Страница:
— Вселение чужой души?
— Древние манускрипты переполнены рассказами о неприкаянных душах.
— Неприкаянных?
— О тех кто не нашел путь, по которому должен уйти.
Кстати, там пишется, что такие души вселяются в человека, когда он находится в коме, иногда во время глубокого сна, и часто во время наркотического забытья. Души могут управлять чужим телом, когда оно находится в бессознательном состоянии. Описано огромное количество случаев, когда чужие вселившиеся души убивали родственников, жен и детей… Я задумался:
— А куда обычно уходят души?
— Я не буду на это отвечать, — покачал головой Николай Васильевич. — Ты это знаешь и без меня, в нас во всех существует память прошлых перерождений.
— Память?
— Конечно, ты же когда-то жил, а после смерти в виде энергетического облачка отправлялся куда-то. Другое дело, что помнят это не все, потому что знание неподготовленным не дают.
— Я не понимаю…
— Твоя душа слаба.
— Но если все души уходят, то почему эти не ушли?
— Призраки были всегда… — Николай Васильевич чуть улыбнулся. — В чужие тела вселяются те души, которые считают, что живут один раз, они, как и ты, не верят в перерождение. И когда оказываются без тела, лихорадочно начинают поиски нового тела, потому что думают, что впереди их ждет только пустота. — А разве это не так?
— Для них так, а тех, кто верит, ждет иное… — тренер открыл глаза и с прищуром посмотрел на меня. — А где найти тело без хозяина?
Я неопределенно пожал плечами. Тогда Николай Васильевич продолжил:
— Есть тела, которые не управляются, потому что хозяин находится в наркотическом опьянении или коме. Вот эти тела и захватываются. Человек открывает глаза, а в его теле кроме него находится еще кто-то, тогда и начинается борьба двух сущностей, заканчивающаяся обычно смертью тела…
— Я не верю в это…
— Это твое право. Ты задал вопрос, я ответил.
Я снова задумался.
— А если не чужая душа в меня вселилась, то, кто тогда?
— Мы это и пытаемся выяснить, только почему ты думаешь, что это не чья-то заблудшая душа?
— Не похоже что-то на беспризорную энергетическую структуру, не такие у меня ощущения… — я вздохнул и снова заворочался в неудобном кресле, нет определенно, оно годится только для пыток. — Ну, не чувствую я в себе ничего чужого, просто когда пьянею, появляется он. Может быть, это просто какая-то часть моей натуры дает о себе знать? Или правы те, кто считал, что у меня шизофрения — раздвоение личности?
— У тебя не шизофрения, — Николай Васильевич открыл глаза и бесстрастно смотрел на меня. — Я разговаривал с одним психиатром, знающим хорошо тебя, он сказал, что ты не страдаешь никаким душевным заболеванием. То, что с тобой происходит, с точки зрения сегодняшней психиатрии объяснить невозможно. Психиатр — парень молодой, но далеко не дурак, и хорошо знаком со своей профессией, ему можно верить. Я замялся:
— Тогда ответьте на один очень важный для меня вопрос: — может ли вселившаяся душа использовать мое тело так, что оно станет намного быстрее и сильнее, чем обычно?
— Насколько быстрее и сильнее?
— Раза в два…
— Можно без особых проблем прибавить примерно тридцать процентов силы, задумчиво пробормотал Николай Васильевич. —
Известны случаи, когда использовалось и больше. С использованием некоторых наркотиков можно довести до пятидесяти процентов, то есть ты станешь в полтора раза сильнее. Выдержишь ты такое состояние примерно час, может чуть больше, потом упадешь без сил, или умрешь. Ты уверен, что в два раза?
Я видел видеозапись, которая зафиксировала, как мне удалось убить троих человек. Точнее не мне, а моему телц, которое управлялось кем-то другим. Оно двигалось очень быстро, и было невероятно сильным.
— Кого ты убил?
— Один из них был когда-то моим одноклассником, два других наркоманы. Они тоже участвовали в изнасиловании и убийстве ангела, точнее находились рядом.
— Продолжай…
— Это была пленка с видеокамеры наблюдения на автостоянке. Я видел, как двигалось и убивало мое тело…
— Я слышал об убийстве на автостоянке, милиция пока не смогла найти убийцу… — голос тренера стал глухим. — Одна из причин того, что у них нет пока подозреваемого, это как раз то, что они искали очень сильного, быстрого и умелого бойца. Они приходили ко мне, просили помочь. Я назвал фамилии трех ребят, которые могли бы это сделать, их проверили, у всех оказалось алиби…
— Что вам рассказали оперативники?
— У них есть свидетельство сторожа, который рассказал, что человек, убивший трех людей, легко перепрыгнул через трехметровый забор. Сначала они ему не поверили…
— А зря, так оно и было, мое тело перепрыгнуло через этот забор, даже не замедлив скорости…
— Ты наверно не знал о том, что Костя был моим учеником? — спросил Николай
Васильевич.
— Нет, не знал, — я помрачнел, не хотелось бы настраивать против себя человека, которого так уважал.
— Поэтому мне не очень приятно об этом разговаривать. Конечно, не в первый раз один мой ученик убивает другого, но все равно это слышать неприятно.
Мне рассказывали о том, что Костя занялся не очень хорошими делами. Решил использовать знание и умение, полученное от меня в корыстных целях. Он считал, что я ему дал профессию, и стал наемником, только, к сожалению, пошел служить не тому князю. Он выбрал путь смерти, думая, что сумеет с него сойти, но сложилось так, что его убил другой мой ученик — воин без хозяина, решивший в одиночку наказать тех, кто убил невинную девушку. Сколько живу, столько удивляюсь извивам судьбы.
— Все было не совсем так…
— Помолчи, — Николай Васильевич недовольно открыл глаза. — Я специально рассказываю тебе так, чтобы стало понятно, что за прошедшее время немногое изменилось. Люди остались теми же, как и мотивы их действий…
— Костя не был воином…
— Скажем так, он был наемником, хоть и не совсем в том смысле, что мы в него вкладываем. Я опечален. Неужели все это время я учил вас только убивать, думая, что учу другому образу жизни? Я пожал плечами:
— Я не убивал Костю, и не знал, что он ваш ученик. Убивало мое тело, а одно ли это и то же, что и я, нам и нужно выяснить.
