Страница:
пункт, имевший прямую телефонную связь с командными пунктами нашей бригады и
оборонительного района.
-- Поехали, поехали,-- торопил Арсений Григорье
вич представителя Главного морского штаба капитана
1 ранга Пилиповского и меня.
На КП-200 остался начальник штаба В. А. Чекуров. Около 23 часов
Валентин Андреевич позвонил нам и доложил, что катера с десантом вышли в
море.
Командующий поинтересовался, вылетели ли к Пет-само два звена Ил-4.
Услышав утвердительный ответ, приказал:
-- Свяжитесь с генералом Преображенским. Пусть
он еще раз напомнит летчикам: летать на небольшой
высоте. Нам очень важно, чтобы самолеты отвлекли на
себя внимание противника и облегчили катерам прорыв
в фиорд.
Шел уже двенадцатый час ночи, а в окулярах стереотруб, устремленных на
вражеский берег,-- лишь непроглядный мрак. Но вот в небе рассыпалась гроздь
осле-
201
пительных огней -- вражеская батарея произвела залп осветительными
снарядами. В их мертвенно-голубоватом свете крутые гранитные отроги берега
выглядели особенно зловеще. Зажглись прожектора. Их щупальца ползали по
морю, но выхватывали из темноты только мерно перекатывающиеся волны. Но вот
в одном из лучей сверкнул серебристой звездочкой катер, за ним второй,
третий... Противник всполошился. До нас докатился нарастающий гул канонады.
Вокруг катеров выросли высокие всплески. Но гитлеровцы все же опоздали:
обнаружив катера капитана 2 ранга Коршуновича, они проморгали головное звено
капитан-лейтенанта Шабалина. Его катера в это время уже проникли в фиорд.
Перебирая свои бумаги военных лет, мне посчастливилось отыскать
несколько успевших уже пожелтеть от времени листков -- запись рассказа
лейтенанта Литов-ченко -- командира торпедного катера, на котором шел А. О.
Шабалин. Обычно не очень многословный, Литов-ченко на этот раз довольно
подробно описал, как Шабалин "немцев обдурил".
"Движение из Пумманок мы начали в 20 часов 40 минут, когда уже совсем
стемнело. То ли немцы нас вообще не ожидали, то ли кружившие над заливом
"илыошины" их внимание отвлекли, но к берегу мы подошли незамеченными.
Темнотища вокруг -- хоть глаз выколи. На берегу ни огонька. Где вход в залив
-- не сразу и отыщешь. Когда батарея с Нурменсетти произвела залп
осветительными снарядами, это нам даже помогло -- мы смогли осмотреться.
Оказалось, что до входа в Петсамовуоно рукой подать. Проскочили близ камней
у мыса Нумерониеми и оказались в фиорде.
Тут Шабалин приказал уменьшить ход и прижиматься ближе к правому
берегу. Поначалу я не очень понял, какой в этом резон, а потом стало ясно.
Правый-то берег залива высокий, обрывистый. Ну, немцы там большинство своих
дотов и понастроили. Считали, что с высоты сподручнее весь залив под
обстрелом держать. Оно и точно: пойди мы ближе к левому берегу или хотя бы
серединой залива, досталось бы нам! А когда мы
202
прижались к кручам правого берега, гитлеровцы бьют сверху, а нас
достать не могут -- мы в "мертвом пространстве" оказались.
Так прошли до самого мыса Девкин. Вот и порт. Направляемся к пирсу, но
тут катер словно бы в какую стену уперся: машины работают, а мы ни с места.
Боцман с носа докладывает: "Противокатерные сети на буйках!" Пришлось назад
отрабатывать. Я хотел было торпеды использовать -- на такой случай мы их и
брали.
-- Не торопись,-- говорит Шабалин,-- зря шум поднимать. Глядишь, и без
торпед обойдемся.
И верно: ткнулись вправо, влево и довольно скоро нашли проход.
Возле пирса близ бензобаков в самый берег форштевнем ткнулись. Средней
машиной подрабатывали, чтобы швартовы не подавать. А десантники -- мигом на
сушу.
Уже после высадки, на отходе, гитлеровцы заметили наш катер. С
противоположного мыса Виниеми ударили пушки и пулеметы. А когда наши
десантники на берегу вступили в бой, так не скажу точно откуда, но шарахнули
фашисты зажигательными снарядами по бензобакам. Там, конечно, взрыв. И такой
факелище запылал, что по всему порту как днем стало светло..."
Позже немецкий офицер, взятый в плен в Лиинаха-мари, объяснил, что
зажигательные снаряды угодили в бензобаки отнюдь не случайно. Враг
рассчитывал, что горящий бензин хлынет в бухту, и наши катера сгорят в нем
вместе с десантом. К счастью, этого не случилось. Но, осветив порт громадным
пожаром, противник получил возможность вести по торпедным катерам и
охотникам прицельный огонь. Вот тут-то и сыграли свою роль дымовые завесы:
они укрыли наши корабли и ослепили гитлеровцев.
Прикрывшись дымзавесой, катер лейтенанта Литов-ченко продолжал, встав у
мыса Девкин, выполнять сложную роль лоцманского судна. Капитан-лейтенант
Шабалин встречал катера капитана 2 ранга Коршунови-ча и малые охотники
капитана 3 ранга Зюзина и указывал подходы к пирсам для высадки десанта.
Катер Литовченко пробыл в обстреливаемом со всех сторон Лиинахамари
(лишь в самом порту!) в общей сложности около часа и возвратился в Пумманки
только
203
в два часа ночи. Сойдя на берег, А. О. Шабалин доложил, что среди
членов экипажа и высаженных этим катером десантников нет ни одного убитого
или раненого.
Еще днем, когда катера Коршуновича только вышли из нашей основной базы
в Пумманки, чтобы взять десантников, на КП-200 позвонил начальник
медсанслуж-бы бригады и пожаловался, что несколько матросов убежали из
санчасти.
-- Это безобразие! -- возмущался доктор.-- Они же
больные! Что мне -- караул к санчасти выставлять?!
В числе беглецов оказался и пулеметчик с торпедного катера Острякова
Дмитрий Колынин, о котором я уже упоминал, рассказывая о бое 25 сентября.
Тогда, раненный в грудь осколком снаряда, пулеметчик не сошел со своего
боевого поста и разрешил сделать себе перевязку лишь после того, как
закончилась схватка. И вот теперь, не долечившись, Дмитрий Михайлович сбежал
из санчасти.
Когда отряд Коршуновича ошвартовался в Пум манках, я спросил Острякова
о Колынине.
-- Так точно, на катере,-- ответил капитан-лейте
нант,-- но прошу поверить, что это и для меня было
неожиданностью...
