Страница:
Эти сериалы, похоже, специально снимают как учебные пособия для братвы…
Футболка и джинсы были мокрые — видно, меня отливали водой. Желудок опять скорчился в судороге, выдавливая остаток детсадовских макарон пополам с желчью. Очень противный вкус… и запах. Скорее убили бы, что ли…
Что-то мне совсем плохо стало. Даже когда очнулся в садике, чувствовал себя лучше…
— Выпить хочешь? — спросил с левого боку равнодушный голос. Я повернул голову и едва разглядел в полумраке «Филю», одного из подручных Болта. Он был одет в спортивный костюм. У братвы это как рабочая одежда: движений не стесняет, а в крови перепачкаешь, выкинуть не жалко…
Похоже, правда собрались убивать, раз одеты в униформу…
Что им от меня нужно?
Филя жил в другом районе, я был плохо с ним знаком. Знал, что уже лет с пятнадцати он загремел в зону, а теперь служил у Болта специалистом по отъему ценностей и собственности. Может, они решили забрать мою квартиру? Но она оформлена на сестру, без ее подписи не продашь…
— Ответишь сам, или ребят позвать? — специалист по отъему ценностей подошел ближе, крутя в руках резиновую дубинку. — Бить мне тебя не хочется — новый костюм забрызгаешь, а он дорогой. Кстати, нравится?
Филя крутнулся передо мной на одной ноге, демонстрируя обновку, при этом дубинка с размаха ударила меня по ребрам, вряд ли это было проделано случайно…
Милицейская резина хорошо бьет, кости ломает с легкостью, у меня была такая когда-то. Может, и сейчас где-то валяется на антресолях, только она мне без надобности, людей не бью…
— Не надо никого звать, — я облизал пересохшие окровавленные губы, когда боль немного утихла. Противный вкус. — Не пью, не хочется, а костюм и в самом деле хорош…
— Давно не пьешь? — Филя закурил, от сигаретного дыма мне стало еще хуже. Табак был хорошим, возможно, английским, только его запах смешивался со зловонием моей рвоты, поэтому я едва сдерживался, чтобы не испортить дорогой костюм. — Ты не знаешь, почему я тебе не верю? Вот хочется поверить, а не могу…
— С сегодняшнего утра в завязке… — прошептал я. — Водички не дашь? Во рту пересохло, даже плюнуть в тебя нечем…
— А до этого пил? — Филя пропустил мимо ушей мой жалкий пассаж о плевке, а я так старался, придумывал…
На его работе чего только не наслушаешься, должно быть, каждый обещает его удавить, прибить, застрелить. Только аллея жертв на кладбище от этих угроз длиннее становится, а Филя — вот он, и сейчас живее всех живых. — Если пил, то с кем? Кто подтвердить сможет?
Допрос велся профессионально, вот кого у нас в органах не хватает. Все хорошие специалисты ушли в банды, а у этого опыт, самого не раз допрашивали…
— Ничего не помню: ни с кем, ни сколько, ни когда, — выдохнул я устало. Ребра, наверное, треснули, боль никак не проходила. — А чем вас так заинтересовало мое пьянство? Хотите записать в общество трезвости, или отправить на принудительное лечение?
— Не собираемся мы тебя никуда записывать, ты нам вообще без надобности, — вежливо пояснил Филя. — Но если настаиваешь, можем помочь. Сегодня вечером и закопаем. Средство проверенное, на людях испытанное, все довольны, никто еще не жаловался. И врач тебе больше не понадобится. Мы люди добрые, готовы забесплатно работать и с гарантией. Квартиру нам отпишешь, и все, считай себя уже мертвым и без вредных привычек…
— Спасибо за заботу, — прошептал я. Что-то мне снова стало дурно, да и настроение испортилось. Самое смешное, что Филя легко мог исполнить свои слова, даже не особо задумываясь. — Но лучше не надо, поживу еще. К тому же квартира записана на сестру…
— Поживешь, не поживешь, это вопрос скорее философский, — Филя с размаху ударил дубинкой по трубе, звук мне показался очень неприятным, а ребра содрогнулись от предчувствия. — Дело в том, что «Шарика» вчера убили, а мы не знаем, кто. Думали, расскажешь нам все добровольно, а ты нас работать заставляешь, бить тебя, а мы это не любим…
— Его убили, а я тут при чем? — еще раз облизал пересохшие губы. — Интересно, кому могло в голову придти, что это я его? Любить его не любил, это точно, но и убивать бы не стал. Мы с ним еще в детстве все между собой решили — я его не трогаю, а он меня…
Шарика я знал хорошо. Длинный и узкий шрам на ноге я получил от него, когда мне исполнилось пятнадцать лет. Он сколачивал свою первую банду, я отказался в нее вступить, пришлось драться.
Мне повезло: по дворовому закону мы дрались до первой крови. А другого паренька из нашего двора нашли потом в реке ниже по течению с множеством ран на теле, поэтому лично я плакать по Шарику не буду…
— Ты, я думаю, ни при чем, но проверить все равно надо. — Филя зевнул. — Если повезет, то информация, как говорят, не подтвердится.
Хороший тогда у тебя сегодня будет день, счастливый, можно сказать, день твоего рождения, а все потому, что я добрый. Сейчас ребята с твоей квартиры приедут, проверят, действительно ли пил, узнают с кем, может, сразу и отпустим…
— Узнать бы еще имя хорошего человека, который так захотел моей смерти, — я посмотрел на яркую лампу над головой, свет резал глаза. — Этот нехороший человек направил вас ко мне, заставил работать, бить дубинкой. Вы бы мне его имя сказали, а я бы направил ему отдельную благодарность от вашего имени…
— Благодарность ему твоя ни к чему, но в память о Шарике кое-что скажу. Он как-то высказался, что ты нормальный парень, не трус.
— Так оно и есть, — согласился я. — Только о Шарике я такого сказать не могу, хоть и дрались часто…
— Тебе бы лучше помолчать, — недобро усмехнулся Филя. — О покойниках либо хорошо, либо ничего. А подсказали нам добрые люди, что был ты вчера в роще, где Ольгу убили.
Имен не назову, ни к чему тебе они — морду им бить не пойдешь, характером не вышел, хоть и говорили о тебе всякое, но у меня глаз наметанный — слабак ты!
— А я там действительно был? — меня снова начинало лихорадить, еще немного и пальцы начнут дрожать так, что звяканье от наручников станет слышно не только в подвале, но и во всем доме.
— Это я у тебя спрашиваю. Если заходил в рощу, то с какой целью?
