Страница:
Спасибо, было вкусно. Некоего Казнокрада…
— Господина Поликанова по кличке Казнокрад убили, труп был обнаружен вчера, — грустно усмехнулся дядя Игорь. — Исходя из обычной милицейской логики, ты становишься подозреваемым номер один.
— Казнокрад был мертв, когда я зашел в его хижину, с момента смерти прошло довольно много времени. Думаю, экспертиза легко установит, что его убили ночью или поздно вечером, когда я был на работе.
— Установит, и что из этого? — дядя Игорь недоуменно поднял вверх свои большие кустистые брови. — Твое алиби на работе подтвердить некому — ты всегда один, значит, в любой момент можешь уйти.
— Пусть так, только зачем мне убивать
Казнокрада, а на следующий день возвращаться на место преступления?
— Ты мог что-то уронить. Скажем, в детективах сплошь и рядом преступник теряет запонку.
— Я не ношу рубашек.
— Носишь или не носишь, это не важно.
Могу выдвинуть другую версию — искал партийную кассу. Ночью не нашел, решил придти днем.
— Смешно! — фыркнул я. — Мне об этой кассе уже человек пять рассказали… — Я, когда услышал, стук, подумал, что за тобой опера приехали, а оказалось бандиты, они всегда расторопнее…
— Это точно, — покивал я. — Только зря, не убивал я…
— Я и не говорю, что ты убил, — дядя
Игорь налил мне еще тарелку супа, а я решил не отказываться. Вкусный был суп, а я все еще голодный. — Но ты подходишь по всем статьям, и желание у следователя есть связать тебя с этим убийством. Так что выкладывай, зачем он тебе понадобился?
— Понятно, буду готовиться к такому повороту событий, — невесело усмехнулся я. — А
Поликанова искал потому, что он создал алиби
Шарику, вот мне и хотелось узнать, что же он на самом деле видел…
— Я тебе верю, — Дядя Игорь поднял на меня серьезные серые глаза. — Мне твои поступки понятны, только не я твое дело веду.
Но ты его точно не убивал?
— Не знаю… — я развел руками. — В моей памяти провал, но внутренние ощущения говорят о том, что я не убивал…
— А Шарафутдинова?
— Мы не были с ним настолько дружны, и не очень-то друг друга любили. К тому же, насколько мне известно, он никогда не расставался с оружием, да и на встречу бы со мной пошел не один, а взял бы кого-то из своих бойцов. Получается, что одному мне с ним не справиться, следовательно, исходя из логики, можно заключить, что его я тоже не убивал
— Да, это так, ни умом, ни большой силой ты не наделен, — покивал дядя Игорь. — Но следователю и бандитам нужен подозреваемый, а ты подходишь для этого лучше всех. Ничего не помнишь, значит, не сумеешь предоставить алиби, если оно у тебя даже и есть. Ты был близким другом погибшей девушки, значит, у тебя имелся мотив для убийства…
— Подождите, — остановил я дядю Игоря. — О каком мотиве вы говорите?
Существует версия, что Шарик участвовал в изнасиловании Ольги. Это не доказано, но разговоры такие ходят, в том числе и среди бандитов.
— Если Шарик насиловал Ольгу, то я мог его убить, — согласился я. — Только как я его убил?
— А кого это интересует? — хмыкнул дядя
Игорь. — Следователь рассуждает просто, ты поверил слухам и решил разобраться с насильником. Так? — Так, — вздохнул я. — Если кому в голову пришло, что это я убил, то мне оправдаться нечем.
Поэтому подозревают тебя. У следователя вообще есть желание повесить на тебя все убийства последних дней, в том числе и Ольги…
— Что?! — Наверно я даже побелел, а алюминиевую ложку, которую держал в руке, согнул так, что ее уже больше никто не сможет выправить. — Ольга-то тут при чем?!
— Спокойно, парень, я так о тебе не думаю, — Дядя Игорь потянулся к холодильнику, где у него было спрятано спиртное, но остановился. Любого другого выпивка, может быть, и успокоила бы, но только не меня…
Он вытащил бутылочку валерьянки, прочитал состав, убедившись, что спирт есть и там, вздохнул. — Может, тебе кофе сварить? У меня есть хороший, из самой Бразилии…
— Меня интересует, кто выдвигает такие предположения! — Я понемногу успокаивался. В конце концов, дядя Игорь не хотел меня обидеть, человек он хороший, добра мне желает. — Особенно интересно узнать, кому в голову пришло, что я убил Ольгу?
— Пришло в голову все тому же следователю. Парень он хороший, старательный, но не очень умный, возможно, поэтому ему это дело и дали. Он сделает все так, как захочет начальство, а оно мечтает о том, чтобы убийца был найден, и желательно такой, на которого всему городу наплевать. — Понятно, — вздохнул я. — Ты вполне подходишь на эту роль, — продолжил дядя Игорь. — Одним выстрелом можно подстрелить двух зайцев. Логика простая — человек не совсем вменяемый, убил на почве ревности свою возлюбленную, а потом начал убивать всех ее знакомых. Как тебе такая версия нравится?
Не нравится совсем, хотя если правильно раскрутить, то все можно соединить в одну цепочку… — я уже снова мог нормально соображать. — Кто-то здесь говорил о кофе из этой, как ее… Бразилии. Только остается еще один вопрос, а он сейчас самый главный — кто убивает всех, имеющих хоть какое-то отношение к смерти Ольги? Если меня посадить под замок, убийства же на этом не прекратятся, а значит, скоро все поймут, что я ни при чем. Да и нестыковок в этой версии слишком много…
— Я просто рассказываю, что есть желание руководства все списать на тебя, поэтому если факты не будут стыковаться, то лиишние отбросят, — Дядя Игорь поставил чайник на плиту. — Я знаю, что ты боготворил эту девушку, не раз с удовольствием наблюдал, как ты на нее смотрел. Поэтому не сомневаюсь, что ты ее не убивал. Шарика, да… мог, если был уверен, что он виновен в ее смерти. Но в таком деле у тебя много конкурентов, это изнасилование всему городу не понравилось… Ребята порядочные есть и в милиции, я попрошу кое-кого тебе помочь. Кстати, на похоронах Шарика, я тебя так и не увидел. Мы вроде хотели там с тобой встретиться, хорошо помню, как ты мне рассказывал о закопанном в пустой могиле «Максиме»…
— Не смог добраться до него, остановили меня, — я вздохнул. — Простоял под дулом автомата весь процесс захоронения…
Нет, все-таки так замысловато играть бровями умеют немногие — может быть, только бывшие следователи. — И кто же в тебя целился?
