Страница:
Хотя, конечно, тезис относительно высвобождающейся в результате распада разума огромной энергии был спорным.
Какая такая энергия высвободилась в Берендееве с той поры, как он впервые прочитал объявление? Как сидел дома, так и продолжал сидеть. Как непрестанно думал о том, чем там занимается на работе жена, срывал злость на дочерях, так и продолжал думать и срывать. Как жил, довольствуясь малыми суммами гонораров, но ценя свободу (в общем-то никчемную), так и продолжал жить, довольствуясь и ценя.
Берендеев был уверен, что "закрыл тему" с "Сет-банком" и Штучным доктором, но чем дольше он об этом думал, тем сильнее ему хотелось опять туда позвонить. Почему-то ему казалось, что он услышит другой текст. Ему не давала покоя мифическая болезнь, про которую он впервые прочитал в высоко повешенном объявлении на бетонном столбе. Похоже, эта болезнь передавалась через умеющие читать глаза.
Берендеев быстро набрал номер и действительно услышал другой текст.
-- Ты болен, -- Берендеев ни мгновения не сомневался, что с ним разговаривает сам Штучный доктор, -- но ты не должен бояться своей болезни. Приди, и я излечу тебя от твоей болезни, потому что только я знаю, что это за болезнь, и только я смогу тебя излечить.
Берендеев бросил трубку. Специфического щелчка и изменения тембра гудка, что могло бы свидетельствовать о задействованном определителе номера, не было. Но мошенники каким-то образом знали (Берендеев не сомневался), что это он им звонит.
Он как раз размышлял, не позвонить ли еще раз, как вдруг телефон зазвонил сам. Берендеев подумал, что это Дарья (он так думал про каждый звонок), схватил трубку, не дав первому звонку дозвонить до конца.
-- Господин Берендеев? -- услышал, однако, совершенно незнакомый голос. -Ожидаете важных сообщений?
-- Почему? Это... кто? Простите... -- испугался и растерялся Берендеев. Он не сомневался, что мошенники из "Сет-банка" его вычислили. Единственно непонятно было -- зачем. Какую такую ценность представлял для мошенников нищий Берендеев? "Квартира! -- вдруг прошиб его холодный пот. -- Они хотят завладеть моей квартирой!"
-- Быстренько трубочку снимаете.
Берендеев уже и забыл про щекастого, в шляпе молодого оперуполномоченного, а тот, оказывается, про него не забыл.
-- Поймал бандитов? -- перевел дух Берендеев. Отчего-то на смену дикому испугу пришла... наглость. По прошествии времени мент Коля Арзуманов воспринимался как персонаж если и не вполне комический, то незначительный. Берендеев с грустью подумал, сколь несовершенны люди (в том числе и он сам). Низменное с одним оттенком (испуг) сменило низменное с другим оттенком (наглость). -- Приглашаешь выступить свидетелем на процессе века?
-- Они не стали подавать заявление, -- сообщил Коля, похоже, не обратив внимания на развязный тон Берендеева. -- Не признали себя потерпевшими. -- А может, Коля в силу своей профессии знал за людишками эту скверную черту -переходить от низменного к низменному -- и, может, даже прощал ее им?
-- Но ведь банк... ограбили. -- Берендеев вспомнил про летящие в прорезиненные мешки пачки стодолларовых банкнот.
-- А нам-то что, -- усмехнулся Коля, -- если они не считают себя потерпевшими?
-- Да, но в случае вооруженного грабежа, -- продемонстрировал недюжинное для рядового гражданина России знание уголовно-процессуального кодекса Берендеев, -- уголовное дело возбуждается автоматически.
-- Автоматически-то автоматически, -- согласился Коля. -- Только пострадавших нет -- раз, потерпевших -- два. Таким уголовным делом только жопу подтереть... автоматически. Я тебе не по этому поводу звоню, хотя отчасти и по этому. У тебя как со временем?
-- Со временем? -- растерялся Берендеев. У него всегда было хорошо (свободно) со временем, только он не мог вот так сразу понять, надо ему встречаться с Колей или нет. В общем-то он был не прочь встретиться, но и сомневался, как бы ощущая тревожное беспокойство, опережающе проистекающее от этой предполагаемой встречи. Так некоторые люди ощущают приближение грозы, а животные -- землетрясения, наводнения, извержения вулкана, а также магнитной бури.
-- Я тебя не по службе вызываю, -- уловил его сомнения и (как положено следователю) надавил Коля. -- Не хочешь -- не надо.
-- Напомни номер кабинета, -- сказал Берендеев. -- Через полчаса буду.
-- Не в кабинете, -- ответил Коля. -- Знаешь сквер через дом от управления? Давай там у клумбы. Только не опаздывай, а то у меня в четыре опознание.
В назначенный час Руслан Берендеев сидел на скамейке возле клумбы, точнее, целого семейства клумб. Сколько он жил в этом районе, все клумбы в сквере неизменно были в образцовом порядке. Занималась ими высокая, худая старуха без возраста, напоминающая ворону в своей всесезонной серо-черной хламиде. Она бесстрашно и удивительно проворно бросалась на защиту цветов, кто бы на них ни покушался: дети из близлежащей школы, бомжи, случайные прохожие или вылезающие из джипов и "мерседесов" (неподалеку тянулся длинный стеклянный, как галерея или террариум, круглосуточный магазин "24") стриженые затылки в черной коже. В былые годы старуха садовница была аполитична. Нынешней же весной почему-то высадила на клумбе настурции и фиалки в виде атавистического лозунга: "Слава КПСС!" Впрочем, ей этого показалось недостаточно. Пришедший в сквер на пять минут раньше Берендеев как раз застал садовницу за тонкой и ответственной работой -- воссозданием под фиалковым лозунгом из рассады неизвестных Берендееву коротких алых цветов перекрещенных серпа и молота в красном же -из той же рассады -- круге. Берендеев подумал, что старуха, пожалуй, справится и со сложным -- в колосьях -- "земшарным" гербом бывшего великого государства.
Он так засмотрелся на определенно дополнительно не оплачиваемую и, стало быть, творческую старухину работу, что не заметил подошедшего Колю. Если только Коля не подкрался, как шпион или тать.
На сей раз он был не в плаще и шляпе, а в легкомысленной какой-то (но дорогой, отметил про себя Берендеев) бейсбольной куртке и в бейсбольной же кепке с большим козырьком. Не хватало только рукавицы и деревянной биты. Берендееву и в голову не могло прийти, что Коля, оказывается, большой поклонник непонятной заокеанской игры, в которой кто-то ловит мяч в разлапистую рукавицу, а кто-то куда-то несется как сумасшедший.
Оперуполномоченный тем временем, насвистывая, уселся рядом с Берендеевым на скамейку. Он был похож на великовозрастного балбеса. Трудно было вообразить, что ровно в четыре часа он будет проводить опознание.
