Кублицкая Инна. Карми

   Толпа арзраусцев, убедившись, что у Паора с Карми дружеские отношения, успокоилась и занялась своими делами. Позаботившись о лошадях, часть из них принялась за приготовление обеда, другие взялись помочь монахам в строительстве. Старый монах, как прежде Карми, предложил Паору свое мятное питье. Развлекать же гостей не было необходимости, и монах застыл молчаливой статуей, неподвижность которой нарушалась лишь завораживающе-быстрым движением пальцев, перебирающих четки.
   — Я думал, ты умерла, — повторил Паор. — Я решил отомстить за тебя Майяру.
   Карми усмехнулась. Паор заметил и горячо сказал:
   — Конечно, я не мог затевать войну или хотя бы устроить набег на Горту или Ирау. Но я бросил клич, что собираюсь выкрасть из Колахи-та-Майярэй Миттауский меч, и эти люди, — он повел рукой вокруг, — составили мой отряд.
   — Миттауский меч? — подняла брови Карми. — Ну, брат ты мой, вот глупость. Не так уж это и легко.
   — Я решил выкрасть меч и убивать им майярских принцев, — упрямо сказал Паор.
   — Всех сразу? — засмеялась Карми.
   — Я бы выслеживал их по одному.
   — Умеешь ты, Паор, ставить себе задачи, — качнула головой Карми. — Не обижайся, я не смеюсь над тобой, но цели, которые ты поставил себе, недостижимы. Подумать только: выкрасть меч и убивать им принцев! Это ребячество.
   — Я не шучу.
   — Ох, какой ты серьезный, — засмеялась Карми. — Это от раны, наверное. Я ведь не ошибаюсь, из Колахи ты привез не меч, а рану?
   — За нами гналось пол-Майяра, — похвастал Паор, тоже рассмеявшись. — А остальная половина ждет нас на перевале. Но мы схитрили — свернули на сургарскую тропу и разобрали за собой овринги.
   — Забавно, — проговорила Карми. — Вовремя меня сюда принесло. Я ведь тоже по этой тропе шла. Припоздай я — и пришлось бы мне делать круг через Миттаур и Саутхо.
   — Так ты из Майяра пришла? Карми кивнула.
   — Что ты там так долго делала? — удивился Паор. — За полгода сюда от Ваунхо можно на коленях приползти.
   — Мне незачем было спешить в Сургару, — кротко ответила Карми. — А теперь дела тут появились.
   — А, — догадался Паор, — ты, наверное, искала способы отомстить своим врагам? Скажи, кого убить, я сделаю.
   — Я уже убила Горту, — медленно произнесла Карми. — Только удовольствия мне это не доставило. Мстить я не буду, Паор. Горту, понимаешь ли, мне жалко. Он мне нравился, Паор. Он всегда был честен со мной и приветлив. И всегда говорил со мною так, как будто за мной стояла какая-то могущественная сила. А я, дура, слишком поздно поняла, что это за сила. И уж если бы я вздумала мстить, то в последнюю очередь — Горту. Хотя… — она невесело усмехнулась, — у меня возникали мстительные мысли, когда я была у Марутту. Но нет, Паор, мстить я не буду… Послушай-ка, брат, — она решила переменить тему, ибо пришли арзраусцы и принесли еду. — Прилично ли мне есть рядом с тобой? — Она обвела взглядом рассаживающихся вокруг горцев. — У вас в Миттауре женщинам не место за мужским столом.
   — Ты моя гостья, — напомнил Паор. — А что касается этого обычая, то у нас считается, что если мужчина будет есть за одним столом с женщинами, он и меч будет держать в руках, как женщина. Однако я этого не опасаюсь — я знаю, ты хорошо фехтуешь.
   — Ты мне льстишь, — возразила Карми. — Меч тяжел для меня. Мое оружие — это хокарэмская лапара. Вот чего мне не хватало, когда я прогуливалась по майярским дорогам.