— Обманывать не стану, может, и заходил, — выдохнул я устало. Меня снова начало мутить. — Только ничего не помню, свойство у меня такое — как выпью, так без памяти…
Мог ли Шарика убить? Не знаю. Но причины его убивать у меня не было. Наши дороги с ним уже лет десять не пересекались…
— Подтверждаю, — донесся с другого боку откуда-то из темноты голос Кости. — Стоит этому придурку выпить грамм сто, никогда потом ничего не помнит. Ребята как-то квасили с ним вместе, так он один пятерых так отделал, что те в больницу попали, а на следующий день все забыл…
— Было такое? — Филя снова ударил по трубе, у меня внутри от этого все заурчало. Зря это он так близко ко мне стоит. Понимаю, напугать хочет, но все равно зря. Еще немного, и не выдержу…
Потом же не отмоется, а запах рвоты — очень стойкий, дорогого мыла много переведет…
— И этого не помню, хоть рассказ об этом слышал, — покивал я. — Но знаю, меня лучше не поить.
— А если ничего не помнишь, то может, в долг нам дашь? — ухмыльнулся Филя. — Всегда хотелось у кого-нибудь занять, а потом не отдавать. А то и квартиру подаришь? Я тебе налью, к нотариусу съездим, ты мне бумаги подпишешь, а завтра ничего и не вспомнишь…
— Подарит все, что у него есть, — подтвердил Костя. — Только нет у него ничего, квартира записана на сестру. Недействительны будут бумаги. Мы проверяли, хотели сами его раскрутить…
— А… все равно нормально, — заржал Филя. — Если ему сейчас в глотку грамм сто влить, то он даже и не вспомнит, что мы его в подвале держали, так, что ли?
— В этом не сомневайся! — кивнул Костя. — Проверено. И не вспомнит, а если ему сказать, что он твой кулак своей кровью испачкал, еще и станет извиняться.
— Прикольно, — ухмыльнулся Филя. —
Испробуем обязательно, только пацанов дождемся.
Почти сразу же в темноте послышались тяжелые шаги, из-за угла к лампочке вышли двое наркоманов-близнецов, что вталкивали меня в машину. У одного удар хорошо поставлен — бывший боксер.
— Квартиру осмотрели, воняет в ней, словно кошка неделю назад сдохла, — пробурчал он. — Соседи подтверждают: вечером уходил на работу, утром возвращался, а сам как лунатик, ничего не соображал, и так все три дня. Но приходил и уходил один, собутыльников к себе не водил.
— А на работе?
— Подтверждают. Сменщик говорит, что этот за него две ночи отработал, только вряд ли об этом вспомнит. Так что не он однозначно. Да и Шарик этого алкаша одним пальцем бы раздавил…
— Может, и так, наше дело проверить, — пожал плечами Филя. — Влейте ему грамм двести водки, я знаю, у вас есть, и отвезите домой. Проведем следственный эксперимент: вспомнит потом хоть что-нибудь или нет…
— Не повезем! Он всю машину нам заблюет, — нахмурился бывший боксер. — Проще здесь его замочить. О нем и не вспомнит никто. Бросим на рельсы, все решат, что сам под поезд попал…
— До паровоза его на чем-то все равно везти надо, — резонно заметил Филя. — К тому же шеф предупредил: пока не узнаем, кто наших ребят мочит, аккуратнее с трупами. А то, говорит, замучаемся разбираться со всеми, кто на нас обиду держит… — Да на нас весь город обиду держит… — хохотнули близнецы. — Всех прижали, кого могли.
— Болт узнает, пожалеете о своем базаре…
— Нам-то что… — отвернулись обиженно близнецы. — Только алкаша живым в своей машине не повезем. Да и зачем мы его вообще сюда везли? Сам сказал, поговорить надо, а мы ему даже рожу не разбили…
Мне прикольнее напоить, ухмыльнулся Филя. — Гожу-то мы ему всегда разобьем, а вот посмотреть, как он потом ничего не вспомнит, смешнее. Рож я много разбитых видел, а о таком цирке в первый раз слышу…
— Не стоит водку в меня вливать, — вздохнул я. — Только сегодня очнулся, худо мне будет, тем более что денег на восстановление нет…
— Деньги я тебе дам, — Филя сунул мне за пазуху пару тысячных бумажек. — Так сказать, получи моральную компенсацию и отметь свой новый день рождения, не забудь за меня выпить, только за здравие…
— Ты чего? — встрепенулся Костя. — У тебя деньги лишние? Так лучше мне дай, а не этому уроду.
— Учить ты меня будешь, кому давать, а кому нет… — нахмурился Филя. — Кстати, насчет своих ограничений по жмурикам нет. Например, тебя можем оприходовать прямо сейчас. Близнецы?
Те сделали шаг к Косте и зловеще усмехнулись.
— Да запросто зароем, он давно уже нам надоел со своими претензиями: то одно ему не нравится, то другое…
— Я только спросил… — Костя испуганно отодвинулся от Фили и близнецов в дальний угол. — С деньгами у меня туго, машину новую купил, а она бензина жрет много…
— А мне прикольно на него посмотреть, к тому же мой следственный эксперимент еще не закончен. — Филя повернулся к близнецам. — А вы его можете до дома не везти, где захотите, там и бросьте. Главное, чтобы не меньше пары кварталов отсюда.
— Это его дружок, а не наш, — наркоманы кивнули на Костю. — Он наколку на него давал, пусть и везет.
— Какой он мне дружок? — запротестовал тот. — Учились вместе… Мне что, за всех, кого в школе знал, отвечать? — Не повезло, так не повезло, — заржал Филя. — Я вот с седьмого класса нигде не учился, в зоне школа не в счет. Близнецы тоже нигде не учились, так что ты у нас один грамотный, тебе и везти. Напоите его и засуньте этому грамотею в багажник, а будет выступать, то по печени…
Наркоманы подошли ближе, один из них достал бутылку водки, кстати, самой дешевой…
Прозрачная жидкость полилась мне в горло. Знакомый запах, все тот же мерзкий вкус. Но я наслаждался каждым глотком, словно целебным нектаром, спасающим от болезней этого мерзкого мира, потому что знал — меня ждет забытье.
Холодная вода подействовала как всегда. У меня даже руки почти не дрожали, когда стал одеваться, хоть внутри я по-прежнему напоминал кипящий котел с плотно закрытой крышкой, на которой заварили предохранительный клапан.
Эти ощущения для меня привычны. Огонь отвели, давление больше не повысится, значит, взрыва не будет. Нужно только несколько дней, пока давление не спадет, обращаться с собой аккуратно, как с взведенной гранатой.
