словам, около двухсот человек, заверил, что с его стороны нам будет оказана
необходимая помощь. Для начала мы попросили выделить в распоряжение,
советского коменданта острова людей, хорошо знающих расположение главных
немецких оборонительных объектов.
Вслед за этим в порту появился немецкий майор -- адъютант коменданта
борнхольмского гарнизона генерал-лейтенанта Вутмана. Коверкая, но все же
довольно понятно произнося русские слова, этот тип довольно нахально заявил,
что если через двадцать минут наши торпедные катера не покинут порта, они
будут расстреляны Капитан 2 ранга Шевцов спокойно ответил, что условия будем
ставить мы, а не гитлеровцы. Их время кончилось В случае же какой-либо
провокации сюда тотчас будет вызвана наша авиация, и тогда немцы пусть
пеняют на себя. Барражировавшие в это время над Борнхольмом наши истребители
наглядно свидетельствовали, что это предупреждение -- не пустые слова.
Адъютанту было заявлено, что никакие переговоры вестись не будут.
Спасти немцев может только полная капитуляция.
Вечером мы двумя катерами вышли в Кольберг, оставив в Ренне звено
лейтенанта Воскресенского. Вскоре к осту от Борнхольма был обнаружен
немецкий транспорт, шедший в сопровождении четырех стотонных торпедных
катеров. Мы связались по радио с Воскресенским, принявшим на себя
обязанности старшего морского начальника Борнхольма, и передали указание
завернуть этот транспорт в Ренне, а в случае неподчинения -- торпедировать.
Подробности этого, пожалуй, последнего в Великую Отечественную войну
морского боя на Балтике я не знаю. Мы только получили доклад лейтенанта, что
атака не удалась. На катере у него есть раненые. Ранен и сам Воскресенский.
После этого, обнаружив довольно крупный конвой, мы вызвали нашу авиацию,
указав ей примерные координаты целей.
Погода стала портиться. Шестибалльный ветер ра-
280
зогнал порядочную волну. Однако мы шли против волны на предельной
скорости. Около 22 часов прибыли в Кольберг и доложили о выполнении
приказа".
Спустя уже много лет после окончания войны мне удалось разыскать в
Керчи участника того последнего морского боя на Балтике, о котором говорил
Е. В. Осец-кий, капитан-лейтенанта запаса Николая Дмитриевича
Воскресенского. Привожу его письмо:
"...Получив тогда, 9 мая 1945 года, сообщение командира дивизиона о
немецком транспорте, я сыграл боевую тревогу и, вместе с катером лейтенанта
Моловство-ва, вышел из Ренне в пролив.
Отыскав транспорт и сблизившись с ним, легли на параллельный курс в
дистанции не более одного кабельтова По международному своду сигналов я
передал на транспорт приказание застопорить ход Немцы делали вид, что
поднятого нами сигнала не понимают, и хода не стопорили. Пришлось дать
очередь из пулемета по носу судна. После этого транспорт остановился.
Остановились и сопровождавшие его немецкие торпедные катера. Я подошел чуть
ли не к самому борту транспорта и приказал капитану следовать в порт Ренне.
Транспорт стал было разворачиваться в сторону Борнхольма Но в это время к
северу от нас показался еще один большой конвой. От него отделились семь
торпедных катеров и направились в нашу сторону.
Увидев подходившее подкрепление, транспорт снова лег на прежний курс.
Мне не хотелось использовать оружие -- война-то ведь, по существу,
закончилась, и лишние жертвы ничем, казалось бы, не оправдывались, -- и я
предпринял еще одну попытку образумить капитана немецкого транспорта. Он был
предупрежден, что в случае неисполнения нашего приказа судно будет
торпедировано. Однако эта наша гуманность по отношению к побежденному
противнику дорого нам обошлась. Пока велись переговоры, четыре немецких
катера заняли позицию между нами и транспортом, а семь подходивших вражеских
катеров открыли огонь.
