Страница:
заметил приближающийся снежный заряд. А почему бы не воспользоваться им да
не зайти под его прикрытием в Инребухту -- якорную стоянку вражеских
кораблей? Глядишь, там и найдется какая-либо приличная цель! Как только
снежная карусель надежно закрыла торпедные катера от береговых
наблюдательных постов, Колотий, пройдя еще несколько кабельтовых прежним
курсом, подал команду к повороту "Все вдруг" на 90 градусов.
Когда заряд прошел, катера были уже внутри бухты. Огляделись. Прямо по
корме только что снялись с якоря два сторожевых корабля и катер противника.
Не теряя времени, Колотий распределил цели: флагманскому катеру Александра
Лощилина атаковать головной сторожевой корабль, Петру Сиренько -- концевой,
Виктору Чернявскому--прикрывать их огнем.
Атака наших катеров из глубины их же собственной бухты на какое-то
время ошеломила гитлеровцев. Однако спустя несколько секунд сторожевые
корабли и катера открыли огонь. Тут же к ним присоединилась еще и береговая
батарея.
Не успев как следует разобраться в обстановке, лейтенант Лощилин
посчитал, что сторожевые корабли противника идут курсом 280 градусов (а на
самом деле они шли курсом 100--120 градусов), и, выпустив торпеды, как ему
казалось, по головному, в действительности попал в концевой корабль.
Развалившись на две части, тот быстро затонул. Вынужденный из-за ошибки
Лощилина изменить объект атаки, Петр Сиренько несколько замешкался и попал в
беду: 45-мм снаряд угодил в таранный отсек его катера. Там начался пожар.
44
Несмотря на это, Сиренько продолжал сближаться с целью. Торпедный катер
разошелся со сторожевым кораблем в ста метрах, однако выпустить торпеды
из-за повреждения аппаратов старший лейтенант не смог.
Выскользнувший из-под удара Сиренько сторожевой корабль начал
преследовать Чернявский. В это время вновь налетел снежный заряд. Видимость
сократилась до полкабельтова. В снежной круговерти капитан-лейтенант около
четверти часа гонялся за сторожевиком, ведя артиллерийский бой. Снежный
заряд должен был вот-вот пройти, и тогда представлялась возможность нанести
по противнику торпедный удар уже наверняка. Но тут Чернявский услышал по
радиофону голос Петра Сиренько. Старший лейтенант докладывал командиру
группы, что у него заглохли моторы. Не удалось еще погасить пожар в таранном
отсеке.
Как ни велико было желание капитан-лейтенанта завершить трудную схватку
со сторожевым кораблем, он все же поспешил на помощь товарищу. Снежный заряд
скоро прошел. Видимость резко улучшилась. Надежно прикрыв поврежденный катер
дымовой завесой, Чернявский, искусно маневрируя, в течение долгих 13 минут
принимал огонь береговой батареи на себя. А когда на катере Петра Сиренько
сумели вновь запустить моторы, капитан-лейтенант обеспечил его благополучный
отход в Пумманки.
На разборе в штабе бригады действиям самого Чернявского и его
подчиненных была дана самая высокая оценка. Нам, кстати сказать, стало
известно, что утром следующего дня после этого боя наши самолеты обнаружили
на отмели у мыса Наверснесет вражеский сторожевой корабль. Имелись все
основания считать, что это был тот самый сторожевик, за которым гонялся
Чернявский: маневрируя в снежном заряде, он потерял ориентировку и вылез на
мель, где его и добили наши штурмовики. Но все это было для
капитан-лейтенанта слабым утешением. Второе подряд возвращение в базу из боя
с невыпущенными торпедами вывело Виктора Васильевича из обычного душевного
равновесия. И я вполне разделял озабоченность начальника политотдела этим
обстоятельством.
Глубоко ошибаются (немногие, к счастью) военачальники, которые считают
"копание в психологии"
45
(под этим термином они подразумевают душевное состояние своих
подчиненных) занятием чуть ли не вредным. "Мое дело приказывать, --
рассуждают они. -- Дело подчиненных -- выполнять эти приказы. И всякие
переживания тут ни при чем".
Нет, нельзя безразлично относиться к настроению человека, идущего в
бой. Если он чем-то подавлен, если у него почему-то пропала уверенность в
себе --где уж тут ждать инициативы, смекалки! Тем более это относится к
офицеру-катернику. Скоротечность и напряженность каждого боя требуют от него
умения с полуслова понимать старшего начальника, организующего бой, самому
быстро и правильно оценивать постоянно изменяющуюся обстановку, предвидеть
действия противника и быть способным принять смелое, иногда даже дерзкое
решение, гарантирующее достижение победы. Поэтому мы постоянно заботились о
хорошем настроении не только офицеров, но старшин и матросов. Многие из них
в то время, скажем, не получали писем. Родные и близкие либо погибли, либо
остались на территории, временно оккупированной гитлеровцами. Это очень
угнетало людей. И политотдел бригады специально обращался к шефам с
просьбой, чтобы девушки начали переписку с этими моряками. Теплые слова
привета, забота и внимание воодушевляли бойца, помогали воевать.
Не имея возможности в ту пору повидать Чернявского, я послал ему
записку (недавно стало известно, что записка эта сохранилась и находится
теперь в фондах музея Северного флота). В ней я писал: "Невыпуск торпед не
должен огорчать Вас, Виктор Васильевич. Истинная смелость не в безрассудной
отваге, а в точном и грамотном выполнении приказа с учетом конкретно
сложившейся обстановки. А тут Вас не в чем упрекнуть..."
На катере у капитан-лейтенанта побывал начальник политотдела. Все это в
какой-то мере помогло Чернявскому успокоиться и успешно выполнить свою
задачу в ближайшем бою.
В тот день три торпедных катера -- старшего лейтенанта Б. Павлова,
старшего лейтенанта Е. Шкутова и
46
капитан-лейтенанта В. Чернявского, под общим командованием
капитан-лейтенанта И. Решетько, вышли из Пумманок на "свободную охоту". На
обычном в таком случае предварительном инструктаже командир отряда
определил, что при встрече с одиночным вражеским кораблем и возможностью
захвата "морского языка" Шкутов должен будет ставить дымзавесу, комендоры
Павлова -- вести, если нужно, огонь по противнику, а экипаж Чернявского
пойдет на абордаж.
Обходя по часовой стрелке -- от Петсамо к Варде -- вражеское побережье,
катера в условиях проходящих зарядов обнаружили у мыса Квальнес судно --
трехсоттонный дрифтер-бот, совершавший, как потом выяснилось, переход из
Тромсе в Киркенес.
