Страница:
Сердце бешено колотилось в груди, казалось, что даже ребра звенят от его ударов, как церковный колокол. Во рту было так сухо, словно я провел не один день в пустыне без глотка воды. Даже слюна не выделялась. Руки и ноги тряслись, как у паралитика, а изнутри наружу рвалась желчь.
— Мне нужна вода, горячая или холодная неважно, только ее должно быть много, — прошептал я. — Душ, это то, что мне сейчас поможет…
Я сбросил с себя всю одежду, кроме трусов и направился к двери, Роман придерживал меня, чтобы не упал.
— Ради бота, уйди, — прохрипел я, когда мы зашли в пустую бетонную коробку. — Дай спокойно умереть. Не мешай…
— Ты не можешь умереть, пока все не исполнил, — недовольно покачал он головой. —
Воин должен свершить то, что обещал, и только потом умереть. Тебе нужно что-нибудь?
— Литра два молока, чашку крепкого чаю с сахаром, позже что-нибудь поесть, лучше жидкое, калорийное и горячее. А сейчас оставь меня, я буду лежать под горячей водой…
— Долго?
— Пока не отмокну…
— Не захлебнешься?
— Уходи, не мешай…
Роман отрегулировал температуру воды, сделав ее более-менее терпимой, и ушел, а я лег на деревянный настил. Меня вытошнило, потом еще раз, еще и еще…
В основном из меня выходила только желчь, зелено-желтая и противно пахнущая, да еще иногда остатки молока, превратившиеся в белесые ошметки. Все уносила с собой горячая вода в трубы, заворачиваясь в высокую воронку. Минут через пятнадцать я смог приподняться и сунуть голову под струю воды, пил и никак не мог напиться. Горячая вода была неприятной на вкус, поэтому я крутанул кран холодной воды, а еще через пять минут и вовсе перекрыл горячий кран, оставив бежать только ледяную прозрачную струю. Так сказать, жидкий холод внутрь…
От такой воды у меня даже зубы замерзли, поэтому пришлось отползти, меня вытошнило еще раз, и только после этого я решительно встал и залез полностью под воду.
Ледяной душ мне всегда помогал, но, как оказалось, не всегда, и точно не сегодня. То ли вода была слишком холодной: в бассейне детского сада она была комнатной температуры, то ли с моим организмом что-то происходило, а вероятнее всего и то и другое.
Такого результата я, конечно, представить не мог в самом жутком видении.
Сначала у меня перехватило дыхание, да так, что я не мог вдохнуть в себя даже самый маленький глоток воздуха минуты две или три.
Ощущение жуткое, особенно если не знаешь, удастся ли тебе вообще когда-нибудь втолкнуть в свои легкие хоть толику воздуха. Потом вдруг начал осознавать, что и сердце больше не бьется.
Я распрощался с жизнью, хоть и продолжал судорожно ползти в дальний угол душевой. Правда, происходило это на каком-то сумеречном уровне, в глазах-то было темно.
Только уткнувшись головой в бетон, я понял, что все еще жив, а еще через какое-то время осознал, что и ползти дальше некуда. От ледяной воды, которая все так же хлестала сверху, я отодвинулся, но не могу сказать, что мне стало легче.
По-прежнему нечем было дышать, хотя какой-то животный вой невероятным образом просачивался сквозь сомкнутые губы.
Потом, когда удалось вдохнуть немного воздуха, я заорал со всей силой, на какую в данный момент был способен. С этим криком выходило все, что накопилось во мне: раздражение, злость, страх, непонимание того, что происходит со мной и миром.
Не зря японцы в своих корпорациях создали звукоизолированные комнаты, в которых каждый может накричаться вдоволь. Это действительно помогает. Поверьте, стоит покричать, когда тебя никто не слышит, и сразу становиться легче.
После выползшего из меня истошного крика я, наконец-то, смог дышать, а синяя пупырчатая кожа на теле начала розоветь. Меня вытошнило еще раз на этот раз только желчью. Я с какой-то тоской посмотрел на плюющийся ледяной водой душ, собираясь с силами, потом встал на четвереньки, добрался до крана — по-другому не получалось — и закрыл его. Стало оглушающее тихо.
Никогда раньше не думал, что льющаяся вода производит такой жуткий шум. Хоть, конечно, читал о мощных водопадах, звук, которых не может перекрыть даже пароходный гудок.
После пережитой маленькой клинической смерти даже стук от падения капель заставлял меня морщиться. Я зажал уши руками, это хоть и не помогло, но в какое-то облегчение принесло.
Я лег на деревянный трап, прижав колени к подбородку. Поза зародыша. Говорят, что мы инстинктивно принимаем эту позу, когда нам становится плохо, и когда умираем. Как пришли, так и уходим.
Хотя вроде беспокоиться было больше не о чем, сердце билось нормально, в штатном режиме, но все остальное тело вело себя просто предательски. Внутри меня разрастался жуткий холод, от которого, казалось, что все мои внутренности смерзаются в ледяной комок, а кожа горела так, словно меня жарили на сковородке в аду.
Дышать по-прежнему было нечем, хоть легкие горели от яростных вдохов и выдохов, а в груди появилось странное ощущение. Никогда не предполагал, что у меня на груди так много мышц, и они могут так болеть.
Руки и ноги дрожали мелкой дрожью, а в глазах стоял серо-черный туман. Сколько это продолжалось, не знаю. Но не пять минут и даже не десять, а гораздо больше.
В какой-то момент мое сознание не выдержало, и все полетело в шевелящуюся темноту, в спасительный обморок. Я очнулся только тогда, когда Роман вытащил меня из душевой и положил на скамейку в бытовке.
Свежий воздух, пахший углем и золой, был приятен, а теплота, исходящая от разогретых котлов растопила ледяной ком, в который превратились мои внутренности…
Букашкин озабоченно посмотрел на меня.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке?
— Нет, — прошептал я. Говорить в полный голос не было сил, хотя не так давно орал в полный голос.
— Чем я могу тебе помочь? Может, стоит вызвать врача? Если позвоню охране, то они сообщат в «скорую»…
— А как ты объяснишь мое присутствие здесь? — прохрипел я. — И что произойдет дальше? Ты об этом подумал?
— Скажу им, что ты — мой брат…
— А если кто-то из них меня знает? Не забывай, городок у нас маленький, обязательно найдется хоть один, с кем встречался когда-то хоть раз, меня узнают, а дальше приедут качки…
— Но если ты умрешь здесь, будет еще хуже…
— Испугался? Если умру, закопаешь где- нибудь в углу возле дерева. Меня никто искать не будет, так что даже своей смертью я тебе проблем не доставлю…
— Да я не об этом… — вздохнул Роман. —
Скажи, что сделать? Как помочь?
