Страница:
– Вдруг я услышал странный голос. Казалось, кто-то разговаривает сам с собой в темноте, и меня внезапно осенило, я понял, что это голос нашего деда Габалауи.
Шафеи впился взглядом в лицо сына и недоумевающее спросил:
– Голос Габалауи? Почему тебе так показалось?
– Мне не показалось, у меня есть доказательства. Как только я его услышал, я сразу же встал, повернулся лицом к дому и отступил на несколько шагов, пытаясь разглядеть говорившего, но, кроме темноты, ничего не увидел.
– Слава Аллаху!
– Потерпи, отец! Я услышал, как голос сказал: «Габаль выполнил свою миссию и заслужил добрую память. Но сейчас дела пошли хуже прежнего!»
Шафеи почувствовал, как сердце в его груди заколотилось, а лоб покрылся испариной. Дрожащим голосом он произнес:
– Многие сиживали на том же самом месте, у стены, но ничего не слышали.
– А я слышал, отец!
– Может, это кто-то бредил во сне? Рифаа решительно покачал головой.
– Голос доносился из дома.
– Откуда ты знаешь?
– Я крикнул: «Дедушка! Габаль умер, его сменили у власти другие. Протяни же нам руку!»
– О Аллах! А тебя никто не слышал? – взволнованно спросил Шафеи.
– Мой дед слышал меня. До меня донесся его голос: «Негоже юноше требовать помощи от старого деда. Любимый отпрыск тот, кто действует сам!» Тогда я спросил: «А что я, такой слабый, могу против футувв?»– Он ответил: «Слабый – это глупец, который не знает собственной силы, а я не люблю глупцов».
– Так ты думаешь,– с ужасом спросил Шафеи,– что разговаривал с самим Габалауи?
– Да. Клянусь Господом! Шафеи застонал, как от боли:
– Ох, не приведут к добру эти фантазии!
– Поверь мне, отец! Не сомневайся в моих словах.
– Как бы мне хотелось, чтобы сомнения мои оправдались,– промолвил Шафеи.
А Рифаа вдохновенно воскликнул:
– Теперь я знаю, чего он от меня хочет! Шафеи в отчаянии ударил себя по лбу.
– Разве он от тебя чего-то хочет?
– Да! Ведь я слаб, но не глуп, а любимый сын тот, кто действует!
Шафеи почудилось, что грудь его пилят пилой.
– Если ты начнешь действовать, то погибнешь сам и навлечешь гибель на нас!
– Они убивают только тех, кто посягает на имение,– с улыбкой ответил Рифаа.
– А ты не собираешься посягать на имение?
– Адхам мечтал о жизни светлой, полной музыки и песен. Также и Габаль. Он требовал своей доли доходов от имения, стремясь дать людям счастливую жизнь. Но все они были уверены, что счастливая жизнь возможна, только когда доходы от имения будут поделены между всеми поровну. Они думали, что если каждый получит свою долю, то это избавит его от необходимости трудиться в поте лица и даст возможность жить без забот и в достатке. Но к чему имение, если можно достичь такой жизни и без него? А это возможно, стоит только захотеть.
Вздохнув с облегчением, Шафеи спросил:
– Так сказал тебе твой дед?
– Он сказал, что не любит глупцов и что глупец тот, кто не знает собственной силы. Я вовсе не призываю бороться за имение, ведь имение – ничто, отец. Главное – это счастье полноценной жизни, а для этого надо очистить души от зла. Я не напрасно изучал обряд зар, которым изгоняют ифритов из людей. Быть может, я делал это по наитию свыше, быть может, именно воля Всевышнего толкнула меня на этот путь. Шафеи немного успокоился после пережитого им волнения, но он почувствовал такую усталость, что лег на кучу опилок, вытянув ноги, а голову прислонил к оконной раме, ждавшей своей очереди на починку. Уже с некоторой иронией в голосе он спросил сына:
– Почему же мы не зажили счастливой жизнью, когда среди нас появилась Умм Бахатырха, еще задолго до твоего рождения?
– Потому что она,– уверенно объяснил Рифаа,– ждет, когда больные придут к ней сами, а не ходит по домам.
Шафеи окинул взглядом мастерскую.
– Посмотри, как хорошо кормит нас наша работа! А что нас ожидает завтра, благодаря тебе?
– Завтра будет еще лучше! – радостно воскликнул Рифаа.– Ведь исцеление больных людей может не понравиться только ифритам!
Лучи заходящего солнца, отразившись в зеркале шкафа, который стоял неподалеку от двери, осветили всю мастерскую.
51.
52.
Шафеи впился взглядом в лицо сына и недоумевающее спросил:
– Голос Габалауи? Почему тебе так показалось?
– Мне не показалось, у меня есть доказательства. Как только я его услышал, я сразу же встал, повернулся лицом к дому и отступил на несколько шагов, пытаясь разглядеть говорившего, но, кроме темноты, ничего не увидел.
– Слава Аллаху!
– Потерпи, отец! Я услышал, как голос сказал: «Габаль выполнил свою миссию и заслужил добрую память. Но сейчас дела пошли хуже прежнего!»
Шафеи почувствовал, как сердце в его груди заколотилось, а лоб покрылся испариной. Дрожащим голосом он произнес:
– Многие сиживали на том же самом месте, у стены, но ничего не слышали.
– А я слышал, отец!
– Может, это кто-то бредил во сне? Рифаа решительно покачал головой.
– Голос доносился из дома.
– Откуда ты знаешь?
– Я крикнул: «Дедушка! Габаль умер, его сменили у власти другие. Протяни же нам руку!»
– О Аллах! А тебя никто не слышал? – взволнованно спросил Шафеи.
– Мой дед слышал меня. До меня донесся его голос: «Негоже юноше требовать помощи от старого деда. Любимый отпрыск тот, кто действует сам!» Тогда я спросил: «А что я, такой слабый, могу против футувв?»– Он ответил: «Слабый – это глупец, который не знает собственной силы, а я не люблю глупцов».
– Так ты думаешь,– с ужасом спросил Шафеи,– что разговаривал с самим Габалауи?
– Да. Клянусь Господом! Шафеи застонал, как от боли:
– Ох, не приведут к добру эти фантазии!
– Поверь мне, отец! Не сомневайся в моих словах.
– Как бы мне хотелось, чтобы сомнения мои оправдались,– промолвил Шафеи.
А Рифаа вдохновенно воскликнул:
– Теперь я знаю, чего он от меня хочет! Шафеи в отчаянии ударил себя по лбу.
– Разве он от тебя чего-то хочет?
– Да! Ведь я слаб, но не глуп, а любимый сын тот, кто действует!
Шафеи почудилось, что грудь его пилят пилой.
