Страница:
капитан-лейтенанту Рубашенко нужно было бы навести их на обнаруженный
конвой. Тогда боевые трофеи бригады за эту ночь наверняка не ограничились бы
двумя потопленными транспортами. Но этого сделано не было.
Спустя двое суток, в ночь на 9 апреля, на "свободную охоту" вышли две
группы катеров. Звено под командованием старшего лейтенанта Д. Колотия
получило задание нести дозор у выхода из Бек-фиорда. Вторая группа, в
составе четырех катеров (командиры старшие лейтенанты П. Романов, И.
Желваков, Б. Павлов и лейтенант П. Клименко) под общим командованием
капитана 3 ранга С. Коршуновича, должна была вести поиск в районе от мыса
Скальнес до острова Варде.
С утра в этот день задул юго-западный ветер, усилившийся к вечеру до 5
баллов. Видимость даже днем не превышала 30--40 кабельтовых. Но мы все же не
отменили намеченного выхода.
Ночь у нас на КП проходила в напряженном ожидании. То один, то другой
из офицеров штаба заглядывал к радистам, но те, не отрываясь от приемников,
только пожимали плечами. Ни от Колотия, ни от Коршуновича никаких радиограмм
не было. Уже начинал брезжить рассвет, а катера все не возвращались.
Наконец, когда наше ожидание достигло предела, с поста СНИС сообщили, что в
Пумманский залив вошли два катера. Прибыв на КП, Колотий сообщил, что конвоя
не встретил и возвратился в базу с торпедами. Спустя некоторое время в
Пумманки возвратились еще три катера из группы капитана 3 ранга С. Г.
Коршуновича. Сергей Гри-
31
горьевич доложил, что они обнаружили и атаковали конвой. Потоплены
танкер и сторожевой корабль. Из наших не вернулся на базу катер лейтенанта
Клименко. Успешно атаковав крупнотоннажный танкер, Клименко вошел в дымовую
завесу, и больше его не видели.
-- Глядишь, еще вернется. Чапает где-нибудь на од- ном моторе, --
высказал предположение кто-то из офицеров.
Хорошо, если бы это было так.
Я пригласил участников боя к себе на КП. Коршунович и командиры катеров
рассказали о событиях минувшей ночи.
Пройдя к северу до мыса Скальнес и не обнаружив целей, Коршунович
повернул отряд на обратный курс, держа катера в строю кильватера. Через 30
минут после поворота, в 00 часов 50 минут, на дистанции 20--25 кабельтовых
(напомню: кабельтов--185 метров) был обнаружен конвой в составе танкера и
двух транспортов, шедших в охранении четырех сторожевых кораблей и шести
катеров.
Коршунович, находясь на головном катере старшего лейтенанта Романова,
дал сигнал к атаке. Катера начали развертывание. Романов, стремясь увеличить
курсовой угол на избранный для атаки танкер, повернул влево на 25--30
градусов. Катер Клименко вступил к нему в строй правого уступа. Желваков,
намереваясь осуществить охват головы конвоя, увеличил ход и вырвался вправо.
А Павлов начал выходить на выгодную позицию для атаки концевого транспорта.
Корабли охранения открыли огонь. Трассы снарядов и пуль натянулись на
пути торпедных катеров плотной цветной паутиной. Чтобы прорваться к танкеру,
Романову и Клименко пришлось сначала атаковать вставший на их пути
сторожевой корабль. Оба почти одновременно выпустили по одной торпеде. Над
ночным морем прогрохотал взрыв. Сторожевой корабль отправился на дно. Не
сбавляя хода, катера устремились в новую атаку. Первым с короткой дистанции
свою вторую торпеду выпустил по танкеру Романов и, отвернув влево, начал
постановку дымовой завесы. Но танкеру как-то удалось увернуться. Тогда атаку
повторил Клименко. Его торпе-
32 Зак 704
да попала в цель. После взрыва танкер запылал огромным костром. С
катера Романова наблюдали, как, успешно завершив атаку, катер Клименко
скрылся в дымовой завесе.
Менее удачно действовал в этом бою старший лейтенант И. М Желваков.
Выйдя, как задумал, в голову конвоя, он оказался под сосредоточенным огнем
четырех кораблей охранения. Стало ясно, что тут прорваться к транспорту на
дистанцию залпа не удастся. Желваков вынужден был прикрыться дымзавесой и
отойти. После этого ему следовало бы запастись терпением и повторить прорыв
к избранной для атаки цели несколько позже. Но командир катера поступил
иначе. Уйдя вперед по генеральному курсу конвоя, он решил атаковать из
засады.
Между тем стало светать. В 2 часа 2 минуты катер, подойдя к мысу
Кибергнес, был обнаружен и обстрелян немецкой батареей. Желваков вынужден
был отойти в открытое море. Тут ему как будто повезло: удалось встретиться с
миноносцем и сторожевым катером, шедшими с севера на помощь атакованному
конвою. Несмотря на артиллерийский и пулеметный обстрел, старший лейтенант
предпринял несколько попыток сблизиться и атаковать миноносец. Но тот, ловко
маневрируя, всякий раз оставлял катер на острых курсовых углах. Понимая, что
в этих условиях его торпеды вряд ли поразят цель, старший лейтенант вынужден
был отказаться от дальнейших атак и отойти. Первый бой для Желвакова и его
подчиненных оказался неудачным.
Встретившись в точке рандеву, Романов, Павлов и Желваков стали
поджидать Клименко. Однако ожидание оказалось напрасным. Когда уже совсем
рассвело, три торпедных катера, опасаясь атак вражеской авиации, вернулись в
базу.
На разборе боя мы похвалили его участников за инициативу и
настойчивость В конечном итоге именно эти качества обеспечили победу. Но не
умолчали и о недостатках, допущенных как командирами катеров, так и
капитаном 3 ранга Коршуновичем Поиск конвоя лучше было бы проводить идя не
кильваторной колонной, а в строю разомкнутого уступа. Это обеспечивало
Кузьмин 33
возможность надежного просмотра большого района, а при обнаружении
конвоя -- немедленный выход в атаку сразу всех катеров.
Снова, как и в бою 7 апреля, выявились недостатки в организации связи.
Скованный запретом на открытые переговоры, Коршунович не сумел навести на
обнаруженный конвой для его окончательного разгрома находившееся в море
звено катеров старшего лейтенанта Колотая.
Стало очевидно, что действующая система радиопереговоров, как между
катерами в море, так и между ними и нашим КП, не выдерживает критики. И штаб
бригады сделал из этого надлежащие выводы. Мы переняли опыт летчиков и
перешли на систему открытых переговоров с момента обнаружения противника,
ибо ТУ С (таблица условных сигналов), а тем более кодирование радиограмм не
позволяли оперативно руководить боем.
