Кублицкая Инна. Карми

   — Ну что ж, начнем, — решил Ирау. Он произнес небольшую речь о необходимости поддержания порядка в Великом Майяре, а потом перешел к обвинениям против принцессы. Перечень его обвинений был велик: — Я обвиняю сестру мою Карэну во внесении смуты в государство майярское. Смута вызвана кощунственным похищением меча из храма Колахи и передачей его Миттауру. Я обвиняю сестру мою Карэну в святотатстве, совершенном в храме Колахи. Я обвиняю сестру мою Карэну в подлом убийстве брата нашего Горту с помощью колдовства. Я обвиняю сестру мою Карэну в вопиющем нарушении сословных привилегий, ибо чем, как не нарушением оных, можно еще назвать то, что она, пренебрегая одеждой, которая соответствует ее полу и высокому сану, предпочла носить хокарэмскую одежду. И еще я обвиняю сестру мою Карэну в нарушении иноческого обета.
   «О-ох, — подумала Карми. — И впрямь: вывалил так вывалил. Смута — ссылка, святотатство — смерть, убийство — ну тут ссылка и выплата крупного штрафа наследнику, но колдовство опять-таки сводит все к смерти. Одежда — это пустяки. Смертью это ненаказуемо, однако общую тяжесть обвинений усугубляет. И наконец, нарушение иноческого обета — это заключение в каменный мешок, то есть, по сути дела, та же смерть, только медленная. Неплохо, брат мой Ирау».
   Она перевела взгляд на Марутту, к которому перешла очередь говорить. Марутту повторил обвинения Ирау. Похоже было, что список обвинений они составляли вместе.
   Потом подошла очередь и Катрано.
   Тот, помедлив, обвинил Карми в святотатстве. Затем, к видимому негодованию Ирау, объявил, что других обвинений не имеет.
   Кэйве повторил весь перечень. Байланто-Киву тут же объявила, что не видит, в чем можно обвинить высокую госпожу Карэну.
   Горту же повторил весь список обвинений, исключив, однако, убийство своего отца.
   — А убийство? — не выдержал Ирау. — Да как же можно ?
   — Я не считаю возможным, — упрямо сказал Горту, — обвинять в убийстве. И думаю, что и вы не имеете права предъявлять Карэне такие обвинения.
   — Хорошо, — после паузы отозвался Ирау. — Но должно остаться обвинение в колдовстве…
   Обвинения в колдовстве Горту решил не поддерживать. Тогда Ирау обратился к Логри:
   — А что скажешь ты, мастер?
   — Из всех обвинений считаю необходимым поддержать только пункт о внесении смуты, — сказал Логри. — Но вовсе не думаю, что обвинение это достаточно серьезно для наказания смертью.
   Теперь принцесса Сургарская должна была отвечать. Карми выдержала паузу и начала свою речь:
   — Я обвиняю принцев Марутту, Ирау и Кэйве в том, что они, вопреки договорам, развязали войну против Сургары, воспользовавшись наводнением, на борьбу с которым было отвлечено внимание сургарцев. Я обвиняю Марутту и Ирау в том, что они в дни болезни моей поспешили отправить меня в Инвауто-та-Ваунхо и принудили принять иноческий чин. Если бы был жив Горту, я адресовала бы мои обвинения и ему, но с Горту наши счета закрыты: он мертв. К господам же Катрано и Байланто-Киву я никаких претензий не имею.
   — Я поддерживаю обвинения сестры моей Карэны, — заявила вдруг принцесса Байланто.
   — Я поддерживаю обвинения принцессы Карэны, — чуть помедлив, объявил Катрано
   Воцарилось молчание. Зачинщики суда над сургарской принцессой явно не ожидали такого поворота. Марутту начал подумывать, что пора бы подыскать какой-нибудь компромисс. Ирау и Кэйве, похоже, больше негодовали, чем думали. Горту же, рассмотрев проблему с точки зрения Карми, во всеуслышание заявил, что снимает обвинения с принцессы Карэны.