Я перемыл котлы на кухне, заодно бросая в рот как в топку котла все, что оставили в кастрюлях повара. Есть надо хотя бы раз в день или раз в ночь…
Начистил картошки на обед, подмел игровую площадку и парадный пятак перед входом, и только после этого посмотрел на часы, стрелки приближались к шести, ночь закончилась, солнце уже поднималось над горизонтом. Я сел на ступеньки, с наслаждением впитывая в себя каждый желтенький лучик.
Какой наступил день недели, мне было неизвестно, как и то, что со мной происходило в прошедшие дни. Но это вспомнится позже отдельными несвязанными между собой фрагментами. Надеюсь, что вспомнится, хотя если это не произойдет, печалиться не стану.
Для воина существует только один миг — настоящий. Я не воин, но живу по тем же законам. Так получилось…
Я поздоровался с появившейся у калитки заведующей и побрел домой. О зарплате в этот раз не спрашивал. Что-то внутри меня говорило, что это уже происходило, и не раз.
Хотя пьянею сразу и бесповоротно. В этом есть свои плюсы и минусы. Плюс — то, что пью мало, хоть и чувствую себя после этого, как другие после затяжного пьянства. Минус, что потом ничего не помню. Или почти ничего…
У меня нет острого желания выпить, как у алкоголиков. Точнее сказать, большую часть времени его нет.
Иногда оно появляется, как правило, вместе с тяжелой душевной травмой, но и тогда я пытаюсь удержаться, сколько могу.
К моему несчастью, у нас пьют по любому поводу. Я борюсь долго, пока не уступаю…
А дальше все идет по отработанной схеме. Открываю глаза на третий или четвертый день после первого глотка. Промежутка для меня просто не существует. В памяти остаются только смутные образы и чувство раскаяния.
Один знакомый психиатр мне объяснил, что на самом деле мой мозг помнит все, но ему стыдно за мерзкое поведение, поэтому он и вычеркивает прошедшие дни из моей памяти.
Если честно, то я этому не верю, как и тому, что у меня отсутствует фермент, расщепляющий спирт на глюкозу и воду. Такую версию я тоже слышал. На самом деле мне кажется, что кто-то живущий во мне просто пользуется моим опьянением, чтобы захватить наше общее с ним тело и пожить как ему хочется.
Но кого интересует, во что я верю? Даже мне самому по большому счету это неинтересно. Я просто смирился с тем, что мне нельзя пить, и все… Вернувшись домой, я устроил в квартире генеральную уборку, вымыл и вычистил все, до чего смог добраться. Кстати, запах был еще тот — не то чтобы кошка сдохла, но очень похоже…
Кстати, где я подцепил это выражение, оно же явно не мое?
Запах разложения появился от скисшего молока, которым я обычно себя отпаиваю, когда выхожу из небытия. По логике получается, что мне не дали нормально провести весь процесс возвращения к людям. Что-то, должно быть, произошло…
Обычно я стараюсь выдержать все фазы моего возвращения, иначе закончится все плохо, проверено…
Но это сейчас уже не имеет никакого значения. Главное — снизить давление пара в котле. Я прошел по чистой квартире, собирая пустые бутылки, в основном молочные. Их набралось немного.
Бутылки сдал в ближайший приемный пункт и на вырученные деньги, добавив мелочь, которая оказалась неожиданно в кармане моих джинсов, купил хлеба и молока.
Первый день возвращения из небытия — самый сложный, в нем главное не расплескать себя.
В глазах все плыло и накладывалось друг на друга. Асфальт раскачивался под ногами, как палуба корабля во время шторма. Но я мужественно дошел до своего дома, поднялся по лестнице, гордясь тем, что мне хватило на это силы…
Мысли путались, прошлое, будущее, настоящее перемешались между собой, превратив мою жизнь в странный временной коктейль
Я лег на чисто вымытый, еще влажный линолеум, глотнул молока из бутылки и задумался…
Точнее попытался, поскольку у меня ничего не получилось — внутри по-прежнему бурлило, руки дрожали, выбивая дробь стеклом бутылки по зубам. Я выпил еще один большой глоток, болезненно задевая эмаль. Где-то там, в глубине моего мозга бродили нужные мне мысли, иногда я видел их обрывки, когда глаза не застилали розовые пятна, и меня не трясло от избытка адреналина, выходящего с дурно пахнущим потом.
…Шарик умер, его убили. Кто-то до него добрался, и бандиты встревожены. Но это не обычные разборки, его убил кто-то чужой. Поэтому они дернули меня. Решили почему-то, что я его замочил.
Какой из меня убийца? Я даже муху убить не могу, на комара рука не поднимется…
Правда…
Я так устроен, что при одной мысли об убийстве любого живого существа внутри меня всё восстает…
Да и зачем мне убивать Шарика? Из-за того, что мы с ним дрались в детстве?
Перед моими глазами услужливо поползли давние картины — Шарик в нашей первой схватке во дворе, нам было лет по шесть. Он пнул меня ногой и попал как раз туда, куда хотел. Даже Скорую вызывали. А потом я долго ходил к врачу, меня кололи долго м много, думали, что останусь импотентом, но все постепенно пришло в норму…
Мы с ним дрались и позже, пока его не посадили, но при этом относились друг к другу с уважением. При необходимости я мог бы обратиться к Шарику, и он обязательно оказал мне какую-нибудь простую услугу — убил бы кого-нибудь или изувечил…
Правда, плата за это была бы непомерной даже для моей изрядно похудевшей самооценки.
И он мог обратиться ко мне в случае, требующем напряжения мозговых извилин, на что он никогда не был большим мастером…
Только не стоит сейчас об этом говорить. Поздно. Шарик мертв.
Интересно, кто его убил? А еще любопытнее, почему бандиты считают, что это сделал я?
Костя… у меня перед глазами всплыло его лицо, что-то он рассказывал…
Нет, не помню. А вот Филю запомнился хорошо, он был в новом спортивном костюме, с милицейской резиновой дубинкой в руках. А за его спиной маячили два близнеца-наркомана, готовых убивать просто из удовольствия.
И все-таки, почему бандиты решили, что я имею отношение к убийству?
Я мог убить Шарика только в одном случае…
При одной этой мысли мне пришлось одежду с себя сбрасывать немедленно, потому что пот рекой полился из пор…
Плохо дело. Это говорило о том, что моя догадка верна.
Если Шарик участвовал в убийстве Ольги, то я мог убить его, как и любого, кто в этом участвовал, вне зависимости от звания и должности, охраны и финансового состояния.
