Страница:
Главнокомандующий, опасался подчинения сухопутных частей флотским
начальникам. Помню, я спросил Бориса Михайловича, поддержит ли он назначение
моряка, если я буду настаивать на этом перед Сталиным. Шапошников уклонился
от ответа. Во всяком случае, он знал мнение Главного морского штаба и
наркома ВМФ по этому вопросу, но подготовил телеграмму с приказанием
оборонять Одессу "до последней возможности" в адрес сухопутного
командования, возложить же эту задачу на Черноморский флот явно остерегался.
Как и следовало ожидать, сразу возникло много неясностей в требованиях
к Черноморскому флоту, чувствовалась неопределенность функций командующего
флотом. Выбрав момент, я снова предложил поставить во главе обороны Одессы
моряка - командира военно-морской базы, подчиненного командующему флотом.
На этот раз было решено создать Одесский оборонительный район (OOP),
подчинив его Военному совету Черноморского флота. Командующим был назначен
Г. В. Жуков, членами Военного совета OOP - И. И. Азаров, Ф. Н. Воронин и А.
Г. Колыбанов. В начале октября генерал И. Е. Петров, сменивший Г. П.
Софронова и командовавший до этого 25-й Чапаевской дивизией, стал во главе
Приморской армии.
Директива Ставки о создании Одесского оборонительного района была
подписана 19 августа. Хотя решение было принято с некоторым опозданием -
Одесса с 8 августа находилась на осадном положении,- оно все же внесло
полную ясность в вопросы организации обороны.
С организацией Одесского оборонительного района во главе с
контр-адмиралом Г. В. Жуковым произошли некоторые перестановки людей.
Начальником штаба OOP стал сухопутный генерал Г. Д. Шишенин. Этот факт я
считаю весьма положительным, сочетание получилось удачное. Заместителем
Жукова по его просьбе был утвержден генерал Г. П. Софронов. Командиром
Одесской военно-морской базы стал контр-адмирал Д. И. Кулешов, а начальником
штаба - капитан 1 ранга К. И. Дсревянко.
События развивались следующим образом. Пока Приморская армия не была
отрезана от основных сил Южного фронта, не возникало и мысли о возложении
ответственности за оборону Одессы на Черноморский \122\ флот и о создании
OOP. Правда, еще в июле можно было предвидеть, какой оборот примут события,
если Южному фронту не удастся остановить противника. Однако исходя из уже
имевшегося опыта, ГМШ и нарком ВМФ признавали пока невозможным поднимать
вопрос о целесообразности поручать дело обороны города флоту.
Вопрос о том, на кого возложить ответственность за оборону Одессы,
встал особенно остро после того, как Приморская армия оказалась в окружении
и стала целиком зависеть от снабжения морем. Но, естественно, не это привело
Ставку к решению возложить ответственность за оборону Одессы на Черноморский
флот, создать OOP и назначить командующим этим районом контр-адмирала Г. В.
Жукова. Становилось очевидным: чтобы и дальше удерживать Одессу, потребуется
выделить моряков, использовать флотскую авиацию, береговую оборону и
корабли. Взаимодействие всех сухопутных и флотских частей, бесспорно, мог
лучше всего наладить Военсовет флота и его представитель на месте.
Поэтому-то мы и пришли к выводу, что самым удачным вариантом решения будет
создание в Одессе оборонительного района во главе с адмиралом.
Больше всего подходил для этой роли командир военно-морской базы
контр-адмирал Г. В. Жуков. Он не только прекрасно знал обстановку под
Одессой и в самом городе, но и обладал всеми личными качествами,
необходимыми командующему оборонительным районом. На Жукове и был остановлен
выбор. Военсовет флота возражений по этой кандидатуре не имел, и я доложил
об этом в Ставке.
Гавриила Васильевича Жукова я знал еще в те времена, когда он
командовал одной из канонерских лодок на Черном море. В конце 1936 года он
прибыл в Испанию. На вопрос, куда бы хотел получить назначение, он ответил:
"Только на корабль".
Ему не раз приходилось совершать рискованные походы в базу Маон,
находившуюся рядом с логовом франкистов на Балеарских островах. Участвовал
он и в боях с мятежными кораблями. Все прошлое Жукова говорило, что он
способен возглавить оборону Одессы. Так оно и получилось.
Действиями Черноморского флота по обороне Одессы руководил Главный
морской штаб, хотя Ставка нередко обращалась прямо к Г. В. Жукову. Флоту
было \123\ приказано обеспечить надежное сообщение с Одессой и выделить
часть кораблей для постоянной поддержки ее защитников. Более 8 тысяч моряков
уже находились на оборонительных рубежах вокруг города. И не случайно полк
морской пехоты под командованием ветерана гражданской войны полковника Я. И.
Осипова вошел в историю героической обороны Одессы. Из частей Приморской
армии надо отметить 25-ю Чапаевскую, 95-ю и 421-ю стрелковые дивизии. Так,
18 августа 1941 года в отражении главного удара, наносимого тремя пехотными
дивизиями и танковой бригадой противника вдоль линии железной дороги
Раздельная - Одесса, героически отбивали атаки все части 95-й стрелковой
дивизии. В этом же бою отличился 161-й стрелковый полк 95-й стрелковой
дивизии, а командир 3-го батальона этого полка лейтенант Я. Г. Бреус получил
звание Героя Советского Союза.
Из кораблей в обороне города в разное время участвовали 3 крейсера, 2
вспомогательных крейсера, 2 лидера, 10 эсминцев, 4 канонерские лодки и
другие. Заслуживают быть выделенными крейсер "Красный Крым" под
командованием А. И. Зубкова (комиссар Ф. П. Вершинин), лидер "Ташкент",
которым командовал В. Н. Ерошенко, и эсминец "Бойкий" под командованием Г.
Ф. Годлевского.
Корабли эскадры под командованием контр-адмирала Л. А. Владимирского
сделали более 150 выходов, поддерживая войска артиллерийским огнем. В
трудное для Одессы время, в двадцатых числах сентября, с боевых кораблей был
высажен морской десант в район Григорьевки. Высадкой десанта командовал
контр-адмирал С. Г. Горшков. В результате успешных действий десанта и войск
оборонительного района, перешедших в наступление, плацдарм обороны был
расширен и Одесский порт стал недосягаемым для артиллерии противника. Но
враг продолжал рваться к Одессе.
