Страница:
Д. Горбунков.
Когда от попадания вражеских снарядов на катере старшего лейтенанта
Кисова в том бою уже заглох правый мотор и был перебит коллектор левого,
осколком пробило еще дюрит водяного радиатора последнего, третьего мотора.
Оттуда, подобно гейзеру, вырвалась горячая вода. Понимая, что каждая секунда
промедления грозит остановкой мотора, Саша Ковалев грудью зажал пробоину.
Семидесятиградусная вода обожгла тело мальчугана. Боль становилась все
нестерпимее. Но, стиснув зубы, Саша все теснее прижимался к пробоине. И не
отошел от дюрита до тех пор, пока повреждение не было устранено. Мотор не
остановился. Катер не потерял ход, и в этом было спасение и находившихся на
нем двух экипажей моряков.
К письму И. Д. Горбункова, напомнившего об этом славном подвиге юнги
Ковалева, следует только добавить, что первым, несмотря на ранение, на
помощь Саше пришел сам Илья Дмитриевич.
В некоторых газетных и журнальных статьях утверждается, что Саша
Ковалев погиб в том бою. Это неверно. В тот день Саша вернулся с моря живым.
В числе других членов экипажа был удостоен правительственной награды.
Спустя несколько дней катер старшего лейтенанта Кисова в сопровождении
других катеров вышел из Пумманок в главную базу, на ремонт. Саша Ковалев нес
вахту в моторном отсеке. Все дальше и дальше оставался за кормой полуостров
Рыбачий -- "родимая наша земля", как поется в любимой песне североморцев. И
вдруг на катере Анатолия Кисова раздался взрыв. Всех членов экипажа,
находившихся на верхней палубе, удалось спасти. А мотористы, и в их числе
ме-
57
ханик отряда мичман Капралов и Саша Ковалев, погибли на боевом посту.
Какое-то время причина взрыва и гибели этого катера оставалась для нас
загадкой. Потом было установлено, что в бою с катерами Кисова и Желвакова
самолеты противника применили снаряды с фосфорными головками. Один из таких
снарядов врезался и застрял в резинитовой обшивке бензинового бака катера. В
Пумманках этот снаряд обнаружить не удалось. А на переходе в главную базу,
когда часть горючего была израсходована, фосфорная головка снаряда оголилась
и произошло ее самовоспламенение. Учтя горький опыт, в дальнейшем мы все
катера, возвращавшиеся из боя и подвергшиеся обстрелу самолетов, ставили к
специальному причалу. Команду снимали, а катера подвергали тщательному
осмотру. И гитлеровцы уже напрасно тратились на фосфор для снарядных
головок. Эта коварная уловка, во всяком случае у нас на катерах, более не
приносила врагу желаемого результата.
В губе, где во время войны размещалась наша основная база, стоит меж
суровых гранитных скал скромный, но дорогой всем нам, североморским
катерникам, обелиск над братской могилой матросов, старшин и офицеров. Среди
многих фамилий, выбитых на прикрепленной к обелиску доске, есть фамилия и
юнги Саши Ковалева -- простого русского паренька, сына нашей бригады.
Со времени окончания войны минуло более двух десятков лет. Но никогда
не будут забыты имена и славные боевые дела тех, кто пожертвовал во имя
нашей победы самым дорогим -- своею жизнью! Не забыт и Саша Ковалев. В
январе 1965 года я получил письмо из Киева. Пионеры киевской школы-интерната
No 1 сообщили, что они борются за звание дружины имени Саши Ковалева. "Мы
обещаем, -- пишут пионеры,-- быть такими же, как Саша, бесстрашными и
мужественными защитниками нашей любимой Родины!.."
Непобедим народ, подрастающее поколение которого взяло себе в пример
таких героев, как Саша Ковалев!
Ели верить календарю, то наступила весна. На юге она наверняка уже
возвестила о себе ласковым солнцем, молодой листвой на деревьях. А у нас
тут, в Заполярье, о приходе весны можно было догадаться разве лишь по
заметно увеличившемуся светлому времени суток. Все остальное оставалось
по-прежнему. И по-прежнему синоптики "радовали" нас юго-западными ветрами
силой 5--6 баллов, плотными снежными зарядами и температурой ниже нуля.
А нам так нужна была хорошая погода!.. Готовилась высадка группы
разведчиков, вошедшая в историю нашей бригады под названием "В пасхальную
ночь". Отступая несколько от хронологии событий, о ней хочется вспомнить,
как об одном из свидетельств крепкой боевой дружбы катерников с отважными
разведчиками из разведотряда штаба Северного флота.
Зародилась эта дружба с первых дней Великой Отечественной войны, а
точнее -- с первых боевых походов разведчиков по тылам врага. Ведь каждый из
этих походов начинался, как правило, с высадки в каком-то из пунктов
занятого гитлеровцами побережья. Наши катерники последними провожали
разведчиков в трудный и опасный путь и первыми встречали их после выполнения
боевой задачи, принимая, зачастую под ог-нем противника, на борт своих
кораблей.
С организацией бригады эта дружба окрепла еще больше. В первые годы
войны разведчики добывали "языков", громили опорные пункты врага в основном
на побережье Мотовского залива и делали это так успешно, что один из
зарубежных военных обозревателей,
59
которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к нам, писал: "В
Мотовском заливе немец не знал покоя. Он постоянно ждал десанта".
С зимы 1943/44 года район боевых действий развед-отряда штаба флота
значительно расширился. Наши разведчики стали все чаще и чаще наведываться в
глубокие тылы противника. Высаживались в Бос-фиор-де, на мыс Скальнес,
Лангбунес, в Пеуравуоно и в других местах. Морское обеспечение этих дерзких
вылазок возлагалось преимущественно на торпедные катера.
1 апреля катера 1-го дивизиона выходили в море для высадки группы
разведчиков, во главе с лейтенантом Кокориным, в Пеуравуоно.
В ночь на 3 апреля отряд катеров этого же дивизиона выходил на
"свободную охоту", а одновременно, в случае получения по радио условного
сигнала от группы Кокорина, должен был оказать разведчикам необходимую
помощь.
Следующей ночью торпедные катера вышли из Пумманок, чтобы снять
разведчиков. От лейтенанта Кокорина было получено радио, что его группа
обнаружена и ее преследуют. При подходе к берегу по катерам, которые вел
капитан 3 ранга В. П. Федоров, открыла огонь вражеская батарея. Места эти у
немецких артиллеристов были заранее пристреляны. Снаряды ложились в
непосредственной близости от торпедных катеров. И все же разведчики были
сняты и благополучно доставлены домой.
