Страница:
декабря 1941 года ко мне \237\ заехал посол Советского Союза в Англии И. М.
Майский. Это была наша первая встреча.
Он прибыл на крейсере "Кент" вместе с министром иностранных дел
Великобритании Антони Иденом. Не без риска быть потопленными подводными
лодками противника добрались они морем до Мурманска, а оттуда поездом до
Москвы. И. М. Майский и А. Идеи успели съездить на фронт в район Можайска.
Было это сразу же после первых серьезных успехов контрнаступления советских
войск под Москвой. Осматривая трофеи, английский министр мог лично
убедиться, сколь призрачен миф о непобедимости немецкой армии.
Иван Михайлович интересно и красочно (а он умел это делать) рассказал
мне о своем путешествии в каюте "Кента". Стук машин и грохот волн не давали
ему покоя. Не давали покоя, очевидно, и мысли о немецких подводных лодках.
История знает печальные случаи. Во время первой мировой войны военный
министр Англии лорд Китченер тоже отправился в Россию на крейсере "Гемпшир"
и погиб вместе со всем экипажем корабля. Оставалось только гадать о причинах
гибели:
торпеда это или мина. Лишь позднее было установлено, что "Гемпшир" был
потоплен торпедой с немецкой подлодки.
С прибытием Идена советская сторона вновь подняла вопрос об открытии
второго фронта. Руководители нашего правительства доказывали британскому
министру, что после вступления США в войну союзники имеют реальную
возможность открыть второй фронт. Однако Идеи, выполняя наказ Черчилля,
твердил одно: Англия и США не готовы к такой акции, у них еще нет для этого
сил.
На том же крейсере "Кент" вместе с Иденом из Мурманска в Англию
отправилась наша профсоюзная делегация во главе с Н. М. Шверником. В составе
делегации была и известная общественная деятельница К. И. Николаева.
Значительно позже Майский рассказал мне о неожиданных трудностях, с
которыми ему пришлось столкнуться на этом крейсере. Трудности эти были
связаны с предрассудками, которые и поныне живучи среди английских моряков.
Так, английский командир не выведет свой корабль в море в понедельник, если
в этом не будет крайней необходимости. Командир "Кента" не хотел брать на
корабль нашу делегацию, во-первых, потому, \238\ что в ней было 13 человек,
а во-вторых, из-за того, что в ее составе была женщина. Цифра "тринадцать" у
англичан издавна считается роковой, и не только в море, но и на суше. В
Англии не любят домов с тринадцатым номером. А если на боевом корабле
появляется женщина, ее считают предвестником несчастья.
Опытный и находчивый дипломат, Майский быстро вышел из положения. Он
попросил включить его в состав делегации, и пассажиров стало четырнадцать. А
о Николаевой сказал, что она борется за общие интересы Советского Союза и
Англии, поэтому для нее должно быть сделано исключение. На том и порешили.
На обратном пути из Англии в СССР нашу делегацию взяли на борт крейсера
"Адвенчер" с неменьшим трудом: к тринадцати ее членам пришлось срочно
присоединить одного журналиста.
И все же крейсер не миновал беды: он столкнулся в море с танкером и,
получив повреждение, вынужден был вернуться в свою базу. Англичане, конечно,
не замедлили объяснить случившееся тем, что на корабле была женщина. Так
Клавдия Ивановна Николаева стала "виновницей" ущерба, понесенного британским
флотом.
Позволю себе небольшое отступление. На протяжении всей войны
обеспечение внешних перевозок было делом не только военных моряков и моряков
торгового флота, но и дипломатов.
Где-то в середине мая 1942 года, позвонив предварительно по телефону,
ко мне заехал К. А. Уманский. Он тогда работал в НКИД, и его интересовали
вопросы наших взаимоотношений с США, касавшиеся морских перевозок и поставок
военных грузов Советскому Союзу. Военно-морским атташе в США к началу войны
был капитан 1 ранга И. А. Егорычев. Но по мере развития деловых отношений,
связанных с поставками по ленд-лизу, многие вопросы приходилось решать с
работниками НКИД.
Константина Александровича Уманского я знал и до этого. Помнится,
приехав в Москву, он, являясь советским послом в США, был заинтересован в
решении с Наркоматом Военно-Морского Флота щекотливого вопроса о
беспрепятственном проходе американских торговых судов в Хельсинки во время
советско-финляндской войны в 1939-1940 годах. Мы несколько раз встречались с
ним и вели телефонные разговоры. Примерно в то же время (кажется, в январе
1940 г.) по \239\ указанию В. М. Молотова я принимал американского посла
Штсйнгарта в сопровождении К. А. Уманского. Мне, как наркому ВМФ,
правительство поручило обеспечить безопасность плавания американских
транспортов в Финском заливе, что и было осуществлено.
Константин Александрович Уманский был талантливым дипломатом, немало
сделавшим для нашей победы.
В июне 1943 года К. А. Уманского назначили послом в Мексику. Перед
отъездом он зашел ко мне. Мы обменялись последней информацией и договорились
в случае необходимости оказывать содействие друг другу. Тепло расстались. Я
по-испански попрощался с ним, ведь он ехал в "старую Испанию". Чуть ли не на
следующий день в семье Уманских произошла трагедия: погибла единственная
дочь Нина. Константина Александровича я больше не встречал. Только в кругу
общих знакомых мы не раз говорили о несчастье, постигшем эту прекрасную
семью. В январе 1945 года пришла весть о гибели самого К. А. Уманского в
авиационной катастрофе в Мехико. Назначенный по совместительству послом в
Коста-Рику, он летел туда для вручения верительных грамот. Вместе с
Константином Александровичем погибла и его жена. Так за короткое время при
трагических обстоятельствах погибла вся семья Уманских. В знак доброй памяти
о К. А. Уманском я и написал эти строки...
Из американских дипломатов, с которыми приходилось согласовывать
вопросы перевозок, мне запомнился адмирал Вильям Стэндли, прибывший в Москву
в апреле 1942 года.
Адмирал Стэндли, по его словам, хотел встретиться со мной как моряк с
моряком, но главным поводом для встречи были вопросы, связанные с
увеличением морских перевозок между США и Советским Союзом. Необходимость
согласования этих вопросов и привела посла США в мой кабинет. Это был
человек среднего роста, с совсем седой шевелюрой. Обветренное красное лицо и
военная выправка сразу выдавали в нем моряка.