Просматривая материалы, относящиеся к этой сравнительно небольшой, но
хорошо выполненной десантной операции, даже теперь, спустя много лет, нельзя
не отметить огромную работу, проделанную штабом эскадры во главе с капитаном
1 ранга В. А. Андреевым и под руководством командующего эскадрой
контр-адмирала Л. А. Владимирского.
В связи с этим хочется еще раз подчеркнуть роль штабов всех степеней, и
особенно штабов крупных \124\ соединении. При встречах с бывшими командирами
кораблей и соединений, участниками операций Черноморского флота, я часто
слышал о том, как много вопросов в ходе проведения операций им приходилось
подготавливать, уточнять и, наконец, разрешать со штабом флота и персонально
с контр-адмиралом И. Д. Елисеевым. Ивана Дмитриевича я знал еще с тех
времен, когда командовал крейсером "Червона Украина" - он был моим старшим
помощником. Высокообразованный, дисциплинированный, исключительно
организованный командир, он проявил себя с самой лучшей стороны и в годы
войны в качестве начальника штаба Черноморского флота. Недаром Елисеева и по
сей день вспоминают добрым словом все, с кем он работал.
В первые, самые тяжелые месяцы исторической обороны Одессы Ставка не
ограничивалась приказами и директивами, отдаваемыми по принятой форме.
Иногда телеграммы Ставки содержали не категорическое требование "остановить
противника" или "удержать свои позиции", а просьбу к командованию на местах
и к войскам продержаться до получения подкреплений или в течение какого-то
времени.
Такая телеграмма была получена в Одессе в середине сентября 1941 года:
"Передайте просьбу Ставки Верховного Главнокомандования бойцам и командирам,
защищающим Одессу, продержаться б-7 дней, в течение которых они получат
подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения... И. Сталин". Мне
известно, что этот текст был продиктован лично Верховным Главнокомандующим.
Неудивительно, что подобные обращения Верховного Главнокомандования
быстро находили путь к сердцу рядовых бойцов. Не скрывая тяжелого положения
с резервами или техникой. Ставка одним простым словом "просим" поднимала дух
бойцов, в результате чего удары по врагу становились еще более мощными.
Телеграмма, которую я процитировал, сыграла огромную роль в обороне
Одессы. Фашистские полчища были надолго задержаны у стен этого города.
Несмотря на огромное превосходство врага, войска Приморской армии, в
том числе прославленная 25-я Чапаевская стрелковая дивизия, вместе с
моряками успешно сдерживали его натиск. Их героическая борьба значила немало
в ходе общего сражения за Родину \125\ памятной осенью 1941 года.
В конце сентября положение Одессы еще не было критическим, при
поддержке флота город мог бы обороняться долго. Но опасность, нависшая над
Крымским полуостровом со стороны Перекопа, заставила Ставку использовать все
силы Черноморского флота и Приморскую армию для обороны Крыма, и особенно
Севастополя, на случай, если противник прорвется на полуостров.
Враг нацеливался на Севастополь и ставил под угрозу связь с Одессой. Ее
защитники получили приказ эвакуироваться в Крым. Решение Ставки Верховного
Главнокомандования об эвакуации Одессы было принято 29 сентября. Тогда же,
после совещания в Ставке, где обсуждалось не только и, пожалуй, не столько
положение в Одессе, сколько обстановка на подступах к Крыму и на Южном
фронте в целом, я направил телеграмму Военному совету Черноморского флота:
"Приказываю немедленно готовиться к эвакуации Одессы". Учитывая, как важно
командованию на местах получить информацию возможно раньше, Наркомат ВМФ
обычно посылал телеграммы, как только узнавал о решениях, принятых Ставкой
или Генштабом.
30 сентября я послал телеграмму Военному совету Черноморского флота с
рядом практических указаний. Имея опыт эвакуации Таллинна, приходилось
считаться с возможностью быстрого прорыва немцев в Крым и, стало быть, с
необходимостью скорого оставления Одессы. На практике обстановка позволила
составить детальный план эвакуации.
Местом самых упорных боев являлся в это время правый фланг обороны
Одессы. Именно там отличились бойцы 54-го стрелкового полка, артиллеристы
134го гаубично-артиллерийского полка, а также пограничники и артиллеристы
береговой обороны. Не случайно первые (скупые в то время) награды получили
43 воина из этих частей, среди которых были Я. И. Осипов и командир 21-й
батареи А. И. Кузнецов, пожертвовавший своей жизнью во имя победы над
врагом.
180-миллиметровая береговая батарея А. И. Кузнецова прикрывала вход в
Одессу с моря. Но в конце августа, когда противник угрожал прорваться к
порту, 21 я батарея оказалась на переднем крае обороны. Вот как описывает те
дни начальник штаба Одесской базы К. И. Деревянко: "Начав отражать натиск
врага на \126\ предельных дистанциях, батарея отбивала атаки, расстреливая
врага в упор, когда он приблизился к ней. Это было в последних числах
августа. Несколько раз дело доходило до рукопашной. В первых рядах всегда
находился А. И. Кузнецов. Обстановка там была такова, что телефонист батареи
не раз прерывал переговоры, чтобы схватиться с врагом врукопашную..."
5 октября я получил директиву Ставки, подтверждавшую необходимость
эвакуировать Одессу, и сразу же послал Военному совету флота телеграмму:
"Эвакуацию Одессы проводить согласно приказу полностью". 6 октября радировал
снова: "Дайте указание Жукову не затягивать эвакуацию. Вывозить в первую
очередь войска и оружие. Весь транспорт подчинить этой задаче". Такое
неоднократное напоминание об эвакуации в указанные Ставкой сроки вызывалось
усложнявшейся с каждым днем обстановкой на Перекопе и необходимостью срочно
перебросить в Крым подкрепления.
Посадка войск на корабли при отступлении - дело сложное. Обязательное
условие для организованной эвакуации крупного масштаба - достаточный запас
времени. Оно необходимо для подготовки, маскировки и неожиданного для
противника проведения самой ответственной части операции - посадки
последнего эшелона. Так, в годы первой мировой войны английское командование
вело длительную и детальную, до мелочей, подготовку к выводу своих войск с
Галлипольского полуострова в Турции, после того как провалились планы
тогдашнего морского министра У. Черчилля по захвату проливов. Это почему-то
отложилось у меня в памяти еще со школьной скамьи.
В период Великой Отечественной войны советскому флоту трижды пришлось
эвакуировать войска и население в крупных масштабах - из Таллинна, Одессы и
Ханко. В каждом случае условия были разными, но везде по-своему трудными.