А в ночь на 5 апреля намечалось проведение вылазки под девизом "В
пасхальную ночь".
Для обеспечения лучших взаимных связей разведотдел вначале
прикомандировал к нашему штабу группу своих офицеров, во главе с капитаном 3
ранга Пась-ко -- красивым блондином лет тридцати, всегда подтянутым,
собранным и, должно быть в силу своей военной профессии, не очень-то
разговорчивым. А вскоре и весь разведотряд, которым командовал в ту пору
старший лейтенант В. И. Леонов, перебрался к нам в Пум-манки, разбив тут
свой палаточный городок. На политотдел бригады было возложено руководство
партийно-политической работой в отряде. Наша береговая база взяла на себя
большую долю хозяйственных забот о разведчиках. Хлопот у нас, таким образом,
прибавилось.
6в
Но жили мы с леоновцами дружно, добрыми соседями. Наши матросы,
старшины и офицеры с понятным интересом наблюдали за повседневными
тренировками разведчиков. Восхищались ловкостью, когда они, не уступая
заправским альпинистам, взбирались на вершины отвесных гранитных скал. Были
страстными "болельщиками" жарких схваток их боксеров и самбистов. На
дружеских встречах, частенько организуемых политот" делом, с увлечением
слушали рассказы леоновцев о походах по тылам врага. Разведчики в свою
очередь с неменьшим интересом следили за боевыми делами наших катерников. И
не удивительно, что скоро в ряды бойцов разведотряда влилась группа моряков
нашей бригады, а в состав экипажей торпедных катеров были зачислены бывшие
разведчики.
Мы, к примеру, с радостью приняли в свою семью бывшего командира отряда
разведчиков капитан-лейтенанта Николая Фролова (он был к тому времени уже
шесть раз ранен). Умение быстро ориентироваться в самой сложной обстановке,
смелость, решительность и другие важные качества, приобретенные Фроловым в
разведотряде, помогли ему за сравнительно короткий срок стать отличным
командиром торпедного катера. Коммунисты дивизиона избрали его своим
парторгом. Дублером командира катера стал бывший разведчик младший лейтенант
Лев Бамштейн--черноглазый, стройный, порывистый юноша. Вначале мы, по правде
говоря, сомневались, сумеет ли он справиться со своими новыми обязанностями.
Дело в том, что Бамштейн не заканчивал военно-морского училища. Офицером его
сделала война. Мобилизованный в июне 1941 года, он, никогда прежде не
видавший моря, попал на Северный флот и стал разведчиком. Здесь ему
присвоили воинское звание младшего лейтенанта. Бамштейн был несколько раз
ранен. Наконец врачи категорически запретили ему вернуться в разведотряд. И
он попросился к нам на бригаду.
-- Моряк я пока еще, можно сказать, никакой, -- откровенно признался
младший лейтенант. -- Но стать моряком очень хочется. Ребята у вас хорошие.
Помогут. А я даю слово учиться по-настоящему.
Леонов и Фролов дружно поддержали товарища. "Разведчик! Этот не
подведет!.."
61
С такой рекомендацией нельзя было не посчитаться. Просьба младшего
лейтенанта была удовлетворена, и мы потом в этом не раскаивались. Учился
Бамштейн, перенимая все лучшее от наших передовых офицеров, действительно с
настойчивостью, которой можно было только позавидовать. И, проплавав всего
около двух месяцев дублером, младший лейтенант стал полноценным командиром
корабля, хотя, как я уже говорил, военно-морского училища и не кончал.
Участвуя потом во многих боях, он зарекомендовал себя с самой лучшей
стороны.
Район, где намечалось осуществить очередную высадку, определялся
разведотделом штаба флота. Нас в этом случае интересовали лишь чисто морские
вопросы: нет ли там мелей и подводных камней на подходах к берегу; какое
дополнительное обеспечение необходимо для того, чтобы успешно высадить, а
потом, после выполнения разведчиками своей задачи, принять их обратно к себе
на борт; какие именно катера следует выделить на высадку. Во всех этих
вопросах первое слово было уже за бригадой, и в частности за командиром 1-го
дивизиона В. П. Федоровым, который у нас как раз чаще других
взаимодействовал с разведчиками.
В ночь на 5 апреля, в пасхальную ночь, разведчики решили наведаться в
Кообхольм-фиорд. Два наших торпедных катера -- лейтенанта Шленского и
старшего лейтенанта Сиренько -- должны были высадить их на небольшой пирс в
глубине бухты. Захватив в ближайшем поселке "языка", разведчики рассчитывали
той же ночью возвратиться обратно в Пумманки.
-- Фашисты наверняка не откажут себе в удовольствии отметить пасхальный
праздник изрядной выпивкой. А мы этим и воспользуемся, -- объяснил В. Н.
Леонов, почему высадка намечена именно на эту ночь.
Что ж,расчет правильный.
От Пумманок до Кообхольм-фиорда не так далеко, примерно 25 миль
(напомню читателю, что миля -- 1,85 километра). Поэтому мы считали, что вся
предстоящая вылазка, учитывая время, необходимое катерам на переход морем и
стоянку в самом фиорде в ожидании возвращения разведчиков, должна была за-
62
нять не более 3--4 часов. Значит, нам нужно было позаботиться, чтобы в
это время ни один из кораблей противника не только не входил в
Кообхольм-фиорд, но не проходил и мимо него. А такое могло случиться. По
на-* шим данным, подтвержденным авиаразведкой, в порту Лиинахамари в это
время находились три немецких транспорта, а в Бек-фиорде, точнее в
Киркенесе, -- шесть. Каждый из них, в сопровождении кораблей охранения, мог
именно в эту ночь выйти в море, держа курс либо из Лиинахамари на
северо-запад, либо из Бек-фиорда в Петсамо. Чтобы появление их вблизи
Кообхольм-фиорда не застало нас врасплох и не помешало успешной вылаз-ке
разведчиков, по предложению В. П. Федорова -- он от-вечал за обеспечение
высадки -- было решено выделить два звена торпедных катеров для несения
дальнего блокадного дозора: одно займет позицию к северу от полуострова
Нурменсетти и будет сторожить выход из Лиинахамари, а второе с такой же
целью направлялось к Бек-фиорду. Перед командирами этих звеньев, не вдаваясь
в особые подробности, ставилась одна и та же задача: при обнаружении
кораблей противника атаковать их и не пропустить в район Кообхольм-фиорда.