Я по радиофону приказал лейтенанту Моловствову атаковать транспорт, но
услышал в ответ, что на катере неисправен мотор. Тогда, поставив короткую
дымзаве-
281
су и развернувшись за ней, пошел в атаку сам. Однако атака была
неудачной В момент залпа на катере разорвался снаряд. Из двух торпед вышла
только одна (у второй осколком срезало хвостовое оперение), и транспорт
сумел от нее увернуться. Сам я к этому времени был ранен в ногу и в лопатку.
После нашей атаки все одиннадцать немецких катеров набросились на нас.
Катер Моловствова был далеко в стороне и прикрылся дымзавесой. А мы и этого
сделать не могли, потому что осколками снарядов дымап-паратура была выведена
из строя. Кроме меня был тяжело ранен боцман старшина 1-й статьи Приходько и
пулеметчик. Плохо, судя по всему, пришлось бы и всем остальным членам
экипажа. Да в это время на выручку к нам подоспели штурмовики.
Вначале летчики никак не могли разобраться, где среди маневрирующих и
ведущих огонь катеров свои, а где чужие. Я передал им по радио "Я самый
маленький. Бейте всех больших!" И наши штурмовики рассчитались с
гитлеровцами за все. Транспорт и восемь из одиннадцати катеров противника
были потоплены. Остальные удрали. Но недалеко Подходили все новые и новые
группы самолетов Летчики потом сообщили, что будто бы один из немецких
катеров потопили и мы. Но я этого утверждать не могу. "
Да, если враг не сдается -- его уничтожают!
Вернувшись в порт Ренне, лейтенант Воскресенский, несмотря на серьезное
ранение, остался на катере, а боцман был направлен в датский госпиталь. Там
ему сделали операцию. Однако от большой потери крови старшина 1-й статьи
Приходько скончался. Со всеми воинскими почестями его похоронили близ маяка
в Кольберге.
Оставшиеся на Борнхольме десантники, во главе с майором П. И.
Антонюком, не только удерживали в своих руках порт Ренне, но к вечеру 9 мая
захватили также телеграфно-телефонную станцию, аэродром и другие важные
объекты. Над островом все время барражировали наши самолеты. Немецкий
гарнизон вел себя тихо. 10 мая в порт прибыл на катере командир советской
дивизии полковник Короткое. Вутман отдал приказ о капитуляции гарнизона. В
тот же день торпедные катера В. М. Старостина доставили на остров 600 пехо-
282
тинцев. Потом количество наших войск все время наращивалось.
Последняя крупная немецко-фашистская группировка на Южной Балтике была
разоружена и пленена.
Интересная деталь: гитлеровцы так надоели датчанам-- жителям
Борнхольма,--что около ста частных судовладельцев по собственной инициативе
предоставили в распоряжение нашего командования свои шхуны и мотоботы, лишь
бы только как можно скорее перевезти пленных с острова на материк, чем мы не
преминули воспользоваться.
Когда торпедные катера Е. В. Осецкого уже шли с десантом к Борнхольму,
мы получили от вице-адмирала Н И. Виноградова подтверждение, что командующий
флотом дал "добро" на прорыв в Либаву.
-- Утром туда и направляйтесь,--закончил разговор
Николай Игнатьевич. -- Желаю успеха!
До выхода в море оставалось всего час-полтора, а дел разных было еще
немало. Прежде всего нам нужен был человек, хорошо знающий либавский порт.
Сам я до той поры ни разу там не был, а полагаться в таком деле лишь на
карты было рискованно. Кто-то подсказал. С. А. Осипов до войны не раз бывал
в Либаве.
Сергей Александрович был приглашен в штаб.
Вы хорошо знаете либавский порт?
Еще бы,--ответил Осипов.--В июне 1941 года от
ходил из него последним. За нами тогда еще немецкие
торпедные катера гнались Драться пришлось.
Так вот Отходили вы оттуда одним из последних,
а входить в Либаву будете первым. Вас это устраи
вает?..
У Сергея Александровича даже глаза заблестели.
Вполне'
Значит, договорились.
С Осиповым, начальником политотдела Ильиным и начальником штаба
Тимченко мы еще раз подробно обсудили детали предстоявшего прорыва.
А у пирса в это время готовились к походу шесть торпедных катеров и в
их числе несколько "Комсомольцев" -- новейших наших катеров.