Наконец-то представился благоприятный случай захватить "морского
языка", который был так необходим штабу флота! И капитан-лейтенант Решетько
умело им воспользовался. По его команде вражеское судно было окружено. К
нему быстро пришвартовался катер Чернявского. На палубу дрифтер-бота
перескочили вооруженные автоматами комендор коммунист старшина 2-й статьи
Василий Зимовец и боцман старшина 2-й статьи Иван Зорин.
Все это происходило так близко от берега, что с наших катеров были
хорошо видны стоявшие на маленькой пристани люди.
По торпедным катерам и захваченному судну из района Реней-Зунда открыла
огонь тяжелая батарея противника. Получив в борт несколько осколков,
дрифтер-бот загорелся. Сняв с горящего судна команду, капитан-лейтенант
Чернявский, поторапливаемый командиром отряда, отошел от бота. Катера легли
на курс к Пумманкам. И вдруг старшина 2-й статьи Зорин доложил, что на
палубе гибнувшего судна показалась женщина. Пока катер Чернявского стоял у
борта, она пряталась где-то во внутренних помещениях. А теперь, опершись на
мачту, жестами просила не покидать ее.
Для нас враг остается врагом, пока он держит в руках оружие. А с
женщинами, стариками и детьми мы вообще не воюем. Потому-то, немало рискуя,
капитан-лейтенант Чернявский развернул свой катер на обратный курс.
Маневрируя меж высоких всплесков от снарядов вражеской батареи, он вновь
подошел к охвачен-
47
ному пламенем дрифтер-боту. И те же коммунист Зимовец и боцман Зорин
перенесли к себе на борт раненную в ногу женщину. На переходе радист матрос
Гетельман, исполнявший по совместительству обязанности санитара, старательно
припоминая все, чему его учили врачи, оказал раненой необходимую медицинскую
помощь.
Спустя несколько часов пленные были доставлены в Полярное. Хорошо зная
обстановку в захваченных немцами норвежских портах, члены команды
дрифтер-бота сообщили штабу флота очень важные и ценные сведения. Наши
хлопоты, связанные с выполнением задания достать "морского языка", полностью
оправдались.
Позже, примерно в декабре 1944 года, мне довелось прочитать заметку о
захвате дрифтер-бота нашими катерами в газетке, издававшейся гитлеровцами,
не помню точно, то ли в Киркенесе, то ли в Варде. Хорошо зная, что
обстреливала и подожгла судно фашистская тяжелая батарея из района
Реней-Зунда, эта газетка писала: "..вблизи мыса Квальнес русскими торпедными
катерами был обстрелян и подожжен почтовый дрифтер-бот".
Что же, на эту очередную фашистскую клевету можно было ответить словами
Козьмы Пруткова: "Единажды солгавший -- кто тебе поверит!"
С
амым, пожалуй, памятным и наиболее драматическим событием весны 1944
года для нас был майский бой экипажей катеров старших лейтенантов Анатолия
Кисова и Ивана Желвакова с двумя сторожевыми кораблями, несколькими катерами
и тремя самолетами противника.
В тот день меня по какому-то делу вызвали в Полярное. Едва переступив
порог приемной командующего флотом, я услышал из распахнутой двери кабинета
голос Арсения Григорьевича:
-- Иди скорее сюда. Слушай! Твои орлы ввязались
в драку и, судя по всему, нелегкую...
С КП адмирала можно было включиться в волну любой радиостанции,
действующей на флоте. Благодаря этому Арсений Григорьевич, не выходя из
кабинета, постоянно был в курсе всего, что делается на море и в воздухе. Вот
и на этот раз, не получив еще с КП бригады доклада о бое катеров,
командующий флотом уже знал о нем. А судя по доносящимся из динамика
возбужденным голосам, татаканью "эрликонов" и "кольт-браунингов" бой был
трудным.
Кто там? -- Арсений Григорьевич кивнул головой
в сторону динамика.
Полагаю, что старшие лейтенанты Кисов и Жел
ваков. У них на это время запланирован переход в Пум-
манки.
А, тихоокеанцы... Самовольничают?
Почему же! Обнаружили противника и атакуют.
Ишь ты! Они наверняка и не знают, что имеют в
лице комбрига такого искусного адвоката. Ну хорошо.
4 А. В. Кузьмин 49
Подключайся в сеть и руководи своими забияками. Они просили подослать
им истребители. В штабе у тебя все еще никак не решатся побеспокоить по
этому поводу вышестоящее начальство. Так я уже распорядился. Андреев
доложил, что "Яковлевы" в воздухе.
А. И. Кисов и И. М. Желваков --тихоокеанцы, пришли на бригаду почти
одновременно.
Анатолий Иванович последние несколько месяцев 1943 года так настойчиво
просил о переводе с Тихого океана на любой из действующих флотов, что я
специально обращался по этому поводу к адмиралу И. С. Юмашеву. Тот сначала
не соглашался, но потом все же дал "добро". Кисов был откомандирован в
Москву, в распоряжение отдела кадров. А когда в начале марта 1944 года я
прибыл на Север, то, к немалому своему удовольствию, встретил его тут.
Оказывается, приехав в Москву, Анатолий Иванович был направлен на курсы. Но,
узнав о формировании бригады торпедных катеров на Северном флоте, упросил
направить его в Заполярье.
Ивана Михайловича Желвакова я тоже хорошо знал по тихоокеанской
бригаде. Там с ним в начале 1943 года произошла неприятная история.
Сменившись с боевого дежурства, Желваков неосторожно бросил на стол кобуру с
заряженным пистолетом. Прогремел выстрел. Пуля насмерть поразила боцмана.
Хотя это была и случайность, но убийство человека не могло остаться
безнаказанным. Желвакова судили. Он признал свою вину и просил о самом
строгом наказании. Его, разжаловав в рядовые, направили в Заполярье в
штрафной батальон. Иван Михайлович отвагой в бою заслужил помилование.
Приехав на Северный флот, я узнал, что Желваков уже восстановлен в
офицерском звании и служит штурманом на одном из тральщиков. Причем служит
хорошо. По просьбе Ивана Михайловича мы походатайствовали о его переводе к
нам, на бригаду. И старший лейтенант, распрощавшись с тральщиком, снова
встал за штурвал торпедного катера.
Оба молодые, задорные, постоянно рвущиеся в бой, Кисов и Желваков
любили выходить в море вместе. И мы охотно шли навстречу этому их желанию.
50
Вот и на этот раз они вышли вдвоем из нашей главной базы в Пумманки.
Минуя северо-западную оконечность полуострова Рыбачий, примерно на траверзе
мыса Вайталахти, заметили справа, у берегов противника, дым кораблей.