— Какой-то сержант. Милиции дали на меня ориентировку как на подозреваемого. Он хотел меня арестовать, хорошо, с его лейтенантом мы оказались знакомы еще со школы…
— Забавная история, — дядя Игорь сунул мне банку растворимого кофе, очень даже неплохого, я такой пил только по большим праздникам и то в гостях, и пододвинул вскипевший чайник. А я ведь тебя предупреждал, что милиция будет охранять процессию…
— Откуда у вас такой замечательный кофе? — поинтересовался ехидно я в ответ. — Вряд ли пенсионеры могут позволить себе такой, даже такие заслуженные, как вы…
— Не беспокойся, кофе чистый, — ухмыльнулся дядя Игорь. — Это взятка, но не за то, чтобы тебя расколоть, а за голосование. Еще с весенних выборов осталось, тогда всем такие подарки вручали от имени сегодняшнего губернатора.
— Понятно, значит, взятку взяли, а голосовали за кого?
— За него и голосовал. Может, в будущем еще что-нибудь даст. А так все эти кандидаты для меня друг от друга ничем не отличаются. Ты пей. Обещаю, что поделюсь с тобой и следующей взяткой. Сам-то кофе не пью, сердце не позволяет.
Я отпил глоток: тоже не очень его люблю, но сейчас мне требовалось взбодриться.
— Так что тебя я на кладбище не видел, а вот Романа Букашкина заметил. Он прятался в кустах и внимательно так изучал друзей усопшего, фиксируя марки и номера автомобилей, — продолжил спокойно дядя Игорь.
— И это непонятно…
— Что именно?
— А то, что идеальным подозреваемым должен стать он. Его мало кто знает в городе, приехал издалека, ни родных, ни общего с кем- то детства. Увел у вас замечательную девушку, окончательно и бесповоротно, а его никто за это даже не побил. Что думаешь?
— То же самое, что и вы, — неохотно признался я. — Если убиваю всех подозреваемых не я, то Роман вполне мог на это пойти. А в том, что он увел Ольгу, его никто никогда не обвинял. Как-то само собой подразумевалось, что такая девушка сама решает, кого любить.
— Не все думали так, как ты, — заметил дядя Игорь. — Отдельные отморозки считали иначе, в этом я уверен, но в то же время никто даже не попытался Романа избить. Как думаешь, почему?
— Не знаю. Сам всегда считал, что эта девушка слишком хороша для меня.
— Хорошая была девушка, нежная, добрая, и очень умная, что редкость в сегодняшнее время. Не знаю, кто из вас и что думал по ее поводу, но убивали ее те, кто не верил в бога. Она мне тоже казалась ангелом…
Кстати, по-твоему, мог ли это быть Шарик?
— Вполне, — кивнул я. — У него точно не было никогда ничего святого за душой, к тому же лейтенант милицейский проговорился, что алиби у него куплено за бутылку водки, как раз у Поликанова. Жаль, не удалось ничего узнать…
— А кто-то из его дружков?
— Если он, то и дружки были там, он один не ходит. Еще пару дней назад я никого из них не мог даже и подозревать.
— Почему?
— Потому что раньше считал, что никто не имел права на это. Тот, кто убивал Ольгу, не был человеком, это зверь, глупый, безобразный и бездушный, или сам дьявол…
— Конечно, вы правы, но я так думал, теперь вот думаю, как я ошибался.
— Ничего, ты в этом не виноват. Или все- таки ты Шарика убил?
— Не помню, даже если и совершил такое,
— я мрачно отвернулся. — Вот прожил половину жизни, отдав ее неизвестно кому. Человек есть память, если ты ничего не помнишь, то ничего и не было…
— Я прожил больше, чем ты, но сейчас от моей памяти мало что осталось. Не хочешь ли ты сказать, что и я не жил?
— А вы как думаете?
— Не знаю, — почесал в затылке дядя Игорь. — Иногда мне тоже кажется, что вся моя жизнь была сном, иногда кошмаром, иногда неизвестно чем. Все, во что мы верили тогда, что было важным для нас, сейчас объект насмешки, как и мы сами.
— По-моему, разницы особой нет, тогда или сейчас. Жизнь-то осталась той же, немного поменялись правила игры и все, а воспользовались этим как раз те, кто и раньше имел проблемы с законом.
— Они всегда этим пользуются, — помрачнел сосед. — Больше говорить на эту больную для меня тему не хочу, но есть примиряющая нас фраза. Мы рождаемся с памятью, как белый лист, и умираем с тем же белым листом — просто не все доживают до этого счастливого момента.
— Согласен, — кивнул я. — Если и вначале белый лист и в конце он же, тогда вопрос, а зачем все это было?
— Это уже не ко мне, — дядя Игорь все- таки не выдержал, достал из холодильника початую бутылку водки, налил себе полстакана и выпил, морщась. — Вот теперь я готов продолжать разговор. Вернемся к нашим баранам: итак, ты не убивал Казнокрада, в этом я уверен, думаю, что и умные люди, что остались еще в милиции, тоже в этом не сомневаются.
— Вы мне поверили? — Нет, вера тут ни при чем, — покачал головой сосед. — Это логика. Ты первый видел труп. Надеюсь, ничего не трогал?
— Нет, — покачал головой я. — Не прикасался ни к чему, чтобы не оставить пальчиков и не стать подозреваемым номер один.
— Это хорошо. Тогда ты видел, как его убили, — кивнул дядя Игорь. Свернули шею, как цыпленку, а у тебя силы не хватило бы не только на то, чтобы его убить, но даже приподнять. А Поликанова подняли над землей, а потом резко рванули в сторону, это мог проделать только физически сильный и специально подготовленный человек.
— Интересно, откуда это известно вам?
— Выезжал на место преступления вместе со следственной группой. Способ убийства очень странный, и кто-то из начальства решил, что такие случаи могли быть и в прошлом, вот меня и вызвали как бывшего опера.
— Это мог сделать кто-то из качков Болта.
— Вполне логичная версия, — согласился со мной дядя Игорь. — Но и этот парень, Роман, тоже мог свернуть шею Казнокраду …
— Роман? — еще больше удивился я. — Он не производит впечатления очень сильного человека, да и ростом не намного выше меня.
— Ты ошибаешься в его оценке, думаю, не ты один, — задумчиво проговорил дядя Игорь. — Я тоже так думал до того дня, пока не увидел его на кладбище.
— И что же вы заметили такое, что не увидел никто другой?
