Открыв дверь подъезда, сначала внимательно огляделся, ожидая, что где-нибудь за углом в джипе меня поджидают близнецы-наркоманы и Костя.
   Но на улице не наблюдалось никого, кроме старушек, сидящих на лавочке возле подъезда.
   Я поздоровался, за что тут же выслушал много чего доброго в свой адрес. Память у старушек оказалась отменная, они вспоминали такие истории, которые сам давно и прочно забыл.
   Постепенно, все больше оживляясь, они перешли к тому, что случилось прошлой ночью.
   В их версии вызывали милицию только для того, чтобы успокоить моих пьяных гостей и меня самого. Я закатил ужасный дебош, тревожа сон почтенных граждан только потому, что уже давно веду паразитирующий образ жизни.
   Раньше бы меня за такое посадили бы обязательно, а в нынешние времена всё всем сходит с рук. Потому как твердой руки нет, вот в старые времена всех бы тут же арестовали… и по этапу в Сибирь. Раньше порядка было больше…
   Разочаровали их и органы. Милиция приехала, но меня в тюрьму не посадили, потому что, как оказалось, у меня везде собутыльники.
   Выслушав все это внимательно и с нескрываемым интересом, я вежливо поблагодарил глубоко уважаемых мною пенсионерок за то, что сделали лично для меня, моих родителей и всего российского народа.
   И тут же вежливо поинтересовался бедственным материальным положением пенсионеров, посочувствовал от всей души, поругал правительство, депутатов и президента, за что и получил временное отпущение грехов. Старушки быстро переключились на политические события нашей страны, ругая всех и вся за нелюбовь к простому народу, а я пошел дальше по улице.
   До ближайшего продуктового магазина добрался довольно быстро, так и не увидев Костю и близнецов. Открывая стеклянную дверь, почему-то с грустью подумал о том, что если у них войдет в привычку стучать ногами в мою дверь по ночам, то кончиться это может для меня очень плохо.
   Конечно, сейчас не советские времена, прорабатывать на профсоюзном собрании не будут, но приход участкового мне обеспечен, а, следовательно, и штраф, который вероятнее всего оплатить не смогу, и буду иметь различного рода неприятности с властью.
   А бандиты, если меня поймают на улице, просто убьют. Я поднял глаза на небо с белыми барашками облаков, на желтый слепящий диск солнца, зажмурился и тяжело вздохнул. Почему-то мне показалось, что неприятности снова собираются за моей спиной, как темные тучи на горизонте…
   В магазине купил хлеба, молока, колбасы и сыра, и на всякий случай — бутылку водки. Спиртного дома никогда не держал, но, видимо, пришло время менять свои привычки, придется иметь его для самозащиты, чтобы выпускать из себя свое второе «я» в трудной безнадежной ситуации.
   А что мне еще остается — неужели умирать?
   Еще раз вздохнув, уныло побрел домой, шаркая ногами по асфальту. Что-то в последнее время чувствовал я себя совсем неважно, откуда-то в теле появилась усталость и слабость, хоть проснулся всего пару часов назад.
   До дома дойти мне не удалось. Едва вывернул из переулка, как тут же заметил знакомую мне белую «семерку» с милицейскими номерами. Я немного подумал и решил спрятаться, а потом тихо смыться, но, оглянувшись, заметил одного из двух оперативников, что в прошлый раз меня так ловко приложил к бетону лестничной площадки.
   Он злорадно ухмыльнулся и я понял, что мне не сбежать, обречено вздохнул и зашагал дальше. Оперативник шел сзади в паре шагов от меня, контролируя каждое движение.
   Рядом со старушками на лавочке сидел мой школьный товарищ — лейтенант. Он показал мне постановление на обыск и мой арест, на что очень бурно, радостно и одобрительно прореагировали пенсионерки. Из машины вынырнул еще один оперативник, и мы все вместе, включая старушек, в качестве понятых, поднялись ко мне в квартиру.
