Страница:
Сомервилл и Арчел.
А. И. Антонов любезно предложил кресло председателя адмиралу флота У.
Леги, как старшему по званию. К тому же он являлся начальником личного штаба
Ф. Рузвельта. На прошедших совещаниях глав правительств военным было
поручено разработать план совместных действий авиации союзников над
территорией Германии. Этого требовала создавшаяся обстановка: к февралю 1945
года участились налеты союзной авиации на столицу фашистской Германии.
Объекты \459\ бомбардировок нашей авиации и авиации союзников находились
неподалеку друг от друга. В конце января 1945 года, например, тысяча
американских и английских бомбардировщиков произвела налет на Берлин. 600
истребителей прикрывали эту операцию. А поскольку наши войска приближались к
немецкой столице, советская авиация, естественно, действовала в том же
районе. Важно было установить разграничительную линию, чтобы избежать ошибок
с их возможными тяжелыми последствиями. По этому вопросу неожиданно
разгорелся горячий спор. Точки над "i" поставить не удалось. Приняли очень
неопределенную, растяжимую формулировку: "Дать указания военным миссиям США
и Англии в Москве держать более тесную связь с советским Генеральным штабом
и чаще информировать друг друга о действиях авиации".
Возник также вопрос о базировании американской авиации у на уже
освобожденных нашими войсками европейских аэродромах. Проблема тоже не была
решена, так как чувствовалось, что у американцев политические аспекты этой
проблемы превалируют над чисто военными.
В совместных действиях против фашистской Германии было немало примеров
согласованных действий сил союзников, что приводило к весьма успешным
результатам. Мне хорошо известны операции, связанные с конвоированием судов,
шедших в Архангельск и Мурманск. Английский флот обязан был обеспечить
движение транспортов, надводных кораблей и авиации. Корабли нашего Северного
флота действовали совместно с английскими и, за исключением отдельных
неудач, обеспечивали доставку нужного для фронта военного снаряжения.
Нередко можно было наблюдать, как советские и английские эсминцы стояли
рядом на северных базах. Мне хорошо запомнились дружеские встречи с
адмиралами, которые вели конвои.
Координация боевых усилий, настоятельная необходимость которой была
подчеркнута в дни Крымской конференции, на самом деле в полной мере все же
не осуществлялась. Наметившиеся политические разногласия оказывали свое
влияние и на согласованность военных операций. Война в Европе была уже, по
сути дела, выиграна. Не имела никаких шансов на победу и Япония. Но
настоящий, прочный мир при всем этом казался еще далеким. Все последующие
события \460\ подтвердили это. Наши союзники спешили, так как советские
войска уже продвигались к Берлину, не нуждаясь в их помощи. Более того,
когда победа над Германией и Японией была вне сомнений, в поведении
американцев и англичан можно было заметить действия, определяемые дальним
политическим прицелом, но не всегда отвечающие задачам успешной борьбы с
противником. Здесь в первую очередь можно сказать о бомбежке союзной
авиацией ряда городов Германии, до которых уже не успевали добраться войска
союзников и куда быстро двигались наши части. Именно тогда был разрушен
Дрезден и сильно пострадали Лейпциг и Потсдам. Сюда же следует отнести и
бессмысленную с военной точки зрения установку мин в портах Кореи
непосредственно перед высадкой нашего десанта в августе 1945 года.
Однако в западной историографии часто делается все же неправомерный
акцент на разногласия, которые возникли между союзниками в Ялте. Спору нет,
разногласия действительно были, и подчас значительные. Например, в вопросах
о репарациях или о будущем государственном устройстве Польши. Тем не менее
общий тон конференции был проникнут взаимным согласием и стремлением к
содружеству. На конференции были приняты согласованные решения по всем
основным проблемам международной жизни.
В наши дни очень полезно вспомнить о принятых в Ялте решениях по
германскому вопросу. "Нашей непреклонной целью,- говорилось в коммюнике о
конференции,-является уничтожение германского милитаризма и нацизма и
создание гарантии в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии
нарушать мир всего мира".
Этот кардинальный принцип конкретизировался в развернутой программе,
где предусматривались, в частности, роспуск германских вооруженных сил,
уничтожение германского генерального штаба и ликвидация всей германской
промышленности, которая могла быть использована в военных целях.
Наряду с германской проблемой участники конференции обсудили важные
вопросы о послевоенном устройстве мира. Они разработали принципиальные
основы деятельности будущей Организации Объединенных Наций. Решили созвать
25 апреля 1945 года в Сан-Франциско учредительную конференцию ООН. \461\
В Ялте была также принята известная Декларация об освобожденной Европе
и обсуждены некоторые положения этой проблемы, связанные с Польшей и
Югославией. Принципиально важное значение имела заключительная часть
Декларации - "Единство в организации мира, как и в ведении войны". В ней
выражалась "решимость сохранить и усилить в предстоящий мирный период то
единство целей и действий, которое сделало в современной войне победу
возможной и несомненной для Объединенных наций".
Эти строки еще раз наводят на мысль, какая величайшая сила была
заключена в единстве народов антифашистской коалиции! В этом мощь любого
единения, направленного на гуманные цели.
К 6 февраля между главами правительств была достигнута договоренность о
войне на Дальнем Востоке, и мы, военные, в конце совещания получили
возможность от обсуждения западных проблем перейти к тихоокеанским.
Докладывал американский адмирал флота Э. Кинг. Он начал с того, что нужно
добиваться скорейшего разгрома Германии, после чего "получить подкрепления с
европейского театра, занять позиции и начать решительное наступление на
Японию". Американец снова подчеркнул, что крайне желательно, чтобы Советский
Союз быстрее вступил в войну с Японией.
Именно на Ялтинской конференции было подписано соглашение о том, что
через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе
Советский Союз вступит в войну против Японии. Об этом, правда, не
сообщалось.
Делегации США и Англии не рассчитывали на быстрое окончание войны.
Помню, адмирал флота Э. Кинг спросил меня о возможных сроках окончания
второй мировой войны, я отшутился, что, дескать, я не Кассандра, чтобы
заниматься пророчеством, тем более что в военном деле слишком много
случайностей, но думаю, что фашистская Германия сложит оружие в конце 1945
года, а Япония -несколько позднее. Кинг назвал меня неисправимым оптимистом.