Оказывается, узнав, что товарищи идут в бой, пулеметчик, обманув
бдительность врачей, убежал на катер. Спрятался там в укромном уголке и
показался командиру, лишь когда подходили уже к Цып-Наволоку.
-- Оставьте, товарищ комбриг, Колынина на кате
ре,-- попросил Остряков.-- Ведь не в самоволку же он
к девушкам сбежал. В бой. Вернемся, так он что поло
жено в санчасти отлежит. Я за этим сам прослежу.
А теперь пусть Колынин идет с нами. Пулеметчик он
отменный...
Ну как было не удовлетворить такую просьбу?
В этом бою Колынин вновь отличился. В письме, полученном мною во время
работы над этими записками, П. П. Остряков, вспоминая о "коридоре смерти",
пишет, как приходилось тогда маневрировать скоростями, избегая вражеских
снарядов и пулеметных трасс; как буквально силой загонял он обратно в
кубрики морских пехотинцев, которые задолго до высадки под-
204
нимались на верхнюю палубу, чтобы помочь морякам подавить вражеские
огневые точки. Пишет Остряков и о Колынине.
"Еще при входе в залив нас неожиданно осветило прожектором. Спрашиваю
Колынина: "Можешь погасить его?" Пулеметчик ответил: "Сейчас". Дал короткую
очередь, и прожектор погас. Так же быстро он покончил с крупнокалиберным
пулеметом, который начал было бить по нас сверху, со скалы, уже в самом
порту, когда мы высаживали десант".
Я уже говорил, что, планируя прорыв во вражеский фиорд, мы полагались
прежде всего на мастерство и инициативу командиров. И мы не ошиблись в своих
надеждах.
При входе в Девкину заводь, когда огонь противника стал особенно
плотным, старший лейтенант Г. Макаров самостоятельно принял решение
поставить вдоль северного берега бухты дымовую завесу. Немцы сосредоточили
на этом катере весь огонь. Но дымзавеса все же была поставлена, и под ее
прикрытием остальные катера уже в относительной безопасности начали высадку
десанта.
На наблюдательном пункте в который раз зазвонил прямой телефон с
КП-200. Трубку поднял командующий флотом. По его лицу нетрудно было понять,
что на этот раз доклад Чекурова не очень приятен. На секунду оторвавшись от
трубки, адмирал спросил:
-- Кто командует "двести восьмым"?
-- Лейтенант Шаповалов. На борту его катера нахо
дится также замполит дивизиона капитан-лейтенант
Вышкинд.
-- Поступило донесение: десант высажен, но катер
получил прямое попадание. Моторы заглохли. Есть уби
тые и раненые.
Адмирал передал мне трубку. Поговорив с начальником штаба, я велел
передать Шаповалову, чтобы он постарался ввести в строй хотя бы один мотор,
подошел к берегу и, покинув катер, присоединился со своим экипажем к
десанту.
205
Услышав это, командующий флотом подтвердил:
-- Да, да. Пусть непременно сходит на берег!
Реплика комфлота не случайна. Незадолго до этого
там же, в Петсамовуоно, сел на камни малый охотник старшего лейтенанта
Штанько. На помощь ему поспешил катер старшего лейтенанта Ляха. Но уже
начался отлив, а тут он достигает трех метров, и снять с камней попавший в
беду охотник не удалось (это было сделано позже, на второй или третий день).
Капитан 3 ранга Зюзин приказал, чтобы моряки попавшего в беду корабля
перешли к Ляху. Но Штанько ответил, что ни сам он и никто из его подчиненных
катера не оставят. Только после категорического настояния командира отряда
они покинули свой корабль. А ведь происходило все это под ожесточенным
вражеским обстрелом!
Когда радиоперехват этих переговоров был доложен Головко, тот сказал:
-- Ишь ты какой. Ему приказывают собственную
голову спасать, а он упрямится! -- А потом добавил: --
Но вообще-то настоящий моряк этот Штанько. Одно
слово -- гвардеец!..
Опасаясь, как видно, что теперь и лейтенант Шаповалов не захочет
покинуть свой катер, адмирал от своего имени потребовал, чтобы экипаж
"двести восьмого" непременно сходил на берег.
Но каково было наше удивление, когда торпедный катер лейтенанта
Шаповалова, который мы считали погибшим, вернулся в родные Пумманки! Да еще
собственным ходом. Правда, всего лишь под одним мотором.
Тогда доклад широкоплечего, неизменно спокойного, с совершенно,
казалось, невозмутимым характером лейтенанта был очень кратким и скупым И
только много позже Н. И. Шаповалов, ныне уже капитан 1 ранга в запасе,
припомнил в своем письме некоторые подробности из того, что пришлось
пережить и испытать экипажу его торпедного катера в ту незабываемую ночь:
"После инструктажа, проведенного командующим флотом в землянке на
берегу бухты Пумманки, я, получив задание высадить десант в западной части
порта, вышел в море. Шли мы в группе капитана 2 ранга Кор-шуновича.
Помощником у меня плавал тогда лейтенант Николай Быков. На катере находились
заместитель
203
командира дивизиона по политической части капитан-лейтенант Яков
Вышкинд и десантная группа, во главе со старшим лейтенантом Алексеевым.
Когда подошли к входным мысам залива Петсамо, с левого из них нас
осветил прожектор. Головные катера, увеличив ход, начали ставить дымзавесы.
Мы тоже включили дымаппаратуру, и полным ходом пошли в глубь залива. В
районе мыса Крестового видимость несколько улучшилась. Боцман старшина 1-й
статьи Попков доложил, что справа от нас идут еще два катера, направляющиеся
в район топливных складов. Сориентировавшись, мы пошли к своему пирсу. Но на
пути обнаружили противоторпедную сеть. Доложил об этом, помнится,
впередсмотрящий -- ученик пулеметчика Шишкин. Пришлось, маневрируя на малом
ходу, искать проход.
На пирсе, когда мы к нему подходили, было замечено движение людей,
какая-то повозка. Замерцали в темноте автоматные очереди. Комендоры и
пулеметчики Самойлов, Кузнецов, Смирнов, Велик обстреляли причал. Немцев
оттуда словно ветром сдуло. Но подходить к пирсу я все же не стал. А вдруг
заминирован? Решил высадить десантников прямо на берег, метрах в пятидесяти
в стороне. Это тоже было рискованно, но я полагал, что если и залезу носом
слишком далеко на берег, так снимусь во время прилива.
Первым сошел на берег старший лейтенант Алексеев со своим связным. Но
оба они тут же были скошены автоматными очередями из расположенного
неподалеку склада. Там у немцев дот оказался. Наши комендоры и пулеметчики
ударили по этому складу, потом по гостинице, откуда также стреляли. А ко мне
подошел сержант из морских пехотинцев. Представился: "Помкомвзвода сержант
Каторжный!" Я ему сказал, что командир группы Алексеев ранен, бери
командование на себя.