Отказаться от возможной атаки было не в их характерах. И друзья пошли
навстречу врагу. С дистанции 70--80 кабельтовых определили, что идут два
сторожевых корабля и несколько катеров. Несмотря на численное превосходство
противника, старшие лейтенанты начали атаку, элементарную по замыслу и
трудную по исполнению.
Осторожные люди могут, пожалуй, квалифицировать действия Кисова и
Желвакова не столько смелыми, сколько безрассудными. Но вспомним адмирала С.
О. Макарова, который в период русско-турецкой войны, еще совсем молодым
офицером, записал в своем дневнике: "Война объявлена!.. Клянусь вам честью,
что я не задумаюсь вступить в бой с целой турецкой эскадр рой и что мы
дешево не продадим нашу жизнь".
А. И. Кисов и И. М. Желваков думали и действовали так же!
Обнаружив наши катера, корабли противника, открыв огонь, пошли им
навстречу. Однако в самый последний момент, сблизившись уже на 10--15
кабельтовых, гитлеровцы не выдержали: один из сторожевых кораблей и часть
катеров отвернули вправо, а остальные влево. Это в какой-то мере облегчило
задачу наших катерников: можно было атаковать цели с одного направления.
Первым, находясь на средних курсовых углах цели, две торпеды по
ближайшему сторожевому кораблю выпустил Желваков. Спустя несколько секунд на
месте, где только что находился вражеский сторожевик, плавали лишь какие-то
деревянные предметы да по воде растекалось большое масляное пятно. Кисов
атаковал второй сторожевой корабль. Торпеды угодили ему в носовую часть.
Однако прежде чем и этот сторожевик пошел на дно, расчет его кормовой пушки
успел сделать несколько выстрелов. Три снаряда угодили в катер Жел-
4* 51
вакова: один попал в подводную часть корпуса, и внутрь катера хлынула
вода, а два других разорвались в корме, вызвав пожар. Торпедный катер
лишился хода. К нему, бросив подбирать людей с потопленных сторожевых
кораблей, устремились два вражеских катера.
Положение наших моряков было трудным. Казалось, даже безнадежным.
Однако никто не растерялся, не впал в панику. В то время как комендоры,
выполняя приказ командира, делали все возможное, чтобы удержать на
почтительном расстоянии катера противника, мотористы подложили под моторы
подрывные патроны. Перед нелегким выбором: "Смерть или плен?" -- советские
моряки, не колеблясь, выбрали первое.
А Кисов, убедившись в успехе своей атаки, на полной скорости уходил на
восток. Анатолий Иванович был уверен, что Желваков, атаковавший первым, уже
вышел из боя. И вдруг радиофон донес голос друга: "Я потерял ход. Атакуют
катера. Толя, выручай!"
Верный священному для советских воинов правилу взаимной выручки,
старший лейтенант Кисов тотчас развернулся на обратный курс. И сделал это
вовремя. Пользуясь тем, что среди комендоров поврежденного катера к этому
времени были уже убитые и раненые, враг подходил все ближе и ближе. Тут-то и
подоспел Кисов. Смело кинувшись наперерез противнику, Анатолий Иванович
поставил дымзавесу и, прикрываясь ею, ошвартовался к катеру друга, в
считанные секунды принял на борт его команду и снова дал полный ход.
Через несколько минут над морем прогрохотал взрыв. Уходя последним с
мостика родного корабля, старший лейтенант Желваков не забыл поджечь
бикфордов шнур, протянутый к подложенным под моторы подрывным патронам.
Врагу не достался даже покинутый катер!
Но трудное испытание, выпавшее на долю наших моряков, на этом не
закончилось. Над катером старшего лейтенанта Кисова появилось три
"Фокке-Вульфа-190". В течение четверти часа беспрерывных атак с воздуха
(потом подошли наши "яки", и фашистские летчики предпочли убраться) каждый
из наших моряков проявил такое мужество, стойкость, презрение к смерти,
перед которыми нельзя не преклоняться.
52
Передав штурвал Желвакову, Кисов встал с ним спина к спине. Внимательно
следя за налетавшими с кормы самолетами, Анатолий Иванович, как только
летчик сбрасывал бомбу, подавал команду к повороту. Желваков резко
перекладывал штурвал то вправо, то влево. И, как фашистские летчики ни
старались, ни одна сброшенная ими бомба так и не попала в цель.
Озлобленные своей неудачей, гитлеровцы подвергли катер ожесточенному
артиллерийско-пулеметному обстрелу. Один из снарядов попал в корму катера.
Взрывом вырвало кусок палубы. Деревянная щепа попала в матроса Валентина
Жукова. Ему выбило глаз. А в это время от пулеметной очереди следующего
самолета загорелись дымовые шашки. Полуослепший, с залитым кровью лицом,
задыхаясь в едком дыму, Жуков все же нашел в себе силы на ощупь освободить
крепление дымовых шашек и сбросить их в море. Скоро его снова ранило -- в
руку. Но и тогда комсомолец не покинул боевого поста.
При первой же атаке "фокке-вульфов" был ранен в живот пулеметчик матрос
Гречаников. Матрос Кузьменко хотел перевязать друга.
-- Не до того сейчас! -- твердо сказал Гречаников,-- становись к
пулемету, а я буду подавать ленты.
Трудно представить, каких нестерпимых страданий стоило это моряку.
Однако, зажав левой рукой рану, Гречаников правой подавал Кузьменко
пулеметные ленты. И друзья меткой очередью сумели подбить один из вражеских
самолетов.
Несколько снарядов попало в ахтер-пик (кормовой отсек), где хранился
боезапас. Туда бросился старшина 1-й статьи Иванников. Выхватывая из
разбитых горящих ящиков раскаленные патроны, старшина выбрасывал их через
люк в море. Над катером пронесся очередной вражеский самолет. От новой
пулеметной очереди, прошившей ахтер-пик, загорелись и ящики со снарядами. На
помощь Иванникову поспешили боцман Павел Простое и торпедист матрос
Водовозов. Иванников подавал на палубу пылающие снарядные ящики, а Про-стов
и Водовозов сбрасывали их за борт. Угроза взрыва боеприпасов была
предотвращена.
Мужественно вели себя в этом бою и мотористы, на-
53
ходившиеся, пожалуй, даже в более трудных условиях, нежели матросы и
старшины верхней команды.
Хочется привести отрывок из письма, полученного мной из города Ингулец,
Днепропетровской области, от И. Д. Горбункова, ныне
строителя-экскаваторщика, а в дни Великой Отечественной войны старшего
матроса, моториста с катера старшего лейтенанта Желвакова *.
