Лосев Владимир. Месть Демона

   И чем больше делает поворотов страна, тем больше оказывается в стороне людей, не успевших понять, что все живущие давно бредут в другую сторону.
   А в какую сторону иду я сам?
   Вероятно, то же не в ту, просто мое время еще не пришло переселиться в эту благословенную страну, где не надо беспокоиться о пропитании, потому что оно как манна небесная падает с подъезжающего грузовика.
   В этом мерзопакостном месте не стоит беспокоиться ни о чем, все появляется само собой и каждый день.
   Нужна одежда? Возьмите палку с крючком, немного везения, и вы уже через час будете щеголять в великолепной одежде, о которой так безуспешно мечтали десяток лет тому назад. Да, конечно, сейчас уже носят не то, мода изменилась, зато исполнилась ваша мечта, пусть и с опозданием на десять лет.
   Желаете построить собственный дом? Здесь нет никого, кто мог бы помешать в ваших грандиозных планах. И о материалах заботиться не нужно, они ждут вас, нужно только наклониться и поднять с земли.
   Всё, чего вам не удалось достичь в большом мире, вы получите здесь. Вам одиноко, не хватает тепла и любви? Город выбрасывает сюда не только мусор, но и ненужных людей, немного терпения, и вы обязательно найдете себе любимую. Возможно, она будет не так красива и умна, как вам мечталось, но эту проблему легко решает алкоголь, которого, похоже, здесь хватает всем.
   Правда, климат не позволит вам прожить в этом великолепном месте достаточно долго, но, увы, это та цена, которую придется платить за исполнение всех желаний. Возможно, это и есть тот рай, который так безуспешно уже не одну тысячу лет ищет человечество?
   Я озадаченно хмыкнул и зашагал дальше по дурно пахнущему грунту к распорядителю, человеку с военной выправкой, возможно, прошагавшему строем не одну тысячу километров по когда-то громадной империи.
   На свалке трудно спрятаться, я шел и чувствовал, как меня ощупывают десятки глаз, оценивают и пренебрежительно отбрасывают в какой-то из дальних подразделов человеческой фауны.
   — Ты заблудился, братан, или чего нужно? — тон военного был строг и деловит. От него привычно пахнуло водкой. Я даже остановился от неожиданности, что-то меня поразило в этих красных с перепоя глазах и седой небритости. — Так мы тебе поможем, у нас есть все, что необходимо человеку…
   — Неужели похож на братана? — удивился я. — Вроде обычный парень…
   — Вообще-то не очень похож, но многим нравится, когда к ним так обращаются… — бывший военный махнул рукой, и тройка бомжей, подхватив старые детские коляски, бросились к новой образовавшейся куче. — На мента тоже не похож, значит, по делу?
   — По делу. Мне нужен Казнокрад, хочу с ним поговорить, нам есть что вспомнить…
   — Решил вернуть партийную кассу коммунистам?
   Эта шутка мне уже стала надоедать…
   — Нет, просто хочу кое-что у него узнать.
   А что, партийную кассу он прячет где-то здесь?
   — Вон, видишь ту халупу? — военный показал на далекую землянку, покрытую сверкающей на солнце белой жестью. — Это его хоромы. Если он мертвый, то скажешь мне, мы его закопаем — пахнуть не будет.
   — Мне кажется, запах разложения будет незаметен среди других здесь присутствующих. А почему Казнокрад может оказаться мертвым?
   — Потому что сегодня его еще никто не видел, — военный, уже потеряв ко мне всякий интерес, замахал водителю очередного грузовика, и тот свернул в сторону. — О партийной кассе его не спрашивай, ему это не нравится, сразу в драку лезет…
   Я зашагал к указанной землянке. Казнокрад был там, я его узнал сразу — встречались раньше, и не раз. Он жил когда-то в соседнем дворе. Старик Поликанов лежал на серой грязной простыне, едва прикрытый рваным одеялом. Он был мертв, и уже давно.
   К тому же умер не естественной смертью… Его голова была повернута под таким углом, что с первого взгляда стало ясно — шея сломана.
   Когда-то этого человека уважали и боялись, он был известен всему городу. А умер на самодельных на нарах, глядя пустыми темными глазами в жестяной потолок бомжатника. Черты его заострились, кожа на лице будто подернулась нефтяными пятнами, от синего до желтого.
   Я вышел из землянки, не закрыв ему глаза. Мертвецов не люблю, чужая смерть всегда напоминание о том, что и мне недолго осталось бродить по этой земле.
   Способ убийства произвел на меня впечатление. Это только в западных боевиках людям сворачивают головы, как цыплятам. А на деле — сколько я дрался, сколько крутил шеи удушающими приемами, сколько мне крутили, и никогда у нас эти приемы не считались особо опасными. Ну, хрустнет, ну, поболит за ушами… А чтобы свернуть голову, нужно быть посильнее, чем дворовые качки.
   В моем представлении сразу возник двухметровый гигант, поднимающий Казнокрада над землей и резко разворачивающий его голову огромными мускулистыми руками.
   Для себя я понял только одно: убить Поликанова сам не смог бы, силы у меня такой нет и никогда не было…
   Морщась от гнусного запаха, я подошел к военному, оживленно разговаривающему с женщинами, лепившими пельмени, и сообщил, что Казнокрад мертв. Диктатор свалки отнесся к этому буднично.
   — Умер, так умер, все там будем…
   — Его убили, — добавил я. — Наверно, этой ночью или вчера вечером…
   — Убили, так убили. Повезло, легкую смерть получил, — пожал плечами военный. —
   Если ментам ничего не расскажешь, то к вечеру закопаем.
   — А если расскажу?
   — Тогда они его заберут, два-три дня помотают нам нервы, а потом все равно закопают, правда, в гробу, за счет города. Но ему-то какая сейчас разница? Кладбища строят для живых, а не для мертвых.
   — Почему для живых? — меня поразили эти слова.
   — Потому что мертвым все равно где лежать и гнить…
   Возразить на это было нечего, я согласно покивал и направился к выходу.