События опрокинули все наши предположения. Советский народ и его армия
обрели такую мощь, были полны таким стремлением к победе, что свершили,
казалось бы, невозможное и уже в начале мая вынудили капитулировать
фашистский рейх. \462\
Об этом нашем разговоре с адмиралом флота Э. Кингом я напомнил ему,
когда мы рядом сидели на приеме в особняке У. Черчилля в Потсдаме. Кинг с
улыбкой ответил, что хорошо бы всегда так ошибаться - "в другую сторону".
Что касается дальневосточной проблемы, то американский адмирал Э. Кинг
на совещании б февраля прямо сказал, что на победу над Японией в 1945 году
рассчитывать не приходится, если не будут изысканы дополнительные ресурсы.
Поэтому так обрадовало союзников заверение наших руководителей в том, что
через два-три месяца после окончания войны на Западе наши войска закончат
подготовку к наступлению в Маньчжурии. Это обещание, как известно, было
выполнено с присущей Советскому государству точностью.
Я воспользовался обсуждением дальневосточных проблем, чтобы поднять
вопрос о получении от США боевых кораблей по ленд-лизу. Список нужных нам
кораблей был у меня в папке, но для разговора все не находился повод. Выбрав
удобный момент, я обратился к И. В. Сталину. Он ответил, что для решения
этого вопроса время еще не пришло.
Конференция и связанные с нею заботы отнимали у И. В. Сталина очень
много времени. Тем не менее он успевал следить за положением на фронтах,
принимать решения, связанные с боевыми действиями войск. В Кореиз, в
Юсуповский дворец, приезжали командующие фронтами и армиями. Сталин
беседовал с ними обычно в присутствии Антонова, у которого всегда под рукой
оказывались карты с уже нанесенной обстановкой и с графическим изображением
будущей операции.
За несколько часов до очередного заседания конференции Сталин собирал
членов делегации, давал почти каждому определенное задание: изучить такой-то
вопрос, то-то выяснить, с тем-то связаться. Чувствовалось, что он тщательно
и всесторонне готовится к каждой встрече с главами союзных держав. Сталин
обладал превосходной памятью и все же не полагался на нее. Еще и еще раз все
проверял, просматривал документы, записи, выслушивал мнения членов
делегации.
Он и других учил не полагаться на память. Я помню, он как-то спросил
меня:
- А почему вы не записываете?
- Я запомню.
- Все запомнить невозможно. К тому же запись \463\ приучает к точности.
С тех пор я всегда имел при себе блокнот и карандаш.
Перед обсуждением вопроса о выделении американских кораблей по
ленд-лизу для Тихоокеанского флота Сталин специально вызвал меня и спросил,
готов ли я ответить на все вопросы, которые могут возникнуть по этому поводу
за "круглым столом".
Поражало спокойствие Сталина. В самые жаркие моменты спора, когда
Черчилль не мог усидеть на месте, Сталин оставался сдержанным и
невозмутимым, говорил ровным голосом, как всегда взвешивая каждое слово. И
выходил из спора победителем. Его железная логика сокрушала все
хитросплетения оппонента.
В дни Крымской конференции Верховный Главнокомандующий обыкновенно
заслушивал доклады генерала А. И. Антонова о положении на фронтах дважды в
день - утром и вечером. У меня осталось впечатление, что утренний доклад был
коротким, а вечером начальник Генерального штаба более обстоятельно излагал
обстановку на фронтах и получал указания на следующий день.
Я постоянно жил в Ялте, где в доме отдыха Черноморского флота работала
вся моя флотская группа во главе с вице-адмиралом С. Г. Кучеровым, но к 10
часам приезжал в Кореиз, в Юсуповский дворец, чтобы доложить обстановку на
флотах А. И. Антонову.
Около 11 часов А. И. Антонов заканчивал подготовку к докладу. Но
Верховный иногда нарушал этот срок, если был занят делами конференции.
Вечерний доклад, если не было приемов, начинался часов в 9-10 вечера и
нередко затягивался, ибо решались вопросы и не относящиеся только к
руководству фронтами. Два раза я присутствовал на этих докладах. Помнится, 8
февраля А. И. Антонов пригласил меня, когда собирался доложить Сталину
результаты совещания с военными представителями союзников. Стоял вопрос о
согласованных действиях авиации в районе Берлина. Было решено постоянного
органа для этой цели не создавать, а проводить нужные консультации в Москве.
Уже в полночь Сталин пригласил нас на ужин, как иногда он делал и в
Москве. Стол был накрыт в небольшой, но красивой, хорошо отделанной деревом
\464\ комнате. Неожиданно И. В. Сталин проявил особый интерес к флотским
вопросам. Решив текущие дела по западным фронтам, он, видимо, мысленно
перенесся на Дальний Восток. Союзники (и особенно США) настаивали на
скорейшем вступлении СССР в войну с Японией. Об этом шла речь на совещании
глав союзных правительств. Тихоокеанский флот должен был принять участие в
боевых действиях. Сталин спросил о состоянии и готовности флота. Я доложил о
кораблях, находящихся в строю, и напомнил о судах, обещанных нам союзниками.
- Я это помню,- сказал Сталин.- Сегодня поговорю с Рузвельтом.
Мне неизвестно, какой у них состоялся разговор, но на следующий день
мне сказали, что вопрос в принципе согласован и мне надлежит уточнить детали
с Э. Кингом. Я не упустил случая, в тот же день встретился с американским
адмиралом и передал ему список кораблей, которые желательно было нам
получить. Кинг обещал немедленно ответить, как только вернется в Вашингтон.
Зато мы более подробно обсудили вопрос о том, где состоится передача
кораблей. Кинг назвал бухту Коулд-бей на одном из Алеутских островов.
Оспаривать этот пункт у меня не было оснований. Смущало лишь то, что место
это было уж больно неуютным.
Адмирал Кинг сдержал слово. Из Вашингтона он прислал телеграмму, в
которой говорилось, что мы получим от Соединенных Штатов фрегаты, тральщики,
охотники за подводными лодками, торпедные катера и десантные суда, в общей
сложности более 250 единиц. В преддверии боевых действий на море эти суда
были очень кстати. Мы немедленно скомплектовали команды и направили их в
Америку.
