фантасту Руслану Берендееву в виде неопалимой купины, огненного столба, белого облака и т. д., то есть в виде Божественного Откровения.
И это было странно. Впору было наряду со "смирением Господа перед тварью" говорить о "смирении Господа перед деньгами" (долларом, маркой, фунтом, франком и т. д.).
-- Дело в том, -- ответил Рыбоконь, когда Берендеев однажды вроде бы в шутку, но на самом деле всерьез поинтересовался у него, почему он до сих пор жив, -- что я не взял у власти, у государства ни единой копейки. Можно сказать, что я с ними просто не встречаюсь.
-- Вот как? -- удивился Берендеев. -- Откуда же тогда у тебя появились первичные деньги?
-- Деньги, -- весело рассмеялся Нестор Рыбоконь, -- я, а теперь и ты, стало быть, мы, Руслан, берем исключительно и только у... народа. Народ отдает нам свои деньги. Народ же в нашем государстве во все века и при всех правителях беззащитен перед финансовым произволом и... неподзащитен перед законом. Власть в лучшем случае не защищает, а зачастую отнимает саму жизнь человека -- так почему она должна заботиться о его имуществе? Вот почему, Руслан, мы неприкасаемы и неуязвимы! Мои первичные деньги были просты, как жизнь: я собрал деньги на три месяца под проценты, которые тогда казались очень большими. Но инфляция при этом опережала самые смелые проценты. На собранные деньги я взял ликвидный товар, продал его и тут же взял новый. Мне хватило, чтобы приобрести капитал и расплатиться по процентам, то есть запустить машину: меньшую часть денег -- на выплату процентов, основную -- на приобретение ликвидного, неподвластного инфляции товара и немедленную его продажу.
-- Ты полагаешь, это будет длиться вечно? -- спросил Берендеев.
-- Нет, -- ответил Рыбоконь, -- точнее, я не знаю, как долго это будет длиться. Зато я знаю другое: ничем другим ни я, ни ты в этой жизни заниматься не сможем. Так что для нас и, следовательно, для народа это будет длиться до тех пор, пока мы этим занимаемся, то есть до тех пор, пока мы живы.
...Писатель-фантаст Руслан Берендеев зачем-то вспомнил этот разговор ранним утром осеннего дня, когда ему предстояло принять важное решение.
Берендеев по-своему любил Нестора Рыбоконя. Не как конкретного человека с достоинствами и недостатками (Берендеев в общем-то понятия не имел, что он за человек), но как любит (не может не любить, какой бы несправедливой, горькой она ни была) человек свою судьбу, ибо она-то и есть единственный, окончательный, безвариантный вариант (выбор), который, за вычетом рефлексии -"бессмысленной и беспощадной" игры с Вечностью, -- остается человеку.
С той поры как писатель-фантаст Руслан Берендеев познакомился с банкиром Нестором Рыбоконем, ему открылась неизвестная ранее -- главная (а потому невидимая) -- общность людей: не по имущественному положению (один богат, другой беден), не по отношению к власти, социальной справедливости, политике, национальному вопросу, культуре, той или иной идеологии, женщинам, спиртным напиткам и прочему -- но по отношению к... Вечности, то есть к тому, чего не существовало и что, не существуя, определяло -- Берендеев более в этом не сомневался -- судьбы людей.
Невидимые единомышленники, толкаясь, бродили по свету, не узнавая друг друга. Тем ценнее был каждый состоявшийся случай узнавания.
Получалось, что единственное, что воистину объединяло людей, представало... несуществующим, иллюзорным, не имеющим места (и права) быть. Один человек мог любить Сталина и ненавидеть Ельцина, другой -- наоборот, но при этом они (даже не отдавая себе отчета) могли одинаково понимать жизнь и смерть, Бога и Вечность -- одним словом, то запредельное, что ожидает (или нет) каждого. Именно это (теоретически) объединяло их поверх сиюминутных жизненных реалий, которые в сравнении с единственным и истинным представали какой-то смехотворной (хотя, впрочем, некоторые отдавали за них жизнь) чепухой. Берендееву открылось, что в принципе любое разделение людей -политическое, экономическое, идеологическое, имущественное и т. д. -несущественно в сравнении с основным: их отношением к запредельному, несуществующему, иррациональному, то есть... к Вечности. Таким образом, существующее партийное -- ведь, в сущности, даже религии были не чем иным, как разновидностью партийности -- устройство мира представало ублюдочным, не проясняющим, но маскирующим суть вещей.
Берендеев подумал, что истинная самореализация художника (а он по-прежнему считал себя художником) -- не в приходящей (партийной) земной славе, не в приближении к Господу, который, как ни горько это сознавать, давно прискучил человечеству, но в приближении к... Вечности. Эта самореализация не конвертировалась в хвалебные статьи в газетах, премии, приглашения на симпозиумы и предоставление разного рода почетных грантов. Эта самореализация перетекала, конвертировалась в молчание, в ничто, в смерть, в... Вечность, которая была... "живее всех живых".
В случае же обнаружения линейным массовым сознанием -- в проклятия, в хулу, в отрицательный культ.
