Страница:
Прошу отметить похвальной грамотой высокую культуру задержания вашими подчиненными, даже никто ни разу не ударил ногой, так потоптались немного и все…
— Это мы в следующий раз исправим, благодарности и грамоты давать не будем, а невиновные в неприменении оружия при задержании будут сурово наказаны… — Опер достал из сейфа какое-то дело и что-то начал писать, я для него больше не существовал. — А побить действительно могли, их этому учили…
Я остановился у двери, а почему бы и на самом деле не спросить, пользуясь предоставленной возможностью?
— Но вопросы у меня к вам есть. Кто убил Ольгу?
— Филя точно не убивал, — процедил сквозь зубы старший оперуполномоченный. —
Он в это время был в другом месте. Так что если пойдешь по этому следу, упрешься в тупик. Кстати, ты ведь спросил об этом не зря?
Думаешь, что кто-то еще кроме тебя вышел на кровавую охоту? Или все-таки Филю прибил ты?
— Когда стражи защищают не тех, кто нуждается в защите, стражем становится каждый из горожан. Организуются дружина в каждом квартале, и она начинает патрулировать прилегающие улицы. Налоги на содержание стражи в это время не платятся, а оплачиваются только сторожа для городской тюрьмы. Так написано в городском укладе четырнадцатого века… — пробормотал я, выходя из кабинета. — Возможно, за Ольгу мстят теперь все нормальные парни этого города, а вы пытаетесь спасти убийц. Такое всегда кончается плохо. Смерти будут продолжаться. До свиданья…
— До скорого свиданья, — донеслось из-за двери. — Не исчезай. Думаю, у меня скоро к тебе опять появятся вопросы. А насчет всего остального ты не прав, дерьма у нас много, но не настолько. А с ваших налогов нам проку нет, эти деньги в Москву уходят, а зарплату мы получаем из области.
А того, кто убивает, мы найдем, мстители никому не нужны, без них разберемся, на то власть нам и дадена. А твои народные дружины исчезли вместе с Советской властью.
Я хмуро покосился на закрытую дверь, продолжать дискуссию не имело смысла. Старший оперуполномоченный может изменить свое решение, и тогда придется ночевать в камере. Нет уж, лучше по старинке, дома…
На меня никто даже не взглянул, когда я выходил. Похоже, опер верил в то, что дежурного может интересовать еще что-то кроме газеты, которую он читал. Я открыл дверь и вышел на улицу. Солнце светило вовсю.
Так гласит Бусидо.
Глава пятая
Мне удалось добраться до дома без приключений. Правда, пришлось идти от милиции пешком, обратно меня никто везти не собирался. Впрочем, этого я и не ожидал. Как сказал старший оперуполномоченный — дерьма у них много…
Шел и раздумывал над тем, что происходит. То, что Филю, убьют, я знал, хоть и не понимал, откуда во мне появилось это знание, и кому могла понадобиться его смерть.
Нежели все, что говорил темный в моем сне, станет правдой?
И умрут не только те, кто принимал участие в изнасиловании и убийстве Ольги, но и те, кто попытается защитить виновников? А если милиция попробует помешать, то убьют и их?
Странно, но пока действия стражей порядка трудно назвать логичными — например, удивляло то, что меня отпустили. Стоило ли устраивать засаду в моей квартире, жить там три дня, чтобы отпустить через полчаса пустого бессмысленного разговора?
Либо им делать нечего, либо я не понимаю того, что происходит! Возможно, игра? Только кто играет и с кем? И почему все убеждены, что убиваю я? Кто желает, чтобы думали так? Зачем, с какой целью?
Странно, почему до сих пор не использован мой нож? Если бы его подбросили в милицию, то даже сестре не удалось бы вытащить меня из следственного изолятора.
Что-то не сходилось, я поморщился и ускорил шаг. Кто бы ни убивал бандитов, этот человек был далеко не глуп, хотя бы потому, что его до сих пор не поймали.
И как я только что понял, никто в милиции не имеет четких предположений о том, кто это мог быть, а им известно гораздо больше, чем мне. Итак, кто же убил Филю, Шарика, Казнокрада? По логике, не требующей знаний и навыков, ясно, что убивает кто-то из близких друзей девушки. А таких немного, всего двое — я и Роман. Близкие родственники в этой войне не участвуют. Отец Ольги лежит в больнице с инфарктом, его мать находится вместе с ним.
Роман на меня произвел впечатление очень хладнокровного и расчетливого человека, явно понимающего, что делает, и к каким последствиям приведут те или иные его действия.
Почему же его никто и ни в чем не подозревает, а все цепляются ко мне? Почему никто не устраивает на него засады, не пишет ориентировки с указанием его примет?
По логике его должны были арестовать сразу, как только произошла первая смерть, и стало ясно, что это не обычные разборки.
У него есть мотив для мести гораздо более весомый, чем мой. Он физически развит, не местный, а значит, свободен от наших детских симпатий и антипатий.
Почему же Букашкин оказался вне подозрений? Если это не он, то кто?
Я даже задумался над тем, кто еще мог убивать, кроме нас, но не смог представить никого, кто был бы на это способен. Не то, чтобы ребята у нас в городе были робкого десятка. Просто многие знали, кто за кем стоит. Шарика еще как-то можно было убить без больших последствий, но Филю…
Он хоть и не являлся сейчас человек достаточно близким к Болту, но все равно находился в круге людей, которые ему небезразличны. Если смерть Шарика можно забыть и простить, оправдав местью, то смерть Фили грозила потерей авторитета самому главному и уважаемому бандиту нашего города.
Кто станет уважать человека, близких друзей которого убивают одного за другим? От такого военноначальника мгновенно отрекутся все его воины, и ты окажешься без армии, а значит, умрешь и ты, потому что между князем и простыми людьми всегда стоят его воины.
А если ты не знаешь, кто жаждет смерти твоих людей, ты слеп и глуп, поступаешь неразумно, то есть уже частично мертв, потому что когда бог кого-то хочет погубить, он лишает его разума…
Болта я дураком не считал, хоть и почти его не знал. Но человек, имевший банду из сотни бойцов, ни разу не оказавшийся за решеткой, несмотря на то, что в городе регулярно убивали людей по его команде, явно отсутствием ума не страдал.