Илья Дмитриевич пишет:
"Не хочу нашему брату мотористу лишней хвалы воздавать, но ведь тот же
пулеметчик, скажем, он хотя бы врага своими глазами видит. У него в руках
пулемет, чтобы с этим врагом драться. А мотористы -- они внизу. Что наверху
делается, зачастую не знают. Угарно. Шум такой, что далеко не каждый снаряд,
что за спиной разорвался, услышишь. И вся забота -- моторы! Ведь они для
катера все равно что сердце для человека: остановятся -- смерть!
В том памятном бою, пересев на катер старшего лейтенанта Кисова, все,
кто из нас, мотористов, в живых остался (а к тому времени уже пали смертью
героев старшина 1-й статьи Деркач, командир отделения мотористов старшина
2-й статьи Яковлев), вновь спустились в моторный отсек. Когда налетели
"фокке-вуль-фы", так всего трое или четверо из мотористов ранены не были.
Дублер старшины группы мотористов старшина 1-й статьи Аринев получил тяжелое
ранение в руку и в бок. Командира отделения мотористов Старшинова обожгло
выхлопным газом. Да всех не перечтешь... А тут один из снарядов попал в блок
правого мотора. Мотор остановился. Вскоре следующий снаряд перебил
* В своих записках я постоянно использую письма боевых друзей, их
устные воспоминания.
Сердечно благодарю за ценнейшие документы, советы и замечания
генерал-лейтенанта Е. Т. Дубовцева, вице-адмирала В. А. Чекурова,
вице-адмирала В. Н. Алексеева, контр-адмирала С. Г. Головко, контр-адмирала
В. П. Федорова, капитанов 1 ранга В. Я. Александрова, В. И. Быкова, А. И.
Ефимова, Е. В. Осецкого, А Г. Приймака, Б. Т. Павлова, Е. Г. Шкутова, Н. И.
Шаповалова, В. В. Чернявского, а также бывших матросов и старшин И. Д.
Горбункова, А. И. Иванова, Г. Н. Таращука, И. Я. Ярошенко.
Особую признательность за помощь в подготовке к печати моих
воспоминаний выражаю бывшему североморцу капитану 2 ранга П. И. Прошину.
54
выхлопной коллектор левого мотора. Вот-вот и он остановиться был готов.
Да вовремя успели мы перебитый коллектор брезентом обернуть и проволокой
обвязать. А юнгу Сашу Ковалева помните?.. Как он своим телом зажал рваную
дыру в дюрите радиатора среднего мотора? А ведь оттуда кипяток хлестал!
Двадцать лет минуло с той поры. Но вспоминаю все и горжусь тем, что
довелось мне драться за нашу Советскую Родину плечом к плечу с такими
людьми!"
Помню ли я юнгу Сашу Ковалева?!
У нас на бригаде служило несколько юнг -- подростков 15--17 лет.
Большинство из них пришли из специальной школы юнг, организованной на флоте.
В этой школе наряду с общеобразовательными дисциплинами каждый из ребят
изучал какую-нибудь флотскую специальность: боцмана, моториста, торпедиста
или радиста. И уже хорошо подготовленными моряками приходили на корабли.
Вряд ли можно считать правильным, к слову говоря, что после войны эти
школы юнг были закрыты. Ведь есть же у нас и теперь
профессионально-технические училища, в которых обучаются подростки, чтобы
стать не только грамотными людьми, но и прийти в промышленность и на
строительство умелыми токарями, слесарями, каменщиками. А разве в меньшей
мере нуждается в молодых квалифицированных кадрах растущий из года в год
морской торговый флот? Да и нашему Военно-Морскому Флоту очень бы
пригодились такие молодые специалисты, тем более что подавляющее большинство
юнг, судя по прежнему опыту, наверняка посвятили бы флоту всю свою жизнь. А
романтика моря влечет к себе многих подростков. Скажем, Военно-морское
училище имени П. С. Нахимова, где мне довелось работать, каждый год получает
десятки писем от ребят 14--15 лет с одной просьбой: взять на флот, помочь
стать моряком. Все это кадры для школ юнг. И восстановление таких школ
наверняка бы себя оправдало.
Наряду с воспитанниками специальной школы служили на бригаде юнгами
ребята, которых прибило
55
к нам суровое военное лихолетье. Так у нас оказался Ваня Макаров --
щупленький 14-летний паренек с большими, отливающими морской синевой глазами
и по-детски припухшими губами. Война лишила Ваню семьи. Полуголодный, он
пристал к какому-то военному эшелону и оказался в Мурманске. Затем пешком
пришел в Росту. И тут пригрели его возле себя матросы с одного из
ремонтировавшихся торпедных катеров. С ними Макаров зайцем пробрался к нам в
базу.
Решая дальнейшую судьбу Макарова -- оставаться ему на бригаде или
уезжать в детский дом, -- мы слушали с начальником политотдела сбивчивый
рассказ Вани о его короткой, но уже полной нелегких испытаний жизни. И мне
припомнилось, как вот таким же вихрастым пареньком в большой вылинявшей
кепке я сам в 1925 году, после гибели отца, приехал из далекого Андижана в
Ленинград с единственной мечтой: стать моряком! Не найдя после экзаменов в
списках принятых в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе своей фамилии,
я отважился пойти к начальнику военно-морских учебных заведений В. М.
Орлову. На его вопрос: "В чем дело, пионер?" (я еще носил пионерский
галстук), ответил, уставившись глазами в пол: "Хочу быть моряком". Владимир
Митрофанович, улыбнувшись, согласился: "Ну, хорошо. Будь по-твоему".
Жизнь в училище была трудной. Из 120 человек, принятых в том году,
после шести лет учебы -- три года на подготовительном (был тогда такой) и
три года на основном курсе -- осталось нас только 16. Затем служба на
торпедных катерах Черноморского флота. Встреча с Кожановым, командовавшим
тогда Черноморским флотом; с Иваном Лаврентьевичем Кравцом, первым
комбригом, героем гражданской войны, отличным моряком и воспитателем. Потом
десять лет службы на Тихом океане. И вот теперь Заполярье. А кто знает, как
сложилась бы моя судьба, не поверь тогда В. М. Орлов, что моряк из меня
получится ..
Поверили и мы Ване Макарову. Остался он на бригаде. Как и всем юнгам,
сшили ему в нашей швальне -- портновской мастерской -- полную матросскую
форму. Ваня не обманул оказанного ему доверия. Настоящий человек -- и в
пятнадцать лет человек! Любознательный, не по-детски серьезный, Ваня
довольно
56
скоро стал хорошим мотористом. Участвовал во многих боях. Проявил
мужество. И к концу 1944 года был уже орденоносцем и полным кавалером
морских медалей. Где ты сейчас, Ваня Макаров?..
Вместе с Макаровым в жарких схватках с гитлеровцами отличились многие
наши юнги, и в их числе Саша Ковалев, о котором упомянул в своем письме И.