Впрочем, писателю-фантасту Руслану Берендееву пока что это не грозило. Вряд ли кому-нибудь удастся распознать Вечность в его произведении "Секс на Меркурии и ниже". В последний момент Берендеев поменял Юпитер на Меркурий, а "выше" на "ниже", чтобы автор случайно (или неслучайно) прилипшего к его повести названия не смог потом придраться. Вечность наличествовала не в данном (не вполне берендеевском) названии и не в данном (вполне берендеевском) тексте, но в аномалии, состоявшей в том, что он, писатель-фантаст, в мгновение ока превратился в финансиста и предпринимателя, автора фантастического, имеющего высокие шансы реализоваться проекта по передаче (продаже) остатков российской металлургической промышленности иностранному капиталу. Какой, спрашивается, изощренный ум мог разглядеть в этой патологии невидимую руку Вечности? Берендеев напоминал себе канатоходца, идущего по натянутой на огромной высоте струне с завязанными глазами и без страховки. Отчего-то вдруг пришел на ум Есенин: "Розу белую с черною жабой я хотел на земле повенчать..." Берендеев подумал, что в грядущих своих (хотя будут ли они?) произведениях он повенчает Бога и Вечность, выразит Вечную Божественность или Божественную Вечность. Единственное, подумал Берендеев, над чем не властен Господь, так это над летящей мыслью. Поэтому он иногда прощает останавливающих мгновение идиотов.
Вот только то, ради чего они его останавливают, а именно Вечность, их никогда не прощает.
Писатель-фантаст Руслан Берендеев не вполне понимал, что за дело Вечности до остатков российской черной и цветной металлургии. Почему они должны быть проданы человеку по имени Мехмед, представляющему другого, по имени Джерри Ли Коган, человека? Одновременно Берендеев понимал, что именно эта неясность удерживает его от форсированного проведения операции.
Берендеев хотел добиться от Вечности совершенно невозможного: конкретного ответа на конкретный вопрос.
При этом он знал, что Вечность никогда не отвечает ни на какие (в особенности же конкретные) вопросы.
Ответить Берендееву мог... один лишь Господь.
И Берендеев, не надеясь на ответ (очередное смирение Господа пред собой, то есть чем-то неизмеримо худшим, чем просто тварь), тем не менее ждал ответа, наглядно иллюстрируя изначальную человеческую подлость: в злобном угаре сжечь за собой все мыслимые и немыслимые мосты, но при этом надеяться, что Господь явит чудо милосердия -- восстановит мост, по которому говнюк перебежит обратно.
Сотрудниками (подельниками?) по Вечности, следовательно, были писатель-фантаст Руслан Берендеев и банкир Нестор Рыбоконь.
Причем старшинство (первородство) здесь, в отличие от библейского, уступалось не за чечевичную похлебку, но -- по воле Вечности. У Берендеева не было сомнений, что в настоящее время старшим по Вечности является он, младший по бизнесу партнер.
Похоже, Вечность в отношении людей знала два действия: стрелять не по целям, а по площадям и... расходовать этих самых людей в процессе, так сказать, использования. Тут Вечность поступала по принципу киллера, бросающего пистолет там, где стоял по совершении убийства. Хорошо, если просто бросала и человек каким-то образом выскальзывал. Гораздо чаще соприкоснувшийся с Вечностью человек оказывался как бы меченым, намагниченным. Нечего и говорить, что притягивал он к себе... смерть, отталкивал же от себя Божье попечение.
Берендеев чувствовал, что Нестор Рыбоконь выполнил некую, поставленную Вечностью цель и сейчас переживал момент меченого, намагниченного одиночества, которое хуже смерти. Это было одиночество не только Бого-, но и Вечнооставленности. Теоретически так мог ощущать себя метеорит, бесцельно крутящийся вокруг своей оси посреди космической -- на миллионы световых лет вокруг -- пустоты. Писатель-фантаст Руслан Берендеев не сомневался, что для соприкоснувшихся с Вечностью душ существует отдельный, не учтенный великим Данте космический круг ада -- одиночества сознания, творящего себя в себе.
Но Вечность не принимала во внимание текущие и будущие человеческие страдания, играла по собственным правилам. Иной раз она бросала к ногам человека мир лишь для того, чтобы он в нужный день и час задействовал другого человека, после чего внимание Вечности целиком и полностью переключалось на того; прежний же избранник, оставленный Богом (позже, но может, и никогда) и Вечностью (раньше, но совершенно точно всегда), оказывался (даже и с миром у ног, Вечность, как правило, не мелочилась) представляющим интерес разве лишь для... смерти. Так медленно, но неотвратимо гаснет электрическая лампочка, когда слабеет напряжение в сети. Так угасал сейчас банкир Нестор Рыбоконь, впустивший писателя-фантаста Руслана Берендеева в мир, где тот должен был принять некое решение.
Берендееву было не отделаться от ощущения, что окончательно угаснуть Рыбоконю не позволяет лишь то обстоятельство, что он, Берендеев, еще не принял этого решения. У него не было оснований полагать, что по принятии и осуществлении решения Вечность обойдется с ним иначе, нежели с Рыбоконем.