Его бойцы занималась разбоем, запугиванием, иногда убивали — это обычное их занятие в сегодняшних временах.
Конечно, я знал, как Болт стал тем, кто он есть. Когда в стране рушились старые устои, людям, стоящим у власти, потребовались убийцы и бандиты, не связанные в своих действиях моралью.
Вот тогда Болта приблизили к себе те, кто тогда властвовал над городом. Он со своей командой осуществлял охрану многих незаконных сделок, убивал, запугивал, а его покровители прикрывали его от городских стражей.
Первоначально, когда в милиции еще оставались честные люди, вроде дяди Игоря, его сажали при каждом удобном случае, хоть и скоро выпускали по звонку от высокого начальства.
В конце концов, это всем надоело, в милиции начались чистки, после которых она стала еще более ручной, а Болт в результате приобрел неприкасаемость.
В отделе у него появились свои сотрудники, сначала те, кто понял, что лучше с ним дружить, чем ссориться, а чуть позже и полностью ему преданные.
Он подбирал ребят, приходящих с армии, разговаривал с ними, и отправлял в кадры УВД, у него к тому времени и там было все схвачено. Он платил деньги своим сотрудникам и гораздо больше, чем государство — а музыку всегда заказывает тот, кто платит.
Как я понимал, у милиции найти убийцу Шарика не получалось, а того, кто проводил расследование со стороны бандитов, убили.
Теперь на горизонте должен нарисоваться некто по кличке «Перо». Он был самым близким человеком к Болту, занимался непосредственно личной охраной, чисткой и поддержанием дисциплины во всей банде.
Обычно эта страшная фигура привлекалась только тогда, когда требовались решительные меры, поскольку Перо ни с кем никогда не церемонился, не испытывал к кому-либо жалости, и никого не уважал, кроме себя и своего шефа.
Его следствие проводилось быстро, после него оставались только изуродованные пытками трупы.
Защитить от него меня никто не мог, и даже не стал бы пробовать. Кончалось это обычно плохо… По-моему мнению Перо должен был сесть в тюрьму еще лет пять назад, когда приватизировали один из наших заводов, владельцев убивали одного за другим, их взрывали, стреляли, резали…
Скандал получился мощный, информация дошла до области, на горизонте замаячили могучие силы, которые могли очень многое.
Болт был вынужден использовать все свои связи и возможности, чтобы спасти Перо от колонии, начиная с убийства непослушных следователей, непонятливых свидетелей, и заканчивая запугиванием судей и снятия с должности городского прокурора. Это показало всему городу его силу, а милиции и всем правоохранительным органам, что по большому счету всем на них плевать.
Их будут убивать как обычных смертных, когда в деле замешан Болт, и никто из высшего руководства не вмешается.
Вот к какому выводу я пришел. Скоро за мной придет палач.
Если Перо решит, что виноват в этих смертях я, меня убьют, предварительно подрумянив мою кожу утюгом и откромсав гениталии, и даже если он так не решит, финал будет тем же.
Я грустно усмехнулся, подумав о том, как не хватает современности средневековых мастеров пыток, умеющих пытать долго и с наслаждением. В сегодняшнем времени они бы пользовались заслуженным уважением и почтением.
Вот уж чья специальность замечательно востребована. Умение получать любую информацию от кого угодно и разнообразно-жестокими методами, сейчас настоятельно необходимо, для тех, кто держит власть.
А еще я подумал о том, что на всех поворотах человеческой цивилизации всегда вперед вырываются те, кто не ограничен нравственными нормами — по-настоящему свободен.
Такие люди обычно недовольны своим местом в человеческой иерархии и уверены в том, что достойны большего. И вот когда содрогается мир, они сразу выходят вперед, потому что готовы убивать, отбирать и насиловать, чтобы получить то, чем, как они считают, были ранее незаслуженно обделены.
Слой человеческой цивилизации тонок, и на переломах обнажается вся человеческая звериная суть. Нравственные законы существуют только для тех, у кого развита душа. У кого она мала и слаба, тот не боится ее потерять, и чаще всего даже не подозревает о ее существовании.
Правда, живут они недолго, смерть их легка и быстра. При первом же удобном случае, они, не задумываясь, убивают друг друга. Зло убивает зло. Так задумано. Это нас и спасает до той поры, пока зла не становится так много, что оно уже начинает править миром. Тогда начинаются войны, умирают все, и добрые и злые…
Зато расчищается место для умных людей, которые становятся более осторожными и какое-то время не допускают зло во власть. Хотя наверно здесь я вероятнее всего ошибаюсь…
Наша страна сделала серьезный поворот, а когда стадо поворачивает обратно, хромые и увечные всегда оказываются впереди.
К сожалению, я не дочитал до конца буддийский трактат о карме, поэтому так и не узнал, что ждет тех, у кого так изувечена душа…
Дома я позавтракал колбасой, сыром и хлебом, которые мне оставила наша доблестная милиция. Было очень вкусно. Или нашей городским стражам порядка отпускают продукты в местных лавках значительно более высокого качества, либо все, что достается нам бесплатно, приобретает вкус божественной амброзии.
После сытного ужина я поплескался в горячей ванне, задумчиво разглядывая ложащийся тонкий слой пара на зеркало, от которого искажалось мое лицо, становясь другим, мрачным, растерянным и печальным.
Я еще долго рисовал рожицы на потном стекле, пытаясь представить то, что не понимал никогда — мое второе «я».
Потом лег спать. Сны мне снились тревожные, я ожидал беды, и она, не заставив себя ждать, пришла под завесой мрака.
Вставать и двигаться мне не хотелось, да и надежда на то, что снова удастся заснуть, пока не пропала. — Кому я стал так интересен в это время суток? Позволю отметить — довольно опасное время для прогулок и встреч гостей…
За дверью воцарилась тишина, похоже, мои слова тщательно обдумывались.
— Открой, это я, — послышался голос
Кости Бирюлева, мы учились с ним в одной школе когда-то, поэтому считается, что знакомы. — Нам нужно поговорить…
— Вычлените из этого «нам» меня, — я даже ухмыльнулся от предвкушения. Сон прошел сразу. Поспать, похоже, в эту ночь не удастся, зато за дверью расположился цирк с веселыми клоунами, изображающими из себя страшных злодеев. — Лично мне разговаривать с тобой не хочется, совершенно не интересно, не нахожу темы, которая была бы так увлекательна для нас обоих. Не о школе же мы с тобой будем говорить?