Эвакуацию приходилось проводить буквально под прицелом неприятельских
орудий. Причем эвакуироваться было тем труднее, чем упорнее, "до последней
возможности", шла борьба.
В Таллинне, как я уже писал, командование имело всего несколько дней на
подготовку, посадку и отход кораблей и транспортов. Враг наседал и к тому же
имел большое превосходство в силах. Но и в этих условиях проводилась
маскировка: огонь из всех орудий на берегу и с кораблей создавал впечатление
если \127\ не подготовки к наступлению, то продолжения прочной обороны.
В Одессе, в отличие от Таллинна, приказ об эвакуации был получен
заблаговременно. В распоряжении командования флота и OOP оказалось более
двух недель, с 1 по 16 октября 1941 года. Нажим со стороны врага был здесь
сравнительно невелик: даже при численном превосходстве, враг боится своего
противника, если тот героически обороняется и при случае сам готов броситься
в контратаку. А именно в это время наши части нанесли врагу несколько
ощутимых ударов. Войска отошли настолько скрытно, что, когда последний
эшелон уже вышел из порта, румыны все еще боялись двинуться к городу.
Позднее мне приходилось беседовать с адмиралами Г. В. Жуковым, Д. И.
Кулешовым и другими военачальниками, причастными к этой сложной операции.
Успешную эвакуацию войск они связывают с именем генерала И. Е. Петрова.
Нетрудно понять, что приказа об оставлении Одессы, где шли упорные и
успешные бои, Ставка давать не хотела, несмотря на тяжелое положение на
Перекопе. Мне известны раздумья И. В. Сталина в связи с эвакуацией Одессы.
Он приказал мне запросить Военный совет Черноморского флота о
целесообразности оставления в Одессе части войск, до двух дивизий, чтобы еще
держать город и отвлекать на себя силы противника. Такая телеграмма 4
октября была послана. Я просил донести мнение Военного совета об этом, с
учетом, что дивизия, которая обещана из Новороссийска, дана не будет.
Главный морской штаб и Военный совет Черноморского флота доложили мне о
нецелесообразности такой полумеры. Дальнейшие события подтвердили, что
задержка с эвакуацией Одессы или оставление там части войск могли роковым
образом сказаться на обороне Севастополя и, само собой, на судьбе защитников
Одессы.
Положение с каждым днем осложнялось не только на юге, но и под Москвой.
До середины октября из Одессы было вывезено свыше 100 тысяч человек.
Сотни рейсов (152 на боевых кораблях и 129 на транспортных судах), названных
потом "огненными", сделали военные и торговые моряки. Кульминационным
моментом эвакуации был вечер 15 октября. Крейсеры, эсминцы и транспорты были
\128\ стянуты в гавани Одессы, уже простреливаемой артиллерией противника.
Скрытно оставив свои позиции, которые противник обстреливал потом еще
несколько часов, наши части прикрытия - более 30 тысяч человек - погрузились
на транспорты почти без потерь.
73 дня героической обороны Одессы остались позади. Впереди были тяжелые
испытания как для ее бывших защитников, так и для всей страны. Но главное
состояло в том, что у советских людей росла вера в победу, а надежды
гитлеровцев на молниеносную войну с каждым днем таяли, хотя армии их были
еще сильны.
Подвиг моряков-черноморцев, воинов Приморской армии и жителей Одессы,
подвиг всех, кто оборонял ее,- одна из ярчайших страниц истории Великой
Отечественной войны.
Одесса по праву занимает достойное место в ряду городов-героев. О
трудных и славных минувших днях напоминают здесь монумент Неизвестному
матросу и Вечный огонь - символ неугасимой памяти о тех, кто погиб, защищая
город.
В середине августа я попросил разрешения выехать в Ленинград и уже
совсем было собрался, как события на Черном море (наступление немцев на
Одессу) заставили отложить поездку. В конце августа меня вызвали по
какому-то вопросу в Ставку Верховного Главнокомандования, и я напомнил о
своем намерении выехать на Балтийский флот. Согласие снова было дано, и я
тут же, из Ставки, распорядился по телефону подготовить к утру самолет.
Однако в ходе обсуждения положения под Ленинградом в ГКО и Ставке мне
было предложено срочно отправиться туда со специальной комиссией в составе
В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, А. Н. Косыгина, П. Ф. Жигарева, Н. Н.
Воронова. Кроме флотских дел Ставка поручила мне доставить и лично вручить
важный документ главнокомандованию Северо-Западного направления. В связи с
этим изменился и мой маршрут. Вместо прямого перелета в Ленинград было
решено всем вместе лететь самолетом до Череповца, а затем \129\ пересесть на
специальный поезд.
Путь по воздуху 29 августа 1941 года мы проделали благополучно. Но,
добравшись уже в сумерках поездом до станции Мга, вынуждены были неожиданно
остановиться у семафора: станцию бомбили немецкие самолеты. Ждать до
рассвета было рискованно, а поврежденные бомбами железнодорожные пути не
позволяли пока двигаться дальше. Однако выход был найден.
Оставив вагоны и перейдя пешком через .разрушенный участок дороги, мы
пересели на дрезину, которая двинулась навстречу бронепоезду, высланному из
Ленинграда К. Е. Ворошиловым.
Через несколько дней, уже в Ленинграде, нам стало известно, что немцы
заняли Мгу. Нетрудно представить, в какое положение попали бы мы все, если
бы задержались там. Этот случай говорит о том, что в те дни еще не была
налажена четкая и своевременная информация об обстановке на фронте даже в
тех случаях, когда это было крайне важно.
В Ленинграде нас встретили К. Е. Ворошилов и А. А. Жданов. Оба были
чрезвычайно озабоченны: противник яростно рвался к Ладожскому озеру, чтобы
замкнуть кольцо блокады.
Меня беспокоило, как прошла уже в основном закончившаяся в те дни
эвакуация Таллинна. Встретивший меня в Ленинграде командующий Балтийским
флотом В. Ф. Трибуц доложил, что наши потери довольно велики.
Нужно было ехать в Кронштадт, куда подходили корабли из Таллинна, но в
первый день пребывания в Ленинграде я был связан поручениями Ставки и
отложил поездку на сутки. Вечером в номере гостиницы "Европейская" у нас с
Н. Н. Вороновым был обстоятельный разговор. Он рассказал мне о положении на
фронтах, я ему - о трудном прорыве флота из Таллинна. Мы оба старались
подбодрить друг друга, но в душе по-прежнему оставалась тревога.