-- Какие сенсации на литературном фронте? -- поинтересовался, протягивая руку, Коля.
-- Видимо, те же, что и на правоохранительном. -- Колина рука с их последней (и первой) встречи как будто сделалась еще тверже. Берендеев подумал, что, наверное, оперуполномоченный занимается каратэ, чтобы расправляться с преступниками не только при помощи табельного оружия, но и голыми руками. -- Жить стало лучше, жить стало веселее.
-- Это точно, веселее. Читал? -- Коля вытащил из кармана куртки свернутую в трубку газету, протянул Берендееву.
В нижнем углу толстым сиреневым (сумеречным) фломастером был отчеркнут узенький цилиндрик текста: ""СЕТ-БАНК" УПОЛНОМОЧЕН ЗАЯВИТЬ".
-- Нет, -- ответил истинную правду Берендеев, -- я вообще такой газеты не знаю. "Господин N"... Где ты ее отыскал? Кем уполномочен заявить?
-- Ладно, ты читай, -- поторопил Коля. -- Что с того, что "Господин N"? Есть еще "Мистер Х".
"Совет директоров "Сет-банка" уполномочен заявить своим вкладчикам, а также всем заинтересованным и незаинтересованным лицам, что слухи о будто бы имевшем место "ограблении века", равно как и о возникших вследствие этого у банка трудностей в отношении выполнения перед клиентами (физическими и юридическими лицами) договорных обязательств, сильно преувеличены. "Сет-банк" был, остается и пребудет вечно самым надежным банком в России. Служба безопасности "Сет-банка" имеет все основания предполагать, что якобы имевшее место несколько недель назад "ограбление века" являлось не чем иным, как провокацией правительственных и околоправительственных структур, инициированной конкурентами. Цель оной провокации -- скомпрометировать лучший банк России в глазах общества, еще раз бросить тень на "Сет-банк", дабы в свете этой тени он предстал не отбрасывающим тени чудовищем, а в его обестененном образе -- на весь негосударственный финансовый сектор страны. Желая дезавуировать провокацию, а также продемонстрировать вкладчикам (физическим и юридическим лицам) порог финансовой самодостаточности банка, Совет директоров на состоявшемся внеочередном заседании принял беспрецедентное, не имеющее в мировой финансовой практике аналогов решение, а именно: выплатить всем зарегистрированным до 11 мая (даты так называемого "ограбления века") вкладчикам единовременную премию в размере 500 (!!!) процентов от суммы хранящегося на банковском счете вклада. Премии начинают выплачиваться с первого числа следующего месяца с 10 до 16 часов, кроме субботы и воскресенья, в помещении московского отделения "Сет-банка". Для разрешения возможных спорных (конфликтных) ситуаций Совет директоров "Сет-банка" постановил учредить специальную комиссию, которая будет рассматривать сущность заявлений по существу до 31 числа сего месяца. Поданные после 31 числа заявления рассматриваются как не имеющие сущности и, следовательно, рассмотрению по существу не подлежат. "Сет-банк" ждет вас! "Сет-банк" отдаст вам в пять раз больше, чем вы доверили "Сет-банку"!"
-- Жаль, -- сказал Берендеев, возвращая Коле газету, -- что я не успел получить гонорар и отнести его в "Сет-банк".
-- Почему? -- усмехнулся Коля. -- До тридцать первого еще три дня.
-- Ну и что? -- не понял Берендеев. -- Мне-то что до всего этого?
-- Я навел справки, -- как будто не расслышал его Коля. -- Да, действительно, есть "Сет-банк", лицензия, регистрационное свидетельство, все как полагается, только он находится... во Владивостоке. И не "Сет-банк", а "Офсет-банк", они специализировались на выдаче ссуд полиграфическим предприятиям. Этот "Сет-банк" -- вроде бы их московский филиал, но они даже не знают людей, которые тут заправляют. Фактически это совершенно другой банк, господин Берендеев, вот в чем дело.
-- Какое дело? -- начал терять терпение Берендеев.
-- А вот какое, -- объяснил Коля, -- этих счастливцев, физических и юридических лиц, вкладчиков, которым "Сет-банк" готов заплатить в пять раз больше, чем они ему доверили, попросту не существует в природе! Их нет, это -мертвые души. До тебя дошло?
Коля определенно не любил "Сет-банк". Но Берендеев не мог взять в толк, почему оперуполномоченный делится с ним этим своим достаточно распространенным и, следовательно, не новым человеческим чувством. Что ему, скромному милиционеру, до банка, пусть даже и проводящего нестандартную рекламную кампанию? И какое ко всему этому имеет отношение он, писатель-фантаст Руслан Берендеев, хоть и полежавший некоторое время на холодном мраморном полу, но уже получивший -- кстати, задолго до объявленного тридцать первого числа -компенсацию. Нет, Берендеев решительно не был склонен поддакивать оперуполномоченному. Он ничего не имел против "Сет-банка".
Коля помалкивал, одобрительно глядя на справившуюся на "отлично" с воссозданием пролетарского символа из живых красных цветов садовницу. Его молчание начало действовать Берендееву на нервы.
-- Слушай, Берендеев, ты вообще-то как относишься к этим ребятам, которые отбирают у народа деньги? -- задал оперуполномоченный неожиданный, но логичный, учитывая его богатый профессиональный опыт, вопрос.
Берендеев подумал, что вот дожил до сорока лет, а так и не научился скрывать свои мысли. И еще подумал, что Коля, должно быть, наврал про назначенное на четыре часа опознание.
-- Никак, -- честно ответил он.
-- Почему? -- вежливо, но отстраненно, как у задержанного в досадном присутствии оперативно прибывшего адвоката, уточнил Коля. -- Разве это не подло -- обманом вытягивать последние деньги у таких вот, -- кивнул на скрючившуюся над клумбой садовницу, -- старух, пенсионеров, мало-, да и немалоимущих людей?
В доме, где жил Берендеев, в помещении бывшего кинотеатра как раз находилось местечко, куда старухи, пенсионеры, мало- и немалоимущие люди совершенно добровольно приносили последние (а может, и не последние) деньги, чтобы получить на них дивиденды, решительно не соответствующие ни уровню инфляции в стране, ни вообще элементарному здравому смыслу. Берендеев не жалел этих агрессивных -- с выпученными глазами и пеной на губах -- акционеров, в лучшие времена тут же и спекулировавших вырученными "ценными бумагами", в худшие -- готовых вцепиться в глотку друг другу и кому угодно. Их можно было называть по-разному, но только не подло обманутыми. Ибо и они были подлы.