Посла сопровождал переводчик, а моим переводчиком был один из
работников отдела внешних сношений. Выразив удовлетворение тем, что оба мы
моряки, я из вежливости спросил Стэндли, бывал ли он раньше в Советском
Союзе. Стэндли оживился и начал рассказывать, как в молодости служил на
одном из крейсеров \240\ американских военно-морских сил, который в составе
соединения посетил Владивосток в 1896 году, когда в России происходила
коронация Николая II. Желая перейти к деловой части разговора, я спросил,
чем могу быть полезен.
Как выяснилось, Стэндли собирался посетить Архангельск, куда
направлялись конвои, и просил меня оказать содействие американским
представителям. Поскольку к этому времени английский адмирал Дж. Майлс уже
имел своих представителей в Архангельске и Мурманске, для меня не составляло
труда посодействовать Стэндли.
В те дни США вели войну на Тихом океане. Разгром американского
линейного флота в Перл-Харборе 7 декабря 1941 года, а затем быстрое
продвижение японцев в южные моря и захват ими Филиппин, Индонезии, Сингапура
вызвали смятение в Вашингтоне, особенно в военно-морских кругах США. Япония
захватила богатые сырьем районы и готовилась устремиться на восток, создавая
угрозу для самой Америки. Это было небезразлично и для нас: война
превратилась в мировую, а США стали нашим союзником,
- Как будут, по-вашему, господин адмирал, развиваться события на Тихом
океане? - спросил я Стэндли, оговорившись, что задаю этот вопрос только как
моряк моряку.
- Основные силы американского флота еще не пришли в соприкосновение с
японским флотом,- сказал Стэндли и тут же заявил, что полон уверенности в
окончательной победе Соединенных Штатов и их союзников.
Отметив успехи американских подводных лодок, адмирал откровенно признал
и неудачи своих соотечественников. В ходе атак, по его словам, было немало
случаев отказа торпед и их ударных приспособлений. Многие торпеды не
взрывались, попав в японские корабли. Подобное явление было знакомо мне по
довоенным опытам, проводившимся в нашем флоте. К счастью, мы успели
устранить этот недостаток к началу войны.
Стэндли недолго был послом в СССР. По каким-то соображениям его
довольно быстро отозвали на родину, и мы больше не встречались. Правда, о
Стэндли неожиданно напомнил мне на Крымской конференции главнокомандующий
ВМС США Э. Кинг. Крепко засели в моей памяти его слова об адмирале Стэндли:
"Из военных редко получаются хорошие послы". \241\
Но вернемся на Север...
Пунктами, где в 1941-1943 годах формировались конвои, являлись порты
Лох-Ю и Скапа-Флоу в Англии и Рейкьявик в Исландии.
Вначале в конвоях было всего по 6-10 транспортов. С марта 1942 года их
стало больше - до 25, а в некоторых до 30-40.
Маршрут конвоев проходил из Англии или Исландии через острова Ян-Майен
и Медвежий - в Мурманск и Архангельск.
Оборона транспортов от подводных лодок была круговой. В состав конвоев
включались эскадренные миноносцы, корветы, фрегаты, тральщики и охотники за
подводными лодками. У каждого корабля было определенное место в общем
походном ордере (порядке) конвоя. Но, обнаружив вражеские подводные лодки,
корабли охранения покидали строй и начинали преследование, нередко отрываясь
далеко от конвоя.
От нападения надводных кораблей противника конвой защищали силы
прикрытия. Их иногда делили на два отряда: крейсерский (ближнее прикрытие) и
отряд дальнего оперативного прикрытия, в котором были крейсеры, линейные
корабли, а порой и авианосцы. Отряд оперативного прикрытия чаще всего шел
параллельно конвою, ближе к норвежскому побережью, или располагался на
дальних подходах к вражеским базам, готовый встретить крупные корабли
противника.
Осенью 1941 года была установлена разграничительная линия между зонами
действия английского и нашего флотов по обеспечению перехода конвоев.
Сначала она проходила по меридиану 18o, а затем - по меридиану 20o.
Британская военно-морская миссия в СССР имела свои отделения в Полярном
и Архангельске. Конкретные вопросы, касавшиеся конвоев, решали командование
Северного флота и представители этой миссии на месте.
В Полярном и Архангельске английская миссия имела радиостанции для
связи со своим адмиралтейством, базой в Исландии, кораблями и конвоями в
море. Перед выходом конвоя из Англии миссия сообщала командованию Северного
флота состав конвоя, дату и время выхода, маршрут движения и другие
сведения. В свою очередь, наше командование информировало миссию о мерах,
принятых для обеспечения охраны и \242\ встречи конвоя.
Придавая особое значение союзным поставкам, Ставка Верховного
Главнокомандования постоянно заботилась о надежной защите конвоев. Но не
всегда все проходило гладко.
Пока стояла полярная ночь первой военной зимы, конвои не несли
значительных потерь. Но вот наступила весна. Дни становились длиннее. Да и
фашистское командование, оценив значение внешних коммуникаций Советского
Союза, стало посылать на них крупные силы флота и авиации. Потери
транспортов, шедших к нам, возросли, хотя и не превышали 10 процентов всех
судов, входивших в состав конвоев.
Под давлением адмиралтейства, опасаясь дальнейших потерь, Черчилль
пытался прекратить отправку конвоев до наступления полярной ночи. Эти
попытки, естественно, вызвали серьезные возражения с советской стороны. Мне
не раз приходилось говорить об этом в Ставке и на основании полученных
указаний готовить проекты телеграмм нашему представителю в Англии или
непосредственно Черчиллю. Они обычно содержали настоятельные просьбы
продолжать отправку грузов северным путем. И все же каждый год с
наступлением полярного дня британское адмиралтейство почти прекращало
отправку конвоев в СССР.
Нет слов, потери транспортов летом, когда на Севере круглые сутки
светло, значительно возрастали. Но в большой степени это зависело не только
от времени года, но и от английских адмиралов, которые командовали силами,
охранявшими конвои. Здесь уместно рассказать о трагической судьбе конвоя
"PQ-17", состоявшего из 34 транспортов. Конвой вышел из Исландии 27 июня
1942 года. От подводных лодок и авиации его охраняли 6 эсминцев, 2 корабля
ПВО, 4 корвета, 2 подводные лодки и 7 тральщиков; от надводных кораблей
прикрывали 2 английских и 2 американских крейсера и 3 эсминца под
командованием адмирала Гамильтона, которому подчинялись и корабли
непосредственного охранения. Наши подводные лодки находились на вероятном
пути немецкого линкора "Тирпиц", который, как это бывало прежде, мог выйти
вместе с другими кораблями для удара по конвою. Советские эсминцы готовились
встретить конвой на подходе к Мурманску.