— Ты видел его руки?
Видел, нет в них ничего примечательного. Руки человека привыкшего зарабатывать себе на жизнь физическим трудом. На них твердые мозоли, и въевшаяся в поры кожи угольная пыль. Меня все время удивляло, что Ольга полюбила обычного работягу, даже не очень квалифицированного…
— Мы многое не замечаем… — дядя Игорь вздернул задумчиво брови. — И ничего о нем не знаем. Но если задуматься, то многое становится настолько очевидным, что удивляешься… Он работает кочегаром в котельной, и за смену перелопачивает десять- двенадцать тонн угля, а для этого нужна недюжинная сила и выносливость. Так?
— Так много угля требуется на две печи, на одну вполовину меньше. — Я это знал точно, потому что работал в этой котельной мальчишкой. — Но сила нужна?
— Сила еще не все, — я хмыкнул. — Чтобы убивать, нужны навыки, тренировка, умение.
Простой работяга может убить только случайно, а Поликанова убил профессионал.
— Именно поэтому я и спросил о его руках!
— Я же сказал, они вполне обычны…
— Ты не обратил внимания на некоторые детали, а должен был, опыт-то у тебя по этой части есть, — дядя Игорь возбужденно потер ладони. — Ты его костяшки разглядывал?
— Нет… — и вдруг понял, что при мне
Роман всегда старался держать руки в карманах или за спиной, словно стесняясь. И костяшки его я точно не видел, не сжимал он при мне руки в кулаки.
В следующий раз посмотри внимательно, — усмехнулся дядя Игорь. — У него руки бойца, и не просто бойца, а опытного, имеющего высокий разряд, или как там у вас в каратэ называется — дан. Я видел такие руки, когда занимался одним темным делом, еще в советские времена. Тогда было совершено убийство нескольких человек, и всех убили голыми руками. В число подозреваемых сразу попали ребята из секции каратэ. И я их допрашивал, ты тоже был в моем списке, но стаж тренировок у тебя был небольшим, поэтому тебя не вызвал.
— И что? — Я вспомнил. Действительно было такое, всех ребят таскали на допросы, но помню, что никого не посадили. Не сумели доказать, что убийца тренировался с нами. —
Нашли убийцу?
— Дело у нас забрало КГБ, сразу после допроса одного из самых перспективных ребят.
Что было дальше, не знаю. Но суда не было, это точно. Убийства прекратились, и все успокоились. А вот руки тех, кто занимался с тобой каратэ, я запомнил хорошо. Мне даже объяснили, почему они так выглядят. Ты сам- то знаешь?
— Знаю, хотя великий боец из меня не получился…
— Так вот у Романа не руки, а что-то страшное, — спокойно продолжил дядя Игорь. —
Они все в роговых наслоениях, кулак твердый, как копыто у лошади, таким можно бить, проламывать стену, а обладатель его даже не почувствует боли.
А ребро ладони? Оно словно кость, прозрачное и ороговевшее, таким можно ломать доски, я уж не говорю о шее… — Поликанову свернули шею, а не сломали, — напомнил я. — Вряд ли это сделал каратист. Навыки другие. Человек всегда будет убивать так, как его научили…
— Не скажи. Все зависит от школы единоборства, а они бывают разными. Могу сказать только одно: Роман физически очень силен и хорошо тренирован. Не сомневаюсь, что он и сейчас тренируется не меньше шести- восьми часов в неделю. Такие роговые мозоли, чтобы они не исчезали, нужно поддерживать, думаю, этот парень способен убить любого бойца Болта голыми руками. А вот чтобы узнать, есть ли у него другие навыки, нужно как- то суметь добраться до его личного дела, не сомневаюсь, что оно есть, и уверен, что мне не увидеть. Как ты думаешь, у кого оно хранится?
ФСБ? ГРУ? Войсковая разведка?
— Ну, вы уже замахнулись на какие-то совсем нереальные высоты, — скривился я. — Что делать таким специалистам в нашем захолустном городке? Обычно они работают киллерами в крупных городах, это сейчас модная и хорошо оплачиваемая профессия.
— Всякое в жизни бывает, вполне возможно, что и он наемный убийца. Ты поел?
Тогда иди, отдыхай. Что-нибудь новое узнаю, расскажу. Вдвоем мы эту задачку решим, не сразу, конечно…
— К тому времени меня отправят на тот свет либо бандиты, либо менты, — вздохнул я. — Вы же видите, что происходит. Спать не дают, дверь ломают…
— А ты будь осторожнее, предупрежден, значит, вооружен!
— Какие правильные слова, только их уже где-то слышал, и по моему, они никому еще не помогли!
Я отправился к себе. Дома принял душ, лег на пол, там прохладнее, и закрыл глаза. Разговоры — разговорами, бандиты — бандитами, но мне нужно ходить на работу, чтобы себя кормить.
Никто из этой гвардии еще не дал мне денег, или… я ошибаюсь? Костя что-то рассказывал…
Смешно, они же не Робин Гуды, умеют только отбирать. И все-таки? Нет, не помню…
Когда я проснулся, часы показывали шесть вечера, самое время собираться на работу. Только выходные не закончились, я все еще предоставлен сам себе, и волен идти куда хочу и делать все, что пожелаю. Эта мысль взбодрила меня, я вытащил из стиральной машины одежду, погладил и надел на себя.
Потом осмотрел холодильник, и к своему удивлению, нашел там наполовину засохший кусок колбасы и батон.
Выходит, что-то я забыл очень важное. Я снова опустился на пол и задумался, разглядывая большой коридор, след должен начаться здесь.
Я живу в некогда очень престижном доме, где в советские времена обитало городское начальство: секретари горкома, райкома, райисполкома, директора заводов, верхушка прокуратуры и милиции. Уже и не помню всех тогдашних градаций, кто кем руководил и как. Было это давно, и теперь в доме остались только заслуженные пенсионеры и их дети. Мой отец в этой партийной иерархии считался не на последнем счету — он руководил небольшим заводиком, а значит, был признан человеком, достойным хорошего жилья…
Мои родители умерли — мать два года назад, отец на год раньше, оставив нам с сестрой эту трехкомнатную квартиру и небольшой счет в Сбербанке.
Деньги я не трогал, они так и лежат на случай какого-нибудь непредвиденного несчастья. Хотя слово «непредвиденное» относится не ко мне — чем закончится моя жизнь, известно всему городу.
По-моему, все ждут моей бесславной кончины с плохо скрываемым нетерпением — может быть, поэтому смерть ко мне не спешит?