На следующий день на совещании у К. Е. Ворошилова рассматривалось
положение на фронте. Обсуждаемые вопросы почти не касались флота, и
выяснилось, что я могу ехать в Кронштадт.
Перед поездкой решил побывать на крейсере "Максим Горький", стоявшем в
ковше торгового порта (крейсер только что вышел из ремонта после подрыва на
мине на второй день войны). Встретил меня А. Н. Петров - \130\ командир
корабля и мой старый товарищ по совместной службе на Черном море. "Максим
Горький" был еще не готов к выходу в морс, но его орудия могли стрелять по
береговым целям. Все люди на корабле горели желанием активно участвовать в
обороне города Ленина. Часть команды могла пойти на фронт. Однако морякам
недоставало стрелкового оружия: во время ремонта оно было передано
ленинградскому народному ополчению. По той же причине задерживалась отправка
моряков в сухопутные части с других кораблей. Чтобы как-то выйти из
положения, командиры кораблей прибегали иногда к кустарному изготовлению
холодного оружия - ножей, кинжалов, сабель. Я постарался уверить А. Н.
Петрова, что у него до этого не дойдет, хотя и сам сомневался в возможности
помочь ему.
Позже Балтийскому флоту пришлось сформировать семь морских стрелковых
бригад и много различных подразделений морской пехоты. Общая численность
моряков-балтийцев, действовавших на суше (включая и морскую бригаду,
переданную Карельскому фронту), превышала 125 тысяч человек. Воевали они
отлично. Особенно прославились 1, 2 и 3-я бригады, которые действовали на
направлении Нарва - Кингисепп - Луга, Котлы - Копорье и на Карельском
перешейке. В тот день, когда я посетил крейсер "Максим Горький", никто еще
не думал, что придется послать на фронт так много моряков. Но угроза
Ленинграду с суши нарастала и требовала мобилизации всех сил.
31 августа утром я выехал через Ораниенбаум в Кронштадт. Из
Ораниенбаума мы вышли на катере. Кронштадт выглядел мрачным, но таким же
близким и родным для каждого моряка, как и прежде. При подходе катера к
Петровской гавани в глаза бросилось необычно оживленное движение различных
катеров и буксиров. На рейде стоял линкор "Октябрьская революция", которым
командовал контр-адмирал М. В. Москаленко, хорошо знакомый мне еще по тем
годам, когда мы оба командовали крейсерами на Черном море.
Внутри Петровской гавани кормой к стенке стоял другой линкор - "Марат".
В Кронштадте я увидел команды кораблей, подорвавшихся на минах во время
прорыва из Таллинна. Моряки ждали нового назначения. Это были мужественные
люди. Но в тот день настроение у них было подавленное.
Командование флота подробно доложило мне об \131\ эвакуации Таллинна и
прорыве флота в Кронштадт. Из этого доклада явствовало, что даже в самой
тяжелой обстановке управление соединениями кораблей сохранялось до конца.
Переход был не бегством, а организованным отступлением, и надо отдать
должное выдержке и силе духа, которые нашли в себе в тот критический момент
командование флота и эскадры.
Командующий эскадрой контр-адмирал В. П. Дрозд был хорошо знаком мне
еще по войне в Испании, где он являлся советником командира флотилии
эсминцев. Это был опытный, храбрый моряк, всегда умевший найти выход из
самых трудных положений, и поэтому было вдвойне обидно и горько, когда зимой
1943 года он погиб из-за нелепого случая: ехал в автомашине по льду из
Кронштадта в Ленинград, машина угодила в свежую полынью от недавно
сброшенной бомбы, и В. П. Дрозд утонул.
Наиболее беспокойным участком фронта, от которого во многом теперь
зависела судьба Кронштадта, а стало быть и флота, неожиданно стал к концу
августа южный берег Финского залива в районе форта Красная Горка. Туда мы и
отправились на следующий день. По дороге нам встречались отдельные группы
бойцов, шедших, нередко без оружия, в сторону Ленинграда. Именно в это время
отступала под сильными ударами противника 8-я армия. 6 сентября она заняла
рубеж обороны Копорский залив - Ропша (15 километров южнее Петергофа).
Впоследствии при поддержке морской пехоты, артиллерии фортов и кораблей
наступление немцев на этом рубеже удалось остановить и фронт здесь на долгое
время стабилизировался. Во время же нашей поездки положение было еще
неустойчивым.
Комендант Красной Горки доложил, что он выделил часть бойцов на
сухопутное направление, а оставшиеся укрепляют оборону форта на случай
возможного прорыва противника к Красной Горке с суши, а может быть, и
подхода его с моря. Проехав дальше на запад, мы увидели моряков береговой
обороны, занявших буквально накануне вырытые окопы. Они пожаловались, что не
хватает оружия. Командовавший ими лейтенант попросил разрешения отбирать
оружие у тех бойцов, которые неорганизованно отходят в сторону Ораниенбаума.
Пришлось такое согласие дать, строго предупредив о недопустимости эксцессов.
Еще до отъезда из Ленинграда я узнал, что эти моряки таким \132\
самодеятельным порядком полностью обеспечили себя не только винтовками, но и
пулеметами.
Форт Красная Горка и плацдарм около Ораниенбаума, как известно, в
течение всей блокады Ленинграда оставались в наших руках и оказали большую
помощь фронту сначала в обороне, а затем и в наступлении.
Конец августа - начало сентября... Это были самые тревожные дни в
Ленинграде. Фашистские войска теснили обороняющихся. Армии, авиации, флоту
приходилось думать только об одном: как отстоять город. Корабли повернули
свои пушки в сторону берега и по сухопутным картам обстреливали квадраты,
где отмечалось скопление врага. Самолеты-торпедоносцы, предназначенные для
борьбы с кораблями, вылетали для атак по танкам. Собранные в отряды с разных
кораблей и наспех вооруженные винтовками, крест-накрест увешанные
пулеметными лентами, моряки шли в атаки в черных бушлатах и бескозырках,
пренебрегая правилами маскировки. Они напоминали матросов времен гражданской
войны, которых, как мне рассказывал когда-то И. К. Кожанов, никакой приказ
не мог заставить снять бушлаты. Главное заключалось, конечно, не во внешнем
виде, а в желании матросов драться. Но и выглядеть они хотели тоже как
матросы революции. Ведь решалась судьба города Ленина, судьба Балтийского
начальникам. Помню, я спросил Бориса Михайловича, поддержит ли он назначение
моряка, если я буду настаивать на этом перед Сталиным. Шапошников уклонился
от ответа. Во всяком случае, он знал мнение Главного морского штаба и
наркома ВМФ по этому вопросу, но подготовил телеграмму с приказанием
оборонять Одессу "до последней возможности" в адрес сухопутного
командования, возложить же эту задачу на Черноморский флот явно остерегался.