   Лейтенант на мое счастье большого рвения к обыску не проявил. Он видимо знал, что искать, и когда этого мне неведомого сразу обнаружить не удалось, стал сворачиваться. Тайник мой не нашли, хоть оперативники и были близки к его раскрытию.
   Один из них залез на стул, внимательно осмотрел антресоль, даже зашуршал старыми газетами. Хорошо, что не догадался постучать по стенке, а вот тогда мне бы не избежать многих неприятных вопросов, и камеры.
   Я вздохнул с облегчением. Лейтенант милостиво разрешил мне положить продукты в холодильник, неодобрительно оглядывая его заиндевелую пустоту.
   — Если тебя отпустят, нам снова тебе продукты покупать?
   — Снова собираетесь в засаду на меня?
   — А кто знает?
   — Тогда запасайтесь.
   — Понятно, — вздохнул лейтенант. — Надеюсь, что тебя больше не выпустят…
   После столь доброго пожелания мы все вместе пошли во двор, старушки снова расселись на скамейке, обсуждая увиденное, а меня засунули на заднее сиденье «семерки». На этот раз почему-то мне не надели наручники, но с двух сторон сели оперативники, и мы поехали. Увидев мой недоуменный взгляд, брошенный на свободные руки, лейтенант усмехнулся:
   — Ты же никуда не убежишь, да и драться не будешь, если тебе не налить сто грамм. А их тебе никто не нальет, нам самим не хватает. Вот ждем приказ о выдаче наркомовских…
   — Я что-то опять пропустил? Причем тут наркомовские? Неужели, война началась, а мне никто не сказал?
   — Война началась и уже давно, — криво усмехнулся лейтенант. — Трупы так и сыплются на голову нашего отдела, один за другим, а сегодня упало даже три за ночь. Чем не война? Подняли рано утром, а когда разрешат уйти домой неизвестно.
   Мне не понравились слова лейтенанта, что-то в них показалось мне неприятным, но обдумать это не удалось.
   — Ты чего молчишь? — спросил лейтенант.
   — Я тебя вроде ничем не обижал, когда учились вместе, да и сейчас тоже, а мог бы. Ты мне не очень нравился и в школе, потому что считал себя умнее всех. Сейчас-то наверно уже так не считаешь, или все еще мнишь себя гением?
   — Я давно никем себя не считаю, — грустно усмехнулся я. — Жизнь все расставила по своим местам, ты вот стал милицейским лейтенантом, а я сторожем в детском саду. Какая разница, кем мы были в школе? Хочешь, чтобы признался в том, что неудачник?
   — Обиделся?
   — Я не обиделся, просто размышляю…
   — О чем интересно?
   — О том, в чем меня могут подозревать!
   Ордер-то у тебя на руках настоящий! Осталось узнать, что на меня собираются повесить?
   Вероятно, за то время, которое мы не виделись, что-то еще произошло? Может, расскажешь что-нибудь, или мне так и мучиться догадками до отдела?
   — Я бы с удовольствием, но не имею права, — усмехнулся лейтенант. — Скоро сам все узнаешь. А ордер еще с прошлого задержания остался, так что ты не арестован, а задержан. — И… мне можно выйти?
   На полном ходу? — лейтенант ухмыльнулся. — Попробовать-то, конечно, можешь, но я бы не советовал. Подожди немного. С тобой мой шеф поговорит и возможно отпустит. Прости, но иначе мы не можем. Работа у нас такая — все узнавать и проверять. Что произошло, не скажу, но кое-что, действительно, случилось за прошедшую ночь.
   Машина лихо вписалась в небольшую прогалину между другими такими же машинами.
   Лейтенант вывел меня из машины и повел в кабинет все того же старшего оперуполномоченного. Два других опера остались в машине.
   Старший на этот раз был чисто выбрит, волосы приглажены, от него ощутимо несло дорогой парфюмерией, а глаза уже не казались такими злыми и мрачными, как в прошлый раз.