— Ты открой дверь, как-то вот не хочется кричать, поздно же… — голос у Кости был добрым. Возникло ощущение, что именно такие люди и заботятся обо всех живущих в этом мире. Красный крест. Они спасают нас от нас самих, штабелями укладывая в свежевырытые могилы.
— Я бы открыл, но почему-то мне кажется, что ты не один. Близнецы с тобой? Я слышал, как они нежно поглаживали ногами обшивку моей двери. Извращенцы?
— Чего он там про нас базарит?! — близнецы обиделись, так и не поняв смысла того, что я только что произнес. — Разорвем козла на части! Открывай, сучок!!!
В дверь забарабанили с удвоенной силой. Я дополз до порога, приподнялся и накинул на полотно металлический засов, который когда-то сконструировал мой отец как раз для подобных случаев.
Дверь была деревянной, толстой и прочной, в сталинские времена умели делать хорошие вещи, а когда полотно перекрывалось засовом, то становилась практически неразрушимой. Выбить ее ногами точно невозможно…
— Тихо вы! — Костя попытался успокоить близнецов. — Будете орать, он все равно не откроет, а соседи сбегутся. А нам лишние свидетели нужны? А если он снова за гранату возьмется?
— Замочим козла!!! А соседи пусть не лезут, рога отшибем!
— Макс, лучше открой, с тобой хочет поговорить Перо. Если не откроешь, все станет гораздо хуже. Поверь мне, Перо не Филя, он тебя не пожалеет, деньги тебе в карман на опохмелку совать не станет…
— Костя, почему ты обо мне так плохо думаешь? — полюбопытствовал я. — Ну не дурак же я совсем. Предположим, у меня хватит ума открыть вам дверь. И что будет дальше?
Неужели, излучая доброту и ласку, вы вручите мне подарок от вашей фирмы?
Во-во, точно мы тебе подарок принесли, — обрадовано заржали близнецы. — Ты только двери нам открой, мы тебе сразу его вручим…
— Почему-то мне кажется, что сначала вы меня станете избивать, — продолжил я. — А потом едва живого потащите к вашему шефу, чтобы продолжить избиение уже при нем.
— Сейчас не откроешь, выловим тебя завтра, только бить будем гораздо больше, а то и совсем инвалидом сделаем, — пообещал Костя. —
Лучше открывай, тогда для тебя все еще может быть, и обойдется. Перо — мужик справедливый, если ты ни в чем не виноват, может и отпустит. Почему мне показалось, что он и сам своим словам не верил. Как будто говорил не для меня, а для близнецов, чтобы они потом подтвердили, что Костя честно пытался меня вытащить из моего дома.
— И стучать в мою дверь больше не советую, — раздельно для лучшего понимания почти по слогам проговорил я. — Забыли, что это за дом, и кто в нем живет? Думаю, уже кто-то из соседей позвонил в милицию. Поверьте, к нам они всегда приезжают, потому что люди здесь живут заслуженные и уважаемые, бывшие когда-то сами властью. Интересно, посадят вас, за хулиганство, или нет? — Я сделал трогательную паузу. — Думаю, что вас даже вытаскивать никто не будет. Обезьянник в милиции — хорошая школа для идиотов, они все через нее проходят, вам точно не помешает…
— Значит, по-хорошему открывать не хочешь? — В голосе Кости послышалась явная угроза. — Тебе же хуже будет!
— Ни по-хорошему, ни по-плохому дверь не открою, — я сделал еще одну небольшую паузу, надеясь, что это сделает более понятным мои дальнейшие слова. — В такое позднее время я не принимаю гостей. Неужели это не дошло до вас еще в прошлый раз? Советую заранее согласовывать время своего посещения, или как это, по-вашему, называется… — «забить стрелку»?
— Ты с кем, козел, собрался стрелку забивать? — вступили в разговор близнецы. — Лучше открой, тогда может, недельку лишнюю проживешь…
— Если даже вы, господа, не уверены в столь благополучном разрешении наших с вами вопросов то, что можно сказать обо мне? — произнес я четко и с выражением трогательной печали.
Разговор мне начинал нравиться. Чувствовал я себя в полной безопасности за хорошей крепкой дверью. К тому же мне было плевать на все их угрозы, а клоунов я всегда любил. — Пожалуй, даже после столь серьезных аргументов я вынужден буду отказать вам в вашей нелепой просьбе об аудиенции.
— Что?! Чего сказал?! Мочи, козла! Ломай дверь!
В дверь снова заколотили. Мне даже стало жалко добротную дубовую древесину, так ей доставалось от ног обутых в модные ботинки с загнутыми носами. Или на дело они ходят, как и оперативники, в кроссовках?
В ночной тишине послышалась милицейская сирена, она быстро приближалась.
По лестнице пронеслись стремительно удаляющиеся шаги, близнецы и Костя ретировались. Я удовлетворенно усмехнулся и закрыл глаза.
Но скоро сначала по лестнице, потом под дверью забухали чьи-то торопливые шаги, мне даже показалось, что я почувствовал запах оружейной смазки и привычного ежедневного страха. Потом услышал голоса…
Кто-то из соседей долго и нудно что-то рассказывал наряду, к моей двери подошли, постучали, и чей-то голос мрачно спросил.
— Здесь все живы? У вас все в порядке?
— Живы все, — отозвался я. — Нет даже раненых.
— Откройте, милиция!
Я сбросил засов и оттянул щеколду.
В квартиру вошел, отодвинув меня в сторону, незнакомый мне молоденький сержант в форме, нервно сжимая короткоствольный автомат в руках, сзади его страховал еще один парнишка с автоматом, но уже с лычками ефрейтора. Сержант обошел квартиру и спросил:
— Что это за шумные гости к вам приходили? — Бандиты, — ответил я, глядя на них глазами честного и добропорядочного гражданина. — Наверно, хотели меня убить, или ограбить. Угрожали физической расправой, если я им не открою.
— Заявление подавать будете? — хмуро глянул на меня из-под густых бровей сержант.
Чувствовалось, что и ему захотелось мне врезать прикладом.
— Я бы написал, только у меня ручки нет.