Костя виновен в смерти ангела. Я жалею о том, что его убило мое второе «я», а не я сам. У меня бы просто не получилось, он был умелым бойцом, легко двигался и уходил от ударов, кроме того, был вооружен. Мне бы против него не выстоять…
— Вероятно, так оно и случилось бы, — тренер встал. — Костя был хорошим учеником и подавал большие надежды. Жаль, что выбрал себе не ту профессию. Но как я сказал, иногда не мы выбираем себе путь, а нас по нему ведут.
Извини, Максим, но больше я не могу с тобой разговаривать. Мое сердце наполнилось горечью, и поэтому не может быть объективным. Проводи меня до дома, по дороге, возможно, удастся продолжить разговор, когда я отойду…
Николай Васильевич попрощался с Сергеем и детьми, и мы вышли из спортзала через заднюю дверь, разговаривая о каких-то пустяках.
Может, мне показалось, но после нашего разговора он словно потерял бодрость и стал казаться тем, кем и был, человеком, который перешагнул за шестьдесят лет, больным, усталым стариком…
Едва прошли сотни метров, как тренер неожиданно замер, остановился и тронул меня рукой. Столько было в этом жесте доброты, мягкости и осторожной бережливости!
Я остановился, еще продолжая что-то возбужденно рассказывать. Слова упали у моих ног, пустые, глупые, уже не имеющие того смысла, которым были наполнены мгновение назад.
Все вокруг изменилось, мгновенно стало другим. Воздух запах осенней прелой листвой. Асфальт под ногами начал источать запах тысяч ног, которые прошли по нему за долгий бесконечный день…
Мое сердце остановилось, какое-то мгновение колебалось, не зная, как себя вести, потом застучало ровно и быстро, как хорошо отрегулированный дизель.
— Там стоят трое, — произнес Николай
Васильевич равнодушно, не изменившись лицом, глядя вперед, потемневшими глазами. Я почувствовал запах пота, выступившего на его сухой старческой коже. — Вероятно, пришли за тобой. Мне кажется, я слышу их мысли.
Возможно, ошибаюсь. Что станем делать? Они нас пока не видят…
— Мы вместе ничего не будем делать… — покачал я головой. — Это моя проблема, и с ней разберусь сам. Вам лучше вернуться в спортзал…
Разберешься с ними как на автостоянке? — спросил тренер с неожиданно проснувшимся интересом. — Ситуация примерно одна и та же, там было трое и здесь тоже. А как ты передаешь управление своим телом тому, кто находится в тебе?
Я достал из безрукавки пластиковую бутылочку:
— Здесь примерно семьдесят грамм спирта, это отключит мое сознание часа на три…
— Но ты же не позволишь себя убить?
— Я могу и позволить. Но тот, кто живет во мне, убьет всех, кто попытается искалечить наше общее с ним тело…
Интересно будет понаблюдать, — Николай Васильевич оживился, передо мной снова появился, было, исчезнувший воин. — А как быстро подействует на тебя алкоголь?
— Не могу сказать, обычно не замечаю перехода, а когда возвращаюсь, то ничего не помню.
— Очень хорошо, даже лучше, чем я ожидал. Постараюсь все увидеть и запомнить, и тогда возможно пойму, кого ты носишь в себе.
— Я уверен, что тот, кто живет во мне, не оставляет свидетелей. Боюсь, что он может убивать всех, кто находится с ним рядом…
— Тогда отойду подальше, вернусь обратно в спортзал, буду наблюдать оттуда. Он не побежит за мной?
— Не знаю, думаю, что нет, у него будет, кем заняться без вас, впереди все-таки трое и с оружием…
— Корейские монахи-воители с голыми руками бросились на японцев, вооруженных винтовками, и все погибли, их было восемьсот человек. Японцы были потрясены этим подвигом и похоронили их в одной могиле с большими почестями…
— Зачем вы мне все это говорите?
— Не знаю, кто живет в твоем теле, но вряд ли ему известно о силе современного оружия…
— У него вся моя память, об этом не беспокойтесь.
— Я не хочу оставлять тебя против трех вооруженных противников, хоть и понимаю, что стар и буду только обузой, — лицо тренера изменилось, стало более сосредоточенным. — Да и что-то внутри меня говорит о том, что лучше наблюдать за этим боем со стороны. Судя по твоей уверенности, помощь потребуется тем, кто на тебя нападет, а не тебе.
— Именно так.
— Когда я увижу это своими глазами, возможно, у меня появится ответ на твои вопросы. Возможно, это самое лучшее — один раз увидеть, чем долго обсуждать то, что никто из нас не понимает.
Прошу вас, будьте осторожны, отойдите как можно дальше и не приближайтесь ко мне, даже если позову. Я вас очень уважаю, и не хочу, чтобы вы погибли по моей глупости.
— Тоже хочу пожить, поэтому учту все твои пожелания, отойду подальше, и буду смотреть оттуда, — чуть улыбнулся Николай
Васильевич. — А сейчас выслушай меня. У них пистолеты, я чувствую запах оружейной смазки, возможно, есть автомат…
— Пистолет еще как-то можно обойти, но автомат почти невозможно, да и поражающая способность у него гораздо больше, моему второму «я» придется несладко. Может быть, лучше попробовать просто тихо уйти?
— Вряд ли у тебя это получится. Выход с улицы перекрыт машиной, в ней еще два человека с оружием. Я их не вижу, но тоже ощущаю. Так что если ты победишь этих троих, тебе придется схватиться и с этими. Ты боишься?
— Немного, — признался я. — Но мое второе «я» здорово умеет решать такие проблемы. Интересно, почему бандиты устроили мне здесь ловушку? Никто же не видел, как я шел сюда, специально выбирал темные проходные дворы и был очень внимателен и осторожен.
— Я думаю, что это Сергей им позвонил, — печально усмехнулся Николай Васильевич. — Похоже, он с Болтом его связывают какие-то деловые отношения, возможно, он готовит для них кадры. Он суетился, когда мы выходили, и очень настаивал на том, чтобы я остался еще на полчаса. Предлагал сам меня проводить. Вероятно, не хотел, чтобы меня убили вместе с тобой…
— Быстро они среагировали, — вздохнул я. — Будет тяжело.
— Они тебя подпустят ближе, чтобы расстрелять наверняка, они же думают, что ты не знаешь об их присутствии. Да и из пистолета лучше стрелять с близкого расстояния, точность выше. Возьми, — в мою руку упало два металлических шарика, большие и тяжелые. — Это хорошее оружие, таскаю их с собой лет десять. Ими можно даже убить, если попасть в голову. При удачном попадании в руку или ногу легко сломать кость. Возможно, это сравняет шансы для твоего второго «я»… Выход с узкого проулка был метрах в ста, фигуры в полумраке едва угадывались, а тренер мне рассказал о них столько, что даже днем и с трех шагов не узнаешь. Нет, определено он был замечательным человеком.
