Вопрос был закономерный, только ответить мне на него было нечего. Чувствовал я себя по-прежнему ужасно, правда, боль понемногу уходила, но взамен нее явилась жуткая слабость.
   Даже отвечать бомжу было выше моих сил.
   Потерпите немного, будьте милосердны…
   — А ты не заразный? Может, какую чуму, или холеру подхватил? Одет вроде прилично, хоть и не по погоде. Правда, перемазался в грязи. Полз по ней? Да и в крови, а ран вроде на теле не видать. Чья кровь-то на тебе, твоя или чужая?
   — И моя и чужая, а раны заросли.
   — Ну, это ты мне не рассказывай, этого тоже навидался, когда санитаром работал в больнице. Так быстро ни одна рана не зарастает, еще кровь до конца не свернулась, а уже и шрама нет. Правда, кровотечение могло быть и внутренним, такое бывает при туберкулезе, но кровь изнутри идет другого цвета — она алая, и ее не так много. На больного вроде тоже не похож, температуры нет. Так кто ты, мил человек? И как здесь оказался? Отвечай, или я тебя сейчас, как больного кутенка вот в это ведро засуну и подержу, пока совсем не кончишься…
   — Слышь, мужик, — вздохнул я, чувствуя, как во мне закипает злость.
   И чего это все хотят меня убить? Уже и простые бомжи готовы утопить в ведре. Что так трудно подождать, пока сам сдохну? Не надо загонять меня в угол, плохо потом становится… всем.
   — Я же сказал, не трогай меня, немного отлежусь и уйду. И не нужно меня пугать, сам страшный. Когда бреюсь, себя в зеркале боюсь…
   — Молодой еще и глупый, — фыркнул бомж, переворачивая меня на спину, и роясь в моих карманах. — Страшный он, оказывается.
   Да я таких, как ты, не один десяток уже передушил, и тебя кончу. Приходят в мой дом и еще какие-то права качают, я этого не люблю. Тут у нас милиции и суда нет, если решу, что ты мне не нужен, так голову тут же и откручу. Лежал бы и молчал, может, чуть дольше бы прожил…
   Я не мог пошевелиться, потому что у меня и руки отказали, поэтому беспомощно смотрел, как он вытаскивает из карманов джинсов деньги. Конечно, их было немного, но они были моими, а не его. Это называется грабеж…
   Что же со мной происходит, если я уже и шею не могу повернуть? Умираю? Тогда почему голова стала ясной, и даже боль прошла? Впрочем, где-то читал, человек перед смертью иногда приходит в себя, смотрит на всех ясными глазами, и раздает бесплатные посмертные советы. Есть даже термин медицинский, описывающий это состояние, только я его забыл…
   Бомж вытряхнул меня из безрукавки, вытащил бутылочку со спиртом, открыл ее и понюхал, и у него даже руки затряслись от возбуждения.
   — Ладно, прощаю тебе, что ты на мою постель ложился и всю ее измял… — бомж выпил и закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. — А спирт, настоящий, медицинский, градусов семьдесят. Давно такого не пил, с тех пор, как из санитаров выгнали. Хорошая штука, здорово забирает…
   Он прошел к постели и лег на нее, поглядывая на меня сверху вниз, а я остался лежать на бетонном полу в той же неестественной вывернутой позе.
   Похоже, меня все-таки разбил паралич, такое бывает при инсультах, но обычно парализуется одна сторона тела, а не так, как у меня, сначала ноги, а потом уже все остальное. Но у меня же и не инсульт, а что-то совершенно непонятное.
   Слышал, правда о том, что когда травмируется мозг, особенно спинной, то паралич тела тоже происходит. Только у меня травмирован головной мозг, а не спинной. Или я ошибаюсь?
   Позвоночник-то не ощупывал, может, там тоже пуля сидит?
   Безрукавку бомж разглядывал с любовью, вытаскивая из многочисленных карманов пластиковые бутылочки одну за другой.