-- Не знаю, подло это или не подло, -- ответил Берендеев, -- но кто не захотел, чтобы его обманывали, тот никуда не понес свои деньги. Я вот, например, никуда не понес. Если же эти люди пошли на риск -- отдали деньги, значит, внутренне были готовы их лишиться. Как можно жалеть играющих на улицах в наперсток или в лотерею? Ведь они играют совершенно добровольно.
Коля снял с головы бейсбольную кепку и некоторое время пытал на прочность козырек. Китайский, а может, малайский пластик, однако, с честью выдержал испытание.
-- Стало быть, ты не различаешь, где жертва, а где палач? -- спросил Коля.
Берендеев посмотрел на милиционера с удивлением. Во внеслужебном, пока еще чисто умозрительном разговоре он обнаруживал куда большую страсть, нежели при выяснении обстоятельств ограбления банка или допросе Берендеева в качестве свидетеля у себя в кабинете. Берендеев явственно прочитал в светлых, как лед, глазах оперуполномоченного запредельную тоску и запредельную же ненависть.
Но к кому? к чему?
Берендеев в ужасе подумал, что Николай Арзуманов прав. К примеру, он сам уже давно не различает, а иногда сознательно (так проще) не стремится различать, где жертва, а где палач. Так, каждый день созерцая на телевизионном экране истерзанные, окровавленные (почему-то обязательно со спущенными штанами, что вселяло еще больший ужас) тела, он не то утешал, не то успокаивал себя никогда не высказываемой вслух кощунственной мыслью, что, несмотря ни на что, просто так все равно не убивают, потому что хоть это и в природе человека, но все же не до такой степени -- убивать просто так. То есть существует некая скрытая причина, почему именно этот человек именно в этот день и час погиб. Таким образом, взаимосвязь жертва -- палач в момент созерцания на экране телевизора трупов в сознании писателя-фантаста Руслана Берендеева представала не имеющей места быть.
-- Не знаю, -- помедлив, ответил он. -- Наверное, раньше я различал, да что толку? Есть ведь и иная взаимосвязь: внезапный палач -- неожиданное возмездие. Все смешалось в доме Облонских, господин милиционер, кроме единственного: вокруг не осталось ни единого, на ком бы не было греха. Мне кажется, каждый сейчас одновременно палач и жертва -- по обстоятельствам.
-- А вот и нет, -- рассмеялся Коля, зачем-то снова нахлобучив на голову дурацкую бейсболку. -- Это только так кажется. Это хитрая такая прививка против мужества и справедливости, то есть, в сущности, против... -- понизил голос, -- Бога! Обреченному на заклание стаду овец прививается мыслишка, что волчишка в первую очередь убивает в основном плохих, в чем-то таком замешанных (скажем, в том, что щипали в неположенном месте траву) овец и -- одновременно -- что все овцы как бы должны быть волками. Не в смысле, естественно, зубов, а в смысле отсутствия сострадания и жалости. Но зубастый и безжалостный волк -это естественно. Беззубая же и безжалостная овца... это пародия, издевательство над Господом. Но что такое пародия, замещающая истину? -воскликнул Коля. И сам же ответил: -- Это преддверие конца света! Ты уже привит, Берендеев. Знаешь, зачем это делается? -- И, не дожидаясь риторического вопроса Берендеева, объяснил зачем: -- Чтобы овцы, когда придет пора массово их резать, не боялись волка, не затоптали с перепугу его копытами. А главное, чтобы понимали волчью логику: волк должен резать. Понимание в данном случае, господин Берендеев, есть выражение согласия быть зарезанным. Это очень важно. Овца с внедренными элементами волчьего мышления, но без волчьих зубов и силы -- это нонсенс, конец. Это не народ, господин Берендеев, не божье стадо -- это биомасса. Ничего не поделаешь, -- вздохнул, как-то вдруг внезапно успокоившись, -- грядет экономический кризис, каких еще свет не видывал. Сначала жахнет по финансам, потом по промышленности, а там и по жратве. Все к этому идет.
-- Возможно, -- не стал спорить Берендеев, -- только на кой черт этих овец резать? Пусть бы себе мирно паслись...
-- Я тоже так думаю, -- вздохнул Коля, -- но они, к сожалению, думают иначе.
-- Кто -- они? -- Берендеев подумал, что Коля начинает его разочаровывать.
-- Я уже и сам не знаю, -- посмотрел куда-то поверх крыш (как будто волки должны были прилететь по воздуху) Коля. -- Знаю только, что я не на их стороне. Ну да, конечно, -- вернул сторожевой взгляд из горних пределов на грешную землю, -- все очень сложно и очень просто одновременно. Ты читаешь газеты, там да, сложно, тысячи объективных и субъективных причин. Я вижу жизнь, в ней все предельно просто. Одни сживают со свету других. Я не возражаю, когда люди богатеют за счет труда или ума. Возражаю, когда одни живут -- и как, сволочи, живут! -- потому что другие подыхают. Это -- основной закон преступного мира. Сдохни ты сегодня, а я завтра. Разве я виноват, что он сделался универсальным законом для всей страны?
-- Неужели главные, самые хитрые и злые, волки засели в этом... "Сет-банке"? -- спросил Берендеев. У него не было сомнений, что, расследуя многочисленные уголовные и экономические преступления, Коля слегка сдвинулся. Такое иногда случается с милиционерами. Ну зачем он ходит в этой бейсболке?
-- Слушай, Берендеев, -- Коля явно не торопился разубеждать Берендеева, -ты же писатель, то есть аналитик и наблюдатель. Скажи честно, как тебе жилось при той? -- кивнул на любовно высаженные старухой садовницей фиалковый лозунг "Слава КПСС!" и серп и молот из ярко-алых, в цвет пролетарского знамени, коротких цветов, названия которых Берендеев не знал. "Может быть, это левкои?" -- Берендеев много читал про левкои, но никогда их не видел.
-- В материальном смысле очень даже неплохо, -- не стал лукавить Берендеев, -- хотя, конечно, смотря с чем сравнивать.
-- Но при этом ты ненавидел власть?
-- Я про это читал, -- сказал Берендеев, -- в газетах, где все... усложняют.
-- Про что читал? -- удивился Коля.
-- Что СССР являлся коллективным бессознательным русского народа; что все мы одновременно любили, боялись, ненавидели и презирали ту власть. Впрочем, я не уверен, что ненавидел. Презирал -- да, но не боялся. Не любил, но не ненавидел.
-- Ты счастливый человек, -- вдруг на полном серьезе произнес Коля.
-- Вот как? -- в проживаемой жизни писатель-фантаст Руслан Берендеев ощущал себя как угодно и кем угодно, но едва ли -- счастливым.
-- Человек, который может позволить себе до седых волос быть ни в чем не уверенным, -- счастливый человек! -- как гвоздь вбил в скамейку Коля и, подумав, добавил: -- Если луна -- цыганское солнце, то русское счастье -- не быть ни в чем уверенным и, следовательно, ничего не делать и ни за что не отвечать.