Но почему-то думаю, что вряд ли вы их будете искать и ловить…
— Если заявление зарегистрируют в отделе, то искать будем, служба у нас такая. Л для того чтобы подать заявление, вам придется придти к нам в отделение, к дежурному, лучше всего завтра…
— Хорошо, непременно так и сделаю, — я широко улыбнулся и открыл дверь. Мне уже надоели поздние визитеры.
— Сержант, — негромко произнес второй милиционер. — Этого гражданина я видел в ориентировке на похороны.
— Ваша фамилия? — сержант наконец-то посмотрел на меня с интересом. Лицо, похоже, ему не понравилось. Конечно, я не красавец, но что тут сделаешь, таким родился, и это не повод, чтобы так пугаться.
Я назвал свою фамилию. Милиционер еще больше нахмурился, похоже, что и фамилия ему тоже показалась знакомой. Почему-то у меня в голове возникло предположение, что сержант работает на Болта.
— Имя? Пришлось назвать и его.
— Понятно, — сержант вздохнул. — Завтра зайдите с утра к дежурному, а мы в своем рапорте изложим все обстоятельства. И осторожнее с такими друзьями. Если подобное повторится, мы составим акт, и вам придется заплатить штраф.
Сержант наклонился и прошептал мне на ухо.
— Мы ставки ставим, кто кого…
На тебя поднялись, сейчас один к двадцати, а на твою смерть в ближайший месяц принимают десять к одному. Я сотню поставил, так что продержись пару недель, пивом напою с выигрыша…
— Вот тебе и государственная защита. Даже ставки на мою жизнь минимальные. Если удастся выжить, да самому сделать ставку, то, вероятно, есть шанс разбогатеть. А если умру, то и деньги не нужны. Надо бы узнать, кто принимает ставки, сходить, поставить, если конечно удастся дожить до утра…
Я лукавил перед самим собой, у меня не было сомнений в том, что доживу. Дверь не сломать, в окно не забраться, живу на четвертом этаже, а дом, как уже говорил, построен во времена Сталина, потолки три метра с лишним. Так что без пожарной лестницы или альпинистов ко мне никто не попадет.
После нежданных визитов заснуть сразу не удалось, адреналин в крови бурлил, мне было немного страшновато, несмотря на то, что уже привык считать себя мертвым. Но одно дело теория, другое дело практика. Во мне, как и во всех других людях, инстинкты живут, в том числе и самосохранения.
Пришлось прочитать, как успокоительную мантру из кодекса самураев.
…Твоя воля выполнит свой долг. Если сможешь проследить свой путь с открытыми глазами, с умом, свободным от путаных мыслей, ты избежишь ошибок. Если потерпел фиаско в своих намерениях и расплачиваешься за неосмотрительность смертью — значит, твоя жизнь проведена бесцельно, но помни, смерть не роняет твоего достоинства…
Помогло, понемногу я успокоился, и стал даже подумывать о кровавой мести близнецам и Косте за бессонную ночь.
Хоть уже понимал, что если Перо меня ищет, то, значит, жить мне осталось недолго. Может, действительно только до утра… А это значило…
Ничего это не значило, кроме того, что моя жизнь подходит к концу, ничего я не успел в ней сделать. Много лет готовился к взрослой жизни, а когда повзрослел, стал готовиться к смерти, и вот она уже рядом, тихо дышит за дверью…
Но когда меня припирают к стенке, я же могу и выпустить на свободу свое второе «я»…
Я даже засмеялся, представив, что из этого может получиться. Выпустить зверя из клетки…
Они думают, что очень страшные, и их все боятся, но только потому, что незнакомы с моим вторым «я».
Если собрать всю информацию о нем, то выяснится много не очень забавных вещей. Я знал всё, и меня это никогда не радовало.
Мое второе «я» безжалостно. Нет, не так. Ему просто неизвестно, что такое жалость, оно вообще не имеет эмоций, а действует, руководствуясь только разумом и логикой. Людям обычно кажется, что так и надо действовать.
А на самом деле они не представляют себе, сколько в нас вложено ограничений. Мы не можем быть зверьми, безжалостными, беспощадными. Даже в самых худших из нас бывает, возникает чувство симпатии, сочувствия к людям, иногда жалости или брезгливости.
В моем втором «я» нет эмоций, а значит, и нет ограничений.
Оно рассматривает беспристрастно проблему, находит оптимальное решение, которое требует минимального количества затрат и исполняет его.
К сожалению, для него человеческая жизнь не имеет никакой цены. Если в задаче выясняется, что кто-то мешает, то почти мгновенно принимается решение об удалении этого препятствия.
Проще говоря, все так, как учил нас товарищ Сталин: «Нет человека — нет проблемы».
Мы никогда не задумываемся над тем, чем руководствуемся в разрешении своих жизненных ситуаций, а если задумаемся, то выясним, что нравственные ограничения вбиты глубоко в нас и достаточно жестко.
Именно они не позволяет нам убивать, и совсем не потому, что мы боимся возмездия, просто это является частью нашего понимания мира, а в нем ценность человеческой жизни находится выше всего остального.
Почему же тюрьмы забиты под завязку убийцами, и наши войны так кровавы?
Порог есть, но его можно перешагнуть. Тяжело убивать в первый раз, потом легче с каждым разом. Но всегда при этом требуются внутренние оправдания, даже самым жестким диктаторам и тиранам. А моему второму «я» никакие оправдания не нужны, оно даже не считает, что совершает что-то плохое…
Если взять всех, кто остался в памяти людей и в нашей истории, то окажется, что в основном этой чести удостоились одни кровавые убийцы. И чем больше смертей приписывается человеку, тем более почитаем потомками, и тем больше страниц в истории посвящено ему.
— Это мы в следующий раз исправим, благодарности и грамоты давать не будем, а невиновные в неприменении оружия при задержании будут сурово наказаны… — Опер достал из сейфа какое-то дело и что-то начал писать, я для него больше не существовал. — А побить действительно могли, их этому учили…
Я остановился у двери, а почему бы и на самом деле не спросить, пользуясь предоставленной возможностью?
— Но вопросы у меня к вам есть. Кто убил Ольгу?