Сержант Каторжный (за этот бой он был удостоен звания Героя Советского
Союза), наш боцман старшина 1-й статьи Попков и торпедист старшина 2-й
статьи Лукин с возгласами "ура", "за Родину!" повели десантников за собой. В
это время все остальные из экипажа катера сгружали боезапас. Заняло все это
минут 15--20.
Когда боцман с торпедистом вернулись на катер, мы завели моторы. С
берега снялись легко. Набирая ход,
267
катер вошел в проход между сетями. В этот момент очередь трассирующих
снарядов угодила нам с левого борта в машину. Моторы заглохли. Катер
остановился посреди бухты, не дойдя до дымзавесы метров 100-- 150. Старшина
группы мотористов главный старшина Иван Григорьевич Коваль кинулся в машину.
На мостик мне доложили, что все находившиеся в моторном отсеке, убиты.
Дав команду "Осмотреть отсеки!", я подошел к машинному люку, заглянул
вниз. На моих глазах Коваль упал. Не без труда вытащили его на палубу.
Завести моторы вызвались ученик моториста юнга Рудкин и торпедист Лукин.
Завести один мотор они завели, но обоих тоже пришлось вытаскивать из машины
без сознания: угорели.
Пробыли мы без хода минут пятнадцать. И все это время под обстрелом. У
нас кроме мотористов был убит еще пулеметчик Смирнов, тяжело ранен ученик
пулеметчика Шишкин.
Вошли под одним мотором в дымзавесу. Обстрел катера прекратился. Немцы,
правда, палили и в дым-завесу, однако тут их огонь был уже не так страшен.
Мотор у нас опять заглох. Придя к этому времени немного в себя, главный
старшина Коваль, теперь уже обвязавшись концом, снова спустился в люк.
Доложил, что левый и средний моторы разбиты начисто. В правом моторе из
пробитого осколком снаряда радиатора водяного охлаждения вытекла вся вода. А
самое неприятное -- нет бензина! Как оказалось, бензин из пробитых цистерн
стек в трюм. Как мы не взорвались -- ума не приложу!
Решено было бензин брать прямо из трюма касками и банками, а пресную
воду перелить из разбитых моторов, заделав предварительно у правого
двигателя пробитый радиатор. Работу эту под руководством главного старшины
Коваля вызвались сделать старшина 1-й статьи Попков, старшина 2-й статьи
Лукин и юнга Рудкин. Радист старшина 1-й статьи Мокшин наблюдал за ними с
палубы, чтобы помочь, если кто-нибудь потеряет сознание. В моторном отсеке
было еще угарно. Но включить вентиляцию мы не могли -- боялись взрыва.
Минут через тридцать мотор заработал, и мы пошли к выходу из залива, а
потом и в базу.
208
Входя в Пумманки, дали радио, чтобы от пирса отвели все катера, потому
что наш единственный мотор был заклинен на передний ход. Да и опасались, как
бы при швартовке мы не взорвались. Тогда бы наверняка и другие катера
пострадали.
- Хорошо действовали в этом трудном походе все члены экипажа, но
особенно коммунист Коваль. Не отставал от своего командира ученик моториста
юнга Рудкин. А ведь ему было всего 15 лет. Настоящим храбрецом показал себя
боцман Попков. Он потом учился на курсах и после войны служил командиром
торпедного катера. Веселый по натуре, торпедист Лукин и во время боя
действовал с веселой шуткой, появляясь всегда там, где в нем особенно
нуждались. Да всех и не перечтешь...
Вот уж сколько лет минуло с той поры, а я все очень хорошо помню. Помню
даже, как тогда в течение нескольких дней старался не показываться вам на
глаза: вдруг отстраните от командования. Ведь катер-то был так побит
снарядами и пулями, что его пришлось на ремонт ставить...".
О всех своих подчиненных вспомнил в этом письме Николай Иванович.
Только о самом себе ни слова не сказал. А ведь вытащил-то главного старшину
Коваля из наполненного угарным газом машинного отделения сам Шаповалов. Да и
во время всего этого трудного похода Николай Иванович проявил завидное
мужество, выдержку и командирскую распорядительность. И напрасно опасался
Шаповалов, что его снимут с должности. Снимать его никто не собирался. Не за
что было. А вот к правительственной награде мы его и весь экипаж катера
представили заслуженно!..
Не менее драматично сложилась судьба торпедного катера с бортовым
номером "114". Слушая доклад его командира капитан-лейтенанта Е. Успенского,
трудно было поверить, что катер с сотней пробоин в корпусе, с поврежденным
кронштейном и сорванным сектором правого руля, управляясь одними моторами,
все же добрался до базы. Но катер стоял у пирса. Его можно было пощупать
руками. Можно было самому пересчитать пробоины (их, кстати сказать, когда
катер был поднят на слип, насчитали не сто, а все двести).
14 А. В. Кузьмин 209
Главным героем здесь стал коммунист старшина 1-й статьи Г. Д. Курбатов.
Георгий Дмитриевич -- среднего роста, с открытым приветливым лицом --
был ветераном нашего соединения. Первое время он плавал мотористом у
Шабалина. В 1944 году назначили старшиной команды на катер
капитан-лейтенанта Успенского. Примерно за месяц до прорыва в Лиинахамари
коммунисты бригады приняли Курбатова в свои ряды.
Катер Е. Успенского в паре с катером лейтенанта Литовченко ворвался в
Лиинахамари, как я уже говорил, первым. Под обстрелом подошел к причалу.
Курбатов вместе с боцманом прыгнули на обледенелые бревна, чтобы занести
носовые швартовы. Однако здесь не оказалось тумбы и ничего такого, что бы
могло ее заменить. Тогда старшина обмотал трос вокруг своего туловища и так
удерживал корабль, пока последний из десантников не сошел на берег.
Как было заранее условлено, капитан-лейтенант Успенский, закончив
высадку, остался у пирса: может какому-нибудь катеру потребуется помощь. Но
всего в нескольких десятках метров шел бой. Чтобы обезопасить стоянку
катера, командир вместе с боцманом Свет-лаковым и матросами Яценко и
Перетрухиным, захватив автоматы и гранаты, сошли на берег. Осмотрели
находившиеся на пирсе амбары и организовали "первую линию обороны" на случай
прорыва гитлеровцев на пирс. Курбатов остался на причале. Командир отделения
мотористов старшина 2-й статьи Андрей Малякшин вынес ему автомат и несколько
плотно набитых дисков. Хотя обстановка никак не располагала к веселью, но,
увидев своего друга, Курбатов не мог удержаться от смеха: одетый в
"канадку", командир отделения мотористов выскочил на пирс в носках, чтобы,
как он объяснил старшине, "не поскользнуться ненароком да не угодить в
воду".