не зайти под его прикрытием в Инребухту -- якорную стоянку вражеских
кораблей? Глядишь, там и найдется какая-либо приличная цель! Как только
снежная карусель надежно закрыла торпедные катера от береговых
наблюдательных постов, Колотий, пройдя еще несколько кабельтовых прежним
курсом, подал команду к повороту "Все вдруг" на 90 градусов.
Когда заряд прошел, катера были уже внутри бухты. Огляделись. Прямо по
корме только что снялись с якоря два сторожевых корабля и катер противника.
Не теряя времени, Колотий распределил цели: флагманскому катеру Александра
Лощилина атаковать головной сторожевой корабль, Петру Сиренько -- концевой,
Виктору Чернявскому--прикрывать их огнем.
Атака наших катеров из глубины их же собственной бухты на какое-то
время ошеломила гитлеровцев. Однако спустя несколько секунд сторожевые
корабли и катера открыли огонь. Тут же к ним присоединилась еще и береговая
батарея.
Не успев как следует разобраться в обстановке, лейтенант Лощилин
посчитал, что сторожевые корабли противника идут курсом 280 градусов (а на
самом деле они шли курсом 100--120 градусов), и, выпустив торпеды, как ему
казалось, по головному, в действительности попал в концевой корабль.
Развалившись на две части, тот быстро затонул. Вынужденный из-за ошибки
Лощилина изменить объект атаки, Петр Сиренько несколько замешкался и попал в
беду: 45-мм снаряд угодил в таранный отсек его катера. Там начался пожар.
44
Несмотря на это, Сиренько продолжал сближаться с целью. Торпедный катер
разошелся со сторожевым кораблем в ста метрах, однако выпустить торпеды
из-за повреждения аппаратов старший лейтенант не смог.
Выскользнувший из-под удара Сиренько сторожевой корабль начал
преследовать Чернявский. В это время вновь налетел снежный заряд. Видимость
сократилась до полкабельтова. В снежной круговерти капитан-лейтенант около
четверти часа гонялся за сторожевиком, ведя артиллерийский бой. Снежный
заряд должен был вот-вот пройти, и тогда представлялась возможность нанести
по противнику торпедный удар уже наверняка. Но тут Чернявский услышал по
радиофону голос Петра Сиренько. Старший лейтенант докладывал командиру
группы, что у него заглохли моторы. Не удалось еще погасить пожар в таранном
отсеке.
Как ни велико было желание капитан-лейтенанта завершить трудную схватку
со сторожевым кораблем, он все же поспешил на помощь товарищу. Снежный заряд
скоро прошел. Видимость резко улучшилась. Надежно прикрыв поврежденный катер
дымовой завесой, Чернявский, искусно маневрируя, в течение долгих 13 минут
принимал огонь береговой батареи на себя. А когда на катере Петра Сиренько
сумели вновь запустить моторы, капитан-лейтенант обеспечил его благополучный
отход в Пумманки.
На разборе в штабе бригады действиям самого Чернявского и его
подчиненных была дана самая высокая оценка. Нам, кстати сказать, стало
известно, что утром следующего дня после этого боя наши самолеты обнаружили
на отмели у мыса Наверснесет вражеский сторожевой корабль. Имелись все
основания считать, что это был тот самый сторожевик, за которым гонялся
Чернявский: маневрируя в снежном заряде, он потерял ориентировку и вылез на
мель, где его и добили наши штурмовики. Но все это было для
капитан-лейтенанта слабым утешением. Второе подряд возвращение в базу из боя
с невыпущенными торпедами вывело Виктора Васильевича из обычного душевного
равновесия. И я вполне разделял озабоченность начальника политотдела этим
обстоятельством.
Глубоко ошибаются (немногие, к счастью) военачальники, которые считают
"копание в психологии"
45
(под этим термином они подразумевают душевное состояние своих
подчиненных) занятием чуть ли не вредным. "Мое дело приказывать, --
рассуждают они. -- Дело подчиненных -- выполнять эти приказы. И всякие
переживания тут ни при чем".
Нет, нельзя безразлично относиться к настроению человека, идущего в
бой. Если он чем-то подавлен, если у него почему-то пропала уверенность в
себе --где уж тут ждать инициативы, смекалки! Тем более это относится к
офицеру-катернику. Скоротечность и напряженность каждого боя требуют от него
умения с полуслова понимать старшего начальника, организующего бой, самому
быстро и правильно оценивать постоянно изменяющуюся обстановку, предвидеть
действия противника и быть способным принять смелое, иногда даже дерзкое
решение, гарантирующее достижение победы. Поэтому мы постоянно заботились о
хорошем настроении не только офицеров, но старшин и матросов. Многие из них
в то время, скажем, не получали писем. Родные и близкие либо погибли, либо
остались на территории, временно оккупированной гитлеровцами. Это очень
угнетало людей. И политотдел бригады специально обращался к шефам с
просьбой, чтобы девушки начали переписку с этими моряками. Теплые слова
привета, забота и внимание воодушевляли бойца, помогали воевать.
Не имея возможности в ту пору повидать Чернявского, я послал ему
записку (недавно стало известно, что записка эта сохранилась и находится
теперь в фондах музея Северного флота). В ней я писал: "Невыпуск торпед не
должен огорчать Вас, Виктор Васильевич. Истинная смелость не в безрассудной
отваге, а в точном и грамотном выполнении приказа с учетом конкретно
сложившейся обстановки. А тут Вас не в чем упрекнуть..."
На катере у капитан-лейтенанта побывал начальник политотдела. Все это в
какой-то мере помогло Чернявскому успокоиться и успешно выполнить свою
задачу в ближайшем бою.
В тот день три торпедных катера -- старшего лейтенанта Б. Павлова,
старшего лейтенанта Е. Шкутова и
46
капитан-лейтенанта В. Чернявского, под общим командованием
капитан-лейтенанта И. Решетько, вышли из Пумманок на "свободную охоту". На
обычном в таком случае предварительном инструктаже командир отряда
определил, что при встрече с одиночным вражеским кораблем и возможностью
захвата "морского языка" Шкутов должен будет ставить дымзавесу, комендоры
Павлова -- вести, если нужно, огонь по противнику, а экипаж Чернявского
пойдет на абордаж.
Обходя по часовой стрелке -- от Петсамо к Варде -- вражеское побережье,
катера в условиях проходящих зарядов обнаружили у мыса Квальнес судно --
трехсоттонный дрифтер-бот, совершавший, как потом выяснилось, переход из
Тромсе в Киркенес.