   А безрукавку-то испортил, вся подкладка в крови, словно тебя резали, как куренка, — Бомж просунул палец в дыру на спине. — А это что?
   Интересно, а я этой дыры не заметил. Выходит, эта пуля мне позвоночник повредила. Или это дырка от той, что пробила мое сердце и насквозь вышла? Я собирался заплатку положить, да все было недосуг.
   — А ты, оказывается, не больной, а стреляный. Из бандитов что ли? Или как это теперь называется, предприниматель?
   Бомж встал, снова внимательно меня оглядел, осмотрел футболку, потом перевернул на спину и завернул одежду.
   — Да, нет, тело чистое, без шрамов и ран. Украл что ли безрукавку у мертвого? Что молчишь? Я бы тебя давно придушил, да только уходить сразу придется после этого, а мне пока некуда. Вот завтра схожу на разведку, присмотрюсь, если найду что-то подходящее, так тебя и придушу.
   А ты, похоже, не больной, парень, тебя парализовало. В больницу бы надо, а я за тобой ухаживать не стану.
   Но если честно, все равно умрешь, в больнице или здесь, разницы нет, только там проживешь чуть дольше. У нас от паралича не лечат… — Не надо больницы, лучше придуши, как обещал, — выдохнул я. Что-то мне совсем грустно стало. Воины так не умирают, они погибают в бою с оружием в руках. Лучше умереть от рук вонючего бомжа, чем в городской больнице.
   — А что так на тот свет торопишься?
   Думаешь, там лучше, чем здесь? Так ты ошибаешься, еще никто оттуда не пришел и не рассказал, как там хорошо. А я когда в больнице работал, много чего насмотрелся, клиническую смерть видел много раз.
   Но только один из тех, что откачали, рассказывал о светлом коридоре, о том, что встречали на том свете его родные, и как ему было хорошо.
   Остальные не видели ничего, кроме темноты, так что не верь никому. Слушай, где ты все-таки безрукавку взял?
   — Моя она, и дырка в ней от пули тоже моя, в меня стреляли, да не попали, — ответил я. —
   И лучше ты бы моим спиртом не увлекался, а то могу и обидеться…
   Это я сказал для того, чтобы он меня задушил, как обещал. Очень противно лежать и не чувствовать своего тела. Жуткое ощущение и очень противное… — И что ты сделаешь? — усмехнулся бомж, не поддаваясь на провокацию. — Может быть, встанешь и пойдешь? Так я много парализованных пациентов видел, все они сначала хорохорятся, потом начинают задумываться над тем, что их ждет.
   Некоторые плачут, другие просят принести им яду, деньги большие предлагают за свою смерть, потому что знают, что им в этой жизни уже ничего не понадобится…
   Тебе наверно и деньги тоже жалко, а не только спирт?
   — Жалко, — признался я. — И спирт тоже…
   Мне снова захотелось пить, а еще совершить некоторую физиологическую процедуру, противоположную питью. Только поскольку двинуться не мог, приходилось терпеть. Нет, я не против смерти, но умирать, захлебнувшись в своих собственных нечистотах, это, пожалуй, перебор. — Слушай, воды дай…
   — А ты меня хорошо попроси, — бомж ухмыльнулся и достал следующую бутылочку со спиртом. — Я теперь для тебя настоящий медбрат, ты меня любить и уважать должен. Могу дать воды, могу не дать. Только вот утки у меня нет, придется тебя оттащить куда-нибудь в дальний угол, чтобы твою вонь не нюхать.
   Кстати, мысль хорошая, там лужа, в ней и будешь пить, а заодно и сходишь туда, тогда никогда вода для тебя в ней и не кончится…
   Бомж довольно рассмеялся, а я заскрипел зубами от злости, но взял себя в руки. Не хочет давать воды, не надо, все можно вытерпеть, даже это. На тренировках по каратэ нас заставляли всегда кричать одно японское слово — «ос», оно в переводе означает — терпи. На этом все учение и строится… на терпении… Жизнь тоже.
   И стоит ли мне беспокоиться, если результат известен?
   Я умру, нужно только подождать, тем более что от меня вообще ничего не зависит. Не так хотел умирать, но кто кроме самоубийц никто и не выбирает себе смерть.
   Если, конечно, я не окажусь бессмертным.
   Тоже радость еще та: бессмертный прикованный к инвалидной коляске, или, как сейчас, валяющийся в грязи под ногами бомжа. Такое бессмертие никому не нужно. Впрочем, а кто меня спрашивает, что нужно, а что нет? Так суют тебя в вонючую грязь, и ты из нее выбираешься до следующей грязной лужи… — Слушай, пока ты меня не придушил, может, расскажешь, что в городе делается? — пробормотал я. — Очень хочется узнать, не произошло ли что-нибудь новенькое?
   — Я тебе радио что ли? — бомж на меня уставился осоловелыми глазами. — Мне на все, что происходит в этом дерьмовом городе плевать…
   Сказал он конечно не так, а более коротко, емко и понятно.
   Я был на удивление терпелив и спокоен, а каким еще может быть парализованный бессмертный?
   — А что произошло на мясокомбинате? Я слышал, там стреляли…
   — На мясокомбинате? — бомжа развезло, но язык у него еще ворочался совсем неплохо. —
   А ты откуда знаешь, что там были разборки?
   Туда ментов целую сотню привезли, на пяти автобусах. Говорят, даже из области прислали
   ОМОН. История-то жуткая, у нас такого еще никогда не было…
   — Так что там случилось? Ты же работал там, значит, должен что-то знать…
   — Работал забойщиком скота, лучшие куски мяса мои были, — бомж развалился на матраце, на котором не так давно спал я. — Меня каждая собака здесь знает. Кое-кто иногда и на пиво дает…
   — Так что все-таки слышал?
   — Я сегодня мимо проходной случайно проходил, с людьми разговаривал, только никто толком ничего не знает. — Бомж вытащил из кармана безрукавки следующую бутылочку. —
   Один знакомый рассказывал, что в котельную человек тридцать с пистолетами и автоматами побежали, и были это бандиты, или как теперь это называется — частная охрана. У нас с ними никто не связывается, у них и с ментами все правильно, не боятся они никого…
   — И что дальше было?
   — А в котельной в это время работал кочегар, его зовут Роман, он не местный, приехал откуда-то из Сибири. У него пару недель назад невесту убили. Красивая девчонка была, поэтому и изнасиловали…
   Так вот люди говорили, что вроде как раз эти бандиты ее и убили.
   — А дальше что происходило? Кто стрелял?
   — А ты слышал о том, что в городе маньяк-убийца появился? — бомж начал терять ориентацию в разговоре. — Всех убивает, но в основном бандитов. Вечерами находит их по одному и грохает. Вот люди и говорят, что это как раз Роман убивал — за свою невесту мстил. Но бандиты узнали, где он прячется… — И что? — прохрипел я.
   Так вот бандиты эти Болту подчиняются, а он шутить не любит. Как узнал, что его пацанов кто-то убивает, так сразу и приказал, найти и убить. Болт — мужик серьезный, его менты не трогают, поэтому можно даже сказать, что он наша местная власть. Круче его и нет никого, он и мэром помыкает, да и в области к нему прислушиваются.
   Шутка ли почти все предприятия в городе под себя подгреб. Предприниматель…
   Мясокомбинат тоже его, поэтому охрана и пропустила этих с оружием внутрь.
   — И закончилось все чем? — я чуть не подпрыгивал от нетерпенья, благо тело не подчинялось, а то бы взлетел к потолку.
   — Я же сказал, никто ничего не знает.
   Побежали все в котельную, стрельба сразу поднялась, потом менты приехали, разбираться, узнавать, что там произошло. Но, похоже, этот кочегар парнем крутым оказался…
   Кто-то сказал, что у него в котельной целый склад с оружием нашли. А еще бумаги нашли, из которых ясно, что он вроде как террорист чеченский.
   Прислали его сюда наш город взорвать, да этот террорист — кочегар из-за бабы своей сорвался, и задание не выполнил. Люди говорят, что это даже хорошо, что парни Болта его бабу изнасиловали, а то бы он нас всех взорвал…
   — Что? — прохрипел я, уже не понимая бессвязную речь бомжа. — Какие чеченцы?
   Террористы?
   — Крутые парни тоже вроде бы сразу знали, что он чеченец, хоть и русский, поэтому к его бабе пристали, чтобы спровоцировать…
   — Ясно, — пробормотал я, хоть ничего мне еще не было понятно. — Итак, в котельную побежало человек тридцать…
   — А теперь даже и не знает никто, то ли благодарить пацанов Болта за то, что они террориста убили, то ли ругать, что они ментам завалить его не дали…
   — Убили?!
   Что-то мне совсем скверно стало. Я слышал голос бомжа сквозь шум в ушах, и гул усиливался…
   — Убили, только он до этого всех бандитов положил. Матерый оказался террорист. Он хорошее место нашел и оттуда стрелял, а его никак зацепить не могли.
   Говорили, что он еще хотел котлы взорвать, да потом почему-то передумал. А котлы под давлением штука жуткая, ими можно весь город на воздух поднять…
   — А менты?
   — А им чего? Приехали уже к шапочному разбору. Они всегда так, если услышат стрельбу, сначала подождут, пока все стихнет, а потом нарисуются. Всех, кто остался в живых, сцапают, а потом ордена себе на грудь вешают за геройские подвиги. Кстати, а ты чего так этой историей заинтересовался?
   Интересная история, вот и заинтересовался. В нашем городе не каждый день такую стрельбу устраивают…
   — А мне знакомый рассказывал, что Роман в котельной не один был, — бомж с подозрением посмотрел на меня, но глаза его уже не фокусировались, да и язык заплетался. — Был, говорят, у этого него помощник, тоже террорист — чеченец, и он вроде как в котельной находился, когда бандиты на них напали, поэтому и выжил…
 
Людская молва, чужие слова.
Вслушайся в шепот за своею спиной.
И узнай, что любовь — не любовь.
Что друзья, не друзья, а враги.
Так поверить легко.
Так просты объясненья…
 
   Голос бомжа то пропадал, исчезая в белом шуме, рождающемся в голове, то усиливался до истошного крика. Похоже, что и слух переставал мне подчиняться. Но я еще кое-что услышал…
   — Только никто не знает, то ли стрелял он по бандитам вместе с Романом, то ли сбежал сразу через забор. А менты считают, что это он большую часть бандитов положил, и только потом ушел. И говорят еще, что это самый главный чеченский террорист и был- Бен Ладен их…
   Так, это может, ты и есть? У тебя и дырка в безрукавке от пули, и лежишь, как мертвый. А парализованный как раз потому, что с забора прыгнул да неудачно, спиной и стукнулся об землю. А добраться оттуда до домов этих от мясокомбината можно, не очень далеко…
   Сначала не почувствовал, что спину повредил, побежал, а когда сюда добрался, тут тебе травма знать и дала. Адреналин из крови ушел и все, двинуться не можешь…
   Бомж развалился на матраце, глядя на меня сверху вниз с довольной торжествующей улыбкой. Я осторожно попробовал пошевелить языком, по моему мнению, он стал еще больше, хоть пока еще и шевелился…
   — Ты что оружие у меня нашел? — поинтересовался я. — Может гранату или взрывчатку? Как докажешь, что террорист?
   Менты тебя сразу посадят, а уж потом разбираться будут…
   — Да, оружия у тебя нет, а жаль, — бомж широко зевнул. — Ладно, посплю немного, что-то устал…
   — А воды не дашь? Ты же обещал…
   — Да, действительно, забыл… — бомж схватил меня под мышки и отволок метров за десять от себя и бросил в большую лужу с грязной водой.
   Руки у него действительно были мощными, такой вполне задушить меня мог, особенно сейчас, пользуясь моей беспомощностью.
   — Вот, полежи здесь, пока я не придумаю, что с тобой делать. Тут тебе и вода, да и спать мешать не будешь. А еще Болт, говорят, обещал за того, кто убивает его ребят, большие деньги, сейчас весь город террориста ищет, деньги-то всем нужны…
   Бомж ушел, а я попил, на вкус вода походила на канализационные стоки.
   Чувствовал себя ужасно, правда, на удивление боли уже нигде не чувствовал, но руки, ноги мне не подчинялись.
   Голова продолжала болеть, настроение стало совсем омерзительным. Но зато, получив воду, язык стал уменьшаться, да и сухость пропала. Я отпил еще немного, а когда понял, что мое тело принимает эту ужасную клоачную влагу, стал пить спокойно.
   Как я понял, моему организму, чтобы восстановиться, требуется вода в большом объеме, она ему нужна для выведения всякой образовавшейся в нем гадости.
   Как стало понятно из того, что рассказал бомж, я находился в котельной на мясокомбинате, когда туда пришли бандиты. Дальше, наверно выпил спирта, чтобы их не видеть, поэтому и провал в памяти.
   А мое второе «я» устроило в котельной небольшую войну, проиграло ее, получило пулю в голову, и едва спаслось.
   Не понимаю, как можно с такой травмой, как теперь любят писать — несовместимой с жизнью, залезть на высокое дерево, пробраться по ветке, спрыгнуть, пробежать пару сотен метров по пустырю, и только потом упасть, передав власть над телом мне…
   А я… сумел только добраться до этого подвала, дальше тело совсем отказалось двигаться. Тоже вопрос, почему мое второе «я» не залечило тело до конца и передало управление мне? И что мне теперь с ним делать?
   Я же ничего не умею, кроме как умирать…
   Забавно и очень неприятно…
   Хорошо бы посмотреть, как себя чувствует мой череп? Заросла ли дырка, или нет? До конца-то не сумел разобраться, стал терять сознание, а потом наступил паралич…
   Я вздохнул и попробовал перевернуться на спину: на животе было трудно дышать, к тому же боялся захлебнуться грязной водой со стойким запахом канализации. Мое лицо находилось прямо на краю лужи.
   Кое-как невероятными усилиями мне удалось вытащить из-под себя правую руку и опереться ею в земляной пол. Это было большим достижением. Если раньше не мог двинуть даже пальцем, то теперь даже вытянул руку. Кажется, паралич понемногу проходил, если уже двигаю руками, то скоро и побегу…
   На спине лежать было гораздо приятнее. Я разглядывал низкий закопченный потолок с паутиной и разводами от сажи, костры видимо здесь жгли часто. Света в подвале было немного, он проникал через небольшие отдушины оставленные в заложенных кирпичом окнах.
   Я глубоко дышал, воздух был мне нужен, легкие работали шумно, периодически вызывая кашель, от которого можно было захлебнуться.
   Столько узнаешь всего о своем теле, когда становишься парализованным. И о том, как дышишь, и какие мышцы для этого используются, и как ходишь, и как двигаешь рукой. Оказывается, очень много в нас всего такого, что мы обычно не замечаем.
   В голове все еще шумело, и соображалось по-прежнему не очень хорошо. Правда, уже давно пришел к выводу, что думать, надо здоровому и полному сил человеку, а такому, как я, нужно готовиться к смерти.
   О ней я думал долго, почти всю свою жизнь, считая, что она может произойти со мной в любое время. Верил, что закончу жизнь либо в сумасшедшем доме, либо в пьяной драке, раз не контролирую себя в состоянии опьянения.
   Да и все мои знакомые и даже родители давали мне небольшой срок жизни. Когда исполнилось двадцать лет, это отметили очень пышным праздником, видимо считая, что больше на такие пиры тратиться не придется.
   Но я продолжал жить, мои двадцать пять лет вообще никто не заметил…
   Но все равно жить, ожидая каждый день смерти, не очень приятно, особенно, когда ты молод.
 
Вечерами глядеть на закаты,
утром встречать рассветы.
Как мало нужно для счастья,
Лишь вера, что жизнь бесконечна…
 
   В голове зашумело еще сильнее, появился какой-то гул, от которого стало вибрировать все тело. Потом меня стало трясти оттого, что мышцы непроизвольно сжимались и разжимались.
   Постепенно гул стих, мышцы расслабились, и я почувствовал покалывание в руках и ногах, такое бывает, когда отсидишь руку или ногу.
   В какой-то момент боль достигла такой силы, что я уже не мог сдерживаться и завыл, как дикий зверь, потому что кричать было больнее.
   С этой дикой изгибающей все мое тело болью в него возвращалась жизнь и сила, руки и ноги судорожно задергались, потом замерли, и я вдруг понял, что паралича больше нет.
   Полежал немного, приходя в себя и успокаивая дыхание, потом встал и, опираясь об стену. Встал, постоял на слабых ногах, покачиваясь и держась за трубу. Когда почувствовал, что смогу сделать первый шаг, пошел к бомжу.
   Он мирно спал, сотрясая раскатистым храпом тишину подвала. Я поднял свою безрукавку, упавшую на пол из его рук, надел на себя, предварительно проверив, сколько осталось бутылочек.
   Оказалось, что всего пять — маловато, но лучше чем ничего. Я наклонился и вытащил из-под ящика мешок бомжа и нашел там кусок колбасы и батон хлеба.
   Больше мне и ничего не надо было, я сел на ящик и поел, глядя в заросшее и чем-то неприятное лицо спящего. Есть мне хотелось настолько, что я даже не заметил, как съел всю колбасу и хлеб.
   Надо сказать, что кушать и смотреть в лицо бомжа, было чрезвычайно неприятно. Очень хотелось что-то сделать, чтобы исчезла ухмылка с этого заросшего лица.
   Бомжу снилось что-то хорошее, а я едва сдерживался, чтобы не ударить его куском металлической трубы, которая так соблазнительно валялась рядом с ящиком.
   Почему-то очень захотелось отомстить за все унижение, которое от него пришлось испытать.
   Очень трудно было стерпеть, но я сумел, за что себя тут же погладил по голове, заодно пощупав, то место, где был прострелен череп. Оказалось, что там все не так уж плохо. Волосы, правда, были в липкой крови.
   Но ни вмятины или дыры я в своем черепе не обнаружил, что конечно удивило. Подумайте сами. Пулю в сердце я уже получал, оказалось, что это для меня не смертельно. Теперь вот получил пулю в череп, причем так, что вылетела часть мозгов, и снова выжил, и даже не потерял способность думать.
   Может быть, я мыслю уже не так хорошо, как раньше, но как это проверишь? Одно уже ясно, убить меня сейчас почти невозможно.
   Голову хорошо было бы вымыть, а заодно и сменить одежду, если, конечно, собираюсь жить и дальше. А собираюсь ли я?
   Я на мгновение задумался над этим, и вдруг понял, что может быть, впервые за последний десяток лет не хочу умирать.
   И дело даже не в том, что и умереть-то наверно уже не смогу — нет, не из-за этого. У меня в мозге мелькнула другая свежая мысль, если Болт на самом деле обещал большие деньги тому, кто меня найдет, то точно ищет весь город.
   А каждый прохожий захочет или убить меня сам, или отвести меня к тому, кто это сделает. Выходит, можно и не спешить на тот свет…
   Сейчас как раз для того выжить, потребуется немалого напряжения усилий, как физических, так и умственных. Одно хорошо, мое тело так легко не убьешь. И все-таки бессмертный я или нет? А если ошибаюсь? Может быть, просто случайно повезло?
   Интересно, так же рассуждал знаменитый горец Дункан Маклауд, или как-то по-другому? Я сжал руку в кулак и провел перед лицом бомжа. Нет, сила ко мне еще не вернулась, слабость все еще чувствовалась во всем теле. К тому же хотелось кушать, колбасы с батоном мне оказалось явно недостаточно, нужно было срочно заняться добыванием пропитания.
   Денег у меня в кармане не было, они благополучно перекочевали к бомжу, а будить его не хотелось, он был гораздо выше меня, крупнее, да и весил раза в полтора больше. Мне с ним не справиться…
   Я вздохнул и осторожно направился к выходу из подвала. Дверь скрипнула, поворачиваясь на проржавелых петлях. На улице наступила ночь, звезд правда не было видно, тучи еще не разошлись.
   Я вдохнул прохладный, влажный, пахнущий дождем воздух и задумался о том, куда теперь идти?
   Отсидеться на мясокомбинате у меня не получилось, выследили, а после того, как оттуда вырвался с боем, все стало еще хуже.
   Единственного человека, который меня понимал и поддерживал, убили, а место, где мог спрятаться, раскрыли.
   А после того, как мое второе «я» устроило в котельной самую настоящую войну и навалило гору трупов, внимание ко мне еще больше усилилось. Думаю, бомж сказал правду. Это значило, что сюда скоро приедут лучшие сыщики из столицы, и начнется настоящее расследование.
   У Болта не хватит ни силы, ни влияния, чтобы помешать этому, значит, вскроется все, в том числе и смерть Ольги. Это неплохо, может, ему немного помотают нервы — больше-то вряд ли что-то произойдет…
   А что делать мне?
   Возвращаться домой нельзя, там наверняка установлена милицейская засада, а может и бандиты там же.
   Вернуться в подвал? Но тогда придется что-то делать с бомжем, а у меня на это нет ни сил, ни желания. Да и оперативники должны обратить внимание на следы крови, а значит, провести поиски на пустыре и в близлежащих домах. Если только дождь не смыл все. Но это было бы слишком хорошо…
   Наверно, сейчас милицией готовится масштабное прочесывание прилегающих к мясокомбинату жилых кварталов, так что нужно убираться отсюда, пока еще не поздно, и весь район не оцепили. Уехать? Нет денег, да и некуда. У сестры меня тоже вероятнее всего ждут.
   Куда идти? Я в нерешительности потоптался, глядя, на освещенные окна. Людям наверно было тепло и уютно в своих квартирах. Нужно уходить, пока не размяк и есть силы
   Фонари горят, но далеко. Это хорошо, что темно. Никто не увидит меня. Итак, куда?
   Тут вспомнил о тренере, который обещал мне помочь разобраться с самим собой, я был уверен, что он меня не выдаст. Похоже, это единственное место, куда сейчас могу пойти. Я, правда, не знаю адрес, но его знает Сергей, а он мне должен жизнь. Это из-за него уже раз умер…
   Я направился к спортзалу, по моим ощущениям время было самым подходящим, и занятия в спортзале должны быть в самом разгаре.
   Улицы не были пустынными, по ним носились милицейские машины хоть и без включенных мигалок и сирен.
   Кроме того, на всех широких и оживленных улицах ходили пешие милицейские патрули, у всех были автоматы. Похоже, в городе, чтобы поймать меня, ввели план «перехват». Из-за этих милицейских игр мне пришлось держаться узких и темных улиц. Не могу сказать, что это доставило мне какие-то неприятности, но зато немного удлинило путь. Я жил в этом городе с рождения и знал, как можно пройти весь город, не выходя на центральные улицы.
   Подойдя к своему кварталу, пошел по темным проходным дворам и вышел к спортзалу. На этот раз сначала осторожно обошел его по большой дуге, проверяя улицы и переулки.