Меня даже бандиты не убивают только потому, что это не имеет смысла: зачем руки марать, если все равно через год-два сам загнусь в какой-нибудь придорожной канаве…
Иногда у меня возникает глупая надежда на то, что эти деньги так и перейдут к моим детям, если таковые у меня когда-нибудь появятся, но пока всё говорит о том, что надеяться мне на это вряд ли стоит. Не проживу я столько, чтобы успеть обзавестись потомством.
Но, говорят, иногда случаются чудеса, я в это верю, наверное, потому, что больше мне ничего не остается…
Кто-то сказал, что человек жив надеждой, отними ее, и он тут же покончит жизнь самоубийством. Это как раз мой случай…
Живу я в одной комнате, самой ближней к выходу, остальные использую как склад ненужных вещей.
Квартира записана на мою сестру, она на пять лет старше меня и живет в другом городе.
У нее все хорошо так, как может быть в сегодняшнем мире: муж, дети, довольно денежная и престижная работа.
Это она оплачивает за меня коммунальные услуги, я со своей нищенской зарплатой сторожа вряд ли бы это потянул.
Мы иногда созваниваемся. Раз в год я по предварительной договоренности езжу к ней в гости, как завещала нам мать. Звучало это так: «Ты должен появиться хотя бы раз в год под ее светлые очи, чтобы она могла убедиться, что ты все еще жив и здоров».
Если я не появляюсь в контрольное время, сестра должна поднять большой переполох. Меня станут искать и обязательно найдут живого или мертвого. После достойных похорон все обязательства сестры передо мной закончатся.
Матушка считала, что, оставшись один, я обязательно попаду в очень неприятные обстоятельства, которые закончатся моей гибелью.
Не так уж она была неправа: прошло не много времени с ее смерти, а за мной уже гоняются бандиты всех мастей…
Но поскольку я все еще жив и могу передвигаться по стране, то обязан исполнить последнюю волю матушки.
Контрольный срок почти прошел.
Нужно ехать к сестре, иначе недели через две она поднимет большой шум…
Выходит, нужно позаботиться об отпуске и билетах.
Я зашевелился с явной неохотой, но потом снова опустился на пол. Что-то внутри сказало, что такие мысли у меня уже появлялись, и я решил эту проблему.
Пришлось осмотреть всю квартиру, прежде чем загадка разрешилась.
Я искал целенаправленно что-то вроде письма, железнодорожных билетов или отложенных денег. Что и удалось обнаружить в ящике письменного стола…
…Железнодорожный билет на мое имя… заказан неделю назад, деньги — три тысячи рублей, неизвестно откуда взявшиеся, зарплату мне за этот месяц еще не давали. А рядом в ящике оказалась новая футболка и джинсы.
Билет оказался на завтра, поезд уходит рано утром. Меня это даже на мгновение огорошило. Я был связан определенными обстоятельствами. Прежде чем куда-то ехать, нужно подписать заявление на отпуск или хотя бы договориться со сменщиком, чтобы он меня подменил.
Пришлось идти к дяде Игорю и звонить заведующей садиком.
Я собирался извиниться за предстоящую отлучку и попросить отгулы, а если она будет настроена благожелательно, то и заслуженный отпуск. Тут и выяснилось, что мое заявление на отпуск подписано пять дней назад, и даже существует приказ. Правда, отпускные еще не начислены, но если мне очень нужно, то завтра утром бухгалтер выйдет и все оформит. На этом я не настаивал, деньги у меня были. Поблагодарил заведующую и повесил трубку. А, обдумав все, что со мной происходило, перестал удивляться.
Если вспомнить, она мне и раньше что-то говорила об отпуске, только я не понимал…
Конечно, все знал не я сегодняшний, а тот, кто был мною неделю назад, мое второе «я». Но какая-то память, вероятно, передается…
Я до сих пор не нашел границу между собой и моим вторым «я», просто потому, что одновременно существует только кто-то один из нас. Знаю о нем только то, что рассказывают люди. А говорят они нечто невразумительное и очень неприятное. Как мне удалось понять, мое второе «я» — нечто вселяющее ужас.
Конечно, это странно, но что я-то могу с этим поделать? Никто не считал меня опасным до первой в жизни выпитой рюмки. Но после того как это случилось, отношение окружающих ко мне разительно изменилось. Сначала появилось некоторое недоумение и непонимание, всех раздражало то, что я ничего не помню.
Людям мое второе «я» почему-то не казалось странным, как мне. Некоторые видели его задумчивым и молчаливым, чурающимся любого общества, предпочитающего либо сидеть дома до полного протрезвления, либо находить безлюдные места и прятаться там.
И совсем другое видели те, кто хоть раз сделал мне зло: мое второе «я» могло избить, напугать, ответить непристойной грубостью.
Если говорить честно, второе «я» мне совсем не мешает, оно незаметно, за исключением тех редких случаев, когда действует. Да и при этом не набрасывается на случайных прохожих, а избивает лишь тех, кто доставил мне немало неприятностей. А вот репутация, которую создали мне его расправы, меня не устраивает, как и то, с какой болезненной жалостью на меня смотрят люди.
Конечно, в разговорах обо мне больше придуманного, чем реального, но опровергнуть я ничего не могу, потому что ничего не помню. Этим пользовались все, кто хотел, особенно поначалу. На меня валили чуть ли не каждую драку в городе, хоть из дому не выходи. Глупо это было и очень болезненно.
Я разочаровался в людях. Прозрение, что многие мои друзья являются на самом деле моими недругами, оказалось трудным и горьким. Чуть позже пришло осознание, что я опасно болен. Мои прежние товарищи отводили глаза при встрече. Им было страшно со мной. Девушки стали обходить меня стороной, и довольно скоро я стал окончательно одинок.
Что мне было делать? Я уехал в другой город и поступил в институт, но и это не помогло. Через какое-то время и там стало известно, что я собой представляю. До сих пор я благодарен одной женщине-профессору, которая вступилась за меня, тем самым помогла мне выбраться из серьезных неприятностей.
Правда, при этом было выдвинуто одно условие: после получения диплома я должен был немедленно уехать.
— Господина Поликанова по кличке Казнокрад убили, труп был обнаружен вчера, — грустно усмехнулся дядя Игорь. — Исходя из обычной милицейской логики, ты становишься подозреваемым номер один.
— Казнокрад был мертв, когда я зашел в его хижину, с момента смерти прошло довольно много времени. Думаю, экспертиза легко установит, что его убили ночью или поздно вечером, когда я был на работе.
