Страница:
Через несколько минут катера с бортовыми номерами "241", "239" и "237"
вышли строем клина в район острова Большой Айнов. Там, сообразуясь с
обстановкой, командир дивизиона сам должен был определить наиболее выгодный
момент для прорыва через дымовые завесы и атаки вражеских кораблей.
Около 4 часов 30 минут утра из штаба оборонительного района сообщили,
что береговые батареи, не видя целей, прекращают обстрел. Поле боя
предоставлялось торпедным катерам.
Информировав об этом Алексеева, мы передали ему последние данные
воздушной разведки о местонахождении отдельных кораблей рассеянного
вражеского конвоя.
-- Ищите в дымовой завесе! Ищите в дымовой заве
се!
В 4 часа 53 минуты из приемника, настроенного на волну катеров,
находящихся в море, послышался голос Алексеева. Приказав катерам двигаться
строем фронта, он начал поиск целей.
На КП наступила настороженная тишина. Офицеры старались даже
объясняться друг с другом жестами. Только в случае крайней необходимости
перекидывались двумя-тремя. словами. Да и то вполголоса. Все внимательно
вслушивались в легкое потрескивание динамика.
Секундная стрелка обежала один круг, второй, третий... Довольно часто
встречающаяся в рассказах о войне фраза о медленно тянущихся секундах стала
в неко-
94
торой мере уже тривиальной. Но что поделаешь, если пассивное ожидание в
бою действительно удлиняло время, и не так-то просто было избавиться от
впечатления, что стрелки часов в это время начинали двигаться медленнее,
нежели обычно.
Наконец динамик заговорил: старший лейтенант До-мысловский доложил о
сторожевых катерах противника, подновляющих растаскиваемую ветром дымзавесу.
Тотчас береговые батареи с полуострова Среднего произвели несколько залпов:
упорные тренировки с артиллеристами по отработке тактического взаимодействия
начинали приносить практические результаты! И' снова томительное ожидание. В
5 часов 10 минут послышался взволнованный голос лейтенанта Юрченко:
"Транспорт! Вижу транспорт!" Как видно, лейтенант забыл в спешке выключить
микрофон, и из динамика стали доноситься глуховатые выстрелы пушек,
татаканье пулеметов. Потом над морем прогрохотал мощный взрыв. Мы ясно
услышали его на КП и без радио. А Виталий Деомидо-вич восторженно кричал из
динамика: "Готов! Пошли фрицы треске на закуску!"
Боевому успеху экипажа "239" мы радовались не меньше, чем сам лейтенант
Юрченко. Молодцы!.. Почин сделан. Первый транспорт в этом бою уничтожен.
А с моря донесся новый взрыв. С наблюдательного пункта одной из
береговых батарей сообщили, что в районе действия наших катеров, сквозь
густую пелену дымзавесы, все явственнее проступает оранжевый ореол большого
пожара. "Такой факелище полыхает, что наверняка и от вас видно!"
Кого же теперь можно поздравить с успехом -- До-мысловского или
Шуляковского? Нетерпение было так велико, что рука сама собой тянулась к
микрофону. Но тут из динамика донесся голос Алексеева.
-- Торпеды использовал. Иду в условленный район сбора.
Значит, и на боевой счет экипажа катера старшего лейтенанта
Домысловского можно было записать пер-вую победу. Дело оставалось за
экипажем "237". Неужели Шуляковскому так и не посчастливится найти для своих
торпед стоящей цели? Ведь ему это так важно!..
С моря донесся еще взрыв.
95
-- Атаковал тральщик и сторожевой катер, -- ко
ротко доложил Шуляковский.
На КП -- общая радость! Все улыбаются Поздравляют друг друга. И есть с
чем: ни один из катеров не воз-вращается домой с неиспользованными
торпедами!
Связавшись по телефону с командующим флотом, доложил ему об успешных
атаках катеров Алексеева. В ответ адмирал сказал:
-- Как возвратятся, передай им благодарность Воен
ного совета Да подтолкни там своих кадровиков, чтобы
скорее представили всех участников боя к наградам.
Они того заслужили...
Да, экипажи всех трех катеров отлично выполнили задачу. Теперь нам
предстояло позаботиться о том, что* бы победители благополучно возвратились
в Пумманки.
Как было заранее условлено, каждый из торпедных катеров, проведя атаку,
отходил к северу. А так как атаковывали они свои цели не одновременно, то и
выходили из дымовой завесы на чистую воду по одному: сначала катер
лейтенанта Юрченко, потом старшего лейтенанта Домысловского и последним --
старшего лейтенанта Шу-ляковского. Этим-то и решил было воспользоваться
противник. Лелея надежду хотя бы в какой-то мере рассчитаться за свои
потопленные корабли, гитлеровцы выслали на перехват торпедных катеров группу
"Мессерш-миттов-109", чтобы расстрелять их поодиночке. Еще в недавнем
прошлом, когда нам в подобных случаях приходилось связываться по радио или
телефону с командованием авиации, находившимся в Ваенге, эта затея немцев,
возможно, и принесла бы им какой-то успех. Но теперь все было иначе, получив
сообщение о появлении "мессершмиттов", подполковник Михайлов из
расположенного рядом с нашим КП оперативного пункта штаба ВВС тотчас отдал
приказание на ближний аэродром, и оттуда поднялась группа "Яковлевых".
Встретив самолеты противника еще на подходе к катерам, наши истребители
связали врага боем и сбили один за другим три "мессершмитта". Под надежным
воздушным прикрытием торпедные катера без потерь ошвартовались в Пум-манках.
Встреча на пирсе была очень теплой. В ответ на благодарность Военного
совета флота экипажи катеров да-
96
ли слово еще настойчивее искать и топить вражеские корабли.
Подробная запись донесений и радиопереговоров торпедных катеров,
участвовавших в бою, дополненная живыми рассказами участников, дала
возможность во всех деталях восстановить ход атак, подробно разобрать все их
достоинства и недостатки. Такие разборы, кстати сказать, являлись лучшей
школой воинского мастерства.
...Через семь минут после начала поиска конвоя, ровно в 5 часов утра,
слева по курсу флагманского катера старшего лейтенанта Домысловского был
обнаружен немецкий сторожевой катер. Спустя несколько секунд к нему
присоединились еще два. Следуя в направлении на норд-вест, они начали
постановку очередной дымза-весы. Капитан 3 ранга Алексеев поступил в этом
случае совершенно правильно: не отвлекаясь от главного -- поиска
транспортов,--он передал данные о местонахождении замеченных сторожевых
катеров артиллеристам (огнем взаимодействующих с нами береговых батарей эти
катера были скоро рассеяны), а сам подал команду к повороту: "Все вдруг!" на
40 градусов вправо и, увеличив ход до полного, увел торпедные катера в
поставленную противником дымзавесу.