– Если ты начнешь действовать, то погибнешь сам и навлечешь гибель на нас!
– Они убивают только тех, кто посягает на имение,– с улыбкой ответил Рифаа.
– А ты не собираешься посягать на имение?
– Адхам мечтал о жизни светлой, полной музыки и песен. Также и Габаль. Он требовал своей доли доходов от имения, стремясь дать людям счастливую жизнь. Но все они были уверены, что счастливая жизнь возможна, только когда доходы от имения будут поделены между всеми поровну. Они думали, что если каждый получит свою долю, то это избавит его от необходимости трудиться в поте лица и даст возможность жить без забот и в достатке. Но к чему имение, если можно достичь такой жизни и без него? А это возможно, стоит только захотеть.
Вздохнув с облегчением, Шафеи спросил:
– Так сказал тебе твой дед?
– Он сказал, что не любит глупцов и что глупец тот, кто не знает собственной силы. Я вовсе не призываю бороться за имение, ведь имение – ничто, отец. Главное – это счастье полноценной жизни, а для этого надо очистить души от зла. Я не напрасно изучал обряд зар, которым изгоняют ифритов из людей. Быть может, я делал это по наитию свыше, быть может, именно воля Всевышнего толкнула меня на этот путь. Шафеи немного успокоился после пережитого им волнения, но он почувствовал такую усталость, что лег на кучу опилок, вытянув ноги, а голову прислонил к оконной раме, ждавшей своей очереди на починку. Уже с некоторой иронией в голосе он спросил сына:
– Почему же мы не зажили счастливой жизнью, когда среди нас появилась Умм Бахатырха, еще задолго до твоего рождения?
– Потому что она,– уверенно объяснил Рифаа,– ждет, когда больные придут к ней сами, а не ходит по домам.
Шафеи окинул взглядом мастерскую.
– Посмотри, как хорошо кормит нас наша работа! А что нас ожидает завтра, благодаря тебе?
– Завтра будет еще лучше! – радостно воскликнул Рифаа.– Ведь исцеление больных людей может не понравиться только ифритам!
Лучи заходящего солнца, отразившись в зеркале шкафа, который стоял неподалеку от двери, осветили всю мастерскую.
51.
Тревога поселилась в доме Шафеи. Хотя он очень спокойно рассказал Абде о случившемся и она узнала лишь, что Рифаа слышал голос деда и после этого решил ходить по домам несчастных и изгонять ифритов из их душ, все-таки она очень обеспокоилась и без конца перебирала в уме возможные последствия. Рифаа не было дома. С дальнего конца улицы, не из квартала Габаль, доносился шум свадьбы: звуки бубнов, флейт и радостные возгласы. Абда решила взглянуть правде в глаза.
– Рифаа не лжет,– печально проговорила она. Но Шафеи не согласился с ней.
– У него слишком богатое воображение. Он принял фантазию за действительность.
– А как бы ты истолковал услышанное им?
– Откуда мне знать?
– Но одно несомненно – дед наш жив.
– Горе нам, если все это станет известно кому-либо, кроме нас!
– Мы будем молчать. Возблагодарим Аллаха за то, что нашего сына интересуют души людей, а не имение. Ведь если он никому не вредит, то и ему никто не причинит зла.– В голосе Абды звучала страстная надежда.
– На нашей улице слишком много таких, кому причиняют зло, хотя сами они никого не обидели,– заметил Шафеи.
Тут шум свадьбы был заглушен криком, поднявшимся в коридоре. Абда и Шафеи выглянули в окно и увидели, что в коридоре толпятся мужчины. В свете фонаря, который был у кого-то в руке, они различили лица Хигази, Бархума, Фархата, Ханнуры и других. Все они что-то говорили, кричали, и их голоса слились в общий гул. Кто-то выкрикнул громче всех: «На чашу весов поставлена честь рода Габаль, и мы никому не позволим замарать ее!»
Абда, дрожа всем телом, прошептала на ухо мужу:
– Тайна сына раскрыта!
Шафеи отошел от окна, тяжело вздыхая.
– Сердце мое не обмануло меня!
Не думая об опасности, он выбежал из комнаты. Абда последовала за ним. Пробиваясь сквозь толпу, Шафеи взывал:
– Рифаа! Где ты, Рифаа?
Но лицо его сына не появлялось в свете фонаря, и его голоса не было слышно в общем гуле. К Шафеи сквозь толпу пробился Хигази и, стараясь перекричать шум, спросил:
– Твой сын снова заблудился? А Фархат воскликнул:
– Подойди, послушай, что говорят люди, посмотри, как забавляются шутники позором рода Габаль.
Встревоженная Абда уговаривала собравшихся:
– Уповайте на Аллаха! Не надо ссориться. В ответ послышались гневные голоса:
– Эта женщина сумасшедшая! Она не знает, что такое честь!
Сердце Шафеи затрепетало от страха, и он спросил Хигази:
– Где мой сын?
Хигази пробрался к двери, выходящей на улицу, и громко позвал:
– Рифаа! Иди сюда, Рифаа, поговори со своим отцом! Шафеи, который думал, что его сын схвачен и валяется где-нибудь в углу коридора, еще больше растерялся. Когда Рифаа подошел к нему, Шафеи вцепился в него и потянул в ту сторону, где стояла Абда… Тут показался Шалдам с фонарем в руке, шедший впереди Ханфаса, который шагал следом с мрачным и злым видом. Все взгляды обратились к футувве, наступило молчание. Ханфас грубым голосом спросил:
– Что случилось?
Несколько голосов разом ответили ему:
– Ясмина опорочила нас!
– Пусть говорит тот, кто был свидетелем!
Вперед вышел извозчик Зейтуна. Встав перед Ханфасом, он сказал:
– Не так давно я увидел ее выходящей с черного хода из дома Бейюми. Я последовал за ней сюда и спросил, что она делала в доме футуввы. Она была пьяна. От нее пахло вином на весь коридор. Она убежала от меня и закрыла дверь. А теперь спросите себя, что может делать пьяная женщина в доме футуввы?
При этих словах Шафеи и Абда несколько успокоились. Зато Ханфас несказанно разъярился. Он понял, что его звание футуввы подвергается жестокому испытанию. Если он не накажет Ясмину, то потеряет уважение всего рода Габаль, а если он позволит разгневанным мужчинам расправиться с ней, то окажется в незавидном положении перед Бейюми, главным футуввой улицы. Что делать? Все мужчины рода Габаль покинули свои жилища и собрались во дворе и на улице перед домом Наср. Положение Ханфаса становилось все более затруднительным. Гневные выкрики не смолкали:
– Выгнать ее из квартала Габаль!
– Прежде чем выгнать, надо спустить с нее шкуру!
– Прикончить ее!