   Он приглашающим жестом показал на одинокий стул, стоящий посередине кабинета. Стул подозреваемого. Я еще в прошлый раз заметил, что на него никто из оперативников не садится, даже если нет места. Предпочитают стоять. Примета у них такая есть, посидишь немного на таком стуле, и тебя посадят.
   Может и правда, стоит показаться на таком стуле хорошему человеку, и он обязательно станет преступником?
   Как видите, место главного подозреваемого по-прежнему остается для вас свободным, — произнес старший опер, глубокомысленно разглядывая бланк допроса, словно увидел его в первый раз. — Вы скоро сможете его занять прочно и окончательно, Максим Андреевич. Нам пора познакомиться по-настоящему и поговорить…
   Еще одна примета. Старший опер не знакомится с теми, кто попадает в его кабинет случайно, чтобы не сглазить хорошего человека. Но если он знакомится с тобой, это говорит о том, что тебя по-настоящему подозревают. Такое знакомство даже хуже стула подозреваемого, хоть результат один и тот же. Я все эти приметы знал, все-таки с детства общался с разной шпаной.
   — Не испытываю большого восторга от нашего знакомства, — пробормотал я. — Может быть, рано еще делать такие далеко идущие выводы?
   — Замечательно сказано, но не по делу, — старший сыщик сел на свой стул и закурил. —
   Мы снова встречаемся при нехороших обстоятельствах, и у меня возникает желание закрыть кое-кого в небольшую клетку при нашем заведении.
   Фамилия моя Семенов, имя-отчество — Сергей Васильевич. Звание — майор. Вы меня будете назвать или по имени-отчеству, или по званию. Вам понятно, Максим Андреевич Макаров? Я правильно назвал ваше имя, отчество и фамилию? Если желаете, чтобы вас называли по имени и отчеству, то кивните, я сразу перейду на такое обращение.
   — Я вас понял, Сергей Васильевич, или товарищ майор. Назвал правильно? На отчество не претендую, как и разговора на «вы» — мне это по большому счету все равно, манией величия не страдаю.
   — Можешь звать меня также — гражданин начальник. Уже пора привыкать. В колонии все рано заставят так обращаться.
   — Уже пора? — я удивился, хоть наверно не очень искренне. — Приехал вчера от сестры, и прежде чем что-то успел сотворить, сразу попал к вам. А после отдела направился сразу домой и больше никуда из него не выходил. Что же я такое мог сделать, не выходя из дома?
   — Все дело в том, Максим, что ты все время оказываешься рядом с теми, кого убивают, а в случайные совпадения я не верю. К тому же, когда случайности повторяются, ищи закономерность, там меня учили в
   Милицейской академии.
   — И кого же убили на этот раз? — спросил я, почему-то уже зная ответ. Похоже, что сны мне снились в эту ночь вещие. Осталось только узнать, кто убивал. Похоже, что операм это уже известно.
   Неужели я?!
   — Убит Константин Бирюлев, по кличке
   «Бирюль», а также Мирзоев Сергей, по кличке
   «Башмак», и Григорьев Петр, по кличке Гриша».
   Вам известны эти имена или клички?
   — Костю я знаю со школы, точнее знал, — поправился я. — А кто двое других не могу сказать.
   — Все трое вышеназванных граждан найдены убитыми в квартале от вашего дома на частной автостоянке. По нашим сведениям вчера вечером незадолго до своей смерти они посещали вас…
   — Даже не знал, что у близнецов- наркоманов есть имена, и что они не близнецы…
   — И что у них разные родители, разный возраст и судьба, хоть и закончилось все для них одинаково, — понимающе ухмыльнулся старший опер. — Но то, что они были наркоманами, это точно. Правда, наркотики употребляли легкие, в основном заморскую отраву — кокаин, на героин еще не переключились. Итак, вы признаете, эти люди вам знакомы, и вчера вечером они приходили к вам?