— Может быть, все-таки помочь тебе? — тренер положил руку мне на плечо. — Я могу пойти вперед один, меня они пропустят, а когда окажусь у них за спиной, то буду иметь преимущество в нападении. Я конечно не молод, но умение-то никуда не исчезло, одного, а если повезет и двоих смогу выключить.
— Слишком рискованно, — покачал я головой. — Не беспокойтесь обо мне и возвращайтесь обратно.
Поднес к губам бутылочку, и сделал один большой глоток, спирт обжег небо и горло. В желудке потеплело, потом в нем разгорелся небольшой пожар. Глаза затуманились, во рту пересохло. Тело вздохнуло с благодарностью, принимая первую волну опьянения, а потом перед глазами все расплылось и исчезло…
Я посмотрел на пол, потолок, стены, пытаясь понять, где нахожусь. Определенно это моя квартира, вон и пятно на потолке, напоминающее Африку, давно пора делать ремонт, но нет денег, да и желания тоже.
А вообще хорошо, что я дома, и не надо никуда идти. Устал что-то, сил нет. К тому же болит все, хочется лечь и умереть…
Болит?
Я вылез из ванной и посмотрел на свое тело в большем зеркале, в глаза сразу бросился багровый шрам на груди, который уже немного побледнел.
Если эта была пуля, то она должна пробить мне сердце и выйти со спины. Я даже подпрыгнул, пытаясь заглянуть назад, но даже с помощью зеркала, это оказалось не так просто. Выходное отверстие было размером с мой кулак, но уже затянулось…
Да и боль слабеет, отходит, как после наркоза. Поболит, конечно, пока шрам, точнее шрамы, не исчезнут совсем…
Я вздохнул и продолжил обследование, на левой ноге обнаружил длинный порез от ножа, уже почти заживший. Я прихрамывал, потому что не мог полностью опереться на стопу, и каждый раз вздрагивал от острой режущей боли. Но и это пройдет, наверное…
Остальное тело было в порядке. Чувствовал я себя не так уж плохо, развороченное пулей сердце, а потом замечательно зажившее, ритмично и бодро стучало, перекачивая кровь, которой, по всему видать, вытекло немало.
Интересно, а почему я не умер?
У меня даже руки не дрожали, когда одевался, хоть внутри гудел кипящий котел с плотно закрытой крышкой, на которой заварили предохранительный клапан.
Но к этим ощущениям я привык. Огонь отвели, давление больше не повысится, значит, взрыва не будет. Нужно только как-то прожить несколько дней, и станет легче…
Похмелье — штука неприятная, но не смертельная, в отличие от пули в сердце. А пуля в сердце, получается тоже не смертельно?
Я поморщился, все-таки чувствовал себя отвратительно. Голова настолько болела, что даже для того, чтобы держать глаза открытыми, требовалась немалая сила воли. Яркий свет от лампочки раздражал так, что рука тянулась ее разбить.
Надеюсь, что мне не придется никуда идти, и на улице не стоит яркий день. Мои солнцезащитные очки давно разбились, а новые купить, все как-то не получалось, не хватило желания и времени.
Стоп! Почему я заговорил о солнцезащитных очках и солнце? Я восстанавливаю свое тело, меня трудно убить…
Яркий свет болезнен? Вампир?
Я подошел к зеркалу, глаза, действительно, красные от полопавшихся капилляров, а полопались они от повышенного давления. Все-таки котел, не вампир, а жаль…
Зубы…
Нормальные, клыки обычных размеров, у вампиров они полые, чтобы сосать через них кровь. Печально, похоже, и здесь не повезло.
Интересно, я теперь на себя все личины буду пробовать, или хоть что-то сочту для себя неприемлемым?
Интересно, а какой сегодня день? Если день? Я подошел к окну и выглянул. На день это мало похоже…
Ночь, улица, фонарь…
Похоже, все еще осень, сентябрь или начало октября, и не день, а ночь, это хорошо для моих глаз… вампира.
Я хмыкнул и пошел по комнатам в поисках своей одежды: в ванной ее почему-то не оказалось. Прошел в прихожую, здесь все казалось нормальным, дверь закрыта на тяжелый засов, открыть ее с той стороны невозможно.
На полу у двери валялись мои кроссовки, от них неприятно пахло, и сразу стало ясно почему: они были покрыты засохшей кровью как снаружи, так и внутри.
Тоже понятно…
Порез на ноге был довольно глубоким, да и длинным, сантиметров тридцать, если судить по шраму, крови должно вылиться прилично. Л куда ей течь, как не в обувь? Представляю, во что превратились джинсы…
Интересно, а как я шел по городу, раненый, если даже сейчас каждый шаг заставляет сжимать зубы, чтобы не закричать от боли?
Крепкое мое второе «я», сильно духом, не то, что я.
А чтобы купить новые, нужны деньги, а с ними после поездки к сестре у меня тяжеловато.
А если еще и уволили за прогулы, то совсем плохо дело. Мне же всего неделя отпуска оставалась, а вдруг она уже прошла, пока был в беспамятстве? Я грустно усмехнулся.
…У человека дырка в груди от пули, он хромает на раненую ногу, за ним гоняется милиция и бандиты, а он переживает, как бы его не уволили с должности сторожа детского сада. Смешно…
Как же узнать, какой сегодня день и час?
Я промыл стельки, и повесил кроссовки сушиться над раковиной. Потом отправился на поиски остальной одежды. На кухне я нашел брошенное на пол, и от этого превратившееся в грязный засохший кровяной ком, всё то, во что был раньше одет.
Так сказать, парадно-выходная форма…
Я сел на пол, предварительно глотнув воды из-под крана, и развернул ком. Лучше бы этого не делал, потому что мне сразу стало дурно. В желудке и так не все было хорошо, а после того, как посмотрел на обагренные кровью свои только что вымытые руки, меня стошнило. Пришлось выпить еще воды, чтобы хоть немного отбить вкус желчного сока во рту и продолжить разбор одежды.
На футболке, на груди и спине имелись небольшие дырки от пули, причем выходное отверстие было немного больше и гораздо кровавее. Кроме крови на ней было еще и вырванное пулей из спины мясо, если судить по мышечным волокнам.