Упрекнули мы командиров и за то, что они старались уничтожить цель
одной торпедой, приберегая вторую для новой атаки. В данном случае
бережливость превращается в порок, так как фактически вдвое уменьшает
вероятность поражения цели. Нашим правилом должно быть: при атаке вражеских
кораблей торпед не жалеть!
За обычными делами и заботами этого дня никого не покидала мысль о
судьбе экипажа катера лейтенанта Клименко. Встречаясь с моряками, я ловил на
себе вопрошающие взгляды: нет ли каких новостей? Что можно было им
ответить...
Еще утром попросив командующего ВВС флота специально послать в район
минувшего боя самолет-разведчик, я сам, с трудом сдерживая волнение, ждал
телефонного звонка.
Генерал-лейтенант авиации А. X. Андреев позвонил часа через три.
Разведчик вернулся, -- сообщил он. -- Доложил,
что внимательно осмотрел весь Варангер-фиорд. Про
шел вдоль побережья от Петсамо до Варде.
И ничего?..
Да, от катера твоего никаких следов. Надо пола
гать, погиб. Ничего, брат, не поделаешь. Война!..
34
Что ж, война действительно без жертв не бывает. Это истина старая. И
все же с ней трудно смириться.
Вечером позвонили из штаба флота. Гитлеровцы, оказывается, сообщили по
радио об атаке конвоя нашими торпедными катерами. О своих потерях они,
разумеется, умолчали, но зато похвастались, что в этом бою потоплен
советский торпедный катер.
Теперь уже не оставалось сомнений: экипаж катера лейтенанта Клименко
погиб. Погиб в первом же своем бою!..
Петр Клименко, закончив в 1942 году Каспийское военно-морское училище,
воевал на Волге, под Сталинградом. Потом его перевели на Северный флот.
Служил в ОВР. К нам на бригаду пришел в начале марта -- всего лишь месяц
назад. Держался очень скромно. Не кичился своим боевым прошлым. Напротив,
охотно перенимал все лучшее из опыта старых катерников. И все на бригаде
успели по достоинству оценить трудолюбие лейтенанта, его настойчивость в
учебе. Не случайно П. Клименко в числе первых пришедших к нам офицеров стал
командиром торпедного катера.
Много лет спустя, летом 1964 года, мне довелось познакомиться на одном
из черноморских крейсеров с капитаном 1 ранга Н. Г. Григорьевым. Припомнили
дни минувшей войны. Оказалось, Николай Григорьевич хорошо знал Петра
Клименко. Они вместе жили в Краснодаре. Вместе учились в средней школе No
26. Григорьев рассказал, каким хорошим и верным другом был Петр. Как мечтал
он стать военным моряком.
А тогда, вечером 8 апреля 1944 года, беседуя перед самым выходом в
море, я спросил лейтенанта Клименко, готов ли сам он и его подчиненные к
бою.
-- Так точно, товарищ капитан первого ранга. Можете быть уверены, что
свой долг мы выполним.
Что же, Петр Клименко и его экипаж выполнили свой воинский долг перед
Родиной до конца: в первом же бою они смело и мужественно атаковали и
выпустили торпеды по двум вражеским кораблям. Не их вина, что этот бой стал
для них и последним.
Должно быть, потому, что катер лейтенанта Клименко был первой боевой
потерей бригады, это по-особенному остро переживал весь личный состав.
Катерники
335
рвались в бой, чтобы отомстить гитлеровцам за гибель товарищей.
В числе первых свой вклад в грозный расчет с врагом внесли
капитан-лейтенант В. П. Федоров и экипажи катеров лейтенантов В. М.
Лихоманова и В. И. Шленского.
Василия Панфиловича Федорова, как и многих из нас, перевели на Северный
флот с Дальнего Востока. На Тихоокеанском флоте он был начальником штаба
отдельного дивизиона торпедных катеров. Трудно сказать, как это случилось,
но, служа в течение нескольких лет на одном флоте, мы так с ним там и не
встретились. Познакомились уже в Заполярье. Василия Панфиловича назначили на
должность командира 1-го дивизиона. Спокойный, даже несколько медлительный в
словах и движениях, Федоров чувствовал себя на берегу явно не в своей
тарелке. Ходил мрачный. Брюзжал по поводу, а зачастую и без повода. Но
стоило только Василию Панфиловичу выйти в море, как его словно подменяли. Он
был по-хорошему скрупулезен в поиске врага. От обнаруженного корабля или
конвоя, при самом яростном сопротивлении, не отступался, пока не наносил
торпедного удара.
Так было и в этом бою.
Мы получили сообщение о возможном выходе конвоя из Лиинахамари. В
Мааттивуоно его должны были обстрелять наши береговые батареи. (Так оно и
случилось. Артиллеристы уничтожили тогда транспорт противника.) Нам было
приказано выслать звено торпедных катеров и довершить разгром конвоя в
случае, если тому удастся прорваться в море. Такая задача и была поставлена
перед Федоровым и командирами катеров Лихомановым и Шленским. Взяв на борт
абордажные команды -- вдруг да посчастливится захватить "морского языка"! --
звено вышло в море. Федоров держал свой брейд-вымпел на катере Лихоманова.
Большую часть ночи катера ходили вдоль побережья от залива Петсамовуоно
до Бек-фиорда и обратно. Конвоя не было. Только в 2 часа 17 минут близ
залива Суоловуоно на дистанции 15--20 кабельтовых с головного катера были
обнаружены пять сторожевых катеров противника, ставивших дымзавесу. Это было
верным признаком, что где-то тут пробирается конвой. Федоров, не
36
меняя курса и скорости, продолжал идти на сближение. Через несколько
минут гитлеровцы обнаружили наши катера. В небо взлетела ракета. Тут же к
пяти первым сторожевым катерам подошли еще три. Имея четырехкратное
численное превосходство, немцы попытались окружить наши катера. На какое-то
время это удалось. Завязался ожесточенный бой. Обстреливая друг друга,
катера, случалось, сближались на 40--50 метров. Трудно пришлось нашим
катерникам, однако Лихоманову и Шленскому все же удалось прорвать окружение
и уйти в море.