Наконец-то представился благоприятный случай захватить "морского
языка", который был так необходим штабу флота! И капитан-лейтенант Решетько
умело им воспользовался. По его команде вражеское судно было окружено. К
нему быстро пришвартовался катер Чернявского. На палубу дрифтер-бота
перескочили вооруженные автоматами комендор коммунист старшина 2-й статьи
Василий Зимовец и боцман старшина 2-й статьи Иван Зорин.
Все это происходило так близко от берега, что с наших катеров были
хорошо видны стоявшие на маленькой пристани люди.
По торпедным катерам и захваченному судну из района Реней-Зунда открыла
огонь тяжелая батарея противника. Получив в борт несколько осколков,
дрифтер-бот загорелся. Сняв с горящего судна команду, капитан-лейтенант
Чернявский, поторапливаемый командиром отряда, отошел от бота. Катера легли
на курс к Пумманкам. И вдруг старшина 2-й статьи Зорин доложил, что на
палубе гибнувшего судна показалась женщина. Пока катер Чернявского стоял у
борта, она пряталась где-то во внутренних помещениях. А теперь, опершись на
мачту, жестами просила не покидать ее.
Для нас враг остается врагом, пока он держит в руках оружие. А с
женщинами, стариками и детьми мы вообще не воюем. Потому-то, немало рискуя,
капитан-лейтенант Чернявский развернул свой катер на обратный курс.
Маневрируя меж высоких всплесков от снарядов вражеской батареи, он вновь
подошел к охвачен-
47
ному пламенем дрифтер-боту. И те же коммунист Зимовец и боцман Зорин
перенесли к себе на борт раненную в ногу женщину. На переходе радист матрос
Гетельман, исполнявший по совместительству обязанности санитара, старательно
припоминая все, чему его учили врачи, оказал раненой необходимую медицинскую
помощь.
Спустя несколько часов пленные были доставлены в Полярное. Хорошо зная
обстановку в захваченных немцами норвежских портах, члены команды
дрифтер-бота сообщили штабу флота очень важные и ценные сведения. Наши
хлопоты, связанные с выполнением задания достать "морского языка", полностью
оправдались.
Позже, примерно в декабре 1944 года, мне довелось прочитать заметку о
захвате дрифтер-бота нашими катерами в газетке, издававшейся гитлеровцами,
не помню точно, то ли в Киркенесе, то ли в Варде. Хорошо зная, что
обстреливала и подожгла судно фашистская тяжелая батарея из района
Реней-Зунда, эта газетка писала: "..вблизи мыса Квальнес русскими торпедными
катерами был обстрелян и подожжен почтовый дрифтер-бот".
Что же, на эту очередную фашистскую клевету можно было ответить словами
Козьмы Пруткова: "Единажды солгавший -- кто тебе поверит!"
С
амым, пожалуй, памятным и наиболее драматическим событием весны 1944
года для нас был майский бой экипажей катеров старших лейтенантов Анатолия
Кисова и Ивана Желвакова с двумя сторожевыми кораблями, несколькими катерами
и тремя самолетами противника.
В тот день меня по какому-то делу вызвали в Полярное. Едва переступив
порог приемной командующего флотом, я услышал из распахнутой двери кабинета
голос Арсения Григорьевича:
-- Иди скорее сюда. Слушай! Твои орлы ввязались
в драку и, судя по всему, нелегкую...
С КП адмирала можно было включиться в волну любой радиостанции,
действующей на флоте. Благодаря этому Арсений Григорьевич, не выходя из
кабинета, постоянно был в курсе всего, что делается на море и в воздухе. Вот
и на этот раз, не получив еще с КП бригады доклада о бое катеров,
командующий флотом уже знал о нем. А судя по доносящимся из динамика
возбужденным голосам, татаканью "эрликонов" и "кольт-браунингов" бой был
трудным.
Кто там? -- Арсений Григорьевич кивнул головой
в сторону динамика.
Полагаю, что старшие лейтенанты Кисов и Жел
ваков. У них на это время запланирован переход в Пум-
манки.
А, тихоокеанцы... Самовольничают?
Почему же! Обнаружили противника и атакуют.
Ишь ты! Они наверняка и не знают, что имеют в
лице комбрига такого искусного адвоката. Ну хорошо.
4 А. В. Кузьмин 49
Подключайся в сеть и руководи своими забияками. Они просили подослать
им истребители. В штабе у тебя все еще никак не решатся побеспокоить по
этому поводу вышестоящее начальство. Так я уже распорядился. Андреев
доложил, что "Яковлевы" в воздухе.
А. И. Кисов и И. М. Желваков --тихоокеанцы, пришли на бригаду почти
одновременно.
Анатолий Иванович последние несколько месяцев 1943 года так настойчиво
просил о переводе с Тихого океана на любой из действующих флотов, что я
специально обращался по этому поводу к адмиралу И. С. Юмашеву. Тот сначала
не соглашался, но потом все же дал "добро". Кисов был откомандирован в
Москву, в распоряжение отдела кадров. А когда в начале марта 1944 года я
прибыл на Север, то, к немалому своему удовольствию, встретил его тут.
Оказывается, приехав в Москву, Анатолий Иванович был направлен на курсы. Но,
узнав о формировании бригады торпедных катеров на Северном флоте, упросил
направить его в Заполярье.
Ивана Михайловича Желвакова я тоже хорошо знал по тихоокеанской
бригаде. Там с ним в начале 1943 года произошла неприятная история.
Сменившись с боевого дежурства, Желваков неосторожно бросил на стол кобуру с
заряженным пистолетом. Прогремел выстрел. Пуля насмерть поразила боцмана.
Хотя это была и случайность, но убийство человека не могло остаться
безнаказанным. Желвакова судили. Он признал свою вину и просил о самом
строгом наказании. Его, разжаловав в рядовые, направили в Заполярье в
штрафной батальон. Иван Михайлович отвагой в бою заслужил помилование.
Приехав на Северный флот, я узнал, что Желваков уже восстановлен в
офицерском звании и служит штурманом на одном из тральщиков. Причем служит
хорошо. По просьбе Ивана Михайловича мы походатайствовали о его переводе к
нам, на бригаду. И старший лейтенант, распрощавшись с тральщиком, снова
встал за штурвал торпедного катера.
Оба молодые, задорные, постоянно рвущиеся в бой, Кисов и Желваков
любили выходить в море вместе. И мы охотно шли навстречу этому их желанию.
50
Вот и на этот раз они вышли вдвоем из нашей главной базы в Пумманки.
Минуя северо-западную оконечность полуострова Рыбачий, примерно на траверзе
мыса Вайталахти, заметили справа, у берегов противника, дым кораблей.