Я тогда и понятия не имел о том, что из себя представляет бухта
Коулд-бей. Только потом наши командиры и матросы образно описывали это
"забытое богом" место. Но как бы там ни было, корабли были приняты, успешно
доставлены во Владивосток, быстро освоены. Они участвовали в войне с
Японией, а после войны, оказав нам практически весьма небольшую помощь, как
принятые по ленд-лизу, были возвращены военно-морскому министерству США.
Почему нам требовалось усилить Тихоокеанский флот?
К началу Великой Отечественной войны наша \465\ судостроительная
промышленность еще не обеспечивала полностью потребностей быстро растущего
флота. А когда началась война, мы вынуждены были и вовсе сократить поставки
кораблей на Тихий океан, так как отправляли их на воевавший Северный флот.
Небольшие суда, которые мы получили весной и летом 1945 года из США,
пригодились нам главным образом для высадки десантов в портах и на островах,
занятых противником.
В дни Крымской конференции я несколько раз побывал в Севастополе. Кроме
поручений, которые мне давались по обеспечению союзных кораблей, стоявших в
Северной бухте или доставлявших небольшие грузы в Ялту, я, естественно, имел
достаточно времени заниматься своими флотскими делами. Черное море и все
побережье уже были очищены от противника, и только нападение с воздуха еще
нельзя было полностью исключить, и поэтому средства ПВО держались в
повышенной готовности.
Активные боевые действия к тому времени на юге вела только Дунайская
флотилия. Переподчиненная теперь Наркомату ВМФ, она с боями продвигалась
вверх по Дунаю, тесно взаимодействуя с сухопутными фронтами.
Командующий флотом адмирал Ф. С. Октябрьский после операции лежал в
госпитале. Я посетил его.
- Благодатные времена настали,- пошутил Филипп Сергеевич.- Можно
полежать в госпитале не только по ранению, но и по болезни. А раньше на
разные болячки некогда было обращать внимание...
Мы поговорили о днях минувших и о нынешней жизни флота. Коснулись
восстановления Севастополя. Вспомнили, как летом прошлого года он показывал
мне единственный сравнительно уцелевший дом - городскую почту. Теперь, в
феврале 1945 года, развалин, конечно, все еще было много, но кое-где уже
появились жилые островки.
Больного утомлять разговорами не полагается, и мы с начальником штаба
флота вице-адмиралом Н. Е. Басистым простились с ним.
Когда вернулись в штаб. Басистый доложил о флотских делах. Докладывал
он, как всегда, четко и полно.
С Н. Е. Басистым мы были знакомы давно. Я знал, что ему довелось
послужить и в царском флоте. Был простым матросом, в гражданскую командовал
\466\ кораблями и матросскими отрядами на Волге. Наша первая встреча
состоялась в стенах Военно-морской академии. Он уже кончал академический
курс, когда я поступил на тот же командный факультет. Это было в 1929 году.
Весной 1937 года нас судьба свела на Пиренейском полуострове: он прибыл
туда добровольцем и плавал на одном из эсминцев флота республиканской
Испании. "Очень хороший русский товарищ",- говорил про него командир
флотилии Висенте Рамирес. Служба на эсминцах была тяжелой, и компанеро руссо
в звании капитана де корвета достойно представлял свою Родину, которая
послала его "штурмовать далеко море".
Вернувшись из Испании, он служил на Черном море на крейсере "Червона
Украина", и я, посетив этот корабль в 1939 году, с удовольствием провел
несколько часов, беседуя с И. Е. Басистым и старыми червоноукраинцами. Ведь
с этого корабля я неожиданно, буквально с мостика после похода, выехал в
Москву, а затем в Испанию.
А потом началась Великая Отечественная война. Басистый командовал
соединениями кораблей, участвовал почти во всех боевых операциях черноморцев
и в 1944 году с эскадрой вернулся в освобожденный родной Севастополь.
Встречаются люди: совершают большие дела, а стараются остаться
незаметными, не выпячивают своих заслуг. Таков был до конца дней своих
адмирал Н. Е. Басистый. Мне приходилось наблюдать его в роли командующего
эскадрой, начальника штаба флота, командующего флотом, заместителя министра.
Везде он работал больше всех, а говорил меньше всех. Басистый и в своей
книге воспоминаний "Море и берег" выступает таким. Изображает себя скромным
участником боевых походов и десантов, хотя всегда находился в центре событий
и брал на себя всю ответственность за их исход.
Конечно, война - это не гладкая дорога. Бывали неудачи и у Н. Е.
Басистого, но это не следует записывать ему в строку. Это адмирал, полностью
отдавший свою жизнь флоту.
С начальником штаба Н. Е. Басистым и членом Военсовета флота И. И.
Азаровым мы ознакомились с обстановкой на театре, а потом на катере прошлись
по бухтам. На кораблях шла нормальная служба.
11 февраля Крымская конференция закончила свою \467\ работу. На
следующий день президент Рузвельт выехал на машине в Севастополь,
намереваясь провести ночь на своем корабле связи "Кэтоктин", а затем
вылететь на родину.
Черчилль улетел немного позднее. Он тоже побывал в Севастополе,
осмотрел сохранившееся со времен осады города в прошлом веке английское
кладбище, где похоронен его родственник знаменитый Мальборо.
Я отвечал за пребывание гостей в Севастополе и их отлет с аэродрома.
Поэтому, когда последний иностранный самолет и корабль покинули Крым,
облегченно вздохнул. Подобного рода обязанности, на первый взгляд, казалось
бы, не очень сложные, тем не менее доставляют немало хлопот.
Уже после войны мне не раз доводилось бывать в Крыму, и всякий раз,
проезжая мимо Ялты, я хоть на несколько минут останавливался у Ливадийского
дворца.
Много важных событий с тех пор свершилось на земле, много важных
проблем решило и продолжает решать человечество. Но важнейшая из них - это
сохранение мира на земле. Основная мысль заключительной части Декларации,
принятой на конференции в Ялте, состоит именно в решимости союзников
сохранить и усилить в мирный период единство целей и действий Объединенных
наций, сделавшее возможной победу во второй мировой войне. Эти слова, как
заповедь, оставлены нашим современникам участниками исторической
конференции.