Прошло более часа. Многие из кораблей, высадив десант, уже возвращались
домой. Только тогда катер Успенского покинул свой пост.
Катер развернулся и, набирая скорость, направился к выходу из фиорда.
Но тут его осветил прожектор, открыли огонь вражеские батареи, доты и дзоты.
Прикрывшись дымовой завесой, Успенский, маневрируя
210
ходами, пробирался меж всплесков. И вдруг катер встал. "Влезли в
противоторпедную сеть",-- догадался Успенский. Пока с переднего хода давали
полный назад, пока, вооружившись отпорным крюком, боцман Свет-лаков отцеплял
сети, катер, освещенный прожектором, расстреливался противником чуть ли не в
упор. Наконец сети остались за кормой.
Но на этом испытание не закончилось. Очередной вражеский снаряд
разорвался совсем близко. Отброшенный взрывной волной к борту, Курбатов
почувствовал нестерпимую боль в кисти левой руки. Подбежавший на помощь
боцман стал, как умел, делать перевязку. В это время еще один снаряд
разорвался под самой кормой катера, повредив кронштейн и сорвав с места
сектор правого руля. Как ни старался командир, штурвал провернуть не смог:
заело штур-трос. Управляться теперь можно было лишь с помощью моторов.
Несмотря на ранение, Курбатов занял свое место у рычагов дросселей. При
каждом движении левую руку пронизывала страшная боль. От большой потери
крови кружилась голова. Но Георгий Дмитриевич, собрав все силы, выполнял
приказания командира: "Левый -- самый полный вперед!", "Правый -- малый
вперед!". Так и шли, меняя обороты то одного, то другого двигателя.
Катер рыскал из стороны в сторону. Порой казалось, вот-вот врежется в
берег. Но капитан-лейтенант успевал вовремя подать очередную команду.
Закусив губу, чтобы не закричать от боли, Курбатов вновь и вновь передвигал
рычаги дросселей. Катер зигзагами мчался между отвесными берегами. Наконец
"коридор смерти" остался позади. В последний раз поднялись по левому борту
высокие всплески от упавших в воду снарядов. Прошло еще несколько минут, и
катер был вне опасности. Уже на подходе к Рыбачьему заглохли моторы:
кончилось горючее. Выпустив из рук рычаги дросселей, Курбатов упал без
сознания.
Когда в Пумманках Курбатова укладывали в машину, чтобы отвезти в
госпиталь, адмирал Головко подозвал врача и спросил:
Как его рука?
Сейчас ничего еще сказать нельзя. Посмотрим в
госпитале...
14* 211
-- Я очень прошу сделать все возможное. Он ни с чем не посчитался,
спасая катер и товарищей. Теперь наш черед отплатить ему тем же. Если
потребуется помощь врачей главного госпиталя, звоните в любое время. Пошлем
торпедный катер в Полярное.
Каждый из участников прорыва в Лиинахамари дрался геройски. Форсировать
под ожесточенным обстрелом узкий фиорд, высадить десант прямо в порту и при
этом не потерять ни одного катера! Нам самим трудно было поверить в такую
удачу.
Немецкий генерал Эрфурт, бывший представителем Гитлера при ставке
Маннергейма, признает в своей книге "Конец войны":
"...положение 19-го горнострелкового корпуса 9 ок тября 1944 года
обострилось в связи с высадкой советских десантов на северном фланге... 12
октября, когда русские высадились с торпедных катеров в Петсамо-фиорде,
кризис усилился..."
Признание хотя и скупое, но существенное.
Высадка десанта в Лиинахамари не означала еще полного освобождения
порта. 13 октября по обоим берегам залива все еще не стихал ожесточенный
бой. Успешно преодолев первый пояс дотов и дзотов, наши десантники к
рассвету подошли ко второму рубежу вражеской обороны. Здесь их встретил
плотный огонь пулеметов, минометов, мелкокалиберной артиллерии. Получив
подкрепление из военного городка и поселка Паркино, гитлеровцы не только
отчаянно оборонялись, но предприняли несколько контратак. Трудный бой,
нередко переходивший в яростные рукопашные схватки, вели в районе
нефтескладов десантники капитана Волкова и старшего лейтенанта Кондратьева.
Такой же нелегкий бой в западной стороне порта вели автоматчики старшего
лейтенанта Петербургского.
Все еще продолжал сопротивление и гарнизон 150-миллиметровой батареи на
мысе Крестовом. Утром 13 октября, когда на поддержку отряду капитана
Бар-ченко подошла группа десантников лейтенанта Ледина, высаженная на
Крестовом одним из малых охотников,
212
гарнизону вражеской батареи был предъявлен ультиматум о прекращении
огня и немедленной сдаче в плен с гарантией сохранения жизни солдатам и
офицерам. Ультиматум был высокомерно отвергнут. Бой разгорелся с новой
силой. И только к ночи, когда к Крестовому начали подходить передовые
подразделения 12-й бригады морской пехоты полковника В. В. Рассохина,
остатки разгромленного гарнизона подняли белый флаг. Оказалось, что при трех
орудиях батареи находилось еще 1200 снарядов, которые гитлеровцам так и не
удалось использовать.
В связи с выходом морских пехотинцев Рассохина на восточный берег
Петсамовуоно, командующий флотом приказал бригаде торпедных катеров в ночь
на 14 октября еще раз прорваться в фиорд, чтобы перебросить части морской
пехоты СОРа с восточного берега залива непосредственно в порт Лиинахамари.
Хотя за минувшие сутки систематическим огнем береговых батарей и
мощными бомбо-штурмовыми ударами нашей авиации оборона противника в
Петсамовуоно была в значительной мере дезорганизована и ослаблена (к
примеру, крупнокалиберная вражеская батарея полуострова Нумерониеми вела
огонь всего лишь одним, а батарея полуострова Нурменсетти -- только двумя
орудиями), мы понимали, что нашим катерам будет нелегко. Поэтому отряд
капитана 3 ранга Федорова основательно готовился к походу.
Мы условились с Федоровым, что до обнаружения противником наши катера
не будут вести никаких радиопереговоров, чтобы раньше времени не выдать
своего приближения. Подходить к Петсамовуоно они будут на малом ходу, чтобы
по возможности более скрытно миновать опасную зону. Даже обстрел
полуостровов Нурменсетти и Нумерониеми нашими береговыми батареями со
Среднего было решено начать лишь по требованию самого Федорова. Все это в
какой-то мере облегчило прорыв.
Вспоминая о тех днях, В. П. Федоров (ныне контрадмирал, руководитель
кафедры одного из высших военно-морских училищ) писал мне: "Наши четыре
катера были встречены огнем противника. Но прорыв
213
прошел организованно. До подхода подразделений бригады полковника
оборонительного района.