   — Так ментов ждать или нет? — крикнул мне вслед военный.
   — Я их сам не люблю.
   — Ты узнал, что хотел?
   — Как же я мог узнать, если он мертв уже несколько часов?
   — Ну и что? Может, кто другой знает? Ты никого больше не спрашивал? А что хотел узнать?
   Я остановился и повернул обратно.
   — Казнокрад создавал алиби Шарику, и мне хотелось узнать, кому еще так помог…
   — А… — военный вгляделся в мое лицо и, видимо, не найдя ничего интересного, отвел взгляд. — Значит, это ты Шарика убил, а теперь совесть мучает, решил, что не того замочил?
   — Не я, иначе не стоял бы перед тобой, а давно плыл вниз по реке со спутанными колючей проволокой руками, — вздохнул я. — Ты, что, не знаешь, как бандиты проводят следствие?
   — Вниз по реке тоже легкая смерть, даже после пыток, — усмехнулся военный. — Не ты, так не ты. Тогда шагай отсюда, да быстрее, а то скажу браткам, что это ты Казнокрада убил.
   — Я-то тут при чем? — меня ошарашила подобная логика. — Тебе любой без экспертизы скажет, что его убили вчера вечером или этой ночью.
   — У нас экспертов нет, — военный почесал голову, сдвинув рваную вязаную шерстяную шапочку. — Без них пока обходимся. Мы людям верим — тому, что они скажут. Ты последний, кто его видел…
   — Да, последний, только обычно еще добавляют, кто видел его живым, а я его видел только мертвым…
   — Ты уже уходишь, или хочешь еще что- то узнать? — военный достал из кармана мобильный телефон и начал набирать номер. —
   Сейчас вызову бригаду неотложной помощи, они тебе быстро кости переломают…
   — А ты чего так переполошился? — полюбопытствовал я немного нервно. — Я вроде никого здесь не трогал. Сообщил неприятную новость, так и то по твоей просьбе: сам же попросил, если увижу, что Поликанов мертвый — то тебе рассказать…
   — Лучше уходи, — военный задумчиво посмотрел на мобильник и засунул его в карман. — Плохая связь, все-таки далеко мы от города. Когда нужно, никогда не дозвонишься. А мне сказали большие люди: если кто будет расспрашивать о Казнокраде или Шарике, немедленно звонить. У тебя деньги есть, рублей так триста, чтобы я о тебе забыл?
   — Уже ухожу, а денег нет, — я зашагал к лесу, пробурчав себе под нос. — Не думал, что и вы под братвой ходите…
   — Мы все в этой жизни под кем-то ходим, божьи люди под богом, а все остальные под братвой, — донеслось мне вслед. — А ты иди, болезный, своими ножками, пока можешь.
   — Почему болезный? — я остановился.
   Почему-то у меня появилось желание вернуться и, подобрав кусок трубы, объяснить, что кое- какие вещи в этой жизни творить подло. Но к военному стали подходить бомжи, лица их были мрачными и решительными, и я понял, что в этой войне не победить.
   — А какой же ты? — военный почесал в затылке, снова лихо сдвинув шапочку набок. —
   Не уметь пить в этой стране, это не то, что болезнь, это катастрофа, вроде сумасшествия…
   А если пьешь и становишься буйным, то уж точно не жилец.
   — В этом ты прав, на сумасшествие и правда похоже, — согласился я. — Только интересно, откуда ты обо мне все знаешь?
   — Город маленький, все друг друга знают. Времена, конечно, изменились, но память-то никуда не делась…
   Действительно, время сейчас странное, но, наверное, оно всегда таково для тех, кто в нем живет: времена не выбирают, в них живут и умирают…
   Да и не так уж это время и плохо: смерть быстра и легка, стоит недорого, поскольку ее производство носит массовый характер.
   Я уходил со свалки, а на сердце у меня было тяжело. Казнокрада убили. Кто это сделал и зачем? Кому мог помешать и без чужой помощи наполовину мертвый человек?
   Не стоило мне сюда идти. Болту обязательно доложат, а значит, его бойцы навестят меня, опять будут бить…
   Обратный путь показался легким и приятным. Лес быстро очистил мои мысли от свалки, на которую сбрасывали не только вещи, но и людей, отслуживших свой срок, а вид скачущих по веткам белок настроил на благодушный лад.
   Звери нравственны, потому что естественны. И чувствуют себя замечательно, каждое их движение правильно, просто потому, что осуждать его некому.
   Вынырнувший из-за поворота рейсовый автобус подобрал меня. Удача… Совсем не факт, что, идя дальше по дороге, я бы попал домой. Военный все-таки наверняка дозвонился куда хотел. И где-то впереди меня мог поджидать черный джип с тонированными стеклами. А что произошло бы дальше, не трудно предсказать: река у нас глубокая, полноводная, трупы в ней находят регулярно, и многие со следами пыток — не всегда же Филя будет так благодушен.
   Домой я добрался без приключений и сразу встал под душ. Истер себя мочалкой, не жалея самого ароматного мыла, которое только у нашлось, но все равно казалось, что тошнотворный запах исходит из каждой поры тела.
   Я побросал одежду в стиральную машину, расстелил на полу одеяло, бросил на него подушку и лег.
   Машина стирает примерно два часа, на это время я прикован к дому, поскольку никакой другой одежды у меня нет, и выйти не в чем. Каждый раз, попав в такую ситуацию, я решаю купить хотя бы еще одну футболку, но потом благополучно об этом забываю… Что ж, отдохну и подумаю.
   …Итак, цепочка смертей продолжается.
   Интересно, кому мог помешать Поливанов?
   В благословенной стране, которая именовалась свалкой, где пища буквально валяется под ногами, пусть и не совсем качественная, вряд ли у кого-то могли появиться корыстные мотивы.
   Если бомжа убили коллеги, то лишь потому, что он им сильно надоел. Подрался с кем-нибудь по пьянке, а может, увлекся чужой женщиной.
   Когда человек выпадает из общества, перестают действовать моральные ограничения, и руководят им очень простые мотивы. Слой человеческой культуры тонок, поскреби любого, и увидишь под ней зверя.