Вскоре после моего возвращения из Ялты поздно вечером мне позвонил А.
Н. Поскребышев и официальным тоном, каким он имел обыкновение говорить даже
с приятелями в служебное время, предложил заехать к нему, чтобы ознакомиться
с "одним документом". Уточнять по телефону содержание документа - дело
напрасное, и я отправился в Кремль.
Скромная раздевалка на нижнем этаже, подъем в маленьком тихоходном
лифте, ковровая дорожка вдоль длинного коридора, знакомый тупичок перед
дверью в приемную. Вхожу. Сразу чувствуется, что Сталина в кабинете нет:
Александр Николаевич Поскребышев не \468\ столь официален.
- А, моряк!- Поскребышев широко улыбается и хлопает ладонью по красной
папке.- Вы сегодня именинник.
Он открывает папку и достает из нес лист плотной бумаги с хорошо
знакомым штампом Государственного Комитета Обороны.
- Читайте.
Читаю. Оказывается, 2 февраля было принято постановление об изменении
состава Ставки Верховного Главнокомандования. В нее вводились А. М.
Василевский, А. И. Антонов и я.
Кто мог подумать, что раньше не был членом Ставки маршал А. М.
Василевский, который в течение двух с половиной лет являлся начальником
Генерального штаба и чья подпись стояла на документах рядом с подписью
Сталина? Не был членом Ставки, оказывается, и генерал А. И. Антонов,
назначенный на должность начальника Генштаба...
Официальное включение меня в состав Ставки мало что изменило в моей
работе. Как нарком я и до этого бывал на совещаниях Ставки и
Государственного Комитета Обороны, куда меня вызывали по флотским вопросам.
Нередко я обращался в Ставку сам, когда добивался нужного флотам решения
правительства или Верховного Главнокомандования. Иногда я звонил И. В.
Сталину, если обстановка требовала немедленного доклада. И, несмотря на
занятость, Верховный всегда находил время выслушать меня и дать
исчерпывающий ответ.
В первые месяцы войны Ставка и ГКО работали в Кремле или в особняке на
улице Кирова, а станцию метро "Кировская" временно использовали как убежище
на случай воздушных тревог.
Не так давно мне довелось побывать в этом особняке и восстановить в
памяти обстановку тех дней. В небольшом зале особняка был оборудован кабинет
для И. В. Сталина, рядом с ним размещался начальник Генерального штаба
маршал Б. М. Шапошников. Оперативная группа Генштаба находилась в соседнем
доме и в любой момент была готова доложить о последних сообщениях с фронтов
или передать фронтам приказы Ставки.
Верховный Главнокомандующий приезжал в особняк обычно вечером и, если
воздушной тревоги не было, работал там далеко за полночь. Когда \469\
радиорепродукторы возвещали "Граждане! Воздушная тревога", все находившиеся
в особняке спускались в метро. Мне дважды довелось наблюдать, как И. В.
Сталин после объявления тревоги не спеша пересекал небольшой дворик, входил
в подъезд соседнего дома, где был оборудован лифт в убежище.
В своей повседневной работе Верховный Главнокомандующий опирался прежде
всего на аппарат Генерального штаба. Постоянными заместителями и
фактическими помощниками Верховного были Г. К. Жуков, А. М. Василевский, Б.
М. Шапошников, а в конце войны А. И. Антонов. Прежде чем принять то или иное
решение или директиву, в Ставку обычно вызывались начальник Генштаба,
представители Ставки, нарком ВМФ, командующий фронтом, флотом или армией. С
ними обычно и советовался И. В. Сталин.
Начальник Генерального штаба маршал Шапошников являлся докладчиком и
основным советником Верховного Главнокомандующего. Делал он это на основании
многочисленных собранных за ночь работниками Генштаба последних сведений с
фронтов, предварительного анализа событий и уже выработанных (в первом
варианте) предложений. Мне не раз приходилось наблюдать, как к маршалу
Шапошникову приезжали люди с докладами, проектами директив и телеграмм, и не
было секретом, что перед этим большой коллектив генштабистов провел
бессонную ночь.
Занятый делами армии, Борис Михайлович не имел возможности детально
заниматься флотскими вопросами и поэтому всегда просил меня подготовить ту
часть вопроса, которая касалась флотов, чтобы ему было легче докладывать в
Ставке. Иногда эти вопросы докладывались начальником ГМШ ВМФ, но многие из
них я считал обязательным докладывать лично.
Говоря о трудной работе Ставки в начале войны, хочется еще раз сказать
о Борисе Михайловиче Шапошникове. Уже тяжело больной, с кислородными
подушками в своем кабинете, задыхаясь от кашля при длительных телефонных
разговорах, он обеспечивал Верховного Главнокомандующего нужными сведениями
с фронтов и делал свои предложения.
Александр Михайлович Василевский, являясь заместителем начальника
Генерального штаба с июня 1942 года, чаще находился на фронтах, чем в
Москве. По \470\ складу характера, пунктуальности и знаниям штабной работы
А. М. Василевский явился достойным преемником Б. М. Шапошникова на должность
начальника Генштаба.
Я с удовольствием вспоминаю совместную работу с А. М. Василевским,
начавшуюся еще до войны, затем в Москве и вне ее, когда приходилось на месте
координировать действия флотов с фронтами.
Наша последняя встреча в годы войны была на Дальнем Востоке. Маршал
Василевский руководил операциями фронтов, а на мою долю выпало помочь ему в
использовании Тихоокеанского флота и Амурской флотилии.
Г. К. Жуков, А. М. Василевский, Н. Н. Воронов, С. К. Тимошенко, К. Е.
Ворошилов, как представители Ставки, выполняя поручения Верховного, часто
бывали на фронтах, лично делали ему доклады, проверяли на местах выполнение
директив Ставки. Верховный Главнокомандующий принимал решения, как правило,
лишь посоветовавшись с теми, на кого возлагалось выполнение задачи. Я не
помню случая, когда бы Ставка собиралась в полном составе, но, бывая на ее
совещаниях, я всегда видел там начальника Генштаба и командующих фронтами
или армиями. Хорошо помню, как в трудную осень 1941 года, проводя ночи на
станции метро "Кировская", я встречал там многих командармов. Недаром уже
после войны генерал П. А. Курочкин напомнил мне, что наша первая встреча
А. И. Антонов любезно предложил кресло председателя адмиралу флота У.