Из темноты за окном раздался испуганный крик Ясмины. Все смотрели на Ханфаса. В этот момент Рифаа громко спросил отца:
– Не достойней ли мужчинам изливать свой гнев на Бейюми?
Многие возмутились, услышав эти слова, в первую очередь Зейтуна.
– Она сама пошла к нему домой! – крикнул он. А кто-то напустился на Рифаа:
– Если ты не знаешь, что такое честь, лучше молчи! Отец взглядом приказал сыну умолкнуть, но Рифаа настойчиво продолжал:
– Бейюми сделал то, что все вы делаете! Зейтуна заорал как ужаленный:
– Она из рода Габаль и другим не принадлежит!
– Этот парень просто глуп и не имеет представления о чести,– добавил кто-то.
Шафеи стукнул сына, чтобы тот наконец замолчал, а Бархум воскликнул:
– Теперь слово за муаллимом!
Ханфас задыхался от злобы. Ясмина все кричала и звала на помощь. Разгневанные мужчины вперились взглядами в окно ее комнаты и готовы были в любую минуту ворваться к ней. Рифаа не мог больше выносить криков девушки, он выскользнул из рук отца и стал пробираться к двери Яс-мины, крича:
– Пощадите ее! Вы же видите, как она слаба и напугана!
– Баба! – обругал его Зейтуна.
Рифаа, не обращая внимания на уговоры отца, ответил Зейтуне:
– Да простит тебя Аллах! – и продолжал, обращаясь к остальным: – Пощадите ее. Лучше сделайте со мной все что хотите. Неужели мольбы о помощи не трогают ваши сердца?!
– Не слушайте этого идиота! – завопил Зейтуна.– Ханфас, наш муаллим, слово за тобой!
Вдруг Рифаа спросил:
– Вас удовлетворит, если я женюсь на ней?
В ответ раздались гневные или насмешливые возгласы:
– Нам важно, чтобы она была наказана,– заявил Зейтуна.
– Я сам ее накажу! – провозгласил Рифаа.
– Наказание должно исходить ото всех!
Ханфас быстро сообразил, что предложение Рифаа дает ему возможность выпутаться из затруднительного положения. И хотя оно ему не очень-то нравилось, ничего лучше он придумать не мог. Он еще больше нахмурился, скрывая свое бессилие, и сказал:
– Парень пообещал нам жениться на ней, так пусть женится!
Ослепленный яростью, Зейтуна вскричал:
– Трусость взяла верх над честью!
И тут же тяжелый кулак Ханфаса обрушился на его нос. Зейтуна пошатнулся, из носа ручьем полилась кровь. Все понимали, что то же ожидает любого, кто осмелится сказать слово поперек. Ханфас переводил взгляд с одного лица на другое, и в свете фонаря ясно был различим написанный на них страх. Поэтому никто из собравшихся не выразил сочувствия Зейтуне по поводу сломанного носа, а Фархат даже упрекнул его:
– Язык твой – враг твой!
– Если бы не ты, муаллим,– обратился Бархум к Хан-фасу,– мы бы не пришли ни к какому решению.
– Гнев твой страшен, футувва! – заметил Ханнура. Затем собравшиеся стали расходиться, и скоро в коридоре остались лишь Ханфас с Шалдамом и Рифаа с родителями. Шафеи подошел к Ханфасу попрощаться и протянул ему руку, но тот со злобой ударил его по руке тыльной стороной ладони, да так, что Шафеи вскрикнул от боли. К нему кинулись жена и сын, а Ханфас отправился восвояси, проклиная мужчин и женщин, и весь род Габаль, и самого Габаля. Дома Шафеи из-за сильной боли сначала даже не вспомнил, в какой переплет попал его сын. Он опустил руку в теплую воду, а Абда принялась ее массировать.
– Наверное, это Закийя настроила мужа против нас,– предположила она. Шафеи, морщась от боли, проговорил:
– Этот трус забыл, что именно наш глупый сын спас его от дубинки Бейюми.
Все свои надежды родители Рифаа связывали с сыном. Можно себе представить, сколь горьким было их разочарование! Женясь на Ясмине, Рифаа становился ничем. Свадьба еще не назначена, а семейство их уже стало предметом сплетен для всей улицы. Абда тайком лила слезы и чуть не ослепла. Шафеи ходил хмурый, как ненастный день. Но в присутствии Рифаа они скрывали свои чувства и не высказывали недовольства. Возможно, их недовольство смягчалось поведением Ясмины, которая сразу после сватовства прибежала в дом Шафеи, бросилась перед ним и его женой на колени, с плачем выражала им свою признательность и горячо заверяла, что она горько раскаивается в своем прошлом. Теперь, после того как юноша во всеуслышание заявил о своем намерении жениться, отказаться от свадьбы было нельзя. Шафеи и Абда покорились судьбе и смирились перед неизбежным. В их сердцах боролись два желания: справить свадьбу пышно, устроить, согласно обычаю, свадебное шествие, и другое желание – ограничиться празднованием дома, чтобы не подвергаться насмешкам со стороны членов рода Габаль, которые и так уже смеялись над предстоящим браком во всех кофейнях. Не в силах скрыть огорчения, Абда пожаловалась Шафеи:
– Как я мечтала увидеть свадьбу Рифаа, своего единственного сына! А теперь стыжусь ее.
– Ни один из членов рода Габаль не согласится участвовать в ней,– угрюмо сказал Шафеи.
– Лучше уж нам вернуться на Мукаттам, чем жить среди людей, которые нас не любят.
Рифаа сидел у окна, вытянув ноги и грея их на солнце.
– Мы не уйдем отсюда, мама! – сказал он.
– Лучше бы нам не возвращаться сюда! – воскликнул Шафеи.– А ты разве забыл, как грустил в день нашего возвращения?
– Сегодняшний день – не вчерашний,– улыбнулся Рифаа.– Если мы уйдем, то кто же избавит род Габаль от ифритов?
Плюнув, Шафеи воскликнул:
– Да пропади они пропадом со своими ифритами! Затем, помолчав немного, спросил:
– Ты сам приведешь в наш дом эту?.. Рифаа не дал ему договорить:
– Никого я в наш дом не приведу. Я сам уйду жить в другое место.
– Отец имеет в виду совсем не это,– поспешила вмешаться Абда.
– А я имею в виду именно это! Новый мой дом недалеко, и каждое утром мы сможем здороваться за руку из окна.