Через несколько минут прямо по носу, в расстоянии четырех-пяти
кабельтовых, открылся занятый противником берег. Осмотрелись. По данным,
полученным командиром дивизиона, конвой должен был в это время находиться
где-то поблизости. А его не было. То ли транспорты, увеличив скорость,
успели уже миновать этот район, то ли, напротив, задержались, и только
вот-вот появятся. Наступили те ответственные минуты поиска, которые во
многом предопределяют успех или неудачу боя. И тут Алексеев допустил ошибку,
которая потом, на разборе, стала предметом большого и поучительною разговора
для всех остальных командиров отрядов и дивизионов о "границах" их
руководства командирами торпедных катеров в бою. Проводя первый свой бой,
Владимир Николаевич на какое-то время запамятовал ту простую истину, что
командиры катеров -- это не просто исполнители, нуждающиеся в постоянной
подсказке, а люди, способные и обученные принимать са-
7 А В Кузьмин Э7
мостоятельные решения и претворять их в жизнь. Приведя катера в
заданный район, комдив должен был, поделившись последними данными о
местонахождении противника, предоставить командирам необходимую свободу
действий в поиске целей. Это было тем более необходимо в данных конкретных
условиях, когда конвои распался. Если же и давать какие-то советы, так лишь
с одной целью -- предупредить ошибки, указать на промах, иначе говоря, учить
командиров правильному маневру. А Алексеев пытался вместо всего этого
установить совершенно ненужную опеку. Дело дошло до того, что начал даже
диктовать командирам отдельно маневрирующих катеров курсы и скорости, с
которыми им следовало, по его мнению, идти. В условиях плохой видимости-- а
катера вели поиск в дымзавесе -- это неминуемо должно было привести к
большим неприятностям.
К счастью, Алексеев вовремя понял и исправил свою ошибку. И дело сразу
пошло на лад. В 5 часов 10 минут, получив полную свободу в проведении
поиска, лейтенант Юрченко обнаружил слева от себя, на дистанции восемь
кабельтовых, транспорт и боевой корабль противника (что это был за корабль,
установить так и не удалось), шедшие курсом около 300 градусов. Несмотря на
яростный обстрел, Виталий Деомидович умело выполнил довольно сложный маневр,
обеспечивший выход катера на выгодный курсовой угол цели, и успешно атаковал
транспорт. Еще через три минуты Домысловский, шедший вдоль внешней кромки
дымзавесы, заметил и атаковал вражеский танкер. Тут также не было промаха.
Увенчался успехом и поиск Шуляковского. Находясь внутри дымзавесы, он почти
в упор встретился с тральщиком и несколькими сторожевыми катерами. С
дистанции два кабельтова Петр Яковлевич атаковал тральщик торпедами, а
пулеметным огнем обстрелял ближайший к нему сторожевой катер. Тральщик
взорвался на глазах у наших моряков. Отмечались попадания и во вражеский
катер.
1 или 2 июля, не помню точно, прошедший бой подробно разбирался в штабе
флота.
-- Что ж, общий итог можно признать удовлетвори-
98
тельным, -- сказал в заключение разбора адмирал А. Г. Головко. --
Практически менее чем за сутки наша авиация, береговая артиллерия и
торпедные катера, взаимодействуя друг с другом, "списали" из состава
немецкого флота семь транспортов общим водоизмещением около сорока тысяч
тонн, танкер, два тральщика, два сторожевых корабля. Сбили тринадцать
вражеских самолетов. Кроме того, по данным, подтвержденным разведкой, в
порту Киркенес разрушено несколько важных объектов. Не хочу выступать в роли
провидца, однако есть все основания считать, что теперь гитлеровцы вряд ли
попытаются проводить свои конвои в Лиинахамари. Сейчас мы в состоянии
обеспечить и обеспечим полную блокаду Петсамо!
Действительно, с 28 июня Петсамо было у нас на прочном запоре. Это в
немалой мере затруднило противнику снабжение его лапландской армии. Теперь
все -- от патронов до сухарей -- ей нужно было подвозить из Киркенеса по
автомобильным дорогам. Сократились и поставки такого важного для фашистской
Германии стратегического сырья, как никелевая руда.
А ведь бой 28 июня был по существу первой пробой тактического
взаимодействия разнородных сил Северного флота в борьбе с врагом. "Кулак", о
котором говорил в марте командующий флотом, только-только по-настоящему
сжался!..
В Пумманках состоялась торжественная церемония вручения боевых наград
участникам боя у Петсамо-вуоно.
Экипажи катеров построились на пирсе неподалеку от своих кораблей.
Словно пожелав быть свидетелем столь знаменательного события, в разрывах
облаков показалось солнце, отражаясь в голубоватой чаше бухты.
В звенящей тишине прозвучали скупые слова приказа командующего флотом.
К маленькому столику, заставленному красными коробочками с орденами и
медалями, подходили, один за другим, Алексеев, Домыслов-ский, Шуляковский,
Юрченко, старшины и матросы. Вручая по поручению командующего
правительственные награды, я желал каждому новых боевых успехов. В ответ
слышалось взволнованное:
-- Служу Советскому Союзу!
...Первая правительственная награда!.. Сколько бы раз потом тебе ни
выпадала честь прикреплять к своей тужурке полученные ордена и медали, этот
день -- день вручения первой правительственной награды -- остается в памяти
на всю жизнь!
После вручения боевых наград состоялся праздничный ужин.
Обычно такие знаменательные события мы отмечали в нашей главной базе.
Правда, и там офицерская кают-компания представляла собой обычную
бревенчатую "залу", как нередко называют в деревнях большие ком-
100
наты. Но она была очень уютной. И обязаны мы этим были нашим женщинам.
Моей жене, Зинаиде Андреевне, так и не представился случай
воспользоваться знаниями, полученными на курсах Красного Креста. В бригаде и
без нее не было недостатка в медицинских работниках. Тогда вместе с няней
Зоей, как мы частенько называли жену флагсвя-зиста бригады Зою Григорьевну
Смирнову, Надеждой Корсунской, Евгенией Коршунович, Анной Решетько и Галиной
Кисовой, при активной поддержке политотдела, они взяли на себя заботы по
благоустройству нашей базы. Вскоре в кают-компании и в матросской столовой
появились на столах белоснежные скатерти. На тумбочках в офицерском
общежитии -- аккуратные салфетки, а на окнах -- украшенные мережкой шторы.