Как и следовало ожидать, сразу возникло много неясностей в требованиях
к Черноморскому флоту, чувствовалась неопределенность функций командующего
флотом. Выбрав момент, я снова предложил поставить во главе обороны Одессы
моряка - командира военно-морской базы, подчиненного командующему флотом.
На этот раз было решено создать Одесский оборонительный район (OOP),
подчинив его Военному совету Черноморского флота. Командующим был назначен
Г. В. Жуков, членами Военного совета OOP - И. И. Азаров, Ф. Н. Воронин и А.
Г. Колыбанов. В начале октября генерал И. Е. Петров, сменивший Г. П.
Софронова и командовавший до этого 25-й Чапаевской дивизией, стал во главе
Приморской армии.
Директива Ставки о создании Одесского оборонительного района была
подписана 19 августа. Хотя решение было принято с некоторым опозданием -
Одесса с 8 августа находилась на осадном положении,- оно все же внесло
полную ясность в вопросы организации обороны.
С организацией Одесского оборонительного района во главе с
контр-адмиралом Г. В. Жуковым произошли некоторые перестановки людей.
Начальником штаба OOP стал сухопутный генерал Г. Д. Шишенин. Этот факт я
считаю весьма положительным, сочетание получилось удачное. Заместителем
Жукова по его просьбе был утвержден генерал Г. П. Софронов. Командиром
Одесской военно-морской базы стал контр-адмирал Д. И. Кулешов, а начальником
штаба - капитан 1 ранга К. И. Дсревянко.
События развивались следующим образом. Пока Приморская армия не была
отрезана от основных сил Южного фронта, не возникало и мысли о возложении
ответственности за оборону Одессы на Черноморский \122\ флот и о создании
OOP. Правда, еще в июле можно было предвидеть, какой оборот примут события,
если Южному фронту не удастся остановить противника. Однако исходя из уже
имевшегося опыта, ГМШ и нарком ВМФ признавали пока невозможным поднимать
вопрос о целесообразности поручать дело обороны города флоту.
Вопрос о том, на кого возложить ответственность за оборону Одессы,
встал особенно остро после того, как Приморская армия оказалась в окружении
и стала целиком зависеть от снабжения морем. Но, естественно, не это привело
Ставку к решению возложить ответственность за оборону Одессы на Черноморский
флот, создать OOP и назначить командующим этим районом контр-адмирала Г. В.
Жукова. Становилось очевидным: чтобы и дальше удерживать Одессу, потребуется
выделить моряков, использовать флотскую авиацию, береговую оборону и
корабли. Взаимодействие всех сухопутных и флотских частей, бесспорно, мог
лучше всего наладить Военсовет флота и его представитель на месте.
Поэтому-то мы и пришли к выводу, что самым удачным вариантом решения будет
создание в Одессе оборонительного района во главе с адмиралом.
Больше всего подходил для этой роли командир военно-морской базы
контр-адмирал Г. В. Жуков. Он не только прекрасно знал обстановку под
Одессой и в самом городе, но и обладал всеми личными качествами,
необходимыми командующему оборонительным районом. На Жукове и был остановлен
выбор. Военсовет флота возражений по этой кандидатуре не имел, и я доложил
об этом в Ставке.
Гавриила Васильевича Жукова я знал еще в те времена, когда он
командовал одной из канонерских лодок на Черном море. В конце 1936 года он
прибыл в Испанию. На вопрос, куда бы хотел получить назначение, он ответил:
"Только на корабль".
Ему не раз приходилось совершать рискованные походы в базу Маон,
находившуюся рядом с логовом франкистов на Балеарских островах. Участвовал
он и в боях с мятежными кораблями. Все прошлое Жукова говорило, что он
способен возглавить оборону Одессы. Так оно и получилось.
Действиями Черноморского флота по обороне Одессы руководил Главный
морской штаб, хотя Ставка нередко обращалась прямо к Г. В. Жукову. Флоту
было \123\ приказано обеспечить надежное сообщение с Одессой и выделить
часть кораблей для постоянной поддержки ее защитников. Более 8 тысяч моряков
уже находились на оборонительных рубежах вокруг города. И не случайно полк
морской пехоты под командованием ветерана гражданской войны полковника Я. И.
Осипова вошел в историю героической обороны Одессы. Из частей Приморской
армии надо отметить 25-ю Чапаевскую, 95-ю и 421-ю стрелковые дивизии. Так,
18 августа 1941 года в отражении главного удара, наносимого тремя пехотными
дивизиями и танковой бригадой противника вдоль линии железной дороги
Раздельная - Одесса, героически отбивали атаки все части 95-й стрелковой
дивизии. В этом же бою отличился 161-й стрелковый полк 95-й стрелковой
дивизии, а командир 3-го батальона этого полка лейтенант Я. Г. Бреус получил
звание Героя Советского Союза.
Из кораблей в обороне города в разное время участвовали 3 крейсера, 2
вспомогательных крейсера, 2 лидера, 10 эсминцев, 4 канонерские лодки и
другие. Заслуживают быть выделенными крейсер "Красный Крым" под
командованием А. И. Зубкова (комиссар Ф. П. Вершинин), лидер "Ташкент",
которым командовал В. Н. Ерошенко, и эсминец "Бойкий" под командованием Г.
Ф. Годлевского.
Корабли эскадры под командованием контр-адмирала Л. А. Владимирского
сделали более 150 выходов, поддерживая войска артиллерийским огнем. В
трудное для Одессы время, в двадцатых числах сентября, с боевых кораблей был
высажен морской десант в район Григорьевки. Высадкой десанта командовал
контр-адмирал С. Г. Горшков. В результате успешных действий десанта и войск
оборонительного района, перешедших в наступление, плацдарм обороны был
расширен и Одесский порт стал недосягаемым для артиллерии противника. Но
враг продолжал рваться к Одессе.