— Установит, и что из этого? — дядя Игорь недоуменно поднял вверх свои большие кустистые брови. — Твое алиби на работе подтвердить некому — ты всегда один, значит, в любой момент можешь уйти.
— Пусть так, только зачем мне убивать
Казнокрада, а на следующий день возвращаться на место преступления?
— Ты мог что-то уронить. Скажем, в детективах сплошь и рядом преступник теряет запонку.
— Я не ношу рубашек.
— Носишь или не носишь, это не важно.
Могу выдвинуть другую версию — искал партийную кассу. Ночью не нашел, решил придти днем.
— Смешно! — фыркнул я. — Мне об этой кассе уже человек пять рассказали… — Я, когда услышал, стук, подумал, что за тобой опера приехали, а оказалось бандиты, они всегда расторопнее…
— Это точно, — покивал я. — Только зря, не убивал я…
— Я и не говорю, что ты убил, — дядя
Игорь налил мне еще тарелку супа, а я решил не отказываться. Вкусный был суп, а я все еще голодный. — Но ты подходишь по всем статьям, и желание у следователя есть связать тебя с этим убийством. Так что выкладывай, зачем он тебе понадобился?
— Понятно, буду готовиться к такому повороту событий, — невесело усмехнулся я. — А
Поликанова искал потому, что он создал алиби
Шарику, вот мне и хотелось узнать, что же он на самом деле видел…
— Я тебе верю, — Дядя Игорь поднял на меня серьезные серые глаза. — Мне твои поступки понятны, только не я твое дело веду.
Но ты его точно не убивал?
— Не знаю… — я развел руками. — В моей памяти провал, но внутренние ощущения говорят о том, что я не убивал…
— А Шарафутдинова?
— Мы не были с ним настолько дружны, и не очень-то друг друга любили. К тому же, насколько мне известно, он никогда не расставался с оружием, да и на встречу бы со мной пошел не один, а взял бы кого-то из своих бойцов. Получается, что одному мне с ним не справиться, следовательно, исходя из логики, можно заключить, что его я тоже не убивал
— Да, это так, ни умом, ни большой силой ты не наделен, — покивал дядя Игорь. — Но следователю и бандитам нужен подозреваемый, а ты подходишь для этого лучше всех. Ничего не помнишь, значит, не сумеешь предоставить алиби, если оно у тебя даже и есть. Ты был близким другом погибшей девушки, значит, у тебя имелся мотив для убийства…
— Подождите, — остановил я дядю Игоря. — О каком мотиве вы говорите?
Существует версия, что Шарик участвовал в изнасиловании Ольги. Это не доказано, но разговоры такие ходят, в том числе и среди бандитов.
— Если Шарик насиловал Ольгу, то я мог его убить, — согласился я. — Только как я его убил?
— А кого это интересует? — хмыкнул дядя
Игорь. — Следователь рассуждает просто, ты поверил слухам и решил разобраться с насильником. Так? — Так, — вздохнул я. — Если кому в голову пришло, что это я убил, то мне оправдаться нечем.
— Вот-вот, — усмехнулся дядя Игорь. —
Нельзя оправдаться за то, что не делал.
Нельзя доказать то, чего нет.
Никто не поверит…
Поэтому подозревают тебя. У следователя вообще есть желание повесить на тебя все убийства последних дней, в том числе и Ольги…
— Что?! — Наверно я даже побелел, а алюминиевую ложку, которую держал в руке, согнул так, что ее уже больше никто не сможет выправить. — Ольга-то тут при чем?!
— Спокойно, парень, я так о тебе не думаю, — Дядя Игорь потянулся к холодильнику, где у него было спрятано спиртное, но остановился. Любого другого выпивка, может быть, и успокоила бы, но только не меня…
Он вытащил бутылочку валерьянки, прочитал состав, убедившись, что спирт есть и там, вздохнул. — Может, тебе кофе сварить? У меня есть хороший, из самой Бразилии…
— Меня интересует, кто выдвигает такие предположения! — Я понемногу успокаивался. В конце концов, дядя Игорь не хотел меня обидеть, человек он хороший, добра мне желает. — Особенно интересно узнать, кому в голову пришло, что я убил Ольгу?
— Пришло в голову все тому же следователю. Парень он хороший, старательный, но не очень умный, возможно, поэтому ему это дело и дали. Он сделает все так, как захочет начальство, а оно мечтает о том, чтобы убийца был найден, и желательно такой, на которого всему городу наплевать. — Понятно, — вздохнул я. — Ты вполне подходишь на эту роль, — продолжил дядя Игорь. — Одним выстрелом можно подстрелить двух зайцев. Логика простая — человек не совсем вменяемый, убил на почве ревности свою возлюбленную, а потом начал убивать всех ее знакомых. Как тебе такая версия нравится?
Не нравится совсем, хотя если правильно раскрутить, то все можно соединить в одну цепочку… — я уже снова мог нормально соображать. — Кто-то здесь говорил о кофе из этой, как ее… Бразилии. Только остается еще один вопрос, а он сейчас самый главный — кто убивает всех, имеющих хоть какое-то отношение к смерти Ольги? Если меня посадить под замок, убийства же на этом не прекратятся, а значит, скоро все поймут, что я ни при чем. Да и нестыковок в этой версии слишком много…
— Я просто рассказываю, что есть желание руководства все списать на тебя, поэтому если факты не будут стыковаться, то лиишние отбросят, — Дядя Игорь поставил чайник на плиту. — Я знаю, что ты боготворил эту девушку, не раз с удовольствием наблюдал, как ты на нее смотрел. Поэтому не сомневаюсь, что ты ее не убивал. Шарика, да… мог, если был уверен, что он виновен в ее смерти. Но в таком деле у тебя много конкурентов, это изнасилование всему городу не понравилось… Ребята порядочные есть и в милиции, я попрошу кое-кого тебе помочь. Кстати, на похоронах Шарика, я тебя так и не увидел. Мы вроде хотели там с тобой встретиться, хорошо помню, как ты мне рассказывал о закопанном в пустой могиле «Максиме»…
— Не смог добраться до него, остановили меня, — я вздохнул. — Простоял под дулом автомата весь процесс захоронения…
Нет, все-таки так замысловато играть бровями умеют немногие — может быть, только бывшие следователи. — И кто же в тебя целился?