Удивительно, но, оказывается, даже самые обыкновенные бутылки, любовно
обернутые цветной бумагой, могут не без успеха заменить вазы, а ветки
незамысловатой карельской березки, с нежными зелеными листочками, в
состоянии поспорить скромной прелестью с букетами цветов. Этот небольшой, но
дружный коллектив женщин, которых можно было увидеть то склонившимися над
швейной машинкой, то в белых фартучках официанток, то просто с мокрой
половой тряпкой в руках, катерники с доброй улыбкой называли внештатным
подразделением капитана интендантской службы М. И. Корсунского.
Наша дружба с Военно-воздушными силами флота не ограничивалась только
нанесением совместных ударов по вражеским конвоям в Варангер-фиорде. Мы
по-братски делились всем, в том числе и кадрами. Среди тех, кто пришел к нам
на бригаду из авиации, был, в частности, М. И. Корсунский.
Материально-техническое обеспечение такого большого и мобильного
соединения, как наша бригада, было делом очень хлопотным и трудным. Но
начальник службы снабжения М. И. Корсунский и командир береговой базы
капитан-лейтенант Я. С. Когаленко не ограничивались исполнением только, как
говорят, по штату положенных обязанностей, а постоянно находили себе
какие-то новые заботы. В подтверждение этого можно привести самые различные
примеры.
101
рованном под окружающие скалы. Внутри стояли гру-босколоченные столы,
длинные деревянные скамьи и несколько табуреток. Все это выглядело не
очень-то уютно, но мы не жаловались.
Как ни приятно сидеть в кругу боевых друзей за праздничным столом, но
мне нужно было возвращаться на КП.
Еще три дня назад, 11 июля, воздушная разведка обнаружила в районе
Тромсе несколько немецких кораблей, шедших на восток, в сторону
Варангер-фиорда. Потом из-за плохой погоды никаких сведений об этих кораблях
мы не получали. И только во второй половине дня 13 июля самолету оперативной
разведки флота удалось отыскать у Матерей Сунна три транспорта в
сопровождении тральщика. Это было, как мы посчитали, только ядро будущего
конвоя, которое должно было обрастать по пути все новыми и новыми кораблями.
Так именно и случилось. Утром 14 июля воздушная разведка сообщила уже о трех
группах немецких кораблей, шедших на соединение друг с другом. В первую из
этих групп входило два транспорта, шесть сторожевых кораблей и тральщик; во
вторую---три транспорта и пять сторожевых кораблей; в третью -- транспорт,
две самоходные баржи и тральщик. Позднее, объединенные в один конвой, эти
корабли были замечены возле Лакс-фиорда. Спустя еще несколько часов -- в
районе Свер-хольтклубба. В 19 часов воздушная разведка обнаружила конвой у
Парсангер-фиорда и уточнила его состав: шесть транспортов, два миноносца,
шесть сторожевых кораблей, три тральщика и шесть сторожевых катеров -- всего
23 единицы.
К полученному ранее предварительному распоряжению штаба флота,
переданному в адрес командующего ВВС, командиров бригад подводных лодок и
торпедных катеров о нанесении ударов по обнаруженным немецким кораблям, мы
получили дополнительный приказ адмирала Головко: "Атаковать конвой совместно
с авиацией, как только он войдет в пределы Варангер-фиорда".
Начали готовиться к выполнению задачи. Но погода вдруг начала
портиться. У нас тут нет-нет да в голубо-
104
ватых "окнах" проглядывало солнце, а противоположный берег фиорда все
больше и больше затягивала туманная дымка. К западу от Варде небо обложили
низкие плотные облака, лишая воздушную разведку возможности вести наблюдение
за продвижением вражеских кораблей. Конвой по существу был потерян.
Оставив на КП В. А. Чекурова, я выехал на причал вручить боевые награды
участникам боя 28 июня. Но душа, как говорят, была не на месте. И хотя
по-прежнему никаких сведений о конвое не поступало, я все же торопился с
возвращением на КП.
По дороге к машине зашел в офицерское общежитие. Тут никого не было.
Те, кому предстояло выходить в море, готовили катера, а остальные просто
сошли на пирс. В такие минуты всегда есть что-то напомнить, сказать другу.
Только в одном из кубриков слышались гитарные переборы и тихая песня.
Лейтенант В. Д. Юр-ченко напевал вполголоса свою любимую "Землянку".
-- Катер к выходу готов, товарищ комбриг, -- доло
жил лейтенант, прерывая песню. -- Сам тоже. Зашел
переодеться, да вот семиструнная соблазнила...
Юрченко уже успел сменить парадную тужурку на рабочий китель и толстый
шерстяной свитер, а щегольские полуботинки -- на походные сапоги. Порыжевший
от воды и ветра меховой шлем был сдвинут на затылок.
-- Готовы? А орден где?.. Скромничаете? Но это
скромность излишняя.
...Вообще-то наши катерники выходили в море без орденов и медалей. Те,
кто нес службу на верхней палубе, как бы тщательно ни одевались, все равно
через час-полтора промокали до нитки, причем морская вода не щадила и
орденов, разъедая эмаль. Мотористы в адской жаре моторных отсеков даже зимой
работали в легких комбинезонах, а то и в одних тельняшках. Поэтому ордена и
медали оставались на базе, ожидая возвращения своих хозяев. И только первые
три дня после получения правительственной награды ее непременно брали с
собой и в море -- это было неписаным правилом.
-- Орден? Вот он, -- Виталий Деомидович бережно
вынул из бокового кармана кителя орден Красного Зна
мени. -- Нет, товарищ комбриг, правила нашего я не
нарушу...
105
Лейтенант, любуясь, подержал несколько секунд орден на ладони, потом
поцеловал его и так же бережно спрятал.
Этот наш разговор мне живо вспомнился спустя несколько месяцев в связи
с другим памятным в истории нашей бригады случаем.
...В ночь на 10 сентября 1944 года девять наших катеров получили
задание перебросить из Полярного на Рыбачий батальон морской пехоты.
Заботливо усадив пехотинцев в кубрики и на верхней палубе между торпедными
аппаратами, мы вышли в штормовое море. Шли без огней. В
сказочно-таинственном свете полярного сияния, перебегающего по небу
разноцветными всполохами, за кормой можно было рассмотреть силуэты всего
двух-трех катеров. Остальные скрывала темнота.