   Паор неожиданно сказал:
   — Тибатто, прошу, подари госпоже свой трофей. Невысокий седой арзраусец без слов встал, приблизился и положил перед Карми лапару старинной гортуской работы, с клеймом мастера Тхорина-аро, которое, как говорил когда-то Стенхе, хокарэмы называют «жуком». Лапары-«жуки» были в Майяре наперечет. Каждая, как и хороший меч, делалась годами, проходя в процессе обработки множество операций, придающих железу почти невероятные качества. «Жуки» бывают двух разновидностей: твердые и мягкие. Мягкой называется длинная упругая лапара, которая, будучи согнутой в кольцо, распрямлялась и оставалась такой же прямой, как и прежде. Твердые не отличаются подобной гибкостью, но зато от ударов по такой лапаре ломаются мечи. Стенхе утверждал, что двух этих лапар — твердой и мягкой — достаточно, чтобы чувствовать себя вооруженным в любой ситуации.
   Лапара, которую отдал Карми Тибатто, была из разряда твердых.
   — Это очень дорогое оружие, — сказала Карми, подняв глаза на воина. — Могу ли я как-то отблагодарить тебя?
   — Ты гостья принца, — ответил Тибатто. — И, кроме того, госпожа, в Арзрау это не оружие, а боевое отличие. Оружие — это меч.
   — О, воин! — засмеялась Карми. — Меч мне не нужен. Лапара — другое дело. Моими воспитателями были хокарэмы, Паор. И я научилась у них всему, чему могла.
   — Женщину должны воспитывать и обучать женщины, — сказал Паор.
   — Ну нет, — возразила Карми. — Руттул говорил иначе: девочку должен воспитывать отец, а учить — мать, мальчика должна воспитывать мать, а учить — отец. Моему настоящему отцу, сам знаешь, было не до меня, зато мне повезло — меня воспитывали Руттул и Стенхе. А матерью для меня стала Хаби, но, боюсь, я была неприлежной ученицей. — Карми обернулась к старому монаху, который из учтивости к гостям угощался принесенными ими сушеными фруктами и изюмом, запивая это обычной для миттауских монастырей болтушкой из молока и ячменной муки. Все прочие ели копченое мясо и жареную рыбу, только что выловленную в ручье, закусывали диким луком и огромными сочными лопухами горного щавеля, запивали обжигающим напитком из воды, молока, меда, вина и толченой коры дерева, которое, как когда-то слыхала Карми, растет только в Арзрау. А старый монах, не обращая внимания на соблазнительные запахи, запивал своей нищенской болтушкой розовый изюм.
   — Скажи, святой человек, — проговорила Карми, — я хочу почтить память погибших здесь сургарцев по нашему обычаю, с колокольчиками. Вы похоронили их по-миттауски, но…
   — Конечно, госпожа, — сказал монах, — ты вправе приказывать, чтобы покойникам был оказан полный почет. Возможно, ты захочешь перезахоронить их в полном соответствии с предписаниями вашей религии…
   — Нет, — сказала Карми. — Оставим мертвых в покое. Но вот колокольчики навесить нужно. И я бы хотела поблагодарить вас за заботу. Что я могу сделать для вашего монастыря?
   Монах замялся, оценивая финансовые возможности Карми.
   — Вот если бы ты, госпожа, пожертвовала несколько монет на бронзовую статую Шертвани-Комалхи Тао…— проговорил он неуверенно. — Но ты иной веры, а у вас в Майяре…
   — Я оплачу эту статую, — перебила Карми, — У кого вы собираетесь ее заказывать? — Она выслушала объяснения старого монаха и кивнула: — Заказывайте самую лучшую статую.
   — Ты уверена, что у тебя хватит денег? — тихо спросил Паор. — Твоими богатствами распоряжаются теперь другие люди.
   — Малтэр и Пайра, — подтвердила она. — Но я знаю, как вразумлять этих господ. Не беспокойся, Паор. Я похожа на нищенку, но я богата…
   Арзраусцы, окончив трапезу, разбрелись по лугу. Карми, Паор и старый монах остались одни. Девушка вертела в руке подаренную лапару, привыкая к ее тяжести. Паор приглядывался к упражнениям.
   — Тебе и в самом деле в привычку этот кусок железа, — произнес Паор.