Ну, а на случай, если какому-то из немецких кораблей все же удастся
прорваться сквозь эти наши дальние блокадные дозоры, так к самому
Кообхольм-фиорду мы высылали еще торпедный катер старшего лейтенанта Ф.
Родионова. Проводив до входа в фиорд катера с разведчиками, он должен был
лечь в дрейф. При появлении вражеского корабля -- атаковать его и уничтожить
или увлечь за собой подальше в море.
В разведотделе с нашими предложениями согласились. А когда обсуждались
все детали уже самой высадки разведчиков, то Леонов и Пасько в один голос
настаивали, чтобы она была поручена непременно Саше Шабалину.
Есть люди, у которых подвиг -- это порыв, когда в какое-то одно
мгновение, подобно ослепительной вспышке молнии, проявляется все
благородство их души, и они становятся способными на поступки, по праву
вызывающие восхищение окружающих. Таких людей нель" зя не уважать. Однако
еще большего уважения достой"
63
ны люди, для которых подвиг -- это совершенно естественное проявление
постоянно высокого патриотического накала их сердец. Именно к такой
категории людей и относится прославленный североморский катерник А. О.
Шабалин. Характеризуя Шабалина, хочется повторить старую истину, что героями
не рождаются, а становятся. Они воспитываются той средой, обществом, в
котором растет и мужает человек.
Александр Осипович не был кадровым военным. Во-енно-морское училище он
закончил уже после окончания Великой Отечественной войны. Биография его --
самая рядовая. Родился в 1914 году в небольшой северной деревушке с
поэтическим названием Юдмозеро. Отец работал сплавщиком леса на бурной
Онеге. Поэтому ловкость, сила, смелость были в семье в почете. Быть бы,
наверное, и Александру Осиповичу лихим сплавщиком. Да разбередил сердце и
воображение мальчугана свои-ми рассказами дядя -- потомственный помор, всю
жизнь бороздивший на зверобойных суденышках северные моря. И, изменив
семейной традиции, Шабалин после окончания семилетки подался в Мурманск.
Сначала юнгой, а затем матросом плавал на рыболовных траулерах. Потом
поступил в морской техникум. Спустя два года стал штурманом. И снова
началась трудная, но увлекательная рыбацкая жизнь. Побыв три-четыре дня на
берегу, неделями пропадал в дальних походах.
В 1936 году Шабалина призвали в Военно-Морской Флот. После окончания
Учебного отряда на Балтике служил боцманом на торпедном катере. Маленькие,
но грозные боевые корабли пришлись ему по душе. На Северный флот Александра
Осиповича перевели в звании старшины 2-й статьи. А в мае 1939 года он был
назначен командиром торпедного катера. Спустя два с небольшим года, на
третьем месяце Великой Отечественной войны, Александр Осипович отправил на
дно первый транспорт противника.
Изучая еще на Дальнем Востоке первые победные атаки Шабалина, нельзя
было не подивиться их дерзости. И как-то само собой складывалось
представление о нем, как об этаком сорвиголове, которому все нипочем.
Тем более приятно было по приезде на Северный флот убедиться, что
Шабалин совсем не такой, каким
64,
представлялся на расстоянии. Невысокого роста, белесый, с доброй
подкупающей улыбкой, он привлекал к себе симпатии всех окружающих величайшей
скромностью --этим очень важным человеческим качеством. Суровость военных
лет, частые встречи лицом к лицу со смертью не ожесточили его. Александр
Осипович оставался чутким товарищем, заботливым семьянином, любящим отцом.
Он старался ничем не выделяться среди сослуживцев, хотя, когда создавалась
североморская бригада торпедных катеров, Шабалин был уже Героем Советского
Союза, кавалером ордена Ленина и двух орденов Красного Знамени. Единственная
привилегия, которой он настойчиво добивался, состояла в том, чтобы наиболее
трудные боевые задания поручались непременно ему.
Воинские подвиги Шабалина сейчас достаточно широко известны. Однако
авторы некоторых статей не прочь объяснить его боевые успехи довольно
просто: талантлив, дескать, вот и весь секрет. Но ведь талант сам по себе
--это еще что-то вроде необработанного алмаза: драгоценным камнем он
становится, лишь засверкав искусно отшлифованными гранями. Поэтому, не
повторяя уже известного, хочется отметить те главные, на мой взгляд, грани
таланта Шабалина, которые от личают его как первоклассного
офицера-катерника.
Прежде всего, Шабалин умел использовать для обеспечения боевого успеха
не только тактические, но и психологические предпосылки. Он, скажем, первым
(во всяком случае, на Северном флоте) начал атаковывать противника от его же
собственного берега. И неспроста! Экипаж любого корабля, идущего вдоль
своего побережья, где расположены свои береговые батареи и аэродромы,
ожидает нападения противника прежде всего со стороны моря. Туда направляется
основное внимание сигнальщиков и командира, в сторону моря развертываются
орудия и пулеметы. А Шабалин атаковывал как раз от берега, откуда его меньше
всего ждали. Не раз в ночном бою, выпустив торпеды и потопив корабль из
состава конвоя, Александр Осипович уходил тоже не в сторону моря, а
опять-таки под берег противника, в тень от высоких скал. Останавливал
моторы,
5 А В Кузьмин 65
чтобы не выдавать себя даже пенной полосой от винтов, и, затаившись,
ждал, пока гитлеровцы, отчаявшись обнаружить его катер, не уходили. Тогда он
спокойно возвращался в базу.
Шабалин действовал всегда решительно и смело. Для него, казалось, не
было невыполнимых задач. Свидетельство тому --каждая атака, проведенная им
начиная с первой сентябрьской атаки 1941 года и кончая проходом "коридора
смерти" и высадкой десанта в порту Лиинахамари в октябре 1944 года. Однако
смелость Александра Осиповича не имела ничего общего с необдуманным
лихачеством, пустым молодечеством.
Отчаянный человек не значит еще человек храбрый. Во время войны
случалось, что некоторые из командиров торпедных катеров, едва обнаружив
цель, увеличивали скорость до самой полной. Открывали огонь из пушек и
пулеметов, не жалея боеприпасов. В общем, действовали вроде бы ой как смело.
Но результат подобной смелости, а точнее сказать необдуманной лихости,
зачастую бывал плачевным: своими действиями такой командир даже помогал
противнику обнаружить свой катер. Подобные атаки либо вообще срывались, либо
их боевой успех стоил очень дорого. Шабалин действовал иначе. Он старался
подойти к противнику на малых ходах или, по его собственным словам, "тихо,
без шума, чтобы гитлеровцы догадались об атаке только после взрыва торпеды".
