Страница:
– Но кто на нашей улице согласиться свидетельствовать против него? – усомнился Абу Фисада.
– Ведь и нам грозит такая же участь,– ответил Хасан. Касем велел ему замолчать, а сам сказал:
– Будет разумнее, если вы не примете участия в его похоронах. А потом мы все соберемся на кладбище.
С этими словами Касем направился в квартиру убитого, отстранив рукой Садека, пытавшегося удержать его. Он вошел и позвал жену Шаабана. Женщина, удивленная его появлением, смотрела, широко раскрыв заплаканные глаза, в которых застыло горе.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
– Я пришел выразить тебе соболезнование.
– Это ты убил его,– резко сказала женщина.– К чему нам имение?! Это ты хочешь завладеть им.
Как можно мягче Касем сказал:
– Успокойся, преступники ответят за это. Мы всегда готовы прийти тебе на помощь, а твой муж будет отомщен!
Женщина взглянула на него исподлобья, затем повернулась и вышла. Из соседней комнаты снова послышались плач и причитания. Касем покинул дом огорченный и задумчивый.
Следующим утром Саварис сидел у входа в кофейню Дунгуля, с вызывающим видом глядя на прохожих. Люди здоровались с ним с преувеличенной любезностью, скрывая свой гнев. Они избегали также выражать при нем соболезнование родственникам убитого, предпочитая отсиживаться в лавках или сгибаться, пряча лицо, над ручными тележками.
После восхода солнца из дома вынесли похоронные носилки, которые сопровождали лишь близкие родственники убитого. Но среди них был и Касем, который шел, не обращая внимания на испепеляющие взгляды футуввы. Зять убитого, рассерженный участием Касема в похоронах, резко сказал ему:
– Сначала ты убиваешь, а потом приходишь хоронить! Касем, стиснув зубы, промолчал. Другой родственник грубо спросил:
– Ты зачем явился?
Тогда Касем решительно сказал:
– Я не убийца, да упокоит Аллах душу Шаабана. Он был смельчаком. Вам далеко до него. Ведь вы знаете настоящего убийцу, а срываете зло на мне.
Большинство шедших за похоронными носилками хранили молчание. Женщины следовали за мужчинами, босые и одетые во все черное. Они посыпали головы пылью и били себя по щекам. Похоронная процессия прошла по Гамалийе к Баб ан-Наср.
Когда церемония погребения завершилась, все разошлись, и на кладбище остался один Касем. Он нарочно замедлил шаги и отстал от остальных, а затем вернулся к могиле. Там его уже ждали друзья. Глаза Касема наполнились слезами. Многие юноши тоже плакали. Наконец, вытерев лицо рукавом галабеи, Касем сказал:
– Кто хочет покоя и безопасности, пусть уйдет!
– Если бы мы хотели этого, ты не нашел бы нас здесь,– откликнулся Хамруш.
А Касем, опершись о надгробный камень, проговорил:
– Горько думать, что его нет с нами. Он был решительным и смелым. Его предательски убили, это для нас тяжкая утрата!
– Его убил вероломный футувва! – сказал Садек.– Но кто-нибудь из нас все же доживет до того дня, когда найдет свою смерть последний футувва на нашей улице.
– Но мы не должны стать жертвами вероломства и погибнуть, как погиб наш товарищ. Давайте думать о завтрашнем дне и о том, как нам добиться победы!
– призвал друзей Хамруш.– И как нам встречаться, чтобы договариваться о наших делах.
– Сидя в заточении в собственном доме, я имел время поразмыслить над этим,– снова взял слово Касем.– И пришел к выводу хоть и нелегкому, но единственно правильному. Вам надо уйти с улицы. И пусть каждый сам придумает, как ему это сделать. Мы поступим так, как давным-давно поступил Габаль и совсем недавно – муаллим Яхья. А собрания нашего клуба мы будем проводить где-нибудь в надежном месте в пустыне, чтобы укрепить наши силы и умножить наши ряды.
– Правильно! – одобрил Садек.
А Касем продолжал:
– Избавить улицу от власти футувв мы сможем только с помощью силы. И заветы владельца имения мы осуществим только силой. Справедливость, милосердие и мир на улице воцарятся лишь благодаря силе. Но наша сила впервые будет справедливой, а не притесняющей силой.
Мужчины слушали Касема с жадным вниманием, не сводя глаз с него и с могилы за его спиной, и им казалось, что Шаабан тоже слушает его слова и одобряет их. Аграма взволнованно произнес:
– Да, такие дела решаются силой, но силой справедливой. Шаабан шел к тебе, Касем, когда дорогу ему преградил Саварис, а если бы мы были рядом с ним, футувва натолкнулся бы на непреодолимую силу. Да будут прокляты страх и разобщенность!
Впервые за все время Касем облегченно вздохнул и с удовлетворением сказал:
– Наш дед возложил на нас свои надежды. Он верит в то, что среди его потомков есть люди, на которых можно положиться!
80.
81.
82.
– Ведь и нам грозит такая же участь,– ответил Хасан. Касем велел ему замолчать, а сам сказал:
– Будет разумнее, если вы не примете участия в его похоронах. А потом мы все соберемся на кладбище.
С этими словами Касем направился в квартиру убитого, отстранив рукой Садека, пытавшегося удержать его. Он вошел и позвал жену Шаабана. Женщина, удивленная его появлением, смотрела, широко раскрыв заплаканные глаза, в которых застыло горе.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
– Я пришел выразить тебе соболезнование.
– Это ты убил его,– резко сказала женщина.– К чему нам имение?! Это ты хочешь завладеть им.
Как можно мягче Касем сказал:
– Успокойся, преступники ответят за это. Мы всегда готовы прийти тебе на помощь, а твой муж будет отомщен!
Женщина взглянула на него исподлобья, затем повернулась и вышла. Из соседней комнаты снова послышались плач и причитания. Касем покинул дом огорченный и задумчивый.
Следующим утром Саварис сидел у входа в кофейню Дунгуля, с вызывающим видом глядя на прохожих. Люди здоровались с ним с преувеличенной любезностью, скрывая свой гнев. Они избегали также выражать при нем соболезнование родственникам убитого, предпочитая отсиживаться в лавках или сгибаться, пряча лицо, над ручными тележками.
После восхода солнца из дома вынесли похоронные носилки, которые сопровождали лишь близкие родственники убитого. Но среди них был и Касем, который шел, не обращая внимания на испепеляющие взгляды футуввы. Зять убитого, рассерженный участием Касема в похоронах, резко сказал ему:
– Сначала ты убиваешь, а потом приходишь хоронить! Касем, стиснув зубы, промолчал. Другой родственник грубо спросил:
– Ты зачем явился?
Тогда Касем решительно сказал:
– Я не убийца, да упокоит Аллах душу Шаабана. Он был смельчаком. Вам далеко до него. Ведь вы знаете настоящего убийцу, а срываете зло на мне.
Большинство шедших за похоронными носилками хранили молчание. Женщины следовали за мужчинами, босые и одетые во все черное. Они посыпали головы пылью и били себя по щекам. Похоронная процессия прошла по Гамалийе к Баб ан-Наср.
