Кублицкая Инна. Карми

   Сава, конечно, знала, что майярские дамы живут очень замкнуто, не выходя обычно за ворота замка, но когда она просидела в тесных и душных комнатушках королевского дворца несколько дней, то поняла, что долго здесь не выдержит.
   — Стенхе, — спросила она, — неужели они выходят отсюда только на собственные похороны?
   — Почему? — возразил Стенхе. — Еще на богомолье. Сава замолкла, задумалась, а назавтра объявила Пайре, что, раз уж она получила возможность побывать в Майяре, ей хотелось бы проводить время с большей пользой для души.
   — Я хочу побывать в прославленных майярских храмах, — сказала она. — Когда еще я смогу совершить паломничество?
   — Я полагал, ты не очень набожна, государыня моя, — проговорил Пайра. — Я слышал, ты не так уж часто бываешь в храме.
   — Видишь ли, — пояснила Сава, — Руттул, правда, не запрещал мне ходить, но не очень одобрял…
   Стенхе в душе усмехнулся. В Сургаре Сава отправлялась в храм только по большим праздникам, когда на этом настаивал Руттул. Но раз уж принцесса говорит совсем другое, он не будет оспаривать ее слова.
   Так что Пайре пришлось уйти и обдумать маршрут паломничества; он пришел на следующий день и принес список. Сава список взяла, поблагодарила и сказала, что подумает. Думала она в две головы со Стенхе; Стенхе заявил, что часть пунктов вполне можно выкинуть: они лишь отнимут время, в то время как интереса особого не представляют.
   — Можно добавить Ваунхо, — сказал Маву, разлегшийся на полу. — Говорят, там красиво.
   — Ни в коем случае. — возразил Стенхе. — Сургарцам близко к Ваунхо лучше не подходить: там уйма фанатиков.
   — Тогда Лоссаре, — предложил взамен Маву. — Оттуда рукой подать до замка Ралло. Навестили бы Старика.
   — Ты о чьих интересах думаешь? — спросил Стенхе.
   — О своих, — ответил Маву. — О господских делах пусть господа думают.
   Сава рассмеялась; Стенхе крякнул неодобрительно:
   — Распустили тебя… — и обратился к Саве: — Ну что, госпожа, будем делать?
   Сава взяла гусиное перо, макнула в чернильницу и решительно стала черкать в списке; Стенхе стоял за ее плечом, подавал изредка советы. Напоследок, когда Сава засыпала пергамент песком, Стенхе сказал тихо:
   — И прямо в дороге можно будет придумать что-нибудь еще.
   Ездить в повозках Саве совершенно не нравилось, но приходилось смириться. Она сидела закрытая от всего мира занавесями, посматривая на свет божий через щелки. Повозка тряслась, отвратительно наклонялась при поворотах, у Савы от долгого сидения постоянно затекали ноги. Порой, когда места кругом были пустынные, Сава выбиралась из повозки, Стенхе или Маву помогали ей сесть в седло, и она отводила душу в стремительной скачке.
   Пайра выходил из себя от неподобающего поведения принцессы, но она успокаивала его, с почти искренним благочестием молясь в каждом древнем храме, который попадался по дороге. Новые храмы она перестала посещать после того, как убедилась, что последние два века храмы строились по единому, утвержденному высочайшей властью шаблону, отличаясь только иконами и статуями, которые выполняли разные мастера. Но и тут был введен единый канон, и Сава, вдоволь насмотревшись однотипных интерьеров, могла уже ходить по ним с закрытыми глазами.
   Другое дело — старинные храмы. Они когда-то были посвящены совсем иным богам, и приверженцы новой религии лишь чуть перестраивали их, приспосабливая к своим обрядам. Новые хозяева относились к старинным святыням по-варварски, но многолетние старания изжить языческий дух никак не могли побороть настойчивые напоминания о древних богах — то на барельефе в руках почитаемой святой обнаружатся цветы, издревле посвящаемые прекрасной богине, а то могущественный бог Накоми Нанхо Ванр оказывался похожим на лучезарного воителя Лаонэ Нгарнао.
