Страница:
довольно просто. Для меня не составляло особого труда обойти заграждение,
установленное Костоправом. А вот Одноглазому, я думаю, предстоит чуть больше
хлопот.
Я нашел Гоблина. Он стоял на песчаном пляже, который не был нанесен ни
на какие карты. То были прибрежная часть Шиндай Кус, куда выходила ужасная
пустыня, занимавшая обширное пространство между северными и южными регионами
Земли Теней. В этом краю неприступные горы, известные под названием Данда
Преш, становятся все ниже и ниже, пока не погружаются в океан.
Корабль стоял на якоре. Лодки плясали на волнах прибоя. Гоблин смотрел
на море и занудливо причитал. Судя по кислым рожам его спутников, все эти
жалобы им уже изрядно опостылели.
Интересно, какого хрена Гоблин торчит на этом унылом побережье? Я
переместился в прошлое, как раз настолько, чтобы выслушать его стенания с
самого начала.
Гоблина прямо-таки распирало от злости. Ну что, скажите на милость,
делает Капитан? Кого, спрашивается, посылает он на край света, чтобы нанести
на карту какой-то паршивый берег? Не кого иного, как самого Гоблина. Гоблин
на дух не переносит болота, и что же? С самого начала его заносит в дельту
речки, которая на самом деле, оказывается, никакая не дельта, а непролазная
трясина в двести миль в поперечнике, где нет ни единой приличной протоки.
Гадостное местечко, совершенно непригодное для проживания человека. Недаром
там живут одни нюень бао.
Гоблин ненавидит море и качку почти так же, как Одноглазый. И что же он
получает в награду, пробравшись сквозь это поганое болото, для чего ему едва
ли не пришлось прорыть канал? Проклятый океан, с волнами выше, чем уважающее
себя дерево.
Гоблин терпеть не может пустынь. И куда он попадает после того, как
проводит свой флот мимо этого болотистого побережья? В пустыню, да такую
бесплодную, что в ней не живут даже скорпионы и песчаные мухи. Днем духота и
жарища, ночью зубы стучат от холода, и никуда не деться от этого песка.
Песок, песок, повсюду один песок. Вот и сейчас сапоги полны песка...
- Не для того я на свет родился, - нудил Гоблин. - Я такого не
заслуживаю. Такого никто не заслуживает, а уж я - меньше, чем кто бы то ни
было. И чем я перед Стариком провинился? Ну ладно, бывает, выпьем мы с
Одноглазым да малость поцапаемся - так велика ли беда? Небось когда Дрема
дурит, ему все с рук сходит - это, дескать, просто мальчишеские шалости.
Сама собой, старый хрен предпочитал не вспоминать о том, что,
налакавшись до одури, они с Одноглазым принимались напропалую волхвовать да
кудесить, так что всем в округе тошно становилось. Куда уж Дреме до них.
- Мужчине просто необходимо время от времени оттянуться - понимаешь, о
чем я толкую? Кому от этого хуже, я ведь отроду мухи не обидел. - Тут
Гоблин, мягко говоря, приврал. - Будь в этом дерьмовом мире хотя бы крупица
справедливости, я бы давно вышел на покой и поселился в каком-нибудь славном
местечке, где подают сладкое винцо, а девчонки способны оценить мужчину с
опытом. Я отдал Отряду лучшие века моей жизни!..
Гоблин терпеть не мог командовать. Потому как это означало, что
необходимо думать и принимать решения. А еще это означало брать на себя
ответственность, что ему и вовсе не улыбалось. Он хотел плыть по жизни, как
по течению, ни во что не влезая. А головы пусть ломают другие.
Я заставил Копченого поднять меня на высоту птичьего полета - решил
осмотреть окрестности да выяснить, с чего этот Гоблин так взъерепенился.
Насчет пустыни он не преувеличил.
Близ побережья Шиндай Кус представляла собой море золотистого песка,
вынесенного прибоем со дна настоящего моря. Сильные ветры несли этот песок в
глубь страны, где песчаные бури оголяли вершины холмов. Дальше к востоку они
становились все круче и круче, пока не перерастали в горную гряду Данда
Преш. Здесь, у берега, лишь немногие холмы возвышались над песком более чем
на сто футов. Ни один из них не выказывал ни малейшего признака эрозии.
Дождя здесь не было по меньшей мере лет тысячу.
Я поднялся еще выше. Тем временем Гоблин в сопровождении пары парней
ковылял по пляжу, обследуя береговую линию. И тут неожиданно песок перед ним
взорвался, и оттуда выскочило что-то немыслимое. Невообразимое, Чудовище,
которого просто не могло существовать. Больше всего эта тварь походила на
мохнатого тарантула размером со слона. Однако у нее вдобавок имелись
щупальца, как у спрута, и заканчивающийся жалом хвост наподобие
скорпионьего.
Правда, перемещалось это бредовое создание без особой прыти - видать,
изголодалось, пока сидело, зарывшись в песок и поджидая добычу. Спутники
Гоблина мигом пустились наутек. Маленький колдун выругался.
- Чего я еще терпеть не могу, так это всякой дряни, которая ни с того
ни с сего выскакивает из песка и норовит тебя слопать.
Пока чудище соображало, как ему лучше сожрать Гоблина, тот, не будь
дурак, пустил в ход один из лучших своих колдовских трюков. В руке у него
появилась чудная штуковина, вроде бы из цветного стекла. Она имела добрый
ярд в поперечнике и с виду походила на трехлучевую метательную звездочку. Во
всяком случае, Гоблин использовал ее именно как метательную звездочку.
Чудовище взревело от боли и ярости, когда эта стекляшка разом отсекла ему
пару щупалец, да еще и несколько ног с правой стороны туловища. Оно
бросилось на Гоблина, который предпочел больше не корчить из себя героя и
старался унести задницу подобру-поздорову.
Гнаться за ним тварь не могла. Описав большой полукруг - на золотом
песке оставались глубокие следы, - уродец полностью потерял интерес к
добыче. Некоторое время она пыталась пристроить на место отсеченные
конечности, но они упорно не прирастали. В конце концов тварь задрожала и
принялась зарываться в песок с теми ногами, какие у нее еще оставались.
- Ненавижу таких тварей, - посетовал Гоблин, - но еще больше я ненавижу
саму мысль о Затененном Пути.
Затененный Путь представлял собой какой-то секретный проект. Такой
секретный, что мне о нем не рассказывали.
Пару раз мне удалось услышать это название, да и то лишь краешком уха.
- Я даже начинаю задумываться, - бубнил между тем Гоблин, - так ли уж
мне нравится Костоправ. По мне, так старый пердун просто-напросто спятил.
Хочется верить, что свое послежизние этот сукин сын проведет в таком же
милом местечке.