   «Маятник», — презрительно подумала о нем Карми, однако для Ирау, Марутту и Кэйве это отступничество было серьезным ударом.
   Ничего не оставалось, как снять с сургарской принцессы обвинение в колдовстве, так как без поддержки Горту не было смысла настаивать на этом. Ношение хокарэмской одежды тоже не могло быть вменено в вину, раз уж Логри не видел в этом никакого преступления. И обвинение в нарушении иноческого обета тоже не могло быть предъявлено Карми, так как ее поместили в монастырь без ее согласия, а Байланто и Катрано с этим согласились.
   Над Карми еще черной тучей висело обвинение в святотатстве и смуте, но от этого, полагала Карми, она сумеет отвертеться.
   — В силах ли человеческих расплавить алтарь в Колахи? — вопросила она Высочайший Союз. — В силах ли человеческих расшвырять огромные камни по всему храму?
   Кэйве поперхнулся гневом. Ирау насторожился. Марутту откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники.
   — Нет, — сказала Байланто. — Это не под силу человеку.
   — Миттауский меч я в руках держала, — признала Карми, — этого я не отрицаю. И когда он попал в мои руки, я спросила себя: кто должен получить его? Кто из всех людей остался мне другом, не оставил меня в час моего унижения, предложил свою помощь, чтобы отомстить за меня? Арзравен Паор, сказала я себе. И я отдала меч ему.
   — А как попал в твои руки меч? — спросил Марутту. Карми опустила глаза.
   — Мне… трудно сказать, — проговорила она медленно. — Я вдруг посмотрела — а он лежит у меня в руках. Мне трудно сказать, — повторила она и вскинула пронзительно-синие глаза на Марутту.
   Принцу стало не по себе.
   — В Колахи не было миттаусцев, — добавила Карми.
   «О святые небеса!» — До Ирау дошло наконец, что он на волосок от войны с Миттауром. Марутту, однако, пограничные конфликты волновали мало, Миттаур не был ему соседом.
   Ссылка… Ссылка, не больше! Карми торжествовала победу. Однако же со знаком Оланти и местом в Высочайшем Союзе надлежало проститься.
   — Будьте свидетелями, господа, — проговорила Карми. — Я уступаю свое место в Высочайшем Союзе и право на знак Оланти и клянусь святыми небесами в этом.
   Марутту тронул руку Ирау, тот, опомнившись, осведомился:
   — Кого же ты выбрала себе в преемники?
   — Преемником своим назначаю Томаса Кенига, сына Эриха Кенига, называемого также Руттулом. Он самый близкий мой родич, — пояснила Карми.
   Кэйве охнул, схватившись за сердце.
   — Разве у Руттула есть сын? — спросил Марутту.
   — Незадолго до того, как Руттул попал в Майяр, у него родился сын, — проинформировала Высочайший Союз Карми. — Когда он или его наследник, назначенный в соответствии с законом, приедет в Майяр, он получит мой Оланти.
   — Это бесчестно! — взвился Кэйве. — Отдавать Оланти чужаку? Невозможно!
   — Почему? — возразил, еле сдерживаясь, Марутту. — Все законно, тут не к чему придраться.
   «Ну что ж, госпожа моя, сама напросилась», — думал Марутту. Он решил применить все свое влияние, чтобы ссылка проходила на как можно более унизительных условиях.
   Сильно ограничить свободу Карми ему не удалось. Марутту, впрочем, сумел-таки определить местом пребывания Карми замок Ралло — как место, где ее жизнь будет подвергаться ежечасному контролю. Однако Байланто выговорила более сносные условия для опальной принцессы: госпоже Оль-Лааву позволялось покидать Ралло, но не более чем на две недели. Если бы не Кэйве, удалось бы выговорить и полный месяц, но тот, прикинув расстояния, встрепенулся и запротивился — уж очень ему не хотелось как-нибудь встретить Карми в Кэйвире. Относительно же посещения Карми восточных окраин своего княжества он возражать не стал: в этом пустынном краю, где практически не было дорог, Карми могла странствовать сколько ей заблагорассудится.