— Напои для начала чаем, как я и просил, сладким, если, конечно, молока найти не удалось…
Роман посадил меня за широкий деревянный стол и поставил передо мной чашку с дымящимся коричневым напитком.
— С чаем у нас проблем нет, а за молоком я еще не ходил, и даже не звонил, не узнавал, есть ли оно у кого. Котлы без присмотра не мог оставить. Ждал, пока ты помоешься, но ты, похоже, сейчас ни на что не способен. Так?
— Сейчас нет, — я вздохнул. — Но может быть, через пару часов приду в себя.
— Вот тогда и молоко будет, как раз буфет приедет, — Роман открыл дверь бытовки, чтобы можно было наблюдать за приборами. —
А что с тобой произошло? Я услышал какой-то животный вой, хотел пойти посмотреть, но оторваться не мог. Воду подкачивал. Л водомерное стекло мутное, не увидишь, пока не наберешь. А когда закончил, слышу, все стихло.
Решил — показалось, тут иногда и не такое привидится или слышится. Привыкаешь к шуму, устаешь, и начинается всякое…
— Сколько я был в душе?
— Примерно полчаса, может минут сорок. Я уже забеспокоился, думал, с тобой что-то случилось. Открываю дверь, а ты лежишь голый на полу, в баранку свернулся, синий от холода. Что это ты придумал?
— Не знаю, сам не понимаю. Раньше такого со мной никогда не было. — Может, заболел? Вирус какой-нибудь?
Сейчас много всякой гадости появилось, врачи даже и лечить не могут, потому что не знают…
— Нет, это не болезнь, а что-то другое, — я покачал отрицательно головой, удивляясь тому, что смог это сделать. Определенно мне становилось лучше. — Возможно, алкоголь на меня стал действовать, как страшный яд, поэтому мне стало так плохо. Я выпил уже за прошедшие сутки две бутылочки спирта. Для меня это много…
— Сто пятьдесят грамм спирта, да еще с перерывами… не могло так подействовать.
— Это на тебя не могло, а у меня организм реагирует по-своему, — пробурчал я. — Молоко связывает многие яды, поэтому и прошу, найди и принеси литра два-три. Я обычно себя молоком отпаиваю…
— Буфет еще не привезли, а в столовой нет, я им только что звонил. Часа через два еще позвоню. Ты как? А то мне нужно к котлам…
— Иди, мне уже лучше, — проговорил я. И действительно немного отпустило. Даже смог влить в свое горло несколько глотков чая, он прошел через воспаленное горло, дошел до желудка, и… ничего не случилось. Я вздохнул с облегчением и вытер с лица то ли холодный пот, то ли воду от душа. Дышал уже нормально, сердце еще билось как-то неравномерно, но это, наверно, пройдет…
Я не обманывал Романа, такого действительно не происходило со мной раньше. Никогда в жизни мне не было так плохо. Но все же когда-нибудь происходит впервые…
А сегодня в мои глаза посмотрела смерть. Я вспомнил, как не мог дышать, и меня снова затрясло…
Инстинкт самосохранения управлял мною в то время, когда я ничего не соображал. Он меня вытащил из-под ледяной воды и заставил отползти в сторону. Даже не ожидал от себя, что так хочу жить, точнее не я, а мое тело…
Вот так, готовишь себя каждый день к смерти, но стоит ей подойти к тебе на шажок ближе, чем ты можешь себе позволить, как ты несешься от нее со всей скоростью, на которую способен.
Я допил чай, отмечая, что становлюсь вялым и сонным, несмотря на кофеин, находящийся в жидкости. Горячий чай окончательно растопил лед внутри, и от этого все мышцы стали расслабляться.
Мои глаза закрылись, и я так и заснул на половине движения, ставя кружку на стол.
Проснулся только тогда, когда меня растолкал Роман. Он поставил передо мной горячий, пахнущий мясом суп:
— У кочегаров свои привилегии, нас кормят, как на убой. Меня особенно, потому что я даже с территории завода не выхожу.
Суп был свежим, вкусным и наваристым. Мясная косточка занимала половину тарелки, и мяса на ней было больше, чем в иных мясных котлетах. Я ел, чувствуя, с какой благодарностью воспринимает такую пищу мой желудок.
Ел и вспоминал, когда последний раз нормально питался после того, как вернулся от сестры. Ничего не вспомнилось, похоже, что последние два дня я питался нерегулярно и в основном всухомятку. Такое не каждый организм выдержит, возможно, поэтому мне и стало так плохо в душе?
Роман посмотрел на меня и грустно усмехнулся.
— Еще хочешь?
— Не отказался бы, только сам-то ты ел?
— Обо мне не беспокойся, я же сказал, что нахожусь на особом положении. Чего-чего, а еды здесь хватает, мясокомбинат все-таки, — он поставил передо мной большой котелок. — Выносить ничего не разрешают, а здесь ешь, сколько хочешь. Не запрещается. Если останешься, то за неделю так откормлю, что станешь похожим на человека.
— А что сейчас не похож? — вяло поинтересовался я.
— Не очень, — вздохнул Роман. — Худой ты какой-то. В одежде незаметно, а в душе, когда тебя впервые увидел, так даже расстроился.
Даже не представляю, откуда в таком хилом теле недюжинная сила появляется. Злость что ли сил добавляет? Если ты их также ненавидишь, как я, то понимаю…
— Не хочу даже говорить об этом, — я отвернулся. — Это личное, да и больно очень.
— Почему она меня выбрала, а не тебя? —
Роман посмотрел усталыми грустными глазами на меня, потом отвернулся. — Ты лучше, чем я, умнее, добрее, и вообще…
— Это давняя история, — я продолжать вливать в себя суп. — Я же не совсем нормальный, сам бы себе не простил, если бы меня Ольга полюбила. Ты же знаешь, что со мной что-то странное начинает происходить после того, как выпью. Ей нужен был здоровый умный мужик. Ты, конечно, тоже не идеал, но это ее выбор…
— Зря ты о себе так. Я видел тебя нетрезвым и не один раз. Не могу сказать, что это омерзительное зрелище. Действительно в тебе появляется что-то такое, что невозможно объяснить. Какое-то благородство, сила, уверенность. Ты становишься совсем другим, и твоим врагам не позавидуешь…
— Вот-вот, об этом я и говорю. Не знаю, что за благородство ты во мне увидел, но все остальные видят во мне душевнобольного убийцу — маньяка. И они, возможно, правы. Сколько сейчас времени?
— Ты проспал три часа. Выглядишь сейчас намного лучше, а из душа я тебя вытащил синего. Раньше, даже представить не мог, что человеческая кожа может приобретать такую окраску. Скажу честно, даже жутко стало. Думал, умрешь у меня на руках…
— Не умер же, — я вздохнул и снова взялся за ложку. Нет, определенно суп был замечательным, вряд ли ел в своей жизни, и уж точно больше никогда не поем.