Когда церемония погребения завершилась, все разошлись, и на кладбище остался один Касем. Он нарочно замедлил шаги и отстал от остальных, а затем вернулся к могиле. Там его уже ждали друзья. Глаза Касема наполнились слезами. Многие юноши тоже плакали. Наконец, вытерев лицо рукавом галабеи, Касем сказал:
– Кто хочет покоя и безопасности, пусть уйдет!
– Если бы мы хотели этого, ты не нашел бы нас здесь,– откликнулся Хамруш.
А Касем, опершись о надгробный камень, проговорил:
– Горько думать, что его нет с нами. Он был решительным и смелым. Его предательски убили, это для нас тяжкая утрата!
– Его убил вероломный футувва! – сказал Садек.– Но кто-нибудь из нас все же доживет до того дня, когда найдет свою смерть последний футувва на нашей улице.
– Но мы не должны стать жертвами вероломства и погибнуть, как погиб наш товарищ. Давайте думать о завтрашнем дне и о том, как нам добиться победы!
– призвал друзей Хамруш.– И как нам встречаться, чтобы договариваться о наших делах.
– Сидя в заточении в собственном доме, я имел время поразмыслить над этим,– снова взял слово Касем.– И пришел к выводу хоть и нелегкому, но единственно правильному. Вам надо уйти с улицы. И пусть каждый сам придумает, как ему это сделать. Мы поступим так, как давным-давно поступил Габаль и совсем недавно – муаллим Яхья. А собрания нашего клуба мы будем проводить где-нибудь в надежном месте в пустыне, чтобы укрепить наши силы и умножить наши ряды.
– Правильно! – одобрил Садек.
А Касем продолжал:
– Избавить улицу от власти футувв мы сможем только с помощью силы. И заветы владельца имения мы осуществим только силой. Справедливость, милосердие и мир на улице воцарятся лишь благодаря силе. Но наша сила впервые будет справедливой, а не притесняющей силой.
Мужчины слушали Касема с жадным вниманием, не сводя глаз с него и с могилы за его спиной, и им казалось, что Шаабан тоже слушает его слова и одобряет их. Аграма взволнованно произнес:
– Да, такие дела решаются силой, но силой справедливой. Шаабан шел к тебе, Касем, когда дорогу ему преградил Саварис, а если бы мы были рядом с ним, футувва натолкнулся бы на непреодолимую силу. Да будут прокляты страх и разобщенность!
Впервые за все время Касем облегченно вздохнул и с удовлетворением сказал:
– Наш дед возложил на нас свои надежды. Он верит в то, что среди его потомков есть люди, на которых можно положиться!
80.
Касем вернулся домой среди ночи, но Камар ждала его и еще не ложилась. Последнее время она была более, чем всегда, заботлива и нежна с ним. Касему было неловко, что жена не спит из-за него до такого позднего часа. Он заметил, что глаза ее покраснели от слез и взгляд их потускнел.
– Ты плакала? – спросил он участливо.
Камар не ответила, сделав вид, что поглощена приготовлением ему стакана теплого молока.
– Смерть Шаабана потрясла всех нас,– промолвил Касем.– Да упокоит Аллах его душу!
– Сначала я оплакивала Шаабана,– заговорила наконец Камар.– А потом стала плакать каждый раз, вспоминая, как Саварис напал на тебя, как он засыпал землей твою голову и лицо. Ты не заслужил подобного обращения.
– Разве можно сравнить это с тем, что постигло Шаабана?!
Камар подала мужу стакан молока и, садясь рядом с ним, тихо сказала:
– Мне так неприятно слушать то, что о тебе говорят на улице.
Он усмехнулся, желая показать, что его это не трогает, и поднес стакан ко рту.
– Гулта убедил род Габаль,– продолжала Камар,– что ты хочешь сам управлять имением и забирать себе весь доход. Хаджадж рассказывает то же самое в квартале Рифаа. Они утверждают, что своим поведением ты чернишь память Габаля и Рифаа.
– Все это мне известно. Как известно и то, что, если бы не ты, сегодня меня не было бы уже в живых!
Камар нежно погладила мужа по плечу, и на нее вдруг нахлынули воспоминания о тех далеких днях, когда их беседам не было конца, а счастью предела. Вспомнила она трудные и радостные ночи после рождения Ихсан. Сейчас ничего этого у нее не осталось. Муж ей больше не принадлежит, как не принадлежит он и самому себе. Поэтому она скрывала от него боли, которые временами ощущала. Ему некогда подумать о себе. Зачем же она станет обременять его заботами о ней! Она стеснялась быть ему в тягость, боялась, что этим, сама того не желая, окажет услугу его врагам. Кто позаботится о нем? Жизнь проходит так быстро! И дни покоя уже позади. Да простит тебя Аллах, наша улица!
А Касем говорил:
– Надежда не оставляет меня, хотя сейчас она едва брезжит. У меня много верных друзей. Это только кажется, что я одинок. Один из них осмелился бросить вызов Сава-рису, нарушив его запрет. Раньше на это никто бы не решился. И таких, как он, много. Наша улица нуждается в смельчаках, которые не позволят топтать себя ногами. Не давай мне совета жить спокойно. Человек, которого убили, шел ко мне в дом. Ты же не желаешь, чтобы мужа твоего считали презренным трусом!
Камар улыбнулась и забрала у него пустой стакан.
Жены футувв гордятся тем, что их мужья умеют драться, а ведь они защищают зло! Я тоже хочу гордиться тем, что мой муж силой отстаивает добро.
Касем понял, что чувства жены, ее любовь и печаль, гораздо глубже, чем это может показаться. Погладив ее по щеке, он ласково сказал:
– Ты для меня все в жизни, ты самый лучший друг. Камар улыбнулась и позвала Сакину, которая, видимо, уже легла…
Дядюшка Шантах, лудильщик, был очень удивлен исчезновением Садека. Придя к нему домой, он не нашел там ни самого Садека, ни членов его семьи. Торговец рыбой Абд аль-Фаттах также, как ни искал, не обнаружил на улице следов своего работника Аграмы. И Абу Фисада не вернулся в лавку Хамдуна и не предупредил его о своем уходе. А где Хамруш? Пекарь Хассуна сказал, что он как сквозь землю провалился. И другие куда-то пропали. Сначала об этом узнали жители квартала бродяг, потом новость распространилась и в других кварталах. Жители кварталов Габаль и Рифаа насмешливо утверждали, что бродяги решили удрать, чтобы не платить подать Саварису. Саварис призвал Закарию в кофейню Дунгуля и с угрозой в голосе сказал:
– Твой племянник лучше всех объяснит нам, куда подевались люди.
– Твои подозрения напрасны, муаллим, вот уже несколько месяцев он не выходит из дома,– вступился за Касема Закария.
– Все это для отвода глаз,– прорычал футувва.– Но смотри, как бы с твоим племянником чего не случилось!
– Касем тебе родня, не относись к нему как к врагу.
– Он сам себе враг, да и мне тоже. Он воображает себя новоявленным Габалем, а такие мысли ведут прямехонько к Баб ан-Наср.
Закария испуганно воскликнул:
– Тебе показалось, муаллим! Мы все видим в тебе заступника!