Два наших катера против восьми немецких! Кроме того, в непосредственном
охранении транспортов шло еще несколько боевых кораблей. Превосходство в
силах на стороне противника было такое, что нашим катерникам, казалось бы,
не оставалось ничего другого, как только возвратиться в базу. Однако ни
капитан-лейтенант Федоров, ни лейтенанты Лихоманов и Шленский даже в этих
условиях не собирались отказываться от атаки. Оторвавшись от преследования,
они предприняли вторую попытку прорваться к конвою, теперь зайдя со стороны
берега. И вновь неудачно. Из дымовой завесы, прикрывавшей транспорты,
навстречу нашим катерам опять вышли немецкие сторожевые катера. Недавно
прервавшийся бой разгорелся с новой силой. О его напряженности и о суматохе,
возникшей среди гитлеровцев, свидетельствует хотя бы такой факт. Старшина
2-й статьи С. Тучин, пулеметчик с катера лейтенанта Шленского, послал меткую
очередь в моторный отсек одного из вражеских сторожевых катеров. Тот,
потеряв ход, беспомощно закачался на волнах. Тут же из дымзавесы выскочили
еще три катера противника. Не разобрав что к чему, они открыли огонь по...
собственному катеру и благополучно потопили его.
Спустя некоторое время капитан-лейтенант Федоров в третий раз повел
звено на прорыв к немецким транспортам. И вновь корабли охранения конвоя
кинулись в контратаку. Однако и новая неудача не обескуражила командира
дивизиона. Трижды не удалось прорваться к конвою -- значит, нужно
попробовать в четвертый, в пятый раз, но все же непременно разрядить свои
торпедные аппараты по заслуживающим того целям. Вот
37
только прорываться к транспортам нужно не так, как прежде.
...В селе Ивановка, Одесской области, вот уже много лет живет И. Я.
Ярошенко. Нынешний степенный сельский учитель, человек самой мирной
профессии, Иван Яковлевич во время войны был лихим катерником. В составе
экипажа Александра Шабалина участвовал в потоплении шести вражеских
кораблей. Потом служил на катере Виктора Лихоманова. На бригаде Ярошенко
пользовался доброй славой не только отличного радиста, настоящего мастера
своего дела, но еще и умелого организатора, деятельного комсомольского
заводилы. Расстались мы с Иваном Яковлевичем в начале 1945 года, когда меня
перевели с Севера на Балтику, а встретиться вновь довелось лишь спустя 20
лет. Припоминая все пережитое за войну, Ярошенко рассказал, в частности, и
некоторые подробности боя 22 апреля 1944 года. Привожу этот рассказ так, как
мне удалось его записать:
"Трижды пытались мы той ночью пробиться к вражескому конвою у
Суоловуоно, да все не удавалось. Каждый раз на пути оказывались немецкие
сторожевые катера. Было их против двух наших торпедных катеров вчетверо
больше, так они, пользуясь этим, смело лезли в контратаки.
Однако не всегда, как говорит пословица, только сила побеждает: где
сноровка, а где и уловка. Так и тогда произошло. Встретившись в третий раз с
немецкими сторожевыми катерами, командир дивизиона капитан-лейтенант
Федоров, не принимая боя, приказал отходить в сторону Рыбачьего. Второй
торпедный катер, с бортовым номером "15", держался у нас по корме на
видимости, метрах в 50--60. Но командир дивизиона несколько раз повторил
Шленскому по радиофону приказание об отходе, словно бы и не слыша, что тот
сразу же ответил, что все понял. Делалось это неспроста. Создавалось
впечатление,что ничего, дескать, у нас тут с атакой не получится, поэтому,
пока еще не поздно, надо уходить подобру-поздорову домой. И немцы на эту
удочку клюнули. Какое-то время они еще гнались за нами. Обстреливали. Потом,
поверив, должно быть, в то, что они отбили у русских охоту к атакам,
возвратились обратно к транспортам.
38
А мы прошли прежним курсом еще мили две-три. Развернулись и, сделав
немалый крюк, вновь пошли к Суоловуоно. Но теперь заходили к конвою уже с
кормы так, чтобы немецкие сторожевые катера остались мористее нас". -- (Тут
воспоминания И. Я. Ярошенко хочется дополнить одной примечательной, на мой
взгляд, подробностью: к моменту этой четвертой по счету попытки прорыва
наших катерников со времени обнаружения вражеского конвоя не минуло еще и
часа!)--"Отсюда нас гитлеровцы, видно, никак не ждали. Во всяком случае, под
прикрытием их же собственной дымовой завесы мы без помех догнали конвой и
тут разошлись: наш катер, зайдя от берега, всадил обе свои торпеды в
груженный по самую ватерлинию транспорт, а лейтенант Шленский отвернул
вправо, чтобы выйти на выгодный курсовой угол для атаки по второму
транспорту, да на пути у него оказался сторожевой корабль. Он-то обе торпеды
с этого катера в борт и получил!..
То ли потому, что артиллеристы со сторожевого корабля, до того как на
дно пойти, успели несколькими трассами показать место, где Шленский
находился, то ли потому, что этот катер был несколько мористее нашего, но
только на него первого немецкие сторожевые катера всей своей стаей и
навалились. Мы, как это всегда было, своих друзей в трудный час одних не
оставили.
Вот горячая схватка-то была!.. У нас даже разведчики из абордажной
команды и те, укрывшись за надстройками, стреляли из автоматов по немецким
катерам. А сходились мы с ними порой так близко, что еще немного -- и ручные
гранаты можно было бы в дело пускать. Я тоже в рубке у себя не высидел и, не
снимая с головы наушников -- у меня к ним как раз на такой случай длинный
шнур был наращен, -- вышел на верхнюю палубу: готовил и подавал коробки с
лентами пулеметчику Федору Иванову. Он в тот раз, помнится, более полутора
десятка этих коробок по врагу расстрелял.
Немцы делали все, чтобы зажать нас в "треугольник". У них это был
излюбленный прием: зайти своими катерами с кормы да с обоих бортов и
прижимать нас огнем к берегу. Выбраться из этого "треугольника" бывало
нелегко. Однако и на этот раз уловке врага был противопоставлен наш
североморский прием: по приказанию Федорова оба катера сразу обрушили огонь
сво-
39
их пушек и пулеметов по немецким катерам с одного борта. Эта сторона
"треугольника" распалась. Воспользовавшись минутным замешательством
противника, мы успели выскочить в образовавшуюся щель и, форсируя скорость,
пошли в сторону Рыбачьего.
Враг потерял в ту памятную апрельскую ночь еще два своих корабля вместе
с их экипажами. Но и у нас были потери. После возвращения в базу похоронили
мы в братской могиле одного из разведчиков да моего дружка-радиста с
"пятнадцатого" Леню Трунова. В госпиталь пришлось отправить штурмана
дивизиона капитан-лейтенанта Виноградова, лейтенанта Шленского, старшину 2-й
статьи Малякшина и мотористов Косулина, Ткаченко, Громова".