Скоро мы вышли из базы, взяв курс на Либаву. На головном "Комсомольце"
кроме меня находились ка-
283
питан 2 ранга Осипов и командир десантной группы морских пехотинцев,
насчитывавшей всего 50 человек, подполковник О. С. Лейбович -- великолепный
организатор и большой храбрости человек На остальных катерах кроме
десантников шли начальник политотдела, начальник штаба и другие офицеры.
Не доходя двух-трех миль до порта, уменьшили ход и стали маневрировать
Тут к нам присоединился отряд катеров капитана 3 ранга И. Становного.
Перед нами за широкой золотистой полосой песчаного пляжа открывалась
панорама залитой щедрым майским солнцем Либавы -- города, который вместе с
Брестом и Севастополем принял на себя первый удар немецко-фашистских
захватчиков. В незабываемые июньские дни 1941 года, окруженная врагом,
атакуемая с воздуха, моря и суши, мужественно оборонялась Ли-бава В наскоро
отрытых окопах, у противотанковых рвов, вместе с пехотинцами,
пограничниками, артиллеристами, военными моряками стойко бились и жители
города -- металлурги, судоремонтники, рыбаки Когда после многих трудных дней
и ночей непрерывного боя у мужественных защитников города уже иссякли
патроны и снаряды, они отбивались гранатами. А не стало гранат -- дрались
врукопашную!..
И вот теперь тут, где без малого четыре года назад была начата одна из
первых страниц летописи великого подвига советского народа в Великой
Отечественной войне, заканчивалась ее последняя страница.
В 10 часов 20 минут (так записано в моем дневнике) 9 мая 1945 года наши
торпедные катера с вьющимися по ветру бело-голубыми флагами ворвались в
гавань,
Мы видели растерянные лица солдат у четырех-ствольных крупнокалиберных
автоматов, расставленных на молах, которые широкой подковой охватывали
акваторию аванпорта. В расстоянии четверти километра, на берегу Коммерческой
гавани, стояло еще с десяток таких же счетверенных автоматов. Один их залп,
и нашим катерам, а вместе с ними и нам самим, нельзя бы было позавидовать.
Но немецкие артиллеристы окаменели, пораженные нашей дерзостью. Мы, кстати
сказать, на
284
это и рассчитывали, разрабатывая план прорыва в Ли-баву. По катерам не
было произведено ни одного выстрела. А когда через минуту-две артиллеристы
пришли в себя, было уже поздно. Наши катера разделились or* ряд Становного
(рыжеватая "макаровская" борода капитана 3 ранга развевалась на ветру в
рубке головного катера) повернул вправо, а наша шестерка -- влево.
Оба берега узкого канала были густо усеяны немецкими солдатами, во все
глаза глазевшими на неведомо откуда появившиеся советские корабли А мы
мчались сорокаузловым ходом, и после нас накатывала на берег высокая
пенистая волна.
Катера, сбавив ход, ткнулись в берег. Выскочившие с них десантники,
пулеметчики и комендоры катеров направили оружие в сторону солдат и
офицеров, столпившихся на проезжей дороге и территории, примыкающей к
пирсам.
Ко мне подскочил какой-то низкорослый немецкий ефрейтор и, четко
пристукнув каблуками, на довольно сносном русском языке попросил.
-- Господин полковник! Разрешите быть вашим пе
реводчиком!
Хотя у нас был свой переводчик, но я все же решил воспользоваться
услугами ефрейтора
-- Хорошо. Передайте офицерам приказание по
строить своих солдат
Ловко повернувшись, ефрейтор направился к стоящей особняком группе
офицеров. Над площадью зазвучали команды Толпа солдат, дотоле молчаливая,
загудела, зашевелилась и довольно быстро стала разбираться в строй по
четыре. Тот же бравый ефрейтор громко, как команду, перевел мое приказание
сдать оружие Двинувшись, длинная колонна медленно проходила мимо нас, и
солдаты бросали на землю автоматы, винтовки Куча оружия с каждой минутой
поднималась все выше
Один за другим подходили немецкие офицеры, и ефрейтор добросовестно
переводил их просьбы принять капитуляцию вверенных им частей
Пока шла эта церемония, кто-то из десантников подполковника Лейбовича,
взобравшись на крышу стоявшего напротив пирсов длинного кирпичного здания,
сорвал полотнище с ненавистной гитлеровской свастикой и
285
поднял на флагштоке наш красный советский флаг. Алые стяги и советские
военно-морские флаги (выходя из Швентоя, мы предусмотрительно захватили с
собой весь запас флагов, оказавшийся на складах береговой базы) были подняты
на всех портовых зданиях и на мачтах стоявших здесь судов.