При одной мысли о мести моя голова перестает соображать, а глаза наливаются кровью от бешенства. Конечно, я не способен даже комара прихлопнуть, но в некоторых случаях…
Тот, кто решил, что я мог убить Шарика, хорошо меня знал, а это значило, что мои проблемы только начинаются.
Будут меня бить, будут убивать, не ходите дети в Африку гулять…
Как оказывается, много всего произошло, пока я пребывал в небытии…
«Интересно, когда состоятся похороны видного и заслуженного бандита нашего города? — всплыла в моей голове первая разумная мысль за последние полчаса. — Нужно начинать именно с похорон, только там можно услышать все последние версии. Люди расскажут все, если их вежливо попросить…»
Я встал и пошел к соседу — дяде Игорю. Этот человек носил милицейские погоны не один десяток лет, и при этом не потерял достоинства. Его уважали даже бандиты, правда, в основном старой закваски — для новых не существует правил, они не признают никого и ничего, а уважают лишь себя и свои желания.
Дядя Игорь открыл дверь с несколько растерянным выражением на лице, держа в руке раскрытую газету.
— А… это ты! Заходи. Появились проблемы, которые не можешь решить сам?
— Да, как всегда… — пробормотал я, проходя в квартиру и садясь на потертый диван. — Я несколько дней отсутствовал и, кажется, пропустил нечто любопытное…
— Вопросы есть и у меня, — дядя Игорь сел в кресло и стал разглядывать меня с тем же растерянным выражением. — В первую очередь, что это за добрые люди вчера допрашивали жителей нашего подъезда? Их почему-то интересовал ты. Не расскажешь, в какую историю влез? — Что-то еще произошло кроме этого? — я бросил красноречивый взгляд на раскрытую газету. — Как понимаю, мои проблемы не самые главные для вас на сегодняшний день…
— Убили моего друга, — буркнул дядя Игорь. — Но с этим разберусь без тебя, а пока жду ответа на свои вопросы.
— Еще не знаю, куда влез, — ответил я, разводя руками, — аналитический аппарат отказывает, поэтому и пришел к вам за советом и пояснениями. А рассказать о том, что было вчера, могу…
Погиб преступный авторитет по кличке «Шарик». Братва почему-то решила, что это я его замочил. Вчера сюда приходили отдельные особи данного вида, чтобы проверить мое алиби…
— Серьезная история, — недоверчиво хмыкнул дядя Игорь. — Хотя, конечно, после твоих слов многое становится понятным. Мне, например, в голову бы не пришло связать убийство Шарафутдинова Владимира
Анатольевича, 19S0 года рождения, неоднократно судимого, более известного в криминальной среде под кличкой Шарик, с твоей личностью. Должно быть, совсем состарился, хватку теряю… Получается, эти мальчики, запугивая местных старушек, твое алиби проверяли?
— Именно так, за подтверждение оного моя искренняя всем благодарность…
— А почему они решили, что его убил ты?
— дядя Игорь достал из холодильника бутылку водки, налил себе в рюмку и выпил, а мне бросил на колени пакет кефира. — Тебе не предлагаю: знаю, что нельзя, хотя, наверное, очень хочется. Вряд ли тебя допрашивали, соблюдая международные конвенции о неприменении пыток. Били?
— На удивление — почти нет, — я зубами надорвал пакет. Вкус кефира был замечательно кислым, желудок сразу ответил бурлением, и мне захотелось повеситься. — Дали пару раз, но без злобы, скорее в назидание. Может, они подписали все-таки эту вашу конвенцию о пытках?
— Эти точно не подписывали, а то бы я знал, — дядя Игорь снова достал убранную было бутылку, налил и выпил. — Они еще писать не умеют, пока научились только ставить вместо подписи кресты, и то не на бумаге, а на кладбищах. Прости, что пью на твоих глазах, но должен помянуть друга, да и сердце схватило, сейчас отпустит. Алкоголь — лучшее средство от сердечной и душевной боли, не при тебе будет сказано.
— Жаль, что не могу с вами согласиться. Просто не знаю, так это или не так. Для меня алкоголь средство забвения, причем в буквальном смысле…
Дядя Игорь выпил третью рюмку и вернул бутылку в холодильник.
— Хочется еще, но нельзя, иначе и у меня аналитический аппарат откажет. Слушаю твои вопросы. Могу, правда, предваряя некоторые из них, ответить то же самое, что и приходившим вчера господам.
Прошедшие три дня ты был незаметен, на одежде и лице человеческой или какой другой крови не наблюдалось. Глаза казались абсолютно бессмысленными, но меня узнавал, кланялся и тут же прятался в своей берлоге.
— В квартире тоже следов крови нет.
Осмотрел всю одежду и обувь…
— Вот скажи честно… — дядя Игорь взглянул мне в глаза. — Ты, когда невменяемый, о чем-то думаешь? Почему всегда молчишь, а на мои вопросы только виновато разводишь руками? Ты меня узнаешь, или здороваешься со всеми, кого увидишь?
— Ничего не могу сказать… — я допил кефир, с удовлетворением прислушиваясь к бурлению в желудке. — Сам себя в таком состоянии не наблюдал, а если видел в зеркале, то не помню.
— Альтер Эго, — пояснил дядя Игорь. —
Проще говоря, второе «я», которое появляется на какое-то время, а потом исчезает. Ни одно из твоих «я» ничего не знает о другом. Это имеет какое-то длинное название в психиатрии, по- моему, не лечится, подраздел шизофрения.
Можешь сам посмотреть…
— Меня врачи смотрели… Что ни психиатр, то новый диагноз, но слово «шизофрения» звучало часто. Вернемся к нашим баранам?
— Не к нашим, а к вашим, — хмыкнул дядя Игорь и с тоской посмотрел на холодильник, куда спрятал бутылку. — Я лично с вашими баранами не был знаком до вчерашнего дня. Кстати, любопытно: тебя вчера доставили в невменяемом виде, раньше ты еще три дня никого не узнавал бы … С каким из твоих эго я сейчас имею честь разговаривать?
— Понятия не имею, поскольку знаком только с одним, — я допил кефир и встал. —
Вообще-то зашел узнать, когда состоятся похороны Шарика. — Думаешь, там удастся встретить настоящего убийцу? Или желаешь завалить всю братву, еще оставшуюся в живых по недосмотру?
Футболка и джинсы были мокрые — видно, меня отливали водой. Желудок опять скорчился в судороге, выдавливая остаток детсадовских макарон пополам с желчью. Очень противный вкус… и запах. Скорее убили бы, что ли…
Что-то мне совсем плохо стало. Даже когда очнулся в садике, чувствовал себя лучше…
— Выпить хочешь? — спросил с левого боку равнодушный голос. Я повернул голову и едва разглядел в полумраке «Филю», одного из подручных Болта. Он был одет в спортивный костюм. У братвы это как рабочая одежда: движений не стесняет, а в крови перепачкаешь, выкинуть не жалко…
Похоже, правда собрались убивать, раз одеты в униформу…
Что им от меня нужно?