Отказаться от возможной атаки было не в их характерах. И друзья пошли
навстречу врагу. С дистанции 70--80 кабельтовых определили, что идут два
сторожевых корабля и несколько катеров. Несмотря на численное превосходство
противника, старшие лейтенанты начали атаку, элементарную по замыслу и
трудную по исполнению.
Осторожные люди могут, пожалуй, квалифицировать действия Кисова и
Желвакова не столько смелыми, сколько безрассудными. Но вспомним адмирала С.
О. Макарова, который в период русско-турецкой войны, еще совсем молодым
офицером, записал в своем дневнике: "Война объявлена!.. Клянусь вам честью,
что я не задумаюсь вступить в бой с целой турецкой эскадр рой и что мы
дешево не продадим нашу жизнь".
А. И. Кисов и И. М. Желваков думали и действовали так же!
Обнаружив наши катера, корабли противника, открыв огонь, пошли им
навстречу. Однако в самый последний момент, сблизившись уже на 10--15
кабельтовых, гитлеровцы не выдержали: один из сторожевых кораблей и часть
катеров отвернули вправо, а остальные влево. Это в какой-то мере облегчило
задачу наших катерников: можно было атаковать цели с одного направления.
Первым, находясь на средних курсовых углах цели, две торпеды по
ближайшему сторожевому кораблю выпустил Желваков. Спустя несколько секунд на
месте, где только что находился вражеский сторожевик, плавали лишь какие-то
деревянные предметы да по воде растекалось большое масляное пятно. Кисов
атаковал второй сторожевой корабль. Торпеды угодили ему в носовую часть.
Однако прежде чем и этот сторожевик пошел на дно, расчет его кормовой пушки
успел сделать несколько выстрелов. Три снаряда угодили в катер Жел-
4* 51
вакова: один попал в подводную часть корпуса, и внутрь катера хлынула
вода, а два других разорвались в корме, вызвав пожар. Торпедный катер
лишился хода. К нему, бросив подбирать людей с потопленных сторожевых
кораблей, устремились два вражеских катера.
Положение наших моряков было трудным. Казалось, даже безнадежным.
Однако никто не растерялся, не впал в панику. В то время как комендоры,
выполняя приказ командира, делали все возможное, чтобы удержать на
почтительном расстоянии катера противника, мотористы подложили под моторы
подрывные патроны. Перед нелегким выбором: "Смерть или плен?" -- советские
моряки, не колеблясь, выбрали первое.
А Кисов, убедившись в успехе своей атаки, на полной скорости уходил на
восток. Анатолий Иванович был уверен, что Желваков, атаковавший первым, уже
вышел из боя. И вдруг радиофон донес голос друга: "Я потерял ход. Атакуют
катера. Толя, выручай!"
Верный священному для советских воинов правилу взаимной выручки,
старший лейтенант Кисов тотчас развернулся на обратный курс. И сделал это
вовремя. Пользуясь тем, что среди комендоров поврежденного катера к этому
времени были уже убитые и раненые, враг подходил все ближе и ближе. Тут-то и
подоспел Кисов. Смело кинувшись наперерез противнику, Анатолий Иванович
поставил дымзавесу и, прикрываясь ею, ошвартовался к катеру друга, в
считанные секунды принял на борт его команду и снова дал полный ход.
Через несколько минут над морем прогрохотал взрыв. Уходя последним с
мостика родного корабля, старший лейтенант Желваков не забыл поджечь
бикфордов шнур, протянутый к подложенным под моторы подрывным патронам.
Врагу не достался даже покинутый катер!
Но трудное испытание, выпавшее на долю наших моряков, на этом не
закончилось. Над катером старшего лейтенанта Кисова появилось три
"Фокке-Вульфа-190". В течение четверти часа беспрерывных атак с воздуха
(потом подошли наши "яки", и фашистские летчики предпочли убраться) каждый
из наших моряков проявил такое мужество, стойкость, презрение к смерти,
перед которыми нельзя не преклоняться.
52
Передав штурвал Желвакову, Кисов встал с ним спина к спине. Внимательно
следя за налетавшими с кормы самолетами, Анатолий Иванович, как только
летчик сбрасывал бомбу, подавал команду к повороту. Желваков резко
перекладывал штурвал то вправо, то влево. И, как фашистские летчики ни
старались, ни одна сброшенная ими бомба так и не попала в цель.
Озлобленные своей неудачей, гитлеровцы подвергли катер ожесточенному
артиллерийско-пулеметному обстрелу. Один из снарядов попал в корму катера.
Взрывом вырвало кусок палубы. Деревянная щепа попала в матроса Валентина
Жукова. Ему выбило глаз. А в это время от пулеметной очереди следующего
самолета загорелись дымовые шашки. Полуослепший, с залитым кровью лицом,
задыхаясь в едком дыму, Жуков все же нашел в себе силы на ощупь освободить
крепление дымовых шашек и сбросить их в море. Скоро его снова ранило -- в
руку. Но и тогда комсомолец не покинул боевого поста.
При первой же атаке "фокке-вульфов" был ранен в живот пулеметчик матрос
Гречаников. Матрос Кузьменко хотел перевязать друга.
-- Не до того сейчас! -- твердо сказал Гречаников,-- становись к
пулемету, а я буду подавать ленты.
Трудно представить, каких нестерпимых страданий стоило это моряку.
Однако, зажав левой рукой рану, Гречаников правой подавал Кузьменко
пулеметные ленты. И друзья меткой очередью сумели подбить один из вражеских
самолетов.
Несколько снарядов попало в ахтер-пик (кормовой отсек), где хранился
боезапас. Туда бросился старшина 1-й статьи Иванников. Выхватывая из
разбитых горящих ящиков раскаленные патроны, старшина выбрасывал их через
люк в море. Над катером пронесся очередной вражеский самолет. От новой
пулеметной очереди, прошившей ахтер-пик, загорелись и ящики со снарядами. На
помощь Иванникову поспешили боцман Павел Простое и торпедист матрос
Водовозов. Иванников подавал на палубу пылающие снарядные ящики, а Про-стов
и Водовозов сбрасывали их за борт. Угроза взрыва боеприпасов была
предотвращена.
Мужественно вели себя в этом бою и мотористы, на-
53
ходившиеся, пожалуй, даже в более трудных условиях, нежели матросы и
старшины верхней команды.
Хочется привести отрывок из письма, полученного мной из города Ингулец,
Днепропетровской области, от И. Д. Горбункова, ныне
строителя-экскаваторщика, а в дни Великой Отечественной войны старшего
матроса, моториста с катера старшего лейтенанта Желвакова *.