Леги, как старшему по званию. К тому же он являлся начальником личного штаба
Ф. Рузвельта. На прошедших совещаниях глав правительств военным было
поручено разработать план совместных действий авиации союзников над
территорией Германии. Этого требовала создавшаяся обстановка: к февралю 1945
года участились налеты союзной авиации на столицу фашистской Германии.
Объекты \459\ бомбардировок нашей авиации и авиации союзников находились
неподалеку друг от друга. В конце января 1945 года, например, тысяча
американских и английских бомбардировщиков произвела налет на Берлин. 600
истребителей прикрывали эту операцию. А поскольку наши войска приближались к
немецкой столице, советская авиация, естественно, действовала в том же
районе. Важно было установить разграничительную линию, чтобы избежать ошибок
с их возможными тяжелыми последствиями. По этому вопросу неожиданно
разгорелся горячий спор. Точки над "i" поставить не удалось. Приняли очень
неопределенную, растяжимую формулировку: "Дать указания военным миссиям США
и Англии в Москве держать более тесную связь с советским Генеральным штабом
и чаще информировать друг друга о действиях авиации".
Возник также вопрос о базировании американской авиации у на уже
освобожденных нашими войсками европейских аэродромах. Проблема тоже не была
решена, так как чувствовалось, что у американцев политические аспекты этой
проблемы превалируют над чисто военными.
В совместных действиях против фашистской Германии было немало примеров
согласованных действий сил союзников, что приводило к весьма успешным
результатам. Мне хорошо известны операции, связанные с конвоированием судов,
шедших в Архангельск и Мурманск. Английский флот обязан был обеспечить
движение транспортов, надводных кораблей и авиации. Корабли нашего Северного
флота действовали совместно с английскими и, за исключением отдельных
неудач, обеспечивали доставку нужного для фронта военного снаряжения.
Нередко можно было наблюдать, как советские и английские эсминцы стояли
рядом на северных базах. Мне хорошо запомнились дружеские встречи с
адмиралами, которые вели конвои.
Координация боевых усилий, настоятельная необходимость которой была
подчеркнута в дни Крымской конференции, на самом деле в полной мере все же
не осуществлялась. Наметившиеся политические разногласия оказывали свое
влияние и на согласованность военных операций. Война в Европе была уже, по
сути дела, выиграна. Не имела никаких шансов на победу и Япония. Но
настоящий, прочный мир при всем этом казался еще далеким. Все последующие
события \460\ подтвердили это. Наши союзники спешили, так как советские
войска уже продвигались к Берлину, не нуждаясь в их помощи. Более того,
когда победа над Германией и Японией была вне сомнений, в поведении
американцев и англичан можно было заметить действия, определяемые дальним
политическим прицелом, но не всегда отвечающие задачам успешной борьбы с
противником. Здесь в первую очередь можно сказать о бомбежке союзной
авиацией ряда городов Германии, до которых уже не успевали добраться войска
союзников и куда быстро двигались наши части. Именно тогда был разрушен
Дрезден и сильно пострадали Лейпциг и Потсдам. Сюда же следует отнести и
бессмысленную с военной точки зрения установку мин в портах Кореи
непосредственно перед высадкой нашего десанта в августе 1945 года.
Однако в западной историографии часто делается все же неправомерный
акцент на разногласия, которые возникли между союзниками в Ялте. Спору нет,
разногласия действительно были, и подчас значительные. Например, в вопросах
о репарациях или о будущем государственном устройстве Польши. Тем не менее
общий тон конференции был проникнут взаимным согласием и стремлением к
содружеству. На конференции были приняты согласованные решения по всем
основным проблемам международной жизни.
В наши дни очень полезно вспомнить о принятых в Ялте решениях по
германскому вопросу. "Нашей непреклонной целью,- говорилось в коммюнике о
конференции,-является уничтожение германского милитаризма и нацизма и
создание гарантии в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии
нарушать мир всего мира".
Этот кардинальный принцип конкретизировался в развернутой программе,
где предусматривались, в частности, роспуск германских вооруженных сил,
уничтожение германского генерального штаба и ликвидация всей германской
промышленности, которая могла быть использована в военных целях.
Наряду с германской проблемой участники конференции обсудили важные
вопросы о послевоенном устройстве мира. Они разработали принципиальные
основы деятельности будущей Организации Объединенных Наций. Решили созвать
25 апреля 1945 года в Сан-Франциско учредительную конференцию ООН. \461\
В Ялте была также принята известная Декларация об освобожденной Европе
и обсуждены некоторые положения этой проблемы, связанные с Польшей и
Югославией. Принципиально важное значение имела заключительная часть
Декларации - "Единство в организации мира, как и в ведении войны". В ней
выражалась "решимость сохранить и усилить в предстоящий мирный период то
единство целей и действий, которое сделало в современной войне победу
возможной и несомненной для Объединенных наций".
Эти строки еще раз наводят на мысль, какая величайшая сила была
заключена в единстве народов антифашистской коалиции! В этом мощь любого
единения, направленного на гуманные цели.
К 6 февраля между главами правительств была достигнута договоренность о
войне на Дальнем Востоке, и мы, военные, в конце совещания получили
возможность от обсуждения западных проблем перейти к тихоокеанским.
Докладывал американский адмирал флота Э. Кинг. Он начал с того, что нужно
добиваться скорейшего разгрома Германии, после чего "получить подкрепления с
европейского театра, занять позиции и начать решительное наступление на
Японию". Американец снова подчеркнул, что крайне желательно, чтобы Советский
Союз быстрее вступил в войну с Японией.
Именно на Ялтинской конференции было подписано соглашение о том, что
через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе
Советский Союз вступит в войну против Японии. Об этом, правда, не
сообщалось.
Делегации США и Англии не рассчитывали на быстрое окончание войны.
Помню, адмирал флота Э. Кинг спросил меня о возможных сроках окончания
второй мировой войны, я отшутился, что, дескать, я не Кассандра, чтобы
заниматься пророчеством, тем более что в военном деле слишком много
случайностей, но думаю, что фашистская Германия сложит оружие в конце 1945
года, а Япония -несколько позднее. Кинг назвал меня неисправимым оптимистом.