Надобности проверять Гоблина больше не было. С ним все в полном
порядке. Ежели солдат жалуется на службу и материт командира, стало быть, с
ним решительно все в порядке.
Я вернулся в Дежагор. И возвратился в свое тело в фургоне Одноглазого.
Жрать и пить хотелось отчаянно. Копченый премерзостно смердел.
- Одноглазый! - заорал я. - Где тут полевая кухня? Я с голоду подыхаю.
Черномазый коротышка засунул в фургон свою гадкую шапку. Приглядевшись,
я рассмотрел и его рожу - такую же противную. Наверняка снаружи уже начинало
темнеть.
- Нас кормят в цитадели.
- Разве это не здорово? Боюсь, у меня кусок мяса в глотке застрянет.
Могаба со своими закадычными приятелями - тогда они еще были на нашей
стороне - высидел всю осаду в цитадели, время от времени подкрепляясь
каким-нибудь бедолагой из числа жителей Дежагора.
- А ты представь, что это цыпленок, да и жуй на здоровье, -
порекомендовал Одноглазый, явно рассчитывая, что меня стошнит. Он сморщил
нос. - Ну и вонища здесь.
- Я ж тебе говорил, что его надо мыть. Колдун одарил меня самым
ядовитым взглядом, на какой был способен, но это не сработало.
- Тебе придется жить с ним.
Я полагал, что Костоправ захочет поскорее нагнать Госпожу - они не
виделись довольно долго. Но ему, похоже, нравилось бездельничать в Дежагоре,
все чаще и чаще беседуя с черными пернатыми гонцами. Вороны беспокоили тех
ребят из Старой команды, которые, в силу своих обязанностей, были привязаны
к Дежагору, о чем и заявили припершиеся ко мне Шандал и Сопатый.
- Он командир, - сказал я, - а у начальства свои причуды. Ежели он
любит ворон, то, по-моему, это его дело и никого не колышет.
Я присматривался к Сопатому, дивясь тому, что недуг еще не прикончил
его. Теперь бедолага кашлял почти беспрерывно.
- А вот местные думают иначе, - возразил Шандал. - По их мнению, вороны
предвещают дурное - всем, кроме душил.
- А мне сдается, что они предвещают дурное только тем, кто попусту
мелет языком. Скажи-ка лучше. Сопатый, у тебя здесь постоянные обязанности?
Он прокашлял что-то, означающее положительный ответ.
- Вот и хорошо. Не думаю, что тебе стоит болтаться в поле в такое время
года.
- А какой прок оставлять меня здесь подыхать в одиночку?
- Ты еще меня переживешь, упрямая старая задница.
- Так ведь теперь я влип в это по самые уши. Капитан и Летописец без
конца рассказывали нам о нашей истории, но только сейчас появилась
возможность найти то место, откуда все и пошло... Я эту возможность упускать
не собираюсь.
Я кивнул, признавая его право, и невольно задумался о том, насколько
наше братство отличается от других шаек наемников. Среди наших солдат почти
не встречалось злобных буянов, склонных к грабежу и насилию. В отряде не
было места для того дерьма, которому доставляет удовольствие причинять людям
страдания. Конечно, попадали к нам и такие сволочи, но они долго не
задерживались.
Интерес к истории и традициям, представления об Отрядном братстве
прививались довольно быстро, а в душах тех, кто прослужил достаточно долго,
укоренялось накрепко.
Костоправ, разумеется, являлся ревностным приверженцем традиций Отряда.
В этом ему не было равных - кроме Могабы. Что же до Могабы, то его основная
проблема во взаимоотношениях с Отрядом заключалась в том, что он не был его
командиром.
По существу все эти соображения не имели отношения к делу. Просто я
лишний раз вспомнил о том, что мы не какая-нибудь банда головорезов, а
воинское братство, члены которого заботятся друг о друге. По крайней мере
большую часть времени.
Тут появился Одноглазый и с ходу влез в разговор. На Сопатого он даже
не обратил внимания, хотя чахоточный ветеран вроде бы доводился ему
земляком.
- Слышь, Малец, я только что видел Раскоряку-Троллиху. Она ковыляет по
улице блистающих рос. Ты точно знаешь, где Гоблин. Было бы не худо свести
эту парочку вместе.
Раскорякой-Троллихой матушку Готу именовали ее же соплеменники,
разумеется за спиной. Кое-кому из них она нравилась не больше, чем
чужеземцы. У тех, по крайней мере, было оправдание - ведь они не родились
нюень бао.
- Говорят, - отозвался я, - можно неплохо провести время, любуясь ее
походкой.
Поскольку ноги у моей тещи были мало того что колесом, но еще и как
будто лишены суставов, походка ее производила неизгладимое впечатление. Она
переваливалась с боку на бок, словно перегруженная баржа в сильную качку.
Черномазый коротышка покосился в сторону Тай Дэя, который, как и
всегда, когда ему не было ведено держаться в стороне, сшивался поблизости.
Кажется, на сей раз обычная бесстрастность изменила ему, однако
Одноглазый надеялся, что Тай Дэй не настолько обижен, чтобы потерять
контроль над собой.
- Он и сам порой называет ее Раскорякой. И Троллихой. Но тебе советую
поостеречься, - шепнул я Одноглазому, после чего громко и отчетливо спросил:
- Что слышно о дядюшке Дое?
- Я его не видел.
- Тай Дэй, тебе лучше пойти и поискать свою мать. Дядюшка Дой
непременно разыщет нас, когда сочтет нужным.
Тай Дэй удалился, окинув всех присутствующих подозрительным взглядом.
Когда он скрылся из виду и уже явно не мог ничего услышать, я тихонько
пробормотал:
- Не скажу, чтобы я хоть чуточку по ней соскучился. Хочется верить, что
Тай Дэй найдет какой-нибудь способ продлить мое счастье и оттянуть момент
встречи. Одноглазый гаденько хихикнул.
- Если хочешь знать, - заметил я, - эта баба подошла бы тебе лучше, чем
Гоблину.
- Прикуси язык. Малец.
- Я серьезно.
- Хреново у тебя с чувством юмора. Недаром и Старик тобой недоволен.
- Хм. С чего бы это?
- Как я уразумел из его слов, ты уже пару дней тянешь с докладом.
- Вот оно что... - Это было не совсем верно, но близко к истине. -
Ладно, займусь прямо сейчас.
- Браслетку-то носишь?
- Само собой. Кое-что стало понятнее.
- Вот и хорошо. Она тебе понадобится.