Ну, а если неожиданная атака не удавалась, тогда Александр Осипович готов
был пойти и на риск, однако риск обдуманный.
На занятиях с офицерами в нашем "университете" мы не раз вспоминали
один очень показательный в этом смысле бой, проведенный Шебалиным и Колотием
в апреле 1943 года. Они атаковали тогда в глубине залива Маативуоно конвой
из двух транспортов и пяти сторожевых катеров. Было это на рассвете.
Противнику удалось обнаружить наши торпедные катера. Расчет на внезапность
атаки не оправдался. Но это не остановило Шебалина и его боевого друга.
Александр Осипович связал боем сторожевые катера, прикрывавшие транспорты.
Умело маневрируя, то укрываясь в дымовой завесе, то неожиданно появляясь из
нее каждый раз в новом месте, он обрушивал то на один, то на другой немецкий
катер огонь своих пулеметов и настолько за-
66
путал гитлеровцев, что те, гоняясь за ним, упустили из вида Колотия.
Воспользовавшись этим, старший лейтенант вышел в атаку и выпустил торпеды по
одному из транспортов. Объятый пламенем, тот начал медленно погружаться в
воду.
Атака Колотия была так неожиданна, что немецкие катерники на какое-то
время растерялись. Тогда Шаба-лин, выйдя из дымовой завесы, повел свой катер
на полной скорости в глубь узкого залива, к входу в порт Петсамо, куда
уходил второй вражеский транспорт. Сторожевые катера кинулись было вдогонку,
но напрасно. Время было упущено.
Вынужденные смириться с потерей и второго своего транспорта, немцы
задались целью не выпустить хотя бы Шабалинз обратно в Маативуоно.
Поддержанные береговыми батареями, сторожевые катера перекрыли выход и?
узкого залива. Им казалось, что теперь советский корабль попал в ловушку.
Но Шабалин думал иначе. Точно выпустив торпеды и отправив транспорт на
дно, он развернул свой катер и, на полной скорости, повел его вдоль берега,
между высокими водяными всплесками, поднимаемыми снарядами береговых
батарей. Гитлеровцы ожидали все, что угодно, но только не этого. Ни один из
их сторожевых катеров так и не решился преследовать там советский корабль,
опасаясь снарядов своих же собственных батарей. И Шабалин сумел вырваться из
подготовленной для него ловушки.
При всей своей общительности, простоте и сердечности в обращении с
окружающими, в том числе и с подчиненными (недаром каждый из матросов и
старшин бригады считал счастьем служить на катере Шабалина), Александр
Осипович был в то же время очень требовательным командиром.
Что греха таить, во время войны случалось встречаться с фактами, когда
отдельные офицеры всерьез полагали, что на торпедном катере, с его небольшим
экипажем, вполне можно обойтись без уставных "стро-гостей". До того ли тут,
дескать, когда люди каждый день жизнью рискуют. И нормальная уставная
требовательность к подчиненным подчас подменялась панибратством. Результат в
каждом таком случае был один
5* 67
и тот же: вслед за неминуемым снижением воинской дисциплины следовали
боевые неудачи в море. Дорогой ценой приходилось расплачиваться таким
офицерам за забвение мудрого суворовского наказа, что дисциплина -- мать
победы!
Шабалин не принадлежал к этой категории офицеров. Он был требователен,
но требователен без шума и окриков. Неуклонное выполнение устава
обеспечивалось на его катере прежде всего личным примером командира.
Александр Осипович всегда и при всех обстоятельствах был для подчиненных
образцом высокой дисциплинированности, настойчивого совершенствования
воинского мастерства, мужества и отваги. Принцип воинского воспитания
"делай, как я!", умело используемый Шебалиным, обеспечивал ему непререкаемый
авторитет. Матросы и старшины не просто уважали, а любили Александра
Осиповича, беспредельно верили ему и готовы были идти за ним поистине в
огонь и в воду.
В моей записной книжке военных лет сохранилась короткая запись об одном
походе Шабалина. Я записал тогда для памяти всего несколько фраз: "Высадка
разведчиков в Маккаурсан-фиорде не удалась. Шабалин осуществил прорыв в
Бос-фиорд. Немецкий сигнально-наблюдательный пост заметил катер. Запрашивал.
Шабалин продолжал идти вперед. Немцы приняли его за своего. Так же успешно
Шабалин вышел обратно с двумя "языками".
А некоторые подробности этого похода таковы.
Штабу флота необходимо было выяснить, какие боевые средства
сосредоточены у противника в Бос-фиорде. Первоначально предполагалось, что
Шабалин высадит для этой цели группу разведчиков в Маккаурсан-фиорде. Оттуда
они уже пешком двинутся в Бос-фиорд. Однако при подходе к намеченному месту
высадки торпедный катер был обнаружен. Высадить разведчиков не удалось.
Казалось бы, это обстоятельство давало Шаба-лину полное основание со
спокойной совестью возвратиться в Пумманки. Но не в правилах Александра
Осиповича было так просто отказываться от выполнения полученного приказа. Не
удалось высадить разведчиков в Маккаурсан-фиорде, так почему бы не
попытаться сделать это в самом Бос-фиорде?..
-- Туда частенько заходят немецкие катера. Попро-
68
буем-ка и мы проскочить под их "марку", -- предложил он Леонову.
Виктор Николаевич согласился с этим предложением. И Шабалин снова повел
свой катер к вражескому берегу. Скоро из темноты показались обледенелые
скалы у входа в Бос-фиорд. Потом блеснули редкие огоньки на берегу.
Торпедный катер все глубже и глубже втягивался в залив. Члены экипажа, свято
веря в своего командира, действовали спокойно, словно бы им предстояло войти
и ошвартоваться в родных Пумманках. Но это был занятый врагом фиорд. На его
берегах притаились в темноте орудия батарей. Знай гитлеровцы, что это за
катер, им потребовалось бы, пожалуй, всего лишь несколько залпов, чтобы
разнести его в щепы.
С берегового сигнально-наблюдательного поста замигал узкий луч
прожектора, торопливо высвечивая тире и точки морзянки.
Позывные запрашивают, товарищ командир! -- до
ложил боцман Козлов.
Не отвечать, -- ответил Шабалин и, не увеличивая
хода, продолжал вести катер в глубь фиорда.