При подходе к Рыбачьему приблизились на полторы-две мили к берегу.
Теперь с левого борта нет-нет да угадывались в темноте припудренные снегом
скалы. И вдруг, словно вспышкой магния, берег и море озарились ярким
всполохом пламени. Потом долетел глуховатый звук взрыва.
Что случилось?! -- запросил я по радиофону.
Позади меня взорвался катер, -- доложил коман
дир дивизиона В. Н. Алексеев.
Кто-то подорвался на мине! Первым инстинктивным желанием было скорее
переложить руль и поспешить на помощь. Но на борту каждого из катеров кроме
команды находилось еще до шестидесяти морских пехотинцев. Чтобы не
скапливаться в опасном от мин районе и предотвратить подрыв других катеров,
приказываю:
-- Алексеев! Окажите помощь! Остальным следовать
за мной!
Отошли мористее. Уменьшили ход. Выставили дополнительно еще по одному
впередсмотрящему: теперь на палубе каждого катера лежало возле форштевня по
два матроса. Уцепившись за "башмак" и леерную снасть, они зорко смотрели с
обоих бортов в воду, стараясь предотвратить опасную встречу с плавающими
минами.
Миновали Вайду-губу, мыс Вайталахти... Уже скоро
106
родной причал. А голову сверлит одна и та же тревожная мысль: кто
подорвался и какова судьба людей?
Швартуемся. К пирсу подошел второй, третий, четвертый катер... С
седьмого на берег сошел комдив и доложил, что до него к подорвавшемуся на
мине катеру подошел лейтенант Володько. Поэтому он продолжал переход вместе
со всеми. Что же, Алексеев поступил правильно. Неразумно оставаться в
опасном районе двум катерам.
Мокрые, ежась на холодном ветру, моряки все же не уходили с пирса.
Ждали. Вот наконец ошвартовался еще один катер. Командир отряда
капитан-лейтенант Антонов доложил, что катер старшего лейтенанта Ганки-на,
на котором шли он и заместитель командира дивизиона по политчасти
капитан-лейтенант Слепцов, подорвался на мине. Заметили ее метрах в 10--15
прямо по курсу. Командир катера успел отвести нос, но мина взорвалась под
моторным отсеком.
Вот что рассказывает в письме, полученном мною во время работы над
этими записками, сам Н. М. Ган-кин, ныне капитан 1 ранга.
"В ночь на 10 сентября 1944 года вместе с другими и я принял на свой
торпедный катер в Полярном 50 морских пехотинцев. Фактически их, правда,
оказалось 51. Один из солдат, горя желанием участвовать в бою, ухитрился
незамеченным пробраться на катер и был обнаружен уже на переходе. Командовал
этой группой морских пехотинцев лейтенант. На моем катере шли также командир
отряда Антонов и заместитель командира дивизиона по политической части
Слепцов.
Была, помнится, безлунная, но звездная ночь. По небу нет-нет да
пробегали всполохи полярного сияния. Я шел в строю за катером старшего
лейтенанта Василия Комарова. За мной -- катер лейтенанта Василия Володько.
Припоминается интересная деталь: за несколько минут до подрыва катера все
находящиеся на мостике обратили внимание на яркую падающую звезду. Старшина
группы мотористов главный старшина Федоров, бывалый моряк из запасников,
сказал: "Это наша счастливая звезда!" Однако примета не оправдалась. Скоро я
увидел по носу, несколько левее, круглый плавающий предмет, появившийся в
кильватерной струе впереди идущего катера. Мина!.. Я отвернул вправо, затем
влево, рас-
107
считывая оставить мину с левого борта. Но, увы, не успел. Все мы
слышали легкий удар за кормой. А через мгновение грохнул взрыв. За кормой
поднялся столб воды. Рядом с нами на мостике не оказалось главного старшины
Федорова: взрывом его выбросило за борт. Вся корма катера была затоплена
водой. Командир отделения мотористов и с ним еще два моториста, которые
находились у моторов, погибли.
Буквально через минуту к нам подошел Володько. Мы подали конец. Ему
удалось подать нам свой.
Морские пехотинцы, находившиеся в кубрике, стали подниматься на верхнюю
палубу. Антонов направлял их на нос, а оттуда по тросам они переходили на
катер лейтенанта Володько. Слепцов и боцман стояли с обеих сторон рубки, не
пропуская никого на корму.
Все это делалось каждым, думаю, чисто механически, в силу заранее
выработанных навыков, а в голове была только одна мысль: "Неужели нам
вот-вот предстоит навсегда проститься с родным кораблем?.."
Между тем нос катера поднимался все выше и выше. Вода проникла уже в
рубку. И все же никто из экипажа не покидал корабля. К этому времени один из
тросов, переданных с катера на катер, оказался вытравленным до предела, и
его пришлось обрубить. Понимая, что малейшее промедление грозит людям
неминуемой гибелью, я приказал матросам покинуть корабль. Но приказание это
мне, помнится, пришлось повторить дважды или даже трижды. Только после того
как я стал называть матросов по фамилиям, они один за другим стали подходить
к единственному тросу, еще связывавшему нас с катером Володько, и,
уцепившись руками и ногами, перебираться по нему. Вслед за ними сошли и
офицеры. С момента подрыва на мине до полной эвакуации людей с тонущего
корабля прошло, как помнится, минут восемь -- десять.
Едва только был обрублен последний трос, как оставленный нами катер
встал почти вертикально, сделал около двух оборотов вокруг своей оси и
погрузился в море. Никто из матросов не таил в эти секунды своих слез. Ведь
для каждого моряка гибель родного корабля -- величайшее горе.
Катер лейтенанта Володько был сильно перегружен. На нем кроме двух
наших экипажей было еще более
108
сотни морских пехотинцев. Однако прежде чем идти в Пумманки, мы сделали
попытку отыскать тех, кто оказался за бортом. Подобрать удалось только
главного старшину Федорова, продержавшегося неведомо как все это время за
какой-то деревянный обломок. Тут неподалеку опять была обнаружена мина.
Чтобы не погубить всех, кто был на катере, следовало немедленно уходить.
Лейтенант Володько так и поступил.
Из личного состава моего катера погибли тогда трое мотористов, комендор
да трое морских пехотинцев".
А в ту сентябрьскую ночь 1944 года, выслушав на пирсе в Пумманках
доклад командира отряда капитан-лейтенанта Антонова, я спросил:
Когда к вам подошла помощь, товарищ Ганкин?