По дороге домой Закария встретил Хасана, шедшего от Касема, и обругал его, излив на него досаду и страх от разговора с Саварисом. Однако Хасан перебил его:
– Погоди, отец. Камар больна. Очень больна, отец. Вскоре вся улица узнала о болезни Камар, о ней знали даже в доме управляющего. Касем не отходил от жены ни на шаг, и печаль его была беспредельна. Он растерянно спрашивал ее:
– Как же так! Почему ты внезапно слегла?
– Я скрывала от тебя свою болезнь, чтобы не доставлять тебе лишних огорчений,– слабым голосом отвечала Камар.
– Я должен был знать о ней с самого начала, чтобы помочь тебе.
– Я скоро поправлюсь, и все будет как прежде,– сказала она с вымученной улыбкой.
Он желал этого всем сердцем! Но что за пелена заволакивает ее глаза? Что за бледность растекается по лицу? Как она умеет скрывать боль! Все это ради меня! О Боже, яви свою милость! Сохрани ее для меня! Сжалься над ребенком, который плачет не переставая.
– Ты простила меня, но сам я себя не прощу!
Она снова улыбнулась ему, словно упрекая в неразумии. Пришла Умм Салем, чтобы окурить больную благовониями. Умм Атыйя – приготовить ей лекарства. Цирюльник Ибрагим – отворить ей кровь. Но болезнь не поддавалась.
– Как я хотел бы взять на себя твою боль! – повторял Касем.
Еле слышно она отозвалась:
– Да избавит тебя Аллах от всякого зла, мой любимый. «Мир темнеет в глазах моих, когда я гляжу на ее муки»,– подумал Касем.
– Такому разумному человеку, как ты, не нужны утешения,– сказала Камар.
Приходили посетители и посетительницы, желавшие навестить больную. Касему не хотелось никого видеть, и он поднялся на крышу дома. Тут со всех сторон слышались голоса, перебранка женщин в соседних домах смешивалась с криками торговцев, доносившимися с улицы. Где-то заплакал ребенок, и Касему почудилось, что это голос Ихсан. Но он разглядел, что плакал какой-то малыш, барахтавшийся в пыли на соседней крыше. Постепенно темнело. Стаи голубей возвращались в голубятни. На горизонте засветилась первая звезда.
Он спрашивал себя, что означает этот странный, невидящий взгляд Камар и это непроизвольное подергивание уголков рта и синева губ? Он был совершенно подавлен. Несколько часов он оставался на крыше, потом спустился в дом. Его встретила Сакина, державшая на руках Ихсан. Она шепнула:
– Входи тихонько, чтобы не разбудить ее.
Он лег на диван, находившийся напротив кровати. Комната была слабо освещена ночником. В квартале стояла тишина, лишь из кофейни доносились звуки ребаба и голос поэта, повествовавшего:
«И сказал дед спокойно:
– Я решил дать тебе, единственному, возможность пожить в этом доме, жениться здесь и начать новую жизнь.
Сердце Хумама радостно забилось.
– Спасибо тебе за милость. – Ты ее заслужил!
Юноша переводил взгляд с деда на ковер и обратно, потом робко спросил:
– А как же моя семья? Габалауи ответил недовольно:
– Я ясно выразил мое желание!
– Они тоже заслуживают твоей милости и прощения, умоляюще глядя на деда, проговорил Хумам».
Спящая Камар вдруг шевельнулась. Касем вскочил с дивана и бросился к ней. В ее глазах, прежде затуманенных, горел какой-то новый свет. Он спросил ее, что случилось, и она звучным голосом велела принести Ихсан. Касем выбежал из комнаты и вернулся, сопровождаемый Сакиной со спящей малышкой на руках. Камар показала на девочку, и Сакина поднесла ее матери. Камар погладила дочку по щеке и прошептала севшему на край постели мужу:
– Мое горе глубже!
– Что ты хочешь сказать?
– Я заставила тебя мучиться, но мое горе сильнее. Кусая губы, он сказал:
– Камар, я опечален тем, что не могу облегчить твоих страданий!
– Я боюсь за тебя, за то, что будет с тобой без меня!
– Не говори обо мне. – Касем, ты должен уйти. Уходи к твоим друзьям. Если ты останешься, тебя убьют! – Мы уйдем вместе.
– У нас разные пути.
– Пожалей меня, как ты всегда жалела.
– Ах, если б это было возможно!
Она говорила с трудом, дыхание ее прерывалось. Рукой она поманила его к себе. Касем склонился над ней совсем низко, так, что ощущал ее дыхание. Она вытянула шею, словно взывая о помощи. Грудь ее судорожно вздымалась, из нее вырывался тяжелый хрип.
– Посади ее, ей хочется сесть, – подсказала Сакина.
Касем обнял жену, помогая ей приподняться, но она издала стон, похожий на последнее «прости», и голова ее упала на грудь. Сакина с ребенком бросилась прочь из комнаты, и ее истошный вопль возвестил о смерти.
– Ты плакала? – спросил он участливо.
Камар не ответила, сделав вид, что поглощена приготовлением ему стакана теплого молока.
– Смерть Шаабана потрясла всех нас,– промолвил Касем.– Да упокоит Аллах его душу!
– Сначала я оплакивала Шаабана,– заговорила наконец Камар.– А потом стала плакать каждый раз, вспоминая, как Саварис напал на тебя, как он засыпал землей твою голову и лицо. Ты не заслужил подобного обращения.
– Разве можно сравнить это с тем, что постигло Шаабана?!
Камар подала мужу стакан молока и, садясь рядом с ним, тихо сказала:
– Мне так неприятно слушать то, что о тебе говорят на улице.
Он усмехнулся, желая показать, что его это не трогает, и поднес стакан ко рту.
– Гулта убедил род Габаль,– продолжала Камар,– что ты хочешь сам управлять имением и забирать себе весь доход. Хаджадж рассказывает то же самое в квартале Рифаа. Они утверждают, что своим поведением ты чернишь память Габаля и Рифаа.
– Все это мне известно. Как известно и то, что, если бы не ты, сегодня меня не было бы уже в живых!
Камар нежно погладила мужа по плечу, и на нее вдруг нахлынули воспоминания о тех далеких днях, когда их беседам не было конца, а счастью предела. Вспомнила она трудные и радостные ночи после рождения Ихсан. Сейчас ничего этого у нее не осталось. Муж ей больше не принадлежит, как не принадлежит он и самому себе. Поэтому она скрывала от него боли, которые временами ощущала. Ему некогда подумать о себе. Зачем же она станет обременять его заботами о ней! Она стеснялась быть ему в тягость, боялась, что этим, сама того не желая, окажет услугу его врагам. Кто позаботится о нем? Жизнь проходит так быстро! И дни покоя уже позади. Да простит тебя Аллах, наша улица!
А Касем говорил:
– Надежда не оставляет меня, хотя сейчас она едва брезжит. У меня много верных друзей. Это только кажется, что я одинок. Один из них осмелился бросить вызов Сава-рису, нарушив его запрет. Раньше на это никто бы не решился. И таких, как он, много. Наша улица нуждается в смельчаках, которые не позволят топтать себя ногами. Не давай мне совета жить спокойно. Человек, которого убили, шел ко мне в дом. Ты же не желаешь, чтобы мужа твоего считали презренным трусом!
Камар улыбнулась и забрала у него пустой стакан.
Жены футувв гордятся тем, что их мужья умеют драться, а ведь они защищают зло! Я тоже хочу гордиться тем, что мой муж силой отстаивает добро.