Помигав прожектором еще раз и опять не получив ответа, немецкие
сигнальщики успокоились. Решили, видимо, что это возвращается из дозора один
Когда от попадания вражеских снарядов на катере старшего лейтенанта
Кисова в том бою уже заглох правый мотор и был перебит коллектор левого,
осколком пробило еще дюрит водяного радиатора последнего, третьего мотора.
Оттуда, подобно гейзеру, вырвалась горячая вода. Понимая, что каждая секунда
промедления грозит остановкой мотора, Саша Ковалев грудью зажал пробоину.
Семидесятиградусная вода обожгла тело мальчугана. Боль становилась все
нестерпимее. Но, стиснув зубы, Саша все теснее прижимался к пробоине. И не
отошел от дюрита до тех пор, пока повреждение не было устранено. Мотор не
остановился. Катер не потерял ход, и в этом было спасение и находившихся на
нем двух экипажей моряков.
К письму И. Д. Горбункова, напомнившего об этом славном подвиге юнги
Ковалева, следует только добавить, что первым, несмотря на ранение, на
помощь Саше пришел сам Илья Дмитриевич.
В некоторых газетных и журнальных статьях утверждается, что Саша
Ковалев погиб в том бою. Это неверно. В тот день Саша вернулся с моря живым.
В числе других членов экипажа был удостоен правительственной награды.
Спустя несколько дней катер старшего лейтенанта Кисова в сопровождении
других катеров вышел из Пумманок в главную базу, на ремонт. Саша Ковалев нес
вахту в моторном отсеке. Все дальше и дальше оставался за кормой полуостров
Рыбачий -- "родимая наша земля", как поется в любимой песне североморцев. И
вдруг на катере Анатолия Кисова раздался взрыв. Всех членов экипажа,
находившихся на верхней палубе, удалось спасти. А мотористы, и в их числе
ме-
57
ханик отряда мичман Капралов и Саша Ковалев, погибли на боевом посту.
Какое-то время причина взрыва и гибели этого катера оставалась для нас
загадкой. Потом было установлено, что в бою с катерами Кисова и Желвакова
самолеты противника применили снаряды с фосфорными головками. Один из таких
снарядов врезался и застрял в резинитовой обшивке бензинового бака катера. В
Пумманках этот снаряд обнаружить не удалось. А на переходе в главную базу,
когда часть горючего была израсходована, фосфорная головка снаряда оголилась
и произошло ее самовоспламенение. Учтя горький опыт, в дальнейшем мы все
катера, возвращавшиеся из боя и подвергшиеся обстрелу самолетов, ставили к
специальному причалу. Команду снимали, а катера подвергали тщательному
осмотру. И гитлеровцы уже напрасно тратились на фосфор для снарядных
головок. Эта коварная уловка, во всяком случае у нас на катерах, более не
приносила врагу желаемого результата.
В губе, где во время войны размещалась наша основная база, стоит меж
суровых гранитных скал скромный, но дорогой всем нам, североморским
катерникам, обелиск над братской могилой матросов, старшин и офицеров. Среди
многих фамилий, выбитых на прикрепленной к обелиску доске, есть фамилия и
юнги Саши Ковалева -- простого русского паренька, сына нашей бригады.
Со времени окончания войны минуло более двух десятков лет. Но никогда
не будут забыты имена и славные боевые дела тех, кто пожертвовал во имя
нашей победы самым дорогим -- своею жизнью! Не забыт и Саша Ковалев. В
январе 1965 года я получил письмо из Киева. Пионеры киевской школы-интерната
No 1 сообщили, что они борются за звание дружины имени Саши Ковалева. "Мы
обещаем, -- пишут пионеры,-- быть такими же, как Саша, бесстрашными и
мужественными защитниками нашей любимой Родины!.."
Непобедим народ, подрастающее поколение которого взяло себе в пример
таких героев, как Саша Ковалев!
Ели верить календарю, то наступила весна. На юге она наверняка уже
возвестила о себе ласковым солнцем, молодой листвой на деревьях. А у нас
тут, в Заполярье, о приходе весны можно было догадаться разве лишь по
заметно увеличившемуся светлому времени суток. Все остальное оставалось
по-прежнему. И по-прежнему синоптики "радовали" нас юго-западными ветрами
силой 5--6 баллов, плотными снежными зарядами и температурой ниже нуля.
А нам так нужна была хорошая погода!.. Готовилась высадка группы
разведчиков, вошедшая в историю нашей бригады под названием "В пасхальную
ночь". Отступая несколько от хронологии событий, о ней хочется вспомнить,
как об одном из свидетельств крепкой боевой дружбы катерников с отважными
разведчиками из разведотряда штаба Северного флота.
Зародилась эта дружба с первых дней Великой Отечественной войны, а
точнее -- с первых боевых походов разведчиков по тылам врага. Ведь каждый из
этих походов начинался, как правило, с высадки в каком-то из пунктов
занятого гитлеровцами побережья. Наши катерники последними провожали
разведчиков в трудный и опасный путь и первыми встречали их после выполнения
боевой задачи, принимая, зачастую под ог-нем противника, на борт своих
кораблей.
С организацией бригады эта дружба окрепла еще больше. В первые годы
войны разведчики добывали "языков", громили опорные пункты врага в основном
на побережье Мотовского залива и делали это так успешно, что один из
зарубежных военных обозревателей,
59
которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к нам, писал: "В
Мотовском заливе немец не знал покоя. Он постоянно ждал десанта".
С зимы 1943/44 года район боевых действий развед-отряда штаба флота
значительно расширился. Наши разведчики стали все чаще и чаще наведываться в
глубокие тылы противника. Высаживались в Бос-фиор-де, на мыс Скальнес,
Лангбунес, в Пеуравуоно и в других местах. Морское обеспечение этих дерзких
вылазок возлагалось преимущественно на торпедные катера.
1 апреля катера 1-го дивизиона выходили в море для высадки группы
разведчиков, во главе с лейтенантом Кокориным, в Пеуравуоно.
В ночь на 3 апреля отряд катеров этого же дивизиона выходил на
"свободную охоту", а одновременно, в случае получения по радио условного
сигнала от группы Кокорина, должен был оказать разведчикам необходимую
помощь.
Следующей ночью торпедные катера вышли из Пумманок, чтобы снять
разведчиков. От лейтенанта Кокорина было получено радио, что его группа
обнаружена и ее преследуют. При подходе к берегу по катерам, которые вел
капитан 3 ранга В. П. Федоров, открыла огонь вражеская батарея. Места эти у
немецких артиллеристов были заранее пристреляны. Снаряды ложились в
непосредственной близости от торпедных катеров. И все же разведчики были
сняты и благополучно доставлены домой.