   Карми, не говоря ни слова, поглядывала на высоких принцев. Знал бы Марутту, что она как никто другой довольна решением собрания Союза. Во-первых, она будет жить. Во-вторых, она будет жить в Ралло-Орвит, где можно научиться разным полезным наукам. В-третьих, она будет жить сравнительно рядом с тем тайником в Кэйве, где спрятала глайдер, а значит, те две недели, которыми собираются ограничить ее свободу, превращаются в ничто. Она не сумеет за две недели добраться до Кэйвира? Чепуха! За две недели она может не единожды побывать в каждом из княжеств Майяра. Вот если бы определили ей местом ссылки, например, Сургару, пришлось бы поломать голову, как перетянуть глайдер поближе к себе.
   Волна радости захлестнула Карми. С пеленок въевшаяся в душу княжеская привычка сдерживать свои чувства спасала ее, заставляя сидеть с невозмутимой, заносчивой физиономией и деланно-равнодушно переносить взгляд с одного высочайшего принца на другого, но чувствовала Карми, что долго ей не продержаться.
   На ее счастье, теперь, когда она отреклась от Оланти, ей не нужно было оставаться в зале после того, как утвердили приговор. Принцы остались решать другие дела, а Карми, торжествуя, покинула Зал Собраний вместе с Логри.
   В приемной отдельной от всех прочих группой расположились хокарэмы. От них никто не требовал соблюдения приличий, и они валялись на мягком ковре или подпирали спиной стены, обтирая грубыми куртками нежные гобелены.
   При виде своей госпожи Стенхе вскочил, но Карми подошла и вольно села на ковер.
   — Теперь я не высокая госпожа, а просто высокорожденная, — сообщила она, смеясь.
   — Примите мои соболезнования, — отозвался бойкий Тхаур, хокарэм молодого Горту.
   — Лучше бы поздравил, — возразила Карми весело. — У меня ведь жизнь будет куда проще.
   Смирол, не меняя легкомысленной улыбочки, тихо спросил Логри:
   — Неужели все обошлось?
   — Выкрутилась, — шепнул Логри. — Ей присудили ссылку.
   — Ты не возражал?
   — Нет, — отозвался Логри. — Почему я должен возражать?
   — Ну держись теперь, замок Ралло, — усмехнулся Смирол.
   — Что ты имеешь в виду? Смирол не ответил.
   — Что ты имеешь в виду? — повторил Логри.
   — Увидишь, — сказал Смирол. — Ты впускаешь лису в курятник.
   Логри пока так не считал. Он видел там, в Зале Собраний, хрупкую девчонку, отчаянно боровшуюся за жизнь. Ее действия вызывали уважение, хотя и не были безупречными как по замыслам, так и по исполнению. Опасности от нее для замка Ралло Логри не предполагал. Что она может сделать против сплоченного клана хокарэмов?
   И ее презрительный отзыв о хокарэмах, который прозвучал вечером в Пайер-Орвит, не насторожил его.
   — Неужели ты полагаешь, — сказала она Логри в присутствии Стенхе и Мангурре, — что оттого, что вас называют «восьмым княжеством Майяра», вы перестаете быть рабами? Вы рабы больше, чем забитые бедняки, которых вы так презираете. Вас боятся все сословия, с вами считаются высокие принцы, но что стоят ваши знания и умения, если вы, по сути, не идете далее покорного служения майярским государям?
   — Не говори глупости, — возразил Логри. — Чего ты от нас хочешь? Чтобы мы захватили власть в стране? Мы это смогли бы. Но зачем?
   — Разве я говорю о захвате власти? — возразила Карми. — Я говорю о вашей рабской покорности.
   — Она права, — послышался от дверей голос. Смирол без улыбки смотрел на Логри. — Хокарэмы достойны куда лучшей участи. Тратить свою жизнь на служение господину? Я не хочу.
   — Смирол! — прикрикнул Стенхе. — Разве сегодня ночь Тэлани?