   — Да, мы встречались пару раз при крайне неприятных обстоятельствах, согласился я. — Но вчера им дверь не открыл, и они ушли очень этим недовольные…
   — Точно ушли?
   — А какое это имеет отношение ко мне?
   — Есть у нас подозрение, что убили все троих вы, Максим Андреевич. Уж слишком как-то складно сходится все. Где вы находились вчера между тремя и пятью часами ночи? — У себя дома. Видите ли, в это время я, если не работаю, то сплю.
   — Значит, алиби, как я понимаю, у вас нет, — ласково улыбнулся опер. — Вы же, как я понимаю, один живете без семьи?
   — Алиби нет, семьи тоже…
   — Очень хорошо, — майор взял в руки ручку и пододвинул к себе протокол допроса. —
   Итак, не желаете ли нам что-то сообщить об этом убийстве, Максим? Может быть, что-то видели, или слышали?
   — Сообщить ничего не желаю, потому что ничего не знаю. Данных лиц не убивал, находился дома, так как спал…
   Тьфу! Даже языком каким-то казенным заговорил.
   — А может, не стоит нам кота за хвост тянуть? — поинтересовался с доброй улыбкой майор. — Возьмете и сознайтесь, что всех троих замочили. Ну, зачем нам эти допросы, очные ставки? Чистосердечное признание, как известно, смягчает вину. А мы вам оформим явку с повинной. Поверьте, она уменьшает срок, ну, если не наполовину, то на треть точно.
   Я поковырял лак на стуле, обдумывая ситуацию.
   Я знал, как убили всех троих, потому что видел сон. Рассказать его? Старшему оперуполномоченному понравятся некоторые детали…
   Только потом мне домой не вернуться, придется временно переселиться в следственный изолятор. А там кто знает, где окажусь — то ли на кладбище, то ли в больнице.
   Кто мне поверит, что знание деталей преступления, связано лишь с моими вещими снами? А для подтверждения обвинения этот рассказ подойдет на все сто процентов. Правосудие только так называется, а на самом деле это уж кому, как повезет…
   Недаром говорят, что справедлив только божий суд. Люди всегда ошибаются…
   Я вздохнул. — Признаваться мне не в чем…
 
   …Твоя воля выполнит свой долг, твой щит превратятся в стальной щит. Если ты не можешь проследить свой путь прямо, открытыми глазами, с умом, свободным от путаных мыслей, ты не избежишь ошибок.
   Выполнение долга должно быть безукоризненным, а твое имя незапятнанным…
   Так учит кодекс самураев.

Глава шестая
Каталажка

   Сколько было врагов у тебя!
   А теперь лишь засохшие мумии
   Под увядшим ковром из цветов.
(Таро Китамура)

   Смеющийся демон, рожденный проклятием ведьмы.
   Наполнил весь город болью и страхом.
   И не может уйти…
(из старинной легенды)

 
   Я посмотрел на старшего опера, он закурил очередную сигарету, глядя в окно. Похоже, все, что сейчас будет мною сказано, ему совсем не интересно.
   — Могу только сказать, названные вами господа действительно приходили ко мне этой ночью, но их не убивал, и они от меня ушли тихо и спокойно, живыми и невредимыми…
   — Точное время их прихода и ухода можете назвать? — майор нехорошо прищурился. — Это было днем, вечером, или все-таки ночью?
   — Точное время указано в рапорте вашего сержанта, — торжествующе улыбнулся я. —
   Милицию вызвал кто-то из возмущенных жильцов. Близнецы-наркоманы, нецензурно ругаясь и угрожая мне физической расправой, били ногами в мою дверь, потому как звонок у меня приглушен.
   — Почему приглушен звонок? — вяло поинтересовался Семенов. — С какой целью?
   — Мне он не нужен, я пользуюсь ключом, а в гости ко мне не ходят уже много лет. А увеличивать громкость звонка специально для разных сволочей, желающих меня убить, не собираюсь.