Лейтенант Володько подошел и передал нам
вышли строем клина в район острова Большой Айнов. Там, сообразуясь с
обстановкой, командир дивизиона сам должен был определить наиболее выгодный
момент для прорыва через дымовые завесы и атаки вражеских кораблей.
Около 4 часов 30 минут утра из штаба оборонительного района сообщили,
что береговые батареи, не видя целей, прекращают обстрел. Поле боя
предоставлялось торпедным катерам.
Информировав об этом Алексеева, мы передали ему последние данные
воздушной разведки о местонахождении отдельных кораблей рассеянного
вражеского конвоя.
-- Ищите в дымовой завесе! Ищите в дымовой заве
се!
В 4 часа 53 минуты из приемника, настроенного на волну катеров,
находящихся в море, послышался голос Алексеева. Приказав катерам двигаться
строем фронта, он начал поиск целей.
На КП наступила настороженная тишина. Офицеры старались даже
объясняться друг с другом жестами. Только в случае крайней необходимости
перекидывались двумя-тремя. словами. Да и то вполголоса. Все внимательно
вслушивались в легкое потрескивание динамика.
Секундная стрелка обежала один круг, второй, третий... Довольно часто
встречающаяся в рассказах о войне фраза о медленно тянущихся секундах стала
в неко-
94
торой мере уже тривиальной. Но что поделаешь, если пассивное ожидание в
бою действительно удлиняло время, и не так-то просто было избавиться от
впечатления, что стрелки часов в это время начинали двигаться медленнее,
нежели обычно.
Наконец динамик заговорил: старший лейтенант До-мысловский доложил о
сторожевых катерах противника, подновляющих растаскиваемую ветром дымзавесу.
Тотчас береговые батареи с полуострова Среднего произвели несколько залпов:
упорные тренировки с артиллеристами по отработке тактического взаимодействия
начинали приносить практические результаты! И' снова томительное ожидание. В
5 часов 10 минут послышался взволнованный голос лейтенанта Юрченко:
"Транспорт! Вижу транспорт!" Как видно, лейтенант забыл в спешке выключить
микрофон, и из динамика стали доноситься глуховатые выстрелы пушек,
татаканье пулеметов. Потом над морем прогрохотал мощный взрыв. Мы ясно
услышали его на КП и без радио. А Виталий Деомидо-вич восторженно кричал из
динамика: "Готов! Пошли фрицы треске на закуску!"
Боевому успеху экипажа "239" мы радовались не меньше, чем сам лейтенант
Юрченко. Молодцы!.. Почин сделан. Первый транспорт в этом бою уничтожен.
А с моря донесся новый взрыв. С наблюдательного пункта одной из
береговых батарей сообщили, что в районе действия наших катеров, сквозь
густую пелену дымзавесы, все явственнее проступает оранжевый ореол большого
пожара. "Такой факелище полыхает, что наверняка и от вас видно!"
Кого же теперь можно поздравить с успехом -- До-мысловского или
Шуляковского? Нетерпение было так велико, что рука сама собой тянулась к
микрофону. Но тут из динамика донесся голос Алексеева.
-- Торпеды использовал. Иду в условленный район сбора.
Значит, и на боевой счет экипажа катера старшего лейтенанта
Домысловского можно было записать пер-вую победу. Дело оставалось за
экипажем "237". Неужели Шуляковскому так и не посчастливится найти для своих
торпед стоящей цели? Ведь ему это так важно!..
С моря донесся еще взрыв.
95
-- Атаковал тральщик и сторожевой катер, -- ко
ротко доложил Шуляковский.
На КП -- общая радость! Все улыбаются Поздравляют друг друга. И есть с
чем: ни один из катеров не воз-вращается домой с неиспользованными
торпедами!
Связавшись по телефону с командующим флотом, доложил ему об успешных
атаках катеров Алексеева. В ответ адмирал сказал:
-- Как возвратятся, передай им благодарность Воен
ного совета Да подтолкни там своих кадровиков, чтобы
скорее представили всех участников боя к наградам.
Они того заслужили...
Да, экипажи всех трех катеров отлично выполнили задачу. Теперь нам
предстояло позаботиться о том, что* бы победители благополучно возвратились
в Пумманки.
Как было заранее условлено, каждый из торпедных катеров, проведя атаку,
отходил к северу. А так как атаковывали они свои цели не одновременно, то и
выходили из дымовой завесы на чистую воду по одному: сначала катер
лейтенанта Юрченко, потом старшего лейтенанта Домысловского и последним --
старшего лейтенанта Шу-ляковского. Этим-то и решил было воспользоваться
противник. Лелея надежду хотя бы в какой-то мере рассчитаться за свои
потопленные корабли, гитлеровцы выслали на перехват торпедных катеров группу
"Мессерш-миттов-109", чтобы расстрелять их поодиночке. Еще в недавнем
прошлом, когда нам в подобных случаях приходилось связываться по радио или
телефону с командованием авиации, находившимся в Ваенге, эта затея немцев,
возможно, и принесла бы им какой-то успех. Но теперь все было иначе, получив
сообщение о появлении "мессершмиттов", подполковник Михайлов из
расположенного рядом с нашим КП оперативного пункта штаба ВВС тотчас отдал
приказание на ближний аэродром, и оттуда поднялась группа "Яковлевых".
Встретив самолеты противника еще на подходе к катерам, наши истребители
связали врага боем и сбили один за другим три "мессершмитта". Под надежным
воздушным прикрытием торпедные катера без потерь ошвартовались в Пум-манках.
Встреча на пирсе была очень теплой. В ответ на благодарность Военного
совета флота экипажи катеров да-
96
ли слово еще настойчивее искать и топить вражеские корабли.
Подробная запись донесений и радиопереговоров торпедных катеров,
участвовавших в бою, дополненная живыми рассказами участников, дала
возможность во всех деталях восстановить ход атак, подробно разобрать все их
достоинства и недостатки. Такие разборы, кстати сказать, являлись лучшей
школой воинского мастерства.
...Через семь минут после начала поиска конвоя, ровно в 5 часов утра,
слева по курсу флагманского катера старшего лейтенанта Домысловского был
обнаружен немецкий сторожевой катер. Спустя несколько секунд к нему
присоединились еще два. Следуя в направлении на норд-вест, они начали
постановку очередной дымза-весы. Капитан 3 ранга Алексеев поступил в этом
случае совершенно правильно: не отвлекаясь от главного -- поиска
транспортов,--он передал данные о местонахождении замеченных сторожевых
катеров артиллеристам (огнем взаимодействующих с нами береговых батарей эти
катера были скоро рассеяны), а сам подал команду к повороту: "Все вдруг!" на
40 градусов вправо и, увеличив ход до полного, увел торпедные катера в
поставленную противником дымзавесу.