Английское адмиралтейство дополнительно сосредоточило западнее конвоя
для его прикрытия линкор \243\ "Дьюк ов Йорк" и американский линкор
"Вашингтон", авианосец "Викториес", 2 крейсера и 14 эминцев{41}. При таком
преимуществе в силах можно было не особенно опасаться линкора, если бы тот
появился. Однако начальник английского морского штаба адмирал Дадли Паунд,
узнав, что "Тирпиц" вышел в море, приказал всем силам прикрытия отойти на
запад.
Адмирал Гамильтон, получив этот странный приказ, "перевыполнил" его. Он
распорядился отойти и тем боевым кораблям, которые непосредственно охраняли
конвой. Транспорты остались совершенно беззащитными. Скорость у них была
мизерная: 8-10 узлов. Лучшей добычи для немецких подводных лодок и авиации
быть не могло. Они и воспользовались этим.
Капитаны транспортов позднее рассказывали, в каком плачевном состоянии
оказались их нагруженные до предела суда, имевшие малый ход. Подводные лодки
противника без помехи могли атаковать их, а поврежденные расстреливать, как
на полигоне, из пушек, не тратя дорогих торпед.
Из 34 транспортных и 2 спасательных судов конвоя погибло 24.
Командование Северного флота приняло энергичные меры для поиска и спасения
уцелевших транспортов, выслав для этого корабли и самолеты. Обнаруженные в
самых различных пунктах, вплоть до Новой Земли, уцелевшие транспорты под
охраной наших кораблей пришли в Архангельск.
Фашистские корабли, посланные на перехват конвоя, 5 июля обнаружила
подводная лодка "К-21" под командованием Героя Советского Союза капитана 2
ранга Н. А. Лунина. Лунин вышел в атаку, выпустив по "Тирпицу" четыре
торпеды. Гитлеровское командование, обеспокоенное тем, что соединение их
кораблей обнаружено английскими самолетами и подлодкой, через несколько
часов приказало своим кораблям повернуть на обратный курс.
Таким образом, хотя противники и были на довольно близком друг от друга
расстоянии, решительное сражение не состоялось.
Участь конвоя "PQ-17" широко обсуждалась в зарубежной печати.
Английские авторы всячески пытались оправдать действия британского
адмиралтейства. Но вот в 1968 году вышел объемный труд Д. Ирвинга "Разгром
конвоя "PQ-17". Автор со знанием дела описывает события. \244\
Несмотря на некоторую субъективность оценок, эта книга отличается тем,
что использует многие архивные документы, рассекреченные лишь в последнее
время.
Ирвинг приводит любопытную деталь: адмирал Гамильтон, инструктируя
командиров соединений и кораблей, меньше всего говорил о необходимости
надежного прикрытия конвоя от вражеских подводных лодок и авиации. Главное
внимание он уделял другому: заманиванию "Тирпица", чтобы нанести ему удар.
Поэтому основные силы прикрытия и поддержки конвоя решено было держать на
значительном расстоянии от транспортов. Конвой, таким образом,
рассматривался лишь как приманка для фашистских крупных кораблей. В случае
обнаружения немецкой эскадры англичане должны были бросить на нее авианосную
авиацию. Но тут же адмирал Гамильтон предупредил: будем вступать в бой, лишь
убедившись в превосходстве своих сил над противником. Морской лорд Паунд к
идее "заманивания" противника отнесся отрицательно: он опасался понести
потери крупных кораблей. Эти опасения и побудили лорда адмиралтейства вообще
запретить линкорам поддержки заходить восточное острова Медвежий, а
крейсерским силам Гамильтона разрешалось следовать в этот район только в
случае, если будет исключена встреча с крупными кораблями противника. Об
участи конвоя адмиралтейство заботилось мало: предписывалось "продолжать
движение транспортов на восток даже в том случае, если конвой будет нести
потери".
На основании немецких документов Ирвинг показывает, что происходило в
те дни на фашистской эскадре. Гитлер соглашался послать крупные корабли на
перехват конвоя лишь при условии, если поблизости не будет авианосцев
англичан. 3 июля гитлеровцы еще не знали состава английских сил. Потом
разведка донесла, что обнаружен авианосец с двумя линкорами, но вскоре они
были потеряны из виду. Для гитлеровцев оставалось неясным, куда пойдет
соединение адмирала Тови. Фашистское командование колебалось. Это сказалось
на действиях немецких моряков. В спешке и неразберихе при движении
внутренними фарватерами "карманный" линкор "Лютцов" и три эсминца наскочили
на скалы и вышли из строя. Только к 10 часам утра 4 июля немецкий флот
сосредоточился в Альтен-фьорде. Но разрешения Гитлера на операцию все еще не
было, продолжались нервные \245\ переговоры между "Тирпицсм", Тронхеймюм,
Килем и Берлином. Наконец эскадра вышла в море. Но тут снова разведка
сообщила об английских линкорах (за один из них был принят крейсер "Лондон"
с фальшивой второй трубой). Это еще более насторожило гитлеровских
адмиралов. Узнав, что в море находятся крупные силы англичан и что немецкие
корабли обнаружены неприятелем, "Тирпиц" со всей эскадрой поспешно повернул
в базу.
Не меньшая нервозность царила и на английском флоте. Ирвинг пишет, что
"Тирпиц" и другие немецкие крупные корабли еще стояли на якорях в
Альтсн-фьорде, когда на английскую эскадру из Уайтхолла поступила
радиограмма: "Секретно. Весьма срочно. Крейсерам на полной скорости отойти
на запад". Это было 4 июля в 21 час 11 минут. И тотчас была получена вторая
депеша: "Секретно. Срочно. Ввиду угрозы надводных кораблей конвою рассеяться
и следовать в русские порты".
Ирвинг сообщает, что адмирал Паунд принимал решение, "откинувшись на
спинку кожаного кресла и закрыв глаза". Офицеры морского штаба пытались
напомнить лорду адмиралтейства, что немецкие корабли еще стоят на якоре.