А в ночь на 5 апреля намечалось проведение вылазки под девизом "В
пасхальную ночь".
Для обеспечения лучших взаимных связей разведотдел вначале
прикомандировал к нашему штабу группу своих офицеров, во главе с капитаном 3
ранга Пась-ко -- красивым блондином лет тридцати, всегда подтянутым,
собранным и, должно быть в силу своей военной профессии, не очень-то
разговорчивым. А вскоре и весь разведотряд, которым командовал в ту пору
старший лейтенант В. И. Леонов, перебрался к нам в Пум-манки, разбив тут
свой палаточный городок. На политотдел бригады было возложено руководство
партийно-политической работой в отряде. Наша береговая база взяла на себя
большую долю хозяйственных забот о разведчиках. Хлопот у нас, таким образом,
прибавилось.
6в
Но жили мы с леоновцами дружно, добрыми соседями. Наши матросы,
старшины и офицеры с понятным интересом наблюдали за повседневными
тренировками разведчиков. Восхищались ловкостью, когда они, не уступая
заправским альпинистам, взбирались на вершины отвесных гранитных скал. Были
страстными "болельщиками" жарких схваток их боксеров и самбистов. На
дружеских встречах, частенько организуемых политот" делом, с увлечением
слушали рассказы леоновцев о походах по тылам врага. Разведчики в свою
очередь с неменьшим интересом следили за боевыми делами наших катерников. И
не удивительно, что скоро в ряды бойцов разведотряда влилась группа моряков
нашей бригады, а в состав экипажей торпедных катеров были зачислены бывшие
разведчики.
Мы, к примеру, с радостью приняли в свою семью бывшего командира отряда
разведчиков капитан-лейтенанта Николая Фролова (он был к тому времени уже
шесть раз ранен). Умение быстро ориентироваться в самой сложной обстановке,
смелость, решительность и другие важные качества, приобретенные Фроловым в
разведотряде, помогли ему за сравнительно короткий срок стать отличным
командиром торпедного катера. Коммунисты дивизиона избрали его своим
парторгом. Дублером командира катера стал бывший разведчик младший лейтенант
Лев Бамштейн--черноглазый, стройный, порывистый юноша. Вначале мы, по правде
говоря, сомневались, сумеет ли он справиться со своими новыми обязанностями.
Дело в том, что Бамштейн не заканчивал военно-морского училища. Офицером его
сделала война. Мобилизованный в июне 1941 года, он, никогда прежде не
видавший моря, попал на Северный флот и стал разведчиком. Здесь ему
присвоили воинское звание младшего лейтенанта. Бамштейн был несколько раз
ранен. Наконец врачи категорически запретили ему вернуться в разведотряд. И
он попросился к нам на бригаду.
-- Моряк я пока еще, можно сказать, никакой, -- откровенно признался
младший лейтенант. -- Но стать моряком очень хочется. Ребята у вас хорошие.
Помогут. А я даю слово учиться по-настоящему.
Леонов и Фролов дружно поддержали товарища. "Разведчик! Этот не
подведет!.."
61
С такой рекомендацией нельзя было не посчитаться. Просьба младшего
лейтенанта была удовлетворена, и мы потом в этом не раскаивались. Учился
Бамштейн, перенимая все лучшее от наших передовых офицеров, действительно с
настойчивостью, которой можно было только позавидовать. И, проплавав всего
около двух месяцев дублером, младший лейтенант стал полноценным командиром
корабля, хотя, как я уже говорил, военно-морского училища и не кончал.
Участвуя потом во многих боях, он зарекомендовал себя с самой лучшей
стороны.
Район, где намечалось осуществить очередную высадку, определялся
разведотделом штаба флота. Нас в этом случае интересовали лишь чисто морские
вопросы: нет ли там мелей и подводных камней на подходах к берегу; какое
дополнительное обеспечение необходимо для того, чтобы успешно высадить, а
потом, после выполнения разведчиками своей задачи, принять их обратно к себе
на борт; какие именно катера следует выделить на высадку. Во всех этих
вопросах первое слово было уже за бригадой, и в частности за командиром 1-го
дивизиона В. П. Федоровым, который у нас как раз чаще других
взаимодействовал с разведчиками.
В ночь на 5 апреля, в пасхальную ночь, разведчики решили наведаться в
Кообхольм-фиорд. Два наших торпедных катера -- лейтенанта Шленского и
старшего лейтенанта Сиренько -- должны были высадить их на небольшой пирс в
глубине бухты. Захватив в ближайшем поселке "языка", разведчики рассчитывали
той же ночью возвратиться обратно в Пумманки.
-- Фашисты наверняка не откажут себе в удовольствии отметить пасхальный
праздник изрядной выпивкой. А мы этим и воспользуемся, -- объяснил В. Н.
Леонов, почему высадка намечена именно на эту ночь.
Что ж,расчет правильный.
От Пумманок до Кообхольм-фиорда не так далеко, примерно 25 миль
(напомню читателю, что миля -- 1,85 километра). Поэтому мы считали, что вся
предстоящая вылазка, учитывая время, необходимое катерам на переход морем и
стоянку в самом фиорде в ожидании возвращения разведчиков, должна была за-
62
нять не более 3--4 часов. Значит, нам нужно было позаботиться, чтобы в
это время ни один из кораблей противника не только не входил в
Кообхольм-фиорд, но не проходил и мимо него. А такое могло случиться. По
на-* шим данным, подтвержденным авиаразведкой, в порту Лиинахамари в это
время находились три немецких транспорта, а в Бек-фиорде, точнее в
Киркенесе, -- шесть. Каждый из них, в сопровождении кораблей охранения, мог
именно в эту ночь выйти в море, держа курс либо из Лиинахамари на
северо-запад, либо из Бек-фиорда в Петсамо. Чтобы появление их вблизи
Кообхольм-фиорда не застало нас врасплох и не помешало успешной вылаз-ке
разведчиков, по предложению В. П. Федорова -- он от-вечал за обеспечение
высадки -- было решено выделить два звена торпедных катеров для несения
дальнего блокадного дозора: одно займет позицию к северу от полуострова
Нурменсетти и будет сторожить выход из Лиинахамари, а второе с такой же
целью направлялось к Бек-фиорду. Перед командирами этих звеньев, не вдаваясь
в особые подробности, ставилась одна и та же задача: при обнаружении
кораблей противника атаковать их и не пропустить в район Кообхольм-фиорда.