Несмотря на недовольство Шафеи, день свадьбы было решено отпраздновать, пусть и скромно. Коридор дома и двери двух жилищ были нарядно украшены. Пригласили певца и повара и всех самых близких друзей и знакомых. Но на приглашение откликнулись лишь дядюшка Гаввад, Умм Бахатырха, Хигази с семьей да несколько бедняков, которые рассчитывали на угощение. Рифаа был первым юношей, чья свадьба праздновалась без свадебной процессии. Собравшиеся перешли по коридору в дом невесты. Певец пел без вдохновения, так как было мало гостей. Во время застолья дядюшка Гаввад сказал слово, в котором восхвалял мужество Рифаа и его благородство, и сказал, что он умный и чистый юноша, но вынужден жить на улице, где в почете лишь жулики и дубинки.
В это время мальчишки, собравшиеся у дома, хором запели:
Рифаа, видно, ты сбесился, Раз на распутнице женился…
Пение они сопровождали гримасами и прыжками. Рифаа потупил взор, Шафеи побледнел, а дядюшка Хигази, разозленный, крикнул:
– Собаки! Собачьи дети!
Однако дядюшка Гаввад примирительно сказал:
– Да, на нашей улице много грязи, но и хорошее никогда не забывается. Сколько футувв на ней властвовали, а добром она вспоминает лишь Адхама и Габаля. Певец поспешил своим пением заглушить голоса разбуянившихся мальчишек. Свадьба продолжалась, но веселья не было. Наконец гости разошлись. Рифаа остался наедине с Ясминой. Девушка в свадебном наряде была чудом красоты. Хорош был и Рифаа в шелковой галабее, с пестрой повязкой на голове, в ярко– желтых сапогах. Они сидели на диване напротив украшенной розами кровати. В зеркале шкафа отражались стоявшие под кроватью кувшин с водой и таз. По– видимому, девушка ждала действий со стороны Рифаа или по крайней мере подготовки к действиям, но он сидел молча и глядел то на фонарь под потолком, то на цветную циновку на полу. Когда молчание слишком затянулось, Ясмина мягко сказала:
– Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. Я обязана тебе жизнью.
Рифаа ласково посмотрел на нее и сказал тоном человека, который не желает снова возвращаться к этой теме:
– Все мы обязаны жизнью кому-то другому.
Как великодушен Рифаа! В тот день, когда он ее спас, он не хотел, чтобы она целовала ему руку. А сейчас не хочет вспоминать о добре, которое сделал. С его великодушием может сравниться только его терпение. Но о чем он думает? Может быть, он огорчен тем, что из-за своей доброты был вынужден жениться на такой, как она?
– Я не так плоха, как думают обо мне люди. Они любят и ненавидят меня за одно и то же.
– Я знаю это,– утешал девушку Рифаа,– на нашей улице часто ошибаются.
Ясмина вдруг разозлилась:
– Они постоянно хвастают тем, что их род идет от Адхама, и в то же время хвалятся своими грехами.
– Пока мы не освободимся от ифритов, нам не видать счастья. Ясмина не поняла, что он имеет в виду, но вдруг ощутила всю нелепость положения и рассмеялась.
– Какой странный разговор мы ведем в свадебную ночь!
Она гордо вскинула голову и, казалось, уже забыла о своей благодарности Рифаа. Сняв шаль, накинутую на плечи, она кокетливо глядела на мужа.
– Ты станешь счастливой – первой на нашей улице! – пообещал он.
– Правда? А у меня есть вино.
– Я выпил немного за столом, и с меня достаточно. Ясмина в растерянности замолчала, затем предложила:
– Еще у меня есть хороший гашиш.
– Я пробовал, но мне не нравится.
– А твой отец заядлый курильщик. Я видела однажды, как он выходил от Шалдама в таком состоянии, что вряд ли мог отличить день от ночи,– с удовлетворением сообщила Ясмина.
Рифаа улыбнулся, но ничего не ответил. Она же отвернулась от него и сделала вид, что сердится. Потом встала, прошлась до двери, повернулась, сделала несколько шагов и остановилась под фонарем. Сквозь ее тонкое платье просвечивало прекрасное тело. Она смотрела в его спокойные глаза, и отчаяние заполняло ее душу.
– Зачем ты спас меня? – спросила она.
– Я не выношу, когда кто-нибудь страдает.
– Поэтому ты и женился на мне? Только поэтому? – с вызовом спросила она.
– Не надо сердиться.
– Я думала, ты любишь меня.
– Я действительно тебя люблю,– искренне и просто ответил Рифаа.
– Правда? – удивилась Ясмина.
– Нет такого человека на нашей улице, которого бы я не любил.
Разочарованно вздохнув и глядя с подозрением на Рифаа, она сказала:
– Я поняла. Ты проживешь со мной несколько месяцев, а потом разведешься.
Глаза его расширились от удивления.
– Откуда у тебя такие мысли?
– Но я совсем растерялась. Чего же ты хочешь?
– Чтобы ты была по-настоящему счастлива.
– Я иногда бывала счастлива, пока не встретила тебя.
– Человек без достоинства не может быть счастлив. Ясмина невольно рассмеялась.
– Но мы не можем быть счастливы одним лишь достоинством.
– Еще никто из нашего квартала не знал настоящего счастья,– печально заметил он.
Ясмина, тяжело ступая, подошла к кровати и с поникшим видом села на краешек. Рифаа подошел к ней и нежно сказал:
– Ты, как и все жители нашего квартала, думаешь лишь о потерянном времени.
– Ты говоришь какими-то загадками,– недовольно откликнулась Ясмина.
– Они разрешатся сами собой, когда ты освободишься от своего ифрита.
– Я и так себе нравлюсь!
– То же самое говорят Ханфас и другие! – сокрушенно проговорил Рифаа.
Теряя терпение, она спросила:
– Мы так и будем беседовать до самого утра?
– Ложись и усни, пусть тебе приснится хороший сон. Девушка подвинулась и легла на спину, глядя то на свободное место возле себя, то в глаза Рифаа.
– Ложись поудобней. Я перейду на диван.
Ее разобрал смех, но она быстро справилась с собой и язвительно сказала:
– Боюсь, что завтра придет твоя мать предостеречь тебя от излишеств.
Она надеялась увидеть смущение на лице Рифаа, но тот по-прежнему смотрел чистыми, спокойными глазами.
– Я очень хочу освободить тебя от ифрита.
– Оставь женские дела женщинам! – гневно воскликнула она.
С этими словами она отвернулась к стене. Ей было одновременно и досадно, и тревожно. Рифаа подошел к фонарю, прикрутил фитиль и задул огонь. Комната погрузилась в темноту.
– Рифаа не лжет,– печально проговорила она. Но Шафеи не согласился с ней.
– У него слишком богатое воображение. Он принял фантазию за действительность.
– А как бы ты истолковал услышанное им?
– Откуда мне знать?
– Но одно несомненно – дед наш жив.
– Горе нам, если все это станет известно кому-либо, кроме нас!
– Мы будем молчать. Возблагодарим Аллаха за то, что нашего сына интересуют души людей, а не имение. Ведь если он никому не вредит, то и ему никто не причинит зла.– В голосе Абды звучала страстная надежда.