   Карми, усмехнувшись, упрятала оружие в специально скроенный карман-ножны на штанах.
   — Святой человек, — сказала она вдруг, — погадай-ка мне по книге, пожалуйста…
   Старик согласился и пошел в шалаш. Паор решил ему помочь, но Карми усадила его:
   — Ты раненый, сиди.
   — Сходи тогда сама, — предложил он.
   — Нет уж, Паор, — проговорила она лукаво. — Пусть старик все делает сам, иначе он не найдет подходящее для меня пророчество. Не мешай… Ага, вот он уже идет.
   Старый монах принес фолиант, сшитый из листов пергамента, опустился на кошму рядом с молодыми людьми и положил его перед собой. Он велел Карми положить обе руки на переплет и произнес благословляющую молитву, воздев руки над ее головой. Потом он разрешил Карми убрать руки и раскрыл книгу.
   «Путник в одежде пыльной,
   Да будет легок твой шаг!
   Путь твой,
   В котором пеший обгонит конного,
   Укажет тебе Тио Данови Кола!
   Путь твой далек…»
   Карми с удовольствием выслушала предсказание. Как она и предполагала, монах подобрал для нее подходящий, по его мнению, текст. Кое-что, впрочем, осталось неясным.
   — Кто это — Тио Данови Кола? — тихо спросила она Паора.
   — Какое-то наше божество, — отозвался тот легкомысленно.
   — Майярцы называют его Ангелом Судьбы, — пояснил монах.
   — А, — кивнула Карми, — тогда понятно. — Она окинула взглядом долину. Солнце уже садилось за гору. — Пожалуй, я пойду, брат, — сказала. Карми. — Спасибо за угощение. — Она поднялась на ноги. Паор завозился, собираясь встать. — Не надо, — проговорила она, — Мне не нужны провожатые. Паор опять опустился на кошму:
   — Куда ж ты одна, в ночь… Она пожала плечами:
   — Не впервой. И… скажи-ка на прощание, брат, что для тебя важнее: получить Миттауский меч или добыть его самому?
   Паор замешкался с ответом.
   — Конечно, хотелось бы добыть его самому, — проговорил он чуть погодя. — Но кажется, это невозможно. Так что меня вполне устроит, если я каким-то чудом получу этот меч.
   — Я у тебя в долгу, — сказала Карми. — Я попытаюсь добыть меч. Твердо обещать не могу, сам понимаешь, но…
   — Если это будет опасно, то лучше не надо! — поспешно произнес Паор.
   Карми махнула рукой:
   — Не беспокойся, брат. Прощай!
   — Погоди, — остановил ее Паор. Она замерла, обернувшись.
   — Возьми коня, — предложил Паор. — Зачем тебе ноги бить?
   — Брат, ты забыл? В моем пути пеший обгонит конного, — рассмеялась Карми. — Все-таки прощай, брат. Может быть, еще увидимся…
   — До свидания, — крикнул ей вслед Паор.
   Невысокая тонкая фигурка спустилась к берегу озера и пошла вдоль линии воды. Перед тем как скрыться за скалой, Карми обернулась и помахала рукой.
   Паора к тому времени уже затмила тень горы, но он тоже помахал ей, хотя она этого видеть не могла.
   Она прошла пол-лиги, пока окончательно не стемнело. Когда на небе, кроме Вечерних Сестер, стали видны и другие звезды, она вынула из кожаного кошеля стажерский ключ и вызвала к себе глайдер. Громоздкая тень нависла над ней и опустилась рядом на галечный берег. Открылся люк. Карми поднялась на гравитационном лифте в кабину и отправилась в путь, который не мог бы одолеть никакой конный: в стремительный путь вокруг Экуны.
   Карми провела на орбите несколько часов, практически ничего не делая. Она включила экраны и лежала в невесомости, бездумно глядя на звезды. Это было какое-то подобие дремы — ни сон ни бодрствование, и когда Карми наконец нашла в себе силы стряхнуть завораживающую тишину звезд, она решила, что это состояние опасно.