Просматривая материалы, относящиеся к этой сравнительно небольшой, но
хорошо выполненной десантной операции, даже теперь, спустя много лет, нельзя
не отметить огромную работу, проделанную штабом эскадры во главе с капитаном
1 ранга В. А. Андреевым и под руководством командующего эскадрой
контр-адмирала Л. А. Владимирского.
В связи с этим хочется еще раз подчеркнуть роль штабов всех степеней, и
особенно штабов крупных \124\ соединении. При встречах с бывшими командирами
кораблей и соединений, участниками операций Черноморского флота, я часто
слышал о том, как много вопросов в ходе проведения операций им приходилось
подготавливать, уточнять и, наконец, разрешать со штабом флота и персонально
с контр-адмиралом И. Д. Елисеевым. Ивана Дмитриевича я знал еще с тех
времен, когда командовал крейсером "Червона Украина" - он был моим старшим
помощником. Высокообразованный, дисциплинированный, исключительно
организованный командир, он проявил себя с самой лучшей стороны и в годы
войны в качестве начальника штаба Черноморского флота. Недаром Елисеева и по
сей день вспоминают добрым словом все, с кем он работал.
В первые, самые тяжелые месяцы исторической обороны Одессы Ставка не
ограничивалась приказами и директивами, отдаваемыми по принятой форме.
Иногда телеграммы Ставки содержали не категорическое требование "остановить
противника" или "удержать свои позиции", а просьбу к командованию на местах
и к войскам продержаться до получения подкреплений или в течение какого-то
времени.
Такая телеграмма была получена в Одессе в середине сентября 1941 года:
"Передайте просьбу Ставки Верховного Главнокомандования бойцам и командирам,
защищающим Одессу, продержаться б-7 дней, в течение которых они получат
подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения... И. Сталин". Мне
известно, что этот текст был продиктован лично Верховным Главнокомандующим.
Неудивительно, что подобные обращения Верховного Главнокомандования
быстро находили путь к сердцу рядовых бойцов. Не скрывая тяжелого положения
с резервами или техникой. Ставка одним простым словом "просим" поднимала дух
бойцов, в результате чего удары по врагу становились еще более мощными.
Телеграмма, которую я процитировал, сыграла огромную роль в обороне
Одессы. Фашистские полчища были надолго задержаны у стен этого города.
Несмотря на огромное превосходство врага, войска Приморской армии, в
том числе прославленная 25-я Чапаевская стрелковая дивизия, вместе с
моряками успешно сдерживали его натиск. Их героическая борьба значила немало
в ходе общего сражения за Родину \125\ памятной осенью 1941 года.
В конце сентября положение Одессы еще не было критическим, при
поддержке флота город мог бы обороняться долго. Но опасность, нависшая над
Крымским полуостровом со стороны Перекопа, заставила Ставку использовать все
силы Черноморского флота и Приморскую армию для обороны Крыма, и особенно
Севастополя, на случай, если противник прорвется на полуостров.
Враг нацеливался на Севастополь и ставил под угрозу связь с Одессой. Ее
защитники получили приказ эвакуироваться в Крым. Решение Ставки Верховного
Главнокомандования об эвакуации Одессы было принято 29 сентября. Тогда же,
после совещания в Ставке, где обсуждалось не только и, пожалуй, не столько
положение в Одессе, сколько обстановка на подступах к Крыму и на Южном
фронте в целом, я направил телеграмму Военному совету Черноморского флота:
"Приказываю немедленно готовиться к эвакуации Одессы". Учитывая, как важно
командованию на местах получить информацию возможно раньше, Наркомат ВМФ
обычно посылал телеграммы, как только узнавал о решениях, принятых Ставкой
или Генштабом.
30 сентября я послал телеграмму Военному совету Черноморского флота с
рядом практических указаний. Имея опыт эвакуации Таллинна, приходилось
считаться с возможностью быстрого прорыва немцев в Крым и, стало быть, с
необходимостью скорого оставления Одессы. На практике обстановка позволила
составить детальный план эвакуации.
Местом самых упорных боев являлся в это время правый фланг обороны
Одессы. Именно там отличились бойцы 54-го стрелкового полка, артиллеристы
134го гаубично-артиллерийского полка, а также пограничники и артиллеристы
береговой обороны. Не случайно первые (скупые в то время) награды получили
43 воина из этих частей, среди которых были Я. И. Осипов и командир 21-й
батареи А. И. Кузнецов, пожертвовавший своей жизнью во имя победы над
врагом.
180-миллиметровая береговая батарея А. И. Кузнецова прикрывала вход в
Одессу с моря. Но в конце августа, когда противник угрожал прорваться к
порту, 21 я батарея оказалась на переднем крае обороны. Вот как описывает те
дни начальник штаба Одесской базы К. И. Деревянко: "Начав отражать натиск
врага на \126\ предельных дистанциях, батарея отбивала атаки, расстреливая
врага в упор, когда он приблизился к ней. Это было в последних числах
августа. Несколько раз дело доходило до рукопашной. В первых рядах всегда
находился А. И. Кузнецов. Обстановка там была такова, что телефонист батареи
не раз прерывал переговоры, чтобы схватиться с врагом врукопашную..."
5 октября я получил директиву Ставки, подтверждавшую необходимость
эвакуировать Одессу, и сразу же послал Военному совету флота телеграмму:
"Эвакуацию Одессы проводить согласно приказу полностью". 6 октября радировал
снова: "Дайте указание Жукову не затягивать эвакуацию. Вывозить в первую
очередь войска и оружие. Весь транспорт подчинить этой задаче". Такое
неоднократное напоминание об эвакуации в указанные Ставкой сроки вызывалось
усложнявшейся с каждым днем обстановкой на Перекопе и необходимостью срочно
перебросить в Крым подкрепления.
Посадка войск на корабли при отступлении - дело сложное. Обязательное
условие для организованной эвакуации крупного масштаба - достаточный запас
времени. Оно необходимо для подготовки, маскировки и неожиданного для
противника проведения самой ответственной части операции - посадки
последнего эшелона. Так, в годы первой мировой войны английское командование
вело длительную и детальную, до мелочей, подготовку к выводу своих войск с
Галлипольского полуострова в Турции, после того как провалились планы
тогдашнего морского министра У. Черчилля по захвату проливов. Это почему-то
отложилось у меня в памяти еще со школьной скамьи.
В период Великой Отечественной войны советскому флоту трижды пришлось
эвакуировать войска и население в крупных масштабах - из Таллинна, Одессы и
Ханко. В каждом случае условия были разными, но везде по-своему трудными.