— Какой-то сержант. Милиции дали на меня ориентировку как на подозреваемого. Он хотел меня арестовать, хорошо, с его лейтенантом мы оказались знакомы еще со школы…
— Забавная история, — дядя Игорь сунул мне банку растворимого кофе, очень даже неплохого, я такой пил только по большим праздникам и то в гостях, и пододвинул вскипевший чайник. А я ведь тебя предупреждал, что милиция будет охранять процессию…
— Откуда у вас такой замечательный кофе? — поинтересовался ехидно я в ответ. — Вряд ли пенсионеры могут позволить себе такой, даже такие заслуженные, как вы…
— Не беспокойся, кофе чистый, — ухмыльнулся дядя Игорь. — Это взятка, но не за то, чтобы тебя расколоть, а за голосование. Еще с весенних выборов осталось, тогда всем такие подарки вручали от имени сегодняшнего губернатора.
— Понятно, значит, взятку взяли, а голосовали за кого?
— За него и голосовал. Может, в будущем еще что-нибудь даст. А так все эти кандидаты для меня друг от друга ничем не отличаются. Ты пей. Обещаю, что поделюсь с тобой и следующей взяткой. Сам-то кофе не пью, сердце не позволяет.
Я отпил глоток: тоже не очень его люблю, но сейчас мне требовалось взбодриться.
— Так что тебя я на кладбище не видел, а вот Романа Букашкина заметил. Он прятался в кустах и внимательно так изучал друзей усопшего, фиксируя марки и номера автомобилей, — продолжил спокойно дядя Игорь.
— И это непонятно…
— Что именно?
— А то, что идеальным подозреваемым должен стать он. Его мало кто знает в городе, приехал издалека, ни родных, ни общего с кем- то детства. Увел у вас замечательную девушку, окончательно и бесповоротно, а его никто за это даже не побил. Что думаешь?
— То же самое, что и вы, — неохотно признался я. — Если убиваю всех подозреваемых не я, то Роман вполне мог на это пойти. А в том, что он увел Ольгу, его никто никогда не обвинял. Как-то само собой подразумевалось, что такая девушка сама решает, кого любить.
— Не все думали так, как ты, — заметил дядя Игорь. — Отдельные отморозки считали иначе, в этом я уверен, но в то же время никто даже не попытался Романа избить. Как думаешь, почему?
— Не знаю. Сам всегда считал, что эта девушка слишком хороша для меня.
— Хорошая была девушка, нежная, добрая, и очень умная, что редкость в сегодняшнее время. Не знаю, кто из вас и что думал по ее поводу, но убивали ее те, кто не верил в бога. Она мне тоже казалась ангелом…
Кстати, по-твоему, мог ли это быть Шарик?
— Вполне, — кивнул я. — У него точно не было никогда ничего святого за душой, к тому же лейтенант милицейский проговорился, что алиби у него куплено за бутылку водки, как раз у Поликанова. Жаль, не удалось ничего узнать…
— А кто-то из его дружков?
— Если он, то и дружки были там, он один не ходит. Еще пару дней назад я никого из них не мог даже и подозревать.
— Почему?
— Потому что раньше считал, что никто не имел права на это. Тот, кто убивал Ольгу, не был человеком, это зверь, глупый, безобразный и бездушный, или сам дьявол…
— Ну, ты завернул! — дядя Игорь даже рассмеялся, правда, как-то невесело. — Звери чище людей, они просто так никого не убивают, тем более своих самок, такое им просто в голову не придет. С самцами станут драться за самку, но ее никто никогда не убьет…
Одни готовы убивать.
Другие умирать.
И это все придумано богами…
— Конечно, вы правы, но я так думал, теперь вот думаю, как я ошибался.
— Ничего, ты в этом не виноват. Или все- таки ты Шарика убил?
— Не помню, даже если и совершил такое,
— я мрачно отвернулся. — Вот прожил половину жизни, отдав ее неизвестно кому. Человек есть память, если ты ничего не помнишь, то ничего и не было…
— Я прожил больше, чем ты, но сейчас от моей памяти мало что осталось. Не хочешь ли ты сказать, что и я не жил?
— А вы как думаете?
— Не знаю, — почесал в затылке дядя Игорь. — Иногда мне тоже кажется, что вся моя жизнь была сном, иногда кошмаром, иногда неизвестно чем. Все, во что мы верили тогда, что было важным для нас, сейчас объект насмешки, как и мы сами.
— По-моему, разницы особой нет, тогда или сейчас. Жизнь-то осталась той же, немного поменялись правила игры и все, а воспользовались этим как раз те, кто и раньше имел проблемы с законом.
— Они всегда этим пользуются, — помрачнел сосед. — Больше говорить на эту больную для меня тему не хочу, но есть примиряющая нас фраза. Мы рождаемся с памятью, как белый лист, и умираем с тем же белым листом — просто не все доживают до этого счастливого момента.
— Согласен, — кивнул я. — Если и вначале белый лист и в конце он же, тогда вопрос, а зачем все это было?
— Это уже не ко мне, — дядя Игорь все- таки не выдержал, достал из холодильника початую бутылку водки, налил себе полстакана и выпил, морщась. — Вот теперь я готов продолжать разговор. Вернемся к нашим баранам: итак, ты не убивал Казнокрада, в этом я уверен, думаю, что и умные люди, что остались еще в милиции, тоже в этом не сомневаются.
— Вы мне поверили? — Нет, вера тут ни при чем, — покачал головой сосед. — Это логика. Ты первый видел труп. Надеюсь, ничего не трогал?
— Нет, — покачал головой я. — Не прикасался ни к чему, чтобы не оставить пальчиков и не стать подозреваемым номер один.
— Это хорошо. Тогда ты видел, как его убили, — кивнул дядя Игорь. Свернули шею, как цыпленку, а у тебя силы не хватило бы не только на то, чтобы его убить, но даже приподнять. А Поликанова подняли над землей, а потом резко рванули в сторону, это мог проделать только физически сильный и специально подготовленный человек.
— Интересно, откуда это известно вам?
— Выезжал на место преступления вместе со следственной группой. Способ убийства очень странный, и кто-то из начальства решил, что такие случаи могли быть и в прошлом, вот меня и вызвали как бывшего опера.
— Это мог сделать кто-то из качков Болта.
— Вполне логичная версия, — согласился со мной дядя Игорь. — Но и этот парень, Роман, тоже мог свернуть шею Казнокраду …
— Роман? — еще больше удивился я. — Он не производит впечатления очень сильного человека, да и ростом не намного выше меня.
— Ты ошибаешься в его оценке, думаю, не ты один, — задумчиво проговорил дядя Игорь. — Я тоже так думал до того дня, пока не увидел его на кладбище.