Связавшись по радио с командующим ЮЗМОРом, я доложил, что мы в Либаве и
ее гарнизон капитулировал
Ко мне подошел русский парнишка лет пятнадцати. Любовно заглядывая в
лицо, сказал:
Дяденька! А там, в городе, в госпитале, наши
русские матросы лежат Раненые.
А ты знаешь, где госпиталь? Покажешь, как туда
проехать?
Ага. Знаю. Покажу.
Забрав с собой мальчишку и двух автоматчиков, мы с начальником
политотдела сели в первый попавшийся "оппель" (а машин тут было сколько
угодно).
На протяжении нескольких километров, что отделяют порт от города, нам
то и дело попадались идущие, сидящие, лежащие немецкие солдаты. Серые
обросшие лица, воспаленные глаза, неряшливая одежда показывали, как много
пришлось пережить этим людям в кур-ляндском мешке, где они многие месяцы
находились по воле гитлеровских генералов.
По дороге к госпиталю заехали в торговый порт к Становному.
Удовлетворенно поглаживая бороду, капитан 3 ранга рассказал, что им тут
вообще не пришлось иметь дело с представителями немецкой армии. Гражданские
же власти порта не только не противодействовали, а напротив оказывали нашим
катерникам всяиеское содействие.
У ворот дома, занятого под госпиталь, нас с капитаном 2 ранга Ильиным
встретили перепуганный врач-немец и медицинская сестра-латышка, выступавшая
в роли переводчика. Заикаясь, врач доложил, что во вверенном ему госпитале
находятся на излечении раненые советские моряки.
-- Отношение к ним все это время, смею вас заве
рить, было самым гуманным, -- поспешил заявить врач.
В большой палате, накрытые чистыми перинками, заменяющими в Германии
одеяла, лежало около десяти наших матросов-катерников из числа экипажей тех
двух
2S6
торпедных катеров, что в марте 1945 года в неравном бою с немецкими
катерами были потоплены неподалеку от Либавы. Увидев нас, эти мужественные
люди, смело бившиеся с врагом до последнего снаряда, не сгибаясь перенесшие
все нелегкие испытания вражеского плена, заплакали, словно дети.
-- Ничего друзья. Теперь зачем же плакать,--стара
лись мы успокоить раненых.--Все самое трудное -- по
зади...
Как оказалось, немецкий врач не случайно завел разговор о гуманности. В
эту палату наши раненые моряки были переведены всего полчаса назад, а до
этого лежали в подвале. Кормили их впроголодь. В тот же день мы доставили
раненым продукты получше. А на второй день их перевезли в наш советский
госпиталь.
Вернувшись в военный городок, мы, к немалому удивлению, уже не увидели
еще недавно бродивших тут толпами немецких солдат. Оказалось, что
предусмотрительный подполковник О. С. Лейбович собрал всех их и приказал
разместиться на причалах, выставив охрану из своих десантников.
-- Так-то оно спокойнее будет, -- объяснил Оскар
Соломонович,--тут они у нас все под надзором. И уйти
некуда -- вода кругом.
Спустя пять часов после нашего прорыва в Либаву вошли первые части
Советской Армии. Мы им, как говорится, с рук на руки передали всех пленных.
А через несколько дней, сдав обязанности старшего морского начальника
командиру Либавской военно-морской базы, я вернулся в свой штаб.
Балтийская Краснознаменная бригада торпедных катеров за успехи,
достигнутые в последних боях, была награждена орденом Нахимова I степени.
Над землей царила весна---самая светлая и самая радостная для каждого
советского человека -- весна Победы.