Ну, а на случай, если какому-то из немецких кораблей все же удастся
прорваться сквозь эти наши дальние блокадные дозоры, так к самому
Кообхольм-фиорду мы высылали еще торпедный катер старшего лейтенанта Ф.
Родионова. Проводив до входа в фиорд катера с разведчиками, он должен был
лечь в дрейф. При появлении вражеского корабля -- атаковать его и уничтожить
или увлечь за собой подальше в море.
В разведотделе с нашими предложениями согласились. А когда обсуждались
все детали уже самой высадки разведчиков, то Леонов и Пасько в один голос
настаивали, чтобы она была поручена непременно Саше Шабалину.
Есть люди, у которых подвиг -- это порыв, когда в какое-то одно
мгновение, подобно ослепительной вспышке молнии, проявляется все
благородство их души, и они становятся способными на поступки, по праву
вызывающие восхищение окружающих. Таких людей нель" зя не уважать. Однако
еще большего уважения достой"
63
ны люди, для которых подвиг -- это совершенно естественное проявление
постоянно высокого патриотического накала их сердец. Именно к такой
категории людей и относится прославленный североморский катерник А. О.
Шабалин. Характеризуя Шабалина, хочется повторить старую истину, что героями
не рождаются, а становятся. Они воспитываются той средой, обществом, в
котором растет и мужает человек.
Александр Осипович не был кадровым военным. Во-енно-морское училище он
закончил уже после окончания Великой Отечественной войны. Биография его --
самая рядовая. Родился в 1914 году в небольшой северной деревушке с
поэтическим названием Юдмозеро. Отец работал сплавщиком леса на бурной
Онеге. Поэтому ловкость, сила, смелость были в семье в почете. Быть бы,
наверное, и Александру Осиповичу лихим сплавщиком. Да разбередил сердце и
воображение мальчугана свои-ми рассказами дядя -- потомственный помор, всю
жизнь бороздивший на зверобойных суденышках северные моря. И, изменив
семейной традиции, Шабалин после окончания семилетки подался в Мурманск.
Сначала юнгой, а затем матросом плавал на рыболовных траулерах. Потом
поступил в морской техникум. Спустя два года стал штурманом. И снова
началась трудная, но увлекательная рыбацкая жизнь. Побыв три-четыре дня на
берегу, неделями пропадал в дальних походах.
В 1936 году Шабалина призвали в Военно-Морской Флот. После окончания
Учебного отряда на Балтике служил боцманом на торпедном катере. Маленькие,
но грозные боевые корабли пришлись ему по душе. На Северный флот Александра
Осиповича перевели в звании старшины 2-й статьи. А в мае 1939 года он был
назначен командиром торпедного катера. Спустя два с небольшим года, на
третьем месяце Великой Отечественной войны, Александр Осипович отправил на
дно первый транспорт противника.
Изучая еще на Дальнем Востоке первые победные атаки Шабалина, нельзя
было не подивиться их дерзости. И как-то само собой складывалось
представление о нем, как об этаком сорвиголове, которому все нипочем.
Тем более приятно было по приезде на Северный флот убедиться, что
Шабалин совсем не такой, каким
64,
представлялся на расстоянии. Невысокого роста, белесый, с доброй
подкупающей улыбкой, он привлекал к себе симпатии всех окружающих величайшей
скромностью --этим очень важным человеческим качеством. Суровость военных
лет, частые встречи лицом к лицу со смертью не ожесточили его. Александр
Осипович оставался чутким товарищем, заботливым семьянином, любящим отцом.
Он старался ничем не выделяться среди сослуживцев, хотя, когда создавалась
североморская бригада торпедных катеров, Шабалин был уже Героем Советского
Союза, кавалером ордена Ленина и двух орденов Красного Знамени. Единственная
привилегия, которой он настойчиво добивался, состояла в том, чтобы наиболее
трудные боевые задания поручались непременно ему.
Воинские подвиги Шабалина сейчас достаточно широко известны. Однако
авторы некоторых статей не прочь объяснить его боевые успехи довольно
просто: талантлив, дескать, вот и весь секрет. Но ведь талант сам по себе
--это еще что-то вроде необработанного алмаза: драгоценным камнем он
становится, лишь засверкав искусно отшлифованными гранями. Поэтому, не
повторяя уже известного, хочется отметить те главные, на мой взгляд, грани
таланта Шабалина, которые от личают его как первоклассного
офицера-катерника.
Прежде всего, Шабалин умел использовать для обеспечения боевого успеха
не только тактические, но и психологические предпосылки. Он, скажем, первым
(во всяком случае, на Северном флоте) начал атаковывать противника от его же
собственного берега. И неспроста! Экипаж любого корабля, идущего вдоль
своего побережья, где расположены свои береговые батареи и аэродромы,
ожидает нападения противника прежде всего со стороны моря. Туда направляется
основное внимание сигнальщиков и командира, в сторону моря развертываются
орудия и пулеметы. А Шабалин атаковывал как раз от берега, откуда его меньше
всего ждали. Не раз в ночном бою, выпустив торпеды и потопив корабль из
состава конвоя, Александр Осипович уходил тоже не в сторону моря, а
опять-таки под берег противника, в тень от высоких скал. Останавливал
моторы,
5 А В Кузьмин 65
чтобы не выдавать себя даже пенной полосой от винтов, и, затаившись,
ждал, пока гитлеровцы, отчаявшись обнаружить его катер, не уходили. Тогда он
спокойно возвращался в базу.
Шабалин действовал всегда решительно и смело. Для него, казалось, не
было невыполнимых задач. Свидетельство тому --каждая атака, проведенная им
начиная с первой сентябрьской атаки 1941 года и кончая проходом "коридора
смерти" и высадкой десанта в порту Лиинахамари в октябре 1944 года. Однако
смелость Александра Осиповича не имела ничего общего с необдуманным
лихачеством, пустым молодечеством.
Отчаянный человек не значит еще человек храбрый. Во время войны
случалось, что некоторые из командиров торпедных катеров, едва обнаружив
цель, увеличивали скорость до самой полной. Открывали огонь из пушек и
пулеметов, не жалея боеприпасов. В общем, действовали вроде бы ой как смело.
Но результат подобной смелости, а точнее сказать необдуманной лихости,
зачастую бывал плачевным: своими действиями такой командир даже помогал
противнику обнаружить свой катер. Подобные атаки либо вообще срывались, либо
их боевой успех стоил очень дорого. Шабалин действовал иначе. Он старался
подойти к противнику на малых ходах или, по его собственным словам, "тихо,
без шума, чтобы гитлеровцы догадались об атаке только после взрыва торпеды".