– На нашей улице слишком много таких, кому причиняют зло, хотя сами они никого не обидели,– заметил Шафеи.
Тут шум свадьбы был заглушен криком, поднявшимся в коридоре. Абда и Шафеи выглянули в окно и увидели, что в коридоре толпятся мужчины. В свете фонаря, который был у кого-то в руке, они различили лица Хигази, Бархума, Фархата, Ханнуры и других. Все они что-то говорили, кричали, и их голоса слились в общий гул. Кто-то выкрикнул громче всех: «На чашу весов поставлена честь рода Габаль, и мы никому не позволим замарать ее!»
Абда, дрожа всем телом, прошептала на ухо мужу:
– Тайна сына раскрыта!
Шафеи отошел от окна, тяжело вздыхая.
– Сердце мое не обмануло меня!
Не думая об опасности, он выбежал из комнаты. Абда последовала за ним. Пробиваясь сквозь толпу, Шафеи взывал:
– Рифаа! Где ты, Рифаа?
Но лицо его сына не появлялось в свете фонаря, и его голоса не было слышно в общем гуле. К Шафеи сквозь толпу пробился Хигази и, стараясь перекричать шум, спросил:
– Твой сын снова заблудился? А Фархат воскликнул:
– Подойди, послушай, что говорят люди, посмотри, как забавляются шутники позором рода Габаль.
Встревоженная Абда уговаривала собравшихся:
– Уповайте на Аллаха! Не надо ссориться. В ответ послышались гневные голоса:
– Эта женщина сумасшедшая! Она не знает, что такое честь!
Сердце Шафеи затрепетало от страха, и он спросил Хигази:
– Где мой сын?
Хигази пробрался к двери, выходящей на улицу, и громко позвал:
– Рифаа! Иди сюда, Рифаа, поговори со своим отцом! Шафеи, который думал, что его сын схвачен и валяется где-нибудь в углу коридора, еще больше растерялся. Когда Рифаа подошел к нему, Шафеи вцепился в него и потянул в ту сторону, где стояла Абда… Тут показался Шалдам с фонарем в руке, шедший впереди Ханфаса, который шагал следом с мрачным и злым видом. Все взгляды обратились к футувве, наступило молчание. Ханфас грубым голосом спросил:
– Что случилось?
Несколько голосов разом ответили ему:
– Ясмина опорочила нас!
– Пусть говорит тот, кто был свидетелем!
Вперед вышел извозчик Зейтуна. Встав перед Ханфасом, он сказал:
– Не так давно я увидел ее выходящей с черного хода из дома Бейюми. Я последовал за ней сюда и спросил, что она делала в доме футуввы. Она была пьяна. От нее пахло вином на весь коридор. Она убежала от меня и закрыла дверь. А теперь спросите себя, что может делать пьяная женщина в доме футуввы?
При этих словах Шафеи и Абда несколько успокоились. Зато Ханфас несказанно разъярился. Он понял, что его звание футуввы подвергается жестокому испытанию. Если он не накажет Ясмину, то потеряет уважение всего рода Габаль, а если он позволит разгневанным мужчинам расправиться с ней, то окажется в незавидном положении перед Бейюми, главным футуввой улицы. Что делать? Все мужчины рода Габаль покинули свои жилища и собрались во дворе и на улице перед домом Наср. Положение Ханфаса становилось все более затруднительным. Гневные выкрики не смолкали:
– Выгнать ее из квартала Габаль!
– Прежде чем выгнать, надо спустить с нее шкуру!
– Прикончить ее!
Из темноты за окном раздался испуганный крик Ясмины. Все смотрели на Ханфаса. В этот момент Рифаа громко спросил отца:
– Не достойней ли мужчинам изливать свой гнев на Бейюми?
Многие возмутились, услышав эти слова, в первую очередь Зейтуна.
– Она сама пошла к нему домой! – крикнул он. А кто-то напустился на Рифаа:
– Если ты не знаешь, что такое честь, лучше молчи! Отец взглядом приказал сыну умолкнуть, но Рифаа настойчиво продолжал:
– Бейюми сделал то, что все вы делаете! Зейтуна заорал как ужаленный:
– Она из рода Габаль и другим не принадлежит!
– Этот парень просто глуп и не имеет представления о чести,– добавил кто-то.
Шафеи стукнул сына, чтобы тот наконец замолчал, а Бархум воскликнул:
– Теперь слово за муаллимом!
Ханфас задыхался от злобы. Ясмина все кричала и звала на помощь. Разгневанные мужчины вперились взглядами в окно ее комнаты и готовы были в любую минуту ворваться к ней. Рифаа не мог больше выносить криков девушки, он выскользнул из рук отца и стал пробираться к двери Яс-мины, крича:
– Пощадите ее! Вы же видите, как она слаба и напугана!
– Баба! – обругал его Зейтуна.
Рифаа, не обращая внимания на уговоры отца, ответил Зейтуне:
– Да простит тебя Аллах! – и продолжал, обращаясь к остальным: – Пощадите ее. Лучше сделайте со мной все что хотите. Неужели мольбы о помощи не трогают ваши сердца?!
– Не слушайте этого идиота! – завопил Зейтуна.– Ханфас, наш муаллим, слово за тобой!
Вдруг Рифаа спросил:
– Вас удовлетворит, если я женюсь на ней?
В ответ раздались гневные или насмешливые возгласы:
– Нам важно, чтобы она была наказана,– заявил Зейтуна.
– Я сам ее накажу! – провозгласил Рифаа.
– Наказание должно исходить ото всех!
Ханфас быстро сообразил, что предложение Рифаа дает ему возможность выпутаться из затруднительного положения. И хотя оно ему не очень-то нравилось, ничего лучше он придумать не мог. Он еще больше нахмурился, скрывая свое бессилие, и сказал:
– Парень пообещал нам жениться на ней, так пусть женится!
Ослепленный яростью, Зейтуна вскричал:
– Трусость взяла верх над честью!
И тут же тяжелый кулак Ханфаса обрушился на его нос. Зейтуна пошатнулся, из носа ручьем полилась кровь. Все понимали, что то же ожидает любого, кто осмелится сказать слово поперек. Ханфас переводил взгляд с одного лица на другое, и в свете фонаря ясно был различим написанный на них страх. Поэтому никто из собравшихся не выразил сочувствия Зейтуне по поводу сломанного носа, а Фархат даже упрекнул его:
– Язык твой – враг твой!
– Если бы не ты, муаллим,– обратился Бархум к Хан-фасу,– мы бы не пришли ни к какому решению.