необходимая помощь. Для начала мы попросили выделить в распоряжение,
советского коменданта острова людей, хорошо знающих расположение главных
немецких оборонительных объектов.
Вслед за этим в порту появился немецкий майор -- адъютант коменданта
борнхольмского гарнизона генерал-лейтенанта Вутмана. Коверкая, но все же
довольно понятно произнося русские слова, этот тип довольно нахально заявил,
что если через двадцать минут наши торпедные катера не покинут порта, они
будут расстреляны Капитан 2 ранга Шевцов спокойно ответил, что условия будем
ставить мы, а не гитлеровцы. Их время кончилось В случае же какой-либо
провокации сюда тотчас будет вызвана наша авиация, и тогда немцы пусть
пеняют на себя. Барражировавшие в это время над Борнхольмом наши истребители
наглядно свидетельствовали, что это предупреждение -- не пустые слова.
Адъютанту было заявлено, что никакие переговоры вестись не будут.
Спасти немцев может только полная капитуляция.
Вечером мы двумя катерами вышли в Кольберг, оставив в Ренне звено
лейтенанта Воскресенского. Вскоре к осту от Борнхольма был обнаружен
немецкий транспорт, шедший в сопровождении четырех стотонных торпедных
катеров. Мы связались по радио с Воскресенским, принявшим на себя
обязанности старшего морского начальника Борнхольма, и передали указание
завернуть этот транспорт в Ренне, а в случае неподчинения -- торпедировать.
Подробности этого, пожалуй, последнего в Великую Отечественную войну
морского боя на Балтике я не знаю. Мы только получили доклад лейтенанта, что
атака не удалась. На катере у него есть раненые. Ранен и сам Воскресенский.
После этого, обнаружив довольно крупный конвой, мы вызвали нашу авиацию,
указав ей примерные координаты целей.
Погода стала портиться. Шестибалльный ветер ра-
280
зогнал порядочную волну. Однако мы шли против волны на предельной
скорости. Около 22 часов прибыли в Кольберг и доложили о выполнении
приказа".
Спустя уже много лет после окончания войны мне удалось разыскать в
Керчи участника того последнего морского боя на Балтике, о котором говорил
Е. В. Осец-кий, капитан-лейтенанта запаса Николая Дмитриевича
Воскресенского. Привожу его письмо:
"...Получив тогда, 9 мая 1945 года, сообщение командира дивизиона о
немецком транспорте, я сыграл боевую тревогу и, вместе с катером лейтенанта
Моловство-ва, вышел из Ренне в пролив.
Отыскав транспорт и сблизившись с ним, легли на параллельный курс в
дистанции не более одного кабельтова По международному своду сигналов я
передал на транспорт приказание застопорить ход Немцы делали вид, что
поднятого нами сигнала не понимают, и хода не стопорили. Пришлось дать
очередь из пулемета по носу судна. После этого транспорт остановился.
Остановились и сопровождавшие его немецкие торпедные катера. Я подошел чуть
ли не к самому борту транспорта и приказал капитану следовать в порт Ренне.
Транспорт стал было разворачиваться в сторону Борнхольма Но в это время к
северу от нас показался еще один большой конвой. От него отделились семь
торпедных катеров и направились в нашу сторону.
Увидев подходившее подкрепление, транспорт снова лег на прежний курс.
Мне не хотелось использовать оружие -- война-то ведь, по существу,
закончилась, и лишние жертвы ничем, казалось бы, не оправдывались, -- и я
предпринял еще одну попытку образумить капитана немецкого транспорта. Он был
предупрежден, что в случае неисполнения нашего приказа судно будет
торпедировано. Однако эта наша гуманность по отношению к побежденному
противнику дорого нам обошлась. Пока велись переговоры, четыре немецких
катера заняли позицию между нами и транспортом, а семь подходивших вражеских
катеров открыли огонь.