События опрокинули все наши предположения. Советский народ и его армия
обрели такую мощь, были полны таким стремлением к победе, что свершили,
казалось бы, невозможное и уже в начале мая вынудили капитулировать
фашистский рейх. \462\
Об этом нашем разговоре с адмиралом флота Э. Кингом я напомнил ему,
когда мы рядом сидели на приеме в особняке У. Черчилля в Потсдаме. Кинг с
улыбкой ответил, что хорошо бы всегда так ошибаться - "в другую сторону".
Что касается дальневосточной проблемы, то американский адмирал Э. Кинг
на совещании б февраля прямо сказал, что на победу над Японией в 1945 году
рассчитывать не приходится, если не будут изысканы дополнительные ресурсы.
Поэтому так обрадовало союзников заверение наших руководителей в том, что
через два-три месяца после окончания войны на Западе наши войска закончат
подготовку к наступлению в Маньчжурии. Это обещание, как известно, было
выполнено с присущей Советскому государству точностью.
Я воспользовался обсуждением дальневосточных проблем, чтобы поднять
вопрос о получении от США боевых кораблей по ленд-лизу. Список нужных нам
кораблей был у меня в папке, но для разговора все не находился повод. Выбрав
удобный момент, я обратился к И. В. Сталину. Он ответил, что для решения
этого вопроса время еще не пришло.
Конференция и связанные с нею заботы отнимали у И. В. Сталина очень
много времени. Тем не менее он успевал следить за положением на фронтах,
принимать решения, связанные с боевыми действиями войск. В Кореиз, в
Юсуповский дворец, приезжали командующие фронтами и армиями. Сталин
беседовал с ними обычно в присутствии Антонова, у которого всегда под рукой
оказывались карты с уже нанесенной обстановкой и с графическим изображением
будущей операции.
За несколько часов до очередного заседания конференции Сталин собирал
членов делегации, давал почти каждому определенное задание: изучить такой-то
вопрос, то-то выяснить, с тем-то связаться. Чувствовалось, что он тщательно
и всесторонне готовится к каждой встрече с главами союзных держав. Сталин
обладал превосходной памятью и все же не полагался на нее. Еще и еще раз все
проверял, просматривал документы, записи, выслушивал мнения членов
делегации.
Он и других учил не полагаться на память. Я помню, он как-то спросил
меня:
- А почему вы не записываете?
- Я запомню.
- Все запомнить невозможно. К тому же запись \463\ приучает к точности.
С тех пор я всегда имел при себе блокнот и карандаш.
Перед обсуждением вопроса о выделении американских кораблей по
ленд-лизу для Тихоокеанского флота Сталин специально вызвал меня и спросил,
готов ли я ответить на все вопросы, которые могут возникнуть по этому поводу
за "круглым столом".
Поражало спокойствие Сталина. В самые жаркие моменты спора, когда
Черчилль не мог усидеть на месте, Сталин оставался сдержанным и
невозмутимым, говорил ровным голосом, как всегда взвешивая каждое слово. И
выходил из спора победителем. Его железная логика сокрушала все
хитросплетения оппонента.
В дни Крымской конференции Верховный Главнокомандующий обыкновенно
заслушивал доклады генерала А. И. Антонова о положении на фронтах дважды в
день - утром и вечером. У меня осталось впечатление, что утренний доклад был
коротким, а вечером начальник Генерального штаба более обстоятельно излагал
обстановку на фронтах и получал указания на следующий день.
Я постоянно жил в Ялте, где в доме отдыха Черноморского флота работала
вся моя флотская группа во главе с вице-адмиралом С. Г. Кучеровым, но к 10
часам приезжал в Кореиз, в Юсуповский дворец, чтобы доложить обстановку на
флотах А. И. Антонову.
Около 11 часов А. И. Антонов заканчивал подготовку к докладу. Но
Верховный иногда нарушал этот срок, если был занят делами конференции.
Вечерний доклад, если не было приемов, начинался часов в 9-10 вечера и
нередко затягивался, ибо решались вопросы и не относящиеся только к
руководству фронтами. Два раза я присутствовал на этих докладах. Помнится, 8
февраля А. И. Антонов пригласил меня, когда собирался доложить Сталину
результаты совещания с военными представителями союзников. Стоял вопрос о
согласованных действиях авиации в районе Берлина. Было решено постоянного
органа для этой цели не создавать, а проводить нужные консультации в Москве.
Уже в полночь Сталин пригласил нас на ужин, как иногда он делал и в
Москве. Стол был накрыт в небольшой, но красивой, хорошо отделанной деревом
\464\ комнате. Неожиданно И. В. Сталин проявил особый интерес к флотским
вопросам. Решив текущие дела по западным фронтам, он, видимо, мысленно
перенесся на Дальний Восток. Союзники (и особенно США) настаивали на
скорейшем вступлении СССР в войну с Японией. Об этом шла речь на совещании
глав союзных правительств. Тихоокеанский флот должен был принять участие в
боевых действиях. Сталин спросил о состоянии и готовности флота. Я доложил о
кораблях, находящихся в строю, и напомнил о судах, обещанных нам союзниками.
- Я это помню,- сказал Сталин.- Сегодня поговорю с Рузвельтом.
Мне неизвестно, какой у них состоялся разговор, но на следующий день
мне сказали, что вопрос в принципе согласован и мне надлежит уточнить детали
с Э. Кингом. Я не упустил случая, в тот же день встретился с американским
адмиралом и передал ему список кораблей, которые желательно было нам
получить. Кинг обещал немедленно ответить, как только вернется в Вашингтон.
Зато мы более подробно обсудили вопрос о том, где состоится передача
кораблей. Кинг назвал бухту Коулд-бей на одном из Алеутских островов.
Оспаривать этот пункт у меня не было оснований. Смущало лишь то, что место
это было уж больно неуютным.
Адмирал Кинг сдержал слово. Из Вашингтона он прислал телеграмму, в
которой говорилось, что мы получим от Соединенных Штатов фрегаты, тральщики,
охотники за подводными лодками, торпедные катера и десантные суда, в общей
сложности более 250 единиц. В преддверии боевых действий на море эти суда
были очень кстати. Мы немедленно скомплектовали команды и направили их в
Америку.