Эвакуацию приходилось проводить буквально под прицелом неприятельских
орудий. Причем эвакуироваться было тем труднее, чем упорнее, "до последней
возможности", шла борьба.
В Таллинне, как я уже писал, командование имело всего несколько дней на
подготовку, посадку и отход кораблей и транспортов. Враг наседал и к тому же
имел большое превосходство в силах. Но и в этих условиях проводилась
маскировка: огонь из всех орудий на берегу и с кораблей создавал впечатление
если \127\ не подготовки к наступлению, то продолжения прочной обороны.
В Одессе, в отличие от Таллинна, приказ об эвакуации был получен
заблаговременно. В распоряжении командования флота и OOP оказалось более
двух недель, с 1 по 16 октября 1941 года. Нажим со стороны врага был здесь
сравнительно невелик: даже при численном превосходстве, враг боится своего
противника, если тот героически обороняется и при случае сам готов броситься
в контратаку. А именно в это время наши части нанесли врагу несколько
ощутимых ударов. Войска отошли настолько скрытно, что, когда последний
эшелон уже вышел из порта, румыны все еще боялись двинуться к городу.
Позднее мне приходилось беседовать с адмиралами Г. В. Жуковым, Д. И.
Кулешовым и другими военачальниками, причастными к этой сложной операции.
Успешную эвакуацию войск они связывают с именем генерала И. Е. Петрова.
Нетрудно понять, что приказа об оставлении Одессы, где шли упорные и
успешные бои, Ставка давать не хотела, несмотря на тяжелое положение на
Перекопе. Мне известны раздумья И. В. Сталина в связи с эвакуацией Одессы.
Он приказал мне запросить Военный совет Черноморского флота о
целесообразности оставления в Одессе части войск, до двух дивизий, чтобы еще
держать город и отвлекать на себя силы противника. Такая телеграмма 4
октября была послана. Я просил донести мнение Военного совета об этом, с
учетом, что дивизия, которая обещана из Новороссийска, дана не будет.
Главный морской штаб и Военный совет Черноморского флота доложили мне о
нецелесообразности такой полумеры. Дальнейшие события подтвердили, что
задержка с эвакуацией Одессы или оставление там части войск могли роковым
образом сказаться на обороне Севастополя и, само собой, на судьбе защитников
Одессы.
Положение с каждым днем осложнялось не только на юге, но и под Москвой.
До середины октября из Одессы было вывезено свыше 100 тысяч человек.
Сотни рейсов (152 на боевых кораблях и 129 на транспортных судах), названных
потом "огненными", сделали военные и торговые моряки. Кульминационным
моментом эвакуации был вечер 15 октября. Крейсеры, эсминцы и транспорты были
\128\ стянуты в гавани Одессы, уже простреливаемой артиллерией противника.
Скрытно оставив свои позиции, которые противник обстреливал потом еще
несколько часов, наши части прикрытия - более 30 тысяч человек - погрузились
на транспорты почти без потерь.
73 дня героической обороны Одессы остались позади. Впереди были тяжелые
испытания как для ее бывших защитников, так и для всей страны. Но главное
состояло в том, что у советских людей росла вера в победу, а надежды
гитлеровцев на молниеносную войну с каждым днем таяли, хотя армии их были
еще сильны.
Подвиг моряков-черноморцев, воинов Приморской армии и жителей Одессы,
подвиг всех, кто оборонял ее,- одна из ярчайших страниц истории Великой
Отечественной войны.
Одесса по праву занимает достойное место в ряду городов-героев. О
трудных и славных минувших днях напоминают здесь монумент Неизвестному
матросу и Вечный огонь - символ неугасимой памяти о тех, кто погиб, защищая
город.
В середине августа я попросил разрешения выехать в Ленинград и уже
совсем было собрался, как события на Черном море (наступление немцев на
Одессу) заставили отложить поездку. В конце августа меня вызвали по
какому-то вопросу в Ставку Верховного Главнокомандования, и я напомнил о
своем намерении выехать на Балтийский флот. Согласие снова было дано, и я
тут же, из Ставки, распорядился по телефону подготовить к утру самолет.
Однако в ходе обсуждения положения под Ленинградом в ГКО и Ставке мне
было предложено срочно отправиться туда со специальной комиссией в составе
В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, А. Н. Косыгина, П. Ф. Жигарева, Н. Н.
Воронова. Кроме флотских дел Ставка поручила мне доставить и лично вручить
важный документ главнокомандованию Северо-Западного направления. В связи с
этим изменился и мой маршрут. Вместо прямого перелета в Ленинград было
решено всем вместе лететь самолетом до Череповца, а затем \129\ пересесть на
специальный поезд.
Путь по воздуху 29 августа 1941 года мы проделали благополучно. Но,
добравшись уже в сумерках поездом до станции Мга, вынуждены были неожиданно
остановиться у семафора: станцию бомбили немецкие самолеты. Ждать до
рассвета было рискованно, а поврежденные бомбами железнодорожные пути не
позволяли пока двигаться дальше. Однако выход был найден.
Оставив вагоны и перейдя пешком через .разрушенный участок дороги, мы
пересели на дрезину, которая двинулась навстречу бронепоезду, высланному из
Ленинграда К. Е. Ворошиловым.
Через несколько дней, уже в Ленинграде, нам стало известно, что немцы
заняли Мгу. Нетрудно представить, в какое положение попали бы мы все, если
бы задержались там. Этот случай говорит о том, что в те дни еще не была
налажена четкая и своевременная информация об обстановке на фронте даже в
тех случаях, когда это было крайне важно.
В Ленинграде нас встретили К. Е. Ворошилов и А. А. Жданов. Оба были
чрезвычайно озабоченны: противник яростно рвался к Ладожскому озеру, чтобы
замкнуть кольцо блокады.
Меня беспокоило, как прошла уже в основном закончившаяся в те дни
эвакуация Таллинна. Встретивший меня в Ленинграде командующий Балтийским
флотом В. Ф. Трибуц доложил, что наши потери довольно велики.
Нужно было ехать в Кронштадт, куда подходили корабли из Таллинна, но в
первый день пребывания в Ленинграде я был связан поручениями Ставки и
отложил поездку на сутки. Вечером в номере гостиницы "Европейская" у нас с
Н. Н. Вороновым был обстоятельный разговор. Он рассказал мне о положении на
фронтах, я ему - о трудном прорыве флота из Таллинна. Мы оба старались
подбодрить друг друга, но в душе по-прежнему оставалась тревога.