Я по радиофону приказал лейтенанту Моловствову атаковать транспорт, но
услышал в ответ, что на катере неисправен мотор. Тогда, поставив короткую
дымзаве-
281
су и развернувшись за ней, пошел в атаку сам. Однако атака была
неудачной В момент залпа на катере разорвался снаряд. Из двух торпед вышла
только одна (у второй осколком срезало хвостовое оперение), и транспорт
сумел от нее увернуться. Сам я к этому времени был ранен в ногу и в лопатку.
После нашей атаки все одиннадцать немецких катеров набросились на нас.
Катер Моловствова был далеко в стороне и прикрылся дымзавесой. А мы и этого
сделать не могли, потому что осколками снарядов дымап-паратура была выведена
из строя. Кроме меня был тяжело ранен боцман старшина 1-й статьи Приходько и
пулеметчик. Плохо, судя по всему, пришлось бы и всем остальным членам
экипажа. Да в это время на выручку к нам подоспели штурмовики.
Вначале летчики никак не могли разобраться, где среди маневрирующих и
ведущих огонь катеров свои, а где чужие. Я передал им по радио "Я самый
маленький. Бейте всех больших!" И наши штурмовики рассчитались с
гитлеровцами за все. Транспорт и восемь из одиннадцати катеров противника
были потоплены. Остальные удрали. Но недалеко Подходили все новые и новые
группы самолетов Летчики потом сообщили, что будто бы один из немецких
катеров потопили и мы. Но я этого утверждать не могу. "
Да, если враг не сдается -- его уничтожают!
Вернувшись в порт Ренне, лейтенант Воскресенский, несмотря на серьезное
ранение, остался на катере, а боцман был направлен в датский госпиталь. Там
ему сделали операцию. Однако от большой потери крови старшина 1-й статьи
Приходько скончался. Со всеми воинскими почестями его похоронили близ маяка
в Кольберге.
Оставшиеся на Борнхольме десантники, во главе с майором П. И.
Антонюком, не только удерживали в своих руках порт Ренне, но к вечеру 9 мая
захватили также телеграфно-телефонную станцию, аэродром и другие важные
объекты. Над островом все время барражировали наши самолеты. Немецкий
гарнизон вел себя тихо. 10 мая в порт прибыл на катере командир советской
дивизии полковник Короткое. Вутман отдал приказ о капитуляции гарнизона. В
тот же день торпедные катера В. М. Старостина доставили на остров 600 пехо-
282
тинцев. Потом количество наших войск все время наращивалось.
Последняя крупная немецко-фашистская группировка на Южной Балтике была
разоружена и пленена.
Интересная деталь: гитлеровцы так надоели датчанам-- жителям
Борнхольма,--что около ста частных судовладельцев по собственной инициативе
предоставили в распоряжение нашего командования свои шхуны и мотоботы, лишь
бы только как можно скорее перевезти пленных с острова на материк, чем мы не
преминули воспользоваться.
Когда торпедные катера Е. В. Осецкого уже шли с десантом к Борнхольму,
мы получили от вице-адмирала Н И. Виноградова подтверждение, что командующий
флотом дал "добро" на прорыв в Либаву.
-- Утром туда и направляйтесь,--закончил разговор
Николай Игнатьевич. -- Желаю успеха!
До выхода в море оставалось всего час-полтора, а дел разных было еще
немало. Прежде всего нам нужен был человек, хорошо знающий либавский порт.
Сам я до той поры ни разу там не был, а полагаться в таком деле лишь на
карты было рискованно. Кто-то подсказал. С. А. Осипов до войны не раз бывал
в Либаве.
Сергей Александрович был приглашен в штаб.
Вы хорошо знаете либавский порт?
Еще бы,--ответил Осипов.--В июне 1941 года от
ходил из него последним. За нами тогда еще немецкие
торпедные катера гнались Драться пришлось.
Так вот Отходили вы оттуда одним из последних,
а входить в Либаву будете первым. Вас это устраи
вает?..
У Сергея Александровича даже глаза заблестели.
Вполне'
Значит, договорились.
С Осиповым, начальником политотдела Ильиным и начальником штаба
Тимченко мы еще раз подробно обсудили детали предстоявшего прорыва.
А у пирса в это время готовились к походу шесть торпедных катеров и в
их числе несколько "Комсомольцев" -- новейших наших катеров.