-- Поехали, поехали,-- торопил Арсений Григорье
вич представителя Главного морского штаба капитана
1 ранга Пилиповского и меня.
На КП-200 остался начальник штаба В. А. Чекуров. Около 23 часов
Валентин Андреевич позвонил нам и доложил, что катера с десантом вышли в
море.
Командующий поинтересовался, вылетели ли к Пет-само два звена Ил-4.
Услышав утвердительный ответ, приказал:
-- Свяжитесь с генералом Преображенским. Пусть
он еще раз напомнит летчикам: летать на небольшой
высоте. Нам очень важно, чтобы самолеты отвлекли на
себя внимание противника и облегчили катерам прорыв
в фиорд.
Шел уже двенадцатый час ночи, а в окулярах стереотруб, устремленных на
вражеский берег,-- лишь непроглядный мрак. Но вот в небе рассыпалась гроздь
осле-
201
пительных огней -- вражеская батарея произвела залп осветительными
снарядами. В их мертвенно-голубоватом свете крутые гранитные отроги берега
выглядели особенно зловеще. Зажглись прожектора. Их щупальца ползали по
морю, но выхватывали из темноты только мерно перекатывающиеся волны. Но вот
в одном из лучей сверкнул серебристой звездочкой катер, за ним второй,
третий... Противник всполошился. До нас докатился нарастающий гул канонады.
Вокруг катеров выросли высокие всплески. Но гитлеровцы все же опоздали:
обнаружив катера капитана 2 ранга Коршуновича, они проморгали головное звено
капитан-лейтенанта Шабалина. Его катера в это время уже проникли в фиорд.
Перебирая свои бумаги военных лет, мне посчастливилось отыскать
несколько успевших уже пожелтеть от времени листков -- запись рассказа
лейтенанта Литов-ченко -- командира торпедного катера, на котором шел А. О.
Шабалин. Обычно не очень многословный, Литов-ченко на этот раз довольно
подробно описал, как Шабалин "немцев обдурил".
"Движение из Пумманок мы начали в 20 часов 40 минут, когда уже совсем
стемнело. То ли немцы нас вообще не ожидали, то ли кружившие над заливом
"илыошины" их внимание отвлекли, но к берегу мы подошли незамеченными.
Темнотища вокруг -- хоть глаз выколи. На берегу ни огонька. Где вход в залив
-- не сразу и отыщешь. Когда батарея с Нурменсетти произвела залп
осветительными снарядами, это нам даже помогло -- мы смогли осмотреться.
Оказалось, что до входа в Петсамовуоно рукой подать. Проскочили близ камней
у мыса Нумерониеми и оказались в фиорде.
Тут Шабалин приказал уменьшить ход и прижиматься ближе к правому
берегу. Поначалу я не очень понял, какой в этом резон, а потом стало ясно.
Правый-то берег залива высокий, обрывистый. Ну, немцы там большинство своих
дотов и понастроили. Считали, что с высоты сподручнее весь залив под
обстрелом держать. Оно и точно: пойди мы ближе к левому берегу или хотя бы
серединой залива, досталось бы нам! А когда мы
202
прижались к кручам правого берега, гитлеровцы бьют сверху, а нас
достать не могут -- мы в "мертвом пространстве" оказались.
Так прошли до самого мыса Девкин. Вот и порт. Направляемся к пирсу, но
тут катер словно бы в какую стену уперся: машины работают, а мы ни с места.
Боцман с носа докладывает: "Противокатерные сети на буйках!" Пришлось назад
отрабатывать. Я хотел было торпеды использовать -- на такой случай мы их и
брали.
-- Не торопись,-- говорит Шабалин,-- зря шум поднимать. Глядишь, и без
торпед обойдемся.
И верно: ткнулись вправо, влево и довольно скоро нашли проход.
Возле пирса близ бензобаков в самый берег форштевнем ткнулись. Средней
машиной подрабатывали, чтобы швартовы не подавать. А десантники -- мигом на
сушу.
Уже после высадки, на отходе, гитлеровцы заметили наш катер. С
противоположного мыса Виниеми ударили пушки и пулеметы. А когда наши
десантники на берегу вступили в бой, так не скажу точно откуда, но шарахнули
фашисты зажигательными снарядами по бензобакам. Там, конечно, взрыв. И такой
факелище запылал, что по всему порту как днем стало светло..."
Позже немецкий офицер, взятый в плен в Лиинаха-мари, объяснил, что
зажигательные снаряды угодили в бензобаки отнюдь не случайно. Враг
рассчитывал, что горящий бензин хлынет в бухту, и наши катера сгорят в нем
вместе с десантом. К счастью, этого не случилось. Но, осветив порт громадным
пожаром, противник получил возможность вести по торпедным катерам и
охотникам прицельный огонь. Вот тут-то и сыграли свою роль дымовые завесы:
они укрыли наши корабли и ослепили гитлеровцев.
Прикрывшись дымзавесой, катер лейтенанта Литов-ченко продолжал, встав у
мыса Девкин, выполнять сложную роль лоцманского судна. Капитан-лейтенант
Шабалин встречал катера капитана 2 ранга Коршунови-ча и малые охотники
капитана 3 ранга Зюзина и указывал подходы к пирсам для высадки десанта.
Катер Литовченко пробыл в обстреливаемом со всех сторон Лиинахамари
(лишь в самом порту!) в общей сложности около часа и возвратился в Пумманки
только
203
в два часа ночи. Сойдя на берег, А. О. Шабалин доложил, что среди
членов экипажа и высаженных этим катером десантников нет ни одного убитого
или раненого.
Еще днем, когда катера Коршуновича только вышли из нашей основной базы
в Пумманки, чтобы взять десантников, на КП-200 позвонил начальник
медсанслуж-бы бригады и пожаловался, что несколько матросов убежали из
санчасти.
-- Это безобразие! -- возмущался доктор.-- Они же
больные! Что мне -- караул к санчасти выставлять?!
В числе беглецов оказался и пулеметчик с торпедного катера Острякова
Дмитрий Колынин, о котором я уже упоминал, рассказывая о бое 25 сентября.
Тогда, раненный в грудь осколком снаряда, пулеметчик не сошел со своего
боевого поста и разрешил сделать себе перевязку лишь после того, как
закончилась схватка. И вот теперь, не долечившись, Дмитрий Михайлович сбежал
из санчасти.
Когда отряд Коршуновича ошвартовался в Пум манках, я спросил Острякова
о Колынине.
-- Так точно, на катере,-- ответил капитан-лейте
нант,-- но прошу поверить, что это и для меня было
неожиданностью...