   — Не надо, брат, — остановил его Логри. — Он хокарэм и имеет право говорить.
   — Да, имею, — подтвердил Смирол. — А если б и не имел, все равно бы сказал. Почему обычай зажимает нам рот, пока мы мальчишки и не имеем службы? А когда наконец наступает ночь Тэлани, полученная свобода опьяняет нас, и мы размениваем ее на пустяки. Ты помнишь, Логри, каким ты был в отрочестве? Ты забыл, на какие темы гэнкары разговаривают, когда не слышит наставник? Почему им можно обсуждать все, кроме государственного устройства Майяра и причин сословных различий? Хокарэмам не следует об этом думать? Или в те времена, Логри, когда ты был мальчишкой, ты таких разговоров не слышал? Их тогда не велось? Или ты был тогда помощником наставника, таким, как сейчас у тебя Ролнек? При Ролнеке язык не поворачивается болтать на слишком вольные темы. Он хочет быть безупречней, чем ты, из кожи вон лезет…
   — А я полагал, — сказал медленно Логри, — что ты доволен тем, как устроился у Байланто.
   — Не буду спорить, — ответил Смирол. — Но почему я до самой могилы должен быть прикован к высочайшей госпоже Байланто-Киву? Я чувствую себя дураком на этой дурацкой службе. К старости я и вовсе отупею, да? Но я хочу жить и хочу, чтобы жила госпожа Байланто. Я ее искренне люблю и уважаю, однако не до такой же степени, чтобы всю жизнь прожить у нее в комнатных собачках! И клянусь демоном мрака, нет никакой возможности развязать эту веревку, которой связаны мы, хокарэмы.
   — А тебя крепко задело, — проговорила Карми.
   Логри бросил на нее внимательный взгляд. Карми, склонив голову к плечу, разглядывала Смирола, и на лице ее застыла обычная для высоких господ неподвижная маска.
   Смирол, остановленный ее замечанием, мгновенно преобразился, расцвел улыбкой и сказал как ни в чем не бывало, протянув кошель с деньгами: — Я тут распродал твои платья, госпожа моя…
   Стенхе забрал кошель из его рук.
   — Однако, — проговорил он, — и хитер же ты, братец!
 
   А в это время в Артва-Орвит собрались на тайное совещание принцы Ирау, Кэйве, Марутту и Горту,
   Кэйве с хитрым видом выложил на стол завернутый в шелковый лоскут пакет.
   — Что там? — спросил Горту.
   — Разверни, — предложил Кэйве. — Увидишь.
   Горту развернул. В пакете оказалась длинная и толстая девичья коса. Горту непроизвольно погладил темные шелковистые волосы.
   — Это коса госпожи Ур-Руттул, — объяснил Кэйве. — Ее доставили из Инвауто-та-Ваунхо.
   Сообразить, для чего принесли косу принцессы, было нетрудно.
   Для чего иного, как не для наведения чар, можно использовать волосы недруга? О, как верят в Майяре в наведенные чары! Высокие принцы Кэйве и Ирау задолго до встречи в Гертвире запаслись могущественными талисманами против возможных заклятий Карми. Марутту был не столь суеверен, но осторожность не помешает: он тоже обезопасил себя и решил принять ответные меры. Почему бы не поколдовать над косой сургарской принцессы? Горту схватил волосы и ринулся из комнаты. Марутту проявил неожиданную прыть и встретил его в дверях. Тогда Горту швырнул косу в пламя светильни. Запахло жженой шерстью, но Кэйве успел выхватить косу из светильни в общем-то невредимой, хотя и насквозь пропитавшейся маслом.
   — Это… это… — задыхался Горту. — Да что вы задумали, господа? Мы обвиняли Ур-Руттул в колдовстве, а сами чем задумали заняться?
   — Так ты не согласен?
   — Нет, — заявил Горту. — В такие дела я вмешиваться не желаю.
   Марутту отступил от выхода. Горту ушел, громко захлопнув за собой дверь.