   Тогда Карми отыскала в Южном море, сравнительно недалеко от побережья Марутту, крохотный островок и опустила глайдер туда. Здесь не было ничего, кроме моря, скал, крупного песка и нескольких кривеньких деревьев. Карми рассеянно бродила по острову, поглядывая, впрочем, под ноги, чтобы не наступить босыми ногами на какую-нибудь ядовитую гадость. Башмаки она бросила у глайдера, там же оставила и рубаху, а позже сняла и штаны, потому что солнце припекало, а на острове почти не было тени.
   Карми впервые в этом году вволю накупалась — ведь всю весну и начало лета она бродила по слишком людным местам, чтобы можно было позволить себе купаться в свое удовольствие.
   Потом она полежала на камне в пятнистой тени чахлого деревца, а позже пошла бродить по островку, ища, чего бы поесть. Консервы в глайдере она приберегла на крайний случай: умереть от голода рядом с морем почти невозможно.
   Она нашла двух больших морских раков и много креветок-тлави, считающихся в Майяре деликатесом; на мелководье выдрала рыхлый клубок водорослей, имеющих приятный, чуть кислый вкус. Можно было набрать и ракушек, но Карми, объевшись тлави, решила оставить их до следующего раза.
   А вечером, когда в Тавине, по расчетам Карми, была уже темнота, глайдер поднялся вверх.

Глава 10

   Полгода назад, спеша из Миттаура, Карми высадилась из глайдера прямо на крышу конюшни во дворе Руттулова дома. Теперь она не рискнула повторить подобное безрассудство. Карми хорошо знала тавинцев: наверняка найдутся в летнюю безоблачную ночь желающие полюбоваться ясным небом. Так зачем же смущать их зрение темным пятном, заслоняющим звезды?
   Поэтому она опустила глайдер на поляне Толельского леса, буквально в двух шагах от уже вновь построенного моста, связывающего Тавин со всем прочим миром.
   Если не считать свежего дерева в настиле моста, ничто не напоминало о происшедших полгода назад событиях, даже плавучие секции моста не были подтянуты к острову, как будто тавинцы не ожидали нападения.
   Но, подойдя вплотную к острову, Карми увидела, что знаменитых стен Тавина нет, вернее, в стенах пробиты большие бреши.
   «Ах да, — вспомнила Карми. — Это все договор. Это согласно договору разрушили стены и не убирают на ночь мост. Святые небеса! — сообразила она. — Это же означает, что ночами по улицам Тавина прогуливаются не влюбленные парочки, а грабители…»
   Однако тут же она убедилась, что город не так беззащитен, как на это рассчитывали завоеватели. В густой тьме, созданной тенью деревьев, она с ходу уперлась в растянутую сеть. Тотчас на это неожиданное столкновение откликнулось несколько колокольчиков.
   Карми на шаг отступила от сети и замерла.
   — Кто там бродит? — послышался голос, и Карми откликнулась, невольно передразнивая родной тавинский диалект:
   — Прошу прощения, дядюшка, но мне нужно видеть господина Малтэра.
   Невидимый стражник откуда-то выдернул зажженный фонарь и неспешно приближался к Карми, проговаривая по пути:
   — Что за спешка по ночам… — Он подошел ближе и проворчал благодушно: — Ну где ты там, девка?
   Карми окликнула его. Стражник шагнул в ее сторону, поднял фонарь и осветил хокарэмскую одежду. Тут его благодушие как рукой сняло.
   — Что ты по ночам бродишь, госпожа хокарэми? До утра подождать не можешь?
   — Могу, — отозвалась Карми. — Но не хочу. — Стражника она узнала: много раз видала его раньше. Но он не мог узнать ее — хокарэмам обычно в лицо не глядят. — У вас тут новшества, — продолжала она. — И надежны эти сети?
   Стражник не ответил, зато спросил:
   — А подорожные у тебя есть, госпожа?
   — Дядь, ты смеешься надо мной? — рассмеялась Карми. — Какие у меня могут быть подорожные…
   Стражник, хмурясь, посматривал на нее.