 
Сквозь нежные черты
Веселые глаза и локон
Внезапно проступает зверя лик.
 

   Кто это сказал? А… неважно.
   Мог ли кто-то убить Казнокрада, чтобы он ничего не рассказал мне? Я отмахнулся от этого нелепого предположения. Оно несло за собой столько дополнительных невероятностей, что становилось бессмысленным. Выходило, что убийца боялся меня… Вот уж глупость так глупость. Я — одиночка, усталый несчастный человечек, который никому не нужен
   Но Казнокрада убили. И не бомжи. Ни у кого из них просто нет такой физической силы. Убийца — накаченный любитель американских фильмов.
   Кто?
   Да кто бы это ни был, меня не касается. Я не узнал, кого еще Пеликанов прикрыл фальшивым алиби. Ну и что? Будем считать, что мне просто не удалось удовлетворить свое любопытство. От этого незнания моя жизнь не изменилась.
   Я прислушался к ровному гулу стиральной машины и закрыл глаза. Все-таки сон — лучшее, что есть в этой жизни. Спишь, а мозг продолжает работать. Может быть, удастся решить и эту задачу…
   Однажды какой-то человек спросил:
   — Что есть смерть?
   И получил ответ стихами:

 
В жизни все фальшиво,
Есть только одна истина,
И эта истина — смерть.
 