Выпил еще воды, вымыл руки, недоверчиво хмыкнул. Такое со мной было впервые, чтобы после пробуждения обнаруживать следы своей смерти, и продолжил.
На джинсах была прорезана дыра, настолько большая, что осталось только признать, что джинсы починке не подлежат, и их придется выбросить. Хотя если сделать красивую заплату, во всю ногу, то, наверно, можно будет носить. Только кто же сумеет ее сделать?
Сначала их надо отстирать от крови, а после этого… даже думать не хочу на эту тему.
Я поморщился, завернул одежду в старую газету и бросил в направлении двери. Буду уходить, заберу с собой, на улице выброшу в мусорный бак.
Выпил еще воды, включил газ и поставил чайник на плиту. Лучшее средство от похмелья молоко, но когда его нет, приходится отпаивать себя чаем.
Эффект конечно далеко не тот же, но поскольку ничего другого все равно нет, будем потреблять танин в смеси с кофеином…
Я выпил еще воды, включил свет и вздохнул, заметив на полу кровавые следы — придется еще и полы мыть…
Во рту было сухо, голова болела так, что я периодически стонал, когда уставал терпеть. Яркий свет по-прежнему бил по глазам, и я его выключил.
Полы будем мыть утром, когда появится солнце, и смогу смотреть на него без гримас. А сейчас лучше всего, если никто не будет знать, что я нахожусь дома.
Потому что, не дай бог, придет милиция и уличит меня в очередном преступлении, или что еще хуже в бессмертии, обнаружив шрамы на теле и кровавые следы. Нам такие триллеры не нужны, ни мне, ни моему второму «я», которое похоже неплохо развлеклось этой ночью…
Я открыл дверку и вытащил аптечку из шкафчика, в ней остался только аспирин, все остальное давно было использовано по необходимости.
…Надо завести новую аптечку, а то так и умереть можно.
Морщась от кислого неприятного вкуса, разжевал пару таблеток: боль, конечно, до конца не снимет, но хоть смогу немного соображать.
Аспирин запил, влив в себя еще пару литров воды. Ощущение скажу вам еще то, в животе булькает, а во рту сухо и по-прежнему хочется пить. Но подействовало, я с любопытством наблюдал, как начинают трястись руки и ноги, а кожа покрывается обильно потом.
Хорошее лекарство — аспирин выведет через поры всю гадость, которая во мне накопилось. Хотя вряд ли всю, а столько сколько сможет…
Только ощущение это не самое приятное, когда к тебе все липнет. Даже стоять невозможно, мокро очень…
В конце концов, пришлось снова идти в ванную, налить холодной воды и, морщась от предвкушения, погрузиться в нее с головой. Ощущение сразу скажу не вызывает восторга, когда у тебя внутри все обмирает, а сердце захлебывается, останавливается, потом бешено стучит, как пулемет.
Ноги и руки судорожно дергаются, а из желудка вырывается обратно влитая в него вода.
Просидел я в ванной до тех пор, пока не застучали от озноба зубы, после этого пошел на кухню пить свежезаваренный чай. Раны уже болели не так сильно, то ли уже привык, то ли болевые рецепторы отключились от перегрузки и шока, вызванного холодной водой.
Ноги и руки снова дрожали, на этот раз от озноба, так что идти было не очень комфортно, да еще немного шатало. Но зато перестал потеть, и после этой варварской процедуры в голове просветлело, и смог взглянуть на мир через открытую дверь балкона ясными глазами.
Ночь, улица, фонарь, мошки вьются…
А как много прошло дней с того момента, как я выпил? Вопрос этот был для меня далеко не праздный.
Иногда я приходил в себя и узнавал, что отсутствовал неделю. Одно дело, когда ты ушел на день, и совсем другое, когда возвращаешься через неделю. Тебя с трудом узнают, и всегда оказывается, что произошло много важных событий, в том числе и тех, в которых ты участвовал сам. Поэтому это очень серьезно…
Сколько времени я отсутствовал? Где был? Кто напоил меня? И почему в меня стреляли? Причем не просто стреляли, а хотели убить…
И убили бы, если бы мое второе «я» не умело заращивать раны, даже смертельные. А если бы те, кто в меня стреляли, знали о том, что я восстанавливаюсь, то, наверно, я бы не просто сейчас лежал, а в могиле с осиновым колом в сердце…
…Воистину храбр тот, кто смерть встречает с улыбкой. Таких людей мало, они редки. Человек, потерявший сердце в последнюю минуту своей жизни, не храбр…
Так гласит кодекс самураев.
Человек, потерявший сердце — похоже, это сказано про меня.
Глава десятая
Тут я вспомнил о безрукавке, и пошел по квартире, заглядывая в каждый угол. Свет я больше не включал, боясь того, что мои глаза лопнут от внутреннего давления, ориентируясь больше на ощупь и запах. К своему удивлению мне удалось ее обнаружить довольно быстро в той же прихожей. Впрочем, комнат в квартире всего три, а живу я в одной, не считая кухни и прихожей, так что ареал поисков небольшой. Дыры от пули впереди не было, значит, когда пуля влетела в мою грудь, она была расстегнута. Нехитрый вывод, но правильный. Крови же оказалось предостаточно…
Интересно, можно ли приучить мое второе «я» стирать за собой? Шатается неизвестно где, пули в сердце получает, а мне после него отстирывай одежду. Разве это справедливо?
Дыра нашлась на спине. Тоже неудивительно, если тебе прострелили сердце навылет, пуля должна куда-то вылететь…
Я понес безрукавку в ванную, по дороге ощупывая карманы. В каждом из них обнаружилась небольшая пластиковая бутылочка с неизвестным содержимым. Понемногу вспомнилось, мне это все дал Роман по просьбе моего второго «я», оно собиралось таким образом получить на какое-то время свободу, чтобы исполнить свой мне неизвестный план.
— Древние манускрипты переполнены рассказами о неприкаянных душах.
— Неприкаянных?
— О тех кто не нашел путь, по которому должен уйти.
Кстати, там пишется, что такие души вселяются в человека, когда он находится в коме, иногда во время глубокого сна, и часто во время наркотического забытья. Души могут управлять чужим телом, когда оно находится в бессознательном состоянии. Описано огромное количество случаев, когда чужие вселившиеся души убивали родственников, жен и детей… Я задумался:
— А куда обычно уходят души?
— Я не буду на это отвечать, — покачал головой Николай Васильевич. — Ты это знаешь и без меня, в нас во всех существует память прошлых перерождений.