   — Ну зачем тебе Малтэр, госпожа? — проговорил он ворчливо. — Приходишь среди ночи, беспокоишь людей… Нехорошо, госпожа…
   Карми опять рассмеялась, узнавая тавинскую манеру подыгрывать собеседнику, если разговор складывается не очень приятный и грозит вот-вот перерасти в скандал или драку.
   — Ну не ворчи, дядька, — сказала она мирно. — Я могу и подождать. Посидим, поболтаем, а? — предложила она, опускаясь на землю.
   Стражник, не уверенный, что успеет вовремя подняться, оглянулся, подыскивая, куда бы присесть, и нашел неподалеку каменную тумбу. Там он и уселся, поставив рядом с собой на камень фонарь.
   — Как здоровье, дядя? — начала Карми светский разговор.
   — Не жалуюсь, госпожа, — отозвался тавинец. — А твое?
   — Спасибо, в порядке, — откликнулась Карми, веселясь. — А здоров ли Малтэр?
   — Не слыхал я, чтобы он болел, — ответил стражник осторожно и продолжил в том же духе: — А как здоровье твоего уважаемого хозяина?
   — Я райин, — сказала она. — У меня нет хозяина.
   — Что ж тебя принесло в Тавин? — безмятежно спросил стражник.
   «Ну тавинцы! — восхитилась Карми. — Они и с богами будут разговаривать как с равными».
   — Частные дела, — ответила она. — Малтэр мне кое-что должен.
   Стражник кивнул, принимая к сведению. Действительно, почему бы Малтэру не иметь общих дел с хокарэми-райин?
   — Почем я знаю, какие у тебя с ним расчеты, — объявил он тем не менее. — Может, он чем тебя обидел и ты за его головой пришла.
   — Ну, дядя, — протянула Карми укоризненно. — За кого ты меня принимаешь?
   — А вот туссин идет, — сказал он спокойно. — Пускай решает, можно тебя впустить или нет.
   Карми с интересом повернула голову к подошедшему человеку. Туссин (десятский, или — если переводить буквально — дюжинный) тоже оказался знакомым Карми. Он учтиво поздоровался с невесть зачем припершейся в Тавин хокарэми, глянул, против майярского обыкновения, ей прямо в лицо и остолбенел, оборвав свои речи на полуслове.
   — Это ты, госпожа? — растерянно проговорил он.
   — Язык дан человеку для того, чтобы держать его за зубами, — сказала Карми, вставая, — а не для того, чтобы болтать о том, что видишь.
   Стражник присмотрелся повнимательней.
   — О небеса! — ахнул он. — А я тебя держу, госпожа…
   — Руби сеть, — приказал туссин.
   — Но-но, — прикрикнула Карми. — Нечего мне трезвон разводить. Ведь все сбегутся, верно? — Туссин подтвердил. — А что, у вас нет калиток — для гонцов, скажем?
   — Ну как же можно тебя в обход вести, госпожа моя? — растерялся туссин.
   — Можно, — сказала Карми. — Как и всех прочих. Давайте без лишнего шума.
   — Но, государыня…
   — Во-первых, я сейчас не государыня, а во-вторых, не спорь со мной! Покажи, куда идти.
   Туссин, сокрушаясь о неучтивости, повел Карми к проходу между сетями.
   — Хорошо придумано, — заметила Карми, — но кажется ненадежным.
   — От ночных грабителей кое-как защищаемся, — отозвался туссин. — Но если б можно было хотя бы мост убирать…
   — Слышала, в Сургаре была чума?
   — Да, госпожа, — помолчав, отозвался туссин. — Но не в Тавине, небо помиловало, а на востоке, куда беглецы от наводнения подались. В Тавине холера была в начале лета, но сейчас окончилась, кажется. И еще желтуха, — добавил мрачно тавинец. — Вода сейчас в озере плохая.
   Карми кивнула.
   — Как вы тут? — спросила она.
   — Строимся помаленьку, — отозвался туссин. — Но Тавин совсем не тот, что раньше.
   — А Малтэр что?
   — Похудел и франтить стал меньше, — ответил туссин. — И чуть не развелся с интавинкой.
   Карми кивнула.
   — А у нас тут слухи ходили, что тебя убили, — добавил туссин.