Шандал и Сопатый понятия не имели, о чем мы толкуем. Что не помешало
Шандалу при расставании дать мне неплохой совет:
- Будь поосторожней с этими воронами. Похоже, в последнее время вороны
проявляли ко мне особый интерес. Мне это не нравилось, однако с иной,
отличной от моей, точки зрения могло иметь определенный смысл. Учитывая мою
близость к Костоправу, у Душелова был прямой резон не спускать с меня глаз.
Ну что ж, тут можно вспомнить добрую старую поговорку: предупрежден -
значит, вооружен.
***
Требовалось наверстать упущенное за все то время, когда у меня не было
возможности посетить Копченого. Мне следовало осмотреть береговую линию, а
вовсе не проверять Гоблина. Костоправ не хотел ничего слышать о Гоблине. Чем
бы ни занимался этот паршивый недомерок, его поручение считалось таким
секретным, что никому о нем знать не полагалось.
Веревочка на запястье позволяла мне приближаться к фургону Одноглазого,
не сбившись с пути под воздействием охранительных чар, точно так же как и в
лабиринте Дворца. А вот следовавшие за мной вороны начали путаться, когда до
фургона оставалось еще четверть мили. В конце концов они меня потеряли. Мое
исчезновение запросто могло привлечь внимание Душелова, если, конечно, у нее
нашлось бы время, свободное от других козней.
Вспомнив о Душелове, я невольно задумался о том, будет ли Копченый и
здесь относиться к ней так же, как во Дворце. Там его дух упорно отказывался
сотрудничать со мной всякий раз, когда я предпринимал попытку выведать хоть
что-то относительно сумасшедшей сестрицы Госпожи.
Забравшись в фургон, я устроился поудобнее. Создавалось впечатление,
будто Одноглазый малость погуливал с духом самостоятельно, но еды и питья
было достаточно. Это немаловажно, ибо, когда возвращаешься, есть и пить
хочется страшно. Блуждание с духом вытягивает энергию и буквально иссушает
тело. А между тем мир, где витает душа Копченого, настолько притягателен,
что пребывающий там может легко угодить в ловушку. Просто-напросто позабыть
о том, что время от времени надобно возвращаться и подкреплять силы. И в
результате закончить точно так, как Копченый.
Волю напившись и съев сладкую булку, я растянулся на вонючем матраце,
закрыл глаза, потянулся и коснулся духа Копченого. Похоже, на сей раз он
ощущал смутное беспокойство. Обычно его дух был подобен легко обволакивающей
пустоте. В чем причина его неудовольствия, я не знал - возможно. Одноглазый
плохо о нем заботился. Надо будет проверить, после того как вернусь.
Слившись с духом Копченого, я наблюдал за тем, как таглианцы то здесь,
то там прорывают слабые оборонительные рубежи тенеземцев. Южане еще толком
не оправились после землетрясения. Бедствие обрушилось на них столь
неожиданно и разрушения были столь сильны, что у них просто не было
возможности собраться с силами.
Однако засевший на Чарандапраше Могаба уже начал получать сумбурные
донесения. Он передавал их Длиннотени. Хозяин Теней не верил в то, что мы
действительно поведем зимнее наступление, и все перемещения наших войск
считал отвлекающим маневром.
Донесения Длиннотень получал, минуя Ревуна, безо всякого его участия.
Похоже, уродливый кудесник получил отпуск. Во всяком случае, обнаружить его
я не мог.
Нарайян Сингх и Дщерь Ночи находились в стане душил, неподалеку от
основных сил Могабы на Чарандапраше. Уж не знаю чем, но девчонка привлекла
мое внимание. Я принялся вертеться, крутиться, присматриваться,
прислушиваться - и приметил-таки кое-что, внушающее беспокойство. То, о чем
необходимо было знать Старику. Его дочь умела видеть будущее, словно в
магическом кристалле. Правда, видела она лишь отдаленные события, не то что
Копченый. Пока еще никто, даже Сингх, не обращал на это внимания. Но рано
или поздно Нарайян неизбежно заметит, что все ее даже вроде бы смутные
предсказания попадают в точку.
По-видимому, заглядывая в кристалл, она всякий раз впадала в транс. Мне
хотелось присмотреться к этому повнимательнее, но Копченый воспротивился, и
на сей раз я почувствовал, что не могу его винить. У ребенка была такая
аура, что соприкосновение с ней повергало в дрожь. Человек непроизвольно
начинал думать о гробницах и прочих вещах, какие лучше бы оставить
погребенными. И это в безмятежном, свободном от эмоций пространстве, где
пребывала душа Копченого.
Госпожа находилась далеко к югу от Дежагора. Она упорно продвигалась
вперед, не давая передышки ни себе, ни своим солдатам. Несмотря на крайнюю
усталость, выглядела она для своего возраста совсем неплохо, ведь в
сравнении с ней даже Одноглазый мог бы считаться молокососом. Ее
сопровождали Лебедь Лозан с Тронной Гвардией и Прабриндрах Драх,
утверждавший, что должен находиться там, дабы согласовывать с нею свои
действия. Правда, как мне сдается, дурачил он этим только самого себя.
Госпожа пребывала в скверном расположении духа и спуску не давала
никому. Лебедь был встревожен, князь озадачен. Правда, ничего
вразумительного ни тот ни другой сказать не могли: своей тревогой и болью
Госпожа ни с кем не делилась.
Наверное, ей, прожившей столь долгую и нелегкую - ведь когда-то она
была женой Властелина - жизнь, представлялась нелепой сама мысль о
возможности обратиться за помощью к простым смертным. К тому же, на мой
взгляд, она была малость не в себе.
В известном смысле.
Но так или иначе, вопреки всему, что утверждали как дилетанты, так и
признанные знатоки, с годами ее утраченные способности постепенно
восстанавливались. Конечно, ей было еще далеко до той Госпожи, что правила
некогда на севере великой империи, а десятерых кудесников, подобных Ревуну,
держала на поводках, точно свору борзых. Но уже сейчас она набрала
достаточно сил, чтобы это беспокоило и Ревуна, и Длиннотень, и, не
сомневаюсь, ее сестрицу Душелова.
Между нею и Костоправом сама судьба вбила клин. Старик не доверял ей -
той ее части, которая тяготела ко тьме. Слишком долго она была близка к
самому средоточию мрака. Он боялся потерять ее и, как мне кажется, держал на
расстоянии именно потому, что не слишком хорошо справлялся со своим страхом.
Для всех, кто пытался оказать ей сопротивление, продвижение Госпожи
оборачивалось кошмаром, худшим, чем любое землетрясение.
Всюду, где действовали разрозненные таглианские подразделения, во главе
их стояли братья из нашего Отряда.
Они находились в самой гуще событий, и их телохранителям из числа нюень
бао тоже не приходилось сидеть сложа руки. Конечно, годы преследований со
стороны Костоправа и Госпожи изрядно ослабили Обманников, но они не зря
получили свое прозвание. В живых сумели остаться самые изворотливые и
хитрые, самые опасные - и каждый из них никогда не упустил бы возможности
нанести удар во славу своей богини.