Глава 19

   Утром следующего дня Стенхе, едва выйдя во двор, столкнулся со Смиролом.
   — Как, опять ты?
   — Я с поручением от моей госпожи, — живо отозвался Смирол. — Встала ли госпожа Карми?
   — Встала, встала…
   — Когда вы отъезжаете в Ралло?
   — Через пару дней. Логри думает присоединиться к Катрано.
   — А, тогда все в порядке.
   Смирол хотел прошмыгнуть в дверь, но Стенхе поймал его за куртку:
   — Постой, постой, сынок! Сначала я, потом ты, если тебе позволят.
   Смирол со смиренным видом пропустил вперед Стенхе. Карми была рада опять увидеть Смирола.
   — Здравствуй, Рыжий, зачем пожаловал?
   Тот, приняв почтительную позу, передал госпоже хэйми Карми, что государыня Байланто-Киву желает с ней повидаться. Если госпожа Карми не может посетить Орвит-Киив, государыня найдет время приехать в Орвит-Пайер.
   — Что за выдумки! — воскликнул Стенхе. — Нечего твоей госпоже обсуждать с Савой.
   — Стенхе! — ледяным тоном оборвала его Карми. — Не мешайся не в свое дело. Ты уже давно получил отпускной документ, так почему все еще вмешиваешься в мои дела?
   Стенхе возразил:
   — Я охраняю тебя по поручению Логри. Неизвестно, правда, дал ли бы Логри такое поручение своему брату, если бы тот на нем не настаивал. Карми сказала:
   — Слышал, Рыжий, поищи Логри да спроси разрешение. Я же согласна повидать высокую государыню Байланто-Киву в ее замке Киив.
   Смирол поклонился, ушел и в течение часа развил бурную деятельность, разыскивая Логри. Он нашел его в Артва-Орвит. Логри беседовал там с Хранителем реликвий. Смирол подождал, а когда Логри освободился, изложил ему свою просьбу. Логри просьба тоже не понравилась, но он не нашел к чему придраться и разрешил Карми сходить в Орвит-Киив.
   — Только без Стенхе, пожалуйста, — попросил Смирол. — Зачем он? Я беру на себя всю ответственность. Не беспокойся, доставлю ее обратно в целости и сохранности.
   Логри посмотрел в безупречно честные глаза хитрого рыжего хокарэма и разрешил.
   Смирол немедленно вернулся в Орвит-Пайер, поставил Стенхе в известность, что Логри дал разрешение, и увел Карми.
   Высокая государыня Байланто-Киву встретила бывшую принцессу Карэну весьма радушно. Несмотря на то что госпожа Байланто была старше на десять лет, относилась она к принцессе-хэйми уважительно, по достоинству оценивая ее поступки.
   — Ты действуешь смело и без оглядки, — сказала Байланто. — Как бы я хотела быть такой же решительной.
   — Мне легко быть смелой, — ответила Карми, уютно расположившись в кресле. — Мне не на что оглядываться, сестра моя.
   — И ты ничего не боишься?..
   — Боюсь, госпожа, — рассмеялась Карми. — Да, боюсь, конечно. Но почему-то страхи мои быстро рассеиваются.
   Байланто сделала знак Смиролу. Тот, исчезнув на минуту, внес в комнату поднос, прикрытый шелковым платком.
   — Вчера вечером, — сказала Байланто, — Горту с негодованием поведал мне о вероломстве Ирау и Марутту.
   — Что же они задумали? — осведомилась Карми.
   Байланто сняла платок с подноса. Карми увидела сплетенную из длинных темных волос двенадцатиконечную звезду.
   Прежде Карми только рассказы слышала об обряде каравиату, теперь же она впервые воочию увидела магическую «звезду Ошира-Латэ», сплетенную по всем предписаниям книги «Ле канги дэ аосо».
   — Марутту каким-то образом раздобыл твою косу, остриженную монашками.
   — Ох, Марутту, — усмехнулась Карми. — Так как же звезда оказалась у тебя?
   — Я ее выкрал, — ответил Смирол. — Не думай, что это было легко.