Скоро мы вышли из базы, взяв курс на Либаву. На головном "Комсомольце"
кроме меня находились ка-
283
питан 2 ранга Осипов и командир десантной группы морских пехотинцев,
насчитывавшей всего 50 человек, подполковник О. С. Лейбович -- великолепный
организатор и большой храбрости человек На остальных катерах кроме
десантников шли начальник политотдела, начальник штаба и другие офицеры.
Не доходя двух-трех миль до порта, уменьшили ход и стали маневрировать
Тут к нам присоединился отряд катеров капитана 3 ранга И. Становного.
Перед нами за широкой золотистой полосой песчаного пляжа открывалась
панорама залитой щедрым майским солнцем Либавы -- города, который вместе с
Брестом и Севастополем принял на себя первый удар немецко-фашистских
захватчиков. В незабываемые июньские дни 1941 года, окруженная врагом,
атакуемая с воздуха, моря и суши, мужественно оборонялась Ли-бава В наскоро
отрытых окопах, у противотанковых рвов, вместе с пехотинцами,
пограничниками, артиллеристами, военными моряками стойко бились и жители
города -- металлурги, судоремонтники, рыбаки Когда после многих трудных дней
и ночей непрерывного боя у мужественных защитников города уже иссякли
патроны и снаряды, они отбивались гранатами. А не стало гранат -- дрались
врукопашную!..
И вот теперь тут, где без малого четыре года назад была начата одна из
первых страниц летописи великого подвига советского народа в Великой
Отечественной войне, заканчивалась ее последняя страница.
В 10 часов 20 минут (так записано в моем дневнике) 9 мая 1945 года наши
торпедные катера с вьющимися по ветру бело-голубыми флагами ворвались в
гавань,
Мы видели растерянные лица солдат у четырех-ствольных крупнокалиберных
автоматов, расставленных на молах, которые широкой подковой охватывали
акваторию аванпорта. В расстоянии четверти километра, на берегу Коммерческой
гавани, стояло еще с десяток таких же счетверенных автоматов. Один их залп,
и нашим катерам, а вместе с ними и нам самим, нельзя бы было позавидовать.
Но немецкие артиллеристы окаменели, пораженные нашей дерзостью. Мы, кстати
сказать, на
284
это и рассчитывали, разрабатывая план прорыва в Ли-баву. По катерам не
было произведено ни одного выстрела. А когда через минуту-две артиллеристы
пришли в себя, было уже поздно. Наши катера разделились or* ряд Становного
(рыжеватая "макаровская" борода капитана 3 ранга развевалась на ветру в
рубке головного катера) повернул вправо, а наша шестерка -- влево.
Оба берега узкого канала были густо усеяны немецкими солдатами, во все
глаза глазевшими на неведомо откуда появившиеся советские корабли А мы
мчались сорокаузловым ходом, и после нас накатывала на берег высокая
пенистая волна.
Катера, сбавив ход, ткнулись в берег. Выскочившие с них десантники,
пулеметчики и комендоры катеров направили оружие в сторону солдат и
офицеров, столпившихся на проезжей дороге и территории, примыкающей к
пирсам.
Ко мне подскочил какой-то низкорослый немецкий ефрейтор и, четко
пристукнув каблуками, на довольно сносном русском языке попросил.
-- Господин полковник! Разрешите быть вашим пе
реводчиком!
Хотя у нас был свой переводчик, но я все же решил воспользоваться
услугами ефрейтора
-- Хорошо. Передайте офицерам приказание по
строить своих солдат
Ловко повернувшись, ефрейтор направился к стоящей особняком группе
офицеров. Над площадью зазвучали команды Толпа солдат, дотоле молчаливая,
загудела, зашевелилась и довольно быстро стала разбираться в строй по
четыре. Тот же бравый ефрейтор громко, как команду, перевел мое приказание
сдать оружие Двинувшись, длинная колонна медленно проходила мимо нас, и
солдаты бросали на землю автоматы, винтовки Куча оружия с каждой минутой
поднималась все выше
Один за другим подходили немецкие офицеры, и ефрейтор добросовестно
переводил их просьбы принять капитуляцию вверенных им частей
Пока шла эта церемония, кто-то из десантников подполковника Лейбовича,
взобравшись на крышу стоявшего напротив пирсов длинного кирпичного здания,
сорвал полотнище с ненавистной гитлеровской свастикой и
285
поднял на флагштоке наш красный советский флаг. Алые стяги и советские
военно-морские флаги (выходя из Швентоя, мы предусмотрительно захватили с
собой весь запас флагов, оказавшийся на складах береговой базы) были подняты
на всех портовых зданиях и на мачтах стоявших здесь судов.