— И что же вы заметили такое, что не увидел никто другой?
— Ты видел его руки?
Видел, нет в них ничего примечательного. Руки человека привыкшего зарабатывать себе на жизнь физическим трудом. На них твердые мозоли, и въевшаяся в поры кожи угольная пыль. Меня все время удивляло, что Ольга полюбила обычного работягу, даже не очень квалифицированного…
— Мы многое не замечаем… — дядя Игорь вздернул задумчиво брови. — И ничего о нем не знаем. Но если задуматься, то многое становится настолько очевидным, что удивляешься… Он работает кочегаром в котельной, и за смену перелопачивает десять- двенадцать тонн угля, а для этого нужна недюжинная сила и выносливость. Так?
— Так много угля требуется на две печи, на одну вполовину меньше. — Я это знал точно, потому что работал в этой котельной мальчишкой. — Но сила нужна?
— Сила еще не все, — я хмыкнул. — Чтобы убивать, нужны навыки, тренировка, умение.
Простой работяга может убить только случайно, а Поликанова убил профессионал.
— Именно поэтому я и спросил о его руках!
— Я же сказал, они вполне обычны…
— Ты не обратил внимания на некоторые детали, а должен был, опыт-то у тебя по этой части есть, — дядя Игорь возбужденно потер ладони. — Ты его костяшки разглядывал?
— Нет… — и вдруг понял, что при мне
Роман всегда старался держать руки в карманах или за спиной, словно стесняясь. И костяшки его я точно не видел, не сжимал он при мне руки в кулаки.
В следующий раз посмотри внимательно, — усмехнулся дядя Игорь. — У него руки бойца, и не просто бойца, а опытного, имеющего высокий разряд, или как там у вас в каратэ называется — дан. Я видел такие руки, когда занимался одним темным делом, еще в советские времена. Тогда было совершено убийство нескольких человек, и всех убили голыми руками. В число подозреваемых сразу попали ребята из секции каратэ. И я их допрашивал, ты тоже был в моем списке, но стаж тренировок у тебя был небольшим, поэтому тебя не вызвал.
— И что? — Я вспомнил. Действительно было такое, всех ребят таскали на допросы, но помню, что никого не посадили. Не сумели доказать, что убийца тренировался с нами. —
Нашли убийцу?
— Дело у нас забрало КГБ, сразу после допроса одного из самых перспективных ребят.
Что было дальше, не знаю. Но суда не было, это точно. Убийства прекратились, и все успокоились. А вот руки тех, кто занимался с тобой каратэ, я запомнил хорошо. Мне даже объяснили, почему они так выглядят. Ты сам- то знаешь?
— Знаю, хотя великий боец из меня не получился…
— Так вот у Романа не руки, а что-то страшное, — спокойно продолжил дядя Игорь. —
Они все в роговых наслоениях, кулак твердый, как копыто у лошади, таким можно бить, проламывать стену, а обладатель его даже не почувствует боли.
А ребро ладони? Оно словно кость, прозрачное и ороговевшее, таким можно ломать доски, я уж не говорю о шее… — Поликанову свернули шею, а не сломали, — напомнил я. — Вряд ли это сделал каратист. Навыки другие. Человек всегда будет убивать так, как его научили…
— Не скажи. Все зависит от школы единоборства, а они бывают разными. Могу сказать только одно: Роман физически очень силен и хорошо тренирован. Не сомневаюсь, что он и сейчас тренируется не меньше шести- восьми часов в неделю. Такие роговые мозоли, чтобы они не исчезали, нужно поддерживать, думаю, этот парень способен убить любого бойца Болта голыми руками. А вот чтобы узнать, есть ли у него другие навыки, нужно как- то суметь добраться до его личного дела, не сомневаюсь, что оно есть, и уверен, что мне не увидеть. Как ты думаешь, у кого оно хранится?
ФСБ? ГРУ? Войсковая разведка?
— Ну, вы уже замахнулись на какие-то совсем нереальные высоты, — скривился я. — Что делать таким специалистам в нашем захолустном городке? Обычно они работают киллерами в крупных городах, это сейчас модная и хорошо оплачиваемая профессия.
— Всякое в жизни бывает, вполне возможно, что и он наемный убийца. Ты поел?
Тогда иди, отдыхай. Что-нибудь новое узнаю, расскажу. Вдвоем мы эту задачку решим, не сразу, конечно…
— К тому времени меня отправят на тот свет либо бандиты, либо менты, — вздохнул я. — Вы же видите, что происходит. Спать не дают, дверь ломают…
— А ты будь осторожнее, предупрежден, значит, вооружен!
— Какие правильные слова, только их уже где-то слышал, и по моему, они никому еще не помогли!
Я отправился к себе. Дома принял душ, лег на пол, там прохладнее, и закрыл глаза. Разговоры — разговорами, бандиты — бандитами, но мне нужно ходить на работу, чтобы себя кормить.
Никто из этой гвардии еще не дал мне денег, или… я ошибаюсь? Костя что-то рассказывал…
Смешно, они же не Робин Гуды, умеют только отбирать. И все-таки? Нет, не помню…
Когда я проснулся, часы показывали шесть вечера, самое время собираться на работу. Только выходные не закончились, я все еще предоставлен сам себе, и волен идти куда хочу и делать все, что пожелаю. Эта мысль взбодрила меня, я вытащил из стиральной машины одежду, погладил и надел на себя.
Потом осмотрел холодильник, и к своему удивлению, нашел там наполовину засохший кусок колбасы и батон.
Это меня насторожило: точно помню, что ничего не покупал, да и денег не было. В последний раз едва хватило на молоко, и то лишь после того, как бутылки сдал.
Что наша жизнь?
Воспоминанья…
Кусок магнитной пленки.
Скрюченный пергамент.
Расколотая глиняная плитка…
Подправь немного,
и ты уже прожил другую жизнь.
Выходит, что-то я забыл очень важное. Я снова опустился на пол и задумался, разглядывая большой коридор, след должен начаться здесь.
Я живу в некогда очень престижном доме, где в советские времена обитало городское начальство: секретари горкома, райкома, райисполкома, директора заводов, верхушка прокуратуры и милиции. Уже и не помню всех тогдашних градаций, кто кем руководил и как. Было это давно, и теперь в доме остались только заслуженные пенсионеры и их дети. Мой отец в этой партийной иерархии считался не на последнем счету — он руководил небольшим заводиком, а значит, был признан человеком, достойным хорошего жилья…
Мои родители умерли — мать два года назад, отец на год раньше, оставив нам с сестрой эту трехкомнатную квартиру и небольшой счет в Сбербанке.