— Память?
— Конечно, ты же когда-то жил, а после смерти в виде энергетического облачка отправлялся куда-то. Другое дело, что помнят это не все, потому что знание неподготовленным не дают.
— Я не понимаю…
— Твоя душа слаба.
— Но если все души уходят, то почему эти не ушли?
— Призраки были всегда… — Николай Васильевич чуть улыбнулся. — В чужие тела вселяются те души, которые считают, что живут один раз, они, как и ты, не верят в перерождение. И когда оказываются без тела, лихорадочно начинают поиски нового тела, потому что думают, что впереди их ждет только пустота. — А разве это не так?
— Для них так, а тех, кто верит, ждет иное… — тренер открыл глаза и с прищуром посмотрел на меня. — А где найти тело без хозяина?
Я неопределенно пожал плечами. Тогда Николай Васильевич продолжил:
— Есть тела, которые не управляются, потому что хозяин находится в наркотическом опьянении или коме. Вот эти тела и захватываются. Человек открывает глаза, а в его теле кроме него находится еще кто-то, тогда и начинается борьба двух сущностей, заканчивающаяся обычно смертью тела…
— Я не верю в это…
— Это твое право. Ты задал вопрос, я ответил.
Я снова задумался.
— А если не чужая душа в меня вселилась, то, кто тогда?
— Мы это и пытаемся выяснить, только почему ты думаешь, что это не чья-то заблудшая душа?
— Не похоже что-то на беспризорную энергетическую структуру, не такие у меня ощущения… — я вздохнул и снова заворочался в неудобном кресле, нет определенно, оно годится только для пыток. — Ну, не чувствую я в себе ничего чужого, просто когда пьянею, появляется он. Может быть, это просто какая-то часть моей натуры дает о себе знать? Или правы те, кто считал, что у меня шизофрения — раздвоение личности?
— У тебя не шизофрения, — Николай Васильевич открыл глаза и бесстрастно смотрел на меня. — Я разговаривал с одним психиатром, знающим хорошо тебя, он сказал, что ты не страдаешь никаким душевным заболеванием. То, что с тобой происходит, с точки зрения сегодняшней психиатрии объяснить невозможно. Психиатр — парень молодой, но далеко не дурак, и хорошо знаком со своей профессией, ему можно верить. Я замялся:
— Тогда ответьте на один очень важный для меня вопрос: — может ли вселившаяся душа использовать мое тело так, что оно станет намного быстрее и сильнее, чем обычно?
— Насколько быстрее и сильнее?
— Раза в два…
— Можно без особых проблем прибавить примерно тридцать процентов силы, задумчиво пробормотал Николай Васильевич. —
Известны случаи, когда использовалось и больше. С использованием некоторых наркотиков можно довести до пятидесяти процентов, то есть ты станешь в полтора раза сильнее. Выдержишь ты такое состояние примерно час, может чуть больше, потом упадешь без сил, или умрешь. Ты уверен, что в два раза?
Я видел видеозапись, которая зафиксировала, как мне удалось убить троих человек. Точнее не мне, а моему телц, которое управлялось кем-то другим. Оно двигалось очень быстро, и было невероятно сильным.
— Кого ты убил?
— Один из них был когда-то моим одноклассником, два других наркоманы. Они тоже участвовали в изнасиловании и убийстве ангела, точнее находились рядом.
— Продолжай…
— Это была пленка с видеокамеры наблюдения на автостоянке. Я видел, как двигалось и убивало мое тело…
— Я слышал об убийстве на автостоянке, милиция пока не смогла найти убийцу… — голос тренера стал глухим. — Одна из причин того, что у них нет пока подозреваемого, это как раз то, что они искали очень сильного, быстрого и умелого бойца. Они приходили ко мне, просили помочь. Я назвал фамилии трех ребят, которые могли бы это сделать, их проверили, у всех оказалось алиби…
— Что вам рассказали оперативники?
— У них есть свидетельство сторожа, который рассказал, что человек, убивший трех людей, легко перепрыгнул через трехметровый забор. Сначала они ему не поверили…
— А зря, так оно и было, мое тело перепрыгнуло через этот забор, даже не замедлив скорости…
— Ты наверно не знал о том, что Костя был моим учеником? — спросил Николай
Васильевич.
— Нет, не знал, — я помрачнел, не хотелось бы настраивать против себя человека, которого так уважал.
— Поэтому мне не очень приятно об этом разговаривать. Конечно, не в первый раз один мой ученик убивает другого, но все равно это слышать неприятно.
Мне рассказывали о том, что Костя занялся не очень хорошими делами. Решил использовать знание и умение, полученное от меня в корыстных целях. Он считал, что я ему дал профессию, и стал наемником, только, к сожалению, пошел служить не тому князю. Он выбрал путь смерти, думая, что сумеет с него сойти, но сложилось так, что его убил другой мой ученик — воин без хозяина, решивший в одиночку наказать тех, кто убил невинную девушку. Сколько живу, столько удивляюсь извивам судьбы.
— Все было не совсем так…
— Помолчи, — Николай Васильевич недовольно открыл глаза. — Я специально рассказываю тебе так, чтобы стало понятно, что за прошедшее время немногое изменилось. Люди остались теми же, как и мотивы их действий…
— Костя не был воином…
— Скажем так, он был наемником, хоть и не совсем в том смысле, что мы в него вкладываем. Я опечален. Неужели все это время я учил вас только убивать, думая, что учу другому образу жизни? Я пожал плечами:
— Я не убивал Костю, и не знал, что он ваш ученик. Убивало мое тело, а одно ли это и то же, что и я, нам и нужно выяснить.
Костя виновен в смерти ангела. Я жалею о том, что его убило мое второе «я», а не я сам. У меня бы просто не получилось, он был умелым бойцом, легко двигался и уходил от ударов, кроме того, был вооружен. Мне бы против него не выстоять…
— Вероятно, так оно и случилось бы, — тренер встал. — Костя был хорошим учеником и подавал большие надежды. Жаль, что выбрал себе не ту профессию. Но как я сказал, иногда не мы выбираем себе путь, а нас по нему ведут.
Извини, Максим, но больше я не могу с тобой разговаривать. Мое сердце наполнилось горечью, и поэтому не может быть объективным. Проводи меня до дома, по дороге, возможно, удастся продолжить разговор, когда я отойду…
Николай Васильевич попрощался с Сергеем и детьми, и мы вышли из спортзала через заднюю дверь, разговаривая о каких-то пустяках.