   Так записано в кодексе самураев

Глава третья
И снова смерть

   Пронзает боль — но лишь потом
   Находишь рану
   Как страшно, что всегда бывает
   слишком поздно.

(Таро Китамура)

   Вот уж совсем не к месту
   У парня длинный кинжал!

(Керай)

 
   Проснулся в слезах, мне снилась Ольга…
   Она смотрела на меня огромными нежными глазами, исчезая в темноте. Сначала пропал ее тонкий силуэт, потом лицо, последними пропали глаза…
   Одна она меня понимала и никогда не отворачивалась, как бы плохо не относился ко мне весь мир…
   Или мне это казалось?
   Как я буду жить без нее? Я остановил свои причитания волевым посылом и взглянул на часы. Было около двух, стиральная машина выполнила программу и затихла.
   Но разбудила меня не тишина, а какие-то посторонние звуки…
   Словно давая мне подсказку, в дверь застучали ногами, одновременно нажимая кнопку звонка — он у меня приглушен, не люблю громких звуков, особенно после ночного дежурства.
   Вставать не хотелось, у меня выходной, на работу только завтра. Я никого не ждал, попрошайки в наш дом не заходили, а соседи никогда бы не стали так стучать.
   А за дверью почему-то никак не могли уняться, похоже, им глубоко запала в голову мысль, что мою дверь нужно сокрушить, как вражеский бастион…
   Я с трудом собрался, встал и доковылял до двери с тайным желанием убить того, кто так настойчиво пытался испортить мой выходной.
   — Что вам угодно, милостивые господа? — прокричал я, выждав, когда стук на мгновение смолк.
   — Открывай, паскуда, а то дверь вынесем, — послышалось в ответ. — Если откроешь прямо сейчас, обещаем, что не убьем сразу.
   Сердце скакнуло вниз, стремясь к пяткам, но посередине дороги вспомнило о своем профессиональном долге и, вернувшись, застучало быстро и мощно, стараясь восполнить пропущенные удары.
   Спасибо за столь выгодное предложение, — произнес я как можно четче. — Но все равно хотелось бы сначала выяснить цель вашего визита. Возможно, вам нужны не мои услуги, а хорошего психотерапевта, у меня есть один на примете, могу даже дать телефон.
   — Что?!
   — Что сказал?!!
   Я улыбнулся, за дверью стояло не менее двух человек, явно не страдающих от высокого интеллекта. Видимо, их прислали с какой-то очень простой целью — убить, если судить по их агрессивному поведению. Осталось только узнать, кто принял такое решение, перед тем как начать спокойно готовиться к смерти — переодеться в чистую одежду, пусть немного сыроватую и не глаженную…
   Главное, конечно, не внешняя, а внутренняя чистота. Вряд ли кому-то удастся увидеть мой труп в первозданном виде, вероятнее всего, его будут собирать в пластиковые мешки разнокалиберными окровавленными кусками. Но душу за такое короткое время не почистишь, там слишком много гадости собралось за мою недолгую жизнь…
   Но тут я узнал еще один голос, он принадлежал Косте Бирюлеву. Мы уже с ним встречались несколько дней назад, и эта встреча оставила мне пару кровоподтеков на ребрах…
   — Открывай, Макс. Не бойся, убивать не будем. Близнецы шутят. Приказано просто взять и доставить тебя к Филе. Бить только при сопротивлении…
   — А по какому поводу Филя снова мною заинтересовался?
   — Хочет выяснить, зачем ты искал
   Поликанова на свалке! — Костя был раздражен. —
   Что ты там вообще потерял? Зачем туда поперся? Неужели не знал, что там наша точка?
   От тебя одни проблемы…
   …Выходит, военный все-таки дозвонился, несмотря на плохую связь.
   — Открывай, паскуда! — близнецы, похоже, не так давно приняли дозу, поэтому были шумны, веселы и бесшабашны. — Лучше сдайся по-хорошему, а то дверь снесем, тебе кости переломаем, и потащим вниз по лестнице за ноги, чтобы твоя голова отстукивала ритм. Весело будет. Из-за тебя, паскуда, нас подняли в такую рань, поэтому лучше не зли!!!
   — Дверь хорошая, ее не снести, — откликнулся я. — Да и запоры довольно надежные, так что ко мне не попасть. Но если все-таки вам удастся проломить дверное полотно, то предупреждаю, что у меня как раз на такой случай припасено несколько неприятных сюрпризов. Как вам нравится граната РГД-5? Специально для вас я сейчас креплю ее на притолоке. Когда выломаете дверь, она вам упадет на голову, и уже без чеки. Но вас же это не остановит?
   В дверь перестали стучать, должно быть, близнецы задумались о мимолетности бытия — вот только что ты весело взламывал дверь, а через три с половиной секунды сгорел порох в запале гранаты, и тебя уже несет по темному туннелю к слепящему ласковому свету.
   И все лишь из-за того, что ты кого-то хотел спустить по лестнице за ноги, отстукивая ступеньки головой горемыки. А так не хочется умирать в теплый августовский день… — Откуда у него граната?
   В голосах появилась задумчивость. Это меня позабавило.