– Гнев твой страшен, футувва! – заметил Ханнура. Затем собравшиеся стали расходиться, и скоро в коридоре остались лишь Ханфас с Шалдамом и Рифаа с родителями. Шафеи подошел к Ханфасу попрощаться и протянул ему руку, но тот со злобой ударил его по руке тыльной стороной ладони, да так, что Шафеи вскрикнул от боли. К нему кинулись жена и сын, а Ханфас отправился восвояси, проклиная мужчин и женщин, и весь род Габаль, и самого Габаля. Дома Шафеи из-за сильной боли сначала даже не вспомнил, в какой переплет попал его сын. Он опустил руку в теплую воду, а Абда принялась ее массировать.
– Наверное, это Закийя настроила мужа против нас,– предположила она. Шафеи, морщась от боли, проговорил:
– Этот трус забыл, что именно наш глупый сын спас его от дубинки Бейюми.
Все свои надежды родители Рифаа связывали с сыном. Можно себе представить, сколь горьким было их разочарование! Женясь на Ясмине, Рифаа становился ничем. Свадьба еще не назначена, а семейство их уже стало предметом сплетен для всей улицы. Абда тайком лила слезы и чуть не ослепла. Шафеи ходил хмурый, как ненастный день. Но в присутствии Рифаа они скрывали свои чувства и не высказывали недовольства. Возможно, их недовольство смягчалось поведением Ясмины, которая сразу после сватовства прибежала в дом Шафеи, бросилась перед ним и его женой на колени, с плачем выражала им свою признательность и горячо заверяла, что она горько раскаивается в своем прошлом. Теперь, после того как юноша во всеуслышание заявил о своем намерении жениться, отказаться от свадьбы было нельзя. Шафеи и Абда покорились судьбе и смирились перед неизбежным. В их сердцах боролись два желания: справить свадьбу пышно, устроить, согласно обычаю, свадебное шествие, и другое желание – ограничиться празднованием дома, чтобы не подвергаться насмешкам со стороны членов рода Габаль, которые и так уже смеялись над предстоящим браком во всех кофейнях. Не в силах скрыть огорчения, Абда пожаловалась Шафеи:
– Как я мечтала увидеть свадьбу Рифаа, своего единственного сына! А теперь стыжусь ее.
– Ни один из членов рода Габаль не согласится участвовать в ней,– угрюмо сказал Шафеи.
– Лучше уж нам вернуться на Мукаттам, чем жить среди людей, которые нас не любят.
Рифаа сидел у окна, вытянув ноги и грея их на солнце.
– Мы не уйдем отсюда, мама! – сказал он.
– Лучше бы нам не возвращаться сюда! – воскликнул Шафеи.– А ты разве забыл, как грустил в день нашего возвращения?
– Сегодняшний день – не вчерашний,– улыбнулся Рифаа.– Если мы уйдем, то кто же избавит род Габаль от ифритов?
Плюнув, Шафеи воскликнул:
– Да пропади они пропадом со своими ифритами! Затем, помолчав немного, спросил:
– Ты сам приведешь в наш дом эту?.. Рифаа не дал ему договорить:
– Никого я в наш дом не приведу. Я сам уйду жить в другое место.
– Отец имеет в виду совсем не это,– поспешила вмешаться Абда.
– А я имею в виду именно это! Новый мой дом недалеко, и каждое утром мы сможем здороваться за руку из окна.
Несмотря на недовольство Шафеи, день свадьбы было решено отпраздновать, пусть и скромно. Коридор дома и двери двух жилищ были нарядно украшены. Пригласили певца и повара и всех самых близких друзей и знакомых. Но на приглашение откликнулись лишь дядюшка Гаввад, Умм Бахатырха, Хигази с семьей да несколько бедняков, которые рассчитывали на угощение. Рифаа был первым юношей, чья свадьба праздновалась без свадебной процессии. Собравшиеся перешли по коридору в дом невесты. Певец пел без вдохновения, так как было мало гостей. Во время застолья дядюшка Гаввад сказал слово, в котором восхвалял мужество Рифаа и его благородство, и сказал, что он умный и чистый юноша, но вынужден жить на улице, где в почете лишь жулики и дубинки.
В это время мальчишки, собравшиеся у дома, хором запели:
Рифаа, видно, ты сбесился, Раз на распутнице женился…
Пение они сопровождали гримасами и прыжками. Рифаа потупил взор, Шафеи побледнел, а дядюшка Хигази, разозленный, крикнул:
– Собаки! Собачьи дети!
Однако дядюшка Гаввад примирительно сказал:
– Да, на нашей улице много грязи, но и хорошее никогда не забывается. Сколько футувв на ней властвовали, а добром она вспоминает лишь Адхама и Габаля. Певец поспешил своим пением заглушить голоса разбуянившихся мальчишек. Свадьба продолжалась, но веселья не было. Наконец гости разошлись. Рифаа остался наедине с Ясминой. Девушка в свадебном наряде была чудом красоты. Хорош был и Рифаа в шелковой галабее, с пестрой повязкой на голове, в ярко– желтых сапогах. Они сидели на диване напротив украшенной розами кровати. В зеркале шкафа отражались стоявшие под кроватью кувшин с водой и таз. По– видимому, девушка ждала действий со стороны Рифаа или по крайней мере подготовки к действиям, но он сидел молча и глядел то на фонарь под потолком, то на цветную циновку на полу. Когда молчание слишком затянулось, Ясмина мягко сказала:
– Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. Я обязана тебе жизнью.
Рифаа ласково посмотрел на нее и сказал тоном человека, который не желает снова возвращаться к этой теме:
– Все мы обязаны жизнью кому-то другому.
Как великодушен Рифаа! В тот день, когда он ее спас, он не хотел, чтобы она целовала ему руку. А сейчас не хочет вспоминать о добре, которое сделал. С его великодушием может сравниться только его терпение. Но о чем он думает? Может быть, он огорчен тем, что из-за своей доброты был вынужден жениться на такой, как она?
– Я не так плоха, как думают обо мне люди. Они любят и ненавидят меня за одно и то же.
– Я знаю это,– утешал девушку Рифаа,– на нашей улице часто ошибаются.
Ясмина вдруг разозлилась:
– Они постоянно хвастают тем, что их род идет от Адхама, и в то же время хвалятся своими грехами.
– Пока мы не освободимся от ифритов, нам не видать счастья. Ясмина не поняла, что он имеет в виду, но вдруг ощутила всю нелепость положения и рассмеялась.
– Какой странный разговор мы ведем в свадебную ночь!
Она гордо вскинула голову и, казалось, уже забыла о своей благодарности Рифаа. Сняв шаль, накинутую на плечи, она кокетливо глядела на мужа.
– Ты станешь счастливой – первой на нашей улице! – пообещал он.
– Правда? А у меня есть вино.