Паунд ответил: "Мы решили рассредоточить конвой, и это решение остается в
силе".
Вот так еще до выхода "Тирпица" в море была решена судьба конвоя с
грузами стоимостью свыше 700 миллионов долларов, с грузами, которые так
нужны были советским войскам, напрягавшим все силы в борьбе с врагом на
огромном фронте.
Восточное 25-го меридиана конвой был брошен на произвол судьбы и стал
объектом охоты немецких подводных лодок и авиации. Вечером 4 июля фашистские
торпедоносцы совершили первую атаку. Три транспорта получили сильные
повреждения и начали тонуть.
Конвой двигался дальше, а спасательные суда и баркасы кинулись снимать
людей с гибнущих транспортов. Подошли они и к горящему советскому танкеру
"Азербайджан". Ирвинг с восхищением отзывается о мужестве наших моряков.
Капитан "Азербайджана" решительно отклонил предложение оставить корабль.
Через несколько часов, к всеобщему удивлению, советский танкер, который уже
считали погибшим, нагнал конвой и сообщил, что "занимает свое место в
ордере"...
Крупные потери транспортов в конвое "PQ-17" не раз потом были предметом
официальных и частных \246\ разговоров. Как я уже отмечал, наши союзники
имели все основания не уклоняться от встречи с "Тирпицем" и, если
потребуется, принять бой. Во время таких разговоров вспоминались и случаи
оставления отдельных транспортов без достаточного прикрытия, имевшие место и
в нашем флоте. Конечно, подходя к делу с чисто военной стороны, надо
сказать, что обстоятельства заставляют иногда жертвовать отдельными
кораблями, как транспортными, так и боевыми, чтобы не понести еще больших
потерь. Но нельзя сбрасывать со счетов моральную сторону вопроса. Мы всегда
придерживались принципа - не оставлять в беде товарищей по плаванию,
особенно если они не вооружены.
О трагическом случае с конвоем "PQ-17" я доложил И. В. Сталину. Он был
недоволен поведением английского морского командования. Мыслимое ли дело:
всем боевым кораблям оставить конвой?! Причем, как я уже говорил, англичане
пошли на это, несмотря на огромное преимущество в силах.
- Была ли необходимость бросить конвой? - спросил меня Сталин.
Я ответил, что, насколько мне известно, серьезных причин для этого не
имелось. У англичан, конечно, были основания остерегаться германских
линкоров, особенно после потопления "Бисмарком" "Худа", но на этот раз
нормальная осторожность переросла в чрезмерную. Адмирал Паунд не захотел
рисковать своими крупными кораблями ради конвоя, шедшего в Советский Союз. А
ведь не секрет, что некоторые военные руководители союзных держав в то время
оказывали нам помощь весьма неохотно.
Черчилль взял под защиту адмирала Паунда. Вместо объективного разбора
он использовал трагедию конвоя "PQ-17" для того, чтобы вообще отложить
движение конвоев до наступления полярной ночи. Об этом он написал 18 июля
Сталину, излагая трудности проводки конвоев северным путем и обещая усилить
снабжение через Иран. Это было, конечно, легче для моряков, но трудности с
доставкой грузов на фронты возрастали, а главное, приходилось тратить лишнее
время, каждая минута которого так дорога на войне.
23 июля Сталин с присущей ему прямотой ответил Черчиллю:
"Приказ Английского Адмиралтейства 17-му \247\ конвою покинуть
транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и
добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты
считают непонятным и необъяснимым. Я, конечно, не считаю, что регулярный
подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в
обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и
потерь. Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более
серьезные потери"{42}.
Об этом же я говорил в Москве с контр-адмиралом Майлсом, а наш посол в
Англии И. М. Майский и глава военной миссии контр-адмирал Н. М. Харламов
беседовали в Лондоне с А. Иденом, адмиралом Д. Паундом и морским министром
лордом Л. Александером.
Пока в Москве и Лондоне велись переговоры, уходило драгоценное время.
Только 7 сентября из Исландии вышел следующий конвой из 40 транспортов и 31
корабля охранения. В английской зоне обеспечение оказалось недостаточным, и
конвой потерял 13 транспортов, а после встречи конвоя нашими эсминцами и
авиацией был потерян всего один транспорт. Однако британское адмиралтейство
вновь прекратило отправку конвоев{43}.
После этого по предложению советского командования были организованы
переходы одиночных и прежде всего советских транспортов без охранения. Для
прикрытия транспортов на переходе мы высылали эсминцы, тральщики, подводные
лодки. Фашисты не решались пускать на перехват конвоев надводные корабли и
всю тяжесть борьбы переложили на авиацию и подводные лодки. Однако к этому
времени значительно усилились средства противовоздушной и противолодочной
обороны, и потери конвоев стали сравнительно небольшими.
За годы войны из наших северных портов - Архангельска и Мурманска -
было отправлено 717 транспортов. Потери от кораблей и авиации противника
составили около 90 транспортов, из них 11 советских43. С октября 1942 по
февраль 1943 года из наших северных портов было направлено одиночным
порядком 24 советских и только 3 союзных транспорта, а из Исландии к нам -
10 союзных и 3 советских транспорта. Из 40 транспортов, совершивших
самостоятельный переход, погибли б союзных и 4 наших транспорта. \248\
Даже когда транспорты достигали порта назначения - Архангельска или
Мурманска, испытания не кончались на этом. Противник всячески стремился
уничтожить доставленные грузы массированными ударами авиации (особенно в
Мурманске). Борьба в портах была временами не менее ожесточенной, чем в
море. За транспорты и грузы боролись наши истребители, зенитная артиллерия и
население, которое отважно тушило пожары и спасало ценное имущество.
Немалые трудности, правда иного рода, приходилось преодолевать и в
случае приема караванов в Архангельске, особенно зимой. Лед, толщина
которого доходила порой до метра, можно было преодолеть здесь только с
помощью мощных ледоколов. Если теплое течение Гольфстрим обеспечивает
свободное плавание в любое время года в Баренцевом море, то уже в горле
Белого моря торосистые льды появляются в декабре и становятся особенно
тяжелыми в январе - феврале.
Когда в первых числах ноября 1941 года я был в Архангельске, то
основной заботой командующего флотилией М. М. Долинина в предвидении
транспортов с ценными военными грузами была подготовка к их проводке и
Майский. Это была наша первая встреча.