Ну, а если неожиданная атака не удавалась, тогда Александр Осипович готов
был пойти и на риск, однако риск обдуманный.
На занятиях с офицерами в нашем "университете" мы не раз вспоминали
один очень показательный в этом смысле бой, проведенный Шебалиным и Колотием
в апреле 1943 года. Они атаковали тогда в глубине залива Маативуоно конвой
из двух транспортов и пяти сторожевых катеров. Было это на рассвете.
Противнику удалось обнаружить наши торпедные катера. Расчет на внезапность
атаки не оправдался. Но это не остановило Шебалина и его боевого друга.
Александр Осипович связал боем сторожевые катера, прикрывавшие транспорты.
Умело маневрируя, то укрываясь в дымовой завесе, то неожиданно появляясь из
нее каждый раз в новом месте, он обрушивал то на один, то на другой немецкий
катер огонь своих пулеметов и настолько за-
66
путал гитлеровцев, что те, гоняясь за ним, упустили из вида Колотия.
Воспользовавшись этим, старший лейтенант вышел в атаку и выпустил торпеды по
одному из транспортов. Объятый пламенем, тот начал медленно погружаться в
воду.
Атака Колотия была так неожиданна, что немецкие катерники на какое-то
время растерялись. Тогда Шаба-лин, выйдя из дымовой завесы, повел свой катер
на полной скорости в глубь узкого залива, к входу в порт Петсамо, куда
уходил второй вражеский транспорт. Сторожевые катера кинулись было вдогонку,
но напрасно. Время было упущено.
Вынужденные смириться с потерей и второго своего транспорта, немцы
задались целью не выпустить хотя бы Шабалинз обратно в Маативуоно.
Поддержанные береговыми батареями, сторожевые катера перекрыли выход и?
узкого залива. Им казалось, что теперь советский корабль попал в ловушку.
Но Шабалин думал иначе. Точно выпустив торпеды и отправив транспорт на
дно, он развернул свой катер и, на полной скорости, повел его вдоль берега,
между высокими водяными всплесками, поднимаемыми снарядами береговых
батарей. Гитлеровцы ожидали все, что угодно, но только не этого. Ни один из
их сторожевых катеров так и не решился преследовать там советский корабль,
опасаясь снарядов своих же собственных батарей. И Шабалин сумел вырваться из
подготовленной для него ловушки.
При всей своей общительности, простоте и сердечности в обращении с
окружающими, в том числе и с подчиненными (недаром каждый из матросов и
старшин бригады считал счастьем служить на катере Шабалина), Александр
Осипович был в то же время очень требовательным командиром.
Что греха таить, во время войны случалось встречаться с фактами, когда
отдельные офицеры всерьез полагали, что на торпедном катере, с его небольшим
экипажем, вполне можно обойтись без уставных "стро-гостей". До того ли тут,
дескать, когда люди каждый день жизнью рискуют. И нормальная уставная
требовательность к подчиненным подчас подменялась панибратством. Результат в
каждом таком случае был один
5* 67
и тот же: вслед за неминуемым снижением воинской дисциплины следовали
боевые неудачи в море. Дорогой ценой приходилось расплачиваться таким
офицерам за забвение мудрого суворовского наказа, что дисциплина -- мать
победы!
Шабалин не принадлежал к этой категории офицеров. Он был требователен,
но требователен без шума и окриков. Неуклонное выполнение устава
обеспечивалось на его катере прежде всего личным примером командира.
Александр Осипович всегда и при всех обстоятельствах был для подчиненных
образцом высокой дисциплинированности, настойчивого совершенствования
воинского мастерства, мужества и отваги. Принцип воинского воспитания
"делай, как я!", умело используемый Шебалиным, обеспечивал ему непререкаемый
авторитет. Матросы и старшины не просто уважали, а любили Александра
Осиповича, беспредельно верили ему и готовы были идти за ним поистине в
огонь и в воду.
В моей записной книжке военных лет сохранилась короткая запись об одном
походе Шабалина. Я записал тогда для памяти всего несколько фраз: "Высадка
разведчиков в Маккаурсан-фиорде не удалась. Шабалин осуществил прорыв в
Бос-фиорд. Немецкий сигнально-наблюдательный пост заметил катер. Запрашивал.
Шабалин продолжал идти вперед. Немцы приняли его за своего. Так же успешно
Шабалин вышел обратно с двумя "языками".
А некоторые подробности этого похода таковы.
Штабу флота необходимо было выяснить, какие боевые средства
сосредоточены у противника в Бос-фиорде. Первоначально предполагалось, что
Шабалин высадит для этой цели группу разведчиков в Маккаурсан-фиорде. Оттуда
они уже пешком двинутся в Бос-фиорд. Однако при подходе к намеченному месту
высадки торпедный катер был обнаружен. Высадить разведчиков не удалось.
Казалось бы, это обстоятельство давало Шаба-лину полное основание со
спокойной совестью возвратиться в Пумманки. Но не в правилах Александра
Осиповича было так просто отказываться от выполнения полученного приказа. Не
удалось высадить разведчиков в Маккаурсан-фиорде, так почему бы не
попытаться сделать это в самом Бос-фиорде?..
-- Туда частенько заходят немецкие катера. Попро-
68
буем-ка и мы проскочить под их "марку", -- предложил он Леонову.
Виктор Николаевич согласился с этим предложением. И Шабалин снова повел
свой катер к вражескому берегу. Скоро из темноты показались обледенелые
скалы у входа в Бос-фиорд. Потом блеснули редкие огоньки на берегу.
Торпедный катер все глубже и глубже втягивался в залив. Члены экипажа, свято
веря в своего командира, действовали спокойно, словно бы им предстояло войти
и ошвартоваться в родных Пумманках. Но это был занятый врагом фиорд. На его
берегах притаились в темноте орудия батарей. Знай гитлеровцы, что это за
катер, им потребовалось бы, пожалуй, всего лишь несколько залпов, чтобы
разнести его в щепы.
С берегового сигнально-наблюдательного поста замигал узкий луч
прожектора, торопливо высвечивая тире и точки морзянки.
Позывные запрашивают, товарищ командир! -- до
ложил боцман Козлов.
Не отвечать, -- ответил Шабалин и, не увеличивая
хода, продолжал вести катер в глубь фиорда.
Помигав прожектором еще раз и опять не получив ответа, немецкие
сигнальщики успокоились. Решили, видимо, что это возвращается из дозора один