Я тогда и понятия не имел о том, что из себя представляет бухта
Коулд-бей. Только потом наши командиры и матросы образно описывали это
"забытое богом" место. Но как бы там ни было, корабли были приняты, успешно
доставлены во Владивосток, быстро освоены. Они участвовали в войне с
Японией, а после войны, оказав нам практически весьма небольшую помощь, как
принятые по ленд-лизу, были возвращены военно-морскому министерству США.
Почему нам требовалось усилить Тихоокеанский флот?
К началу Великой Отечественной войны наша \465\ судостроительная
промышленность еще не обеспечивала полностью потребностей быстро растущего
флота. А когда началась война, мы вынуждены были и вовсе сократить поставки
кораблей на Тихий океан, так как отправляли их на воевавший Северный флот.
Небольшие суда, которые мы получили весной и летом 1945 года из США,
пригодились нам главным образом для высадки десантов в портах и на островах,
занятых противником.
В дни Крымской конференции я несколько раз побывал в Севастополе. Кроме
поручений, которые мне давались по обеспечению союзных кораблей, стоявших в
Северной бухте или доставлявших небольшие грузы в Ялту, я, естественно, имел
достаточно времени заниматься своими флотскими делами. Черное море и все
побережье уже были очищены от противника, и только нападение с воздуха еще
нельзя было полностью исключить, и поэтому средства ПВО держались в
повышенной готовности.
Активные боевые действия к тому времени на юге вела только Дунайская
флотилия. Переподчиненная теперь Наркомату ВМФ, она с боями продвигалась
вверх по Дунаю, тесно взаимодействуя с сухопутными фронтами.
Командующий флотом адмирал Ф. С. Октябрьский после операции лежал в
госпитале. Я посетил его.
- Благодатные времена настали,- пошутил Филипп Сергеевич.- Можно
полежать в госпитале не только по ранению, но и по болезни. А раньше на
разные болячки некогда было обращать внимание...
Мы поговорили о днях минувших и о нынешней жизни флота. Коснулись
восстановления Севастополя. Вспомнили, как летом прошлого года он показывал
мне единственный сравнительно уцелевший дом - городскую почту. Теперь, в
феврале 1945 года, развалин, конечно, все еще было много, но кое-где уже
появились жилые островки.
Больного утомлять разговорами не полагается, и мы с начальником штаба
флота вице-адмиралом Н. Е. Басистым простились с ним.
Когда вернулись в штаб. Басистый доложил о флотских делах. Докладывал
он, как всегда, четко и полно.
С Н. Е. Басистым мы были знакомы давно. Я знал, что ему довелось
послужить и в царском флоте. Был простым матросом, в гражданскую командовал
\466\ кораблями и матросскими отрядами на Волге. Наша первая встреча
состоялась в стенах Военно-морской академии. Он уже кончал академический
курс, когда я поступил на тот же командный факультет. Это было в 1929 году.
Весной 1937 года нас судьба свела на Пиренейском полуострове: он прибыл
туда добровольцем и плавал на одном из эсминцев флота республиканской
Испании. "Очень хороший русский товарищ",- говорил про него командир
флотилии Висенте Рамирес. Служба на эсминцах была тяжелой, и компанеро руссо
в звании капитана де корвета достойно представлял свою Родину, которая
послала его "штурмовать далеко море".
Вернувшись из Испании, он служил на Черном море на крейсере "Червона
Украина", и я, посетив этот корабль в 1939 году, с удовольствием провел
несколько часов, беседуя с И. Е. Басистым и старыми червоноукраинцами. Ведь
с этого корабля я неожиданно, буквально с мостика после похода, выехал в
Москву, а затем в Испанию.
А потом началась Великая Отечественная война. Басистый командовал
соединениями кораблей, участвовал почти во всех боевых операциях черноморцев
и в 1944 году с эскадрой вернулся в освобожденный родной Севастополь.
Встречаются люди: совершают большие дела, а стараются остаться
незаметными, не выпячивают своих заслуг. Таков был до конца дней своих
адмирал Н. Е. Басистый. Мне приходилось наблюдать его в роли командующего
эскадрой, начальника штаба флота, командующего флотом, заместителя министра.
Везде он работал больше всех, а говорил меньше всех. Басистый и в своей
книге воспоминаний "Море и берег" выступает таким. Изображает себя скромным
участником боевых походов и десантов, хотя всегда находился в центре событий
и брал на себя всю ответственность за их исход.
Конечно, война - это не гладкая дорога. Бывали неудачи и у Н. Е.
Басистого, но это не следует записывать ему в строку. Это адмирал, полностью
отдавший свою жизнь флоту.
С начальником штаба Н. Е. Басистым и членом Военсовета флота И. И.
Азаровым мы ознакомились с обстановкой на театре, а потом на катере прошлись
по бухтам. На кораблях шла нормальная служба.
11 февраля Крымская конференция закончила свою \467\ работу. На
следующий день президент Рузвельт выехал на машине в Севастополь,
намереваясь провести ночь на своем корабле связи "Кэтоктин", а затем
вылететь на родину.
Черчилль улетел немного позднее. Он тоже побывал в Севастополе,
осмотрел сохранившееся со времен осады города в прошлом веке английское
кладбище, где похоронен его родственник знаменитый Мальборо.
Я отвечал за пребывание гостей в Севастополе и их отлет с аэродрома.
Поэтому, когда последний иностранный самолет и корабль покинули Крым,
облегченно вздохнул. Подобного рода обязанности, на первый взгляд, казалось
бы, не очень сложные, тем не менее доставляют немало хлопот.
Уже после войны мне не раз доводилось бывать в Крыму, и всякий раз,
проезжая мимо Ялты, я хоть на несколько минут останавливался у Ливадийского
дворца.
Много важных событий с тех пор свершилось на земле, много важных
проблем решило и продолжает решать человечество. Но важнейшая из них - это
сохранение мира на земле. Основная мысль заключительной части Декларации,
принятой на конференции в Ялте, состоит именно в решимости союзников
сохранить и усилить в мирный период единство целей и действий Объединенных
наций, сделавшее возможной победу во второй мировой войне. Эти слова, как
заповедь, оставлены нашим современникам участниками исторической
конференции.
Вскоре после моего возвращения из Ялты поздно вечером мне позвонил А.