Через несколько минут прямо по носу, в расстоянии четырех-пяти
кабельтовых, открылся занятый противником берег. Осмотрелись. По данным,
полученным командиром дивизиона, конвой должен был в это время находиться
где-то поблизости. А его не было. То ли транспорты, увеличив скорость,
успели уже миновать этот район, то ли, напротив, задержались, и только
вот-вот появятся. Наступили те ответственные минуты поиска, которые во
многом предопределяют успех или неудачу боя. И тут Алексеев допустил ошибку,
которая потом, на разборе, стала предметом большого и поучительною разговора
для всех остальных командиров отрядов и дивизионов о "границах" их
руководства командирами торпедных катеров в бою. Проводя первый свой бой,
Владимир Николаевич на какое-то время запамятовал ту простую истину, что
командиры катеров -- это не просто исполнители, нуждающиеся в постоянной
подсказке, а люди, способные и обученные принимать са-
7 А В Кузьмин Э7
мостоятельные решения и претворять их в жизнь. Приведя катера в
заданный район, комдив должен был, поделившись последними данными о
местонахождении противника, предоставить командирам необходимую свободу
действий в поиске целей. Это было тем более необходимо в данных конкретных
условиях, когда конвои распался. Если же и давать какие-то советы, так лишь
с одной целью -- предупредить ошибки, указать на промах, иначе говоря, учить
командиров правильному маневру. А Алексеев пытался вместо всего этого
установить совершенно ненужную опеку. Дело дошло до того, что начал даже
диктовать командирам отдельно маневрирующих катеров курсы и скорости, с
которыми им следовало, по его мнению, идти. В условиях плохой видимости-- а
катера вели поиск в дымзавесе -- это неминуемо должно было привести к
большим неприятностям.
К счастью, Алексеев вовремя понял и исправил свою ошибку. И дело сразу
пошло на лад. В 5 часов 10 минут, получив полную свободу в проведении
поиска, лейтенант Юрченко обнаружил слева от себя, на дистанции восемь
кабельтовых, транспорт и боевой корабль противника (что это был за корабль,
установить так и не удалось), шедшие курсом около 300 градусов. Несмотря на
яростный обстрел, Виталий Деомидович умело выполнил довольно сложный маневр,
обеспечивший выход катера на выгодный курсовой угол цели, и успешно атаковал
транспорт. Еще через три минуты Домысловский, шедший вдоль внешней кромки
дымзавесы, заметил и атаковал вражеский танкер. Тут также не было промаха.
Увенчался успехом и поиск Шуляковского. Находясь внутри дымзавесы, он почти
в упор встретился с тральщиком и несколькими сторожевыми катерами. С
дистанции два кабельтова Петр Яковлевич атаковал тральщик торпедами, а
пулеметным огнем обстрелял ближайший к нему сторожевой катер. Тральщик
взорвался на глазах у наших моряков. Отмечались попадания и во вражеский
катер.
1 или 2 июля, не помню точно, прошедший бой подробно разбирался в штабе
флота.
-- Что ж, общий итог можно признать удовлетвори-
98
тельным, -- сказал в заключение разбора адмирал А. Г. Головко. --
Практически менее чем за сутки наша авиация, береговая артиллерия и
торпедные катера, взаимодействуя друг с другом, "списали" из состава
немецкого флота семь транспортов общим водоизмещением около сорока тысяч
тонн, танкер, два тральщика, два сторожевых корабля. Сбили тринадцать
вражеских самолетов. Кроме того, по данным, подтвержденным разведкой, в
порту Киркенес разрушено несколько важных объектов. Не хочу выступать в роли
провидца, однако есть все основания считать, что теперь гитлеровцы вряд ли
попытаются проводить свои конвои в Лиинахамари. Сейчас мы в состоянии
обеспечить и обеспечим полную блокаду Петсамо!
Действительно, с 28 июня Петсамо было у нас на прочном запоре. Это в
немалой мере затруднило противнику снабжение его лапландской армии. Теперь
все -- от патронов до сухарей -- ей нужно было подвозить из Киркенеса по
автомобильным дорогам. Сократились и поставки такого важного для фашистской
Германии стратегического сырья, как никелевая руда.
А ведь бой 28 июня был по существу первой пробой тактического
взаимодействия разнородных сил Северного флота в борьбе с врагом. "Кулак", о
котором говорил в марте командующий флотом, только-только по-настоящему
сжался!..
В Пумманках состоялась торжественная церемония вручения боевых наград
участникам боя у Петсамо-вуоно.
Экипажи катеров построились на пирсе неподалеку от своих кораблей.
Словно пожелав быть свидетелем столь знаменательного события, в разрывах
облаков показалось солнце, отражаясь в голубоватой чаше бухты.
В звенящей тишине прозвучали скупые слова приказа командующего флотом.
К маленькому столику, заставленному красными коробочками с орденами и
медалями, подходили, один за другим, Алексеев, Домыслов-ский, Шуляковский,
Юрченко, старшины и матросы. Вручая по поручению командующего
правительственные награды, я желал каждому новых боевых успехов. В ответ
слышалось взволнованное:
-- Служу Советскому Союзу!
...Первая правительственная награда!.. Сколько бы раз потом тебе ни
выпадала честь прикреплять к своей тужурке полученные ордена и медали, этот
день -- день вручения первой правительственной награды -- остается в памяти
на всю жизнь!
После вручения боевых наград состоялся праздничный ужин.
Обычно такие знаменательные события мы отмечали в нашей главной базе.
Правда, и там офицерская кают-компания представляла собой обычную
бревенчатую "залу", как нередко называют в деревнях большие ком-
100
наты. Но она была очень уютной. И обязаны мы этим были нашим женщинам.
Моей жене, Зинаиде Андреевне, так и не представился случай
воспользоваться знаниями, полученными на курсах Красного Креста. В бригаде и
без нее не было недостатка в медицинских работниках. Тогда вместе с няней
Зоей, как мы частенько называли жену флагсвя-зиста бригады Зою Григорьевну
Смирнову, Надеждой Корсунской, Евгенией Коршунович, Анной Решетько и Галиной
Кисовой, при активной поддержке политотдела, они взяли на себя заботы по
благоустройству нашей базы. Вскоре в кают-компании и в матросской столовой
появились на столах белоснежные скатерти. На тумбочках в офицерском
общежитии -- аккуратные салфетки, а на окнах -- украшенные мережкой шторы.