   Действительно, все казалось таким простым: придти, вытащить из дома нечто мерзкое, мало похожее на человека, взять за шиворот, отвезти его к шефу и заняться чем-то более приятным и полезным, например, принять дозу и разглядывать нелепые образы, которые плетут тени на потолке.
   Так эта мерзость вместо того, чтобы просто открыть дверь, еще и грозит!
   А вдруг у него действительно есть оружие, которое может тебя убить? Жить-то хочется, а им — лучшим представителям человечества, хочется еще больше…
   — Оттуда? — в голосе Кости прозвучало раздражение. — Откуда и у нас, с рынка, граната стоит недорого…
   — Так что ломаем или не ломаем? — Возникла долгая драматическая пауза.
   — Если установил гранату, то лучше не трогать…
   — Подкараулим его, когда выйдет. Не будет же он целый день дома сидеть…
   — Макс, — голос Кости стал тихим, и я бы сказал, проникновенным. — Расскажи, зачем ты ходил на свалку?
   — Чтобы поговорить с Поликановым! — прокричал я сквозь дверь. — Хотел узнать, почему он Шарику алиби создал! Но я опоздал, его убили раньше, чем я сумел спросить.
   Поздним вечером или ночью — он окоченел уже
   — Это мы уже и без тебя выяснили, ты в его смерти не виноват. Собирайся, поедем по хорошему: все, что рассказал нам, расскажешь
   Филе, и мы тебя отвезем домой. Может, Филя тебе даже денег даст, как в прошлый раз…
   — Какие деньги? И много дал?
   — Это уже не важно, но если ты помнишь меня и близнецов, то должен помнить о разговоре и о деньгах…
   — О разговоре ничего не помню. Вы меня забрали из детского сада, потом был Филя с резиновой дубинкой, а дальше — всё, провал в памяти…
   — Вот и сейчас будет то же самое, — голос
   Кости стал добрым, у меня даже челюсть свело от омерзения. Неужели я произвожу впечатление кретина, которого так легко уговорить на то, чтобы ему переломали ребра и отбили почки? — Никто тебя бить не станет, все расскажешь и свободен! Мне нужно отоспаться после дежурства. Филе передавайте спасибо за деньги, хотя и не помню, чтобы он их давал…
   — Дверь сломаем, открывай! — снова послышались голоса близнецов, которые уже забыли о гранате и снова были готовы к активным действиям. — Лучше не зли, на куски порежем!
   — Я, пожалуй, пойду в другую комнату, чтобы меня осколками не зацепило, а вы ломайте дверь, раз начали… — мне уже надоел этот бессмысленный разговор. — О гранате вас предупредил, так что совесть моя чиста…
   В дверь ударили еще несколько раз, потом все стихло, а еще через пару минут я услышал удаляющиеся голоса. Я выглянул в окно. Братва садилась в черный джип с тонированными стеклами, Костя при этом разговаривал по телефону, вероятно, получая дополнительные указания.
   «Вряд ли современные наемники соблюдают кодекс воинов, иначе они сломали бы дверь, не испугавшись придуманной гранаты, — подумал я. — Выполнение долга должно быть безукоризненным, а имя незапятнанным. Но это не для них. Понятие чести ушло вместе с умершими поколениями. Мы — те, кто пришел вместо умерших воинов, готовы на любую подлость, этому нас учит современная жизнь…»
   Я вернулся в комнату и лег на пол. Все еще хотелось спать. Мне стало грустно. Жизнь, несмотря на то, что и раньше была скверной и неприятной, превращалась с каждым мгновением во что-то еще более отвратительное.
   Раньше у меня было утешение — Ольга, но ее убили, и жизнь стала трагической, почти невозможной. Все потеряло смысл с ее смертью, и бытие превратилось в хождение по минному полю. А на нем действует только одна логика: погибнешь все равно, рано или поздно, что бы ни делал, куда бы ни шел.
   Но разве не так и устроена наша жизнь?
   Я закрыл глаза, подумав о том, что пока сижу дома, буду принадлежать себе, а вот когда выйду…
   Не думаю, что меня станут убивать, в этом пока нет необходимости. Но Филю следовало остерегаться. Похоже, он продолжал подозревать меня в убийстве Шарика и интересовался каждым моим шагом. Придется объясняться, если только раньше ничего не случится со мной или с Филей. Второе мне казалось более вероятным, в глубине души я почему-то был уверен, что моего главного на сегодняшний день недруга скоро убьют.
   Не знаю, на чем основывалась это предположение — может быть на моем желании, никогда с ним больше не встречаться?
   Впрочем, иногда я у меня срабатывает интуиция. Если желаете знать, что я подразумеваю под этим словом, боюсь, вы разочаруетесь. Я до сих пор не сумел понять, почему иногда знаю, когда умрет тот или иной человек.
   Вот и сейчас произошло именно такое озарение, я знал, что Филя скоро умрет.
   Вы спросите, почему я не воспользовался своим даром, чтобы спасти Ольгу? Или хотя бы предупредить о том, что в ближайшее время возможна ее смерть?
   Мой непостоянный дар не предупредил меня о ее смерти, и это горько. Хоть было бы гораздо хуже, если бы я заранее знал, что она скоро умрет. Тогда я бы умер раньше, чем она, или сошел бы с ума.
   Мы видим будущее…