От себя могу лишь добавить к рассказу Ивана Яковлевича, что все моряки
обоих катеров получили правительственные награды, а Федорову, Лихоманову и
Шленскому, кроме того, по ходатайству штаба бригады были досрочно присвоены
очередные воинские звания.
Ш
таб флота между тем настойчиво продолжал напоминать нам: нужен "морской
язык"! Спустя шесть дней после боя у Суоловуоно мы получили сообщение
воздушной разведки, что в полдень на траверзе мыса Нордкин замечен вражеский
конвой: семь транспортов в сопровождении более двух десятков кораблей
охранения шли со скоростью около десяти узлов (18,5 километра в час) курсом
на восток. По предварительным расчетам операторов, где-то около полуночи
конвой мог войти в пределы Варангер-фиорда. До наступления темноты за
движением немецких кораблей следили наши самолеты-разведчики. Конвой
несколько раз атаковывали бомбардировщики и торпедоносцы. Но ночью погода
испортилась. Над морем забушевали снежные заряды. Самолеты вынуждены были
оставаться на аэродромах, а для нас ухудшение погоды было даже на руку:
облегчало скрытый подход к конвою. Получив задание на поиск в районе от мыса
Стур-ре-Эккерей и выше к северу, в море вышли три звена торпедных катеров
под общим командованием капитан-лейтенанта В. Лозовского.
Довольно долго мы не получали никаких вестей о ходе поиска. Наконец из
приемника, настроенного на волну Лозовского, послышался знакомый голос
Василия Михайловича: "Вперед, орлы! Круши!"
Мы, было, решили, что торпедные катера атаковали конвой, уже изрядно
потрепанный нашей авиацией. Но оказалось, что вблизи мыса Кибергнес были
обнаружены две десантные баржи, шедшие в сопровождении че-
41
тырех сторожевых катеров, как видно, из Киркенеса в Варде.
Выскочив из очередного снежного заряда, Лозовский заметил эти баржи на
дистанции менее 30 кабельтовых и, не раздумывая (вот когда сказалось умение
мыслить со скоростью своего корабля), передал на катера свое знаменитое:
"Круши!"
Атака -- она продолжалась всего 1 минуту 45 секунд-- была настолько
внезапной и стремительной, что корабли охранения барж и береговая батарея
противника (видимость вне зарядов достигала сотни кабельтовых-- более 18
километров) открыли огонь только тогда, когда пять наших катеров уже
выпустили торпеды. Командир последнего, шестого, торпедного катера
капитан-лейтенант В. Чернявский, выйдя из заряда, увидел уже только одну
десантную баржу. Да и та, осев на корму, медленно погружалась в воду.
Досадуя на отсутствие цели для своих торпед, экипаж Чернявского завязал
артиллерийский бой со сторожевыми катерами и подбил один из них. Тут снова
наполз снежный заряд. Воспользовавшись этим, Лозовский передал по отряду
команду на отход в базу. Обычно очень подробно докладывающий о каждом
походе, Василий Михайлович на этот раз был немногословен. Как потом
выяснилось, его смущали два обстоятельства: во-первых, посланный на поиск
конвоя, он атаковал случайно оказавшиеся на его пути легкие суда и,
во-вторых, на потопление двух десантных барж было потрачено десять торпед.
Овчин-ка-де выделки не стоит. И Лозовский готовился выслушать не очень
приятные слова. Но напрасно. И не потому, что победителей не судят. Бывало,
мы судили и победителей. Причем довольно строго. Но в данном случае для
этого не было оснований. Атаковав десантные баржи, Лозовский поступил
правильно. И десяти потраченных торпед они стоили. Быстроходные десантные
баржи типа "Зибель", широко используемые врагом на всех морских театрах
войны, были, нужно отдать должное, очень удачно спроектированы. Скромные по
водоизмещению, они в то же время располагали вместительными трюмами, были
достаточно мореходны, хотя и имели небольшую осадку. Ко всему этому,
"зибели" несли очень сильное артиллерийское вооружение. В их спардечной
надстройке размещалась целая бата-
42
рея орудий универсального калибра. Два последних качества -- небольшая
осадка и сильное артиллерийское вооружение -- делали быстроходные десантные
баржи (сокращенно БДБ) для торпедных катеров особенно крепким орешком. И в
боях с ними торпед жалеть не следовало. Такое же мнение высказал при разборе
этого боя и адмирал Головко.
Если одобрение командующего флотом вернуло хорошее настроение
Лозовскому, то еще один участник этого боя -- капитан-лейтенант В. В.
Чернявский все еще очень болезненно переживал свое возвращение на базу с
неизрасходованными торпедами.
Виктор Васильевич пришел к нам из армии, куда был направлен сразу после
окончания военно-морского училища. В 70-й отдельной морской бригаде
командовал огневым взводом 76-миллиметровых пушек, затем батареей. Дорос до
заместителя командира отдельного артиллерийского дивизиона. А в 1944 году,
будучи уже капитан-лейтенантом, добился перевода к нам в бригаду на
должность командира торпедного катера. Немалый боевой опыт, жизненная
зрелость (год, проведенный на фронте, стоил в этом отношении нескольких
мирных лет), сравнительно высокое воинское звание -- все это как-то выделяло
Чернявского среди других пришедших к нам офицеров. И вдруг возвращение в
базу с невыпущенными торпедами, когда другие катера разрядились по целям!
А тут еще случилось так, что на следующий день, выйдя в море, он снова
вернулся с неизрасходованными торпедами...
Весь апрель и начало мая в Варангер-фиорде дул 4--5-балльный ветер,
разгоняя высокую волну. Средняя температура держалась в пределах 3--7
градусов ниже нуля. Небо плотно затягивали облака. Нависая низко над морем,
они часто извергали густые снежные вихри, закрывая все вокруг непроглядной
мглой. С мостика нельзя было порой рассмотреть даже форштевня своего
корабля. Но через 15--20 минут, растратив свою буйную силу, снежный заряд
проходил, и горизонт снова прояснялся. Плавать в этих условиях было очень
нелегко. Но мы не жаловались. Такая погода не миловала и
43
гитлеровцев, лишая их возможности поднимать в воздух свою авиацию --
наиболее опасного противника торпедных катеров. Немногое могли рассмотреть в
мутной пелене и немецкие посты наблюдения, расположенные, как правило, на
прибрежных скалах. Снежные заряды становились как бы нашими союзниками в
борьбе с врагом.
Так случилось и на этот раз.