Хотя у Могабы имелось несколько тысяч всадников, они еще не участвовали
в стычках. Из всех тенеземских сил на затопленных землях лишь вояки Ножа не
были застигнуты врасплох. Но и Нож, даже после пары стремительных и вполне
удачных для него стычек с полками, набранными таглианскими жрецами, не
предпринимал попыток удержать за собой какой-либо плацдарм. Он отступал к
равнине Чарандапраш со скоростью, достаточной для того, чтобы не дать
святошам усесться ему на хвост. В тех краях действовали исключительно отряды
религиозных лидеров. Костоправ предоставлял им возможность осуществлять
налеты на Ножа фактически независимо от остальных войск. Нож ненавидел
святош и никогда этого не скрывал. Служба у Хозяина Теней предоставила ему
возможность дать этой ненависти выход. Жрецы, в свою очередь, были
решительно настроены заставить его умолкнуть навеки. Что же до Старика, то
он, похоже, с немалым удовольствием позволял поднаторевшим в интригах и
привыкшим вмешиваться в мирские дела святошам напрягаться, растрачивать
деньжата и клясть самых преданных своих приверженцев в попытках уничтожить
того, к кому он сам испытывал ненависть.
Отступая, Нож продолжал оттягивать на себя этих парней. Преследуя его,
они вроде бы побеждали, но все время несли потери. Для генерала-самоучки он
проявлял превосходное умение использовать каждую промашку противника.
Армия продвигалась через южные земли к равнине Чарандапраш. Там-то и
следовало ожидать большого представления, и наверняка до исхода зимы.
Я вновь и вновь приходил и блуждал с Копченым. Время шло, но почти
ничего не прояснялось. Костоправу не нравилось, что я без конца пропадаю в
фургоне, но в самых разных местах происходило столько событий, что он
вынужден был мириться с этим, чтобы получить информацию, в которой нуждался.
Правда, настроение его было переменчиво, как бриз.
Некоторое время я делал вид, будто захворал, что должно было объяснить
воронам и моим свойственникам, почему я днюю и ночую в фургоне. Вороны -
птицы дурные, они соображают туго. А вот дядюшка Дой, как мне показалось,
еще до того, как мы прошли сквозь южные ворота Дежагора, смекнул: что-то
затевается.
Я никогда не испытывал особой тяги ни к спиртному, ни к наркотикам. В
здешних краях основные религии порицали пьянство, и раздобыть здесь хмельное
было не так-то просто, хотя Одноглазый справлялся с этой задачей. Меня же
всю мою жизнь пагубные пристрастия отвращали и даже пугали до смерти. Всякий
раз, когда мне попадается малый, привыкший заглушать свою боль, затуманивая
рассудок, я начинаю бояться, как бы и мне самому не поддаться подобной
слабости.
Тем паче что я пристрастился к наркотику иного рода - к той свободе от
горя и страдания, которую давало мне блуждание с духом. Когда я пребывал
там, в мире Копченого, все ужасы осады Дежагора и неизбывная тоска по Сари
становились не более чем пусть печальными, но отдаленными и тусклыми
воспоминаниями. И слабая, уступчивая часть моего "я" упорно соблазняла меня,
суля - если, конечно, я продолжу работать с Копченым - окончательное
избавление от боли.
Я был одновременно и счастлив, и глубоко несчастен. От родственников
помощи ждать не приходилось. Тай Дай по большей части отмалчивался, а
дядюшка Дой знай твердил одно - что я должен держаться.
- Смерть и отчаяние сопутствуют нам всю жизнь, - говорил он. - Мир
состоит из утрат и боли, и лишь изредка его освещают краткие, чудесные
мгновения счастья. Мы должны жить ради таких мгновений и не скорбеть, когда
они проходят.
- Мы должны жить ради отмщения, старый ты дурень, - возражала ему
матушка Гота, бросая на меня взгляд, полный презрения. Мои чувства она
щадить не собиралась. - Незадолго до смерти моя мать лишилась рассудка. Нам
было бы не худо избавиться и от этого слабака.
Будучи "слабаком", я не чувствовал себя обязанным сохранять тишь да
гладь.
- Держу пари, что, снова оказавшись в болоте, они каждую ночь
благодарят счастливую звезду за принятое вами решение не возвращаться домой.
Тай Дэй набычился. Дядюшка Дой хихикнул и похлопал Тай Дэя по плечу.
- Что, парнишка, никак стрела угодила в цель. А тебе, Гота, я должен
напомнить: нас здесь только терпят. Каменный Воин мирится с нами ради Сари.
Он, но не его командир.
За последнее время я научился неплохо понимать нюень бао, но сейчас
чувствовал, что упустил нечто существенное. Нетрудно было понять, что он
пытается быть поосторожнее с Костоправом, потому как, ежели его допечь, он
может вышвырнуть их вон. Старик вполне был на это способен. Он относился к
ним ненамного лучше, чем ко всему тому отребью, что вечно таскается за
войсками. А этот сорт людей Костоправ считал чем-то вроде пиявок.
Но я не мог отделаться от мысли, что дядюшку Доя интересует отнюдь не
только возмездие за смерть Сари и сына Тай Дэя То Тана.
Точного нашего местоположения я не знал. По-видимому, мы находились
милях в восьмидесяти к югу от Дежагора и двигались по территории, лишь
недавно отбитой у противника. Население относилось к нашему присутствию с
тем же стоицизмом, с каким переносило последствия землетрясения. Нам
пришлось произвести некоторую зачистку местности, так как подручные Хозяина
Теней использовали местных жителей в тщетных попытках остановить наше
продвижение. В итоге этих храбрых дуралеев некому было хоронить.
Именно тут у меня мозги набекрень и съехали. Я не осознавал этого
факта, поскольку находился в фургоне: как раз в это время мы разбивали
лагерь. Я занимался разведкой - следил за маневрами кавалерии Могабы,
незримо присутствовал на штабных совещаниях, где он и его командиры пытались
изыскать способы сделать наше продвижение по равнине Чарандапраш как можно
менее приятным. У меня все их потуги вызывали усмешку - им нечего было
противопоставить объединенным силам Костоправа и Госпожи. Впрочем, человека
сообразительного, каким безусловно являлся Могаба, такой поворот событий
наверняка не удивлял. Он неплохо изучил Костоправа, прежде чем перешел на
сторону неприятеля.
Но в какой-то момент я ошалел. Уверенности в себе как не бывало. Меня
словно ледяной водой окатили.
Я был не один.