Может, мне показалось, но после нашего разговора он словно потерял бодрость и стал казаться тем, кем и был, человеком, который перешагнул за шестьдесят лет, больным, усталым стариком…
Едва прошли сотни метров, как тренер неожиданно замер, остановился и тронул меня рукой. Столько было в этом жесте доброты, мягкости и осторожной бережливости!
Я остановился, еще продолжая что-то возбужденно рассказывать. Слова упали у моих ног, пустые, глупые, уже не имеющие того смысла, которым были наполнены мгновение назад.
Все вокруг изменилось, мгновенно стало другим. Воздух запах осенней прелой листвой. Асфальт под ногами начал источать запах тысяч ног, которые прошли по нему за долгий бесконечный день…
Мое сердце остановилось, какое-то мгновение колебалось, не зная, как себя вести, потом застучало ровно и быстро, как хорошо отрегулированный дизель.
— Там стоят трое, — произнес Николай
Васильевич равнодушно, не изменившись лицом, глядя вперед, потемневшими глазами. Я почувствовал запах пота, выступившего на его сухой старческой коже. — Вероятно, пришли за тобой. Мне кажется, я слышу их мысли.
Возможно, ошибаюсь. Что станем делать? Они нас пока не видят…
— Мы вместе ничего не будем делать… — покачал я головой. — Это моя проблема, и с ней разберусь сам. Вам лучше вернуться в спортзал…
Разберешься с ними как на автостоянке? — спросил тренер с неожиданно проснувшимся интересом. — Ситуация примерно одна и та же, там было трое и здесь тоже. А как ты передаешь управление своим телом тому, кто находится в тебе?
Я достал из безрукавки пластиковую бутылочку:
— Здесь примерно семьдесят грамм спирта, это отключит мое сознание часа на три…
— Но ты же не позволишь себя убить?
— Я могу и позволить. Но тот, кто живет во мне, убьет всех, кто попытается искалечить наше общее с ним тело…
Интересно будет понаблюдать, — Николай Васильевич оживился, передо мной снова появился, было, исчезнувший воин. — А как быстро подействует на тебя алкоголь?
— Не могу сказать, обычно не замечаю перехода, а когда возвращаюсь, то ничего не помню.
— Очень хорошо, даже лучше, чем я ожидал. Постараюсь все увидеть и запомнить, и тогда возможно пойму, кого ты носишь в себе.
— Я уверен, что тот, кто живет во мне, не оставляет свидетелей. Боюсь, что он может убивать всех, кто находится с ним рядом…
— Тогда отойду подальше, вернусь обратно в спортзал, буду наблюдать оттуда. Он не побежит за мной?
— Не знаю, думаю, что нет, у него будет, кем заняться без вас, впереди все-таки трое и с оружием…
— Корейские монахи-воители с голыми руками бросились на японцев, вооруженных винтовками, и все погибли, их было восемьсот человек. Японцы были потрясены этим подвигом и похоронили их в одной могиле с большими почестями…
— Зачем вы мне все это говорите?
— Не знаю, кто живет в твоем теле, но вряд ли ему известно о силе современного оружия…
— У него вся моя память, об этом не беспокойтесь.
— Я не хочу оставлять тебя против трех вооруженных противников, хоть и понимаю, что стар и буду только обузой, — лицо тренера изменилось, стало более сосредоточенным. — Да и что-то внутри меня говорит о том, что лучше наблюдать за этим боем со стороны. Судя по твоей уверенности, помощь потребуется тем, кто на тебя нападет, а не тебе.
— Именно так.
— Когда я увижу это своими глазами, возможно, у меня появится ответ на твои вопросы. Возможно, это самое лучшее — один раз увидеть, чем долго обсуждать то, что никто из нас не понимает.
Прошу вас, будьте осторожны, отойдите как можно дальше и не приближайтесь ко мне, даже если позову. Я вас очень уважаю, и не хочу, чтобы вы погибли по моей глупости.
— Тоже хочу пожить, поэтому учту все твои пожелания, отойду подальше, и буду смотреть оттуда, — чуть улыбнулся Николай
Васильевич. — А сейчас выслушай меня. У них пистолеты, я чувствую запах оружейной смазки, возможно, есть автомат…
— Пистолет еще как-то можно обойти, но автомат почти невозможно, да и поражающая способность у него гораздо больше, моему второму «я» придется несладко. Может быть, лучше попробовать просто тихо уйти?
— Вряд ли у тебя это получится. Выход с улицы перекрыт машиной, в ней еще два человека с оружием. Я их не вижу, но тоже ощущаю. Так что если ты победишь этих троих, тебе придется схватиться и с этими. Ты боишься?
— Немного, — признался я. — Но мое второе «я» здорово умеет решать такие проблемы. Интересно, почему бандиты устроили мне здесь ловушку? Никто же не видел, как я шел сюда, специально выбирал темные проходные дворы и был очень внимателен и осторожен.
— Я думаю, что это Сергей им позвонил, — печально усмехнулся Николай Васильевич. — Похоже, он с Болтом его связывают какие-то деловые отношения, возможно, он готовит для них кадры. Он суетился, когда мы выходили, и очень настаивал на том, чтобы я остался еще на полчаса. Предлагал сам меня проводить. Вероятно, не хотел, чтобы меня убили вместе с тобой…
— Быстро они среагировали, — вздохнул я. — Будет тяжело.
— Они тебя подпустят ближе, чтобы расстрелять наверняка, они же думают, что ты не знаешь об их присутствии. Да и из пистолета лучше стрелять с близкого расстояния, точность выше. Возьми, — в мою руку упало два металлических шарика, большие и тяжелые. — Это хорошее оружие, таскаю их с собой лет десять. Ими можно даже убить, если попасть в голову. При удачном попадании в руку или ногу легко сломать кость. Возможно, это сравняет шансы для твоего второго «я»… Выход с узкого проулка был метрах в ста, фигуры в полумраке едва угадывались, а тренер мне рассказал о них столько, что даже днем и с трех шагов не узнаешь. Нет, определено он был замечательным человеком.
— Может быть, все-таки помочь тебе? — тренер положил руку мне на плечо. — Я могу пойти вперед один, меня они пропустят, а когда окажусь у них за спиной, то буду иметь преимущество в нападении. Я конечно не молод, но умение-то никуда не исчезло, одного, а если повезет и двоих смогу выключить.
— Слишком рискованно, — покачал я головой. — Не беспокойтесь обо мне и возвращайтесь обратно.