   — Малтэр отмалчивался? — поинтересовалась Карми.
   — Говорил, что неправда.
   — Ишь ты, лис, — улыбнулась Карми. Малтэр-то должен был считать, что она мертва: ему наверняка сообщили, что она покончила с собой в Инвауто-та-Ваунхо. Горту говорил, Высочайший Союз решил, что, пока не найдется знак Оланти, о смерти принцессы будут молчать, а Малтэру пообещали, что если он найдет Оланти, то станет наследником принцессы. Правда, условием было поставлено, что он должен будет развестись в этом случае с женой, которая была родом из Миттаура, и жениться на другой даме, которая была бы безупречно благородного майярского происхождения.
   — Как тавинцы смотрят на Малтэра? — спросила Карми.
   — А как на него смотреть, госпожа? — удивился туссин. — Он твой наместник.
   Карми посматривала вокруг. Тавин скрывала темнота, но главное бросалось в глаза именно потому, что была ночь. Не так было раньше в ночном Тавине. Не так.
   Город по-прежнему казался переживающим бедствие.
   Туссин привел Карми к дому Руттула.
   — Нет, — качнула головой она. — Мне нужно к Малтэру.
   — Сейчас он живет здесь, — сказал туссин. — Семья осталась в его доме, Малтэр живет здесь. — Он помолчал и добавил тревожно: — Что-то не так?
   — Безразлично, — отозвалась Карми. — Но… Что же мы не идем в дом?
   Туссин взбежал на крыльцо и стукнул в дверь. Из дома почти немедленно ответили, и туссин заговорил тихо, оглядываясь на Карми.
   Дверь тут же отворилась.
   — Входи, государыня, — с поклоном пригласил туссин. Карми вошла в тускло освещенную одной свечой прихожую и сказала туссину:
   — Можешь идти. Спасибо, что проводил… Карис, — добавила она, вспомнив наконец имя туссина. Тот, просияв, поклонился еще ниже и исчез.
   Карми медленно поднялась по лестнице к Красной гостиной. Бесшумно возникшие слуги почти тотчас зажгли пятисвечный шандал и принесли поднос с фруктами. Старый слуга тихо осведомился, не желает ли государыня поужинать, и, получив отказ, сообщил, что Малтэр сейчас выйдет.
   Малтэр появился несколько минут спустя, еще застегивая на ходу пуговицы кафтана.
   — Ты жива, — констатировал он. Карми почудился оттенок безумия в благородных чертах его лица.
   — Здравствуй, Малтэр, — сказала она и указала на кресло напротив себя. — Садись. Надеюсь, я не очень разочаровала тебя своим появлением?
   Малтэр тяжело опустился в кресло и ответил:
   — Я знал, что ты жива. Я не верил известию о твоей смерти.
   — С чего бы это ты так был уверен? — полюбопытствовала Карми.
   — Ты сердишься на меня? —.тревожно спросил Малтэр.
   — Нет, — удивленно отозвалась Карми. — Почему это тебя волнует?
   — Ты хэйми, госпожа, а гнев хэймов бывает убийствен.
   — Еще один, — вздохнула Карми. — Объясни, почему я хэйми?
   — Я понял это, когда ты жгла архив Руттула, — сказал Малтэр отважно. — В тебя переселился хэйо Руттула.
   — Вы будто сговорились все, — устало усмехнулась Карми.
   — Ты все-таки сердишься, государыня?
   — Нет. И зови меня Карми, — твердо сказала девушка. — Я не хочу взваливать на себя высокие титулы. Это не мой путь.
   — А где твой путь? — осторожно спросил Малтэр. — В мщении?
   — Нет, Малтэр, мстить я не буду, — отозвалась Карми. — Месть не принесет мне удовольствия. Когда я убила Горту…
   — ТЫ УБИЛА ГОРТУ? — Малтэр настолько поразился, что позволил себе перебить хэйми.
   — …Когда я убила Горту, — повторила Карми, — я почувствовала, что поступила дурно. А разве ты не знал, что Горту умер?