Он прибыл на крейсере "Кент" вместе с министром иностранных дел
Великобритании Антони Иденом. Не без риска быть потопленными подводными
лодками противника добрались они морем до Мурманска, а оттуда поездом до
Москвы. И. М. Майский и А. Идеи успели съездить на фронт в район Можайска.
Было это сразу же после первых серьезных успехов контрнаступления советских
войск под Москвой. Осматривая трофеи, английский министр мог лично
убедиться, сколь призрачен миф о непобедимости немецкой армии.
Иван Михайлович интересно и красочно (а он умел это делать) рассказал
мне о своем путешествии в каюте "Кента". Стук машин и грохот волн не давали
ему покоя. Не давали покоя, очевидно, и мысли о немецких подводных лодках.
История знает печальные случаи. Во время первой мировой войны военный
министр Англии лорд Китченер тоже отправился в Россию на крейсере "Гемпшир"
и погиб вместе со всем экипажем корабля. Оставалось только гадать о причинах
гибели:
торпеда это или мина. Лишь позднее было установлено, что "Гемпшир" был
потоплен торпедой с немецкой подлодки.
С прибытием Идена советская сторона вновь подняла вопрос об открытии
второго фронта. Руководители нашего правительства доказывали британскому
министру, что после вступления США в войну союзники имеют реальную
возможность открыть второй фронт. Однако Идеи, выполняя наказ Черчилля,
твердил одно: Англия и США не готовы к такой акции, у них еще нет для этого
сил.
На том же крейсере "Кент" вместе с Иденом из Мурманска в Англию
отправилась наша профсоюзная делегация во главе с Н. М. Шверником. В составе
делегации была и известная общественная деятельница К. И. Николаева.
Значительно позже Майский рассказал мне о неожиданных трудностях, с
которыми ему пришлось столкнуться на этом крейсере. Трудности эти были
связаны с предрассудками, которые и поныне живучи среди английских моряков.
Так, английский командир не выведет свой корабль в море в понедельник, если
в этом не будет крайней необходимости. Командир "Кента" не хотел брать на
корабль нашу делегацию, во-первых, потому, \238\ что в ней было 13 человек,
а во-вторых, из-за того, что в ее составе была женщина. Цифра "тринадцать" у
англичан издавна считается роковой, и не только в море, но и на суше. В
Англии не любят домов с тринадцатым номером. А если на боевом корабле
появляется женщина, ее считают предвестником несчастья.
Опытный и находчивый дипломат, Майский быстро вышел из положения. Он
попросил включить его в состав делегации, и пассажиров стало четырнадцать. А
о Николаевой сказал, что она борется за общие интересы Советского Союза и
Англии, поэтому для нее должно быть сделано исключение. На том и порешили.
На обратном пути из Англии в СССР нашу делегацию взяли на борт крейсера
"Адвенчер" с неменьшим трудом: к тринадцати ее членам пришлось срочно
присоединить одного журналиста.
И все же крейсер не миновал беды: он столкнулся в море с танкером и,
получив повреждение, вынужден был вернуться в свою базу. Англичане, конечно,
не замедлили объяснить случившееся тем, что на корабле была женщина. Так
Клавдия Ивановна Николаева стала "виновницей" ущерба, понесенного британским
флотом.
Позволю себе небольшое отступление. На протяжении всей войны
обеспечение внешних перевозок было делом не только военных моряков и моряков
торгового флота, но и дипломатов.
Где-то в середине мая 1942 года, позвонив предварительно по телефону,
ко мне заехал К. А. Уманский. Он тогда работал в НКИД, и его интересовали
вопросы наших взаимоотношений с США, касавшиеся морских перевозок и поставок
военных грузов Советскому Союзу. Военно-морским атташе в США к началу войны
был капитан 1 ранга И. А. Егорычев. Но по мере развития деловых отношений,
связанных с поставками по ленд-лизу, многие вопросы приходилось решать с
работниками НКИД.
Константина Александровича Уманского я знал и до этого. Помнится,
приехав в Москву, он, являясь советским послом в США, был заинтересован в
решении с Наркоматом Военно-Морского Флота щекотливого вопроса о
беспрепятственном проходе американских торговых судов в Хельсинки во время
советско-финляндской войны в 1939-1940 годах. Мы несколько раз встречались с
ним и вели телефонные разговоры. Примерно в то же время (кажется, в январе
1940 г.) по \239\ указанию В. М. Молотова я принимал американского посла
Штсйнгарта в сопровождении К. А. Уманского. Мне, как наркому ВМФ,
правительство поручило обеспечить безопасность плавания американских
транспортов в Финском заливе, что и было осуществлено.
Константин Александрович Уманский был талантливым дипломатом, немало
сделавшим для нашей победы.
В июне 1943 года К. А. Уманского назначили послом в Мексику. Перед
отъездом он зашел ко мне. Мы обменялись последней информацией и договорились
в случае необходимости оказывать содействие друг другу. Тепло расстались. Я
по-испански попрощался с ним, ведь он ехал в "старую Испанию". Чуть ли не на
следующий день в семье Уманских произошла трагедия: погибла единственная
дочь Нина. Константина Александровича я больше не встречал. Только в кругу
общих знакомых мы не раз говорили о несчастье, постигшем эту прекрасную
семью. В январе 1945 года пришла весть о гибели самого К. А. Уманского в
авиационной катастрофе в Мехико. Назначенный по совместительству послом в
Коста-Рику, он летел туда для вручения верительных грамот. Вместе с
Константином Александровичем погибла и его жена. Так за короткое время при
трагических обстоятельствах погибла вся семья Уманских. В знак доброй памяти
о К. А. Уманском я и написал эти строки...
Из американских дипломатов, с которыми приходилось согласовывать
вопросы перевозок, мне запомнился адмирал Вильям Стэндли, прибывший в Москву
в апреле 1942 года.
Адмирал Стэндли, по его словам, хотел встретиться со мной как моряк с
моряком, но главным поводом для встречи были вопросы, связанные с
увеличением морских перевозок между США и Советским Союзом. Необходимость
согласования этих вопросов и привела посла США в мой кабинет. Это был
человек среднего роста, с совсем седой шевелюрой. Обветренное красное лицо и
военная выправка сразу выдавали в нем моряка.