Связавшись по радио с командующим ЮЗМОРом, я доложил, что мы в Либаве и
ее гарнизон капитулировал
Ко мне подошел русский парнишка лет пятнадцати. Любовно заглядывая в
лицо, сказал:
Дяденька! А там, в городе, в госпитале, наши
русские матросы лежат Раненые.
А ты знаешь, где госпиталь? Покажешь, как туда
проехать?
Ага. Знаю. Покажу.
Забрав с собой мальчишку и двух автоматчиков, мы с начальником
политотдела сели в первый попавшийся "оппель" (а машин тут было сколько
угодно).
На протяжении нескольких километров, что отделяют порт от города, нам
то и дело попадались идущие, сидящие, лежащие немецкие солдаты. Серые
обросшие лица, воспаленные глаза, неряшливая одежда показывали, как много
пришлось пережить этим людям в кур-ляндском мешке, где они многие месяцы
находились по воле гитлеровских генералов.
По дороге к госпиталю заехали в торговый порт к Становному.
Удовлетворенно поглаживая бороду, капитан 3 ранга рассказал, что им тут
вообще не пришлось иметь дело с представителями немецкой армии. Гражданские
же власти порта не только не противодействовали, а напротив оказывали нашим
катерникам всяиеское содействие.
У ворот дома, занятого под госпиталь, нас с капитаном 2 ранга Ильиным
встретили перепуганный врач-немец и медицинская сестра-латышка, выступавшая
в роли переводчика. Заикаясь, врач доложил, что во вверенном ему госпитале
находятся на излечении раненые советские моряки.
-- Отношение к ним все это время, смею вас заве
рить, было самым гуманным, -- поспешил заявить врач.
В большой палате, накрытые чистыми перинками, заменяющими в Германии
одеяла, лежало около десяти наших матросов-катерников из числа экипажей тех
двух
2S6
торпедных катеров, что в марте 1945 года в неравном бою с немецкими
катерами были потоплены неподалеку от Либавы. Увидев нас, эти мужественные
люди, смело бившиеся с врагом до последнего снаряда, не сгибаясь перенесшие
все нелегкие испытания вражеского плена, заплакали, словно дети.
-- Ничего друзья. Теперь зачем же плакать,--стара
лись мы успокоить раненых.--Все самое трудное -- по
зади...
Как оказалось, немецкий врач не случайно завел разговор о гуманности. В
эту палату наши раненые моряки были переведены всего полчаса назад, а до
этого лежали в подвале. Кормили их впроголодь. В тот же день мы доставили
раненым продукты получше. А на второй день их перевезли в наш советский
госпиталь.
Вернувшись в военный городок, мы, к немалому удивлению, уже не увидели
еще недавно бродивших тут толпами немецких солдат. Оказалось, что
предусмотрительный подполковник О. С. Лейбович собрал всех их и приказал
разместиться на причалах, выставив охрану из своих десантников.
-- Так-то оно спокойнее будет, -- объяснил Оскар
Соломонович,--тут они у нас все под надзором. И уйти
некуда -- вода кругом.
Спустя пять часов после нашего прорыва в Либаву вошли первые части
Советской Армии. Мы им, как говорится, с рук на руки передали всех пленных.
А через несколько дней, сдав обязанности старшего морского начальника
командиру Либавской военно-морской базы, я вернулся в свой штаб.
Балтийская Краснознаменная бригада торпедных катеров за успехи,
достигнутые в последних боях, была награждена орденом Нахимова I степени.
Над землей царила весна---самая светлая и самая радостная для каждого
советского человека -- весна Победы.