Поднес к губам бутылочку, и сделал один большой глоток, спирт обжег небо и горло. В желудке потеплело, потом в нем разгорелся небольшой пожар. Глаза затуманились, во рту пересохло. Тело вздохнуло с благодарностью, принимая первую волну опьянения, а потом перед глазами все расплылось и исчезло…
Очнулся, уже лежа в ванной. Пена давно осела, которой по всему видать было положено изрядно, да и вода уже остыла.
Как быстро проходит лето.
Еще вчера распускалась листва
А уже умирающей желтизной шуршит под ногами.
Так и жизнь, едва научился ходить,
и уже покупаешь трость для своих одряхлевших ног.
Я посмотрел на пол, потолок, стены, пытаясь понять, где нахожусь. Определенно это моя квартира, вон и пятно на потолке, напоминающее Африку, давно пора делать ремонт, но нет денег, да и желания тоже.
А вообще хорошо, что я дома, и не надо никуда идти. Устал что-то, сил нет. К тому же болит все, хочется лечь и умереть…
Болит?
Я вылез из ванной и посмотрел на свое тело в большем зеркале, в глаза сразу бросился багровый шрам на груди, который уже немного побледнел.
Если эта была пуля, то она должна пробить мне сердце и выйти со спины. Я даже подпрыгнул, пытаясь заглянуть назад, но даже с помощью зеркала, это оказалось не так просто. Выходное отверстие было размером с мой кулак, но уже затянулось…
Да и боль слабеет, отходит, как после наркоза. Поболит, конечно, пока шрам, точнее шрамы, не исчезнут совсем…
Я вздохнул и продолжил обследование, на левой ноге обнаружил длинный порез от ножа, уже почти заживший. Я прихрамывал, потому что не мог полностью опереться на стопу, и каждый раз вздрагивал от острой режущей боли. Но и это пройдет, наверное…
Остальное тело было в порядке. Чувствовал я себя не так уж плохо, развороченное пулей сердце, а потом замечательно зажившее, ритмично и бодро стучало, перекачивая кровь, которой, по всему видать, вытекло немало.
Интересно, а почему я не умер?
У меня даже руки не дрожали, когда одевался, хоть внутри гудел кипящий котел с плотно закрытой крышкой, на которой заварили предохранительный клапан.
Но к этим ощущениям я привык. Огонь отвели, давление больше не повысится, значит, взрыва не будет. Нужно только как-то прожить несколько дней, и станет легче…
Похмелье — штука неприятная, но не смертельная, в отличие от пули в сердце. А пуля в сердце, получается тоже не смертельно?
Я поморщился, все-таки чувствовал себя отвратительно. Голова настолько болела, что даже для того, чтобы держать глаза открытыми, требовалась немалая сила воли. Яркий свет от лампочки раздражал так, что рука тянулась ее разбить.
Надеюсь, что мне не придется никуда идти, и на улице не стоит яркий день. Мои солнцезащитные очки давно разбились, а новые купить, все как-то не получалось, не хватило желания и времени.
Стоп! Почему я заговорил о солнцезащитных очках и солнце? Я восстанавливаю свое тело, меня трудно убить…
Яркий свет болезнен? Вампир?
Я подошел к зеркалу, глаза, действительно, красные от полопавшихся капилляров, а полопались они от повышенного давления. Все-таки котел, не вампир, а жаль…
Зубы…
Нормальные, клыки обычных размеров, у вампиров они полые, чтобы сосать через них кровь. Печально, похоже, и здесь не повезло.
Интересно, я теперь на себя все личины буду пробовать, или хоть что-то сочту для себя неприемлемым?
Интересно, а какой сегодня день? Если день? Я подошел к окну и выглянул. На день это мало похоже…
Ночь, улица, фонарь…
Похоже, все еще осень, сентябрь или начало октября, и не день, а ночь, это хорошо для моих глаз… вампира.
Я хмыкнул и пошел по комнатам в поисках своей одежды: в ванной ее почему-то не оказалось. Прошел в прихожую, здесь все казалось нормальным, дверь закрыта на тяжелый засов, открыть ее с той стороны невозможно.
На полу у двери валялись мои кроссовки, от них неприятно пахло, и сразу стало ясно почему: они были покрыты засохшей кровью как снаружи, так и внутри.
Тоже понятно…
Порез на ноге был довольно глубоким, да и длинным, сантиметров тридцать, если судить по шраму, крови должно вылиться прилично. Л куда ей течь, как не в обувь? Представляю, во что превратились джинсы…
Интересно, а как я шел по городу, раненый, если даже сейчас каждый шаг заставляет сжимать зубы, чтобы не закричать от боли?
Крепкое мое второе «я», сильно духом, не то, что я.
Я вздохнул и понес кроссовки в ванную мыть. Лучше это сделать сейчас, пока кровь окончательно не засохла. Потом придется выбрасывать, да и запах гниющей органики станет постоянным…
А я же слаб…
В глазах усталость, гнев.
И заикание в каждом слове.
Дрожат ладони, и неровны зубы…
И сон плохой…
А чтобы купить новые, нужны деньги, а с ними после поездки к сестре у меня тяжеловато.
А если еще и уволили за прогулы, то совсем плохо дело. Мне же всего неделя отпуска оставалась, а вдруг она уже прошла, пока был в беспамятстве? Я грустно усмехнулся.
…У человека дырка в груди от пули, он хромает на раненую ногу, за ним гоняется милиция и бандиты, а он переживает, как бы его не уволили с должности сторожа детского сада. Смешно…
Как же узнать, какой сегодня день и час?
Я промыл стельки, и повесил кроссовки сушиться над раковиной. Потом отправился на поиски остальной одежды. На кухне я нашел брошенное на пол, и от этого превратившееся в грязный засохший кровяной ком, всё то, во что был раньше одет.
Так сказать, парадно-выходная форма…
Я сел на пол, предварительно глотнув воды из-под крана, и развернул ком. Лучше бы этого не делал, потому что мне сразу стало дурно. В желудке и так не все было хорошо, а после того, как посмотрел на обагренные кровью свои только что вымытые руки, меня стошнило. Пришлось выпить еще воды, чтобы хоть немного отбить вкус желчного сока во рту и продолжить разбор одежды.
На футболке, на груди и спине имелись небольшие дырки от пули, причем выходное отверстие было немного больше и гораздо кровавее. Кроме крови на ней было еще и вырванное пулей из спины мясо, если судить по мышечным волокнам.