Касем понял, что чувства жены, ее любовь и печаль, гораздо глубже, чем это может показаться. Погладив ее по щеке, он ласково сказал:
– Ты для меня все в жизни, ты самый лучший друг. Камар улыбнулась и позвала Сакину, которая, видимо, уже легла…
Дядюшка Шантах, лудильщик, был очень удивлен исчезновением Садека. Придя к нему домой, он не нашел там ни самого Садека, ни членов его семьи. Торговец рыбой Абд аль-Фаттах также, как ни искал, не обнаружил на улице следов своего работника Аграмы. И Абу Фисада не вернулся в лавку Хамдуна и не предупредил его о своем уходе. А где Хамруш? Пекарь Хассуна сказал, что он как сквозь землю провалился. И другие куда-то пропали. Сначала об этом узнали жители квартала бродяг, потом новость распространилась и в других кварталах. Жители кварталов Габаль и Рифаа насмешливо утверждали, что бродяги решили удрать, чтобы не платить подать Саварису. Саварис призвал Закарию в кофейню Дунгуля и с угрозой в голосе сказал:
– Твой племянник лучше всех объяснит нам, куда подевались люди.
– Твои подозрения напрасны, муаллим, вот уже несколько месяцев он не выходит из дома,– вступился за Касема Закария.
– Все это для отвода глаз,– прорычал футувва.– Но смотри, как бы с твоим племянником чего не случилось!
– Касем тебе родня, не относись к нему как к врагу.
– Он сам себе враг, да и мне тоже. Он воображает себя новоявленным Габалем, а такие мысли ведут прямехонько к Баб ан-Наср.
Закария испуганно воскликнул:
– Тебе показалось, муаллим! Мы все видим в тебе заступника!
По дороге домой Закария встретил Хасана, шедшего от Касема, и обругал его, излив на него досаду и страх от разговора с Саварисом. Однако Хасан перебил его:
– Погоди, отец. Камар больна. Очень больна, отец. Вскоре вся улица узнала о болезни Камар, о ней знали даже в доме управляющего. Касем не отходил от жены ни на шаг, и печаль его была беспредельна. Он растерянно спрашивал ее:
– Как же так! Почему ты внезапно слегла?
– Я скрывала от тебя свою болезнь, чтобы не доставлять тебе лишних огорчений,– слабым голосом отвечала Камар.
– Я должен был знать о ней с самого начала, чтобы помочь тебе.
– Я скоро поправлюсь, и все будет как прежде,– сказала она с вымученной улыбкой.
Он желал этого всем сердцем! Но что за пелена заволакивает ее глаза? Что за бледность растекается по лицу? Как она умеет скрывать боль! Все это ради меня! О Боже, яви свою милость! Сохрани ее для меня! Сжалься над ребенком, который плачет не переставая.
– Ты простила меня, но сам я себя не прощу!
Она снова улыбнулась ему, словно упрекая в неразумии. Пришла Умм Салем, чтобы окурить больную благовониями. Умм Атыйя – приготовить ей лекарства. Цирюльник Ибрагим – отворить ей кровь. Но болезнь не поддавалась.
– Как я хотел бы взять на себя твою боль! – повторял Касем.
Еле слышно она отозвалась:
– Да избавит тебя Аллах от всякого зла, мой любимый. «Мир темнеет в глазах моих, когда я гляжу на ее муки»,– подумал Касем.
– Такому разумному человеку, как ты, не нужны утешения,– сказала Камар.
Приходили посетители и посетительницы, желавшие навестить больную. Касему не хотелось никого видеть, и он поднялся на крышу дома. Тут со всех сторон слышались голоса, перебранка женщин в соседних домах смешивалась с криками торговцев, доносившимися с улицы. Где-то заплакал ребенок, и Касему почудилось, что это голос Ихсан. Но он разглядел, что плакал какой-то малыш, барахтавшийся в пыли на соседней крыше. Постепенно темнело. Стаи голубей возвращались в голубятни. На горизонте засветилась первая звезда.
Он спрашивал себя, что означает этот странный, невидящий взгляд Камар и это непроизвольное подергивание уголков рта и синева губ? Он был совершенно подавлен. Несколько часов он оставался на крыше, потом спустился в дом. Его встретила Сакина, державшая на руках Ихсан. Она шепнула:
– Входи тихонько, чтобы не разбудить ее.
Он лег на диван, находившийся напротив кровати. Комната была слабо освещена ночником. В квартале стояла тишина, лишь из кофейни доносились звуки ребаба и голос поэта, повествовавшего:
«И сказал дед спокойно:
– Я решил дать тебе, единственному, возможность пожить в этом доме, жениться здесь и начать новую жизнь.
Сердце Хумама радостно забилось.
– Спасибо тебе за милость. – Ты ее заслужил!
Юноша переводил взгляд с деда на ковер и обратно, потом робко спросил:
– А как же моя семья? Габалауи ответил недовольно:
– Я ясно выразил мое желание!
– Они тоже заслуживают твоей милости и прощения, умоляюще глядя на деда, проговорил Хумам».
Спящая Камар вдруг шевельнулась. Касем вскочил с дивана и бросился к ней. В ее глазах, прежде затуманенных, горел какой-то новый свет. Он спросил ее, что случилось, и она звучным голосом велела принести Ихсан. Касем выбежал из комнаты и вернулся, сопровождаемый Сакиной со спящей малышкой на руках. Камар показала на девочку, и Сакина поднесла ее матери. Камар погладила дочку по щеке и прошептала севшему на край постели мужу:
– Мое горе глубже!
– Что ты хочешь сказать?
– Я заставила тебя мучиться, но мое горе сильнее. Кусая губы, он сказал:
– Камар, я опечален тем, что не могу облегчить твоих страданий!
– Я боюсь за тебя, за то, что будет с тобой без меня!
– Не говори обо мне. – Касем, ты должен уйти. Уходи к твоим друзьям. Если ты останешься, тебя убьют! – Мы уйдем вместе.
– У нас разные пути.
– Пожалей меня, как ты всегда жалела.
– Ах, если б это было возможно!
Она говорила с трудом, дыхание ее прерывалось. Рукой она поманила его к себе. Касем склонился над ней совсем низко, так, что ощущал ее дыхание. Она вытянула шею, словно взывая о помощи. Грудь ее судорожно вздымалась, из нее вырывался тяжелый хрип.
– Посади ее, ей хочется сесть, – подсказала Сакина.
Касем обнял жену, помогая ей приподняться, но она издала стон, похожий на последнее «прости», и голова ее упала на грудь. Сакина с ребенком бросилась прочь из комнаты, и ее истошный вопль возвестил о смерти.
81.
Утром следующего дня в доме и перед домом собрались люди, пришедшие выразить свои соболезнования. Родственные связи на нашей улице всегда значили очень много, почитание родственников ценится больше, чем все другие добродетели. Поэтому и Саварис обязан был прийти выразить свои соболезнования. За ним повалили и другие обитатели квартала бродяг. По долгу родства пришел и управляющий Рифат, а за ним немедленно Лахита, Гулта и Хаджадж, а там уж пошел всякий встречный-поперечный. Похороны получились такими многолюдными, какие обычно бывают, когда хоронят футувв. Касем мужественно скрывал свое горе и держался спокойно и твердо. Даже в момент погребения, когда все его существо оплакивало смерть Камар, глаза оставались сухими.