Посла сопровождал переводчик, а моим переводчиком был один из
работников отдела внешних сношений. Выразив удовлетворение тем, что оба мы
моряки, я из вежливости спросил Стэндли, бывал ли он раньше в Советском
Союзе. Стэндли оживился и начал рассказывать, как в молодости служил на
одном из крейсеров \240\ американских военно-морских сил, который в составе
соединения посетил Владивосток в 1896 году, когда в России происходила
коронация Николая II. Желая перейти к деловой части разговора, я спросил,
чем могу быть полезен.
Как выяснилось, Стэндли собирался посетить Архангельск, куда
направлялись конвои, и просил меня оказать содействие американским
представителям. Поскольку к этому времени английский адмирал Дж. Майлс уже
имел своих представителей в Архангельске и Мурманске, для меня не составляло
труда посодействовать Стэндли.
В те дни США вели войну на Тихом океане. Разгром американского
линейного флота в Перл-Харборе 7 декабря 1941 года, а затем быстрое
продвижение японцев в южные моря и захват ими Филиппин, Индонезии, Сингапура
вызвали смятение в Вашингтоне, особенно в военно-морских кругах США. Япония
захватила богатые сырьем районы и готовилась устремиться на восток, создавая
угрозу для самой Америки. Это было небезразлично и для нас: война
превратилась в мировую, а США стали нашим союзником,
- Как будут, по-вашему, господин адмирал, развиваться события на Тихом
океане? - спросил я Стэндли, оговорившись, что задаю этот вопрос только как
моряк моряку.
- Основные силы американского флота еще не пришли в соприкосновение с
японским флотом,- сказал Стэндли и тут же заявил, что полон уверенности в
окончательной победе Соединенных Штатов и их союзников.
Отметив успехи американских подводных лодок, адмирал откровенно признал
и неудачи своих соотечественников. В ходе атак, по его словам, было немало
случаев отказа торпед и их ударных приспособлений. Многие торпеды не
взрывались, попав в японские корабли. Подобное явление было знакомо мне по
довоенным опытам, проводившимся в нашем флоте. К счастью, мы успели
устранить этот недостаток к началу войны.
Стэндли недолго был послом в СССР. По каким-то соображениям его
довольно быстро отозвали на родину, и мы больше не встречались. Правда, о
Стэндли неожиданно напомнил мне на Крымской конференции главнокомандующий
ВМС США Э. Кинг. Крепко засели в моей памяти его слова об адмирале Стэндли:
"Из военных редко получаются хорошие послы". \241\
Но вернемся на Север...
Пунктами, где в 1941-1943 годах формировались конвои, являлись порты
Лох-Ю и Скапа-Флоу в Англии и Рейкьявик в Исландии.
Вначале в конвоях было всего по 6-10 транспортов. С марта 1942 года их
стало больше - до 25, а в некоторых до 30-40.
Маршрут конвоев проходил из Англии или Исландии через острова Ян-Майен
и Медвежий - в Мурманск и Архангельск.
Оборона транспортов от подводных лодок была круговой. В состав конвоев
включались эскадренные миноносцы, корветы, фрегаты, тральщики и охотники за
подводными лодками. У каждого корабля было определенное место в общем
походном ордере (порядке) конвоя. Но, обнаружив вражеские подводные лодки,
корабли охранения покидали строй и начинали преследование, нередко отрываясь
далеко от конвоя.
От нападения надводных кораблей противника конвой защищали силы
прикрытия. Их иногда делили на два отряда: крейсерский (ближнее прикрытие) и
отряд дальнего оперативного прикрытия, в котором были крейсеры, линейные
корабли, а порой и авианосцы. Отряд оперативного прикрытия чаще всего шел
параллельно конвою, ближе к норвежскому побережью, или располагался на
дальних подходах к вражеским базам, готовый встретить крупные корабли
противника.
Осенью 1941 года была установлена разграничительная линия между зонами
действия английского и нашего флотов по обеспечению перехода конвоев.
Сначала она проходила по меридиану 18o, а затем - по меридиану 20o.
Британская военно-морская миссия в СССР имела свои отделения в Полярном
и Архангельске. Конкретные вопросы, касавшиеся конвоев, решали командование
Северного флота и представители этой миссии на месте.
В Полярном и Архангельске английская миссия имела радиостанции для
связи со своим адмиралтейством, базой в Исландии, кораблями и конвоями в
море. Перед выходом конвоя из Англии миссия сообщала командованию Северного
флота состав конвоя, дату и время выхода, маршрут движения и другие
сведения. В свою очередь, наше командование информировало миссию о мерах,
принятых для обеспечения охраны и \242\ встречи конвоя.
Придавая особое значение союзным поставкам, Ставка Верховного
Главнокомандования постоянно заботилась о надежной защите конвоев. Но не
всегда все проходило гладко.
Пока стояла полярная ночь первой военной зимы, конвои не несли
значительных потерь. Но вот наступила весна. Дни становились длиннее. Да и
фашистское командование, оценив значение внешних коммуникаций Советского
Союза, стало посылать на них крупные силы флота и авиации. Потери
транспортов, шедших к нам, возросли, хотя и не превышали 10 процентов всех
судов, входивших в состав конвоев.
Под давлением адмиралтейства, опасаясь дальнейших потерь, Черчилль
пытался прекратить отправку конвоев до наступления полярной ночи. Эти
попытки, естественно, вызвали серьезные возражения с советской стороны. Мне
не раз приходилось говорить об этом в Ставке и на основании полученных
указаний готовить проекты телеграмм нашему представителю в Англии или
непосредственно Черчиллю. Они обычно содержали настоятельные просьбы
продолжать отправку грузов северным путем. И все же каждый год с
наступлением полярного дня британское адмиралтейство почти прекращало
отправку конвоев в СССР.
Нет слов, потери транспортов летом, когда на Севере круглые сутки
светло, значительно возрастали. Но в большой степени это зависело не только
от времени года, но и от английских адмиралов, которые командовали силами,
охранявшими конвои. Здесь уместно рассказать о трагической судьбе конвоя
"PQ-17", состоявшего из 34 транспортов. Конвой вышел из Исландии 27 июня
1942 года. От подводных лодок и авиации его охраняли 6 эсминцев, 2 корабля
ПВО, 4 корвета, 2 подводные лодки и 7 тральщиков; от надводных кораблей
прикрывали 2 английских и 2 американских крейсера и 3 эсминца под
командованием адмирала Гамильтона, которому подчинялись и корабли
непосредственного охранения. Наши подводные лодки находились на вероятном
пути немецкого линкора "Тирпиц", который, как это бывало прежде, мог выйти
вместе с другими кораблями для удара по конвою. Советские эсминцы готовились
встретить конвой на подходе к Мурманску.