   — Убить? — ох и красиво они умеют поднимать брови. Похоже, в милиции этому все- таки учат, явно имеются специальные курсы.
   Дядя Игорь умеет поднимать брови таким же ярким отточенным движением.
   — Именно это они мне и рассказывали через дверь
   — Вполне понятно объяснили, значит, можете, — хмыкнул старший оперуполномоченный. — Но слушаю вас дальше.
   Итак, они постучали в вашу дверь, вас это очень обидело, вы расстроились, схватили кухонный нож, догнали их и убили на улице всех троих. Так?
   На состояние аффекта не потянет, на самозащиту тоже, но можно списать кое-что на невменяемость. Они же, должно быть, оскорбляли вас? Ругали матом, использовали некоторые выражения, употребляемые в уголовной среде? Вы нам их все не перечислите?
   Старший оперуполномоченный явно развлекался, им всем было хорошо, лейтенант при каждом моем ответе фыркал от смеха и наслаждения. А два паренька, которые незаметно присоединились к нам, тоже улыбались.
   — Повторяю еще раз, я их и не убивал, несмотря на неформальную лексику, используемую ими, и на явные угрозы в свой адрес, — я хмуро усмехнулся. — Возможно, убил бы, но посмотрите на меня, может ли такой человек, как я, справиться с тремя бандитами?
   Все в кабинете уставились на меня.
   — А что вполне, — покивал лейтенант. —
   Конечно, роста не богатырского, сложение не атлетическое, и силенки маловато, но у нас бывали случаи, когда старушки здоровых мужиков на тот свет одним ударом отправляли. Не скромничайте, Максим, ухмыльнулся майор. — Неужели вы думаете, что мы не знаем о том, что в свое время занимались каратэ? Это было еще в школе, в институте продолжали свои занятия. Конечно, черного пояса у вас нет, но в драке вы не столь беспомощны, как пытаетесь нам себя представить.
   — Интересно, а кто-нибудь видел меня в драке? — задумчиво спросил я. — Я лично не припоминаю ни одного подобного случая.
   — А вот этого не надо… — хмыкнул лейтенант. — В ночь после выпускного вечера ты избил пятерых крепких парней, которые не один год держали в страхе всю школу.
   — Я не помню этого.
   Это есть факт, причем запротоколированный, мы его в архивах нашли, а то, что ты не помнишь, ничего не меняет, — продолжил Семенов. — Кстати, эту байку о том, что когда ты выпьешь, то ничего не помнишь, мы уже слышали. Нам на это плевать! Если экспертиза признает тебя невменяемым, то окажешься в сумасшедшем доме, оттуда тоже не выпускают. А если признают вменяемым, то посадят в тюрьму! Вы вчера пили, Максим?
   — Я не пил, и помню все достаточно хорошо. Те, кто так громко стучали в мою дверь, убежали, услышав милицейскую сирену, а мне пришлось объясняться с вашими сотрудниками.
   Ушло на это минут пятнадцать, так что ваша версия о том, что я бросился их догонять и убивать, никуда не годится, а кухонный нож у меня настолько тупой, что им даже не порежешься. Мое алиби по времени мне создали ваши сотрудники, я думаю, это указано в рапорте…
   Старший опер сделал знак лейтенанту, тот вышел за дверь. Я понял, сейчас они проверят по журналу в дежурной части, в какое время был вызов в наш дом.
   Когда все сойдется, то меня может быть и отпустят. Шансы небольшие, операм позарез нужен подозреваемый в убийстве, иначе с них спросится за бездействие, а кроме меня у них никого нет. Если учитывать мои прошлые заслуги, меня вполне можно закрыть на трое суток до предъявления обвинения…
   Старший опер посмотрел вслед лейтенанту, потом перевел рассеянный взгляд на меня. Я посмотрел в его глаза, и мне вдруг все стало ясно. Конечно, он не подозревает меня в этих убийствах, но ему нужен кто-то, на кого можно все списать. И майор еще до моего прихода решил меня закрыть в камеру, а сейчас просто играет в честно проводимое предварительное следствие.