Три наших торпедных катера под общим командованием капитан-лейтенанта
Колотия уже около двух часов пробыли в море, не встретив ни одного корабля
противника. Спускаясь от Стуршера к полуострову Стурре-Эк-керей, Колотий
конвой. Тогда боевые трофеи бригады за эту ночь наверняка не ограничились бы
двумя потопленными транспортами. Но этого сделано не было.
Спустя двое суток, в ночь на 9 апреля, на "свободную охоту" вышли две
группы катеров. Звено под командованием старшего лейтенанта Д. Колотия
получило задание нести дозор у выхода из Бек-фиорда. Вторая группа, в
составе четырех катеров (командиры старшие лейтенанты П. Романов, И.
Желваков, Б. Павлов и лейтенант П. Клименко) под общим командованием
капитана 3 ранга С. Коршуновича, должна была вести поиск в районе от мыса
Скальнес до острова Варде.
С утра в этот день задул юго-западный ветер, усилившийся к вечеру до 5
баллов. Видимость даже днем не превышала 30--40 кабельтовых. Но мы все же не
отменили намеченного выхода.
Ночь у нас на КП проходила в напряженном ожидании. То один, то другой
из офицеров штаба заглядывал к радистам, но те, не отрываясь от приемников,
только пожимали плечами. Ни от Колотия, ни от Коршуновича никаких радиограмм
не было. Уже начинал брезжить рассвет, а катера все не возвращались.
Наконец, когда наше ожидание достигло предела, с поста СНИС сообщили, что в
Пумманский залив вошли два катера. Прибыв на КП, Колотий сообщил, что конвоя
не встретил и возвратился в базу с торпедами. Спустя некоторое время в
Пумманки возвратились еще три катера из группы капитана 3 ранга С. Г.
Коршуновича. Сергей Гри-
31
горьевич доложил, что они обнаружили и атаковали конвой. Потоплены
танкер и сторожевой корабль. Из наших не вернулся на базу катер лейтенанта
Клименко. Успешно атаковав крупнотоннажный танкер, Клименко вошел в дымовую
завесу, и больше его не видели.
-- Глядишь, еще вернется. Чапает где-нибудь на од- ном моторе, --
высказал предположение кто-то из офицеров.
Хорошо, если бы это было так.
Я пригласил участников боя к себе на КП. Коршунович и командиры катеров
рассказали о событиях минувшей ночи.
Пройдя к северу до мыса Скальнес и не обнаружив целей, Коршунович
повернул отряд на обратный курс, держа катера в строю кильватера. Через 30
минут после поворота, в 00 часов 50 минут, на дистанции 20--25 кабельтовых
(напомню: кабельтов--185 метров) был обнаружен конвой в составе танкера и
двух транспортов, шедших в охранении четырех сторожевых кораблей и шести
катеров.
Коршунович, находясь на головном катере старшего лейтенанта Романова,
дал сигнал к атаке. Катера начали развертывание. Романов, стремясь увеличить
курсовой угол на избранный для атаки танкер, повернул влево на 25--30
градусов. Катер Клименко вступил к нему в строй правого уступа. Желваков,
намереваясь осуществить охват головы конвоя, увеличил ход и вырвался вправо.
А Павлов начал выходить на выгодную позицию для атаки концевого транспорта.
Корабли охранения открыли огонь. Трассы снарядов и пуль натянулись на
пути торпедных катеров плотной цветной паутиной. Чтобы прорваться к танкеру,
Романову и Клименко пришлось сначала атаковать вставший на их пути
сторожевой корабль. Оба почти одновременно выпустили по одной торпеде. Над
ночным морем прогрохотал взрыв. Сторожевой корабль отправился на дно. Не
сбавляя хода, катера устремились в новую атаку. Первым с короткой дистанции
свою вторую торпеду выпустил по танкеру Романов и, отвернув влево, начал
постановку дымовой завесы. Но танкеру как-то удалось увернуться. Тогда атаку
повторил Клименко. Его торпе-
32 Зак 704
да попала в цель. После взрыва танкер запылал огромным костром. С
катера Романова наблюдали, как, успешно завершив атаку, катер Клименко
скрылся в дымовой завесе.
Менее удачно действовал в этом бою старший лейтенант И. М Желваков.
Выйдя, как задумал, в голову конвоя, он оказался под сосредоточенным огнем
четырех кораблей охранения. Стало ясно, что тут прорваться к транспорту на
дистанцию залпа не удастся. Желваков вынужден был прикрыться дымзавесой и
отойти. После этого ему следовало бы запастись терпением и повторить прорыв
к избранной для атаки цели несколько позже. Но командир катера поступил
иначе. Уйдя вперед по генеральному курсу конвоя, он решил атаковать из
засады.
Между тем стало светать. В 2 часа 2 минуты катер, подойдя к мысу
Кибергнес, был обнаружен и обстрелян немецкой батареей. Желваков вынужден
был отойти в открытое море. Тут ему как будто повезло: удалось встретиться с
миноносцем и сторожевым катером, шедшими с севера на помощь атакованному
конвою. Несмотря на артиллерийский и пулеметный обстрел, старший лейтенант
предпринял несколько попыток сблизиться и атаковать миноносец. Но тот, ловко
маневрируя, всякий раз оставлял катер на острых курсовых углах. Понимая, что
в этих условиях его торпеды вряд ли поразят цель, старший лейтенант вынужден
был отказаться от дальнейших атак и отойти. Первый бой для Желвакова и его
подчиненных оказался неудачным.
Встретившись в точке рандеву, Романов, Павлов и Желваков стали
поджидать Клименко. Однако ожидание оказалось напрасным. Когда уже совсем
рассвело, три торпедных катера, опасаясь атак вражеской авиации, вернулись в
базу.
На разборе боя мы похвалили его участников за инициативу и
настойчивость В конечном итоге именно эти качества обеспечили победу. Но не
умолчали и о недостатках, допущенных как командирами катеров, так и
капитаном 3 ранга Коршуновичем Поиск конвоя лучше было бы проводить идя не
кильваторной колонной, а в строю разомкнутого уступа. Это обеспечивало
Кузьмин 33
возможность надежного просмотра большого района, а при обнаружении
конвоя -- немедленный выход в атаку сразу всех катеров.
Снова, как и в бою 7 апреля, выявились недостатки в организации связи.
Скованный запретом на открытые переговоры, Коршунович не сумел навести на
обнаруженный конвой для его окончательного разгрома находившееся в море
звено катеров старшего лейтенанта Колотая.
Стало очевидно, что действующая система радиопереговоров, как между
катерами в море, так и между ними и нашим КП, не выдерживает критики. И штаб
бригады сделал из этого надлежащие выводы. Мы переняли опыт летчиков и
перешли на систему открытых переговоров с момента обнаружения противника,
ибо ТУ С (таблица условных сигналов), а тем более кодирование радиограмм не
позволяли оперативно руководить боем.