Когда все участвовавшие в похоронах разошлись, у могилы остались лишь Касем, Закария, Увейс и Хасан. Закария положил руку на плечо племянника и сказал:
– Крепись, сынок. Да поможет тебе Аллах! Касем склонил голову и тяжело вздохнул.
– Сердце мое погребено в ее могиле, дядюшка! Лицо Хасана при этих словах исказила гримаса сострадания. Минуту все молчали.
– Пора идти!– напомнил Закария. Но Касем не тронулся с места.
– Зачем они пришли сюда? – с неприязнью вымолвил он. Поняв, кого он имеет в виду, Закария ответил:
– В любом случае спасибо им. Приободренный многолюдством похорон, Увейс проговорил:
– Мы помиримся с ними. Их поведение требует и от тебя ответных шагов. К счастью, они не принимают всерьез того, что говорят о тебе в других кварталах.
Касем предпочел молчать и не вступать в спор Вдруг – словно они только и ждали, когда все разойдутся,– появились друзья Касема во главе с Садеком. Пришедших было много, но среди них не было ни одного незнакомого лица. Друзья кинулись обнимать Касема, и тут глаза его наполнились слезами. Увейс с неодобрением наблюдал за встречей, но никто не обращал на него внимания.
– Больше ничто не удерживает тебя на улице, – обратился к Касем у Садека.
Закария, опередив Касема, решительно возразил:
– Здесь его дочь, его дом, его имущество.
– Мне было необходимо остаться здесь,– ответил Касем Садеку.
– Благодаря этому вас стало намного больше. Он оглядел лица друзей, словно призывая их в свидетели своей правоты. Большинство составляли те, кого Касем уговорил бежать с улицы и присоединиться к друзьям, ушедшим первыми. Ночами он тайно выбирался из своего дома, шел к тем, кто вызывал в нем симпатию и доверие, и убеждал в необходимости покинуть улицу.
– Долго нам еще ждать? – спросил Аграма.
– Пока вас не соберется достаточно много.
Аграма отвел Касема в сторону и, поцеловав его, прошептал:
– Мое сердце разрывается от печали за тебя. Я лучше всех понимаю, сколь ужасно твое горе.
– Ты прав, мне очень плохо,– признался Касем, едва сдерживая слезы.
– Поскорее присоединяйся к нам, ведь ты теперь совсем один.
– Всему свое время. Тут Увейс позвал Касема:
– Пора возвращаться!
Друзья обнялись на прощание, и Касем вернулся домой.
Шли дни, а Касем все пребывал в одиночестве и тоске, так что Сакина стала даже опасаться за него. Но по ночам Касем неустанно продолжал обходить дома, и число покидавших улицу быстро росло. Жители Квартала бродяг недоумевали, а в других кварталах откровенно издевались над бродягами и над их футуввами. Утверждали даже, что не сегодня завтра сбежит сам Саварис.
Закария предостерегал Касема:
– Все это вызывает тревогу. Будь осторожен!
Но было необходимо ждать. Жизнь Касема полностью была заполнена работой и опасностью, и его единственной радостью была Ихсан. Она уже училась стоять, держась за спинку стула, и разговаривала с отцом на своем детском языке. Касем любовался дочерью. Он говорил в душе: «Ты будешь красивой девочкой, но главное, чтобы ты была доброй и нежной, как твоя мать». Ему было приятно, когда Ихсан смотрела на него черными материнскими глазами. И личико ее своей округлостью напоминало лицо Камар. Ихсан была символом их любви, подаренной им судьбой и ею же жестоко оборванной. Доживет ли он до того дня, когда она станет прекрасной невестой, или ему суждена лишь боль воспоминаний о былом счастье?
Однажды в дверь дома кто-то постучал. Сакина, подойдя к порогу, осведомилась, кто там, и молодой голос ответил:
– Открой, Сакина!
Отворив дверь, Сакина увидела девочку лет двенадцати или чуть старше, закутанную, против обыкновения, в малайю и с покрывалом на лице. Сакина спросила, чего та хочет, но девочка торопливо вошла в комнату, где находился Касем, и обратилась к нему:
– Добрый вечер, дядя!
Она сняла покрывало, и открылось милое круглое личико с правильными чертами.
– Добро пожаловать, садись,– проговорил удивленный Касем.
Девочка присела на краешек дивана и сказала:
– Я Бадрийя. Меня послал к тебе мой брат Садек.
– Садек?
– Да!
– Что заставило его решиться на это?
В малайе меня никто не узнает,– с серьезным видом, делавшим ее еще привлекательнее, ответила Бадрийя.
Касем посмотрел на нее – по фигуре она действительно казалась старше своих лет – и одобрительно кивнул головой.
– Он сказал,– еще более серьезно заговорила девочка, чтобы ты немедленно уходил с улицы, так как Лахита, Гулта, Хаджадж и Саварис задумали этой ночью убить тебя!
Касем нахмурился, а Сакина всхлипнула.
– Как он узнал об этом?
– Один пьяный говорил об этом в пивной лавке, когда там был друг муаллима Яхьи. Так сказал брат.
Касем молча смотрел на нее, а Бадрийя поднялась и стала заворачиваться в свою малайю. Касем тоже встал.
– Спасибо тебе, Бадрийя. Закутайся как следует и иди с миром! Передай от меня привет брату!
Она опустила покрывало на лицо и спросила:
– Что ему сказать?
– Скажи, что еще до утра мы встретимся с ним! Девочка попрощалась и ушла.
Когда все участвовавшие в похоронах разошлись, у могилы остались лишь Касем, Закария, Увейс и Хасан. Закария положил руку на плечо племянника и сказал:
– Крепись, сынок. Да поможет тебе Аллах! Касем склонил голову и тяжело вздохнул.
– Сердце мое погребено в ее могиле, дядюшка! Лицо Хасана при этих словах исказила гримаса сострадания. Минуту все молчали.
– Пора идти!– напомнил Закария. Но Касем не тронулся с места.
– Зачем они пришли сюда? – с неприязнью вымолвил он. Поняв, кого он имеет в виду, Закария ответил:
– В любом случае спасибо им. Приободренный многолюдством похорон, Увейс проговорил:
– Мы помиримся с ними. Их поведение требует и от тебя ответных шагов. К счастью, они не принимают всерьез того, что говорят о тебе в других кварталах.
Касем предпочел молчать и не вступать в спор Вдруг – словно они только и ждали, когда все разойдутся,– появились друзья Касема во главе с Садеком. Пришедших было много, но среди них не было ни одного незнакомого лица. Друзья кинулись обнимать Касема, и тут глаза его наполнились слезами. Увейс с неодобрением наблюдал за встречей, но никто не обращал на него внимания.
– Больше ничто не удерживает тебя на улице, – обратился к Касем у Садека.
Закария, опередив Касема, решительно возразил:
– Здесь его дочь, его дом, его имущество.
– Мне было необходимо остаться здесь,– ответил Касем Садеку.
– Благодаря этому вас стало намного больше. Он оглядел лица друзей, словно призывая их в свидетели своей правоты. Большинство составляли те, кого Касем уговорил бежать с улицы и присоединиться к друзьям, ушедшим первыми. Ночами он тайно выбирался из своего дома, шел к тем, кто вызывал в нем симпатию и доверие, и убеждал в необходимости покинуть улицу.