   — Ну, а если предположить, что после уезда патрульной машины вы все-таки отправились вслед за вашими обидчиками? —
   Семенов закурил еще одну сигарету, тон у него стал скучающим. — Сейчас мы, конечно, сравним время вызова наряда со временем убийства, и тогда окажется, что совершить преступление все-таки могли, господин
   Макаров…
   — И где бы их искал, чтобы убить? — полюбопытствовал я. — Они же убежали, растворились в ночном городе. Ваша милиция их и вспугнула. А я давал объяснения вашему наряду. Но дело даже не в этом. Если бы я хотел замочить, то почему не открыл сразу дверь?
   — Вполне возможно, что просто не хотели убивать в своей квартире. Боялись, что крики соседи услышат, да и не хотелось отмывать кровь. Вы знаете, как много ее находится в человеке? Бывает выезжаем на место преступления, а там даже потолок в крови…
   — Интересно, сколько бы понадобилось времени, чтобы найти троих человек, да еще ночью, и убить их в укромном месте без свидетелей?
   Зазвонил телефон. Майор поднял трубку, выслушал и вздохнул:
   — Думаю, не так уж и много, чуть больше двух часов, если эксперты правильно определили время смерти. Вы, Максим, знали, где ваш бывший одноклассник ставит машину, поэтому отправились прямо туда. Скрытно перебрались через забор платной стоянки, подождали, когда гражданин Бирюлев заедет на своей машине на площадку, а после этого набросились на него и его друзей. — Старший опер посмотрел мне в глаза, потом скосил взгляд на мои руки. — Кстати, откуда у вас на руках свежие царапины?
   Я тоже посмотрел, царапины действительно были свежими, из некоторых даже сочилась кровь, и нахмурился, вспоминая.
   — А…это… когда меня засовывали в милицейскую семерку, ободрали руки об кирпичную стену, грубо так протащили. Вы же видите, царапины свежие, даже кровь еще сочится, значит, получены не так давно, при задержании…
   — А если три сотрудника милиции напишут в рапортах, что они у вас были еще до этого момента? — Семенов усмехнулся. — А если экспертизу сделать не сегодня, а например, завтра? Вряд ли тогда, кому-нибудь придет в голову сомневаться, что ваши руки были повреждены в драке с убитыми. Так?
   — А зачем вам мои поврежденные руки? — поднял брови я. — Разве не вы мне рассказывали, что я убивал Бирюлева и братьев-близнецов кухонным ножом?
   — Вытрите кровь, не то вы нам весь пол заляпаете, начнут потом рассказывать, что мы занимаемся пытками и избиением задержанных. — Майор подал мне носовой платок, я вытер руки и подал платок обратно.
   — Руки были повреждены в драке, — пробормотал Семенов, держа двумя пальцами платок, и с интересом его рассматривая. — А потом на месте происшествия обнаружился носовой платок со следами крови. Вот этот, который я держу в руке. Как вы думаете, группа крови на платке совпадет с вашей или нет? — Он бросил платок в полиэтиленовый пакет. — Лично мне кажется, что совпадет, и тогда это будет доказательством того, что вы находились на месте преступления, во время убийства, не так ли?
   — Кровь свежая, не запачкайтесь, — посоветовал я. — К тому же думаю, что в протокол осмотра места происшествия платок не внесен.
   Спасибо за подсказку, внесем обязательно, — покивал Семенов. — Платок найдем к ближе вечеру, когда более тщательно осмотрим место происшествия, а на экспертизу отдадим завтра. Результаты получим послезавтра, так что вполне успеваем. Придется вам пока трое суток посидеть у нас.
   А там подоспеют материалы экспертизы, и у нас появится основание для предъявления обвинения.