Упрекнули мы командиров и за то, что они старались уничтожить цель
одной торпедой, приберегая вторую для новой атаки. В данном случае
бережливость превращается в порок, так как фактически вдвое уменьшает
вероятность поражения цели. Нашим правилом должно быть: при атаке вражеских
кораблей торпед не жалеть!
За обычными делами и заботами этого дня никого не покидала мысль о
судьбе экипажа катера лейтенанта Клименко. Встречаясь с моряками, я ловил на
себе вопрошающие взгляды: нет ли каких новостей? Что можно было им
ответить...
Еще утром попросив командующего ВВС флота специально послать в район
минувшего боя самолет-разведчик, я сам, с трудом сдерживая волнение, ждал
телефонного звонка.
Генерал-лейтенант авиации А. X. Андреев позвонил часа через три.
Разведчик вернулся, -- сообщил он. -- Доложил,
что внимательно осмотрел весь Варангер-фиорд. Про
шел вдоль побережья от Петсамо до Варде.
И ничего?..
Да, от катера твоего никаких следов. Надо пола
гать, погиб. Ничего, брат, не поделаешь. Война!..
34
Что ж, война действительно без жертв не бывает. Это истина старая. И
все же с ней трудно смириться.
Вечером позвонили из штаба флота. Гитлеровцы, оказывается, сообщили по
радио об атаке конвоя нашими торпедными катерами. О своих потерях они,
разумеется, умолчали, но зато похвастались, что в этом бою потоплен
советский торпедный катер.
Теперь уже не оставалось сомнений: экипаж катера лейтенанта Клименко
погиб. Погиб в первом же своем бою!..
Петр Клименко, закончив в 1942 году Каспийское военно-морское училище,
воевал на Волге, под Сталинградом. Потом его перевели на Северный флот.
Служил в ОВР. К нам на бригаду пришел в начале марта -- всего лишь месяц
назад. Держался очень скромно. Не кичился своим боевым прошлым. Напротив,
охотно перенимал все лучшее из опыта старых катерников. И все на бригаде
успели по достоинству оценить трудолюбие лейтенанта, его настойчивость в
учебе. Не случайно П. Клименко в числе первых пришедших к нам офицеров стал
командиром торпедного катера.
Много лет спустя, летом 1964 года, мне довелось познакомиться на одном
из черноморских крейсеров с капитаном 1 ранга Н. Г. Григорьевым. Припомнили
дни минувшей войны. Оказалось, Николай Григорьевич хорошо знал Петра
Клименко. Они вместе жили в Краснодаре. Вместе учились в средней школе No
26. Григорьев рассказал, каким хорошим и верным другом был Петр. Как мечтал
он стать военным моряком.
А тогда, вечером 8 апреля 1944 года, беседуя перед самым выходом в
море, я спросил лейтенанта Клименко, готов ли сам он и его подчиненные к
бою.
-- Так точно, товарищ капитан первого ранга. Можете быть уверены, что
свой долг мы выполним.
Что же, Петр Клименко и его экипаж выполнили свой воинский долг перед
Родиной до конца: в первом же бою они смело и мужественно атаковали и
выпустили торпеды по двум вражеским кораблям. Не их вина, что этот бой стал
для них и последним.
Должно быть, потому, что катер лейтенанта Клименко был первой боевой
потерей бригады, это по-особенному остро переживал весь личный состав.
Катерники
335
рвались в бой, чтобы отомстить гитлеровцам за гибель товарищей.
В числе первых свой вклад в грозный расчет с врагом внесли
капитан-лейтенант В. П. Федоров и экипажи катеров лейтенантов В. М.
Лихоманова и В. И. Шленского.
Василия Панфиловича Федорова, как и многих из нас, перевели на Северный
флот с Дальнего Востока. На Тихоокеанском флоте он был начальником штаба
отдельного дивизиона торпедных катеров. Трудно сказать, как это случилось,
но, служа в течение нескольких лет на одном флоте, мы так с ним там и не
встретились. Познакомились уже в Заполярье. Василия Панфиловича назначили на
должность командира 1-го дивизиона. Спокойный, даже несколько медлительный в
словах и движениях, Федоров чувствовал себя на берегу явно не в своей
тарелке. Ходил мрачный. Брюзжал по поводу, а зачастую и без повода. Но
стоило только Василию Панфиловичу выйти в море, как его словно подменяли. Он
был по-хорошему скрупулезен в поиске врага. От обнаруженного корабля или
конвоя, при самом яростном сопротивлении, не отступался, пока не наносил
торпедного удара.
Так было и в этом бою.
Мы получили сообщение о возможном выходе конвоя из Лиинахамари. В
Мааттивуоно его должны были обстрелять наши береговые батареи. (Так оно и
случилось. Артиллеристы уничтожили тогда транспорт противника.) Нам было
приказано выслать звено торпедных катеров и довершить разгром конвоя в
случае, если тому удастся прорваться в море. Такая задача и была поставлена
перед Федоровым и командирами катеров Лихомановым и Шленским. Взяв на борт
абордажные команды -- вдруг да посчастливится захватить "морского языка"! --
звено вышло в море. Федоров держал свой брейд-вымпел на катере Лихоманова.
Большую часть ночи катера ходили вдоль побережья от залива Петсамовуоно
до Бек-фиорда и обратно. Конвоя не было. Только в 2 часа 17 минут близ
залива Суоловуоно на дистанции 15--20 кабельтовых с головного катера были
обнаружены пять сторожевых катеров противника, ставивших дымзавесу. Это было
верным признаком, что где-то тут пробирается конвой. Федоров, не
36
меняя курса и скорости, продолжал идти на сближение. Через несколько
минут гитлеровцы обнаружили наши катера. В небо взлетела ракета. Тут же к
пяти первым сторожевым катерам подошли еще три. Имея четырехкратное
численное превосходство, немцы попытались окружить наши катера. На какое-то
время это удалось. Завязался ожесточенный бой. Обстреливая друг друга,
катера, случалось, сближались на 40--50 метров. Трудно пришлось нашим
катерникам, однако Лихоманову и Шленскому все же удалось прорвать окружение
и уйти в море.