Берендеев подумал, что Россия -- мать новой и весьма перспективной науки -- политического психоанализа, политпсиха, точнее, самополитпсиха. Число людей, желающих, так сказать, без отрыва или в отрыве от производства ею заниматься, было стабильно велико. У науки имелись все шансы не захиреть.
Берендеев, помимо того что периодически (как, к примеру, сейчас) выступал в роли объекта исследования, полагал себя не последним самополитпсихоаналитиком. Ему не составило труда завершить начатое Колей мини-исследование.
Если упростить и сократить на манер дробей его и Колино "магические числа" (каждый человек, как известно, является носителем персонального "магического числа"), то в знаменателе всегда остается так называемый "background": полученное образование, прочитанные книги -- одним словом, жизненный опыт. В числителе же: у Берендеева -- достаточно обычный в его профессиональной среде конформизм, отсутствие некоего стержня, как в едкой кислоте без следа растворившегося в таких абстрактных понятиях, как демократический централизм, руководящая роль партии, пролетарский интернационализм и социалистический реализм, а затем -- демонтаж командно-административной системы, рыночная экономика, народное волеизъявление, либерализм, демократия; у Коли -достаточно необычное в его профессиональной среде чувство справедливости, как в едкой кислоте кристаллизовавшееся и закалившееся в виде того самого стержня в таком конкретном и при социалистическом реализме, и при экономическом либерализме деле, как борьба со злом. Разница между Берендеевым и Колей заключалась в том, что один не был стопроцентно уверен в существовании абстрактного зла, к конкретному же относился как к перманентному стихийному бедствию, то есть терпел. Другой -- не размышлял над природой зла вообще, вставал на борьбу с ним, можно сказать, автоматически, как ванька-встанька, вполне вероятно, иногда даже вопреки собственной воле. Они были столь же похожи и столь же различны, как реальный предмет и его тень. Берендеев подумал, что в некоей идеальной жизни, к которой, быть может, приуготовлял грешных и смертных людей Господь, вне всяких сомнений, нормальным считался бы Коля, а он, Берендеев, -- христопродавцем и фарисеем. В той же жизни, какая была сейчас, Берендеев считался стопроцентно нормальным, а Коля -- сумасшедшим по определению.
Берендеев не сомневался, что Коля находится во власти некоей (он знал примерно какой) сверхидеи. Как, впрочем, и он сам. Но если Колина сверхидея сообщала ее обладателю волю к действию и интерес к жизни, сверхидея Берендеева -- насчет предполагаемой измены Дарьи, -- по всей видимости, делала из него самого безвольного и неинтересного человека в мире. Берендеев не понимал, зачем Коля тратит на него время и силы.
-- Если мы сейчас начнем сравнивать, что было и что есть, выяснять, какая власть была лучше, ты опоздаешь на опознание, -- заметил Берендеев.
-- Та власть была дерьмо, -- проводил Коля недобрым взглядом "мерседес", давший в тихом проулке возле школы километров двести, не меньше, -- она сама гнила, плодила гниль вокруг, но кое-что тем не менее при ней было совершенно невозможно, как, скажем, огонь внутри воды. Я хочу сказать, что пусть невыраженно, фантомно, но наличествовали определенные устои, которые были лучше власти и над которыми власть была невластна, как, допустим, человек -над структурой своего позвоночника.
Берендеев подумал, что огонь внутри воды (водяной огонь) теоретически можно себе вообразить. Водолазы ходят по дну с какими-то странными (типа бенгальских) факелами. Что такое огненная вода -- известно всем. Но ему вдруг открылось и слитное существование водяного огня и огненной воды -- в образе... заката у кромки моря или океана. "При чем здесь закат?" -- подумал Берендеев. И еще он ни к селу ни к городу (а может, и к селу и к городу) подумал, что закат, по мнению средневековых ученых, место, где родился дьявол. Закат -утроба, из которой он вышел, красные его пеленки.
-- Устои, которые лучше власти... -- с сомнением покачал головой Берендеев. -- Коллективная собственность на средства производства, что ли?
-- Я называю это иначе: физическая экономика. -- Коля как-то хулигански протянул ноги со скамейки на дорожку, как бы перечеркнув ее.
-- А сейчас какая экономика -- химическая? -- странный оперуполномоченный все больше и больше занимал писателя-фантаста Руслана Берендеева.
-- Я, видишь ли, являюсь кандидатом экономических наук, -- подмигнул ему Коля, -- много лет работал в ОБХСС, так тогда это называлось. У нас была по-своему гениальная экономическая система, Берендеев. Она функционировала с предсказуемостью математического действия или химической формулы. Устои, которые были лучше власти и над которыми власть была невластна, заключались в том, что никто в стране, включая и представителей высшей номенклатуры, не мог иметь денег больше, чем мог физически потратить на себя, семью, родственников, друзей и знакомых. Все деньги "сверх" автоматически превращались в некий мистический ноль: гнили в стеклянных банках, задыхались в чемоданах на антресолях, плесневели в сейфах, переводились в скверного качества, зеленеющее со временем -- сам видел -- крокодилово золотишко. Человек был истинной мерой вещей и, соответственно, был лишен возможности апокалипсически -- как сейчас -- грабить окружающих. Рубль был неконвертируем, а бюджет -- свят. Стало быть, в обществе отсутствовали механизмы функционирования сверхфизических, то есть выше потребности отдельной личности, капиталов. Кто пытался нарушить эти правила -- автоматически срезался ОБХСС, потому что в обществе отсутствовали механизмы реализации, превращения, умножения капиталов.
-- Почему же тогда все время появлялись какие-то теневики, левые цеха, армяне, помнится, шили фальшивые джинсы? -- возразил Берендеев. -- Выходит, закон физической экономики входил в противоречие с объективной действительностью?
-- В том-то и дело, что не входил. -- Коля как будто ожидал этого вопроса. -- Он входил в противоречие всего лишь с организацией экономической жизни в стране, которая, конечно же, нуждалась в совершенствовании. Все эти теневики, как ты их называешь, были людьми, не могущими в силу различных причин -сидел, из партии исключили, в четвертый раз женился и так далее -- эффективно реализовать себя на службе у государства, которую они, кстати, понимали совершенно правильно. Государство должно было богатеть вместе с народом. Они все -- я подчеркиваю, все, я просмотрел сотни дел -- вкладывали свои сверхфизические средства не в доллары, не в ростовщические операции, а в пусть теневое, но производство! Я, если хочешь знать, не посадил ни одного! Мои руки чисты! -- предъявил оперуполномоченный территориального отделения милиции, в прошлом, как выяснилось, сотрудник ОБХСС Николай Арзуманов писателю-фантасту Руслану Берендееву большие и твердые ладони каратиста. -- Я даже написал докладную министру, посоветовал освобождать этих людей от уголовной ответственности, принимать на госслужбу...