— Филя точно не убивал, — процедил сквозь зубы старший оперуполномоченный. —
Он в это время был в другом месте. Так что если пойдешь по этому следу, упрешься в тупик. Кстати, ты ведь спросил об этом не зря?
Думаешь, что кто-то еще кроме тебя вышел на кровавую охоту? Или все-таки Филю прибил ты?
— Когда стражи защищают не тех, кто нуждается в защите, стражем становится каждый из горожан. Организуются дружина в каждом квартале, и она начинает патрулировать прилегающие улицы. Налоги на содержание стражи в это время не платятся, а оплачиваются только сторожа для городской тюрьмы. Так написано в городском укладе четырнадцатого века… — пробормотал я, выходя из кабинета. — Возможно, за Ольгу мстят теперь все нормальные парни этого города, а вы пытаетесь спасти убийц. Такое всегда кончается плохо. Смерти будут продолжаться. До свиданья…
— До скорого свиданья, — донеслось из-за двери. — Не исчезай. Думаю, у меня скоро к тебе опять появятся вопросы. А насчет всего остального ты не прав, дерьма у нас много, но не настолько. А с ваших налогов нам проку нет, эти деньги в Москву уходят, а зарплату мы получаем из области.
А того, кто убивает, мы найдем, мстители никому не нужны, без них разберемся, на то власть нам и дадена. А твои народные дружины исчезли вместе с Советской властью.
Я хмуро покосился на закрытую дверь, продолжать дискуссию не имело смысла. Старший оперуполномоченный может изменить свое решение, и тогда придется ночевать в камере. Нет уж, лучше по старинке, дома…
На меня никто даже не взглянул, когда я выходил. Похоже, опер верил в то, что дежурного может интересовать еще что-то кроме газеты, которую он читал. Я открыл дверь и вышел на улицу. Солнце светило вовсю.
…Когда ты расплачиваешься за свою неосмотрительность смертью, — значит, жизнь проведена бесцельно, но помни, смерть не роняет твоего достоинства, она не бесчестит…
Твой желтый теплый плащ
Мне нравился всегда.
Твой свет, как ясный взгляд любимой.
Все просто и понятно, когда есть ты.
Как фактор жизни, звезда моей любви…
Так гласит Бусидо.
Глава пятая
Неужели оборотень?
Рожденные без душ живут средь нас.
Им все понятно с самого рожденья.
Они живут, чтоб отбирать и убивать.
Без смерти нет ощущения жизни.
Без жизни нет ощущения смерти.
Кодекс самураев.
Мне удалось добраться до дома без приключений. Правда, пришлось идти от милиции пешком, обратно меня никто везти не собирался. Впрочем, этого я и не ожидал. Как сказал старший оперуполномоченный — дерьма у них много…
Шел и раздумывал над тем, что происходит. То, что Филю, убьют, я знал, хоть и не понимал, откуда во мне появилось это знание, и кому могла понадобиться его смерть.
Нежели все, что говорил темный в моем сне, станет правдой?
И умрут не только те, кто принимал участие в изнасиловании и убийстве Ольги, но и те, кто попытается защитить виновников? А если милиция попробует помешать, то убьют и их?
Странно, но пока действия стражей порядка трудно назвать логичными — например, удивляло то, что меня отпустили. Стоило ли устраивать засаду в моей квартире, жить там три дня, чтобы отпустить через полчаса пустого бессмысленного разговора?
Либо им делать нечего, либо я не понимаю того, что происходит! Возможно, игра? Только кто играет и с кем? И почему все убеждены, что убиваю я? Кто желает, чтобы думали так? Зачем, с какой целью?
Странно, почему до сих пор не использован мой нож? Если бы его подбросили в милицию, то даже сестре не удалось бы вытащить меня из следственного изолятора.
Что-то не сходилось, я поморщился и ускорил шаг. Кто бы ни убивал бандитов, этот человек был далеко не глуп, хотя бы потому, что его до сих пор не поймали.
И как я только что понял, никто в милиции не имеет четких предположений о том, кто это мог быть, а им известно гораздо больше, чем мне. Итак, кто же убил Филю, Шарика, Казнокрада? По логике, не требующей знаний и навыков, ясно, что убивает кто-то из близких друзей девушки. А таких немного, всего двое — я и Роман. Близкие родственники в этой войне не участвуют. Отец Ольги лежит в больнице с инфарктом, его мать находится вместе с ним.
Роман на меня произвел впечатление очень хладнокровного и расчетливого человека, явно понимающего, что делает, и к каким последствиям приведут те или иные его действия.
Почему же его никто и ни в чем не подозревает, а все цепляются ко мне? Почему никто не устраивает на него засады, не пишет ориентировки с указанием его примет?
По логике его должны были арестовать сразу, как только произошла первая смерть, и стало ясно, что это не обычные разборки.
У него есть мотив для мести гораздо более весомый, чем мой. Он физически развит, не местный, а значит, свободен от наших детских симпатий и антипатий.
Почему же Букашкин оказался вне подозрений? Если это не он, то кто?
Я даже задумался над тем, кто еще мог убивать, кроме нас, но не смог представить никого, кто был бы на это способен. Не то, чтобы ребята у нас в городе были робкого десятка. Просто многие знали, кто за кем стоит. Шарика еще как-то можно было убить без больших последствий, но Филю…
Он хоть и не являлся сейчас человек достаточно близким к Болту, но все равно находился в круге людей, которые ему небезразличны. Если смерть Шарика можно забыть и простить, оправдав местью, то смерть Фили грозила потерей авторитета самому главному и уважаемому бандиту нашего города.
Кто станет уважать человека, близких друзей которого убивают одного за другим? От такого военноначальника мгновенно отрекутся все его воины, и ты окажешься без армии, а значит, умрешь и ты, потому что между князем и простыми людьми всегда стоят его воины.
А если ты не знаешь, кто жаждет смерти твоих людей, ты слеп и глуп, поступаешь неразумно, то есть уже частично мертв, потому что когда бог кого-то хочет погубить, он лишает его разума…
Болта я дураком не считал, хоть и почти его не знал. Но человек, имевший банду из сотни бойцов, ни разу не оказавшийся за решеткой, несмотря на то, что в городе регулярно убивали людей по его команде, явно отсутствием ума не страдал.
Его бойцы занималась разбоем, запугиванием, иногда убивали — это обычное их занятие в сегодняшних временах.