Лишь благодаря некоторой "притупленности" всех чувств мне удалось не
установленное Костоправом. А вот Одноглазому, я думаю, предстоит чуть больше
хлопот.
Я нашел Гоблина. Он стоял на песчаном пляже, который не был нанесен ни
на какие карты. То были прибрежная часть Шиндай Кус, куда выходила ужасная
пустыня, занимавшая обширное пространство между северными и южными регионами
Земли Теней. В этом краю неприступные горы, известные под названием Данда
Преш, становятся все ниже и ниже, пока не погружаются в океан.
Корабль стоял на якоре. Лодки плясали на волнах прибоя. Гоблин смотрел
на море и занудливо причитал. Судя по кислым рожам его спутников, все эти
жалобы им уже изрядно опостылели.
Интересно, какого хрена Гоблин торчит на этом унылом побережье? Я
переместился в прошлое, как раз настолько, чтобы выслушать его стенания с
самого начала.
Гоблина прямо-таки распирало от злости. Ну что, скажите на милость,
делает Капитан? Кого, спрашивается, посылает он на край света, чтобы нанести
на карту какой-то паршивый берег? Не кого иного, как самого Гоблина. Гоблин
на дух не переносит болота, и что же? С самого начала его заносит в дельту
речки, которая на самом деле, оказывается, никакая не дельта, а непролазная
трясина в двести миль в поперечнике, где нет ни единой приличной протоки.
Гадостное местечко, совершенно непригодное для проживания человека. Недаром
там живут одни нюень бао.
Гоблин ненавидит море и качку почти так же, как Одноглазый. И что же он
получает в награду, пробравшись сквозь это поганое болото, для чего ему едва
ли не пришлось прорыть канал? Проклятый океан, с волнами выше, чем уважающее
себя дерево.
Гоблин терпеть не может пустынь. И куда он попадает после того, как
проводит свой флот мимо этого болотистого побережья? В пустыню, да такую
бесплодную, что в ней не живут даже скорпионы и песчаные мухи. Днем духота и
жарища, ночью зубы стучат от холода, и никуда не деться от этого песка.
Песок, песок, повсюду один песок. Вот и сейчас сапоги полны песка...
- Не для того я на свет родился, - нудил Гоблин. - Я такого не
заслуживаю. Такого никто не заслуживает, а уж я - меньше, чем кто бы то ни
было. И чем я перед Стариком провинился? Ну ладно, бывает, выпьем мы с
Одноглазым да малость поцапаемся - так велика ли беда? Небось когда Дрема
дурит, ему все с рук сходит - это, дескать, просто мальчишеские шалости.
Сама собой, старый хрен предпочитал не вспоминать о том, что,
налакавшись до одури, они с Одноглазым принимались напропалую волхвовать да
кудесить, так что всем в округе тошно становилось. Куда уж Дреме до них.
- Мужчине просто необходимо время от времени оттянуться - понимаешь, о
чем я толкую? Кому от этого хуже, я ведь отроду мухи не обидел. - Тут
Гоблин, мягко говоря, приврал. - Будь в этом дерьмовом мире хотя бы крупица
справедливости, я бы давно вышел на покой и поселился в каком-нибудь славном
местечке, где подают сладкое винцо, а девчонки способны оценить мужчину с
опытом. Я отдал Отряду лучшие века моей жизни!..
Гоблин терпеть не мог командовать. Потому как это означало, что
необходимо думать и принимать решения. А еще это означало брать на себя
ответственность, что ему и вовсе не улыбалось. Он хотел плыть по жизни, как
по течению, ни во что не влезая. А головы пусть ломают другие.
Я заставил Копченого поднять меня на высоту птичьего полета - решил
осмотреть окрестности да выяснить, с чего этот Гоблин так взъерепенился.
Насчет пустыни он не преувеличил.
Близ побережья Шиндай Кус представляла собой море золотистого песка,
вынесенного прибоем со дна настоящего моря. Сильные ветры несли этот песок в
глубь страны, где песчаные бури оголяли вершины холмов. Дальше к востоку они
становились все круче и круче, пока не перерастали в горную гряду Данда
Преш. Здесь, у берега, лишь немногие холмы возвышались над песком более чем
на сто футов. Ни один из них не выказывал ни малейшего признака эрозии.
Дождя здесь не было по меньшей мере лет тысячу.
Я поднялся еще выше. Тем временем Гоблин в сопровождении пары парней
ковылял по пляжу, обследуя береговую линию. И тут неожиданно песок перед ним
взорвался, и оттуда выскочило что-то немыслимое. Невообразимое, Чудовище,
которого просто не могло существовать. Больше всего эта тварь походила на
мохнатого тарантула размером со слона. Однако у нее вдобавок имелись
щупальца, как у спрута, и заканчивающийся жалом хвост наподобие
скорпионьего.
Правда, перемещалось это бредовое создание без особой прыти - видать,
изголодалось, пока сидело, зарывшись в песок и поджидая добычу. Спутники
Гоблина мигом пустились наутек. Маленький колдун выругался.
- Чего я еще терпеть не могу, так это всякой дряни, которая ни с того
ни с сего выскакивает из песка и норовит тебя слопать.
Пока чудище соображало, как ему лучше сожрать Гоблина, тот, не будь
дурак, пустил в ход один из лучших своих колдовских трюков. В руке у него
появилась чудная штуковина, вроде бы из цветного стекла. Она имела добрый
ярд в поперечнике и с виду походила на трехлучевую метательную звездочку. Во
всяком случае, Гоблин использовал ее именно как метательную звездочку.
Чудовище взревело от боли и ярости, когда эта стекляшка разом отсекла ему
пару щупалец, да еще и несколько ног с правой стороны туловища. Оно
бросилось на Гоблина, который предпочел больше не корчить из себя героя и
старался унести задницу подобру-поздорову.
Гнаться за ним тварь не могла. Описав большой полукруг - на золотом
песке оставались глубокие следы, - уродец полностью потерял интерес к
добыче. Некоторое время она пыталась пристроить на место отсеченные
конечности, но они упорно не прирастали. В конце концов тварь задрожала и
принялась зарываться в песок с теми ногами, какие у нее еще оставались.
- Ненавижу таких тварей, - посетовал Гоблин, - но еще больше я ненавижу
саму мысль о Затененном Пути.
Затененный Путь представлял собой какой-то секретный проект. Такой
секретный, что мне о нем не рассказывали.
Пару раз мне удалось услышать это название, да и то лишь краешком уха.
- Я даже начинаю задумываться, - бубнил между тем Гоблин, - так ли уж
мне нравится Костоправ. По мне, так старый пердун просто-напросто спятил.
Хочется верить, что свое послежизние этот сукин сын проведет в таком же
милом местечке.