Выпил еще воды, вымыл руки, недоверчиво хмыкнул. Такое со мной было впервые, чтобы после пробуждения обнаруживать следы своей смерти, и продолжил.
На джинсах была прорезана дыра, настолько большая, что осталось только признать, что джинсы починке не подлежат, и их придется выбросить. Хотя если сделать красивую заплату, во всю ногу, то, наверно, можно будет носить. Только кто же сумеет ее сделать?
Сначала их надо отстирать от крови, а после этого… даже думать не хочу на эту тему.
Я поморщился, завернул одежду в старую газету и бросил в направлении двери. Буду уходить, заберу с собой, на улице выброшу в мусорный бак.
Выпил еще воды, включил газ и поставил чайник на плиту. Лучшее средство от похмелья молоко, но когда его нет, приходится отпаивать себя чаем.
Эффект конечно далеко не тот же, но поскольку ничего другого все равно нет, будем потреблять танин в смеси с кофеином…
Я выпил еще воды, включил свет и вздохнул, заметив на полу кровавые следы — придется еще и полы мыть…
Во рту было сухо, голова болела так, что я периодически стонал, когда уставал терпеть. Яркий свет по-прежнему бил по глазам, и я его выключил.
Полы будем мыть утром, когда появится солнце, и смогу смотреть на него без гримас. А сейчас лучше всего, если никто не будет знать, что я нахожусь дома.
Потому что, не дай бог, придет милиция и уличит меня в очередном преступлении, или что еще хуже в бессмертии, обнаружив шрамы на теле и кровавые следы. Нам такие триллеры не нужны, ни мне, ни моему второму «я», которое похоже неплохо развлеклось этой ночью…
Я открыл дверку и вытащил аптечку из шкафчика, в ней остался только аспирин, все остальное давно было использовано по необходимости.
…Надо завести новую аптечку, а то так и умереть можно.
Морщась от кислого неприятного вкуса, разжевал пару таблеток: боль, конечно, до конца не снимет, но хоть смогу немного соображать.
Аспирин запил, влив в себя еще пару литров воды. Ощущение скажу вам еще то, в животе булькает, а во рту сухо и по-прежнему хочется пить. Но подействовало, я с любопытством наблюдал, как начинают трястись руки и ноги, а кожа покрывается обильно потом.
Хорошее лекарство — аспирин выведет через поры всю гадость, которая во мне накопилось. Хотя вряд ли всю, а столько сколько сможет…
Только ощущение это не самое приятное, когда к тебе все липнет. Даже стоять невозможно, мокро очень…
В конце концов, пришлось снова идти в ванную, налить холодной воды и, морщась от предвкушения, погрузиться в нее с головой. Ощущение сразу скажу не вызывает восторга, когда у тебя внутри все обмирает, а сердце захлебывается, останавливается, потом бешено стучит, как пулемет.
Ноги и руки судорожно дергаются, а из желудка вырывается обратно влитая в него вода.
Просидел я в ванной до тех пор, пока не застучали от озноба зубы, после этого пошел на кухню пить свежезаваренный чай. Раны уже болели не так сильно, то ли уже привык, то ли болевые рецепторы отключились от перегрузки и шока, вызванного холодной водой.
Ноги и руки снова дрожали, на этот раз от озноба, так что идти было не очень комфортно, да еще немного шатало. Но зато перестал потеть, и после этой варварской процедуры в голове просветлело, и смог взглянуть на мир через открытую дверь балкона ясными глазами.
Ночь, улица, фонарь, мошки вьются…
Легкий ветерок, тишина, на улице ни души, по внутренним ощущениям примерно три часа ночи…
Опавшие листья уносит ветер
Угас еще один день
Душа одинока, печальна,
Прощаясь с прошедшим летом.
Надеясь на чудо.
что завтра наступит весна, а не осень…
А как много прошло дней с того момента, как я выпил? Вопрос этот был для меня далеко не праздный.
Иногда я приходил в себя и узнавал, что отсутствовал неделю. Одно дело, когда ты ушел на день, и совсем другое, когда возвращаешься через неделю. Тебя с трудом узнают, и всегда оказывается, что произошло много важных событий, в том числе и тех, в которых ты участвовал сам. Поэтому это очень серьезно…
Сколько времени я отсутствовал? Где был? Кто напоил меня? И почему в меня стреляли? Причем не просто стреляли, а хотели убить…
И убили бы, если бы мое второе «я» не умело заращивать раны, даже смертельные. А если бы те, кто в меня стреляли, знали о том, что я восстанавливаюсь, то, наверно, я бы не просто сейчас лежал, а в могиле с осиновым колом в сердце…
…Воистину храбр тот, кто смерть встречает с улыбкой. Таких людей мало, они редки. Человек, потерявший сердце в последнюю минуту своей жизни, не храбр…
Так гласит кодекс самураев.
Человек, потерявший сердце — похоже, это сказано про меня.
Глава десятая
Бессмертный?
Я растворяюсь в тишине,
На полпути к родному дому.
И исчезаю, не заметив
черту, делящую весь мир
на быль и небыль.
Ты знаешь, что такое боль?
Предательство и скорбь?
Живи, пока однажды не поймешь,
как было сладостно все то,
что потерял…
Тут я вспомнил о безрукавке, и пошел по квартире, заглядывая в каждый угол. Свет я больше не включал, боясь того, что мои глаза лопнут от внутреннего давления, ориентируясь больше на ощупь и запах. К своему удивлению мне удалось ее обнаружить довольно быстро в той же прихожей. Впрочем, комнат в квартире всего три, а живу я в одной, не считая кухни и прихожей, так что ареал поисков небольшой. Дыры от пули впереди не было, значит, когда пуля влетела в мою грудь, она была расстегнута. Нехитрый вывод, но правильный. Крови же оказалось предостаточно…
Интересно, можно ли приучить мое второе «я» стирать за собой? Шатается неизвестно где, пули в сердце получает, а мне после него отстирывай одежду. Разве это справедливо?
Дыра нашлась на спине. Тоже неудивительно, если тебе прострелили сердце навылет, пуля должна куда-то вылететь…
Я понес безрукавку в ванную, по дороге ощупывая карманы. В каждом из них обнаружилась небольшая пластиковая бутылочка с неизвестным содержимым. Понемногу вспомнилось, мне это все дал Роман по просьбе моего второго «я», оно собиралось таким образом получить на какое-то время свободу, чтобы исполнить свой мне неизвестный план.