Филя жил в другом районе, я был плохо с ним знаком. Знал, что уже лет с пятнадцати он загремел в зону, а теперь служил у Болта специалистом по отъему ценностей и собственности. Может, они решили забрать мою квартиру? Но она оформлена на сестру, без ее подписи не продашь…
— Ответишь сам, или ребят позвать? — специалист по отъему ценностей подошел ближе, крутя в руках резиновую дубинку. — Бить мне тебя не хочется — новый костюм забрызгаешь, а он дорогой. Кстати, нравится?
Филя крутнулся передо мной на одной ноге, демонстрируя обновку, при этом дубинка с размаха ударила меня по ребрам, вряд ли это было проделано случайно…
Милицейская резина хорошо бьет, кости ломает с легкостью, у меня была такая когда-то. Может, и сейчас где-то валяется на антресолях, только она мне без надобности, людей не бью…
— Не надо никого звать, — я облизал пересохшие окровавленные губы, когда боль немного утихла. Противный вкус. — Не пью, не хочется, а костюм и в самом деле хорош…
— Давно не пьешь? — Филя закурил, от сигаретного дыма мне стало еще хуже. Табак был хорошим, возможно, английским, только его запах смешивался со зловонием моей рвоты, поэтому я едва сдерживался, чтобы не испортить дорогой костюм. — Ты не знаешь, почему я тебе не верю? Вот хочется поверить, а не могу…
— С сегодняшнего утра в завязке… — прошептал я. — Водички не дашь? Во рту пересохло, даже плюнуть в тебя нечем…
— А до этого пил? — Филя пропустил мимо ушей мой жалкий пассаж о плевке, а я так старался, придумывал…
На его работе чего только не наслушаешься, должно быть, каждый обещает его удавить, прибить, застрелить. Только аллея жертв на кладбище от этих угроз длиннее становится, а Филя — вот он, и сейчас живее всех живых. — Если пил, то с кем? Кто подтвердить сможет?
Допрос велся профессионально, вот кого у нас в органах не хватает. Все хорошие специалисты ушли в банды, а у этого опыт, самого не раз допрашивали…
— Ничего не помню: ни с кем, ни сколько, ни когда, — выдохнул я устало. Ребра, наверное, треснули, боль никак не проходила. — А чем вас так заинтересовало мое пьянство? Хотите записать в общество трезвости, или отправить на принудительное лечение?
— Не собираемся мы тебя никуда записывать, ты нам вообще без надобности, — вежливо пояснил Филя. — Но если настаиваешь, можем помочь. Сегодня вечером и закопаем. Средство проверенное, на людях испытанное, все довольны, никто еще не жаловался. И врач тебе больше не понадобится. Мы люди добрые, готовы забесплатно работать и с гарантией. Квартиру нам отпишешь, и все, считай себя уже мертвым и без вредных привычек…
— Спасибо за заботу, — прошептал я. Что-то мне снова стало дурно, да и настроение испортилось. Самое смешное, что Филя легко мог исполнить свои слова, даже не особо задумываясь. — Но лучше не надо, поживу еще. К тому же квартира записана на сестру…
— Поживешь, не поживешь, это вопрос скорее философский, — Филя с размаху ударил дубинкой по трубе, звук мне показался очень неприятным, а ребра содрогнулись от предчувствия. — Дело в том, что «Шарика» вчера убили, а мы не знаем, кто. Думали, расскажешь нам все добровольно, а ты нас работать заставляешь, бить тебя, а мы это не любим…
— Его убили, а я тут при чем? — еще раз облизал пересохшие губы. — Интересно, кому могло в голову придти, что это я его? Любить его не любил, это точно, но и убивать бы не стал. Мы с ним еще в детстве все между собой решили — я его не трогаю, а он меня…
Шарика я знал хорошо. Длинный и узкий шрам на ноге я получил от него, когда мне исполнилось пятнадцать лет. Он сколачивал свою первую банду, я отказался в нее вступить, пришлось драться.
Мне повезло: по дворовому закону мы дрались до первой крови. А другого паренька из нашего двора нашли потом в реке ниже по течению с множеством ран на теле, поэтому лично я плакать по Шарику не буду…
— Ты, я думаю, ни при чем, но проверить все равно надо. — Филя зевнул. — Если повезет, то информация, как говорят, не подтвердится.
Хороший тогда у тебя сегодня будет день, счастливый, можно сказать, день твоего рождения, а все потому, что я добрый. Сейчас ребята с твоей квартиры приедут, проверят, действительно ли пил, узнают с кем, может, сразу и отпустим…
— Узнать бы еще имя хорошего человека, который так захотел моей смерти, — я посмотрел на яркую лампу над головой, свет резал глаза. — Этот нехороший человек направил вас ко мне, заставил работать, бить дубинкой. Вы бы мне его имя сказали, а я бы направил ему отдельную благодарность от вашего имени…
— Благодарность ему твоя ни к чему, но в память о Шарике кое-что скажу. Он как-то высказался, что ты нормальный парень, не трус.
— Так оно и есть, — согласился я. — Только о Шарике я такого сказать не могу, хоть и дрались часто…
— Тебе бы лучше помолчать, — недобро усмехнулся Филя. — О покойниках либо хорошо, либо ничего. А подсказали нам добрые люди, что был ты вчера в роще, где Ольгу убили.
Имен не назову, ни к чему тебе они — морду им бить не пойдешь, характером не вышел, хоть и говорили о тебе всякое, но у меня глаз наметанный — слабак ты!
— А я там действительно был? — меня снова начинало лихорадить, еще немного и пальцы начнут дрожать так, что звяканье от наручников станет слышно не только в подвале, но и во всем доме.
— Это я у тебя спрашиваю. Если заходил в рощу, то с какой целью?
— Обманывать не стану, может, и заходил, — выдохнул я устало. Меня снова начало мутить. — Только ничего не помню, свойство у меня такое — как выпью, так без памяти…
Мог ли Шарика убить? Не знаю. Но причины его убивать у меня не было. Наши дороги с ним уже лет десять не пересекались…
— Подтверждаю, — донесся с другого боку откуда-то из темноты голос Кости. — Стоит этому придурку выпить грамм сто, никогда потом ничего не помнит. Ребята как-то квасили с ним вместе, так он один пятерых так отделал, что те в больницу попали, а на следующий день все забыл…
— Было такое? — Филя снова ударил по трубе, у меня внутри от этого все заурчало. Зря это он так близко ко мне стоит. Понимаю, напугать хочет, но все равно зря. Еще немного, и не выдержу…
Потом же не отмоется, а запах рвоты — очень стойкий, дорогого мыла много переведет…
— И этого не помню, хоть рассказ об этом слышал, — покивал я. — Но знаю, меня лучше не поить.