Надобности проверять Гоблина больше не было. С ним все в полном
порядке. Ежели солдат жалуется на службу и материт командира, стало быть, с
ним решительно все в порядке.
Я вернулся в Дежагор. И возвратился в свое тело в фургоне Одноглазого.
Жрать и пить хотелось отчаянно. Копченый премерзостно смердел.
- Одноглазый! - заорал я. - Где тут полевая кухня? Я с голоду подыхаю.
Черномазый коротышка засунул в фургон свою гадкую шапку. Приглядевшись,
я рассмотрел и его рожу - такую же противную. Наверняка снаружи уже начинало
темнеть.
- Нас кормят в цитадели.
- Разве это не здорово? Боюсь, у меня кусок мяса в глотке застрянет.
Могаба со своими закадычными приятелями - тогда они еще были на нашей
стороне - высидел всю осаду в цитадели, время от времени подкрепляясь
каким-нибудь бедолагой из числа жителей Дежагора.
- А ты представь, что это цыпленок, да и жуй на здоровье, -
порекомендовал Одноглазый, явно рассчитывая, что меня стошнит. Он сморщил
нос. - Ну и вонища здесь.
- Я ж тебе говорил, что его надо мыть. Колдун одарил меня самым
ядовитым взглядом, на какой был способен, но это не сработало.
- Тебе придется жить с ним.
Я полагал, что Костоправ захочет поскорее нагнать Госпожу - они не
виделись довольно долго. Но ему, похоже, нравилось бездельничать в Дежагоре,
все чаще и чаще беседуя с черными пернатыми гонцами. Вороны беспокоили тех
ребят из Старой команды, которые, в силу своих обязанностей, были привязаны
к Дежагору, о чем и заявили припершиеся ко мне Шандал и Сопатый.
- Он командир, - сказал я, - а у начальства свои причуды. Ежели он
любит ворон, то, по-моему, это его дело и никого не колышет.
Я присматривался к Сопатому, дивясь тому, что недуг еще не прикончил
его. Теперь бедолага кашлял почти беспрерывно.
- А вот местные думают иначе, - возразил Шандал. - По их мнению, вороны
предвещают дурное - всем, кроме душил.
- А мне сдается, что они предвещают дурное только тем, кто попусту
мелет языком. Скажи-ка лучше. Сопатый, у тебя здесь постоянные обязанности?
Он прокашлял что-то, означающее положительный ответ.
- Вот и хорошо. Не думаю, что тебе стоит болтаться в поле в такое время
года.
- А какой прок оставлять меня здесь подыхать в одиночку?
- Ты еще меня переживешь, упрямая старая задница.
- Так ведь теперь я влип в это по самые уши. Капитан и Летописец без
конца рассказывали нам о нашей истории, но только сейчас появилась
возможность найти то место, откуда все и пошло... Я эту возможность упускать
не собираюсь.
Я кивнул, признавая его право, и невольно задумался о том, насколько
наше братство отличается от других шаек наемников. Среди наших солдат почти
не встречалось злобных буянов, склонных к грабежу и насилию. В отряде не
было места для того дерьма, которому доставляет удовольствие причинять людям
страдания. Конечно, попадали к нам и такие сволочи, но они долго не
задерживались.
Интерес к истории и традициям, представления об Отрядном братстве
прививались довольно быстро, а в душах тех, кто прослужил достаточно долго,
укоренялось накрепко.
Костоправ, разумеется, являлся ревностным приверженцем традиций Отряда.
В этом ему не было равных - кроме Могабы. Что же до Могабы, то его основная
проблема во взаимоотношениях с Отрядом заключалась в том, что он не был его
командиром.
По существу все эти соображения не имели отношения к делу. Просто я
лишний раз вспомнил о том, что мы не какая-нибудь банда головорезов, а
воинское братство, члены которого заботятся друг о друге. По крайней мере
большую часть времени.
Тут появился Одноглазый и с ходу влез в разговор. На Сопатого он даже
не обратил внимания, хотя чахоточный ветеран вроде бы доводился ему
земляком.
- Слышь, Малец, я только что видел Раскоряку-Троллиху. Она ковыляет по
улице блистающих рос. Ты точно знаешь, где Гоблин. Было бы не худо свести
эту парочку вместе.
Раскорякой-Троллихой матушку Готу именовали ее же соплеменники,
разумеется за спиной. Кое-кому из них она нравилась не больше, чем
чужеземцы. У тех, по крайней мере, было оправдание - ведь они не родились
нюень бао.
- Говорят, - отозвался я, - можно неплохо провести время, любуясь ее
походкой.
Поскольку ноги у моей тещи были мало того что колесом, но еще и как
будто лишены суставов, походка ее производила неизгладимое впечатление. Она
переваливалась с боку на бок, словно перегруженная баржа в сильную качку.
Черномазый коротышка покосился в сторону Тай Дэя, который, как и
всегда, когда ему не было ведено держаться в стороне, сшивался поблизости.
Кажется, на сей раз обычная бесстрастность изменила ему, однако
Одноглазый надеялся, что Тай Дэй не настолько обижен, чтобы потерять
контроль над собой.
- Он и сам порой называет ее Раскорякой. И Троллихой. Но тебе советую
поостеречься, - шепнул я Одноглазому, после чего громко и отчетливо спросил:
- Что слышно о дядюшке Дое?
- Я его не видел.
- Тай Дэй, тебе лучше пойти и поискать свою мать. Дядюшка Дой
непременно разыщет нас, когда сочтет нужным.
Тай Дэй удалился, окинув всех присутствующих подозрительным взглядом.
Когда он скрылся из виду и уже явно не мог ничего услышать, я тихонько
пробормотал:
- Не скажу, чтобы я хоть чуточку по ней соскучился. Хочется верить, что
Тай Дэй найдет какой-нибудь способ продлить мое счастье и оттянуть момент
встречи. Одноглазый гаденько хихикнул.
- Если хочешь знать, - заметил я, - эта баба подошла бы тебе лучше, чем
Гоблину.
- Прикуси язык. Малец.
- Я серьезно.
- Хреново у тебя с чувством юмора. Недаром и Старик тобой недоволен.
- Хм. С чего бы это?
- Как я уразумел из его слов, ты уже пару дней тянешь с докладом.
- Вот оно что... - Это было не совсем верно, но близко к истине. -
Ладно, займусь прямо сейчас.
- Браслетку-то носишь?
- Само собой. Кое-что стало понятнее.
- Вот и хорошо. Она тебе понадобится.
Шандал и Сопатый понятия не имели, о чем мы толкуем. Что не помешало
Шандалу при расставании дать мне неплохой совет:
- Будь поосторожней с этими воронами. Похоже, в последнее время вороны
проявляли ко мне особый интерес. Мне это не нравилось, однако с иной,
отличной от моей, точки зрения могло иметь определенный смысл. Учитывая мою
близость к Костоправу, у Душелова был прямой резон не спускать с меня глаз.