Деньги я не трогал, они так и лежат на случай какого-нибудь непредвиденного несчастья. Хотя слово «непредвиденное» относится не ко мне — чем закончится моя жизнь, известно всему городу.
По-моему, все ждут моей бесславной кончины с плохо скрываемым нетерпением — может быть, поэтому смерть ко мне не спешит?
Меня даже бандиты не убивают только потому, что это не имеет смысла: зачем руки марать, если все равно через год-два сам загнусь в какой-нибудь придорожной канаве…
Иногда у меня возникает глупая надежда на то, что эти деньги так и перейдут к моим детям, если таковые у меня когда-нибудь появятся, но пока всё говорит о том, что надеяться мне на это вряд ли стоит. Не проживу я столько, чтобы успеть обзавестись потомством.
Но, говорят, иногда случаются чудеса, я в это верю, наверное, потому, что больше мне ничего не остается…
Кто-то сказал, что человек жив надеждой, отними ее, и он тут же покончит жизнь самоубийством. Это как раз мой случай…
Живу я в одной комнате, самой ближней к выходу, остальные использую как склад ненужных вещей.
Квартира записана на мою сестру, она на пять лет старше меня и живет в другом городе.
У нее все хорошо так, как может быть в сегодняшнем мире: муж, дети, довольно денежная и престижная работа.
Это она оплачивает за меня коммунальные услуги, я со своей нищенской зарплатой сторожа вряд ли бы это потянул.
Мы иногда созваниваемся. Раз в год я по предварительной договоренности езжу к ней в гости, как завещала нам мать. Звучало это так: «Ты должен появиться хотя бы раз в год под ее светлые очи, чтобы она могла убедиться, что ты все еще жив и здоров».
Если я не появляюсь в контрольное время, сестра должна поднять большой переполох. Меня станут искать и обязательно найдут живого или мертвого. После достойных похорон все обязательства сестры передо мной закончатся.
Матушка считала, что, оставшись один, я обязательно попаду в очень неприятные обстоятельства, которые закончатся моей гибелью.
Не так уж она была неправа: прошло не много времени с ее смерти, а за мной уже гоняются бандиты всех мастей…
Но поскольку я все еще жив и могу передвигаться по стране, то обязан исполнить последнюю волю матушки.
Контрольный срок почти прошел.
Нужно ехать к сестре, иначе недели через две она поднимет большой шум…
Выходит, нужно позаботиться об отпуске и билетах.
Я зашевелился с явной неохотой, но потом снова опустился на пол. Что-то внутри сказало, что такие мысли у меня уже появлялись, и я решил эту проблему.
Пришлось осмотреть всю квартиру, прежде чем загадка разрешилась.
Я искал целенаправленно что-то вроде письма, железнодорожных билетов или отложенных денег. Что и удалось обнаружить в ящике письменного стола…
…Железнодорожный билет на мое имя… заказан неделю назад, деньги — три тысячи рублей, неизвестно откуда взявшиеся, зарплату мне за этот месяц еще не давали. А рядом в ящике оказалась новая футболка и джинсы.
Билет оказался на завтра, поезд уходит рано утром. Меня это даже на мгновение огорошило. Я был связан определенными обстоятельствами. Прежде чем куда-то ехать, нужно подписать заявление на отпуск или хотя бы договориться со сменщиком, чтобы он меня подменил.
Пришлось идти к дяде Игорю и звонить заведующей садиком.
Я собирался извиниться за предстоящую отлучку и попросить отгулы, а если она будет настроена благожелательно, то и заслуженный отпуск. Тут и выяснилось, что мое заявление на отпуск подписано пять дней назад, и даже существует приказ. Правда, отпускные еще не начислены, но если мне очень нужно, то завтра утром бухгалтер выйдет и все оформит. На этом я не настаивал, деньги у меня были. Поблагодарил заведующую и повесил трубку. А, обдумав все, что со мной происходило, перестал удивляться.
Если вспомнить, она мне и раньше что-то говорила об отпуске, только я не понимал…
Конечно, все знал не я сегодняшний, а тот, кто был мною неделю назад, мое второе «я». Но какая-то память, вероятно, передается…
Я до сих пор не нашел границу между собой и моим вторым «я», просто потому, что одновременно существует только кто-то один из нас. Знаю о нем только то, что рассказывают люди. А говорят они нечто невразумительное и очень неприятное. Как мне удалось понять, мое второе «я» — нечто вселяющее ужас.
Конечно, это странно, но что я-то могу с этим поделать? Никто не считал меня опасным до первой в жизни выпитой рюмки. Но после того как это случилось, отношение окружающих ко мне разительно изменилось. Сначала появилось некоторое недоумение и непонимание, всех раздражало то, что я ничего не помню.
Людям мое второе «я» почему-то не казалось странным, как мне. Некоторые видели его задумчивым и молчаливым, чурающимся любого общества, предпочитающего либо сидеть дома до полного протрезвления, либо находить безлюдные места и прятаться там.
И совсем другое видели те, кто хоть раз сделал мне зло: мое второе «я» могло избить, напугать, ответить непристойной грубостью.
Если говорить честно, второе «я» мне совсем не мешает, оно незаметно, за исключением тех редких случаев, когда действует. Да и при этом не набрасывается на случайных прохожих, а избивает лишь тех, кто доставил мне немало неприятностей. А вот репутация, которую создали мне его расправы, меня не устраивает, как и то, с какой болезненной жалостью на меня смотрят люди.
Конечно, в разговорах обо мне больше придуманного, чем реального, но опровергнуть я ничего не могу, потому что ничего не помню. Этим пользовались все, кто хотел, особенно поначалу. На меня валили чуть ли не каждую драку в городе, хоть из дому не выходи. Глупо это было и очень болезненно.
Я разочаровался в людях. Прозрение, что многие мои друзья являются на самом деле моими недругами, оказалось трудным и горьким. Чуть позже пришло осознание, что я опасно болен. Мои прежние товарищи отводили глаза при встрече. Им было страшно со мной. Девушки стали обходить меня стороной, и довольно скоро я стал окончательно одинок.
Что мне было делать? Я уехал в другой город и поступил в институт, но и это не помогло. Через какое-то время и там стало известно, что я собой представляю. До сих пор я благодарен одной женщине-профессору, которая вступилась за меня, тем самым помогла мне выбраться из серьезных неприятностей.
Правда, при этом было выдвинуто одно условие: после получения диплома я должен был немедленно уехать.