— А если ничего не помнишь, то может, в долг нам дашь? — ухмыльнулся Филя. — Всегда хотелось у кого-нибудь занять, а потом не отдавать. А то и квартиру подаришь? Я тебе налью, к нотариусу съездим, ты мне бумаги подпишешь, а завтра ничего и не вспомнишь…
— Подарит все, что у него есть, — подтвердил Костя. — Только нет у него ничего, квартира записана на сестру. Недействительны будут бумаги. Мы проверяли, хотели сами его раскрутить…
— А… все равно нормально, — заржал Филя. — Если ему сейчас в глотку грамм сто влить, то он даже и не вспомнит, что мы его в подвале держали, так, что ли?
— В этом не сомневайся! — кивнул Костя. — Проверено. И не вспомнит, а если ему сказать, что он твой кулак своей кровью испачкал, еще и станет извиняться.
— Прикольно, — ухмыльнулся Филя. —
Испробуем обязательно, только пацанов дождемся.
Почти сразу же в темноте послышались тяжелые шаги, из-за угла к лампочке вышли двое наркоманов-близнецов, что вталкивали меня в машину. У одного удар хорошо поставлен — бывший боксер.
— Квартиру осмотрели, воняет в ней, словно кошка неделю назад сдохла, — пробурчал он. — Соседи подтверждают: вечером уходил на работу, утром возвращался, а сам как лунатик, ничего не соображал, и так все три дня. Но приходил и уходил один, собутыльников к себе не водил.
— А на работе?
— Подтверждают. Сменщик говорит, что этот за него две ночи отработал, только вряд ли об этом вспомнит. Так что не он однозначно. Да и Шарик этого алкаша одним пальцем бы раздавил…
— Может, и так, наше дело проверить, — пожал плечами Филя. — Влейте ему грамм двести водки, я знаю, у вас есть, и отвезите домой. Проведем следственный эксперимент: вспомнит потом хоть что-нибудь или нет…
— Не повезем! Он всю машину нам заблюет, — нахмурился бывший боксер. — Проще здесь его замочить. О нем и не вспомнит никто. Бросим на рельсы, все решат, что сам под поезд попал…
— До паровоза его на чем-то все равно везти надо, — резонно заметил Филя. — К тому же шеф предупредил: пока не узнаем, кто наших ребят мочит, аккуратнее с трупами. А то, говорит, замучаемся разбираться со всеми, кто на нас обиду держит… — Да на нас весь город обиду держит… — хохотнули близнецы. — Всех прижали, кого могли.
— Болт узнает, пожалеете о своем базаре…
— Нам-то что… — отвернулись обиженно близнецы. — Только алкаша живым в своей машине не повезем. Да и зачем мы его вообще сюда везли? Сам сказал, поговорить надо, а мы ему даже рожу не разбили…
Мне прикольнее напоить, ухмыльнулся Филя. — Гожу-то мы ему всегда разобьем, а вот посмотреть, как он потом ничего не вспомнит, смешнее. Рож я много разбитых видел, а о таком цирке в первый раз слышу…
— Не стоит водку в меня вливать, — вздохнул я. — Только сегодня очнулся, худо мне будет, тем более что денег на восстановление нет…
— Деньги я тебе дам, — Филя сунул мне за пазуху пару тысячных бумажек. — Так сказать, получи моральную компенсацию и отметь свой новый день рождения, не забудь за меня выпить, только за здравие…
— Ты чего? — встрепенулся Костя. — У тебя деньги лишние? Так лучше мне дай, а не этому уроду.
— Учить ты меня будешь, кому давать, а кому нет… — нахмурился Филя. — Кстати, насчет своих ограничений по жмурикам нет. Например, тебя можем оприходовать прямо сейчас. Близнецы?
Те сделали шаг к Косте и зловеще усмехнулись.
— Да запросто зароем, он давно уже нам надоел со своими претензиями: то одно ему не нравится, то другое…
— Я только спросил… — Костя испуганно отодвинулся от Фили и близнецов в дальний угол. — С деньгами у меня туго, машину новую купил, а она бензина жрет много…
— А мне прикольно на него посмотреть, к тому же мой следственный эксперимент еще не закончен. — Филя повернулся к близнецам. — А вы его можете до дома не везти, где захотите, там и бросьте. Главное, чтобы не меньше пары кварталов отсюда.
— Это его дружок, а не наш, — наркоманы кивнули на Костю. — Он наколку на него давал, пусть и везет.
— Какой он мне дружок? — запротестовал тот. — Учились вместе… Мне что, за всех, кого в школе знал, отвечать? — Не повезло, так не повезло, — заржал Филя. — Я вот с седьмого класса нигде не учился, в зоне школа не в счет. Близнецы тоже нигде не учились, так что ты у нас один грамотный, тебе и везти. Напоите его и засуньте этому грамотею в багажник, а будет выступать, то по печени…
Наркоманы подошли ближе, один из них достал бутылку водки, кстати, самой дешевой…
Прозрачная жидкость полилась мне в горло. Знакомый запах, все тот же мерзкий вкус. Но я наслаждался каждым глотком, словно целебным нектаром, спасающим от болезней этого мерзкого мира, потому что знал — меня ждет забытье.
Очнулся снова в родном садике с пересохшим горлом, помятым лицом и жуткой болью в желудке. Рецепт лечения известен. Я разделся и пошел в бассейн.
Я смотрю в окно
И вижу туман, поднимающийся с реки.
Он сер и уныл, как вся моя жизнь.
Он поднимается в небо, исчезает как я.
Всего мгновение и нас больше нет…
Холодная вода подействовала как всегда. У меня даже руки почти не дрожали, когда стал одеваться, хоть внутри я по-прежнему напоминал кипящий котел с плотно закрытой крышкой, на которой заварили предохранительный клапан.
Эти ощущения для меня привычны. Огонь отвели, давление больше не повысится, значит, взрыва не будет. Нужно только несколько дней, пока давление не спадет, обращаться с собой аккуратно, как с взведенной гранатой.