Ну что ж, тут можно вспомнить добрую старую поговорку: предупрежден -
значит, вооружен.
***
Требовалось наверстать упущенное за все то время, когда у меня не было
возможности посетить Копченого. Мне следовало осмотреть береговую линию, а
вовсе не проверять Гоблина. Костоправ не хотел ничего слышать о Гоблине. Чем
бы ни занимался этот паршивый недомерок, его поручение считалось таким
секретным, что никому о нем знать не полагалось.
Веревочка на запястье позволяла мне приближаться к фургону Одноглазого,
не сбившись с пути под воздействием охранительных чар, точно так же как и в
лабиринте Дворца. А вот следовавшие за мной вороны начали путаться, когда до
фургона оставалось еще четверть мили. В конце концов они меня потеряли. Мое
исчезновение запросто могло привлечь внимание Душелова, если, конечно, у нее
нашлось бы время, свободное от других козней.
Вспомнив о Душелове, я невольно задумался о том, будет ли Копченый и
здесь относиться к ней так же, как во Дворце. Там его дух упорно отказывался
сотрудничать со мной всякий раз, когда я предпринимал попытку выведать хоть
что-то относительно сумасшедшей сестрицы Госпожи.
Забравшись в фургон, я устроился поудобнее. Создавалось впечатление,
будто Одноглазый малость погуливал с духом самостоятельно, но еды и питья
было достаточно. Это немаловажно, ибо, когда возвращаешься, есть и пить
хочется страшно. Блуждание с духом вытягивает энергию и буквально иссушает
тело. А между тем мир, где витает душа Копченого, настолько притягателен,
что пребывающий там может легко угодить в ловушку. Просто-напросто позабыть
о том, что время от времени надобно возвращаться и подкреплять силы. И в
результате закончить точно так, как Копченый.
Волю напившись и съев сладкую булку, я растянулся на вонючем матраце,
закрыл глаза, потянулся и коснулся духа Копченого. Похоже, на сей раз он
ощущал смутное беспокойство. Обычно его дух был подобен легко обволакивающей
пустоте. В чем причина его неудовольствия, я не знал - возможно. Одноглазый
плохо о нем заботился. Надо будет проверить, после того как вернусь.
Слившись с духом Копченого, я наблюдал за тем, как таглианцы то здесь,
то там прорывают слабые оборонительные рубежи тенеземцев. Южане еще толком
не оправились после землетрясения. Бедствие обрушилось на них столь
неожиданно и разрушения были столь сильны, что у них просто не было
возможности собраться с силами.
Однако засевший на Чарандапраше Могаба уже начал получать сумбурные
донесения. Он передавал их Длиннотени. Хозяин Теней не верил в то, что мы
действительно поведем зимнее наступление, и все перемещения наших войск
считал отвлекающим маневром.
Донесения Длиннотень получал, минуя Ревуна, безо всякого его участия.
Похоже, уродливый кудесник получил отпуск. Во всяком случае, обнаружить его
я не мог.
Нарайян Сингх и Дщерь Ночи находились в стане душил, неподалеку от
основных сил Могабы на Чарандапраше. Уж не знаю чем, но девчонка привлекла
мое внимание. Я принялся вертеться, крутиться, присматриваться,
прислушиваться - и приметил-таки кое-что, внушающее беспокойство. То, о чем
необходимо было знать Старику. Его дочь умела видеть будущее, словно в
магическом кристалле. Правда, видела она лишь отдаленные события, не то что
Копченый. Пока еще никто, даже Сингх, не обращал на это внимания. Но рано
или поздно Нарайян неизбежно заметит, что все ее даже вроде бы смутные
предсказания попадают в точку.
По-видимому, заглядывая в кристалл, она всякий раз впадала в транс. Мне
хотелось присмотреться к этому повнимательнее, но Копченый воспротивился, и
на сей раз я почувствовал, что не могу его винить. У ребенка была такая
аура, что соприкосновение с ней повергало в дрожь. Человек непроизвольно
начинал думать о гробницах и прочих вещах, какие лучше бы оставить
погребенными. И это в безмятежном, свободном от эмоций пространстве, где
пребывала душа Копченого.
Госпожа находилась далеко к югу от Дежагора. Она упорно продвигалась
вперед, не давая передышки ни себе, ни своим солдатам. Несмотря на крайнюю
усталость, выглядела она для своего возраста совсем неплохо, ведь в
сравнении с ней даже Одноглазый мог бы считаться молокососом. Ее
сопровождали Лебедь Лозан с Тронной Гвардией и Прабриндрах Драх,
утверждавший, что должен находиться там, дабы согласовывать с нею свои
действия. Правда, как мне сдается, дурачил он этим только самого себя.
Госпожа пребывала в скверном расположении духа и спуску не давала
никому. Лебедь был встревожен, князь озадачен. Правда, ничего
вразумительного ни тот ни другой сказать не могли: своей тревогой и болью
Госпожа ни с кем не делилась.
Наверное, ей, прожившей столь долгую и нелегкую - ведь когда-то она
была женой Властелина - жизнь, представлялась нелепой сама мысль о
возможности обратиться за помощью к простым смертным. К тому же, на мой
взгляд, она была малость не в себе.
В известном смысле.
Но так или иначе, вопреки всему, что утверждали как дилетанты, так и
признанные знатоки, с годами ее утраченные способности постепенно
восстанавливались. Конечно, ей было еще далеко до той Госпожи, что правила
некогда на севере великой империи, а десятерых кудесников, подобных Ревуну,
держала на поводках, точно свору борзых. Но уже сейчас она набрала
достаточно сил, чтобы это беспокоило и Ревуна, и Длиннотень, и, не
сомневаюсь, ее сестрицу Душелова.
Между нею и Костоправом сама судьба вбила клин. Старик не доверял ей -
той ее части, которая тяготела ко тьме. Слишком долго она была близка к
самому средоточию мрака. Он боялся потерять ее и, как мне кажется, держал на
расстоянии именно потому, что не слишком хорошо справлялся со своим страхом.
Для всех, кто пытался оказать ей сопротивление, продвижение Госпожи
оборачивалось кошмаром, худшим, чем любое землетрясение.
Всюду, где действовали разрозненные таглианские подразделения, во главе
их стояли братья из нашего Отряда.
Они находились в самой гуще событий, и их телохранителям из числа нюень
бао тоже не приходилось сидеть сложа руки. Конечно, годы преследований со
стороны Костоправа и Госпожи изрядно ослабили Обманников, но они не зря
получили свое прозвание. В живых сумели остаться самые изворотливые и
хитрые, самые опасные - и каждый из них никогда не упустил бы возможности
нанести удар во славу своей богини.