Такую еду можно приготовить только на мясокомбинате, здесь мяса и мозговых костей для бульона не жалеют, — А если бы и умер, то тоже ничего страшного не произошло бы. Все равно это вопрос времени, сколь веревочки не виться… Ты уже слышал последние городские новости?
— Кое-что… — Роман посмотрел, как я ем, и сам полез ложкой в котелок. — Если это ты поработал у спортзала, тогда многое становится понятным. Один мой знакомый, он живет там недалеко, рассказал, что канонада стояла оглушительная. Стреляли из пистолетов и автоматов. Люди уже решили, что война началась.
Больше всего моего знакомого поразило то, что милиция приехала только через час, и выглядела так, словно прибыла на войну, все с автоматами и в бронежилетах. Прочесали весь район, перебудили всех людей, но ничего и никого не нашли кроме трех трупов.
Правда, говорят, что в больницу обратилось потом еще трое. Так это был ты там у спортзала? И если это ты, то почему живой?
Я посмотрел на свое тело, ища пулевые шрамы, но ничего не обнаружил, исчезло все, никаких следов не осталось, словно мне и не прострелили сердце и не разрезали ногу.
— Они меня поджидали, когда уже уходил, у них было два пистолета и автомат, мне просто повезло…
— Не знаю, не уверен, что повезло, — покачал головой Роман. — Люди рассказали, что милиция нашла кровавые следы от кроссовок.
Следы, я думаю, твои…
— В меня попали пару раз, раны не смертельные. На мне все зарастает, как на собаке, нет, скорее, как на волке…
— На волке?
— Собака — слишком мирное животное, — пояснил я. — А я не очень…
— Да уж, все больше прихожу к выводу, что с тобой лучше в бою не сталкиваться, и хорошо иметь такого друга, чем врага, несмотря на твое хилое телосложение.
— Да уж, не все так кормятся, как ты.
После еды мне снова захотелось спать.
— Но все равно непонятно, — продолжил Роман. — Ты говоришь, что раны легкие, а другой мой знакомый — сержант милиции сообщил, что судмедэксперт заявил, после таких ран не живут, слишком велика кровопотеря.
Поэтому милиция и прочесывала ночью весь район, а с утра снова начали обыскивать город в поисках трупа, скончавшегося от огнестрельных ран. Думаю, что они ничего не найдут, если ты здесь. Но как это у тебя получается, раны смертельные, а ты живой, и на теле ни одной царапины? Может, у спортзала не один был? Тогда где тот второй — раненый?
— Я был один, стреляли в меня, и попали, но рассказать, как остался в живых, не могу, сам не знаю. Ты же видел, как мне стало плохо в душе? Такие ранения без последствий не проходят…
— Выглядишь ты не очень хорошо, но огнестрельных ран на тебе нет, это точно, — улыбнулся Роман. — А еще мне рассказали, что двоих качков Болта убили стальными шариками, которые пробили череп и вошли в мозг. Теперь они ищут оружие, которое могло бы стрелять таким боеприпасом. Говорят, что есть некоторые виды арбалетов, которые могут использовать метательные снаряды, камни и шарики стальные тоже. Все оружейные магазины, в том числе охотничьи трясут, чтобы узнать, кому продали…
— Это хорошо, пусть ищут, у меня арбалета не было…
— Точно? — Роман в упор взглянул на меня. — Может, где-то бросил? Тогда я пошлю кого-нибудь, чтобы нашли и спрятали. Не думаю, что раненый ты хорошо соображал.
— Не найдут, но не потому, что хорошо спрятал, а просто действительно никакого оружия не было.
— Да? — удивился Роман. — Не хочешь ли ты сказать, что кидал шарики руками?
— Именно так.
— Ты опять меня удивил, — он немного помолчал. — Это были рядовые бандиты, они ничего не знали и ни в чем не участвовали, их можно было не убивать.
— Можно было бы, не убивал бы, — вздохнул я. — Они перекрыли выход с переулка и начали стрелять, едва заметили. Я их убивал не из мести, а только для того, чтобы сохранить себе жизнь.
— Да, — кивнул Роман. — Ты отдыхай, ночка у тебя была нелегкой, а когда молоко привезут, я найду за ним кого послать.
Спать мне уже почему-то больше не хотелось. Роман колдовал у котлов, я его видел в приоткрытую дверь бытовки. Посмотреть было на что, работа еще та.
Поскольку он работал один, то ему приходилось кидать уголек практически без перерывов. А еще ему нужно было успевать уголь с улицы завезти, а это немного — немало примерно пять тонн на котел, и вывезти золу, ее хоть немного, но все равно образовывалось тонна. Да и печи топить, это те же пять тонн внутрь закидать, да не просто так, а аккуратно, чтобы и огонь не затушить, и чтобы горело равномерно.
Работу я эту знал, сам когда-то немного поработал золыциком. Кормили, правда, в те времена не так вкусно, но и еды и в те времена было навалом. Я вспомнил и загрустил. Куда уходит жизнь? К чему рвался? Хотел быстро стать взрослым? Ну, вот и стал, а дальше что? Впереди только смерть. Даже потомством не обзавелся. Нашлась бы хоть одна женщина в этом городе, которая могла бы выйти за меня замуж?
Нашлась бы, в этом я не сомневался.
Так все-таки для чего живем?
Я тихо выругался, потому что ответа не знал, а создавать новые версии, мне не хотелось. Насколько мне известно, человечество эти цели придумывает уже не одну тысячу лет, а результат плачевен. Одна свежая мысль все-таки как-то случайно забрела в мою голову:
«…Либо мы живем глупо и бессмысленно, случайно и непредсказуемо, либо за нашей жизнью следит незримый наблюдатель, который подкидывает нам всевозможные задачки, в качестве теста для выявления кого-то, кто ему нужен…»
Только зачем мне-то подкидывать такие неразрешимые задачки? Итак, же понятно, что решить ничего не смогу, а только окончательно запутаюсь. Вот и сейчас сижу и не знаю, что мне делать.
Появилось новые трупы, да еще и раненые, а значит, еще больше следов и знаков, говорящих о том, кто это сделал.
В конце концов, оперативники как бы хорошо не относились к моим благородным порывам, перестанут меня прикрывать. И совсем не потому, что им прикажут — найти и обезвредить, а потому что с них спрос за количество нераскрытых преступлений и отдельный счет за убийства. И не важно, кто и за что кого убивает…
Наверно, уже весь город знает, что это я. Думаю, многие только пожимают плечам — мол, давно ждали…
Интересно, а какие на меня ставки? Они по идее должны расти с каждым днем, гоняются-то за мной, а убиваю я. Один против сотни бандитов.