Я перемыл котлы на кухне, заодно бросая в рот как в топку котла все, что оставили в кастрюлях повара. Есть надо хотя бы раз в день или раз в ночь…
Начистил картошки на обед, подмел игровую площадку и парадный пятак перед входом, и только после этого посмотрел на часы, стрелки приближались к шести, ночь закончилась, солнце уже поднималось над горизонтом. Я сел на ступеньки, с наслаждением впитывая в себя каждый желтенький лучик.
Какой наступил день недели, мне было неизвестно, как и то, что со мной происходило в прошедшие дни. Но это вспомнится позже отдельными несвязанными между собой фрагментами. Надеюсь, что вспомнится, хотя если это не произойдет, печалиться не стану.
Для воина существует только один миг — настоящий. Я не воин, но живу по тем же законам. Так получилось…
Я поздоровался с появившейся у калитки заведующей и побрел домой. О зарплате в этот раз не спрашивал. Что-то внутри меня говорило, что это уже происходило, и не раз.
Я не алкоголик. Правда, смешное утверждение?
Дни прошли незаметно…
В моей памяти пусто.
На сердце печаль.
Как осадок в бокале.
От плохого вина.
Хотя пьянею сразу и бесповоротно. В этом есть свои плюсы и минусы. Плюс — то, что пью мало, хоть и чувствую себя после этого, как другие после затяжного пьянства. Минус, что потом ничего не помню. Или почти ничего…
У меня нет острого желания выпить, как у алкоголиков. Точнее сказать, большую часть времени его нет.
Иногда оно появляется, как правило, вместе с тяжелой душевной травмой, но и тогда я пытаюсь удержаться, сколько могу.
К моему несчастью, у нас пьют по любому поводу. Я борюсь долго, пока не уступаю…
А дальше все идет по отработанной схеме. Открываю глаза на третий или четвертый день после первого глотка. Промежутка для меня просто не существует. В памяти остаются только смутные образы и чувство раскаяния.
Один знакомый психиатр мне объяснил, что на самом деле мой мозг помнит все, но ему стыдно за мерзкое поведение, поэтому он и вычеркивает прошедшие дни из моей памяти.
Если честно, то я этому не верю, как и тому, что у меня отсутствует фермент, расщепляющий спирт на глюкозу и воду. Такую версию я тоже слышал. На самом деле мне кажется, что кто-то живущий во мне просто пользуется моим опьянением, чтобы захватить наше общее с ним тело и пожить как ему хочется.
Но кого интересует, во что я верю? Даже мне самому по большому счету это неинтересно. Я просто смирился с тем, что мне нельзя пить, и все… Вернувшись домой, я устроил в квартире генеральную уборку, вымыл и вычистил все, до чего смог добраться. Кстати, запах был еще тот — не то чтобы кошка сдохла, но очень похоже…
Кстати, где я подцепил это выражение, оно же явно не мое?
Запах разложения появился от скисшего молока, которым я обычно себя отпаиваю, когда выхожу из небытия. По логике получается, что мне не дали нормально провести весь процесс возвращения к людям. Что-то, должно быть, произошло…
Обычно я стараюсь выдержать все фазы моего возвращения, иначе закончится все плохо, проверено…
Но это сейчас уже не имеет никакого значения. Главное — снизить давление пара в котле. Я прошел по чистой квартире, собирая пустые бутылки, в основном молочные. Их набралось немного.
Бутылки сдал в ближайший приемный пункт и на вырученные деньги, добавив мелочь, которая оказалась неожиданно в кармане моих джинсов, купил хлеба и молока.
Первый день возвращения из небытия — самый сложный, в нем главное не расплескать себя.
Скучно жить за гранью реальности, в мире, в котором нет ничего, кроме раскаяния. А может, и не скучно, только мне это неизвестно, потому что ничего другого не помню.
Иду по улице
Знакомой до боли
Глядя одиноким прохожим в глаза.
Ощущая с тревогой,
что меня подменили ночью,
И я это не я.
В глазах все плыло и накладывалось друг на друга. Асфальт раскачивался под ногами, как палуба корабля во время шторма. Но я мужественно дошел до своего дома, поднялся по лестнице, гордясь тем, что мне хватило на это силы…
Мысли путались, прошлое, будущее, настоящее перемешались между собой, превратив мою жизнь в странный временной коктейль
Я лег на чисто вымытый, еще влажный линолеум, глотнул молока из бутылки и задумался…
Точнее попытался, поскольку у меня ничего не получилось — внутри по-прежнему бурлило, руки дрожали, выбивая дробь стеклом бутылки по зубам. Я выпил еще один большой глоток, болезненно задевая эмаль. Где-то там, в глубине моего мозга бродили нужные мне мысли, иногда я видел их обрывки, когда глаза не застилали розовые пятна, и меня не трясло от избытка адреналина, выходящего с дурно пахнущим потом.
…Шарик умер, его убили. Кто-то до него добрался, и бандиты встревожены. Но это не обычные разборки, его убил кто-то чужой. Поэтому они дернули меня. Решили почему-то, что я его замочил.
Какой из меня убийца? Я даже муху убить не могу, на комара рука не поднимется…
Правда…
Я так устроен, что при одной мысли об убийстве любого живого существа внутри меня всё восстает…
Да и зачем мне убивать Шарика? Из-за того, что мы с ним дрались в детстве?
Перед моими глазами услужливо поползли давние картины — Шарик в нашей первой схватке во дворе, нам было лет по шесть. Он пнул меня ногой и попал как раз туда, куда хотел. Даже Скорую вызывали. А потом я долго ходил к врачу, меня кололи долго м много, думали, что останусь импотентом, но все постепенно пришло в норму…
Мы с ним дрались и позже, пока его не посадили, но при этом относились друг к другу с уважением. При необходимости я мог бы обратиться к Шарику, и он обязательно оказал мне какую-нибудь простую услугу — убил бы кого-нибудь или изувечил…
Правда, плата за это была бы непомерной даже для моей изрядно похудевшей самооценки.
И он мог обратиться ко мне в случае, требующем напряжения мозговых извилин, на что он никогда не был большим мастером…
Только не стоит сейчас об этом говорить. Поздно. Шарик мертв.
Интересно, кто его убил? А еще любопытнее, почему бандиты считают, что это сделал я?
Костя… у меня перед глазами всплыло его лицо, что-то он рассказывал…
Нет, не помню. А вот Филю запомнился хорошо, он был в новом спортивном костюме, с милицейской резиновой дубинкой в руках. А за его спиной маячили два близнеца-наркомана, готовых убивать просто из удовольствия.
И все-таки, почему бандиты решили, что я имею отношение к убийству?