На следующий день на совещании у К. Е. Ворошилова рассматривалось
положение на фронте. Обсуждаемые вопросы почти не касались флота, и
выяснилось, что я могу ехать в Кронштадт.
Перед поездкой решил побывать на крейсере "Максим Горький", стоявшем в
ковше торгового порта (крейсер только что вышел из ремонта после подрыва на
мине на второй день войны). Встретил меня А. Н. Петров - \130\ командир
корабля и мой старый товарищ по совместной службе на Черном море. "Максим
Горький" был еще не готов к выходу в морс, но его орудия могли стрелять по
береговым целям. Все люди на корабле горели желанием активно участвовать в
обороне города Ленина. Часть команды могла пойти на фронт. Однако морякам
недоставало стрелкового оружия: во время ремонта оно было передано
ленинградскому народному ополчению. По той же причине задерживалась отправка
моряков в сухопутные части с других кораблей. Чтобы как-то выйти из
положения, командиры кораблей прибегали иногда к кустарному изготовлению
холодного оружия - ножей, кинжалов, сабель. Я постарался уверить А. Н.
Петрова, что у него до этого не дойдет, хотя и сам сомневался в возможности
помочь ему.
Позже Балтийскому флоту пришлось сформировать семь морских стрелковых
бригад и много различных подразделений морской пехоты. Общая численность
моряков-балтийцев, действовавших на суше (включая и морскую бригаду,
переданную Карельскому фронту), превышала 125 тысяч человек. Воевали они
отлично. Особенно прославились 1, 2 и 3-я бригады, которые действовали на
направлении Нарва - Кингисепп - Луга, Котлы - Копорье и на Карельском
перешейке. В тот день, когда я посетил крейсер "Максим Горький", никто еще
не думал, что придется послать на фронт так много моряков. Но угроза
Ленинграду с суши нарастала и требовала мобилизации всех сил.
31 августа утром я выехал через Ораниенбаум в Кронштадт. Из
Ораниенбаума мы вышли на катере. Кронштадт выглядел мрачным, но таким же
близким и родным для каждого моряка, как и прежде. При подходе катера к
Петровской гавани в глаза бросилось необычно оживленное движение различных
катеров и буксиров. На рейде стоял линкор "Октябрьская революция", которым
командовал контр-адмирал М. В. Москаленко, хорошо знакомый мне еще по тем
годам, когда мы оба командовали крейсерами на Черном море.
Внутри Петровской гавани кормой к стенке стоял другой линкор - "Марат".
В Кронштадте я увидел команды кораблей, подорвавшихся на минах во время
прорыва из Таллинна. Моряки ждали нового назначения. Это были мужественные
люди. Но в тот день настроение у них было подавленное.
Командование флота подробно доложило мне об \131\ эвакуации Таллинна и
прорыве флота в Кронштадт. Из этого доклада явствовало, что даже в самой
тяжелой обстановке управление соединениями кораблей сохранялось до конца.
Переход был не бегством, а организованным отступлением, и надо отдать
должное выдержке и силе духа, которые нашли в себе в тот критический момент
командование флота и эскадры.
Командующий эскадрой контр-адмирал В. П. Дрозд был хорошо знаком мне
еще по войне в Испании, где он являлся советником командира флотилии
эсминцев. Это был опытный, храбрый моряк, всегда умевший найти выход из
самых трудных положений, и поэтому было вдвойне обидно и горько, когда зимой
1943 года он погиб из-за нелепого случая: ехал в автомашине по льду из
Кронштадта в Ленинград, машина угодила в свежую полынью от недавно
сброшенной бомбы, и В. П. Дрозд утонул.
Наиболее беспокойным участком фронта, от которого во многом теперь
зависела судьба Кронштадта, а стало быть и флота, неожиданно стал к концу
августа южный берег Финского залива в районе форта Красная Горка. Туда мы и
отправились на следующий день. По дороге нам встречались отдельные группы
бойцов, шедших, нередко без оружия, в сторону Ленинграда. Именно в это время
отступала под сильными ударами противника 8-я армия. 6 сентября она заняла
рубеж обороны Копорский залив - Ропша (15 километров южнее Петергофа).
Впоследствии при поддержке морской пехоты, артиллерии фортов и кораблей
наступление немцев на этом рубеже удалось остановить и фронт здесь на долгое
время стабилизировался. Во время же нашей поездки положение было еще
неустойчивым.
Комендант Красной Горки доложил, что он выделил часть бойцов на
сухопутное направление, а оставшиеся укрепляют оборону форта на случай
возможного прорыва противника к Красной Горке с суши, а может быть, и
подхода его с моря. Проехав дальше на запад, мы увидели моряков береговой
обороны, занявших буквально накануне вырытые окопы. Они пожаловались, что не
хватает оружия. Командовавший ими лейтенант попросил разрешения отбирать
оружие у тех бойцов, которые неорганизованно отходят в сторону Ораниенбаума.
Пришлось такое согласие дать, строго предупредив о недопустимости эксцессов.
Еще до отъезда из Ленинграда я узнал, что эти моряки таким \132\
самодеятельным порядком полностью обеспечили себя не только винтовками, но и
пулеметами.
Форт Красная Горка и плацдарм около Ораниенбаума, как известно, в
течение всей блокады Ленинграда оставались в наших руках и оказали большую
помощь фронту сначала в обороне, а затем и в наступлении.
Конец августа - начало сентября... Это были самые тревожные дни в
Ленинграде. Фашистские войска теснили обороняющихся. Армии, авиации, флоту
приходилось думать только об одном: как отстоять город. Корабли повернули
свои пушки в сторону берега и по сухопутным картам обстреливали квадраты,
где отмечалось скопление врага. Самолеты-торпедоносцы, предназначенные для
борьбы с кораблями, вылетали для атак по танкам. Собранные в отряды с разных
кораблей и наспех вооруженные винтовками, крест-накрест увешанные
пулеметными лентами, моряки шли в атаки в черных бушлатах и бескозырках,
пренебрегая правилами маскировки. Они напоминали матросов времен гражданской
войны, которых, как мне рассказывал когда-то И. К. Кожанов, никакой приказ
не мог заставить снять бушлаты. Главное заключалось, конечно, не во внешнем
виде, а в желании матросов драться. Но и выглядеть они хотели тоже как
матросы революции. Ведь решалась судьба города Ленина, судьба Балтийского