Английское адмиралтейство дополнительно сосредоточило западнее конвоя
для его прикрытия линкор \243\ "Дьюк ов Йорк" и американский линкор
"Вашингтон", авианосец "Викториес", 2 крейсера и 14 эминцев{41}. При таком
преимуществе в силах можно было не особенно опасаться линкора, если бы тот
появился. Однако начальник английского морского штаба адмирал Дадли Паунд,
узнав, что "Тирпиц" вышел в море, приказал всем силам прикрытия отойти на
запад.
Адмирал Гамильтон, получив этот странный приказ, "перевыполнил" его. Он
распорядился отойти и тем боевым кораблям, которые непосредственно охраняли
конвой. Транспорты остались совершенно беззащитными. Скорость у них была
мизерная: 8-10 узлов. Лучшей добычи для немецких подводных лодок и авиации
быть не могло. Они и воспользовались этим.
Капитаны транспортов позднее рассказывали, в каком плачевном состоянии
оказались их нагруженные до предела суда, имевшие малый ход. Подводные лодки
противника без помехи могли атаковать их, а поврежденные расстреливать, как
на полигоне, из пушек, не тратя дорогих торпед.
Из 34 транспортных и 2 спасательных судов конвоя погибло 24.
Командование Северного флота приняло энергичные меры для поиска и спасения
уцелевших транспортов, выслав для этого корабли и самолеты. Обнаруженные в
самых различных пунктах, вплоть до Новой Земли, уцелевшие транспорты под
охраной наших кораблей пришли в Архангельск.
Фашистские корабли, посланные на перехват конвоя, 5 июля обнаружила
подводная лодка "К-21" под командованием Героя Советского Союза капитана 2
ранга Н. А. Лунина. Лунин вышел в атаку, выпустив по "Тирпицу" четыре
торпеды. Гитлеровское командование, обеспокоенное тем, что соединение их
кораблей обнаружено английскими самолетами и подлодкой, через несколько
часов приказало своим кораблям повернуть на обратный курс.
Таким образом, хотя противники и были на довольно близком друг от друга
расстоянии, решительное сражение не состоялось.
Участь конвоя "PQ-17" широко обсуждалась в зарубежной печати.
Английские авторы всячески пытались оправдать действия британского
адмиралтейства. Но вот в 1968 году вышел объемный труд Д. Ирвинга "Разгром
конвоя "PQ-17". Автор со знанием дела описывает события. \244\
Несмотря на некоторую субъективность оценок, эта книга отличается тем,
что использует многие архивные документы, рассекреченные лишь в последнее
время.
Ирвинг приводит любопытную деталь: адмирал Гамильтон, инструктируя
командиров соединений и кораблей, меньше всего говорил о необходимости
надежного прикрытия конвоя от вражеских подводных лодок и авиации. Главное
внимание он уделял другому: заманиванию "Тирпица", чтобы нанести ему удар.
Поэтому основные силы прикрытия и поддержки конвоя решено было держать на
значительном расстоянии от транспортов. Конвой, таким образом,
рассматривался лишь как приманка для фашистских крупных кораблей. В случае
обнаружения немецкой эскадры англичане должны были бросить на нее авианосную
авиацию. Но тут же адмирал Гамильтон предупредил: будем вступать в бой, лишь
убедившись в превосходстве своих сил над противником. Морской лорд Паунд к
идее "заманивания" противника отнесся отрицательно: он опасался понести
потери крупных кораблей. Эти опасения и побудили лорда адмиралтейства вообще
запретить линкорам поддержки заходить восточное острова Медвежий, а
крейсерским силам Гамильтона разрешалось следовать в этот район только в
случае, если будет исключена встреча с крупными кораблями противника. Об
участи конвоя адмиралтейство заботилось мало: предписывалось "продолжать
движение транспортов на восток даже в том случае, если конвой будет нести
потери".
На основании немецких документов Ирвинг показывает, что происходило в
те дни на фашистской эскадре. Гитлер соглашался послать крупные корабли на
перехват конвоя лишь при условии, если поблизости не будет авианосцев
англичан. 3 июля гитлеровцы еще не знали состава английских сил. Потом
разведка донесла, что обнаружен авианосец с двумя линкорами, но вскоре они
были потеряны из виду. Для гитлеровцев оставалось неясным, куда пойдет
соединение адмирала Тови. Фашистское командование колебалось. Это сказалось
на действиях немецких моряков. В спешке и неразберихе при движении
внутренними фарватерами "карманный" линкор "Лютцов" и три эсминца наскочили
на скалы и вышли из строя. Только к 10 часам утра 4 июля немецкий флот
сосредоточился в Альтен-фьорде. Но разрешения Гитлера на операцию все еще не
было, продолжались нервные \245\ переговоры между "Тирпицсм", Тронхеймюм,
Килем и Берлином. Наконец эскадра вышла в море. Но тут снова разведка
сообщила об английских линкорах (за один из них был принят крейсер "Лондон"
с фальшивой второй трубой). Это еще более насторожило гитлеровских
адмиралов. Узнав, что в море находятся крупные силы англичан и что немецкие
корабли обнаружены неприятелем, "Тирпиц" со всей эскадрой поспешно повернул
в базу.
Не меньшая нервозность царила и на английском флоте. Ирвинг пишет, что
"Тирпиц" и другие немецкие крупные корабли еще стояли на якорях в
Альтсн-фьорде, когда на английскую эскадру из Уайтхолла поступила
радиограмма: "Секретно. Весьма срочно. Крейсерам на полной скорости отойти
на запад". Это было 4 июля в 21 час 11 минут. И тотчас была получена вторая
депеша: "Секретно. Срочно. Ввиду угрозы надводных кораблей конвою рассеяться
и следовать в русские порты".
Ирвинг сообщает, что адмирал Паунд принимал решение, "откинувшись на
спинку кожаного кресла и закрыв глаза". Офицеры морского штаба пытались
напомнить лорду адмиралтейства, что немецкие корабли еще стоят на якоре.