– Долго нам еще ждать? – спросил Аграма.
– Пока вас не соберется достаточно много.
Аграма отвел Касема в сторону и, поцеловав его, прошептал:
– Мое сердце разрывается от печали за тебя. Я лучше всех понимаю, сколь ужасно твое горе.
– Ты прав, мне очень плохо,– признался Касем, едва сдерживая слезы.
– Поскорее присоединяйся к нам, ведь ты теперь совсем один.
– Всему свое время. Тут Увейс позвал Касема:
– Пора возвращаться!
Друзья обнялись на прощание, и Касем вернулся домой.
Шли дни, а Касем все пребывал в одиночестве и тоске, так что Сакина стала даже опасаться за него. Но по ночам Касем неустанно продолжал обходить дома, и число покидавших улицу быстро росло. Жители Квартала бродяг недоумевали, а в других кварталах откровенно издевались над бродягами и над их футуввами. Утверждали даже, что не сегодня завтра сбежит сам Саварис.
Закария предостерегал Касема:
– Все это вызывает тревогу. Будь осторожен!
Но было необходимо ждать. Жизнь Касема полностью была заполнена работой и опасностью, и его единственной радостью была Ихсан. Она уже училась стоять, держась за спинку стула, и разговаривала с отцом на своем детском языке. Касем любовался дочерью. Он говорил в душе: «Ты будешь красивой девочкой, но главное, чтобы ты была доброй и нежной, как твоя мать». Ему было приятно, когда Ихсан смотрела на него черными материнскими глазами. И личико ее своей округлостью напоминало лицо Камар. Ихсан была символом их любви, подаренной им судьбой и ею же жестоко оборванной. Доживет ли он до того дня, когда она станет прекрасной невестой, или ему суждена лишь боль воспоминаний о былом счастье?
Однажды в дверь дома кто-то постучал. Сакина, подойдя к порогу, осведомилась, кто там, и молодой голос ответил:
– Открой, Сакина!
Отворив дверь, Сакина увидела девочку лет двенадцати или чуть старше, закутанную, против обыкновения, в малайю и с покрывалом на лице. Сакина спросила, чего та хочет, но девочка торопливо вошла в комнату, где находился Касем, и обратилась к нему:
– Добрый вечер, дядя!
Она сняла покрывало, и открылось милое круглое личико с правильными чертами.
– Добро пожаловать, садись,– проговорил удивленный Касем.
Девочка присела на краешек дивана и сказала:
– Я Бадрийя. Меня послал к тебе мой брат Садек.
– Садек?
– Да!
– Что заставило его решиться на это?
В малайе меня никто не узнает,– с серьезным видом, делавшим ее еще привлекательнее, ответила Бадрийя.
Касем посмотрел на нее – по фигуре она действительно казалась старше своих лет – и одобрительно кивнул головой.
– Он сказал,– еще более серьезно заговорила девочка, чтобы ты немедленно уходил с улицы, так как Лахита, Гулта, Хаджадж и Саварис задумали этой ночью убить тебя!
Касем нахмурился, а Сакина всхлипнула.
– Как он узнал об этом?
– Один пьяный говорил об этом в пивной лавке, когда там был друг муаллима Яхьи. Так сказал брат.
Касем молча смотрел на нее, а Бадрийя поднялась и стала заворачиваться в свою малайю. Касем тоже встал.
– Спасибо тебе, Бадрийя. Закутайся как следует и иди с миром! Передай от меня привет брату!
Она опустила покрывало на лицо и спросила:
– Что ему сказать?
– Скажи, что еще до утра мы встретимся с ним! Девочка попрощалась и ушла.
82.
– Немедленно уйдем из этого дома! – воскликнула сильно побледневшая Сакина, испуганно глядя на Касема, и кинулась собирать вещи.
– Заверни Ихсан,– приказал Касем,– спрячь ее под плащ и иди, будто по своим делам, а сама отправляйся на кладбище и жди у могилы Камар.
– А ты, господин?
– Я найду тебя, когда позволят обстоятельства. Сакина металась в растерянности, и руки ее тряслись от страха.
Касем стал успокаивать ее:
– С вами пойдет Хасан, он проводит вас в наше новое жилище.
В считанные минуты Сакина была готова. Касем несколько раз поцеловал Ихсан. Перед тем как уйти, служанка сказала:
– Прощай, бессмертный квартал.
Сквозь деревянную решетку окна Касем наблюдал, как рабыня вышла из дома и направилась в сторону Гамалийи. Он следил за ней, пока она не скрылась за поворотом. Сердце его колотилось при виде дорогой ноши, которую Сакина крепко обнимала под плащом. Потом он обвел взглядом весь квартал и увидел нескольких подручных футувв. Одни из них сидели в кофейне Дунгуля, другие слонялись без дела по улице. Лица их было трудно разглядеть в сгущающихся сумерках, но их поведение ясно говорило о том, что они к чему-то готовятся. Неужели они собираются подкараулить его, когда он выйдет ночью из дома? Неужели им известно об этом? Или они хотят напасть на его дом к концу ночи? Сейчас они разбрелись по всей улице, чтобы не привлекать внимания и не вызывать подозрений. Ползают в темноте, как зловредные насекомые! Что ждет его, судьба Габаля или судьба Рифаа? Вот гак когда-то темной ночью скрывался в своем доме Рифаа, сердце которого было полно самых добрых намерений. А внизу раздавался стук тяжелых шагов людей, обуянных жаждой крови. Когда же на тебе перестанет проливаться кровь, о несчастная улица?!
Касем продолжал ходить взад и вперед по комнате, пока в дверь не постучали и до его слуха не донесся голос Хасана, звавший его. Великан Хасан вошел с тревожным видом.
– В квартале какое-то странное и подозрительное движение!
Не ответив на его слова, Касем спросил:
– Дядя уже вернулся?
– Нет! Я говорю, что в квартале нашем происходит что-то подозрительное. Выгляни из окна!
– Я уже видел и знаю, в чем дело. Меня предупредил Садек. Он прислал ко мне свою младшую сестру. Если его сведения верны, то футуввы сегодня ночью попытаются меня убить. Поэтому Сакина и Ихсан покинули дом и ждут тебя у могилы Камар. Иди к ним, и все вместе отправляйтесь к нашим друзьям.
– А ты?
– Я тоже убегу и присоединюсь к вам.
– Я не оставлю тебя одного! – запротестовал Хасан.
– Делай то, что я сказал, и не раздумывай,– оборвал его Касем.– Я сумею незаметно выбраться отсюда. Твоя сила здесь не понадобится. Ты должен уберечь мою дочь! И кроме того, ты поможешь мне, если расставишь наших людей в нескольких местах на пути от Гамалийи до Мукат-тама, чтобы в случае необходимости они могли прийти мне на подмогу.
Хасан подчинился приказу Касема и, прощаясь с ним, сказал:
– Тебе нет равных по уму. Я надеюсь, что ты все хорошо продумал.
Касем улыбнулся и ободряюще пожал брату руку. Все же Хасан ушел с мрачным видом.