Я мог убить Шарика только в одном случае…
При одной этой мысли мне пришлось одежду с себя сбрасывать немедленно, потому что пот рекой полился из пор…
Плохо дело. Это говорило о том, что моя догадка верна.
Если Шарик участвовал в убийстве Ольги, то я мог убить его, как и любого, кто в этом участвовал, вне зависимости от звания и должности, охраны и финансового состояния.
При одной мысли о мести моя голова перестает соображать, а глаза наливаются кровью от бешенства. Конечно, я не способен даже комара прихлопнуть, но в некоторых случаях…
Тот, кто решил, что я мог убить Шарика, хорошо меня знал, а это значило, что мои проблемы только начинаются.
Будут меня бить, будут убивать, не ходите дети в Африку гулять…
Как оказывается, много всего произошло, пока я пребывал в небытии…
«Интересно, когда состоятся похороны видного и заслуженного бандита нашего города? — всплыла в моей голове первая разумная мысль за последние полчаса. — Нужно начинать именно с похорон, только там можно услышать все последние версии. Люди расскажут все, если их вежливо попросить…»
Я встал и пошел к соседу — дяде Игорю. Этот человек носил милицейские погоны не один десяток лет, и при этом не потерял достоинства. Его уважали даже бандиты, правда, в основном старой закваски — для новых не существует правил, они не признают никого и ничего, а уважают лишь себя и свои желания.
Дядя Игорь открыл дверь с несколько растерянным выражением на лице, держа в руке раскрытую газету.
— А… это ты! Заходи. Появились проблемы, которые не можешь решить сам?
— Да, как всегда… — пробормотал я, проходя в квартиру и садясь на потертый диван. — Я несколько дней отсутствовал и, кажется, пропустил нечто любопытное…
— Вопросы есть и у меня, — дядя Игорь сел в кресло и стал разглядывать меня с тем же растерянным выражением. — В первую очередь, что это за добрые люди вчера допрашивали жителей нашего подъезда? Их почему-то интересовал ты. Не расскажешь, в какую историю влез? — Что-то еще произошло кроме этого? — я бросил красноречивый взгляд на раскрытую газету. — Как понимаю, мои проблемы не самые главные для вас на сегодняшний день…
— Убили моего друга, — буркнул дядя Игорь. — Но с этим разберусь без тебя, а пока жду ответа на свои вопросы.
— Еще не знаю, куда влез, — ответил я, разводя руками, — аналитический аппарат отказывает, поэтому и пришел к вам за советом и пояснениями. А рассказать о том, что было вчера, могу…
Погиб преступный авторитет по кличке «Шарик». Братва почему-то решила, что это я его замочил. Вчера сюда приходили отдельные особи данного вида, чтобы проверить мое алиби…
— Серьезная история, — недоверчиво хмыкнул дядя Игорь. — Хотя, конечно, после твоих слов многое становится понятным. Мне, например, в голову бы не пришло связать убийство Шарафутдинова Владимира
Анатольевича, 19S0 года рождения, неоднократно судимого, более известного в криминальной среде под кличкой Шарик, с твоей личностью. Должно быть, совсем состарился, хватку теряю… Получается, эти мальчики, запугивая местных старушек, твое алиби проверяли?
— Именно так, за подтверждение оного моя искренняя всем благодарность…
— А почему они решили, что его убил ты?
— дядя Игорь достал из холодильника бутылку водки, налил себе в рюмку и выпил, а мне бросил на колени пакет кефира. — Тебе не предлагаю: знаю, что нельзя, хотя, наверное, очень хочется. Вряд ли тебя допрашивали, соблюдая международные конвенции о неприменении пыток. Били?
— На удивление — почти нет, — я зубами надорвал пакет. Вкус кефира был замечательно кислым, желудок сразу ответил бурлением, и мне захотелось повеситься. — Дали пару раз, но без злобы, скорее в назидание. Может, они подписали все-таки эту вашу конвенцию о пытках?
— Эти точно не подписывали, а то бы я знал, — дядя Игорь снова достал убранную было бутылку, налил и выпил. — Они еще писать не умеют, пока научились только ставить вместо подписи кресты, и то не на бумаге, а на кладбищах. Прости, что пью на твоих глазах, но должен помянуть друга, да и сердце схватило, сейчас отпустит. Алкоголь — лучшее средство от сердечной и душевной боли, не при тебе будет сказано.
— Жаль, что не могу с вами согласиться. Просто не знаю, так это или не так. Для меня алкоголь средство забвения, причем в буквальном смысле…
Дядя Игорь выпил третью рюмку и вернул бутылку в холодильник.
— Хочется еще, но нельзя, иначе и у меня аналитический аппарат откажет. Слушаю твои вопросы. Могу, правда, предваряя некоторые из них, ответить то же самое, что и приходившим вчера господам.
Прошедшие три дня ты был незаметен, на одежде и лице человеческой или какой другой крови не наблюдалось. Глаза казались абсолютно бессмысленными, но меня узнавал, кланялся и тут же прятался в своей берлоге.
— В квартире тоже следов крови нет.
Осмотрел всю одежду и обувь…
— Вот скажи честно… — дядя Игорь взглянул мне в глаза. — Ты, когда невменяемый, о чем-то думаешь? Почему всегда молчишь, а на мои вопросы только виновато разводишь руками? Ты меня узнаешь, или здороваешься со всеми, кого увидишь?
— Ничего не могу сказать… — я допил кефир, с удовлетворением прислушиваясь к бурлению в желудке. — Сам себя в таком состоянии не наблюдал, а если видел в зеркале, то не помню.
— Альтер Эго, — пояснил дядя Игорь. —
Проще говоря, второе «я», которое появляется на какое-то время, а потом исчезает. Ни одно из твоих «я» ничего не знает о другом. Это имеет какое-то длинное название в психиатрии, по- моему, не лечится, подраздел шизофрения.
Можешь сам посмотреть…
— Меня врачи смотрели… Что ни психиатр, то новый диагноз, но слово «шизофрения» звучало часто. Вернемся к нашим баранам?
— Не к нашим, а к вашим, — хмыкнул дядя Игорь и с тоской посмотрел на холодильник, куда спрятал бутылку. — Я лично с вашими баранами не был знаком до вчерашнего дня. Кстати, любопытно: тебя вчера доставили в невменяемом виде, раньше ты еще три дня никого не узнавал бы … С каким из твоих эго я сейчас имею честь разговаривать?
— Понятия не имею, поскольку знаком только с одним, — я допил кефир и встал. —
Вообще-то зашел узнать, когда состоятся похороны Шарика. — Думаешь, там удастся встретить настоящего убийцу? Или желаешь завалить всю братву, еще оставшуюся в живых по недосмотру?