Оказывается, узнав, что товарищи идут в бой, пулеметчик, обманув
бдительность врачей, убежал на катер. Спрятался там в укромном уголке и
показался командиру, лишь когда подходили уже к Цып-Наволоку.
-- Оставьте, товарищ комбриг, Колынина на кате
ре,-- попросил Остряков.-- Ведь не в самоволку же он
к девушкам сбежал. В бой. Вернемся, так он что поло
жено в санчасти отлежит. Я за этим сам прослежу.
А теперь пусть Колынин идет с нами. Пулеметчик он
отменный...
Ну как было не удовлетворить такую просьбу?
В этом бою Колынин вновь отличился. В письме, полученном мною во время
работы над этими записками, П. П. Остряков, вспоминая о "коридоре смерти",
пишет, как приходилось тогда маневрировать скоростями, избегая вражеских
снарядов и пулеметных трасс; как буквально силой загонял он обратно в
кубрики морских пехотинцев, которые задолго до высадки под-
204
нимались на верхнюю палубу, чтобы помочь морякам подавить вражеские
огневые точки. Пишет Остряков и о Колынине.
"Еще при входе в залив нас неожиданно осветило прожектором. Спрашиваю
Колынина: "Можешь погасить его?" Пулеметчик ответил: "Сейчас". Дал короткую
очередь, и прожектор погас. Так же быстро он покончил с крупнокалиберным
пулеметом, который начал было бить по нас сверху, со скалы, уже в самом
порту, когда мы высаживали десант".
Я уже говорил, что, планируя прорыв во вражеский фиорд, мы полагались
прежде всего на мастерство и инициативу командиров. И мы не ошиблись в своих
надеждах.
При входе в Девкину заводь, когда огонь противника стал особенно
плотным, старший лейтенант Г. Макаров самостоятельно принял решение
поставить вдоль северного берега бухты дымовую завесу. Немцы сосредоточили
на этом катере весь огонь. Но дымзавеса все же была поставлена, и под ее
прикрытием остальные катера уже в относительной безопасности начали высадку
десанта.
На наблюдательном пункте в который раз зазвонил прямой телефон с
КП-200. Трубку поднял командующий флотом. По его лицу нетрудно было понять,
что на этот раз доклад Чекурова не очень приятен. На секунду оторвавшись от
трубки, адмирал спросил:
-- Кто командует "двести восьмым"?
-- Лейтенант Шаповалов. На борту его катера нахо
дится также замполит дивизиона капитан-лейтенант
Вышкинд.
-- Поступило донесение: десант высажен, но катер
получил прямое попадание. Моторы заглохли. Есть уби
тые и раненые.
Адмирал передал мне трубку. Поговорив с начальником штаба, я велел
передать Шаповалову, чтобы он постарался ввести в строй хотя бы один мотор,
подошел к берегу и, покинув катер, присоединился со своим экипажем к
десанту.
205
Услышав это, командующий флотом подтвердил:
-- Да, да. Пусть непременно сходит на берег!
Реплика комфлота не случайна. Незадолго до этого
там же, в Петсамовуоно, сел на камни малый охотник старшего лейтенанта
Штанько. На помощь ему поспешил катер старшего лейтенанта Ляха. Но уже
начался отлив, а тут он достигает трех метров, и снять с камней попавший в
беду охотник не удалось (это было сделано позже, на второй или третий день).
Капитан 3 ранга Зюзин приказал, чтобы моряки попавшего в беду корабля
перешли к Ляху. Но Штанько ответил, что ни сам он и никто из его подчиненных
катера не оставят. Только после категорического настояния командира отряда
они покинули свой корабль. А ведь происходило все это под ожесточенным
вражеским обстрелом!
Когда радиоперехват этих переговоров был доложен Головко, тот сказал:
-- Ишь ты какой. Ему приказывают собственную
голову спасать, а он упрямится! -- А потом добавил: --
Но вообще-то настоящий моряк этот Штанько. Одно
слово -- гвардеец!..
Опасаясь, как видно, что теперь и лейтенант Шаповалов не захочет
покинуть свой катер, адмирал от своего имени потребовал, чтобы экипаж
"двести восьмого" непременно сходил на берег.
Но каково было наше удивление, когда торпедный катер лейтенанта
Шаповалова, который мы считали погибшим, вернулся в родные Пумманки! Да еще
собственным ходом. Правда, всего лишь под одним мотором.
Тогда доклад широкоплечего, неизменно спокойного, с совершенно,
казалось, невозмутимым характером лейтенанта был очень кратким и скупым И
только много позже Н. И. Шаповалов, ныне уже капитан 1 ранга в запасе,
припомнил в своем письме некоторые подробности из того, что пришлось
пережить и испытать экипажу его торпедного катера в ту незабываемую ночь:
"После инструктажа, проведенного командующим флотом в землянке на
берегу бухты Пумманки, я, получив задание высадить десант в западной части
порта, вышел в море. Шли мы в группе капитана 2 ранга Кор-шуновича.
Помощником у меня плавал тогда лейтенант Николай Быков. На катере находились
заместитель
203
командира дивизиона по политической части капитан-лейтенант Яков
Вышкинд и десантная группа, во главе со старшим лейтенантом Алексеевым.
Когда подошли к входным мысам залива Петсамо, с левого из них нас
осветил прожектор. Головные катера, увеличив ход, начали ставить дымзавесы.
Мы тоже включили дымаппаратуру, и полным ходом пошли в глубь залива. В
районе мыса Крестового видимость несколько улучшилась. Боцман старшина 1-й
статьи Попков доложил, что справа от нас идут еще два катера, направляющиеся
в район топливных складов. Сориентировавшись, мы пошли к своему пирсу. Но на
пути обнаружили противоторпедную сеть. Доложил об этом, помнится,
впередсмотрящий -- ученик пулеметчика Шишкин. Пришлось, маневрируя на малом
ходу, искать проход.
На пирсе, когда мы к нему подходили, было замечено движение людей,
какая-то повозка. Замерцали в темноте автоматные очереди. Комендоры и
пулеметчики Самойлов, Кузнецов, Смирнов, Велик обстреляли причал. Немцев
оттуда словно ветром сдуло. Но подходить к пирсу я все же не стал. А вдруг
заминирован? Решил высадить десантников прямо на берег, метрах в пятидесяти
в стороне. Это тоже было рискованно, но я полагал, что если и залезу носом
слишком далеко на берег, так снимусь во время прилива.
Первым сошел на берег старший лейтенант Алексеев со своим связным. Но
оба они тут же были скошены автоматными очередями из расположенного
неподалеку склада. Там у немцев дот оказался. Наши комендоры и пулеметчики
ударили по этому складу, потом по гостинице, откуда также стреляли. А ко мне
подошел сержант из морских пехотинцев. Представился: "Помкомвзвода сержант
Каторжный!" Я ему сказал, что командир группы Алексеев ранен, бери
командование на себя.