   Карми с любопытством рассматривала магическую звезду. Да, сильно, похоже, напуганы высокие принцы. «Звезда Ошира-Латэ» — самое могучее средство извести человека, из чьих волос она сплетена, да еще вдобавок способное свести в могилу трех самых близких его родственников. По майярским обычаям, самыми близкими родственниками вдовы были дети ее покойного мужа. Самыми близкими родственниками Карми, бывшей принцессы Карэны Ур-Руттул, были: сын Руттула, Томас Кениг, возможно, его дети, поскольку Томас был давно уже взрослым, а также брат Руттула Рудольф и первая жена Руттула Лидия. Марутту прицелился не только в Карми, но и в человека, которому она передала знак Оланти.
   — Я позову астрологов, сестра, — сказала Байланто. — Пусть посоветуют, как изничтожить колдовские чары.
   — О, госпожа моя, — отозвалась Карми, — не беспокойся. Ни мне, ни родичам моего покойного мужа эта «звезда» урона не нанесет. Но чтобы не было у кого-то соблазна, пусть Смирол сожжет ее, а пепел развеет. Пустим на ветер колдовство, пусть оно не обратится против кого-то из моих врагов. Хватит моей совести и одного Горту.
   Смирол, почтительно поклонившись, унес «звезду» в соседнюю комнату и скоро оттуда потянуло паленым волосом.
   — Рыжий! — прикрикнула Карми. — Обязательно жечь всякую дрянь под нашим носом?
   Смирол невнятно отозвался. Байланто, чтобы перебить неприятный запах, зажгла ароматическую свечу. Благовонные ароматы тоже не доставили Карми удовольствия. Она, расчихавшись, предложила Байланто перейти в другую комнату.
   — Ты беспечна, — укорила ее Байланто, когда они вышли на открытую ветрам террасу. — Разве можно так легко относиться к магическим предметам?
   — Ох, как здесь хорошо! — вздохнула Карми. — А ты в четырех стенах сидишь, госпожа моя.
   Байланто зябко куталась в шаль. Карми села на каменное ограждение, спиной к лежащему далеко внизу двору замка.
   — Ты не слушаешь меня, сестра, — сказала Байланто.
   — Ах, сестра моя, — отозвалась Карми, — с пеленок меня окружают магические предметы. — Она сунула руку за пазуху и вытащила таинственный амулет в виде янтарных бус, сыгравший в ее судьбе такую большую роль.
   — О-ох! — вскрикнула Байланто. — Это они! Выбрось их! Они тебя погубят!
   — Они принесли мне удачу, — покачала головой Карми. — Они привели меня к Руттулу. А могли бы привести тебя, разве не верно?
   — Они привели бы меня к могиле, — возразила Байланто. — Знаешь, что они со мной сделали? Меня на добрых полгода парализовало, я несколько лет заново училась ходить.
   — Да что ты?
   — Да, да! Когда я нашла их на берегу реки, я сразу обнаружила, что они волшебные. Только, на беду свою, я их не выбросила — и день и ночь с ними не расставалась. А где-то через месяц однажды утром открываю глаза — и не могу пошевелить ни рукой ни ногой. Все тело онемело, не слушалось, даже лицо одеревенело.
   — О! — воскликнула Карми. — Да как же это? Байланто, не отводя глаз от Руттулова Амулета, рассказала, как, узнав о силе бус, ее отец решил подбросить их маленькой принцессе Савири.
   — Это бесчестно, конечно, — признала Байланто. — Но он был вне себя.