Конечно, я знал, как Болт стал тем, кто он есть. Когда в стране рушились старые устои, людям, стоящим у власти, потребовались убийцы и бандиты, не связанные в своих действиях моралью.
Вот тогда Болта приблизили к себе те, кто тогда властвовал над городом. Он со своей командой осуществлял охрану многих незаконных сделок, убивал, запугивал, а его покровители прикрывали его от городских стражей.
Первоначально, когда в милиции еще оставались честные люди, вроде дяди Игоря, его сажали при каждом удобном случае, хоть и скоро выпускали по звонку от высокого начальства.
В конце концов, это всем надоело, в милиции начались чистки, после которых она стала еще более ручной, а Болт в результате приобрел неприкасаемость.
В отделе у него появились свои сотрудники, сначала те, кто понял, что лучше с ним дружить, чем ссориться, а чуть позже и полностью ему преданные.
Он подбирал ребят, приходящих с армии, разговаривал с ними, и отправлял в кадры УВД, у него к тому времени и там было все схвачено. Он платил деньги своим сотрудникам и гораздо больше, чем государство — а музыку всегда заказывает тот, кто платит.
Как я понимал, у милиции найти убийцу Шарика не получалось, а того, кто проводил расследование со стороны бандитов, убили.
Теперь на горизонте должен нарисоваться некто по кличке «Перо». Он был самым близким человеком к Болту, занимался непосредственно личной охраной, чисткой и поддержанием дисциплины во всей банде.
Обычно эта страшная фигура привлекалась только тогда, когда требовались решительные меры, поскольку Перо ни с кем никогда не церемонился, не испытывал к кому-либо жалости, и никого не уважал, кроме себя и своего шефа.
Его следствие проводилось быстро, после него оставались только изуродованные пытками трупы.
Защитить от него меня никто не мог, и даже не стал бы пробовать. Кончалось это обычно плохо… По-моему мнению Перо должен был сесть в тюрьму еще лет пять назад, когда приватизировали один из наших заводов, владельцев убивали одного за другим, их взрывали, стреляли, резали…
Скандал получился мощный, информация дошла до области, на горизонте замаячили могучие силы, которые могли очень многое.
Болт был вынужден использовать все свои связи и возможности, чтобы спасти Перо от колонии, начиная с убийства непослушных следователей, непонятливых свидетелей, и заканчивая запугиванием судей и снятия с должности городского прокурора. Это показало всему городу его силу, а милиции и всем правоохранительным органам, что по большому счету всем на них плевать.
Их будут убивать как обычных смертных, когда в деле замешан Болт, и никто из высшего руководства не вмешается.
Вот к какому выводу я пришел. Скоро за мной придет палач.
Если Перо решит, что виноват в этих смертях я, меня убьют, предварительно подрумянив мою кожу утюгом и откромсав гениталии, и даже если он так не решит, финал будет тем же.
Я грустно усмехнулся, подумав о том, как не хватает современности средневековых мастеров пыток, умеющих пытать долго и с наслаждением. В сегодняшнем времени они бы пользовались заслуженным уважением и почтением.
Вот уж чья специальность замечательно востребована. Умение получать любую информацию от кого угодно и разнообразно-жестокими методами, сейчас настоятельно необходимо, для тех, кто держит власть.
А еще я подумал о том, что на всех поворотах человеческой цивилизации всегда вперед вырываются те, кто не ограничен нравственными нормами — по-настоящему свободен.
Такие люди обычно недовольны своим местом в человеческой иерархии и уверены в том, что достойны большего. И вот когда содрогается мир, они сразу выходят вперед, потому что готовы убивать, отбирать и насиловать, чтобы получить то, чем, как они считают, были ранее незаслуженно обделены.
Слой человеческой цивилизации тонок, и на переломах обнажается вся человеческая звериная суть. Нравственные законы существуют только для тех, у кого развита душа. У кого она мала и слаба, тот не боится ее потерять, и чаще всего даже не подозревает о ее существовании.
Правда, живут они недолго, смерть их легка и быстра. При первом же удобном случае, они, не задумываясь, убивают друг друга. Зло убивает зло. Так задумано. Это нас и спасает до той поры, пока зла не становится так много, что оно уже начинает править миром. Тогда начинаются войны, умирают все, и добрые и злые…
Зато расчищается место для умных людей, которые становятся более осторожными и какое-то время не допускают зло во власть. Хотя наверно здесь я вероятнее всего ошибаюсь…
Наша страна сделала серьезный поворот, а когда стадо поворачивает обратно, хромые и увечные всегда оказываются впереди.
К сожалению, я не дочитал до конца буддийский трактат о карме, поэтому так и не узнал, что ждет тех, у кого так изувечена душа…
Дома я позавтракал колбасой, сыром и хлебом, которые мне оставила наша доблестная милиция. Было очень вкусно. Или нашей городским стражам порядка отпускают продукты в местных лавках значительно более высокого качества, либо все, что достается нам бесплатно, приобретает вкус божественной амброзии.
После сытного ужина я поплескался в горячей ванне, задумчиво разглядывая ложащийся тонкий слой пара на зеркало, от которого искажалось мое лицо, становясь другим, мрачным, растерянным и печальным.
Я еще долго рисовал рожицы на потном стекле, пытаясь представить то, что не понимал никогда — мое второе «я».
Потом лег спать. Сны мне снились тревожные, я ожидал беды, и она, не заставив себя ждать, пришла под завесой мрака.
Когда на город окончательно и бесповоротно завладела ночь, моя дверь затряслась от сильных ударов, били вероятнее всего ногами… — Кто там? — вяло поинтересовался я.
Когда подходит ночь.
И те, кто должен убивать,
Выходят из домов.
Так принято, что смерть приходит
вместе с мраком…
Вставать и двигаться мне не хотелось, да и надежда на то, что снова удастся заснуть, пока не пропала. — Кому я стал так интересен в это время суток? Позволю отметить — довольно опасное время для прогулок и встреч гостей…
За дверью воцарилась тишина, похоже, мои слова тщательно обдумывались.