Илья Дмитриевич пишет:
"Не хочу нашему брату мотористу лишней хвалы воздавать, но ведь тот же
пулеметчик, скажем, он хотя бы врага своими глазами видит. У него в руках
пулемет, чтобы с этим врагом драться. А мотористы -- они внизу. Что наверху
делается, зачастую не знают. Угарно. Шум такой, что далеко не каждый снаряд,
что за спиной разорвался, услышишь. И вся забота -- моторы! Ведь они для
катера все равно что сердце для человека: остановятся -- смерть!
В том памятном бою, пересев на катер старшего лейтенанта Кисова, все,
кто из нас, мотористов, в живых остался (а к тому времени уже пали смертью
героев старшина 1-й статьи Деркач, командир отделения мотористов старшина
2-й статьи Яковлев), вновь спустились в моторный отсек. Когда налетели
"фокке-вуль-фы", так всего трое или четверо из мотористов ранены не были.
Дублер старшины группы мотористов старшина 1-й статьи Аринев получил тяжелое
ранение в руку и в бок. Командира отделения мотористов Старшинова обожгло
выхлопным газом. Да всех не перечтешь... А тут один из снарядов попал в блок
правого мотора. Мотор остановился. Вскоре следующий снаряд перебил
* В своих записках я постоянно использую письма боевых друзей, их
устные воспоминания.
Сердечно благодарю за ценнейшие документы, советы и замечания
генерал-лейтенанта Е. Т. Дубовцева, вице-адмирала В. А. Чекурова,
вице-адмирала В. Н. Алексеева, контр-адмирала С. Г. Головко, контр-адмирала
В. П. Федорова, капитанов 1 ранга В. Я. Александрова, В. И. Быкова, А. И.
Ефимова, Е. В. Осецкого, А Г. Приймака, Б. Т. Павлова, Е. Г. Шкутова, Н. И.
Шаповалова, В. В. Чернявского, а также бывших матросов и старшин И. Д.
Горбункова, А. И. Иванова, Г. Н. Таращука, И. Я. Ярошенко.
Особую признательность за помощь в подготовке к печати моих
воспоминаний выражаю бывшему североморцу капитану 2 ранга П. И. Прошину.
54
выхлопной коллектор левого мотора. Вот-вот и он остановиться был готов.
Да вовремя успели мы перебитый коллектор брезентом обернуть и проволокой
обвязать. А юнгу Сашу Ковалева помните?.. Как он своим телом зажал рваную
дыру в дюрите радиатора среднего мотора? А ведь оттуда кипяток хлестал!
Двадцать лет минуло с той поры. Но вспоминаю все и горжусь тем, что
довелось мне драться за нашу Советскую Родину плечом к плечу с такими
людьми!"
Помню ли я юнгу Сашу Ковалева?!
У нас на бригаде служило несколько юнг -- подростков 15--17 лет.
Большинство из них пришли из специальной школы юнг, организованной на флоте.
В этой школе наряду с общеобразовательными дисциплинами каждый из ребят
изучал какую-нибудь флотскую специальность: боцмана, моториста, торпедиста
или радиста. И уже хорошо подготовленными моряками приходили на корабли.
Вряд ли можно считать правильным, к слову говоря, что после войны эти
школы юнг были закрыты. Ведь есть же у нас и теперь
профессионально-технические училища, в которых обучаются подростки, чтобы
стать не только грамотными людьми, но и прийти в промышленность и на
строительство умелыми токарями, слесарями, каменщиками. А разве в меньшей
мере нуждается в молодых квалифицированных кадрах растущий из года в год
морской торговый флот? Да и нашему Военно-Морскому Флоту очень бы
пригодились такие молодые специалисты, тем более что подавляющее большинство
юнг, судя по прежнему опыту, наверняка посвятили бы флоту всю свою жизнь. А
романтика моря влечет к себе многих подростков. Скажем, Военно-морское
училище имени П. С. Нахимова, где мне довелось работать, каждый год получает
десятки писем от ребят 14--15 лет с одной просьбой: взять на флот, помочь
стать моряком. Все это кадры для школ юнг. И восстановление таких школ
наверняка бы себя оправдало.
Наряду с воспитанниками специальной школы служили на бригаде юнгами
ребята, которых прибило
55
к нам суровое военное лихолетье. Так у нас оказался Ваня Макаров --
щупленький 14-летний паренек с большими, отливающими морской синевой глазами
и по-детски припухшими губами. Война лишила Ваню семьи. Полуголодный, он
пристал к какому-то военному эшелону и оказался в Мурманске. Затем пешком
пришел в Росту. И тут пригрели его возле себя матросы с одного из
ремонтировавшихся торпедных катеров. С ними Макаров зайцем пробрался к нам в
базу.
Решая дальнейшую судьбу Макарова -- оставаться ему на бригаде или
уезжать в детский дом, -- мы слушали с начальником политотдела сбивчивый
рассказ Вани о его короткой, но уже полной нелегких испытаний жизни. И мне
припомнилось, как вот таким же вихрастым пареньком в большой вылинявшей
кепке я сам в 1925 году, после гибели отца, приехал из далекого Андижана в
Ленинград с единственной мечтой: стать моряком! Не найдя после экзаменов в
списках принятых в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе своей фамилии,
я отважился пойти к начальнику военно-морских учебных заведений В. М.
Орлову. На его вопрос: "В чем дело, пионер?" (я еще носил пионерский
галстук), ответил, уставившись глазами в пол: "Хочу быть моряком". Владимир
Митрофанович, улыбнувшись, согласился: "Ну, хорошо. Будь по-твоему".
Жизнь в училище была трудной. Из 120 человек, принятых в том году,
после шести лет учебы -- три года на подготовительном (был тогда такой) и
три года на основном курсе -- осталось нас только 16. Затем служба на
торпедных катерах Черноморского флота. Встреча с Кожановым, командовавшим
тогда Черноморским флотом; с Иваном Лаврентьевичем Кравцом, первым
комбригом, героем гражданской войны, отличным моряком и воспитателем. Потом
десять лет службы на Тихом океане. И вот теперь Заполярье. А кто знает, как
сложилась бы моя судьба, не поверь тогда В. М. Орлов, что моряк из меня
получится ..
Поверили и мы Ване Макарову. Остался он на бригаде. Как и всем юнгам,
сшили ему в нашей швальне -- портновской мастерской -- полную матросскую
форму. Ваня не обманул оказанного ему доверия. Настоящий человек -- и в
пятнадцать лет человек! Любознательный, не по-детски серьезный, Ваня
довольно
56
скоро стал хорошим мотористом. Участвовал во многих боях. Проявил
мужество. И к концу 1944 года был уже орденоносцем и полным кавалером
морских медалей. Где ты сейчас, Ваня Макаров?..
Вместе с Макаровым в жарких схватках с гитлеровцами отличились многие
наши юнги, и в их числе Саша Ковалев, о котором упомянул в своем письме И.