Сержант Каторжный (за этот бой он был удостоен звания Героя Советского
Союза), наш боцман старшина 1-й статьи Попков и торпедист старшина 2-й
статьи Лукин с возгласами "ура", "за Родину!" повели десантников за собой. В
это время все остальные из экипажа катера сгружали боезапас. Заняло все это
минут 15--20.
Когда боцман с торпедистом вернулись на катер, мы завели моторы. С
берега снялись легко. Набирая ход,
267
катер вошел в проход между сетями. В этот момент очередь трассирующих
снарядов угодила нам с левого борта в машину. Моторы заглохли. Катер
остановился посреди бухты, не дойдя до дымзавесы метров 100-- 150. Старшина
группы мотористов главный старшина Иван Григорьевич Коваль кинулся в машину.
На мостик мне доложили, что все находившиеся в моторном отсеке, убиты.
Дав команду "Осмотреть отсеки!", я подошел к машинному люку, заглянул
вниз. На моих глазах Коваль упал. Не без труда вытащили его на палубу.
Завести моторы вызвались ученик моториста юнга Рудкин и торпедист Лукин.
Завести один мотор они завели, но обоих тоже пришлось вытаскивать из машины
без сознания: угорели.
Пробыли мы без хода минут пятнадцать. И все это время под обстрелом. У
нас кроме мотористов был убит еще пулеметчик Смирнов, тяжело ранен ученик
пулеметчика Шишкин.
Вошли под одним мотором в дымзавесу. Обстрел катера прекратился. Немцы,
правда, палили и в дым-завесу, однако тут их огонь был уже не так страшен.
Мотор у нас опять заглох. Придя к этому времени немного в себя, главный
старшина Коваль, теперь уже обвязавшись концом, снова спустился в люк.
Доложил, что левый и средний моторы разбиты начисто. В правом моторе из
пробитого осколком снаряда радиатора водяного охлаждения вытекла вся вода. А
самое неприятное -- нет бензина! Как оказалось, бензин из пробитых цистерн
стек в трюм. Как мы не взорвались -- ума не приложу!
Решено было бензин брать прямо из трюма касками и банками, а пресную
воду перелить из разбитых моторов, заделав предварительно у правого
двигателя пробитый радиатор. Работу эту под руководством главного старшины
Коваля вызвались сделать старшина 1-й статьи Попков, старшина 2-й статьи
Лукин и юнга Рудкин. Радист старшина 1-й статьи Мокшин наблюдал за ними с
палубы, чтобы помочь, если кто-нибудь потеряет сознание. В моторном отсеке
было еще угарно. Но включить вентиляцию мы не могли -- боялись взрыва.
Минут через тридцать мотор заработал, и мы пошли к выходу из залива, а
потом и в базу.
208
Входя в Пумманки, дали радио, чтобы от пирса отвели все катера, потому
что наш единственный мотор был заклинен на передний ход. Да и опасались, как
бы при швартовке мы не взорвались. Тогда бы наверняка и другие катера
пострадали.
- Хорошо действовали в этом трудном походе все члены экипажа, но
особенно коммунист Коваль. Не отставал от своего командира ученик моториста
юнга Рудкин. А ведь ему было всего 15 лет. Настоящим храбрецом показал себя
боцман Попков. Он потом учился на курсах и после войны служил командиром
торпедного катера. Веселый по натуре, торпедист Лукин и во время боя
действовал с веселой шуткой, появляясь всегда там, где в нем особенно
нуждались. Да всех и не перечтешь...
Вот уж сколько лет минуло с той поры, а я все очень хорошо помню. Помню
даже, как тогда в течение нескольких дней старался не показываться вам на
глаза: вдруг отстраните от командования. Ведь катер-то был так побит
снарядами и пулями, что его пришлось на ремонт ставить...".
О всех своих подчиненных вспомнил в этом письме Николай Иванович.
Только о самом себе ни слова не сказал. А ведь вытащил-то главного старшину
Коваля из наполненного угарным газом машинного отделения сам Шаповалов. Да и
во время всего этого трудного похода Николай Иванович проявил завидное
мужество, выдержку и командирскую распорядительность. И напрасно опасался
Шаповалов, что его снимут с должности. Снимать его никто не собирался. Не за
что было. А вот к правительственной награде мы его и весь экипаж катера
представили заслуженно!..
Не менее драматично сложилась судьба торпедного катера с бортовым
номером "114". Слушая доклад его командира капитан-лейтенанта Е. Успенского,
трудно было поверить, что катер с сотней пробоин в корпусе, с поврежденным
кронштейном и сорванным сектором правого руля, управляясь одними моторами,
все же добрался до базы. Но катер стоял у пирса. Его можно было пощупать
руками. Можно было самому пересчитать пробоины (их, кстати сказать, когда
катер был поднят на слип, насчитали не сто, а все двести).
14 А. В. Кузьмин 209
Главным героем здесь стал коммунист старшина 1-й статьи Г. Д. Курбатов.
Георгий Дмитриевич -- среднего роста, с открытым приветливым лицом --
был ветераном нашего соединения. Первое время он плавал мотористом у
Шабалина. В 1944 году назначили старшиной команды на катер
капитан-лейтенанта Успенского. Примерно за месяц до прорыва в Лиинахамари
коммунисты бригады приняли Курбатова в свои ряды.
Катер Е. Успенского в паре с катером лейтенанта Литовченко ворвался в
Лиинахамари, как я уже говорил, первым. Под обстрелом подошел к причалу.
Курбатов вместе с боцманом прыгнули на обледенелые бревна, чтобы занести
носовые швартовы. Однако здесь не оказалось тумбы и ничего такого, что бы
могло ее заменить. Тогда старшина обмотал трос вокруг своего туловища и так
удерживал корабль, пока последний из десантников не сошел на берег.
Как было заранее условлено, капитан-лейтенант Успенский, закончив
высадку, остался у пирса: может какому-нибудь катеру потребуется помощь. Но
всего в нескольких десятках метров шел бой. Чтобы обезопасить стоянку
катера, командир вместе с боцманом Свет-лаковым и матросами Яценко и
Перетрухиным, захватив автоматы и гранаты, сошли на берег. Осмотрели
находившиеся на пирсе амбары и организовали "первую линию обороны" на случай
прорыва гитлеровцев на пирс. Курбатов остался на причале. Командир отделения
мотористов старшина 2-й статьи Андрей Малякшин вынес ему автомат и несколько
плотно набитых дисков. Хотя обстановка никак не располагала к веселью, но,
увидев своего друга, Курбатов не мог удержаться от смеха: одетый в
"канадку", командир отделения мотористов выскочил на пирс в носках, чтобы,
как он объяснил старшине, "не поскользнуться ненароком да не угодить в
воду".