   Байланто поведала давнишнюю историю. В свое время не нашлось охотников взять в жены принцессу Оль-Байланту: отец их считался не самым состоятельным, и высокие князья пренебрегали им. Отдавать же дочерей за людей малознатных принц не захотел, как не захотел и отдавать их в монастырь. Он тянул время, и, если бы не болезнь пятнадцатилетней дочери, нынешней принцессы Байланто, ожидание его увенчалось бы успехом: умерла супруга принца Таррау, и Байланто почти сумел сговорить за него свою старшую дочь. Однако канцлер Гаури какими-то окольными путями узнал о болезни старшей Оль-Байланту и воспротивился этому браку. Он указал королю, что даже и на сестре больной девушки жениться не стоит, ибо болезнь может оказаться из наследственных…
   — Да, — согласилась Карми. — От этого можно озвереть. Смирол вышел на террасу, стряхнул с подноса пепел во двор и демонстративно сдул даже пылинки.
   — Принеси вина, — попросила его Байланто и обернулась к Карми: — Вот так, сестра моя, я и осталась в старых девах.
   — Что ж тут плохого? — отозвалась Карми. — По майярским законам женщине вовсе не обязательно выходить замуж, чтобы родить себе наследника.
   — А если наследник будет рыжим? — с усмешкой спросила Байланто.
   — В законах нет ограничения насчет цвета волос, — ответила Карми. — Мне хуже, чем тебе. Я не могу завести ребенка, не оскорбив памяти покойного мужа.
   Неслышной тенью появился Смирол, разлил по серебряным бокалам вино.
   — А ты с нами не выпьешь? — спросила Карми. Смирол, скосив глаза на Байланто, лукаво извлек откуда-то глиняный стаканчик.
   Несколько глотков излечили Байланто от воспоминаний, а Карми — от неловкости. Они разговорились, на этот раз о платьях. Байланто заинтересовалась сургарским стилем, Смирол не поленился, сбегал за вощеными дощечками, и Карми в нескольких быстрых рисунках объяснила основные фасоны. Байланто с интересом расспрашивала, Смирол равнодушно рисовал на одной из дощечек кота, охотящегося за бабочкой.

Глава 20

   Принц Катрано, с которым мастер Логри предпочел возвращаться в Ралло, Карми очень понравился, да и в общем катранцы, о которых Карми прежде слыхала только анекдоты, оказались людьми очень интересными.
   В Майяре, особенно в южном Майяре, о катранцах отзываются как о варварах. Живущие в своих высокогорьях, говорящие на своем языке, они вызывают недоумение в древних майярских землях, тем более что и облик их близок к варварскому.
   Из-за того, что в жилах катранцев изрядная доля исилийской крови, или же из-за родственных браков среди катранцев много светловолосых, а порой и вовсе альбиносов, а майярцы искони относились к таким с подозрением. Катранцы на это внимания не обращали, специально осветляли волосы и раскрашивали отдельные пряди во все цвета радуги.
   Карми без стеснения рассматривала их прически. Фантазия и опыт целых поколений приводили ее в восторг. Старшие катранцы ограничивались обычно просто белым цветом; юноши же разнообразили свои прически не только окраской, но и птичьими перьями, лентами, вплетенными в волосы золотыми шнурами с нанизанными бусинами. В буйстве причесок выделялась лысая голова одного из воинов — плешь не стала для него проклятием или неудобством: он нанес на нее татуировку известным лишь в Катрано способом, и лысина блестела теперь серебристым узором.
   Принц Катрано с удовольствием принимал восторги Карми. Собеседником он был неважным, Карми с трудом понимала его каркающий горский говор, но чувства взаимной симпатии подпитывались взглядами.
   Возраст Катрано ставил Карми в тупик. В первый раз он показался ей глубоким стариком, — вероятно, из-за длинных белых волос, во второй раз она обнаружила, что на его лице не так уж много морщин, а когда они отправились на север, оказалось, что принц Катрано по-юношески силен и ловок.
   Карми спросила о возрасте принца у Логри, и тот, посчитав по пальцам, ответил, что принц на три года моложе его. Получалось, что принцу без малого пятьдесят пять лет, а это было больше, чем думала Карми.
   Возраст не мешал принцу предаваться земным радостям. Карми еще на собрании Высочайшего Союза отметила на себе его заинтересованный взгляд, а через пару недель после начала путешествия принц завел разговор о том, что до конца траурного срока Карми осталось всего полтора года и не думает ли она…