Удивительно, но, оказывается, даже самые обыкновенные бутылки, любовно
обернутые цветной бумагой, могут не без успеха заменить вазы, а ветки
незамысловатой карельской березки, с нежными зелеными листочками, в
состоянии поспорить скромной прелестью с букетами цветов. Этот небольшой, но
дружный коллектив женщин, которых можно было увидеть то склонившимися над
швейной машинкой, то в белых фартучках официанток, то просто с мокрой
половой тряпкой в руках, катерники с доброй улыбкой называли внештатным
подразделением капитана интендантской службы М. И. Корсунского.
Наша дружба с Военно-воздушными силами флота не ограничивалась только
нанесением совместных ударов по вражеским конвоям в Варангер-фиорде. Мы
по-братски делились всем, в том числе и кадрами. Среди тех, кто пришел к нам
на бригаду из авиации, был, в частности, М. И. Корсунский.
Материально-техническое обеспечение такого большого и мобильного
соединения, как наша бригада, было делом очень хлопотным и трудным. Но
начальник службы снабжения М. И. Корсунский и командир береговой базы
капитан-лейтенант Я. С. Когаленко не ограничивались исполнением только, как
говорят, по штату положенных обязанностей, а постоянно находили себе
какие-то новые заботы. В подтверждение этого можно привести самые различные
примеры.
101
рованном под окружающие скалы. Внутри стояли гру-босколоченные столы,
длинные деревянные скамьи и несколько табуреток. Все это выглядело не
очень-то уютно, но мы не жаловались.
Как ни приятно сидеть в кругу боевых друзей за праздничным столом, но
мне нужно было возвращаться на КП.
Еще три дня назад, 11 июля, воздушная разведка обнаружила в районе
Тромсе несколько немецких кораблей, шедших на восток, в сторону
Варангер-фиорда. Потом из-за плохой погоды никаких сведений об этих кораблях
мы не получали. И только во второй половине дня 13 июля самолету оперативной
разведки флота удалось отыскать у Матерей Сунна три транспорта в
сопровождении тральщика. Это было, как мы посчитали, только ядро будущего
конвоя, которое должно было обрастать по пути все новыми и новыми кораблями.
Так именно и случилось. Утром 14 июля воздушная разведка сообщила уже о трех
группах немецких кораблей, шедших на соединение друг с другом. В первую из
этих групп входило два транспорта, шесть сторожевых кораблей и тральщик; во
вторую---три транспорта и пять сторожевых кораблей; в третью -- транспорт,
две самоходные баржи и тральщик. Позднее, объединенные в один конвой, эти
корабли были замечены возле Лакс-фиорда. Спустя еще несколько часов -- в
районе Свер-хольтклубба. В 19 часов воздушная разведка обнаружила конвой у
Парсангер-фиорда и уточнила его состав: шесть транспортов, два миноносца,
шесть сторожевых кораблей, три тральщика и шесть сторожевых катеров -- всего
23 единицы.
К полученному ранее предварительному распоряжению штаба флота,
переданному в адрес командующего ВВС, командиров бригад подводных лодок и
торпедных катеров о нанесении ударов по обнаруженным немецким кораблям, мы
получили дополнительный приказ адмирала Головко: "Атаковать конвой совместно
с авиацией, как только он войдет в пределы Варангер-фиорда".
Начали готовиться к выполнению задачи. Но погода вдруг начала
портиться. У нас тут нет-нет да в голубо-
104
ватых "окнах" проглядывало солнце, а противоположный берег фиорда все
больше и больше затягивала туманная дымка. К западу от Варде небо обложили
низкие плотные облака, лишая воздушную разведку возможности вести наблюдение
за продвижением вражеских кораблей. Конвой по существу был потерян.
Оставив на КП В. А. Чекурова, я выехал на причал вручить боевые награды
участникам боя 28 июня. Но душа, как говорят, была не на месте. И хотя
по-прежнему никаких сведений о конвое не поступало, я все же торопился с
возвращением на КП.
По дороге к машине зашел в офицерское общежитие. Тут никого не было.
Те, кому предстояло выходить в море, готовили катера, а остальные просто
сошли на пирс. В такие минуты всегда есть что-то напомнить, сказать другу.
Только в одном из кубриков слышались гитарные переборы и тихая песня.
Лейтенант В. Д. Юр-ченко напевал вполголоса свою любимую "Землянку".
-- Катер к выходу готов, товарищ комбриг, -- доло
жил лейтенант, прерывая песню. -- Сам тоже. Зашел
переодеться, да вот семиструнная соблазнила...
Юрченко уже успел сменить парадную тужурку на рабочий китель и толстый
шерстяной свитер, а щегольские полуботинки -- на походные сапоги. Порыжевший
от воды и ветра меховой шлем был сдвинут на затылок.
-- Готовы? А орден где?.. Скромничаете? Но это
скромность излишняя.
...Вообще-то наши катерники выходили в море без орденов и медалей. Те,
кто нес службу на верхней палубе, как бы тщательно ни одевались, все равно
через час-полтора промокали до нитки, причем морская вода не щадила и
орденов, разъедая эмаль. Мотористы в адской жаре моторных отсеков даже зимой
работали в легких комбинезонах, а то и в одних тельняшках. Поэтому ордена и
медали оставались на базе, ожидая возвращения своих хозяев. И только первые
три дня после получения правительственной награды ее непременно брали с
собой и в море -- это было неписаным правилом.
-- Орден? Вот он, -- Виталий Деомидович бережно
вынул из бокового кармана кителя орден Красного Зна
мени. -- Нет, товарищ комбриг, правила нашего я не
нарушу...
105
Лейтенант, любуясь, подержал несколько секунд орден на ладони, потом
поцеловал его и так же бережно спрятал.
Этот наш разговор мне живо вспомнился спустя несколько месяцев в связи
с другим памятным в истории нашей бригады случаем.
...В ночь на 10 сентября 1944 года девять наших катеров получили
задание перебросить из Полярного на Рыбачий батальон морской пехоты.
Заботливо усадив пехотинцев в кубрики и на верхней палубе между торпедными
аппаратами, мы вышли в штормовое море. Шли без огней. В
сказочно-таинственном свете полярного сияния, перебегающего по небу
разноцветными всполохами, за кормой можно было рассмотреть силуэты всего
двух-трех катеров. Остальные скрывала темнота.