Надо отвлечься от грустных мыслей, и без них противно…
Итак, чего же я хочу? Задал себе этот вопрос и сразу горестно замычал.
Уже ничего…
Устал, мне плохо, я нездоров. Мне хочется исчезнуть навсегда из этого мира. Правда, вот как раз за этим дело не постоит. Все к тому и идет. Хочу отмстить за смерть Ольги? Если честно, то уже не очень. Хоть и зря они убили ангела…
Так может это и есть ответ? Убить и умереть. Или умереть и не убить? Как там сказал кто-то «Разница между живым и мертвым на войне — одна ресничка?»
А у нас война, по крайней мере, у меня с бандитами. Я ее объявил, и ее закончу. Вот немного посижу, доберусь до дома, выпью, а дальше пусть будет, как будет…
Тут я опять горестно замычал. А может быть и так, я их всех убью и останусь в живых, потому что убивать буду не сам, а мое второе «я», а оно умирать не хочет…
Только почему же мне так плохо? Я встал и даже удивился тому, что внутри ничего не кольнуло. Значит, пора, пока размышления оставим, а потом и размышлять, возможно, не придется. Убьют меня, а мертвые не мыслят… Впрочем, как говорит китайская поговорка: «Если зайца загнать в угол, то и он становится тигром».
Я заяц, и всегда был им, и загнан в угол. Что ж проверим насколько это верно…
— Ты куда? — поинтересовался Роман, искоса глянув на меня, продолжая шуровать в топке длинной кочергой. — Сейчас молоко принесут, я позвонил, должна придти девушка из буфета. Подожди немного…
Я задумался. Может действительно подождать? Часом больше, часом меньше, не играет никакой роли, тем более что милиция усиленно занимается моим розыском. Не пройду и пары улиц, как меня кто-нибудь заметит. Город-то маленький, все на виду, да и знают меня многие, а уж слухи ходят, наверняка, жуткие.
Что-то типа: «Сбежал с психбольницы душевно больной маньяк — убийца…»
— Хорошо, подожду.
— Только что-то она долго не идет, —
Роман вытер пот рукавом. — Сказали, что пошлют сразу, а идти здесь не больше пяти минут, а уже прошло пятнадцать. Может, задержал кто?
— Может, и задержал, — пожал я плечами и, прислушавшись к себе, ощутил тревогу, она росла. Взялась неизвестно откуда и настолько уже усилилась, что впору бежать, сломя голову. У меня такое бывало, как правило, перед очень большими неприятностями.
Сердце мощно и быстро забилось, адреналин попал в кровь. Кожа на руках стала влажной от пота.
Не нравилось мне это, ох как не нравилось…
— Ты не выходи никуда, — посоветовал я Роману. — А я понаблюдаю, может, увижу девушку эту. Показываться ей не буду. Когда уйдет, вернусь, не лишним будет подышать свежим воздухом, кислорода здесь явно не хватает.
— Котельная всегда закрыта, для того чтобы в нее войти, нужно позвонить, чтобы я открыл дверь. Замок электрический, а кнопка здесь. Так что никто сюда без моего разрешения не попадет, если только через забор не перелезет, но это не просто, он довольно высокий.
Поэтому когда девушка придет, она позвонит, и мне придется или идти к калитке, или нажать кнопку отсюда. Так что мне ее все равно встречать, а тебе бы лучше поспать. — Не могу спать, тревожит что-то, да и захотелось свежим воздухом подышать. — Я остро чувствовал, что мне необходимо выйти. —
Постараюсь сделать так, чтобы меня никто не заметил, залягу где-нибудь…
— Иди, конечно, если хочется, — покивал
Роман. — Только аккуратнее, двор котельной просматривается с верхних этажей здания управления. Не то, чтобы меня будут ругать, но бывает и Перо там находится, комбинат-то под ними…
— Учту, — я подошел к двери, открыл ее и выглянул. Во дворе начинался солнечный день, хоть на горизонте и чернели небольшие дождевые тучки. В котельной царил полумрак, поэтому глаза у меня от яркого света закрылись сами собой.
Подождав пару минут, я их снова открыл. Погода замечательная, самое время для смерти. Листья желтеют, и от них идет такой сладостный характерный запах гниения и умирания, что даже запах угольной пыли не перебивает. Впрочем, что такое уголь? Это не что иное, как умершие когда-то деревья…
Я прошелся по двору, разглядывая угольные кучи и высокий бетонный забор. Больше здесь ничего не было, если не считать, заасфальтированную дорожку, ведущую к массивным железным воротам. В них была встроена калитка, закрытая на электрический замок.
Прошел, сел под деревом на сколоченную кем-то из кочегаров скамейку со столом. Прислонился спиной к стволу и закрыл глаза, чтобы не слепило солнце, поднимающееся над горизонтом. По внутренним ощущениям, было утро, примерно часов девять, полдесятого. Обычно в это время я возвращался я с работы из детского сада…
…Да, прошлое никогда не возвращается. Я жил и был счастлив, только не знал об этом. Теперь знаю. Только так и происходит, осознаешь всю ценность того, что потерял, когда понимаешь, что больше такое никогда не повторится.
А ко мне все это имеет непосредственное отношение. В большой войне одиночки не выживают. Будущего у меня нет, есть только прошлое, которое исчезает на моих глазах. Я дышу воздухом, смотрю на угольные кучи, и это последнее, что увижу в своей жизни…
Я даже выругался. Откуда во мне появилось это чувство обреченности и быстро приближающейся смерти? Что случилось, или происходит прямо сейчас? Я внимательно осмотрел забор, одновременно напряженно прислушиваясь. Определенно, до моих ушей донесся чуть слышный звук, звяканье, возможно, передергивание затвора автомата…
Я повернулся и заметил чьи-то руки, цепляющиеся за забор, и с грустью подумал о том, что предчувствие меня не обмануло. Не будет же милая девушка лезть через забор, чтобы принести мне молока?
Да и рука была мужской, с татуировкой на пальцах.
Я вытащил бутылочку и выпил ее до дна, грустно усмехаясь. Вот и все что может заяц, которого загнали в угол — позвать тигра…
В животе потеплело. Я продолжал разглядывать забор и пальцы.
Вслед за руками появилось лицо мужчины, увидев меня, некоторое время сосредоточено и мрачно рассматривал мое лицо, потом радостно закричал:
— Он здесь! Ломайте дверь!!!
Интересно, когда все закончиться и самое главное чем? Я усмехнулся, увидел ствол автомата, направленный на меня.
С первого раза не попали, очередь прошла рядом, дырявя доски стола. «…Кому-то из кочегаров придется делать новый. Вряд ли это будет Роман, раз они сюда пришли, их много, и стреляют сразу без предупреждения, это не милиция…
— Мне нужна вода, горячая или холодная неважно, только ее должно быть много, — прошептал я. — Душ, это то, что мне сейчас поможет…
Я сбросил с себя всю одежду, кроме трусов и направился к двери, Роман придерживал меня, чтобы не упал.
— Ради бота, уйди, — прохрипел я, когда мы зашли в пустую бетонную коробку. — Дай спокойно умереть. Не мешай…
— Ты не можешь умереть, пока все не исполнил, — недовольно покачал он головой. —
Воин должен свершить то, что обещал, и только потом умереть. Тебе нужно что-нибудь?
— Литра два молока, чашку крепкого чаю с сахаром, позже что-нибудь поесть, лучше жидкое, калорийное и горячее. А сейчас оставь меня, я буду лежать под горячей водой…
— Долго?
— Пока не отмокну…
— Не захлебнешься?
— Уходи, не мешай…
Роман отрегулировал температуру воды, сделав ее более-менее терпимой, и ушел, а я лег на деревянный настил. Меня вытошнило, потом еще раз, еще и еще…
В основном из меня выходила только желчь, зелено-желтая и противно пахнущая, да еще иногда остатки молока, превратившиеся в белесые ошметки. Все уносила с собой горячая вода в трубы, заворачиваясь в высокую воронку. Минут через пятнадцать я смог приподняться и сунуть голову под струю воды, пил и никак не мог напиться. Горячая вода была неприятной на вкус, поэтому я крутанул кран холодной воды, а еще через пять минут и вовсе перекрыл горячий кран, оставив бежать только ледяную прозрачную струю. Так сказать, жидкий холод внутрь…
От такой воды у меня даже зубы замерзли, поэтому пришлось отползти, меня вытошнило еще раз, и только после этого я решительно встал и залез полностью под воду.
Ледяной душ мне всегда помогал, но, как оказалось, не всегда, и точно не сегодня. То ли вода была слишком холодной: в бассейне детского сада она была комнатной температуры, то ли с моим организмом что-то происходило, а вероятнее всего и то и другое.
Такого результата я, конечно, представить не мог в самом жутком видении.
Сначала у меня перехватило дыхание, да так, что я не мог вдохнуть в себя даже самый маленький глоток воздуха минуты две или три.
Ощущение жуткое, особенно если не знаешь, удастся ли тебе вообще когда-нибудь втолкнуть в свои легкие хоть толику воздуха. Потом вдруг начал осознавать, что и сердце больше не бьется.
Я распрощался с жизнью, хоть и продолжал судорожно ползти в дальний угол душевой. Правда, происходило это на каком-то сумеречном уровне, в глазах-то было темно.
Только уткнувшись головой в бетон, я понял, что все еще жив, а еще через какое-то время осознал, что и ползти дальше некуда. От ледяной воды, которая все так же хлестала сверху, я отодвинулся, но не могу сказать, что мне стало легче.
По-прежнему нечем было дышать, хотя какой-то животный вой невероятным образом просачивался сквозь сомкнутые губы.
Потом, когда удалось вдохнуть немного воздуха, я заорал со всей силой, на какую в данный момент был способен. С этим криком выходило все, что накопилось во мне: раздражение, злость, страх, непонимание того, что происходит со мной и миром.
Не зря японцы в своих корпорациях создали звукоизолированные комнаты, в которых каждый может накричаться вдоволь. Это действительно помогает. Поверьте, стоит покричать, когда тебя никто не слышит, и сразу становиться легче.
После выползшего из меня истошного крика я, наконец-то, смог дышать, а синяя пупырчатая кожа на теле начала розоветь. Меня вытошнило еще раз на этот раз только желчью. Я с какой-то тоской посмотрел на плюющийся ледяной водой душ, собираясь с силами, потом встал на четвереньки, добрался до крана — по-другому не получалось — и закрыл его. Стало оглушающее тихо.
Никогда раньше не думал, что льющаяся вода производит такой жуткий шум. Хоть, конечно, читал о мощных водопадах, звук, которых не может перекрыть даже пароходный гудок.
После пережитой маленькой клинической смерти даже стук от падения капель заставлял меня морщиться. Я зажал уши руками, это хоть и не помогло, но в какое-то облегчение принесло.
Я лег на деревянный трап, прижав колени к подбородку. Поза зародыша. Говорят, что мы инстинктивно принимаем эту позу, когда нам становится плохо, и когда умираем. Как пришли, так и уходим.
Хотя вроде беспокоиться было больше не о чем, сердце билось нормально, в штатном режиме, но все остальное тело вело себя просто предательски. Внутри меня разрастался жуткий холод, от которого, казалось, что все мои внутренности смерзаются в ледяной комок, а кожа горела так, словно меня жарили на сковородке в аду.
Дышать по-прежнему было нечем, хоть легкие горели от яростных вдохов и выдохов, а в груди появилось странное ощущение. Никогда не предполагал, что у меня на груди так много мышц, и они могут так болеть.
Руки и ноги дрожали мелкой дрожью, а в глазах стоял серо-черный туман. Сколько это продолжалось, не знаю. Но не пять минут и даже не десять, а гораздо больше.
В какой-то момент мое сознание не выдержало, и все полетело в шевелящуюся темноту, в спасительный обморок. Я очнулся только тогда, когда Роман вытащил меня из душевой и положил на скамейку в бытовке.
Свежий воздух, пахший углем и золой, был приятен, а теплота, исходящая от разогретых котлов растопила ледяной ком, в который превратились мои внутренности…
Букашкин озабоченно посмотрел на меня.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке?
— Нет, — прошептал я. Говорить в полный голос не было сил, хотя не так давно орал в полный голос.
— Чем я могу тебе помочь? Может, стоит вызвать врача? Если позвоню охране, то они сообщат в «скорую»…
— А как ты объяснишь мое присутствие здесь? — прохрипел я. — И что произойдет дальше? Ты об этом подумал?
— Скажу им, что ты — мой брат…
— А если кто-то из них меня знает? Не забывай, городок у нас маленький, обязательно найдется хоть один, с кем встречался когда-то хоть раз, меня узнают, а дальше приедут качки…
— Но если ты умрешь здесь, будет еще хуже…
— Испугался? Если умру, закопаешь где- нибудь в углу возле дерева. Меня никто искать не будет, так что даже своей смертью я тебе проблем не доставлю…
— Да я не об этом… — вздохнул Роман. —
Скажи, что сделать? Как помочь?
— Напои для начала чаем, как я и просил, сладким, если, конечно, молока найти не удалось…
Роман посадил меня за широкий деревянный стол и поставил передо мной чашку с дымящимся коричневым напитком.
— С чаем у нас проблем нет, а за молоком я еще не ходил, и даже не звонил, не узнавал, есть ли оно у кого. Котлы без присмотра не мог оставить. Ждал, пока ты помоешься, но ты, похоже, сейчас ни на что не способен. Так?
— Сейчас нет, — я вздохнул. — Но может быть, через пару часов приду в себя.
— Вот тогда и молоко будет, как раз буфет приедет, — Роман открыл дверь бытовки, чтобы можно было наблюдать за приборами. —
А что с тобой произошло? Я услышал какой-то животный вой, хотел пойти посмотреть, но оторваться не мог. Воду подкачивал. Л водомерное стекло мутное, не увидишь, пока не наберешь. А когда закончил, слышу, все стихло.
Решил — показалось, тут иногда и не такое привидится или слышится. Привыкаешь к шуму, устаешь, и начинается всякое…
— Сколько я был в душе?
— Примерно полчаса, может минут сорок. Я уже забеспокоился, думал, с тобой что-то случилось. Открываю дверь, а ты лежишь голый на полу, в баранку свернулся, синий от холода. Что это ты придумал?
— Не знаю, сам не понимаю. Раньше такого со мной никогда не было. — Может, заболел? Вирус какой-нибудь?
Сейчас много всякой гадости появилось, врачи даже и лечить не могут, потому что не знают…
— Нет, это не болезнь, а что-то другое, — я покачал отрицательно головой, удивляясь тому, что смог это сделать. Определенно мне становилось лучше. — Возможно, алкоголь на меня стал действовать, как страшный яд, поэтому мне стало так плохо. Я выпил уже за прошедшие сутки две бутылочки спирта. Для меня это много…
— Сто пятьдесят грамм спирта, да еще с перерывами… не могло так подействовать.
— Это на тебя не могло, а у меня организм реагирует по-своему, — пробурчал я. — Молоко связывает многие яды, поэтому и прошу, найди и принеси литра два-три. Я обычно себя молоком отпаиваю…
— Буфет еще не привезли, а в столовой нет, я им только что звонил. Часа через два еще позвоню. Ты как? А то мне нужно к котлам…
— Иди, мне уже лучше, — проговорил я. И действительно немного отпустило. Даже смог влить в свое горло несколько глотков чая, он прошел через воспаленное горло, дошел до желудка, и… ничего не случилось. Я вздохнул с облегчением и вытер с лица то ли холодный пот, то ли воду от душа. Дышал уже нормально, сердце еще билось как-то неравномерно, но это, наверно, пройдет…
Я не обманывал Романа, такого действительно не происходило со мной раньше. Никогда в жизни мне не было так плохо. Но все же когда-нибудь происходит впервые…
А сегодня в мои глаза посмотрела смерть. Я вспомнил, как не мог дышать, и меня снова затрясло…
Инстинкт самосохранения управлял мною в то время, когда я ничего не соображал. Он меня вытащил из-под ледяной воды и заставил отползти в сторону. Даже не ожидал от себя, что так хочу жить, точнее не я, а мое тело…
Вот так, готовишь себя каждый день к смерти, но стоит ей подойти к тебе на шажок ближе, чем ты можешь себе позволить, как ты несешься от нее со всей скоростью, на которую способен.
Я допил чай, отмечая, что становлюсь вялым и сонным, несмотря на кофеин, находящийся в жидкости. Горячий чай окончательно растопил лед внутри, и от этого все мышцы стали расслабляться.
Мои глаза закрылись, и я так и заснул на половине движения, ставя кружку на стол.
Проснулся только тогда, когда меня растолкал Роман. Он поставил передо мной горячий, пахнущий мясом суп:
— У кочегаров свои привилегии, нас кормят, как на убой. Меня особенно, потому что я даже с территории завода не выхожу.
Суп был свежим, вкусным и наваристым. Мясная косточка занимала половину тарелки, и мяса на ней было больше, чем в иных мясных котлетах. Я ел, чувствуя, с какой благодарностью воспринимает такую пищу мой желудок.
Ел и вспоминал, когда последний раз нормально питался после того, как вернулся от сестры. Ничего не вспомнилось, похоже, что последние два дня я питался нерегулярно и в основном всухомятку. Такое не каждый организм выдержит, возможно, поэтому мне и стало так плохо в душе?
Роман посмотрел на меня и грустно усмехнулся.
— Еще хочешь?
— Не отказался бы, только сам-то ты ел?
— Обо мне не беспокойся, я же сказал, что нахожусь на особом положении. Чего-чего, а еды здесь хватает, мясокомбинат все-таки, — он поставил передо мной большой котелок. — Выносить ничего не разрешают, а здесь ешь, сколько хочешь. Не запрещается. Если останешься, то за неделю так откормлю, что станешь похожим на человека.
— А что сейчас не похож? — вяло поинтересовался я.
— Не очень, — вздохнул Роман. — Худой ты какой-то. В одежде незаметно, а в душе, когда тебя впервые увидел, так даже расстроился.
Даже не представляю, откуда в таком хилом теле недюжинная сила появляется. Злость что ли сил добавляет? Если ты их также ненавидишь, как я, то понимаю…
— Не хочу даже говорить об этом, — я отвернулся. — Это личное, да и больно очень.
— Почему она меня выбрала, а не тебя? —
Роман посмотрел усталыми грустными глазами на меня, потом отвернулся. — Ты лучше, чем я, умнее, добрее, и вообще…
— Это давняя история, — я продолжать вливать в себя суп. — Я же не совсем нормальный, сам бы себе не простил, если бы меня Ольга полюбила. Ты же знаешь, что со мной что-то странное начинает происходить после того, как выпью. Ей нужен был здоровый умный мужик. Ты, конечно, тоже не идеал, но это ее выбор…
— Зря ты о себе так. Я видел тебя нетрезвым и не один раз. Не могу сказать, что это омерзительное зрелище. Действительно в тебе появляется что-то такое, что невозможно объяснить. Какое-то благородство, сила, уверенность. Ты становишься совсем другим, и твоим врагам не позавидуешь…
— Вот-вот, об этом я и говорю. Не знаю, что за благородство ты во мне увидел, но все остальные видят во мне душевнобольного убийцу — маньяка. И они, возможно, правы. Сколько сейчас времени?
— Ты проспал три часа. Выглядишь сейчас намного лучше, а из душа я тебя вытащил синего. Раньше, даже представить не мог, что человеческая кожа может приобретать такую окраску. Скажу честно, даже жутко стало. Думал, умрешь у меня на руках…
— Не умер же, — я вздохнул и снова взялся за ложку. Нет, определенно суп был замечательным, вряд ли ел в своей жизни, и уж точно больше никогда не поем.
Такую еду можно приготовить только на мясокомбинате, здесь мяса и мозговых костей для бульона не жалеют, — А если бы и умер, то тоже ничего страшного не произошло бы. Все равно это вопрос времени, сколь веревочки не виться… Ты уже слышал последние городские новости?
— Кое-что… — Роман посмотрел, как я ем, и сам полез ложкой в котелок. — Если это ты поработал у спортзала, тогда многое становится понятным. Один мой знакомый, он живет там недалеко, рассказал, что канонада стояла оглушительная. Стреляли из пистолетов и автоматов. Люди уже решили, что война началась.
Больше всего моего знакомого поразило то, что милиция приехала только через час, и выглядела так, словно прибыла на войну, все с автоматами и в бронежилетах. Прочесали весь район, перебудили всех людей, но ничего и никого не нашли кроме трех трупов.
Правда, говорят, что в больницу обратилось потом еще трое. Так это был ты там у спортзала? И если это ты, то почему живой?
Я посмотрел на свое тело, ища пулевые шрамы, но ничего не обнаружил, исчезло все, никаких следов не осталось, словно мне и не прострелили сердце и не разрезали ногу.
— Они меня поджидали, когда уже уходил, у них было два пистолета и автомат, мне просто повезло…
— Не знаю, не уверен, что повезло, — покачал головой Роман. — Люди рассказали, что милиция нашла кровавые следы от кроссовок.
Следы, я думаю, твои…
— В меня попали пару раз, раны не смертельные. На мне все зарастает, как на собаке, нет, скорее, как на волке…
— На волке?
— Собака — слишком мирное животное, — пояснил я. — А я не очень…
— Да уж, все больше прихожу к выводу, что с тобой лучше в бою не сталкиваться, и хорошо иметь такого друга, чем врага, несмотря на твое хилое телосложение.
— Да уж, не все так кормятся, как ты.
После еды мне снова захотелось спать.
— Но все равно непонятно, — продолжил Роман. — Ты говоришь, что раны легкие, а другой мой знакомый — сержант милиции сообщил, что судмедэксперт заявил, после таких ран не живут, слишком велика кровопотеря.
Поэтому милиция и прочесывала ночью весь район, а с утра снова начали обыскивать город в поисках трупа, скончавшегося от огнестрельных ран. Думаю, что они ничего не найдут, если ты здесь. Но как это у тебя получается, раны смертельные, а ты живой, и на теле ни одной царапины? Может, у спортзала не один был? Тогда где тот второй — раненый?
— Я был один, стреляли в меня, и попали, но рассказать, как остался в живых, не могу, сам не знаю. Ты же видел, как мне стало плохо в душе? Такие ранения без последствий не проходят…
— Выглядишь ты не очень хорошо, но огнестрельных ран на тебе нет, это точно, — улыбнулся Роман. — А еще мне рассказали, что двоих качков Болта убили стальными шариками, которые пробили череп и вошли в мозг. Теперь они ищут оружие, которое могло бы стрелять таким боеприпасом. Говорят, что есть некоторые виды арбалетов, которые могут использовать метательные снаряды, камни и шарики стальные тоже. Все оружейные магазины, в том числе охотничьи трясут, чтобы узнать, кому продали…
— Это хорошо, пусть ищут, у меня арбалета не было…
— Точно? — Роман в упор взглянул на меня. — Может, где-то бросил? Тогда я пошлю кого-нибудь, чтобы нашли и спрятали. Не думаю, что раненый ты хорошо соображал.
— Не найдут, но не потому, что хорошо спрятал, а просто действительно никакого оружия не было.
— Да? — удивился Роман. — Не хочешь ли ты сказать, что кидал шарики руками?
— Именно так.
— Ты опять меня удивил, — он немного помолчал. — Это были рядовые бандиты, они ничего не знали и ни в чем не участвовали, их можно было не убивать.
— Можно было бы, не убивал бы, — вздохнул я. — Они перекрыли выход с переулка и начали стрелять, едва заметили. Я их убивал не из мести, а только для того, чтобы сохранить себе жизнь.
— Да, — кивнул Роман. — Ты отдыхай, ночка у тебя была нелегкой, а когда молоко привезут, я найду за ним кого послать.
Спать мне уже почему-то больше не хотелось. Роман колдовал у котлов, я его видел в приоткрытую дверь бытовки. Посмотреть было на что, работа еще та.
Поскольку он работал один, то ему приходилось кидать уголек практически без перерывов. А еще ему нужно было успевать уголь с улицы завезти, а это немного — немало примерно пять тонн на котел, и вывезти золу, ее хоть немного, но все равно образовывалось тонна. Да и печи топить, это те же пять тонн внутрь закидать, да не просто так, а аккуратно, чтобы и огонь не затушить, и чтобы горело равномерно.
Работу я эту знал, сам когда-то немного поработал золыциком. Кормили, правда, в те времена не так вкусно, но и еды и в те времена было навалом. Я вспомнил и загрустил. Куда уходит жизнь? К чему рвался? Хотел быстро стать взрослым? Ну, вот и стал, а дальше что? Впереди только смерть. Даже потомством не обзавелся. Нашлась бы хоть одна женщина в этом городе, которая могла бы выйти за меня замуж?
Нашлась бы, в этом я не сомневался.
Так все-таки для чего живем?
Я тихо выругался, потому что ответа не знал, а создавать новые версии, мне не хотелось. Насколько мне известно, человечество эти цели придумывает уже не одну тысячу лет, а результат плачевен. Одна свежая мысль все-таки как-то случайно забрела в мою голову:
«…Либо мы живем глупо и бессмысленно, случайно и непредсказуемо, либо за нашей жизнью следит незримый наблюдатель, который подкидывает нам всевозможные задачки, в качестве теста для выявления кого-то, кто ему нужен…»
Только зачем мне-то подкидывать такие неразрешимые задачки? Итак, же понятно, что решить ничего не смогу, а только окончательно запутаюсь. Вот и сейчас сижу и не знаю, что мне делать.
Появилось новые трупы, да еще и раненые, а значит, еще больше следов и знаков, говорящих о том, кто это сделал.
В конце концов, оперативники как бы хорошо не относились к моим благородным порывам, перестанут меня прикрывать. И совсем не потому, что им прикажут — найти и обезвредить, а потому что с них спрос за количество нераскрытых преступлений и отдельный счет за убийства. И не важно, кто и за что кого убивает…
Наверно, уже весь город знает, что это я. Думаю, многие только пожимают плечам — мол, давно ждали…
Интересно, а какие на меня ставки? Они по идее должны расти с каждым днем, гоняются-то за мной, а убиваю я. Один против сотни бандитов.
Надо отвлечься от грустных мыслей, и без них противно…
Итак, чего же я хочу? Задал себе этот вопрос и сразу горестно замычал.
Уже ничего…
Устал, мне плохо, я нездоров. Мне хочется исчезнуть навсегда из этого мира. Правда, вот как раз за этим дело не постоит. Все к тому и идет. Хочу отмстить за смерть Ольги? Если честно, то уже не очень. Хоть и зря они убили ангела…
Так может это и есть ответ? Убить и умереть. Или умереть и не убить? Как там сказал кто-то «Разница между живым и мертвым на войне — одна ресничка?»
А у нас война, по крайней мере, у меня с бандитами. Я ее объявил, и ее закончу. Вот немного посижу, доберусь до дома, выпью, а дальше пусть будет, как будет…
Тут я опять горестно замычал. А может быть и так, я их всех убью и останусь в живых, потому что убивать буду не сам, а мое второе «я», а оно умирать не хочет…
Только почему же мне так плохо? Я встал и даже удивился тому, что внутри ничего не кольнуло. Значит, пора, пока размышления оставим, а потом и размышлять, возможно, не придется. Убьют меня, а мертвые не мыслят… Впрочем, как говорит китайская поговорка: «Если зайца загнать в угол, то и он становится тигром».
Я заяц, и всегда был им, и загнан в угол. Что ж проверим насколько это верно…
— Ты куда? — поинтересовался Роман, искоса глянув на меня, продолжая шуровать в топке длинной кочергой. — Сейчас молоко принесут, я позвонил, должна придти девушка из буфета. Подожди немного…
Я задумался. Может действительно подождать? Часом больше, часом меньше, не играет никакой роли, тем более что милиция усиленно занимается моим розыском. Не пройду и пары улиц, как меня кто-нибудь заметит. Город-то маленький, все на виду, да и знают меня многие, а уж слухи ходят, наверняка, жуткие.
Что-то типа: «Сбежал с психбольницы душевно больной маньяк — убийца…»
— Хорошо, подожду.
— Только что-то она долго не идет, —
Роман вытер пот рукавом. — Сказали, что пошлют сразу, а идти здесь не больше пяти минут, а уже прошло пятнадцать. Может, задержал кто?
— Может, и задержал, — пожал я плечами и, прислушавшись к себе, ощутил тревогу, она росла. Взялась неизвестно откуда и настолько уже усилилась, что впору бежать, сломя голову. У меня такое бывало, как правило, перед очень большими неприятностями.
Сердце мощно и быстро забилось, адреналин попал в кровь. Кожа на руках стала влажной от пота.
Не нравилось мне это, ох как не нравилось…
— Ты не выходи никуда, — посоветовал я Роману. — А я понаблюдаю, может, увижу девушку эту. Показываться ей не буду. Когда уйдет, вернусь, не лишним будет подышать свежим воздухом, кислорода здесь явно не хватает.
— Котельная всегда закрыта, для того чтобы в нее войти, нужно позвонить, чтобы я открыл дверь. Замок электрический, а кнопка здесь. Так что никто сюда без моего разрешения не попадет, если только через забор не перелезет, но это не просто, он довольно высокий.
Поэтому когда девушка придет, она позвонит, и мне придется или идти к калитке, или нажать кнопку отсюда. Так что мне ее все равно встречать, а тебе бы лучше поспать. — Не могу спать, тревожит что-то, да и захотелось свежим воздухом подышать. — Я остро чувствовал, что мне необходимо выйти. —
Постараюсь сделать так, чтобы меня никто не заметил, залягу где-нибудь…
— Иди, конечно, если хочется, — покивал
Роман. — Только аккуратнее, двор котельной просматривается с верхних этажей здания управления. Не то, чтобы меня будут ругать, но бывает и Перо там находится, комбинат-то под ними…
— Учту, — я подошел к двери, открыл ее и выглянул. Во дворе начинался солнечный день, хоть на горизонте и чернели небольшие дождевые тучки. В котельной царил полумрак, поэтому глаза у меня от яркого света закрылись сами собой.
Подождав пару минут, я их снова открыл. Погода замечательная, самое время для смерти. Листья желтеют, и от них идет такой сладостный характерный запах гниения и умирания, что даже запах угольной пыли не перебивает. Впрочем, что такое уголь? Это не что иное, как умершие когда-то деревья…
Я прошелся по двору, разглядывая угольные кучи и высокий бетонный забор. Больше здесь ничего не было, если не считать, заасфальтированную дорожку, ведущую к массивным железным воротам. В них была встроена калитка, закрытая на электрический замок.
Прошел, сел под деревом на сколоченную кем-то из кочегаров скамейку со столом. Прислонился спиной к стволу и закрыл глаза, чтобы не слепило солнце, поднимающееся над горизонтом. По внутренним ощущениям, было утро, примерно часов девять, полдесятого. Обычно в это время я возвращался я с работы из детского сада…
…Да, прошлое никогда не возвращается. Я жил и был счастлив, только не знал об этом. Теперь знаю. Только так и происходит, осознаешь всю ценность того, что потерял, когда понимаешь, что больше такое никогда не повторится.
А ко мне все это имеет непосредственное отношение. В большой войне одиночки не выживают. Будущего у меня нет, есть только прошлое, которое исчезает на моих глазах. Я дышу воздухом, смотрю на угольные кучи, и это последнее, что увижу в своей жизни…
Я даже выругался. Откуда во мне появилось это чувство обреченности и быстро приближающейся смерти? Что случилось, или происходит прямо сейчас? Я внимательно осмотрел забор, одновременно напряженно прислушиваясь. Определенно, до моих ушей донесся чуть слышный звук, звяканье, возможно, передергивание затвора автомата…
Я повернулся и заметил чьи-то руки, цепляющиеся за забор, и с грустью подумал о том, что предчувствие меня не обмануло. Не будет же милая девушка лезть через забор, чтобы принести мне молока?
Да и рука была мужской, с татуировкой на пальцах.
Я вытащил бутылочку и выпил ее до дна, грустно усмехаясь. Вот и все что может заяц, которого загнали в угол — позвать тигра…
В животе потеплело. Я продолжал разглядывать забор и пальцы.
Вслед за руками появилось лицо мужчины, увидев меня, некоторое время сосредоточено и мрачно рассматривал мое лицо, потом радостно закричал:
— Он здесь! Ломайте дверь!!!
Интересно, когда все закончиться и самое главное чем? Я усмехнулся, увидел ствол автомата, направленный на меня.
С первого раза не попали, очередь прошла рядом, дырявя доски стола. «…Кому-то из кочегаров придется делать новый. Вряд ли это будет Роман, раз они сюда пришли, их много, и стреляют сразу без предупреждения, это не милиция…