— Открой, это я, — послышался голос
Кости Бирюлева, мы учились с ним в одной школе когда-то, поэтому считается, что знакомы. — Нам нужно поговорить…
— Вычлените из этого «нам» меня, — я даже ухмыльнулся от предвкушения. Сон прошел сразу. Поспать, похоже, в эту ночь не удастся, зато за дверью расположился цирк с веселыми клоунами, изображающими из себя страшных злодеев. — Лично мне разговаривать с тобой не хочется, совершенно не интересно, не нахожу темы, которая была бы так увлекательна для нас обоих. Не о школе же мы с тобой будем говорить?
— Ты открой дверь, как-то вот не хочется кричать, поздно же… — голос у Кости был добрым. Возникло ощущение, что именно такие люди и заботятся обо всех живущих в этом мире. Красный крест. Они спасают нас от нас самих, штабелями укладывая в свежевырытые могилы.
— Я бы открыл, но почему-то мне кажется, что ты не один. Близнецы с тобой? Я слышал, как они нежно поглаживали ногами обшивку моей двери. Извращенцы?
— Чего он там про нас базарит?! — близнецы обиделись, так и не поняв смысла того, что я только что произнес. — Разорвем козла на части! Открывай, сучок!!!
В дверь забарабанили с удвоенной силой. Я дополз до порога, приподнялся и накинул на полотно металлический засов, который когда-то сконструировал мой отец как раз для подобных случаев.
Дверь была деревянной, толстой и прочной, в сталинские времена умели делать хорошие вещи, а когда полотно перекрывалось засовом, то становилась практически неразрушимой. Выбить ее ногами точно невозможно…
— Тихо вы! — Костя попытался успокоить близнецов. — Будете орать, он все равно не откроет, а соседи сбегутся. А нам лишние свидетели нужны? А если он снова за гранату возьмется?
— Замочим козла!!! А соседи пусть не лезут, рога отшибем!
— Макс, лучше открой, с тобой хочет поговорить Перо. Если не откроешь, все станет гораздо хуже. Поверь мне, Перо не Филя, он тебя не пожалеет, деньги тебе в карман на опохмелку совать не станет…
— Костя, почему ты обо мне так плохо думаешь? — полюбопытствовал я. — Ну не дурак же я совсем. Предположим, у меня хватит ума открыть вам дверь. И что будет дальше?
Неужели, излучая доброту и ласку, вы вручите мне подарок от вашей фирмы?
Во-во, точно мы тебе подарок принесли, — обрадовано заржали близнецы. — Ты только двери нам открой, мы тебе сразу его вручим…
— Почему-то мне кажется, что сначала вы меня станете избивать, — продолжил я. — А потом едва живого потащите к вашему шефу, чтобы продолжить избиение уже при нем.
— Сейчас не откроешь, выловим тебя завтра, только бить будем гораздо больше, а то и совсем инвалидом сделаем, — пообещал Костя. —
Лучше открывай, тогда для тебя все еще может быть, и обойдется. Перо — мужик справедливый, если ты ни в чем не виноват, может и отпустит. Почему мне показалось, что он и сам своим словам не верил. Как будто говорил не для меня, а для близнецов, чтобы они потом подтвердили, что Костя честно пытался меня вытащить из моего дома.
— И стучать в мою дверь больше не советую, — раздельно для лучшего понимания почти по слогам проговорил я. — Забыли, что это за дом, и кто в нем живет? Думаю, уже кто-то из соседей позвонил в милицию. Поверьте, к нам они всегда приезжают, потому что люди здесь живут заслуженные и уважаемые, бывшие когда-то сами властью. Интересно, посадят вас, за хулиганство, или нет? — Я сделал трогательную паузу. — Думаю, что вас даже вытаскивать никто не будет. Обезьянник в милиции — хорошая школа для идиотов, они все через нее проходят, вам точно не помешает…
— Значит, по-хорошему открывать не хочешь? — В голосе Кости послышалась явная угроза. — Тебе же хуже будет!
— Ни по-хорошему, ни по-плохому дверь не открою, — я сделал еще одну небольшую паузу, надеясь, что это сделает более понятным мои дальнейшие слова. — В такое позднее время я не принимаю гостей. Неужели это не дошло до вас еще в прошлый раз? Советую заранее согласовывать время своего посещения, или как это, по-вашему, называется… — «забить стрелку»?
— Ты с кем, козел, собрался стрелку забивать? — вступили в разговор близнецы. — Лучше открой, тогда может, недельку лишнюю проживешь…
— Если даже вы, господа, не уверены в столь благополучном разрешении наших с вами вопросов то, что можно сказать обо мне? — произнес я четко и с выражением трогательной печали.
Разговор мне начинал нравиться. Чувствовал я себя в полной безопасности за хорошей крепкой дверью. К тому же мне было плевать на все их угрозы, а клоунов я всегда любил. — Пожалуй, даже после столь серьезных аргументов я вынужден буду отказать вам в вашей нелепой просьбе об аудиенции.
— Что?! Чего сказал?! Мочи, козла! Ломай дверь!
В дверь снова заколотили. Мне даже стало жалко добротную дубовую древесину, так ей доставалось от ног обутых в модные ботинки с загнутыми носами. Или на дело они ходят, как и оперативники, в кроссовках?
В ночной тишине послышалась милицейская сирена, она быстро приближалась.
По лестнице пронеслись стремительно удаляющиеся шаги, близнецы и Костя ретировались. Я удовлетворенно усмехнулся и закрыл глаза.
Но скоро сначала по лестнице, потом под дверью забухали чьи-то торопливые шаги, мне даже показалось, что я почувствовал запах оружейной смазки и привычного ежедневного страха. Потом услышал голоса…
Кто-то из соседей долго и нудно что-то рассказывал наряду, к моей двери подошли, постучали, и чей-то голос мрачно спросил.
— Здесь все живы? У вас все в порядке?
— Живы все, — отозвался я. — Нет даже раненых.
— Откройте, милиция!
Я сбросил засов и оттянул щеколду.
В квартиру вошел, отодвинув меня в сторону, незнакомый мне молоденький сержант в форме, нервно сжимая короткоствольный автомат в руках, сзади его страховал еще один парнишка с автоматом, но уже с лычками ефрейтора. Сержант обошел квартиру и спросил:
— Что это за шумные гости к вам приходили? — Бандиты, — ответил я, глядя на них глазами честного и добропорядочного гражданина. — Наверно, хотели меня убить, или ограбить. Угрожали физической расправой, если я им не открою.