Прошло более часа. Многие из кораблей, высадив десант, уже возвращались
домой. Только тогда катер Успенского покинул свой пост.
Катер развернулся и, набирая скорость, направился к выходу из фиорда.
Но тут его осветил прожектор, открыли огонь вражеские батареи, доты и дзоты.
Прикрывшись дымовой завесой, Успенский, маневрируя
210
ходами, пробирался меж всплесков. И вдруг катер встал. "Влезли в
противоторпедную сеть",-- догадался Успенский. Пока с переднего хода давали
полный назад, пока, вооружившись отпорным крюком, боцман Свет-лаков отцеплял
сети, катер, освещенный прожектором, расстреливался противником чуть ли не в
упор. Наконец сети остались за кормой.
Но на этом испытание не закончилось. Очередной вражеский снаряд
разорвался совсем близко. Отброшенный взрывной волной к борту, Курбатов
почувствовал нестерпимую боль в кисти левой руки. Подбежавший на помощь
боцман стал, как умел, делать перевязку. В это время еще один снаряд
разорвался под самой кормой катера, повредив кронштейн и сорвав с места
сектор правого руля. Как ни старался командир, штурвал провернуть не смог:
заело штур-трос. Управляться теперь можно было лишь с помощью моторов.
Несмотря на ранение, Курбатов занял свое место у рычагов дросселей. При
каждом движении левую руку пронизывала страшная боль. От большой потери
крови кружилась голова. Но Георгий Дмитриевич, собрав все силы, выполнял
приказания командира: "Левый -- самый полный вперед!", "Правый -- малый
вперед!". Так и шли, меняя обороты то одного, то другого двигателя.
Катер рыскал из стороны в сторону. Порой казалось, вот-вот врежется в
берег. Но капитан-лейтенант успевал вовремя подать очередную команду.
Закусив губу, чтобы не закричать от боли, Курбатов вновь и вновь передвигал
рычаги дросселей. Катер зигзагами мчался между отвесными берегами. Наконец
"коридор смерти" остался позади. В последний раз поднялись по левому борту
высокие всплески от упавших в воду снарядов. Прошло еще несколько минут, и
катер был вне опасности. Уже на подходе к Рыбачьему заглохли моторы:
кончилось горючее. Выпустив из рук рычаги дросселей, Курбатов упал без
сознания.
Когда в Пумманках Курбатова укладывали в машину, чтобы отвезти в
госпиталь, адмирал Головко подозвал врача и спросил:
Как его рука?
Сейчас ничего еще сказать нельзя. Посмотрим в
госпитале...
14* 211
-- Я очень прошу сделать все возможное. Он ни с чем не посчитался,
спасая катер и товарищей. Теперь наш черед отплатить ему тем же. Если
потребуется помощь врачей главного госпиталя, звоните в любое время. Пошлем
торпедный катер в Полярное.
Каждый из участников прорыва в Лиинахамари дрался геройски. Форсировать
под ожесточенным обстрелом узкий фиорд, высадить десант прямо в порту и при
этом не потерять ни одного катера! Нам самим трудно было поверить в такую
удачу.
Немецкий генерал Эрфурт, бывший представителем Гитлера при ставке
Маннергейма, признает в своей книге "Конец войны":
"...положение 19-го горнострелкового корпуса 9 ок тября 1944 года
обострилось в связи с высадкой советских десантов на северном фланге... 12
октября, когда русские высадились с торпедных катеров в Петсамо-фиорде,
кризис усилился..."
Признание хотя и скупое, но существенное.
Высадка десанта в Лиинахамари не означала еще полного освобождения
порта. 13 октября по обоим берегам залива все еще не стихал ожесточенный
бой. Успешно преодолев первый пояс дотов и дзотов, наши десантники к
рассвету подошли ко второму рубежу вражеской обороны. Здесь их встретил
плотный огонь пулеметов, минометов, мелкокалиберной артиллерии. Получив
подкрепление из военного городка и поселка Паркино, гитлеровцы не только
отчаянно оборонялись, но предприняли несколько контратак. Трудный бой,
нередко переходивший в яростные рукопашные схватки, вели в районе
нефтескладов десантники капитана Волкова и старшего лейтенанта Кондратьева.
Такой же нелегкий бой в западной стороне порта вели автоматчики старшего
лейтенанта Петербургского.
Все еще продолжал сопротивление и гарнизон 150-миллиметровой батареи на
мысе Крестовом. Утром 13 октября, когда на поддержку отряду капитана
Бар-ченко подошла группа десантников лейтенанта Ледина, высаженная на
Крестовом одним из малых охотников,
212
гарнизону вражеской батареи был предъявлен ультиматум о прекращении
огня и немедленной сдаче в плен с гарантией сохранения жизни солдатам и
офицерам. Ультиматум был высокомерно отвергнут. Бой разгорелся с новой
силой. И только к ночи, когда к Крестовому начали подходить передовые
подразделения 12-й бригады морской пехоты полковника В. В. Рассохина,
остатки разгромленного гарнизона подняли белый флаг. Оказалось, что при трех
орудиях батареи находилось еще 1200 снарядов, которые гитлеровцам так и не
удалось использовать.
В связи с выходом морских пехотинцев Рассохина на восточный берег
Петсамовуоно, командующий флотом приказал бригаде торпедных катеров в ночь
на 14 октября еще раз прорваться в фиорд, чтобы перебросить части морской
пехоты СОРа с восточного берега залива непосредственно в порт Лиинахамари.
Хотя за минувшие сутки систематическим огнем береговых батарей и
мощными бомбо-штурмовыми ударами нашей авиации оборона противника в
Петсамовуоно была в значительной мере дезорганизована и ослаблена (к
примеру, крупнокалиберная вражеская батарея полуострова Нумерониеми вела
огонь всего лишь одним, а батарея полуострова Нурменсетти -- только двумя
орудиями), мы понимали, что нашим катерам будет нелегко. Поэтому отряд
капитана 3 ранга Федорова основательно готовился к походу.
Мы условились с Федоровым, что до обнаружения противником наши катера
не будут вести никаких радиопереговоров, чтобы раньше времени не выдать
своего приближения. Подходить к Петсамовуоно они будут на малом ходу, чтобы
по возможности более скрытно миновать опасную зону. Даже обстрел
полуостровов Нурменсетти и Нумерониеми нашими береговыми батареями со
Среднего было решено начать лишь по требованию самого Федорова. Все это в
какой-то мере облегчило прорыв.
Вспоминая о тех днях, В. П. Федоров (ныне контрадмирал, руководитель
кафедры одного из высших военно-морских училищ) писал мне: "Наши четыре
катера были встречены огнем противника. Но прорыв
213
прошел организованно. До подхода подразделений бригады полковника