Какая такая энергия высвободилась в Берендееве с той поры, как он впервые прочитал объявление? Как сидел дома, так и продолжал сидеть. Как непрестанно думал о том, чем там занимается на работе жена, срывал злость на дочерях, так и продолжал думать и срывать. Как жил, довольствуясь малыми суммами гонораров, но ценя свободу (в общем-то никчемную), так и продолжал жить, довольствуясь и ценя.
Берендеев был уверен, что "закрыл тему" с "Сет-банком" и Штучным доктором, но чем дольше он об этом думал, тем сильнее ему хотелось опять туда позвонить. Почему-то ему казалось, что он услышит другой текст. Ему не давала покоя мифическая болезнь, про которую он впервые прочитал в высоко повешенном объявлении на бетонном столбе. Похоже, эта болезнь передавалась через умеющие читать глаза.
Берендеев быстро набрал номер и действительно услышал другой текст.
-- Ты болен, -- Берендеев ни мгновения не сомневался, что с ним разговаривает сам Штучный доктор, -- но ты не должен бояться своей болезни. Приди, и я излечу тебя от твоей болезни, потому что только я знаю, что это за болезнь, и только я смогу тебя излечить.
Берендеев бросил трубку. Специфического щелчка и изменения тембра гудка, что могло бы свидетельствовать о задействованном определителе номера, не было. Но мошенники каким-то образом знали (Берендеев не сомневался), что это он им звонит.
Он как раз размышлял, не позвонить ли еще раз, как вдруг телефон зазвонил сам. Берендеев подумал, что это Дарья (он так думал про каждый звонок), схватил трубку, не дав первому звонку дозвонить до конца.
-- Господин Берендеев? -- услышал, однако, совершенно незнакомый голос. -Ожидаете важных сообщений?
-- Почему? Это... кто? Простите... -- испугался и растерялся Берендеев. Он не сомневался, что мошенники из "Сет-банка" его вычислили. Единственно непонятно было -- зачем. Какую такую ценность представлял для мошенников нищий Берендеев? "Квартира! -- вдруг прошиб его холодный пот. -- Они хотят завладеть моей квартирой!"
-- Быстренько трубочку снимаете.
Берендеев уже и забыл про щекастого, в шляпе молодого оперуполномоченного, а тот, оказывается, про него не забыл.
-- Поймал бандитов? -- перевел дух Берендеев. Отчего-то на смену дикому испугу пришла... наглость. По прошествии времени мент Коля Арзуманов воспринимался как персонаж если и не вполне комический, то незначительный. Берендеев с грустью подумал, сколь несовершенны люди (в том числе и он сам). Низменное с одним оттенком (испуг) сменило низменное с другим оттенком (наглость). -- Приглашаешь выступить свидетелем на процессе века?
-- Они не стали подавать заявление, -- сообщил Коля, похоже, не обратив внимания на развязный тон Берендеева. -- Не признали себя потерпевшими. -- А может, Коля в силу своей профессии знал за людишками эту скверную черту -переходить от низменного к низменному -- и, может, даже прощал ее им?
-- Но ведь банк... ограбили. -- Берендеев вспомнил про летящие в прорезиненные мешки пачки стодолларовых банкнот.
-- А нам-то что, -- усмехнулся Коля, -- если они не считают себя потерпевшими?
-- Да, но в случае вооруженного грабежа, -- продемонстрировал недюжинное для рядового гражданина России знание уголовно-процессуального кодекса Берендеев, -- уголовное дело возбуждается автоматически.
-- Автоматически-то автоматически, -- согласился Коля. -- Только пострадавших нет -- раз, потерпевших -- два. Таким уголовным делом только жопу подтереть... автоматически. Я тебе не по этому поводу звоню, хотя отчасти и по этому. У тебя как со временем?
-- Со временем? -- растерялся Берендеев. У него всегда было хорошо (свободно) со временем, только он не мог вот так сразу понять, надо ему встречаться с Колей или нет. В общем-то он был не прочь встретиться, но и сомневался, как бы ощущая тревожное беспокойство, опережающе проистекающее от этой предполагаемой встречи. Так некоторые люди ощущают приближение грозы, а животные -- землетрясения, наводнения, извержения вулкана, а также магнитной бури.
-- Я тебя не по службе вызываю, -- уловил его сомнения и (как положено следователю) надавил Коля. -- Не хочешь -- не надо.
-- Напомни номер кабинета, -- сказал Берендеев. -- Через полчаса буду.
-- Не в кабинете, -- ответил Коля. -- Знаешь сквер через дом от управления? Давай там у клумбы. Только не опаздывай, а то у меня в четыре опознание.
В назначенный час Руслан Берендеев сидел на скамейке возле клумбы, точнее, целого семейства клумб. Сколько он жил в этом районе, все клумбы в сквере неизменно были в образцовом порядке. Занималась ими высокая, худая старуха без возраста, напоминающая ворону в своей всесезонной серо-черной хламиде. Она бесстрашно и удивительно проворно бросалась на защиту цветов, кто бы на них ни покушался: дети из близлежащей школы, бомжи, случайные прохожие или вылезающие из джипов и "мерседесов" (неподалеку тянулся длинный стеклянный, как галерея или террариум, круглосуточный магазин "24") стриженые затылки в черной коже. В былые годы старуха садовница была аполитична. Нынешней же весной почему-то высадила на клумбе настурции и фиалки в виде атавистического лозунга: "Слава КПСС!" Впрочем, ей этого показалось недостаточно. Пришедший в сквер на пять минут раньше Берендеев как раз застал садовницу за тонкой и ответственной работой -- воссозданием под фиалковым лозунгом из рассады неизвестных Берендееву коротких алых цветов перекрещенных серпа и молота в красном же -из той же рассады -- круге. Берендеев подумал, что старуха, пожалуй, справится и со сложным -- в колосьях -- "земшарным" гербом бывшего великого государства.
Он так засмотрелся на определенно дополнительно не оплачиваемую и, стало быть, творческую старухину работу, что не заметил подошедшего Колю. Если только Коля не подкрался, как шпион или тать.
На сей раз он был не в плаще и шляпе, а в легкомысленной какой-то (но дорогой, отметил про себя Берендеев) бейсбольной куртке и в бейсбольной же кепке с большим козырьком. Не хватало только рукавицы и деревянной биты. Берендееву и в голову не могло прийти, что Коля, оказывается, большой поклонник непонятной заокеанской игры, в которой кто-то ловит мяч в разлапистую рукавицу, а кто-то куда-то несется как сумасшедший.
Оперуполномоченный тем временем, насвистывая, уселся рядом с Берендеевым на скамейку. Он был похож на великовозрастного балбеса. Трудно было вообразить, что ровно в четыре часа он будет проводить опознание.
-- Какие сенсации на литературном фронте? -- поинтересовался, протягивая руку, Коля.
-- Видимо, те же, что и на правоохранительном. -- Колина рука с их последней (и первой) встречи как будто сделалась еще тверже. Берендеев подумал, что, наверное, оперуполномоченный занимается каратэ, чтобы расправляться с преступниками не только при помощи табельного оружия, но и голыми руками. -- Жить стало лучше, жить стало веселее.
-- Это точно, веселее. Читал? -- Коля вытащил из кармана куртки свернутую в трубку газету, протянул Берендееву.
В нижнем углу толстым сиреневым (сумеречным) фломастером был отчеркнут узенький цилиндрик текста: ""СЕТ-БАНК" УПОЛНОМОЧЕН ЗАЯВИТЬ".
-- Нет, -- ответил истинную правду Берендеев, -- я вообще такой газеты не знаю. "Господин N"... Где ты ее отыскал? Кем уполномочен заявить?
-- Ладно, ты читай, -- поторопил Коля. -- Что с того, что "Господин N"? Есть еще "Мистер Х".
"Совет директоров "Сет-банка" уполномочен заявить своим вкладчикам, а также всем заинтересованным и незаинтересованным лицам, что слухи о будто бы имевшем место "ограблении века", равно как и о возникших вследствие этого у банка трудностей в отношении выполнения перед клиентами (физическими и юридическими лицами) договорных обязательств, сильно преувеличены. "Сет-банк" был, остается и пребудет вечно самым надежным банком в России. Служба безопасности "Сет-банка" имеет все основания предполагать, что якобы имевшее место несколько недель назад "ограбление века" являлось не чем иным, как провокацией правительственных и околоправительственных структур, инициированной конкурентами. Цель оной провокации -- скомпрометировать лучший банк России в глазах общества, еще раз бросить тень на "Сет-банк", дабы в свете этой тени он предстал не отбрасывающим тени чудовищем, а в его обестененном образе -- на весь негосударственный финансовый сектор страны. Желая дезавуировать провокацию, а также продемонстрировать вкладчикам (физическим и юридическим лицам) порог финансовой самодостаточности банка, Совет директоров на состоявшемся внеочередном заседании принял беспрецедентное, не имеющее в мировой финансовой практике аналогов решение, а именно: выплатить всем зарегистрированным до 11 мая (даты так называемого "ограбления века") вкладчикам единовременную премию в размере 500 (!!!) процентов от суммы хранящегося на банковском счете вклада. Премии начинают выплачиваться с первого числа следующего месяца с 10 до 16 часов, кроме субботы и воскресенья, в помещении московского отделения "Сет-банка". Для разрешения возможных спорных (конфликтных) ситуаций Совет директоров "Сет-банка" постановил учредить специальную комиссию, которая будет рассматривать сущность заявлений по существу до 31 числа сего месяца. Поданные после 31 числа заявления рассматриваются как не имеющие сущности и, следовательно, рассмотрению по существу не подлежат. "Сет-банк" ждет вас! "Сет-банк" отдаст вам в пять раз больше, чем вы доверили "Сет-банку"!"
-- Жаль, -- сказал Берендеев, возвращая Коле газету, -- что я не успел получить гонорар и отнести его в "Сет-банк".
-- Почему? -- усмехнулся Коля. -- До тридцать первого еще три дня.
-- Ну и что? -- не понял Берендеев. -- Мне-то что до всего этого?
-- Я навел справки, -- как будто не расслышал его Коля. -- Да, действительно, есть "Сет-банк", лицензия, регистрационное свидетельство, все как полагается, только он находится... во Владивостоке. И не "Сет-банк", а "Офсет-банк", они специализировались на выдаче ссуд полиграфическим предприятиям. Этот "Сет-банк" -- вроде бы их московский филиал, но они даже не знают людей, которые тут заправляют. Фактически это совершенно другой банк, господин Берендеев, вот в чем дело.
-- Какое дело? -- начал терять терпение Берендеев.
-- А вот какое, -- объяснил Коля, -- этих счастливцев, физических и юридических лиц, вкладчиков, которым "Сет-банк" готов заплатить в пять раз больше, чем они ему доверили, попросту не существует в природе! Их нет, это -мертвые души. До тебя дошло?
Коля определенно не любил "Сет-банк". Но Берендеев не мог взять в толк, почему оперуполномоченный делится с ним этим своим достаточно распространенным и, следовательно, не новым человеческим чувством. Что ему, скромному милиционеру, до банка, пусть даже и проводящего нестандартную рекламную кампанию? И какое ко всему этому имеет отношение он, писатель-фантаст Руслан Берендеев, хоть и полежавший некоторое время на холодном мраморном полу, но уже получивший -- кстати, задолго до объявленного тридцать первого числа -компенсацию. Нет, Берендеев решительно не был склонен поддакивать оперуполномоченному. Он ничего не имел против "Сет-банка".
Коля помалкивал, одобрительно глядя на справившуюся на "отлично" с воссозданием пролетарского символа из живых красных цветов садовницу. Его молчание начало действовать Берендееву на нервы.
-- Слушай, Берендеев, ты вообще-то как относишься к этим ребятам, которые отбирают у народа деньги? -- задал оперуполномоченный неожиданный, но логичный, учитывая его богатый профессиональный опыт, вопрос.
Берендеев подумал, что вот дожил до сорока лет, а так и не научился скрывать свои мысли. И еще подумал, что Коля, должно быть, наврал про назначенное на четыре часа опознание.
-- Никак, -- честно ответил он.
-- Почему? -- вежливо, но отстраненно, как у задержанного в досадном присутствии оперативно прибывшего адвоката, уточнил Коля. -- Разве это не подло -- обманом вытягивать последние деньги у таких вот, -- кивнул на скрючившуюся над клумбой садовницу, -- старух, пенсионеров, мало-, да и немалоимущих людей?
В доме, где жил Берендеев, в помещении бывшего кинотеатра как раз находилось местечко, куда старухи, пенсионеры, мало- и немалоимущие люди совершенно добровольно приносили последние (а может, и не последние) деньги, чтобы получить на них дивиденды, решительно не соответствующие ни уровню инфляции в стране, ни вообще элементарному здравому смыслу. Берендеев не жалел этих агрессивных -- с выпученными глазами и пеной на губах -- акционеров, в лучшие времена тут же и спекулировавших вырученными "ценными бумагами", в худшие -- готовых вцепиться в глотку друг другу и кому угодно. Их можно было называть по-разному, но только не подло обманутыми. Ибо и они были подлы.
-- Не знаю, подло это или не подло, -- ответил Берендеев, -- но кто не захотел, чтобы его обманывали, тот никуда не понес свои деньги. Я вот, например, никуда не понес. Если же эти люди пошли на риск -- отдали деньги, значит, внутренне были готовы их лишиться. Как можно жалеть играющих на улицах в наперсток или в лотерею? Ведь они играют совершенно добровольно.
Коля снял с головы бейсбольную кепку и некоторое время пытал на прочность козырек. Китайский, а может, малайский пластик, однако, с честью выдержал испытание.
-- Стало быть, ты не различаешь, где жертва, а где палач? -- спросил Коля.
Берендеев посмотрел на милиционера с удивлением. Во внеслужебном, пока еще чисто умозрительном разговоре он обнаруживал куда большую страсть, нежели при выяснении обстоятельств ограбления банка или допросе Берендеева в качестве свидетеля у себя в кабинете. Берендеев явственно прочитал в светлых, как лед, глазах оперуполномоченного запредельную тоску и запредельную же ненависть.
Но к кому? к чему?
Берендеев в ужасе подумал, что Николай Арзуманов прав. К примеру, он сам уже давно не различает, а иногда сознательно (так проще) не стремится различать, где жертва, а где палач. Так, каждый день созерцая на телевизионном экране истерзанные, окровавленные (почему-то обязательно со спущенными штанами, что вселяло еще больший ужас) тела, он не то утешал, не то успокаивал себя никогда не высказываемой вслух кощунственной мыслью, что, несмотря ни на что, просто так все равно не убивают, потому что хоть это и в природе человека, но все же не до такой степени -- убивать просто так. То есть существует некая скрытая причина, почему именно этот человек именно в этот день и час погиб. Таким образом, взаимосвязь жертва -- палач в момент созерцания на экране телевизора трупов в сознании писателя-фантаста Руслана Берендеева представала не имеющей места быть.
-- Не знаю, -- помедлив, ответил он. -- Наверное, раньше я различал, да что толку? Есть ведь и иная взаимосвязь: внезапный палач -- неожиданное возмездие. Все смешалось в доме Облонских, господин милиционер, кроме единственного: вокруг не осталось ни единого, на ком бы не было греха. Мне кажется, каждый сейчас одновременно палач и жертва -- по обстоятельствам.
-- А вот и нет, -- рассмеялся Коля, зачем-то снова нахлобучив на голову дурацкую бейсболку. -- Это только так кажется. Это хитрая такая прививка против мужества и справедливости, то есть, в сущности, против... -- понизил голос, -- Бога! Обреченному на заклание стаду овец прививается мыслишка, что волчишка в первую очередь убивает в основном плохих, в чем-то таком замешанных (скажем, в том, что щипали в неположенном месте траву) овец и -- одновременно -- что все овцы как бы должны быть волками. Не в смысле, естественно, зубов, а в смысле отсутствия сострадания и жалости. Но зубастый и безжалостный волк -это естественно. Беззубая же и безжалостная овца... это пародия, издевательство над Господом. Но что такое пародия, замещающая истину? -воскликнул Коля. И сам же ответил: -- Это преддверие конца света! Ты уже привит, Берендеев. Знаешь, зачем это делается? -- И, не дожидаясь риторического вопроса Берендеева, объяснил зачем: -- Чтобы овцы, когда придет пора массово их резать, не боялись волка, не затоптали с перепугу его копытами. А главное, чтобы понимали волчью логику: волк должен резать. Понимание в данном случае, господин Берендеев, есть выражение согласия быть зарезанным. Это очень важно. Овца с внедренными элементами волчьего мышления, но без волчьих зубов и силы -- это нонсенс, конец. Это не народ, господин Берендеев, не божье стадо -- это биомасса. Ничего не поделаешь, -- вздохнул, как-то вдруг внезапно успокоившись, -- грядет экономический кризис, каких еще свет не видывал. Сначала жахнет по финансам, потом по промышленности, а там и по жратве. Все к этому идет.
-- Возможно, -- не стал спорить Берендеев, -- только на кой черт этих овец резать? Пусть бы себе мирно паслись...
-- Я тоже так думаю, -- вздохнул Коля, -- но они, к сожалению, думают иначе.
-- Кто -- они? -- Берендеев подумал, что Коля начинает его разочаровывать.
-- Я уже и сам не знаю, -- посмотрел куда-то поверх крыш (как будто волки должны были прилететь по воздуху) Коля. -- Знаю только, что я не на их стороне. Ну да, конечно, -- вернул сторожевой взгляд из горних пределов на грешную землю, -- все очень сложно и очень просто одновременно. Ты читаешь газеты, там да, сложно, тысячи объективных и субъективных причин. Я вижу жизнь, в ней все предельно просто. Одни сживают со свету других. Я не возражаю, когда люди богатеют за счет труда или ума. Возражаю, когда одни живут -- и как, сволочи, живут! -- потому что другие подыхают. Это -- основной закон преступного мира. Сдохни ты сегодня, а я завтра. Разве я виноват, что он сделался универсальным законом для всей страны?
-- Неужели главные, самые хитрые и злые, волки засели в этом... "Сет-банке"? -- спросил Берендеев. У него не было сомнений, что, расследуя многочисленные уголовные и экономические преступления, Коля слегка сдвинулся. Такое иногда случается с милиционерами. Ну зачем он ходит в этой бейсболке?
-- Слушай, Берендеев, -- Коля явно не торопился разубеждать Берендеева, -ты же писатель, то есть аналитик и наблюдатель. Скажи честно, как тебе жилось при той? -- кивнул на любовно высаженные старухой садовницей фиалковый лозунг "Слава КПСС!" и серп и молот из ярко-алых, в цвет пролетарского знамени, коротких цветов, названия которых Берендеев не знал. "Может быть, это левкои?" -- Берендеев много читал про левкои, но никогда их не видел.
-- В материальном смысле очень даже неплохо, -- не стал лукавить Берендеев, -- хотя, конечно, смотря с чем сравнивать.
-- Но при этом ты ненавидел власть?
-- Я про это читал, -- сказал Берендеев, -- в газетах, где все... усложняют.
-- Про что читал? -- удивился Коля.
-- Что СССР являлся коллективным бессознательным русского народа; что все мы одновременно любили, боялись, ненавидели и презирали ту власть. Впрочем, я не уверен, что ненавидел. Презирал -- да, но не боялся. Не любил, но не ненавидел.
-- Ты счастливый человек, -- вдруг на полном серьезе произнес Коля.
-- Вот как? -- в проживаемой жизни писатель-фантаст Руслан Берендеев ощущал себя как угодно и кем угодно, но едва ли -- счастливым.
-- Человек, который может позволить себе до седых волос быть ни в чем не уверенным, -- счастливый человек! -- как гвоздь вбил в скамейку Коля и, подумав, добавил: -- Если луна -- цыганское солнце, то русское счастье -- не быть ни в чем уверенным и, следовательно, ничего не делать и ни за что не отвечать.
Берендеев подумал, что Россия -- мать новой и весьма перспективной науки -- политического психоанализа, политпсиха, точнее, самополитпсиха. Число людей, желающих, так сказать, без отрыва или в отрыве от производства ею заниматься, было стабильно велико. У науки имелись все шансы не захиреть.
Берендеев, помимо того что периодически (как, к примеру, сейчас) выступал в роли объекта исследования, полагал себя не последним самополитпсихоаналитиком. Ему не составило труда завершить начатое Колей мини-исследование.
Если упростить и сократить на манер дробей его и Колино "магические числа" (каждый человек, как известно, является носителем персонального "магического числа"), то в знаменателе всегда остается так называемый "background": полученное образование, прочитанные книги -- одним словом, жизненный опыт. В числителе же: у Берендеева -- достаточно обычный в его профессиональной среде конформизм, отсутствие некоего стержня, как в едкой кислоте без следа растворившегося в таких абстрактных понятиях, как демократический централизм, руководящая роль партии, пролетарский интернационализм и социалистический реализм, а затем -- демонтаж командно-административной системы, рыночная экономика, народное волеизъявление, либерализм, демократия; у Коли -достаточно необычное в его профессиональной среде чувство справедливости, как в едкой кислоте кристаллизовавшееся и закалившееся в виде того самого стержня в таком конкретном и при социалистическом реализме, и при экономическом либерализме деле, как борьба со злом. Разница между Берендеевым и Колей заключалась в том, что один не был стопроцентно уверен в существовании абстрактного зла, к конкретному же относился как к перманентному стихийному бедствию, то есть терпел. Другой -- не размышлял над природой зла вообще, вставал на борьбу с ним, можно сказать, автоматически, как ванька-встанька, вполне вероятно, иногда даже вопреки собственной воле. Они были столь же похожи и столь же различны, как реальный предмет и его тень. Берендеев подумал, что в некоей идеальной жизни, к которой, быть может, приуготовлял грешных и смертных людей Господь, вне всяких сомнений, нормальным считался бы Коля, а он, Берендеев, -- христопродавцем и фарисеем. В той же жизни, какая была сейчас, Берендеев считался стопроцентно нормальным, а Коля -- сумасшедшим по определению.
Берендеев не сомневался, что Коля находится во власти некоей (он знал примерно какой) сверхидеи. Как, впрочем, и он сам. Но если Колина сверхидея сообщала ее обладателю волю к действию и интерес к жизни, сверхидея Берендеева -- насчет предполагаемой измены Дарьи, -- по всей видимости, делала из него самого безвольного и неинтересного человека в мире. Берендеев не понимал, зачем Коля тратит на него время и силы.
-- Если мы сейчас начнем сравнивать, что было и что есть, выяснять, какая власть была лучше, ты опоздаешь на опознание, -- заметил Берендеев.
-- Та власть была дерьмо, -- проводил Коля недобрым взглядом "мерседес", давший в тихом проулке возле школы километров двести, не меньше, -- она сама гнила, плодила гниль вокруг, но кое-что тем не менее при ней было совершенно невозможно, как, скажем, огонь внутри воды. Я хочу сказать, что пусть невыраженно, фантомно, но наличествовали определенные устои, которые были лучше власти и над которыми власть была невластна, как, допустим, человек -над структурой своего позвоночника.
Берендеев подумал, что огонь внутри воды (водяной огонь) теоретически можно себе вообразить. Водолазы ходят по дну с какими-то странными (типа бенгальских) факелами. Что такое огненная вода -- известно всем. Но ему вдруг открылось и слитное существование водяного огня и огненной воды -- в образе... заката у кромки моря или океана. "При чем здесь закат?" -- подумал Берендеев. И еще он ни к селу ни к городу (а может, и к селу и к городу) подумал, что закат, по мнению средневековых ученых, место, где родился дьявол. Закат -утроба, из которой он вышел, красные его пеленки.
-- Устои, которые лучше власти... -- с сомнением покачал головой Берендеев. -- Коллективная собственность на средства производства, что ли?
-- Я называю это иначе: физическая экономика. -- Коля как-то хулигански протянул ноги со скамейки на дорожку, как бы перечеркнув ее.
-- А сейчас какая экономика -- химическая? -- странный оперуполномоченный все больше и больше занимал писателя-фантаста Руслана Берендеева.
-- Я, видишь ли, являюсь кандидатом экономических наук, -- подмигнул ему Коля, -- много лет работал в ОБХСС, так тогда это называлось. У нас была по-своему гениальная экономическая система, Берендеев. Она функционировала с предсказуемостью математического действия или химической формулы. Устои, которые были лучше власти и над которыми власть была невластна, заключались в том, что никто в стране, включая и представителей высшей номенклатуры, не мог иметь денег больше, чем мог физически потратить на себя, семью, родственников, друзей и знакомых. Все деньги "сверх" автоматически превращались в некий мистический ноль: гнили в стеклянных банках, задыхались в чемоданах на антресолях, плесневели в сейфах, переводились в скверного качества, зеленеющее со временем -- сам видел -- крокодилово золотишко. Человек был истинной мерой вещей и, соответственно, был лишен возможности апокалипсически -- как сейчас -- грабить окружающих. Рубль был неконвертируем, а бюджет -- свят. Стало быть, в обществе отсутствовали механизмы функционирования сверхфизических, то есть выше потребности отдельной личности, капиталов. Кто пытался нарушить эти правила -- автоматически срезался ОБХСС, потому что в обществе отсутствовали механизмы реализации, превращения, умножения капиталов.
-- Почему же тогда все время появлялись какие-то теневики, левые цеха, армяне, помнится, шили фальшивые джинсы? -- возразил Берендеев. -- Выходит, закон физической экономики входил в противоречие с объективной действительностью?
-- В том-то и дело, что не входил. -- Коля как будто ожидал этого вопроса. -- Он входил в противоречие всего лишь с организацией экономической жизни в стране, которая, конечно же, нуждалась в совершенствовании. Все эти теневики, как ты их называешь, были людьми, не могущими в силу различных причин -сидел, из партии исключили, в четвертый раз женился и так далее -- эффективно реализовать себя на службе у государства, которую они, кстати, понимали совершенно правильно. Государство должно было богатеть вместе с народом. Они все -- я подчеркиваю, все, я просмотрел сотни дел -- вкладывали свои сверхфизические средства не в доллары, не в ростовщические операции, а в пусть теневое, но производство! Я, если хочешь знать, не посадил ни одного! Мои руки чисты! -- предъявил оперуполномоченный территориального отделения милиции, в прошлом, как выяснилось, сотрудник ОБХСС Николай Арзуманов писателю-фантасту Руслану Берендееву большие и твердые ладони каратиста. -- Я даже написал докладную министру, посоветовал освобождать этих людей от уголовной ответственности, принимать на госслужбу...