Н. Поскребышев и официальным тоном, каким он имел обыкновение говорить даже
с приятелями в служебное время, предложил заехать к нему, чтобы ознакомиться
с "одним документом". Уточнять по телефону содержание документа - дело
напрасное, и я отправился в Кремль.
Скромная раздевалка на нижнем этаже, подъем в маленьком тихоходном
лифте, ковровая дорожка вдоль длинного коридора, знакомый тупичок перед
дверью в приемную. Вхожу. Сразу чувствуется, что Сталина в кабинете нет:
Александр Николаевич Поскребышев не \468\ столь официален.
- А, моряк!- Поскребышев широко улыбается и хлопает ладонью по красной
папке.- Вы сегодня именинник.
Он открывает папку и достает из нес лист плотной бумаги с хорошо
знакомым штампом Государственного Комитета Обороны.
- Читайте.
Читаю. Оказывается, 2 февраля было принято постановление об изменении
состава Ставки Верховного Главнокомандования. В нее вводились А. М.
Василевский, А. И. Антонов и я.
Кто мог подумать, что раньше не был членом Ставки маршал А. М.
Василевский, который в течение двух с половиной лет являлся начальником
Генерального штаба и чья подпись стояла на документах рядом с подписью
Сталина? Не был членом Ставки, оказывается, и генерал А. И. Антонов,
назначенный на должность начальника Генштаба...
Официальное включение меня в состав Ставки мало что изменило в моей
работе. Как нарком я и до этого бывал на совещаниях Ставки и
Государственного Комитета Обороны, куда меня вызывали по флотским вопросам.
Нередко я обращался в Ставку сам, когда добивался нужного флотам решения
правительства или Верховного Главнокомандования. Иногда я звонил И. В.
Сталину, если обстановка требовала немедленного доклада. И, несмотря на
занятость, Верховный всегда находил время выслушать меня и дать
исчерпывающий ответ.
В первые месяцы войны Ставка и ГКО работали в Кремле или в особняке на
улице Кирова, а станцию метро "Кировская" временно использовали как убежище
на случай воздушных тревог.
Не так давно мне довелось побывать в этом особняке и восстановить в
памяти обстановку тех дней. В небольшом зале особняка был оборудован кабинет
для И. В. Сталина, рядом с ним размещался начальник Генерального штаба
маршал Б. М. Шапошников. Оперативная группа Генштаба находилась в соседнем
доме и в любой момент была готова доложить о последних сообщениях с фронтов
или передать фронтам приказы Ставки.
Верховный Главнокомандующий приезжал в особняк обычно вечером и, если
воздушной тревоги не было, работал там далеко за полночь. Когда \469\
радиорепродукторы возвещали "Граждане! Воздушная тревога", все находившиеся
в особняке спускались в метро. Мне дважды довелось наблюдать, как И. В.
Сталин после объявления тревоги не спеша пересекал небольшой дворик, входил
в подъезд соседнего дома, где был оборудован лифт в убежище.
В своей повседневной работе Верховный Главнокомандующий опирался прежде
всего на аппарат Генерального штаба. Постоянными заместителями и
фактическими помощниками Верховного были Г. К. Жуков, А. М. Василевский, Б.
М. Шапошников, а в конце войны А. И. Антонов. Прежде чем принять то или иное
решение или директиву, в Ставку обычно вызывались начальник Генштаба,
представители Ставки, нарком ВМФ, командующий фронтом, флотом или армией. С
ними обычно и советовался И. В. Сталин.
Начальник Генерального штаба маршал Шапошников являлся докладчиком и
основным советником Верховного Главнокомандующего. Делал он это на основании
многочисленных собранных за ночь работниками Генштаба последних сведений с
фронтов, предварительного анализа событий и уже выработанных (в первом
варианте) предложений. Мне не раз приходилось наблюдать, как к маршалу
Шапошникову приезжали люди с докладами, проектами директив и телеграмм, и не
было секретом, что перед этим большой коллектив генштабистов провел
бессонную ночь.
Занятый делами армии, Борис Михайлович не имел возможности детально
заниматься флотскими вопросами и поэтому всегда просил меня подготовить ту
часть вопроса, которая касалась флотов, чтобы ему было легче докладывать в
Ставке. Иногда эти вопросы докладывались начальником ГМШ ВМФ, но многие из
них я считал обязательным докладывать лично.
Говоря о трудной работе Ставки в начале войны, хочется еще раз сказать
о Борисе Михайловиче Шапошникове. Уже тяжело больной, с кислородными
подушками в своем кабинете, задыхаясь от кашля при длительных телефонных
разговорах, он обеспечивал Верховного Главнокомандующего нужными сведениями
с фронтов и делал свои предложения.
Александр Михайлович Василевский, являясь заместителем начальника
Генерального штаба с июня 1942 года, чаще находился на фронтах, чем в
Москве. По \470\ складу характера, пунктуальности и знаниям штабной работы
А. М. Василевский явился достойным преемником Б. М. Шапошникова на должность
начальника Генштаба.
Я с удовольствием вспоминаю совместную работу с А. М. Василевским,
начавшуюся еще до войны, затем в Москве и вне ее, когда приходилось на месте
координировать действия флотов с фронтами.
Наша последняя встреча в годы войны была на Дальнем Востоке. Маршал
Василевский руководил операциями фронтов, а на мою долю выпало помочь ему в
использовании Тихоокеанского флота и Амурской флотилии.
Г. К. Жуков, А. М. Василевский, Н. Н. Воронов, С. К. Тимошенко, К. Е.
Ворошилов, как представители Ставки, выполняя поручения Верховного, часто
бывали на фронтах, лично делали ему доклады, проверяли на местах выполнение
директив Ставки. Верховный Главнокомандующий принимал решения, как правило,
лишь посоветовавшись с теми, на кого возлагалось выполнение задачи. Я не
помню случая, когда бы Ставка собиралась в полном составе, но, бывая на ее
совещаниях, я всегда видел там начальника Генштаба и командующих фронтами
или армиями. Хорошо помню, как в трудную осень 1941 года, проводя ночи на
станции метро "Кировская", я встречал там многих командармов. Недаром уже
после войны генерал П. А. Курочкин напомнил мне, что наша первая встреча