Хотя у Могабы имелось несколько тысяч всадников, они еще не участвовали
в стычках. Из всех тенеземских сил на затопленных землях лишь вояки Ножа не
были застигнуты врасплох. Но и Нож, даже после пары стремительных и вполне
удачных для него стычек с полками, набранными таглианскими жрецами, не
предпринимал попыток удержать за собой какой-либо плацдарм. Он отступал к
равнине Чарандапраш со скоростью, достаточной для того, чтобы не дать
святошам усесться ему на хвост. В тех краях действовали исключительно отряды
религиозных лидеров. Костоправ предоставлял им возможность осуществлять
налеты на Ножа фактически независимо от остальных войск. Нож ненавидел
святош и никогда этого не скрывал. Служба у Хозяина Теней предоставила ему
возможность дать этой ненависти выход. Жрецы, в свою очередь, были
решительно настроены заставить его умолкнуть навеки. Что же до Старика, то
он, похоже, с немалым удовольствием позволял поднаторевшим в интригах и
привыкшим вмешиваться в мирские дела святошам напрягаться, растрачивать
деньжата и клясть самых преданных своих приверженцев в попытках уничтожить
того, к кому он сам испытывал ненависть.
Отступая, Нож продолжал оттягивать на себя этих парней. Преследуя его,
они вроде бы побеждали, но все время несли потери. Для генерала-самоучки он
проявлял превосходное умение использовать каждую промашку противника.
Армия продвигалась через южные земли к равнине Чарандапраш. Там-то и
следовало ожидать большого представления, и наверняка до исхода зимы.
Я вновь и вновь приходил и блуждал с Копченым. Время шло, но почти
ничего не прояснялось. Костоправу не нравилось, что я без конца пропадаю в
фургоне, но в самых разных местах происходило столько событий, что он
вынужден был мириться с этим, чтобы получить информацию, в которой нуждался.
Правда, настроение его было переменчиво, как бриз.
Некоторое время я делал вид, будто захворал, что должно было объяснить
воронам и моим свойственникам, почему я днюю и ночую в фургоне. Вороны -
птицы дурные, они соображают туго. А вот дядюшка Дой, как мне показалось,
еще до того, как мы прошли сквозь южные ворота Дежагора, смекнул: что-то
затевается.
Я никогда не испытывал особой тяги ни к спиртному, ни к наркотикам. В
здешних краях основные религии порицали пьянство, и раздобыть здесь хмельное
было не так-то просто, хотя Одноглазый справлялся с этой задачей. Меня же
всю мою жизнь пагубные пристрастия отвращали и даже пугали до смерти. Всякий
раз, когда мне попадается малый, привыкший заглушать свою боль, затуманивая
рассудок, я начинаю бояться, как бы и мне самому не поддаться подобной
слабости.
Тем паче что я пристрастился к наркотику иного рода - к той свободе от
горя и страдания, которую давало мне блуждание с духом. Когда я пребывал
там, в мире Копченого, все ужасы осады Дежагора и неизбывная тоска по Сари
становились не более чем пусть печальными, но отдаленными и тусклыми
воспоминаниями. И слабая, уступчивая часть моего "я" упорно соблазняла меня,
суля - если, конечно, я продолжу работать с Копченым - окончательное
избавление от боли.
Я был одновременно и счастлив, и глубоко несчастен. От родственников
помощи ждать не приходилось. Тай Дай по большей части отмалчивался, а
дядюшка Дой знай твердил одно - что я должен держаться.
- Смерть и отчаяние сопутствуют нам всю жизнь, - говорил он. - Мир
состоит из утрат и боли, и лишь изредка его освещают краткие, чудесные
мгновения счастья. Мы должны жить ради таких мгновений и не скорбеть, когда
они проходят.
- Мы должны жить ради отмщения, старый ты дурень, - возражала ему
матушка Гота, бросая на меня взгляд, полный презрения. Мои чувства она
щадить не собиралась. - Незадолго до смерти моя мать лишилась рассудка. Нам
было бы не худо избавиться и от этого слабака.
Будучи "слабаком", я не чувствовал себя обязанным сохранять тишь да
гладь.
- Держу пари, что, снова оказавшись в болоте, они каждую ночь
благодарят счастливую звезду за принятое вами решение не возвращаться домой.
Тай Дэй набычился. Дядюшка Дой хихикнул и похлопал Тай Дэя по плечу.
- Что, парнишка, никак стрела угодила в цель. А тебе, Гота, я должен
напомнить: нас здесь только терпят. Каменный Воин мирится с нами ради Сари.
Он, но не его командир.
За последнее время я научился неплохо понимать нюень бао, но сейчас
чувствовал, что упустил нечто существенное. Нетрудно было понять, что он
пытается быть поосторожнее с Костоправом, потому как, ежели его допечь, он
может вышвырнуть их вон. Старик вполне был на это способен. Он относился к
ним ненамного лучше, чем ко всему тому отребью, что вечно таскается за
войсками. А этот сорт людей Костоправ считал чем-то вроде пиявок.
Но я не мог отделаться от мысли, что дядюшку Доя интересует отнюдь не
только возмездие за смерть Сари и сына Тай Дэя То Тана.
Точного нашего местоположения я не знал. По-видимому, мы находились
милях в восьмидесяти к югу от Дежагора и двигались по территории, лишь
недавно отбитой у противника. Население относилось к нашему присутствию с
тем же стоицизмом, с каким переносило последствия землетрясения. Нам
пришлось произвести некоторую зачистку местности, так как подручные Хозяина
Теней использовали местных жителей в тщетных попытках остановить наше
продвижение. В итоге этих храбрых дуралеев некому было хоронить.
Именно тут у меня мозги набекрень и съехали. Я не осознавал этого
факта, поскольку находился в фургоне: как раз в это время мы разбивали
лагерь. Я занимался разведкой - следил за маневрами кавалерии Могабы,
незримо присутствовал на штабных совещаниях, где он и его командиры пытались
изыскать способы сделать наше продвижение по равнине Чарандапраш как можно
менее приятным. У меня все их потуги вызывали усмешку - им нечего было
противопоставить объединенным силам Костоправа и Госпожи. Впрочем, человека
сообразительного, каким безусловно являлся Могаба, такой поворот событий
наверняка не удивлял. Он неплохо изучил Костоправа, прежде чем перешел на
сторону неприятеля.
Но в какой-то момент я ошалел. Уверенности в себе как не бывало. Меня
словно ледяной водой окатили.
Я был не один.
Лишь благодаря некоторой "притупленности" всех чувств мне удалось не