Два наших катера против восьми немецких! Кроме того, в непосредственном
охранении транспортов шло еще несколько боевых кораблей. Превосходство в
силах на стороне противника было такое, что нашим катерникам, казалось бы,
не оставалось ничего другого, как только возвратиться в базу. Однако ни
капитан-лейтенант Федоров, ни лейтенанты Лихоманов и Шленский даже в этих
условиях не собирались отказываться от атаки. Оторвавшись от преследования,
они предприняли вторую попытку прорваться к конвою, теперь зайдя со стороны
берега. И вновь неудачно. Из дымовой завесы, прикрывавшей транспорты,
навстречу нашим катерам опять вышли немецкие сторожевые катера. Недавно
прервавшийся бой разгорелся с новой силой. О его напряженности и о суматохе,
возникшей среди гитлеровцев, свидетельствует хотя бы такой факт. Старшина
2-й статьи С. Тучин, пулеметчик с катера лейтенанта Шленского, послал меткую
очередь в моторный отсек одного из вражеских сторожевых катеров. Тот,
потеряв ход, беспомощно закачался на волнах. Тут же из дымзавесы выскочили
еще три катера противника. Не разобрав что к чему, они открыли огонь по...
собственному катеру и благополучно потопили его.
Спустя некоторое время капитан-лейтенант Федоров в третий раз повел
звено на прорыв к немецким транспортам. И вновь корабли охранения конвоя
кинулись в контратаку. Однако и новая неудача не обескуражила командира
дивизиона. Трижды не удалось прорваться к конвою -- значит, нужно
попробовать в четвертый, в пятый раз, но все же непременно разрядить свои
торпедные аппараты по заслуживающим того целям. Вот
37
только прорываться к транспортам нужно не так, как прежде.
...В селе Ивановка, Одесской области, вот уже много лет живет И. Я.
Ярошенко. Нынешний степенный сельский учитель, человек самой мирной
профессии, Иван Яковлевич во время войны был лихим катерником. В составе
экипажа Александра Шабалина участвовал в потоплении шести вражеских
кораблей. Потом служил на катере Виктора Лихоманова. На бригаде Ярошенко
пользовался доброй славой не только отличного радиста, настоящего мастера
своего дела, но еще и умелого организатора, деятельного комсомольского
заводилы. Расстались мы с Иваном Яковлевичем в начале 1945 года, когда меня
перевели с Севера на Балтику, а встретиться вновь довелось лишь спустя 20
лет. Припоминая все пережитое за войну, Ярошенко рассказал, в частности, и
некоторые подробности боя 22 апреля 1944 года. Привожу этот рассказ так, как
мне удалось его записать:
"Трижды пытались мы той ночью пробиться к вражескому конвою у
Суоловуоно, да все не удавалось. Каждый раз на пути оказывались немецкие
сторожевые катера. Было их против двух наших торпедных катеров вчетверо
больше, так они, пользуясь этим, смело лезли в контратаки.
Однако не всегда, как говорит пословица, только сила побеждает: где
сноровка, а где и уловка. Так и тогда произошло. Встретившись в третий раз с
немецкими сторожевыми катерами, командир дивизиона капитан-лейтенант
Федоров, не принимая боя, приказал отходить в сторону Рыбачьего. Второй
торпедный катер, с бортовым номером "15", держался у нас по корме на
видимости, метрах в 50--60. Но командир дивизиона несколько раз повторил
Шленскому по радиофону приказание об отходе, словно бы и не слыша, что тот
сразу же ответил, что все понял. Делалось это неспроста. Создавалось
впечатление,что ничего, дескать, у нас тут с атакой не получится, поэтому,
пока еще не поздно, надо уходить подобру-поздорову домой. И немцы на эту
удочку клюнули. Какое-то время они еще гнались за нами. Обстреливали. Потом,
поверив, должно быть, в то, что они отбили у русских охоту к атакам,
возвратились обратно к транспортам.
38
А мы прошли прежним курсом еще мили две-три. Развернулись и, сделав
немалый крюк, вновь пошли к Суоловуоно. Но теперь заходили к конвою уже с
кормы так, чтобы немецкие сторожевые катера остались мористее нас". -- (Тут
воспоминания И. Я. Ярошенко хочется дополнить одной примечательной, на мой
взгляд, подробностью: к моменту этой четвертой по счету попытки прорыва
наших катерников со времени обнаружения вражеского конвоя не минуло еще и
часа!)--"Отсюда нас гитлеровцы, видно, никак не ждали. Во всяком случае, под
прикрытием их же собственной дымовой завесы мы без помех догнали конвой и
тут разошлись: наш катер, зайдя от берега, всадил обе свои торпеды в
груженный по самую ватерлинию транспорт, а лейтенант Шленский отвернул
вправо, чтобы выйти на выгодный курсовой угол для атаки по второму
транспорту, да на пути у него оказался сторожевой корабль. Он-то обе торпеды
с этого катера в борт и получил!..
То ли потому, что артиллеристы со сторожевого корабля, до того как на
дно пойти, успели несколькими трассами показать место, где Шленский
находился, то ли потому, что этот катер был несколько мористее нашего, но
только на него первого немецкие сторожевые катера всей своей стаей и
навалились. Мы, как это всегда было, своих друзей в трудный час одних не
оставили.
Вот горячая схватка-то была!.. У нас даже разведчики из абордажной
команды и те, укрывшись за надстройками, стреляли из автоматов по немецким
катерам. А сходились мы с ними порой так близко, что еще немного -- и ручные
гранаты можно было бы в дело пускать. Я тоже в рубке у себя не высидел и, не
снимая с головы наушников -- у меня к ним как раз на такой случай длинный
шнур был наращен, -- вышел на верхнюю палубу: готовил и подавал коробки с
лентами пулеметчику Федору Иванову. Он в тот раз, помнится, более полутора
десятка этих коробок по врагу расстрелял.
Немцы делали все, чтобы зажать нас в "треугольник". У них это был
излюбленный прием: зайти своими катерами с кормы да с обоих бортов и
прижимать нас огнем к берегу. Выбраться из этого "треугольника" бывало
нелегко. Однако и на этот раз уловке врага был противопоставлен наш
североморский прием: по приказанию Федорова оба катера сразу обрушили огонь
сво-
39
их пушек и пулеметов по немецким катерам с одного борта. Эта сторона
"треугольника" распалась. Воспользовавшись минутным замешательством
противника, мы успели выскочить в образовавшуюся щель и, форсируя скорость,
пошли в сторону Рыбачьего.
Враг потерял в ту памятную апрельскую ночь еще два своих корабля вместе
с их экипажами. Но и у нас были потери. После возвращения в базу похоронили
мы в братской могиле одного из разведчиков да моего дружка-радиста с
"пятнадцатого" Леню Трунова. В госпиталь пришлось отправить штурмана
дивизиона капитан-лейтенанта Виноградова, лейтенанта Шленского, старшину 2-й
статьи Малякшина и мотористов Косулина, Ткаченко, Громова".