При подходе к Рыбачьему приблизились на полторы-две мили к берегу.
Теперь с левого борта нет-нет да угадывались в темноте припудренные снегом
скалы. И вдруг, словно вспышкой магния, берег и море озарились ярким
всполохом пламени. Потом долетел глуховатый звук взрыва.
Что случилось?! -- запросил я по радиофону.
Позади меня взорвался катер, -- доложил коман
дир дивизиона В. Н. Алексеев.
Кто-то подорвался на мине! Первым инстинктивным желанием было скорее
переложить руль и поспешить на помощь. Но на борту каждого из катеров кроме
команды находилось еще до шестидесяти морских пехотинцев. Чтобы не
скапливаться в опасном от мин районе и предотвратить подрыв других катеров,
приказываю:
-- Алексеев! Окажите помощь! Остальным следовать
за мной!
Отошли мористее. Уменьшили ход. Выставили дополнительно еще по одному
впередсмотрящему: теперь на палубе каждого катера лежало возле форштевня по
два матроса. Уцепившись за "башмак" и леерную снасть, они зорко смотрели с
обоих бортов в воду, стараясь предотвратить опасную встречу с плавающими
минами.
Миновали Вайду-губу, мыс Вайталахти... Уже скоро
106
родной причал. А голову сверлит одна и та же тревожная мысль: кто
подорвался и какова судьба людей?
Швартуемся. К пирсу подошел второй, третий, четвертый катер... С
седьмого на берег сошел комдив и доложил, что до него к подорвавшемуся на
мине катеру подошел лейтенант Володько. Поэтому он продолжал переход вместе
со всеми. Что же, Алексеев поступил правильно. Неразумно оставаться в
опасном районе двум катерам.
Мокрые, ежась на холодном ветру, моряки все же не уходили с пирса.
Ждали. Вот наконец ошвартовался еще один катер. Командир отряда
капитан-лейтенант Антонов доложил, что катер старшего лейтенанта Ганки-на,
на котором шли он и заместитель командира дивизиона по политчасти
капитан-лейтенант Слепцов, подорвался на мине. Заметили ее метрах в 10--15
прямо по курсу. Командир катера успел отвести нос, но мина взорвалась под
моторным отсеком.
Вот что рассказывает в письме, полученном мною во время работы над
этими записками, сам Н. М. Ган-кин, ныне капитан 1 ранга.
"В ночь на 10 сентября 1944 года вместе с другими и я принял на свой
торпедный катер в Полярном 50 морских пехотинцев. Фактически их, правда,
оказалось 51. Один из солдат, горя желанием участвовать в бою, ухитрился
незамеченным пробраться на катер и был обнаружен уже на переходе. Командовал
этой группой морских пехотинцев лейтенант. На моем катере шли также командир
отряда Антонов и заместитель командира дивизиона по политической части
Слепцов.
Была, помнится, безлунная, но звездная ночь. По небу нет-нет да
пробегали всполохи полярного сияния. Я шел в строю за катером старшего
лейтенанта Василия Комарова. За мной -- катер лейтенанта Василия Володько.
Припоминается интересная деталь: за несколько минут до подрыва катера все
находящиеся на мостике обратили внимание на яркую падающую звезду. Старшина
группы мотористов главный старшина Федоров, бывалый моряк из запасников,
сказал: "Это наша счастливая звезда!" Однако примета не оправдалась. Скоро я
увидел по носу, несколько левее, круглый плавающий предмет, появившийся в
кильватерной струе впереди идущего катера. Мина!.. Я отвернул вправо, затем
влево, рас-
107
считывая оставить мину с левого борта. Но, увы, не успел. Все мы
слышали легкий удар за кормой. А через мгновение грохнул взрыв. За кормой
поднялся столб воды. Рядом с нами на мостике не оказалось главного старшины
Федорова: взрывом его выбросило за борт. Вся корма катера была затоплена
водой. Командир отделения мотористов и с ним еще два моториста, которые
находились у моторов, погибли.
Буквально через минуту к нам подошел Володько. Мы подали конец. Ему
удалось подать нам свой.
Морские пехотинцы, находившиеся в кубрике, стали подниматься на верхнюю
палубу. Антонов направлял их на нос, а оттуда по тросам они переходили на
катер лейтенанта Володько. Слепцов и боцман стояли с обеих сторон рубки, не
пропуская никого на корму.
Все это делалось каждым, думаю, чисто механически, в силу заранее
выработанных навыков, а в голове была только одна мысль: "Неужели нам
вот-вот предстоит навсегда проститься с родным кораблем?.."
Между тем нос катера поднимался все выше и выше. Вода проникла уже в
рубку. И все же никто из экипажа не покидал корабля. К этому времени один из
тросов, переданных с катера на катер, оказался вытравленным до предела, и
его пришлось обрубить. Понимая, что малейшее промедление грозит людям
неминуемой гибелью, я приказал матросам покинуть корабль. Но приказание это
мне, помнится, пришлось повторить дважды или даже трижды. Только после того
как я стал называть матросов по фамилиям, они один за другим стали подходить
к единственному тросу, еще связывавшему нас с катером Володько, и,
уцепившись руками и ногами, перебираться по нему. Вслед за ними сошли и
офицеры. С момента подрыва на мине до полной эвакуации людей с тонущего
корабля прошло, как помнится, минут восемь -- десять.
Едва только был обрублен последний трос, как оставленный нами катер
встал почти вертикально, сделал около двух оборотов вокруг своей оси и
погрузился в море. Никто из матросов не таил в эти секунды своих слез. Ведь
для каждого моряка гибель родного корабля -- величайшее горе.
Катер лейтенанта Володько был сильно перегружен. На нем кроме двух
наших экипажей было еще более
108
сотни морских пехотинцев. Однако прежде чем идти в Пумманки, мы сделали
попытку отыскать тех, кто оказался за бортом. Подобрать удалось только
главного старшину Федорова, продержавшегося неведомо как все это время за
какой-то деревянный обломок. Тут неподалеку опять была обнаружена мина.
Чтобы не погубить всех, кто был на катере, следовало немедленно уходить.
Лейтенант Володько так и поступил.
Из личного состава моего катера погибли тогда трое мотористов, комендор
да трое морских пехотинцев".
А в ту сентябрьскую ночь 1944 года, выслушав на пирсе в Пумманках
доклад командира отряда капитан-лейтенанта Антонова, я спросил:
Когда к вам подошла помощь, товарищ Ганкин?
Лейтенант Володько подошел и передал нам