   Вам, Максим, по-прежнему не хочется ничего рассказать о том, что там у вас произошло с Бирюлевым на стоянке? Это была ссора, или вы пришли туда специально, чтобы убивать?
   — Я ни на кого не нападал, — произнес я как можно тверже. — Вы арестовываете невиновного.
   Это ты американских фильмов насмотрелся? — поинтересовался Семенов. — Фраза-то, я чувствую, оттуда. Так у нас здесь Россия, у нас все виновные, просто одни сидят, а другие нет. Это у нас такая национальная особенность… Мне-то вообще все равно, виновный ты или нет, а вот спрятать за решетку нужно. Посидишь, о жизни подумаешь, это полезно. — Он хмуро посмотрел на меня. — Ставки на тебя слишком низкие. Никто не верит в то, что ты живым останешься, а это плохо. Я на тебя и сам поставил, а теперь деньги, понимаешь, стало жалко, зарплата у нас маленькая.
   — С такими уликами, если постараться, то и посадить можно, — заметил я. — Так что совсем плохо станет со ставками.
   — Так и посадим, если никого не найдем, — ухмыльнулся майор. — Работа у нас такая — сажать. Народ нам за это благодарен. А потом как ты сказал? А… невиновного человека арестовываете? Так вот мы не арестовываем, а задерживаем. И насчет ставок подумаем, может, против тебя поставим…
   В кабинет вошел милиционер с автоматом.
   — Этого в камеру, — приказал Семенов. —
   Пока в одиночку, если она свободна, а завтра оформим в следственный изолятор.
   Это незаконно, — произнес я, поднимаясь со стула. — Я буду писать жалобу прокурору.
   — Это опять из американских фильмов? — майор зевнул и потянулся. — Ты их не смотри больше — вредно это. Прокурор к тебе в камеру не прибежит, заявление написать позволят только через три дня, и то если предъявим обвинение, а так оно вообще никому не будет интересно.
   Так что лучше не дергайся, береги здоровье, его тебе еще много понадобится. Все только начинается…
 
Здесь тишина, покой.
Нет разницы ни в дне, ни в ночи.
Бесславно и бесцельно жизнь проходит.
Лишь голубь иногда решетку оботрет,
Перо, оставив.
 
   Прочитал я.
   — Хорошо сказано, душевно, — усмехнулся майор. — Посидишь в камере, о жизни подумаешь. У нас хорошо, тихо. Тебе же все равно где находиться, что дома, что у нас?
   Никто не ждет. Забот никаких, ни еду готовить, ни убираться, я даже в чем-то тебе немного завидую…
   — Поменяемся? — Не поверишь, но я бы с удовольствием.
   Полежал, выспался, да вот служба не дает, по ночам убийцы шастают, людей на стоянках убивают…
   — А по-другому никак? — вздохнул я. — Вам обязательно нужно держать невиновных людей за решеткой? Вы без этого не можете?
   — Не можем, ой, как не можем, тут ты нас раскрыл, — покивал Семенов. — Хлебом нас не корми, дай поймать невиновного человека и посадить в тюрьму! Любим мы это!
   Он отвернулся и мрачно добавил:
   — Посидишь — ничего с тобой не сделается. А если я тебя сейчас выпущу, то к вечеру у меня будет еще один труп, на этот раз твой, а лимит на покойников итак уже сегодня превышен.
   Не положено нам иметь больше трех трупов за сутки, так что извини. К тому же эта процедура несет в себе и воспитательный характер — власть научишься уважать, это тебе не помешает…
   Я хотел что-то возразить, но милиционер надел на руки наручники и повел меня вниз по коридору, подталкивая не очень вежливо стволом автомата в спину, покрикивая на каждом повороте. Хорошо, что посадили не в обезьянник, а в отдельную камеру, с нормальной стеной. Правда, была она всего размером два на два, места как раз хватало только на нары и то, что называлось, туалетом. Но, учитывая, куда меня могли поместить, можно сказать, устроили шикарно.