Паунд ответил: "Мы решили рассредоточить конвой, и это решение остается в
силе".
Вот так еще до выхода "Тирпица" в море была решена судьба конвоя с
грузами стоимостью свыше 700 миллионов долларов, с грузами, которые так
нужны были советским войскам, напрягавшим все силы в борьбе с врагом на
огромном фронте.
Восточное 25-го меридиана конвой был брошен на произвол судьбы и стал
объектом охоты немецких подводных лодок и авиации. Вечером 4 июля фашистские
торпедоносцы совершили первую атаку. Три транспорта получили сильные
повреждения и начали тонуть.
Конвой двигался дальше, а спасательные суда и баркасы кинулись снимать
людей с гибнущих транспортов. Подошли они и к горящему советскому танкеру
"Азербайджан". Ирвинг с восхищением отзывается о мужестве наших моряков.
Капитан "Азербайджана" решительно отклонил предложение оставить корабль.
Через несколько часов, к всеобщему удивлению, советский танкер, который уже
считали погибшим, нагнал конвой и сообщил, что "занимает свое место в
ордере"...
Крупные потери транспортов в конвое "PQ-17" не раз потом были предметом
официальных и частных \246\ разговоров. Как я уже отмечал, наши союзники
имели все основания не уклоняться от встречи с "Тирпицем" и, если
потребуется, принять бой. Во время таких разговоров вспоминались и случаи
оставления отдельных транспортов без достаточного прикрытия, имевшие место и
в нашем флоте. Конечно, подходя к делу с чисто военной стороны, надо
сказать, что обстоятельства заставляют иногда жертвовать отдельными
кораблями, как транспортными, так и боевыми, чтобы не понести еще больших
потерь. Но нельзя сбрасывать со счетов моральную сторону вопроса. Мы всегда
придерживались принципа - не оставлять в беде товарищей по плаванию,
особенно если они не вооружены.
О трагическом случае с конвоем "PQ-17" я доложил И. В. Сталину. Он был
недоволен поведением английского морского командования. Мыслимое ли дело:
всем боевым кораблям оставить конвой?! Причем, как я уже говорил, англичане
пошли на это, несмотря на огромное преимущество в силах.
- Была ли необходимость бросить конвой? - спросил меня Сталин.
Я ответил, что, насколько мне известно, серьезных причин для этого не
имелось. У англичан, конечно, были основания остерегаться германских
линкоров, особенно после потопления "Бисмарком" "Худа", но на этот раз
нормальная осторожность переросла в чрезмерную. Адмирал Паунд не захотел
рисковать своими крупными кораблями ради конвоя, шедшего в Советский Союз. А
ведь не секрет, что некоторые военные руководители союзных держав в то время
оказывали нам помощь весьма неохотно.
Черчилль взял под защиту адмирала Паунда. Вместо объективного разбора
он использовал трагедию конвоя "PQ-17" для того, чтобы вообще отложить
движение конвоев до наступления полярной ночи. Об этом он написал 18 июля
Сталину, излагая трудности проводки конвоев северным путем и обещая усилить
снабжение через Иран. Это было, конечно, легче для моряков, но трудности с
доставкой грузов на фронты возрастали, а главное, приходилось тратить лишнее
время, каждая минута которого так дорога на войне.
23 июля Сталин с присущей ему прямотой ответил Черчиллю:
"Приказ Английского Адмиралтейства 17-му \247\ конвою покинуть
транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и
добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты
считают непонятным и необъяснимым. Я, конечно, не считаю, что регулярный
подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в
обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и
потерь. Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более
серьезные потери"{42}.
Об этом же я говорил в Москве с контр-адмиралом Майлсом, а наш посол в
Англии И. М. Майский и глава военной миссии контр-адмирал Н. М. Харламов
беседовали в Лондоне с А. Иденом, адмиралом Д. Паундом и морским министром
лордом Л. Александером.
Пока в Москве и Лондоне велись переговоры, уходило драгоценное время.
Только 7 сентября из Исландии вышел следующий конвой из 40 транспортов и 31
корабля охранения. В английской зоне обеспечение оказалось недостаточным, и
конвой потерял 13 транспортов, а после встречи конвоя нашими эсминцами и
авиацией был потерян всего один транспорт. Однако британское адмиралтейство
вновь прекратило отправку конвоев{43}.
После этого по предложению советского командования были организованы
переходы одиночных и прежде всего советских транспортов без охранения. Для
прикрытия транспортов на переходе мы высылали эсминцы, тральщики, подводные
лодки. Фашисты не решались пускать на перехват конвоев надводные корабли и
всю тяжесть борьбы переложили на авиацию и подводные лодки. Однако к этому
времени значительно усилились средства противовоздушной и противолодочной
обороны, и потери конвоев стали сравнительно небольшими.
За годы войны из наших северных портов - Архангельска и Мурманска -
было отправлено 717 транспортов. Потери от кораблей и авиации противника
составили около 90 транспортов, из них 11 советских43. С октября 1942 по
февраль 1943 года из наших северных портов было направлено одиночным
порядком 24 советских и только 3 союзных транспорта, а из Исландии к нам -
10 союзных и 3 советских транспорта. Из 40 транспортов, совершивших
самостоятельный переход, погибли б союзных и 4 наших транспорта. \248\
Даже когда транспорты достигали порта назначения - Архангельска или
Мурманска, испытания не кончались на этом. Противник всячески стремился
уничтожить доставленные грузы массированными ударами авиации (особенно в
Мурманске). Борьба в портах была временами не менее ожесточенной, чем в
море. За транспорты и грузы боролись наши истребители, зенитная артиллерия и
население, которое отважно тушило пожары и спасало ценное имущество.
Немалые трудности, правда иного рода, приходилось преодолевать и в
случае приема караванов в Архангельске, особенно зимой. Лед, толщина
которого доходила порой до метра, можно было преодолеть здесь только с
помощью мощных ледоколов. Если теплое течение Гольфстрим обеспечивает
свободное плавание в любое время года в Баренцевом море, то уже в горле
Белого моря торосистые льды появляются в декабре и становятся особенно
тяжелыми в январе - феврале.
Когда в первых числах ноября 1941 года я был в Архангельске, то
основной заботой командующего флотилией М. М. Долинина в предвидении
транспортов с ценными военными грузами была подготовка к их проводке и