– Я выпил немного за столом, и с меня достаточно. Ясмина в растерянности замолчала, затем предложила:
– Еще у меня есть хороший гашиш.
– Я пробовал, но мне не нравится.
– А твой отец заядлый курильщик. Я видела однажды, как он выходил от Шалдама в таком состоянии, что вряд ли мог отличить день от ночи,– с удовлетворением сообщила Ясмина.
Рифаа улыбнулся, но ничего не ответил. Она же отвернулась от него и сделала вид, что сердится. Потом встала, прошлась до двери, повернулась, сделала несколько шагов и остановилась под фонарем. Сквозь ее тонкое платье просвечивало прекрасное тело. Она смотрела в его спокойные глаза, и отчаяние заполняло ее душу.
– Зачем ты спас меня? – спросила она.
– Я не выношу, когда кто-нибудь страдает.
– Поэтому ты и женился на мне? Только поэтому? – с вызовом спросила она.
– Не надо сердиться.
– Я думала, ты любишь меня.
– Я действительно тебя люблю,– искренне и просто ответил Рифаа.
– Правда? – удивилась Ясмина.
– Нет такого человека на нашей улице, которого бы я не любил.
Разочарованно вздохнув и глядя с подозрением на Рифаа, она сказала:
– Я поняла. Ты проживешь со мной несколько месяцев, а потом разведешься.
Глаза его расширились от удивления.
– Откуда у тебя такие мысли?
– Но я совсем растерялась. Чего же ты хочешь?
– Чтобы ты была по-настоящему счастлива.
– Я иногда бывала счастлива, пока не встретила тебя.
– Человек без достоинства не может быть счастлив. Ясмина невольно рассмеялась.
– Но мы не можем быть счастливы одним лишь достоинством.
– Еще никто из нашего квартала не знал настоящего счастья,– печально заметил он.
Ясмина, тяжело ступая, подошла к кровати и с поникшим видом села на краешек. Рифаа подошел к ней и нежно сказал:
– Ты, как и все жители нашего квартала, думаешь лишь о потерянном времени.
– Ты говоришь какими-то загадками,– недовольно откликнулась Ясмина.
– Они разрешатся сами собой, когда ты освободишься от своего ифрита.
– Я и так себе нравлюсь!
– То же самое говорят Ханфас и другие! – сокрушенно проговорил Рифаа.
Теряя терпение, она спросила:
– Мы так и будем беседовать до самого утра?
– Ложись и усни, пусть тебе приснится хороший сон. Девушка подвинулась и легла на спину, глядя то на свободное место возле себя, то в глаза Рифаа.
– Ложись поудобней. Я перейду на диван.
Ее разобрал смех, но она быстро справилась с собой и язвительно сказала:
– Боюсь, что завтра придет твоя мать предостеречь тебя от излишеств.
Она надеялась увидеть смущение на лице Рифаа, но тот по-прежнему смотрел чистыми, спокойными глазами.
– Я очень хочу освободить тебя от ифрита.
– Оставь женские дела женщинам! – гневно воскликнула она.
С этими словами она отвернулась к стене. Ей было одновременно и досадно, и тревожно. Рифаа подошел к фонарю, прикрутил фитиль и задул огонь. Комната погрузилась в темноту.
52.
Сразу после свадьбы Рифаа решительно приступил к осуществлению своих планов. Он почти перестал бывать в мастерской, и, если бы не любовь и доброта отца, ему не на что было бы жить. Каждому встреченному на улице жителя квартала Габаль Рифаа приказывал довериться ему и согласиться, чтобы он освободил его от ифрита, обещая, что тогда он узнает настоящее счастье. Члены рода Габаль шептались между собой, что Рифаа, сын Шафеи, тронулся умом и ведет себя как настоящий сумасшедший. Некоторые вспоминали, что он и раньше отличался странностями. Другие объясняли его состояние женитьбой на такой женщине, как Ясмина. Разговоры эти велись всюду: в кофейнях, в домах, на улице, возле ручных тележек, в курильнях. А как была удивлена Умм Бахатырха, когда, склонившись к ее уху, Рифаа со своей обычной мягкостью предложил ей:
– Позволь мне освободить тебя от ифрита.
– Откуда ты взял, что мой ифрит злой? Так-то ты думаешь о женщине, которая полюбила тебя как сына?!
Рифаа серьезно ответил:
– Я предлагаю свои услуги только тем, кого люблю и уважаю. Ты очень добрая и славная, однако ты не свободна от алчности, которая заставляет тебя торговаться с больными. Если же ты освободишься от ифрита, то будешь делать добро бесплатно.
Умм Бахатырха долго смеялась, а успокоившись, сказала:
– Ты хочешь пустить меня по миру? Да простит тебя Аллах, Рифаа!
Эту историю с Умм Бахатырхой люди передавали из уст в уста, и при этом все смеялись над Рифаа. Даже его отец невесело усмехался. А Рифаа и ему сказал:
– Ты тоже нуждаешься во мне, отец. И будет правильно, если я начну с тебя.
Шафеи покачал скорбно головой, перебирая в руках гвозди, потом со вздохом произнес:
– О Господи, пошли мне терпения.
Рифаа пытался уговорить отца, но тот досадливо спросил:
– Тебе не достаточно, что мы стали по твоей милости притчей во языцех всего квартала?
Рифаа понуро отошел в угол мастерской, а Шафеи недоверчиво спросил:
– Это правда, что и своей жене ты предлагал то же, что и мне?
– К сожалению, она, как и ты, не хочет быть счастливой.
Придя в курильню Шалдама, которая находилась в лачуге, позади кофейни, Рифаа застал там самого Шалдама, Хигази, Бархума, Фархата, Ханнуру и Зейтуну, которые сидели вокруг жаровни. Они уставились на него с любопытством, а Шалдам сказал:
– Здравствуй, сын Шафеи! Интересно знать, убедила ли тебя женитьба в пользе курения?
Рифаа поставил на столик блюдо кунафы и сказал, усаживаясь:
– Я принес вам это в подарок! Шалдам, набивавший трубку, сказал:
– Благодарим за честь.
А Бархум насмешливо добавил:
– А теперь он предложит нам устроить зар, чтобы изгнать из нас ифритов!
Зейтуна, злобно глядя на Рифаа, воскликнул своим гнусавым голосом:
– Ифрита твоей жены зовут Бейюми, избавь ее от него, если можешь.
Мужчины растерялись от этих жестоких слов, на лицах их было написано смущение. Указывая на свой сломанный нос, Зейтуна сказал, оправдываясь:
– Из-за него мне разбили нос!
Сам Рифаа, казалось, не рассердился. Фархат, с сожалением глядя на него, стал его укорять.