От себя могу лишь добавить к рассказу Ивана Яковлевича, что все моряки
обоих катеров получили правительственные награды, а Федорову, Лихоманову и
Шленскому, кроме того, по ходатайству штаба бригады были досрочно присвоены
очередные воинские звания.
Ш
таб флота между тем настойчиво продолжал напоминать нам: нужен "морской
язык"! Спустя шесть дней после боя у Суоловуоно мы получили сообщение
воздушной разведки, что в полдень на траверзе мыса Нордкин замечен вражеский
конвой: семь транспортов в сопровождении более двух десятков кораблей
охранения шли со скоростью около десяти узлов (18,5 километра в час) курсом
на восток. По предварительным расчетам операторов, где-то около полуночи
конвой мог войти в пределы Варангер-фиорда. До наступления темноты за
движением немецких кораблей следили наши самолеты-разведчики. Конвой
несколько раз атаковывали бомбардировщики и торпедоносцы. Но ночью погода
испортилась. Над морем забушевали снежные заряды. Самолеты вынуждены были
оставаться на аэродромах, а для нас ухудшение погоды было даже на руку:
облегчало скрытый подход к конвою. Получив задание на поиск в районе от мыса
Стур-ре-Эккерей и выше к северу, в море вышли три звена торпедных катеров
под общим командованием капитан-лейтенанта В. Лозовского.
Довольно долго мы не получали никаких вестей о ходе поиска. Наконец из
приемника, настроенного на волну Лозовского, послышался знакомый голос
Василия Михайловича: "Вперед, орлы! Круши!"
Мы, было, решили, что торпедные катера атаковали конвой, уже изрядно
потрепанный нашей авиацией. Но оказалось, что вблизи мыса Кибергнес были
обнаружены две десантные баржи, шедшие в сопровождении че-
41
тырех сторожевых катеров, как видно, из Киркенеса в Варде.
Выскочив из очередного снежного заряда, Лозовский заметил эти баржи на
дистанции менее 30 кабельтовых и, не раздумывая (вот когда сказалось умение
мыслить со скоростью своего корабля), передал на катера свое знаменитое:
"Круши!"
Атака -- она продолжалась всего 1 минуту 45 секунд-- была настолько
внезапной и стремительной, что корабли охранения барж и береговая батарея
противника (видимость вне зарядов достигала сотни кабельтовых-- более 18
километров) открыли огонь только тогда, когда пять наших катеров уже
выпустили торпеды. Командир последнего, шестого, торпедного катера
капитан-лейтенант В. Чернявский, выйдя из заряда, увидел уже только одну
десантную баржу. Да и та, осев на корму, медленно погружалась в воду.
Досадуя на отсутствие цели для своих торпед, экипаж Чернявского завязал
артиллерийский бой со сторожевыми катерами и подбил один из них. Тут снова
наполз снежный заряд. Воспользовавшись этим, Лозовский передал по отряду
команду на отход в базу. Обычно очень подробно докладывающий о каждом
походе, Василий Михайлович на этот раз был немногословен. Как потом
выяснилось, его смущали два обстоятельства: во-первых, посланный на поиск
конвоя, он атаковал случайно оказавшиеся на его пути легкие суда и,
во-вторых, на потопление двух десантных барж было потрачено десять торпед.
Овчин-ка-де выделки не стоит. И Лозовский готовился выслушать не очень
приятные слова. Но напрасно. И не потому, что победителей не судят. Бывало,
мы судили и победителей. Причем довольно строго. Но в данном случае для
этого не было оснований. Атаковав десантные баржи, Лозовский поступил
правильно. И десяти потраченных торпед они стоили. Быстроходные десантные
баржи типа "Зибель", широко используемые врагом на всех морских театрах
войны, были, нужно отдать должное, очень удачно спроектированы. Скромные по
водоизмещению, они в то же время располагали вместительными трюмами, были
достаточно мореходны, хотя и имели небольшую осадку. Ко всему этому,
"зибели" несли очень сильное артиллерийское вооружение. В их спардечной
надстройке размещалась целая бата-
42
рея орудий универсального калибра. Два последних качества -- небольшая
осадка и сильное артиллерийское вооружение -- делали быстроходные десантные
баржи (сокращенно БДБ) для торпедных катеров особенно крепким орешком. И в
боях с ними торпед жалеть не следовало. Такое же мнение высказал при разборе
этого боя и адмирал Головко.
Если одобрение командующего флотом вернуло хорошее настроение
Лозовскому, то еще один участник этого боя -- капитан-лейтенант В. В.
Чернявский все еще очень болезненно переживал свое возвращение на базу с
неизрасходованными торпедами.
Виктор Васильевич пришел к нам из армии, куда был направлен сразу после
окончания военно-морского училища. В 70-й отдельной морской бригаде
командовал огневым взводом 76-миллиметровых пушек, затем батареей. Дорос до
заместителя командира отдельного артиллерийского дивизиона. А в 1944 году,
будучи уже капитан-лейтенантом, добился перевода к нам в бригаду на
должность командира торпедного катера. Немалый боевой опыт, жизненная
зрелость (год, проведенный на фронте, стоил в этом отношении нескольких
мирных лет), сравнительно высокое воинское звание -- все это как-то выделяло
Чернявского среди других пришедших к нам офицеров. И вдруг возвращение в
базу с невыпущенными торпедами, когда другие катера разрядились по целям!
А тут еще случилось так, что на следующий день, выйдя в море, он снова
вернулся с неизрасходованными торпедами...
Весь апрель и начало мая в Варангер-фиорде дул 4--5-балльный ветер,
разгоняя высокую волну. Средняя температура держалась в пределах 3--7
градусов ниже нуля. Небо плотно затягивали облака. Нависая низко над морем,
они часто извергали густые снежные вихри, закрывая все вокруг непроглядной
мглой. С мостика нельзя было порой рассмотреть даже форштевня своего
корабля. Но через 15--20 минут, растратив свою буйную силу, снежный заряд
проходил, и горизонт снова прояснялся. Плавать в этих условиях было очень
нелегко. Но мы не жаловались. Такая погода не миловала и
43
гитлеровцев, лишая их возможности поднимать в воздух свою авиацию --
наиболее опасного противника торпедных катеров. Немногое могли рассмотреть в
мутной пелене и немецкие посты наблюдения, расположенные, как правило, на
прибрежных скалах. Снежные заряды становились как бы нашими союзниками в
борьбе с врагом.
Так случилось и на этот раз.
Три наших торпедных катера под общим командованием капитан-лейтенанта
Колотия уже около двух часов пробыли в море, не встретив ни одного корабля
противника. Спускаясь от Стуршера к полуострову Стурре-Эк-керей, Колотий