— Заявление подавать будете? — хмуро глянул на меня из-под густых бровей сержант.
Чувствовалось, что и ему захотелось мне врезать прикладом.
— Я бы написал, только у меня ручки нет.
Но почему-то думаю, что вряд ли вы их будете искать и ловить…
— Если заявление зарегистрируют в отделе, то искать будем, служба у нас такая. Л для того чтобы подать заявление, вам придется придти к нам в отделение, к дежурному, лучше всего завтра…
— Хорошо, непременно так и сделаю, — я широко улыбнулся и открыл дверь. Мне уже надоели поздние визитеры.
— Сержант, — негромко произнес второй милиционер. — Этого гражданина я видел в ориентировке на похороны.
— Ваша фамилия? — сержант наконец-то посмотрел на меня с интересом. Лицо, похоже, ему не понравилось. Конечно, я не красавец, но что тут сделаешь, таким родился, и это не повод, чтобы так пугаться.
Я назвал свою фамилию. Милиционер еще больше нахмурился, похоже, что и фамилия ему тоже показалась знакомой. Почему-то у меня в голове возникло предположение, что сержант работает на Болта.
— Имя? Пришлось назвать и его.
— Понятно, — сержант вздохнул. — Завтра зайдите с утра к дежурному, а мы в своем рапорте изложим все обстоятельства. И осторожнее с такими друзьями. Если подобное повторится, мы составим акт, и вам придется заплатить штраф.
Сержант наклонился и прошептал мне на ухо.
— Мы ставки ставим, кто кого…
На тебя поднялись, сейчас один к двадцати, а на твою смерть в ближайший месяц принимают десять к одному. Я сотню поставил, так что продержись пару недель, пивом напою с выигрыша…
Милиция ушла, а я недоуменно посмотрел им в след. К счастью в сержанте я ошибся, не такой уж он оказался плохой человек. Но сам подход…
Так сколько стоит жизнь
В родной стране простого человека?
Бутылка пива? Три рубля? Потертый кошелек?
Как грустно, что исчезла вера в божий суд…
— Вот тебе и государственная защита. Даже ставки на мою жизнь минимальные. Если удастся выжить, да самому сделать ставку, то, вероятно, есть шанс разбогатеть. А если умру, то и деньги не нужны. Надо бы узнать, кто принимает ставки, сходить, поставить, если конечно удастся дожить до утра…
Я лукавил перед самим собой, у меня не было сомнений в том, что доживу. Дверь не сломать, в окно не забраться, живу на четвертом этаже, а дом, как уже говорил, построен во времена Сталина, потолки три метра с лишним. Так что без пожарной лестницы или альпинистов ко мне никто не попадет.
После нежданных визитов заснуть сразу не удалось, адреналин в крови бурлил, мне было немного страшновато, несмотря на то, что уже привык считать себя мертвым. Но одно дело теория, другое дело практика. Во мне, как и во всех других людях, инстинкты живут, в том числе и самосохранения.
Пришлось прочитать, как успокоительную мантру из кодекса самураев.
…Твоя воля выполнит свой долг. Если сможешь проследить свой путь с открытыми глазами, с умом, свободным от путаных мыслей, ты избежишь ошибок. Если потерпел фиаско в своих намерениях и расплачиваешься за неосмотрительность смертью — значит, твоя жизнь проведена бесцельно, но помни, смерть не роняет твоего достоинства…
Помогло, понемногу я успокоился, и стал даже подумывать о кровавой мести близнецам и Косте за бессонную ночь.
Хоть уже понимал, что если Перо меня ищет, то, значит, жить мне осталось недолго. Может, действительно только до утра… А это значило…
Ничего это не значило, кроме того, что моя жизнь подходит к концу, ничего я не успел в ней сделать. Много лет готовился к взрослой жизни, а когда повзрослел, стал готовиться к смерти, и вот она уже рядом, тихо дышит за дверью…
Но когда меня припирают к стенке, я же могу и выпустить на свободу свое второе «я»…
Я даже засмеялся, представив, что из этого может получиться. Выпустить зверя из клетки…
Они думают, что очень страшные, и их все боятся, но только потому, что незнакомы с моим вторым «я».
Если собрать всю информацию о нем, то выяснится много не очень забавных вещей. Я знал всё, и меня это никогда не радовало.
Мое второе «я» безжалостно. Нет, не так. Ему просто неизвестно, что такое жалость, оно вообще не имеет эмоций, а действует, руководствуясь только разумом и логикой. Людям обычно кажется, что так и надо действовать.
А на самом деле они не представляют себе, сколько в нас вложено ограничений. Мы не можем быть зверьми, безжалостными, беспощадными. Даже в самых худших из нас бывает, возникает чувство симпатии, сочувствия к людям, иногда жалости или брезгливости.
В моем втором «я» нет эмоций, а значит, и нет ограничений.
Оно рассматривает беспристрастно проблему, находит оптимальное решение, которое требует минимального количества затрат и исполняет его.
К сожалению, для него человеческая жизнь не имеет никакой цены. Если в задаче выясняется, что кто-то мешает, то почти мгновенно принимается решение об удалении этого препятствия.
Проще говоря, все так, как учил нас товарищ Сталин: «Нет человека — нет проблемы».
Мы никогда не задумываемся над тем, чем руководствуемся в разрешении своих жизненных ситуаций, а если задумаемся, то выясним, что нравственные ограничения вбиты глубоко в нас и достаточно жестко.
Именно они не позволяет нам убивать, и совсем не потому, что мы боимся возмездия, просто это является частью нашего понимания мира, а в нем ценность человеческой жизни находится выше всего остального.
Почему же тюрьмы забиты под завязку убийцами, и наши войны так кровавы?
Порог есть, но его можно перешагнуть. Тяжело убивать в первый раз, потом легче с каждым разом. Но всегда при этом требуются внутренние оправдания, даже самым жестким диктаторам и тиранам. А моему второму «я» никакие оправдания не нужны, оно даже не считает, что совершает что-то плохое…
Если взять всех, кто остался в памяти людей и в нашей истории, то окажется, что в основном этой чести удостоились одни кровавые убийцы. И чем больше смертей приписывается человеку, тем более почитаем потомками, и тем больше страниц в истории посвящено ему.