– Твой отец – хороший человек и искусный плотник, а ты своим поведением навлекаешь на него неприятности, делаешь всеобщим посмешищем. Не успел он еще опомниться от твоей женитьбы, а ты уже бросил работу в мастерской и принялся освобождать людей от ифритов! Да излечит Аллах тебя самого!
– Я не болен, я просто желаю всем вам счастья. Зейтуна глубоко затянулся, сурово глядя на Рифаа, затем, выпустив густую струю дыма, спросил:
– А кто тебе сказал, что мы несчастны?
– Наш дед хотел для нас совсем другого.
– Оставь деда в покое, откуда ты взял, что он еще помнит о нас?
Зейтуна смотрел на Рифаа злобным взглядом, но Хигази толкнул его в бок и остерегающе сказал:
– Уважай компанию и не заводи ссору!
Желая переменить тему разговора, Хигази сделал знак своим друзьям, и они запели: «Лодка любимой плывет по воде, распустив паруса…»
Когда Рифаа уходил, некоторые провожали его сочувственными взглядами. Домой он вернулся грустным. Ясмина встретила его со спокойной улыбкой на лице. Первое время она тоже упрекала его за поведение, превратившее и его, и ее в посмешище всего квартала, но, поняв, что упреки ни к чему не ведут, смирилась и не только терпеливо выносила эту странную жизнь, но и относилась к Рифаа с нежностью и заботой.
Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Ханфас, футувва рода Габаль. Он даже не подумал извиниться за неожиданный приход. Рифаа встал, приветствуя его, но Ханфас положил ему на плечо свою тяжелую руку, похожую на собачью лапу, и безо всяких предисловий сказал:
– Что ты говорил об имении в курильне Шалдама?
Ясмина страшно перепугалась, но Рифаа остался спокоен, хотя и был похож в этот момент на маленькую птичку в когтях орла.
– Я сказал, что наш дед хочет счастья для всех нас. Ханфас с силой тряхнул его.
– А откуда ты это знаешь?
– Это следует из тех слов, которые он сказал Габалю. Рука Ханфаса до боли сжала плечо Рифаа.
– Он говорил Габалю об имении!
– Позволь мне освободить тебя от ифрита.
– Откуда ты взял, что мой ифрит злой? Так-то ты думаешь о женщине, которая полюбила тебя как сына?!
Рифаа серьезно ответил:
– Я предлагаю свои услуги только тем, кого люблю и уважаю. Ты очень добрая и славная, однако ты не свободна от алчности, которая заставляет тебя торговаться с больными. Если же ты освободишься от ифрита, то будешь делать добро бесплатно.
Умм Бахатырха долго смеялась, а успокоившись, сказала:
– Ты хочешь пустить меня по миру? Да простит тебя Аллах, Рифаа!
Эту историю с Умм Бахатырхой люди передавали из уст в уста, и при этом все смеялись над Рифаа. Даже его отец невесело усмехался. А Рифаа и ему сказал:
– Ты тоже нуждаешься во мне, отец. И будет правильно, если я начну с тебя.
Шафеи покачал скорбно головой, перебирая в руках гвозди, потом со вздохом произнес:
– О Господи, пошли мне терпения.
Рифаа пытался уговорить отца, но тот досадливо спросил:
– Тебе не достаточно, что мы стали по твоей милости притчей во языцех всего квартала?
Рифаа понуро отошел в угол мастерской, а Шафеи недоверчиво спросил:
– Это правда, что и своей жене ты предлагал то же, что и мне?
– К сожалению, она, как и ты, не хочет быть счастливой.
Придя в курильню Шалдама, которая находилась в лачуге, позади кофейни, Рифаа застал там самого Шалдама, Хигази, Бархума, Фархата, Ханнуру и Зейтуну, которые сидели вокруг жаровни. Они уставились на него с любопытством, а Шалдам сказал:
– Здравствуй, сын Шафеи! Интересно знать, убедила ли тебя женитьба в пользе курения?
Рифаа поставил на столик блюдо кунафы и сказал, усаживаясь:
– Я принес вам это в подарок! Шалдам, набивавший трубку, сказал:
– Благодарим за честь.
А Бархум насмешливо добавил:
– А теперь он предложит нам устроить зар, чтобы изгнать из нас ифритов!
Зейтуна, злобно глядя на Рифаа, воскликнул своим гнусавым голосом:
– Ифрита твоей жены зовут Бейюми, избавь ее от него, если можешь.
Мужчины растерялись от этих жестоких слов, на лицах их было написано смущение. Указывая на свой сломанный нос, Зейтуна сказал, оправдываясь:
– Из-за него мне разбили нос!
Сам Рифаа, казалось, не рассердился. Фархат, с сожалением глядя на него, стал его укорять.
– Твой отец – хороший человек и искусный плотник, а ты своим поведением навлекаешь на него неприятности, делаешь всеобщим посмешищем. Не успел он еще опомниться от твоей женитьбы, а ты уже бросил работу в мастерской и принялся освобождать людей от ифритов! Да излечит Аллах тебя самого!
– Я не болен, я просто желаю всем вам счастья. Зейтуна глубоко затянулся, сурово глядя на Рифаа, затем, выпустив густую струю дыма, спросил:
– А кто тебе сказал, что мы несчастны?
– Наш дед хотел для нас совсем другого.
– Оставь деда в покое, откуда ты взял, что он еще помнит о нас?
Зейтуна смотрел на Рифаа злобным взглядом, но Хигази толкнул его в бок и остерегающе сказал:
– Уважай компанию и не заводи ссору!
Желая переменить тему разговора, Хигази сделал знак своим друзьям, и они запели: «Лодка любимой плывет по воде, распустив паруса…»
Когда Рифаа уходил, некоторые провожали его сочувственными взглядами. Домой он вернулся грустным. Ясмина встретила его со спокойной улыбкой на лице. Первое время она тоже упрекала его за поведение, превратившее и его, и ее в посмешище всего квартала, но, поняв, что упреки ни к чему не ведут, смирилась и не только терпеливо выносила эту странную жизнь, но и относилась к Рифаа с нежностью и заботой.
Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Ханфас, футувва рода Габаль. Он даже не подумал извиниться за неожиданный приход. Рифаа встал, приветствуя его, но Ханфас положил ему на плечо свою тяжелую руку, похожую на собачью лапу, и безо всяких предисловий сказал:
– Что ты говорил об имении в курильне Шалдама?
Ясмина страшно перепугалась, но Рифаа остался спокоен, хотя и был похож в этот момент на маленькую птичку в когтях орла.
– Я сказал, что наш дед хочет счастья для всех нас. Ханфас с силой тряхнул его.
– А откуда ты это знаешь?
– Это следует из тех слов, которые он сказал Габалю. Рука Ханфаса до боли сжала плечо Рифаа.
– Он говорил Габалю об имении!