Прошло совсем немного времени, и в доме Касема появился запыхавшийся Закария. По его лицу Касем понял, что он принес новости от муаллима Яхьи.
– Садек мне уже все сообщил,– поспешил он успокоить дядю.
Не в силах справиться с волнением, Закария проговорил: – Я узнал об этом совсем недавно, когда зашел к Яхье, и очень боялся, что ты еще ничего не знаешь.
Касем усадил старика и извиняющимся тоном проговорил:
– Прости, что заставил тебя так волноваться! – Я давно ожидал этого. Я заметил, что Саварис сильно переменился ко мне, но не хотел признаваться самому себе в этом. Сегодня же я своими глазами увидел этих шайтанов, которые заполнили всю улицу, как саранча! Л ты здесь один, бежать тебе трудно.
– Я попытаюсь,– решительно сказал Касем. А если попытка не удастся, там на Мукаттаме есть друзья, которые добьются победы.
Закария сокрушенно покачал головой.
– Все это ничего не стоит по сравнению с твоей жизнью или жизнью твоего ребенка.
– Как бы мне хотелось, чтобы ты был там, с друзьями! Закария, словно не слыша его слов, продолжал:
– Пойдем со мной к Саварису и пообещаем ему все, что он захочет.
Касем иронически усмехнулся, без слов выражая свое отношение к дядиному предложению. Закария выглянул в окно сквозь решетчатые деревянные ставни. Лицо его хранило испуганное и недовольное выражение.
– Почему они выбрали именно эту ночь? спросил Касем.
– Позавчера один житель квартала Габаль во всеуслышание заявил, что ты стараешься для общего блага. Такие же разговоры слышали и в квартале Рифаа. По всей видимости, это и заставило футувв поторопиться.
Лицо Касема осветилось радостью.
– Ты видишь, дядя? Я враг управляющего и футувв, но друг всех жителей улицы, и все они это знают.
– Ты лучше подумай о том, что ожидает тебя.
– Я посвящу тебя в мой план,– серьезно проговорил Касем. – Я проберусь крышами до твоего дома, а у себя дома, чтобы ввести их в заблуждение, оставлю зажженный фонарь.
– Тебя могут заметить.
– Я не выйду, пока крыши не опустеют.
– А если они нападут на твой дом раньше?
– Они не нападут, пока вся улица не заснет.
– Они могут и наплевать на свидетелей.
– В таком случае мне придется умереть, – улыбнулся Касем. – Кто может знать свой срок?!
Закария умоляюще глядел на племянника, но видел на его лице спокойную, твердую решимость. В отчаянии он воскликнул:
– Они могут обыскать мой дом!
– К счастью, они не знают, что мы догадываемся об их планах, и я надеюсь, что мне удастся их опередить.
Дядя и племянник обменялись долгим взглядом, который был красноречивее слов, и обнялись.
Оставшись один, Касем постарался справиться с нахлынувшими на него чувствами и подошел к окну, чтобы проверить, что делается на улице. Казалось, квартал жил своей обычной жизнью: мальчишки играли в кругах света от фонарей, укрепленных на ручных тележках; кофейня была полна посетителей; на крышах домов отдыхали, беседуя, женщины; слышался кашель курильщиков вперемешку с непристойностями, бранью и звуками ребаба. Саварис сидел на пороге кофейни. А посланники смерти затаились по углам. Ах вы, отродье предателей и воров! С тех пор как Идрис подло надсмеялся над Адхамом, в ваших жилах течет кровь преступников. Вы утопили улицу в море злодеяний. Неужели пленной птице не удастся вылететь из клетки? Время тянулось медленно, тяжело. Наконец ночная тьма положила конец суете. На крышах смолкли разговоры. С улицы исчезли тележки и играющая детвора. Обезлюдели кофейни. Лишь изредка звучали голоса припозднившихся жителей, спешивших по домам. Вот со стороны Гамалийи прошла компания подвыпивших мужчин, которые орали что-то несвязное. В курильнях остывали жаровни. А где-то здесь в темноте притаились убийцы. Касем решил: «Пора!» – и направился к лестнице, ведущей на крышу. Выбравшись наверх, он перешагнул стенку, отделявшую крышу его дома от соседнего, и хотел бежать дальше, как вдруг какая-то тень преградила ему путь: «Стой!» Касем сразу понял, что и на крышах его поджидает смерть. Он повернул назад, но невидимка крепко схватил его обеими руками. Касем собрал все свои силы, удвоенные страхом, и ударил врага ногой в живот, затем, вырвавшись из его рук, повторил удар. Мужчина упал, не в силах уже подняться. С крыши третьего или четвертого дома донесся приглушенный кашель. Касем решил, что лучше вернуться на крышу своего дома. Остановившись у лестницы, ведущей вниз, он прислушался и услышал шум поднимающихся шагов. Шаги замерли у двери его квартиры. В дверь сильно постучали, потом чем-то ударили, и она распахнулась. Враги ворвались в квартиру, а Касем, не медля ни секунды, сбежал по лестнице во двор и выбежал за ворота. Здесь он тоже наткнулся на тень и бросился в нее, не раздумывая, схватил за горло, боднул головой, ударил ногой в живот и повалил наземь. А сам кинулся бежать к Гамалийе. Сердце его колотилось о ребра. Сейчас они уже обнаружили, что дом пуст, и, вероятно, кто-то из них поднялся на крышу и нашел там своего бездыханного приятеля, а другие наверняка бросились в погоню. Касем, не останавливаясь, пробежал мимо дома своего дяди. Добежав до конца улицы, он еще быстрее заработал ногами. На стыке улицы с Гамалийей перед ним выросла тень, которая громовым голосом прокричала:
– Заверни Ихсан,– приказал Касем,– спрячь ее под плащ и иди, будто по своим делам, а сама отправляйся на кладбище и жди у могилы Камар.
– А ты, господин?
– Я найду тебя, когда позволят обстоятельства. Сакина металась в растерянности, и руки ее тряслись от страха.
Касем стал успокаивать ее:
– С вами пойдет Хасан, он проводит вас в наше новое жилище.
В считанные минуты Сакина была готова. Касем несколько раз поцеловал Ихсан. Перед тем как уйти, служанка сказала:
– Прощай, бессмертный квартал.
Сквозь деревянную решетку окна Касем наблюдал, как рабыня вышла из дома и направилась в сторону Гамалийи. Он следил за ней, пока она не скрылась за поворотом. Сердце его колотилось при виде дорогой ноши, которую Сакина крепко обнимала под плащом. Потом он обвел взглядом весь квартал и увидел нескольких подручных футувв. Одни из них сидели в кофейне Дунгуля, другие слонялись без дела по улице. Лица их было трудно разглядеть в сгущающихся сумерках, но их поведение ясно говорило о том, что они к чему-то готовятся. Неужели они собираются подкараулить его, когда он выйдет ночью из дома? Неужели им известно об этом? Или они хотят напасть на его дом к концу ночи? Сейчас они разбрелись по всей улице, чтобы не привлекать внимания и не вызывать подозрений. Ползают в темноте, как зловредные насекомые! Что ждет его, судьба Габаля или судьба Рифаа? Вот гак когда-то темной ночью скрывался в своем доме Рифаа, сердце которого было полно самых добрых намерений. А внизу раздавался стук тяжелых шагов людей, обуянных жаждой крови. Когда же на тебе перестанет проливаться кровь, о несчастная улица?!