   Стенхе, улучив момент, когда Пайры не было рядом, указывал на несоответствия в статуях и барельефах, показывал, где в стенах новая кладка или, наоборот, новые проходы и как стерты базальтовые ступени поколениями молящихся.
   Сава с любопытством вглядывалась в древние лики, выслушивала многословные пояснения Стенхе, щедро награждала бродячих сказителей за старинные, еще доаоликанские, поэмы-речитативы, язык которых был чуть архаичен, но хорошо понимаем простым народом.
   Пайра радовался такому вниманию к прошлому Майяра; он гордился своей богатой родословной, хотя, как выяснила Сава, историю Майяра знал плохо — только основные события, которых стыдно не знать знатному человеку.
   А Сава впервые задумалась над тем, кем были для Майяра аоликану, и пришла к выводам, которые не рискнула высказать ни Пайре, ни Стенхе, приберегая их до Сургары, для Руттула. И поскольку выводы эти пекли ей язык, она заторопилась домой, в Тавин, и караван, описавший по Майяру широкий круг, устремился к Воротам Сургары.
   Едва их миновали, Сава почувствовала себя свободнее и позволила себе шокировать Пайру, сменив пышные одежды на скромное, чтобы не сказать бедное, платье, подол которого совершенно бесстыже задирался до колен, когда она ехала верхом по-мужски.
   И в первом же удобном месте Сава устроила купание, как привыкла, голышом, но от Пайры это удалось скрыть. Озабоченный неожиданным исчезновением принцессы, Пайра отправился разыскивать ее, но нашел только Маву, который сидел на берегу и глубокомысленно шлепал по воде веточкой.
   — Где государыня? — спросил Пайра вставшего при его приближении хокарэма.
   — Не беспокойся, господин, — заявил Маву. — Что с ней может случиться в Сургаре? — Он неопределенно ткнул прутиком в чащу прибрежного кустарника.
   Пайра оглянулся на сопровождающего его Мангурре. Тот улыбнулся, показав два ряда испорченных зубов. Пайра чуть заметно кивнул ему и ушел.
   Мангурре остался. Когда Пайра удалился достаточно далеко, Мангурре услышал тихий голос:
   — Маву, брось мне рубашку.
   Голос раздавался вовсе не из кустов, куда ранее указывал Маву, а от большого камня, торчащего из реки. Мангурре весело помахал рукой.
   — Отвернись, нахал, — приказала ему Сава, не делая никаких попыток спрятаться за камень. Она ловко поймала свернутую в комок рубашку, встряхнула, разворачивая, и оделась. От берега камень отделяла полоса мелководья, и Сава, придерживая подол на уровне колена, вышла к хокарэмам.
   — Что уставился? — спросила она у Мангурре и обратилась к Маву: — Побей его.
   Маву наградил коллегу невесомым подзатыльником.
   — Не извольте гневаться, государыня, — поклонился Мангурре. — Не думал, что вельможная дама купается в реке, как простая смертная.
   — И много простых смертных купается в Майяре? — возразила Сава. — Майярцы воды боятся, как… как не знаю чего, не с огнем же сравнивать. — Она призадумалась: — А насчет реки ты, пожалуй, прав. Маву, как ты полагаешь, может быть, стоит построить в Савитри зимнюю купальню? Маву ответил каким-то междометием.
   — Расходы… — вздохнул Мангурре. — Дороговато станет.
   — Ничего, — отозвалась Сава. — Я нынче богатая. Мой дед передал в мое пользование треть доходов с княжества Карэна.
   — С принцем надо будет посоветоваться, — проговорил Мангурре.
   — Не беспокойся, — отозвался Маву. — Руттула она поставит перед свершившимся фактом, когда надо будет расплачиваться со строителями.
   — Он не одобряет, — с усмешкой кивнул Мангурре на Маву.
   — Расходы… — небрежно сказала девушка. — Маву скуповат. — Сава надела юбку и туго стянула поясок. — Пошли к Пайре, а то он, бедняга, истомился.
 

Глава 11

   Руттул встречал принцессу при въезде в Тавин. Сава издалека завидела его и погнала галопом своего коня по дощатому настилу моста.
   Она знала заранее, что увидит его; специально надела самое яркое платье и сидела из-за узкой юбки на лошади бочком, последний переход перед Тавином разрываясь между желанием сделать в юбке, несмотря на фасон, разрез, чтобы сидеть в седле «по-людски», и желанием переодеться и въехать в Тавин в чем придется. Вот когда ей довелось пожалеть о навязываемых Пайрой повозках: в них платье оставалось бы целым и не пыльным, но повозки, увы, остались за Воротами Сургары.
   Руттул помог ей сойти с лошади, и его наполовину церемонные, наполовину шутливые манеры сдержали желание Савы повиснуть у него на шее.
   — Ох, как я соскучилась, — вырвалось у нее. Руттул улыбнулся, погладил ее по плечу:
   — Как тебе понравился Майяр?
   — О, я потом такое тебе расскажу! — воскликнула Сава. Она оглянулась на подъезжающего Пайру. — Ты без лошади? Ой, как неудобно получится… Ничего, я возьму его под руку, — решила она.
   Пайра приблизился и спешился. Они с Руттулом раскланялись. Пайра замялся, заметив, что Руттул предпочитает по Тавину ходить пешком. Взгромождаться на лошадь, когда более высокие особы остаются на ногах? Но, с другой стороны, пешком по Тавину?..
   Сава спросила:
   — Ты не устал? Может быть, челядь отправим прямо домой, а сами пройдемся по городу? Я очень люблю Тавин, особенно сейчас, когда цветет ранаг.
   Она взяла Пайру за локоть, тот покорно согнул его, держа руку чуть на отлете, как полагается, когда сопровождают особо знатную даму. Сава махнула Стенхе — поезжай, мол, и они пошли по чистым тавинским улицам в густой тени раскидистых деревьев.
   Ранаг уже отцветал. Его желтовато-белые метелки пахли одуряюще и роняли на прохожих крохотные лепестки. Пайре запах ранага показался чуть неприятным, но Сава, увидев особо пышное соцветие, потребовала, чтобы ей его сорвали, и, получив свое, приколола упругую гроздь к платью.
   Подобные бутоньерки носили и прохожие, мужчины и женщины, а дети бегали в полуувядших венках и осыпали друг друга горстями лепестков.
   Ранага было слишком, слишком много. Он сопровождал Пайру по дороге, и даже в покоях, которые ему отвели, в дорогих тайканских вазах торчали эти дурацкие веники белых цветов.
   — Это можно как-нибудь убрать? — спросил он у Мангурре.
   Тот отозвался:
   — Можно, но не стоит, пожалуй. Тавинцы обидятся. Они же помешаны на своем ранаге.
   — Тогда обойдемся, — проговорил Пайра равнодушно. К запаху он уже почти притерпелся.
   «Но высокая принцесса, — подумалось Пайре, — при всей своей эксцентричности могла бы любить другие цветы, а не вонючий мусор, от которого без ума простонародье».
   Пайра никак не знал, что, едва вернувшись домой, Сава тут же помчалась на кухню — узнавать, варят ли «весеннее» варенье из цветов ранага и млечного сока дерева ктари.
   С подносом, на котором она несла чайник, плошку со знаменитым вареньем и фигурное печенье, Сава появилась в дверях Руттулова кабинета. К грозди ранага на платье прибавился пышный венок, которым одарила ее повариха, и лепестки ранага щедро сыпались на поднос, в плошку и просто на пол.
   — Это чудесно, — объявила Сава, ставя поднос на стол. — Это так чудесно — вернуться в Тавин, как раз когда цветет ранаг. Получается, что не только вернулась домой, но и попала на праздник…
   — Тебе не понравился Майяр? — спросил Руттул.
   — Не понравился, — подтвердила Сава, накрывая стол большой салфеткой и ставя на нее чашки из сургарского фарфора, не вполне безупречного, как и все первые опыты, но почти похожего на габатский, даже украшенного, как габатский, цветами роракса и лилий.
   — Чем плохо в Майяре? — поинтересовался Руттул.
   — Да ничем особенно, — отозвалась Сава, ложкой раскладывая по чашкам густое варенье. — Просто там все чужое.
   Руттул поднял серебряный чайник и разлил по чашкам кипяток. Сава села напротив него, поболтала ложкой в чашке, размешивая варенье.
   Напиток требовал молчания. Руттула иногда забавляла священная задумчивость, сопровождающая ранаговое «чаепитие», но он никогда не считал необходимым нарушать этот смешной обычай. Чашечки хватало Руттулу на два хороших глотка, но он, подобно тавинцам, прихлебывал напиток маленькими порциями.
   Сава, в точности следуя обычаю, смаковала подкрашенную и подслащенную ранаговым вареньем воду.
   — Еще? — спросила она, наконец добравшись до дна.
   — Пока нет, — ответил Руттул. — Знала бы ты, сколько мне его сегодня довелось выпить. Довольно утомительный обычай.
   — А я бы выпила целую бочку, — объявила Сава.
   — Тебе это еще предстоит. В Тавине уже знают о твоем приезде, скоро потянутся гости.
   — Да? — переспросила Сава. — Тогда подождем до вечера.
   — Я приготовил тебе подарок, — сказал Руттул.
   Сава вскочила. Подарки Руттула всегда радовали ее, они были довольно неожиданные, никогда нельзя было заранее знать, что это будет.
   — Открой-ка вон тот шкаф, — указал Руттул.
   Сава метнулась к шкафу и увидела большой сервиз для ранагового напитка. В середине стоял чайник из толстого фарфора, а чашечки и розетки для варенья расположились вокруг.
   — Три дюжины персон, — пояснил Руттул. — Парадный сервиз принцессы Карэны. Нравится?
   — О! — только и смогла сказать Сава. Она осторожно взяла в руки чашечку. По краю шел золотой ободок, а на стенке чашечки были нарисованы две девушки в платьях «сургарского стиля». И целый хоровод таких девушек украшал чайник.
   — Ни одна чашка не повторяет другую, — молвил Руттул.
   — Послушай, государь, — в изумлении спросила Сава, — неужели это сургарский фарфор?
   Руттул рассмеялся:
   — Сегодня мы устроим премьеру сургарского фарфора. Твой сервиз можно будет продать за огромные деньги, но его, конечно, продавать не будем. И не будем делать другого, похожего на этот, — пусть он будет единственным, пока не побьется.
   — Чашки для ранага не бьют, — тихо проговорила Сава. — Но… боже ты мой, а какие же вазы поставить для букетов ранага? Не могу ничего придумать: ничто не подходит.
   Руттул подошел и распахнул дверцы соседнего шкафа. Там стояла огромная фарфоровая ваза и двенадцать ваз небольших.
   — Вот с ней, — указал Руттул, — довелось повозиться. Мастера сделали три вазы, но уцелела только одна. Еще два-три года — и Сургара будет делать фарфор для половины мира… Так как там в Майяре? — спросил он как ни в чем не бывало.
   — А?
   — Вид посуды не дает тебе сосредоточиться? — спросил Руттул. — Сейчас я все это перебью.
   Сава быстро позахлопывала дверки шкафов. Руттул, конечно, не стал бы бить сервиз, но осторожность не мешала. Кроме того, это давало время сосредоточиться. Но о майярских новостях говорить не хотелось — Руттул узнавал их чуть ли не раньше, чем они происходили. Можно было рассказать о заседании Высочайшего Союза, однако хвастаться своей оборотистостью Саве тоже не хотелось. А вот не поговорить ли с Руттулом о тех мыслях, которые одолевали ее почти весь обратный путь? Итак, Майяр…
   — А что — Майяр? — заявила она, оглядываясь на Руттула. — Я вот подумала, господин, а какое, собственно, право у аоликану на Майяр? Ольтари был законным сыном короля Аррина, а Нуверре — внебрачным…
   — Не туда смотришь, — возразил Руттул. — Законный, незаконный — это одно, а был ли Нуверре вообще сыном Аррина?
   — Но…
   — Мне кажется, он был просто самозванцем, — сказал Руттул. — Собрал свою банду и пошел отбирать власть у Ольтари. Времена были простые, современных церемоний никто не разводил. Разве Ольтари когда-нибудь признавал Нуверре братом? Но ты лучше вспомни, а как стал королем Таррау, отец Аррина?
   — Его пригласили на княжение, а потом…
   — Удобно напрашиваться на приглашение, когда у тебя сильная дружина. Меня тоже пригласили на княжение в Сургару, а, Сава?
   — Значит, ты не считаешь себя законным правителем?
   — Я правлю, значит, я правлю законно, — усмехнулся Руттул. — От тебя зависит, что обо мне скажут после смерти. Ведь ты моя наследница.
 

Глава 12

   Однажды Руттул заметил, что учитель Савы садится за обеденный стол подальше от Стенхе.
   — Что случилось? — спросил он Саву. — Почему Агнер выполняет такие маневры ? И почему Стенхе такой сердитый?
   — А, пустяки, — ответила Сава небрежно. — Они разошлись во взглядах на космогонию.
   — Да? А в чем, собственно, дело?
   Оказалось, рассказывая Саве об устройстве мира, учитель Агнер заявил, что считает единственно правильной системой канонические взгляды: Экуна — земля, населенная людьми — плавает в океане. Океан находится в сфере, в верхней части которой — первом небе — живет богиня Таоли Ану, Хозяйка Янтарного дворца. Во второй сфере живет лучезарный бог Накоми Нанхо Ванр, небесный государь, владыка всего сущего. В третьей сфере, самой большой, живут бесчисленные боги, духи и демоны; имена многих богов уже никто и не помнит.
   — Ладно, — сказал Руттул. — А что утверждает Стенхе? Стенхе отстаивал античную космографическую систему.
   Экуну он полагал шаром, носящимся по эллипсу вокруг Накоми Ванра. Для обозначения Экуны и некоторых небесных тел Стенхе пользовался словом «планеты», прочие, как Агнер и настаивал, согласен был называть звездами.
   — Любопытно, — сказал Руттул. — Неужели и вправду была в древности такая гипотеза?
   — Конечно, — сообщил Стенхе. — Я могу даже назвать две книги, они есть в твоей библиотеке, государь.
   — А что такое, по-твоему, звезды? — поинтересовался Руттул, разрезая кусок мяса.
   — Древние утверждают, что такие же огненные шары, как и Накоми Ванр, — ответил Стенхе. — Только они расположены далеко.
   — Святотатец! — буркнул Агнер.
   — Как далеко находятся эти огненные шары? — расспрашивал Руттул, не обращая внимания на негодование учителя Савы.
   — Полагаю, не ближе десяти расстояний от Экуны до Накоми Ванра, — ответил Стенхе неуверенно.
   — Это все бездоказательные выдумки, государь, — запальчиво вступил в разговор Агнер. — Он ведь не может доказать тебе эту чушь…
   — Могу, — ответил Стенхе. — Хотите, рассчитаю ближайшее затмение Таоли? Разве возможен был бы такой расчет, если бы светила небесные крепились к небесной тверди?
   — Небесная твердь существует! — воскликнул Агнер. — От нее иногда даже куски отваливаются. Вон однажды такой камень сокрушил остров Маданонис…
   — Бред, — отозвался Стенхе. — Камни с неба падать не могут. Там вулкан взорвался. Он уже давно готовился к извержению. Я же бывал там задолго до этого — землю трясло. Камни с неба, скажет тоже…
   В камни, падающие с неба, Стенхе не хотел верить совершенно.
   — Ты еще скажи, — горячился он, — что солнечные лучи можно прясть, как это делала, по легенде, Нури Авина Лари Ану. Или что можно летать по воздуху, не будучи птицей.
   — Мухи летают, — возразила Сава, — а они не птицы. И листья летают, подхваченные ветром. Летал на прошлой неделе воздушный змей, которого запускали мы с Маву. И осенью летают паучки, распуская за собой длинную-длинную нить…
   Руттул рассмеялся:
   — Что, Стенхе? Неудачно ты выбираешь выражения. А ты, Сава? Похоже, ты целиком на стороне Агнера?
   — Почему я должна быть на чьей-то стороне? — удивилась Сава. — Какое мне дело до того, небесная ли твердь над головой или бесчисленные миры? В любом случае это слишком далеко, чтобы как-то меня задевало.
   — Очень разумно, — оценил Руттул. — А ты вот, Стенхе, кипятишься. Не к лицу это убеленному сединами хокарэму.
   — Даже слишком разумно, — возразил Стенхе. — Иногда госпожа меня в ужас своей разумностью приводит. В ее-то годы…
   — Я уже не маленькая!
   — Не спорю, — согласился Стенхе. — Но и старой тебя, хвала богам, не назовешь.
   — И на том спасибо!
   Спор оставил небесные проблемы и перешел к вопросам мудрости. Агнер стал утверждать, что в истории уже были премудрые, хотя и малолетние государи. Стенхе же язвительно напомнил о регентствах. Получалось, что они с Агнером изучали историю по разным книгам. Послушать их было интересно. Руттул слушал молча. Сава науськивала Агнера на Стенхе. Маву неожиданно пробудился и процитировал на память главу из хроники времен короля Таррау, — Руттул за ним таких талантов раньше не замечал. Глава была прочитана настолько невпопад, что Агнер, глубоко задумавшись, замолчал. Стенхе счел себя победителем и принялся за десерт.
   Но спора о космографии Руттул не забыл. А для Савы он имел совершенно необыкновенное продолжение.
   Два месяца спустя, когда Руттул позволил себе отдых в горах, в верховьях Ландры, он пригласил Саву поехать с ним на прогулку вокруг озера Праери. Такие прогулки были обычны: Руттул уезжал один, ничуть не боясь нападения. К слову сказать, именно во время такой прогулки его хотели убить двое хокарэмов, только не вышло у них ничего.
   Сава приглашению обрадовалась. Правда, она не могла решить, развлекать ли Руттула разговором или помолчать, чтобы не мешать размышлениям, спросить же не хватило смелости, и она, кляня себя за неловкость, гнала свою лошадь вслед за Руттулом.
   Руттул оглянулся:
   — Что ты скажешь, Сава, если увидишь чудо?
   — Чудес не бывает, — засмеялась Сава.
   — Хорошо, — согласился Руттул. — Значит, удивляться не будешь?
   — Буду, — смеялась Сава. Руттул спешился:
   — Что ж, тогда удивляйся.
   Руттул, обратившись к озеру, взмахнул руками, подражая чародеям. Сначала Саве показалось, что ничего не происходит. Потом она увидела, что в синеве вод появилось темное пятно. Какой-то предмет, а может и существо, поднимался вверх. Вот плеснули волны, и из воды медленно стал высовываться черный цилиндр примерно десяти саженей в диаметре.
   Сава ухватилась за гриву своей лошади.
   — А, Сава, я забыл. Спутай-ка лошадей, — обернулся к ней Руттул.
   Сава механически, как неживая, выполнила его приказ, то и дело поглядывая на вылезающее из озера чудо.
   Цилиндр поднялся из воды, оторвался от глади озера и, как был, торчком, по воздуху плавно двинулся прямо к Руттулу.
   Сава закричала.
   — Ну что ты, Сава, неужели страшно?
   Но Сава не слышала его слов, как не слышала своего крика.
   Цилиндр завис над берегом недалеко от Руттула. С хлопком появились у его основания тонкие, ломаные паучьи ножки, уперлись в каменистый грунт, и цилиндр застыл.
   — Что скажешь, Сава? Сава ничего не могла сказать.
   «Не слишком ли неожиданно для нее такое зрелище?» — подумал Руттул, но Сава вдруг пробудилась от оцепенения.
   — Как это называется? — спросила она.
   — Глайдер.
   — Гладде?
   — Глайдер.
   — Мне можно подойти к этому… глайдеру?
   — Конечно. Зачем же я тебя сюда привел? Иди.
   Сава сбежала вниз, к глайдеру, остановилась рядом с ним, опасливо коснулась металлической ноги.
   — Какой большой… — зачарованно проговорила она.
   — Да нет, — сказал Руттул, подходя. — Он совсем малыш, наш глайдер. Увидела бы ты фотонник…
   — Он много больше, этот фо-то-ник?
   — Еще бы! — ответил Руттул. — Представь себе иглу в пол-лиги длиной.
   — Зачем такая? — удивилась Сава.
   — Летать между планетами, — ответил Руттул. — Но глайдер — конек маленький, да резвый. Он когда-то мог летать к звездам.
   Сава помолчала.
   — А теперь он сломался, и ты не можешь вернуться домой.
   — Ого! — воскликнул Руттул. — Вывод быстрый, но верный. Как ты догадалась?
   Что тут догадываться? Легко сообразить. Сава пожала плечами:
   — Значит, теперь он летать не может? Только так? — Она повела ладонью, изображая полет глайдера над озером.
   — Почему, не только. Прошу в глайдер, сударыня.
   — Куда? — не поняла Сава, глядя в открытый люк в основании глайдера. — Тут нет лесенки.
   — А и не нужно, — засмеялся Руттул, подталкивая ее под люк. Сава, потеряв вес, влетела в тесноватую кабину глайдера и ударилась руками о потолок. Руттул, вплывший вслед за ней, поймал ее, беспомощно болтающую руками и ногами, отбуксировал к стенке и помог уцепиться за нее.
   — Каково? — спросил он.
   В ответ послышались только междометия.
   — Ты попробуй двигаться, как в воде, — посоветовал Руттул. — Ты же нырять умеешь…
   Но отцепиться от стены Сава не решалась.
   Руттул мановением руки закрыл люк, включил экраны и повел подготовку к старту.
   Сава смотрела во все глаза; когда глайдер ринулся вверх, в облака, — ахнула восхищенно; когда же небо стало темнеть прямо на глазах, когда появились звезды, Сава, не помня как, отцепилась от стены и поплыла по кабине.
   — Не мешай, — оттолкнул ее Руттул.
   Сава зависла около него и завороженно глядела на голубеющий шар на экране.
   — Она и вправду круглая, как Стенхе говорил, — пробормотала Сава.
   — Красивая, правда? Сава неожиданно заметила:
   — Ты говоришь так, будто сам ее создал.
   — Нет, разумеется, — рассмеялся Руттул. — Но я думал, тебе понравится это зрелище.
   Он ожидал восторгов или, наоборот, страхов. Сава же, хотя и была потрясена, смотрела на все трезвыми глазами. Рассудочность в ее возрасте?
   Руттул оглянулся на Саву. А для нее померкли звезды, потому что на аспидно-черном небе появилось ослепительное солнце.
   — А Хаби ты в глайдере возил? — спросила вдруг она.
   — Нет, конечно.
   — Почему «конечно»?
   Руттул полагал, что это совершенно понятно. Зачем смущать Хаби такими чудесами? Она все равно поймет их неправильно. Другое дело — Сава. Воспитание, которое она получила, позволяет думать, что она отнесется ко всему этому, как к вполне вероятному.
   — Почему я? — осведомилась Сава.
   — Кому же еще? Ты моя наследница. Кому еще я могу оставить глайдер?