   — Знал, — ответил Малтэр. — Третьего дня здесь был гонец. Но он не сказал, отчего умер Горту, и не сказал, что ты причастна к его смерти. Отчего умер Горту?
   — От гнева хэйми, — усмехнулась Карми. — Видишь ли, я совсем не ожидала этого. Я говорила с ним, он требовал отдать ему Оланти, и я ему сказала сургарскую поговорку о граде, знаешь ее?
   — Пройдет град — и тебе уже не нужно будет ничего? — проговорил Малтэр.
   — Да, именно, — кивнула Карми. — И надо ж было так случиться, что на той же неделе пошел град… Это Горту и доконало.
   Малтэр промолчал. Карми оценила выражение его лица и решила переменить тему:
   — Ладно, хватит об этом. Ты не знаешь, Малтэр, жив ли Красту?
   — Красту? — переспросил Малтэр. — Что за Красту?
   — Портной, — пояснила Карми. — Помнится, он шил для Маву и Стенхе.
   — А, этот жив, — проговорил Малтэр. — Послать за ним?
   — Да, пожалуйста. И скажи, в этом доме найдется что-нибудь, во что я смогу переодеться?
   — Конечно, — ответил Малтэр. — В твоих покоях никто не тронул ни одной вещи.
   — С трудом верится… — протянула Карми. — Я все сберег.
   — Спасибо, Малтэр. — Карми встала. — Нет, провожать не надо.
   …Малтэр постучал в дверь принцессиной комнаты.
   — Да, входи, — отозвалась она.
   Он открыл дверь и увидел Карми, которая сидела в кресле уже переодетая в легкое розовое платье. В руках она держала замшевые туфельки; еще несколько пар валялись на полу, вынутые из сундука.
   — Знаешь, Малтэр, я выросла за эти полгода, — сказала Карми, подняв голову. — Туфли стали тесными, а платья — короткими.
   — Ничего удивительного, госпожа моя, — отозвался Малтэр. — В твоем возрасте это в порядке вещей. Я прикажу сшить новые туфли…
   — Не надо, — качнула головой Карми. — Не стоит. У тебя хватит расходов и помимо этого. Но… Красту пришел?
   — Да, госпожа моя.
   — Зови, — приказала Карми. И когда вошел говорливый толстячок Красту, она отдала ему потрепанный Смиролов костюм, велев его подлатать. — К следующей ночи справишься? — спросила она. — Мне не к спеху, но все равно хочется быстрее.
   — К следующей ночи я новый успею сшить, ясная моя госпожа, — улыбнулся Красту.
   — Новый? Но мне совсем не нужен костюм новый, с иголочки. Он должен быть старым.
   — Пошью новый, как старый, — заверил Красту. — Будет в меру поношенный, как Стенхе любил.
   — И к следующей ночи? — усомнилась Карми.
   — Постараемся, — сказал Красту с улыбкой.
   — Ах, — вспомнила Карми, — о сапожнике-то я забыла!
   — Не беспокойся, ласковая госпожа, — поклонился Красту. — Я отнесу. Я знаю, кому отдать. Не беспокойся, госпожа. Все будет сделано.
   Он сложил пыльное хокарэмское тряпье в узел и поспешил в свою мастерскую, чтобы побыстрее взяться за работу.
   — Вот и еще один расход для твоей казны, — сказала Карми, обернувшись к Малтэру. — Я собираюсь ее хорошенько потрясти.
   — Сургара принадлежит тебе, государыня, — отозвался Малтэр. — Правда, сейчас это не очень завидное владение. Зато у Павутро из Интави на твоем счету записано достаточно, чтобы ты могла безбедно жить всю свою жизнь. Не на широкую ногу, как ты привыкла раньше, но тоже вполне достойно.
   — Ты меня успокоил, Малтэр. Но не пошлет ли Павутро меня к черту? И до него могли дойти слухи о моей смерти.
   — Дошли, — кивнул Малтэр. — Он недавно присылал ко мне узнать, как относиться к этим известиям.
   — И ты?
   — Я ответил, что, пока не увижу тебя мертвой, буду считать, что, ты жива. Ты хэйми, а хэйми так просто не умирают.