 
В туманной дымке.
И, кажется, что можно изменить виденье.
Слегка подправив расписанье дня.
Но разве можно остановить вращенье солнца?
А если и удастся…
То результат, не станет ли страшней того,
что мы хотели избежать?
 

   Как только вы вступаете в область способностей, которыми владеют единицы, то уже ни в чем не уверены, можете только накапливать статистические данные.
   Дар у каждого проявляется по-своему.
   У меня бывают озарения. Часто ко мне в голову приходит знание, природу которого никак не могу объяснить…
   Но всегда есть некая неопределенность, вероятность галлюцинации, поэтому лучше промолчать, чтобы не показаться смешным…
   А странные картины, которые иногда вижу перед глазами, а сны? Если их кому-то рассказать, то точно окажешься в психушке.
   Я знал, что Филя был одним из близких дружков Шарика.
   Когда уехал учиться, Шарик и еще несколько его приятелей за выпускной вечер избили около пятнадцати человек. Они развлекались, отбирали деньги на выпивку, и были пьяны в стельку. Был с ними и Филя, как раз только что освободившийся из колонии.
   Трое потерпевших попали в больницу с черепно-мозговыми травмами, один чуть позже умер, потому что избивали ребят кастетами, кольями и трубами.
   Филе едва удалось остаться на свободе, потому что своевременно откололся от компании, у него были какие-то дела …
   В деле он не фигурировал, потерпевшие его не назвали из опасения за свою жизнь: Филя уже тогда славился дурным нравом.
   И когда Болт стал собирать свою команду бойцов для экспроприации всего, до чего удастся дотянуться, Филя и уже отсидевший к этому моменту Шарик стали первыми его помощниками…
 
   В дверь постучали, на этот раз чуть слышно, я понял, что это кто-то из соседей. Подошел и осторожно глянул в глазок.
   За дверью стоял дядя Игорь. Лицо у него было печальным, он разглядывал мою дверь, видимо, заметив следы ног, которыми по ней молотили…
   — Я тут сварил замечательный овощной супчик, приглашаю тебя разделить со мной трапезу, — сосед улыбнулся, посмотрев на глазок. — Не бойся, они ушли…
   Почему бы и нет? Есть мне уже хотелось. Да и Дядю Игоря всегда уважал и любил.
   На лестничной клетке никого не было видно, я быстро проскользнул в соседнюю квартиру и закрыл за собой на все запоры дверь.
   Суп был вкусным, а я голодным. Дядя Игорь смотрел на меня и о чем-то размышлял.
   — Ты зачем поперся на свалку? — наконец, спросил он. — Что тебе там нужно было?
   У меня чуть ложка не выпала из рук от неожиданности.
   — А что, уже весь город знает об этом?
   — Не знаю, как город, а наш подъезд знает: твои друзья кричали так, что слышно было всем.
   — Недруги…
   — И все-таки?
   — Искал на свалке одного бомжа, — я отодвинул в сторону, пустую тарелку.