Касем продолжал ходить взад и вперед по комнате, пока в дверь не постучали и до его слуха не донесся голос Хасана, звавший его. Великан Хасан вошел с тревожным видом.
– В квартале какое-то странное и подозрительное движение!
Не ответив на его слова, Касем спросил:
– Дядя уже вернулся?
– Нет! Я говорю, что в квартале нашем происходит что-то подозрительное. Выгляни из окна!
– Я уже видел и знаю, в чем дело. Меня предупредил Садек. Он прислал ко мне свою младшую сестру. Если его сведения верны, то футуввы сегодня ночью попытаются меня убить. Поэтому Сакина и Ихсан покинули дом и ждут тебя у могилы Камар. Иди к ним, и все вместе отправляйтесь к нашим друзьям.
– А ты?
– Я тоже убегу и присоединюсь к вам.
– Я не оставлю тебя одного! – запротестовал Хасан.
– Делай то, что я сказал, и не раздумывай,– оборвал его Касем.– Я сумею незаметно выбраться отсюда. Твоя сила здесь не понадобится. Ты должен уберечь мою дочь! И кроме того, ты поможешь мне, если расставишь наших людей в нескольких местах на пути от Гамалийи до Мукат-тама, чтобы в случае необходимости они могли прийти мне на подмогу.
Хасан подчинился приказу Касема и, прощаясь с ним, сказал:
– Тебе нет равных по уму. Я надеюсь, что ты все хорошо продумал.
Касем улыбнулся и ободряюще пожал брату руку. Все же Хасан ушел с мрачным видом.
Прошло совсем немного времени, и в доме Касема появился запыхавшийся Закария. По его лицу Касем понял, что он принес новости от муаллима Яхьи.
– Садек мне уже все сообщил,– поспешил он успокоить дядю.
Не в силах справиться с волнением, Закария проговорил: – Я узнал об этом совсем недавно, когда зашел к Яхье, и очень боялся, что ты еще ничего не знаешь.
Касем усадил старика и извиняющимся тоном проговорил:
– Прости, что заставил тебя так волноваться! – Я давно ожидал этого. Я заметил, что Саварис сильно переменился ко мне, но не хотел признаваться самому себе в этом. Сегодня же я своими глазами увидел этих шайтанов, которые заполнили всю улицу, как саранча! Л ты здесь один, бежать тебе трудно.
– Я попытаюсь,– решительно сказал Касем. А если попытка не удастся, там на Мукаттаме есть друзья, которые добьются победы.
Закария сокрушенно покачал головой.
– Все это ничего не стоит по сравнению с твоей жизнью или жизнью твоего ребенка.
– Как бы мне хотелось, чтобы ты был там, с друзьями! Закария, словно не слыша его слов, продолжал:
– Пойдем со мной к Саварису и пообещаем ему все, что он захочет.
Касем иронически усмехнулся, без слов выражая свое отношение к дядиному предложению. Закария выглянул в окно сквозь решетчатые деревянные ставни. Лицо его хранило испуганное и недовольное выражение.
– Почему они выбрали именно эту ночь? спросил Касем.
– Позавчера один житель квартала Габаль во всеуслышание заявил, что ты стараешься для общего блага. Такие же разговоры слышали и в квартале Рифаа. По всей видимости, это и заставило футувв поторопиться.
Лицо Касема осветилось радостью.
– Ты видишь, дядя? Я враг управляющего и футувв, но друг всех жителей улицы, и все они это знают.
– Ты лучше подумай о том, что ожидает тебя.
– Я посвящу тебя в мой план,– серьезно проговорил Касем. – Я проберусь крышами до твоего дома, а у себя дома, чтобы ввести их в заблуждение, оставлю зажженный фонарь.
– Тебя могут заметить.
– Я не выйду, пока крыши не опустеют.
– А если они нападут на твой дом раньше?
– Они не нападут, пока вся улица не заснет.
– Они могут и наплевать на свидетелей.
– В таком случае мне придется умереть, – улыбнулся Касем. – Кто может знать свой срок?!
Закария умоляюще глядел на племянника, но видел на его лице спокойную, твердую решимость. В отчаянии он воскликнул:
– Они могут обыскать мой дом!
– К счастью, они не знают, что мы догадываемся об их планах, и я надеюсь, что мне удастся их опередить.
Дядя и племянник обменялись долгим взглядом, который был красноречивее слов, и обнялись.
Оставшись один, Касем постарался справиться с нахлынувшими на него чувствами и подошел к окну, чтобы проверить, что делается на улице. Казалось, квартал жил своей обычной жизнью: мальчишки играли в кругах света от фонарей, укрепленных на ручных тележках; кофейня была полна посетителей; на крышах домов отдыхали, беседуя, женщины; слышался кашель курильщиков вперемешку с непристойностями, бранью и звуками ребаба. Саварис сидел на пороге кофейни. А посланники смерти затаились по углам. Ах вы, отродье предателей и воров! С тех пор как Идрис подло надсмеялся над Адхамом, в ваших жилах течет кровь преступников. Вы утопили улицу в море злодеяний. Неужели пленной птице не удастся вылететь из клетки? Время тянулось медленно, тяжело. Наконец ночная тьма положила конец суете. На крышах смолкли разговоры. С улицы исчезли тележки и играющая детвора. Обезлюдели кофейни. Лишь изредка звучали голоса припозднившихся жителей, спешивших по домам. Вот со стороны Гамалийи прошла компания подвыпивших мужчин, которые орали что-то несвязное. В курильнях остывали жаровни. А где-то здесь в темноте притаились убийцы. Касем решил: «Пора!» – и направился к лестнице, ведущей на крышу. Выбравшись наверх, он перешагнул стенку, отделявшую крышу его дома от соседнего, и хотел бежать дальше, как вдруг какая-то тень преградила ему путь: «Стой!» Касем сразу понял, что и на крышах его поджидает смерть. Он повернул назад, но невидимка крепко схватил его обеими руками. Касем собрал все свои силы, удвоенные страхом, и ударил врага ногой в живот, затем, вырвавшись из его рук, повторил удар. Мужчина упал, не в силах уже подняться. С крыши третьего или четвертого дома донесся приглушенный кашель. Касем решил, что лучше вернуться на крышу своего дома. Остановившись у лестницы, ведущей вниз, он прислушался и услышал шум поднимающихся шагов. Шаги замерли у двери его квартиры. В дверь сильно постучали, потом чем-то ударили, и она распахнулась. Враги ворвались в квартиру, а Касем, не медля ни секунды, сбежал по лестнице во двор и выбежал за ворота. Здесь он тоже наткнулся на тень и бросился в нее, не раздумывая, схватил за горло, боднул головой, ударил ногой в живот и повалил наземь. А сам кинулся бежать к Гамалийе. Сердце его колотилось о ребра. Сейчас они уже обнаружили, что дом пуст, и, вероятно, кто-то из них поднялся на крышу и нашел там своего бездыханного приятеля, а другие наверняка бросились в погоню. Касем, не останавливаясь, пробежал мимо дома своего дяди. Добежав до конца улицы, он еще быстрее заработал ногами. На стыке улицы с Гамалийей перед ним выросла тень, которая громовым голосом прокричала: