Махфуз Нагиб. Предания нашей улицы

   Касем очнулся от грез, услышав, как Камар гневно ругает Сакину. Удивленный, он прислушался, потом позвал жену. Дверь сразу же отворилась, и в комнату вошла Камар, толкая перед собой Сакину:
   – Взгляни на эту женщину. Она родилась в этом доме, как родилась в нем и ее мать, но не стесняется шпионить за нами!
   Касем вопросительно посмотрел на рабыню, а Сакина своим зычным голосом воскликнула:
   – Я не шпионка, господин мой! Госпожа не хочет выслушать меня!
   В глазах Камар был написан страх, который она тщетно пыталась скрыть.
   – Она,– указала Камар на Сакину,– говорит ужасные вещи и при этом еще улыбается. Она говорит, что к следующему празднику Касем, мол, станет господином всей улицы, как в свое время Габаль стал господином в квартале Хамдан. Вот и спроси ее, что она имела в виду?
   Касем, нахмурившись, спросил:
   – Так что ты хотела этим сказать, Сакина?
   – То, что сказала,– ответила рабыня со свойственной ей смелостью.– Я ведь не такая служанка, как все прочие, которые работают сегодня в одном доме, а завтра – в другом. Этот дом мне родной, и нехорошо скрывать от меня тайну.
   Касем взглядом попросил жену забрать дочь, и Камар взяла девочку из рук мужа. Он велел Сакине сесть, и рабыня уселась у его ног.
   – Разве справедливо,– спросила она,– что чужие знают о твоей тайне, а меня держат в неведении?!
   – Какую тайну ты имеешь в виду?
   – Твой разговор с Киндилем у скалы Хинд! – смело заявила Сакина.
   Камар ахнула, но Касем жестом показал, чтобы Сакина продолжала.
   – Как раньше это было с Габалем и Рифаа,– сказала она.– Ты не ниже их. Ты был господином уже тогда, когда пас овец. А я была посредницей между тобой и госпожой, разве ты не помнишь? Я должна была узнать обо всем раньше остальных. Как можно верить чужим и не верить своей служанке? Да простит вас Аллах! Но я молюсь, чтобы ты победил, победил управляющего и футувв! И все жители нашей улицы молятся о том же. Камар, нервными движениями укачивая ребенка, воскликнула:
   – Не следовало тебе шпионить за нами. Это великий грех!
   Но Сакина горячо и искренне возразила:
   – Я и не думала шпионить, Господь свидетель! Просто услышала через дверь ваш разговор. Не может же человек заткнуть себе уши! А то, что ты, госпожа, не веришь мне, надрывает мне душу! Я не предательница. И разве я могу предать тебя? Кому и зачем мне предавать тебя? Да простит тебя Аллах, госпожа!
   Касем внимательно слушал Сакину и, когда она закончила, спокойно сказал:
   – Ты честная женщина, Сакина. Я не сомневаюсь в твоей преданности.
   Сакина взглянула на него испытующе, чтобы убедиться, что он говорит серьезно, и пробормотала:
   – Да пошлет тебе Аллах здоровье, господин! Ей-богу, я такая и есть!
   Касем тихо проговорил:
   – Я умею различать людей. И измена не поселится в моем доме, как это было в доме брата моего Рифаа. Камар, эта женщина такая же честная, как ты сама, и не надо думать о ней плохо. Она член нашей семьи, и я не забуду, что именно она принесла мне когда-то радостную весть.
   Камар, немного успокоившись, ворчливо сказала:
   – Но ведь она подслушивала!
   Она не подслушивала,– улыбнулся Касем,– просто Господу было угодно донести наши голоса до ее слуха так же, как он донес до слуха Рифаа голос деда. Господь оказал тебе милость, Сакина!
   Сакина схватила его руку и принялась ее целовать. – Жизнь моя принадлежит тебе, господин. Клянусь, ты победишь своих и наших врагов и станешь господином всей улицы!
   – Но я не хочу быть господином, Сакина! Рабыня воздела руки в молитве:
   – О Боже, исполни его желания!
   – Аминь!
   Глядя на нее с улыбкой, Касем сказал:
   – Ты будешь моим посланцем, если мне понадобится посланец. И таким образом будешь участвовать в нашем деле.
   Лицо Сакины сияло, глаза горели восторгом, а Касем продолжал:
   – Если судьба позволит нам распределить доходы от имения, как мы того хотим, ни одна женщина не будет обделена, будь то госпожа или служанка!
   От удивления Сакина чуть не проглотила язык, а Касем заключил:
   – Владелец имения сказал мне, что имение принадлежит всем его потомкам, а ты, Сакина, ему внучка, так же как Камар.
   Сакина благодарно поклонилась Касему.
   С улицы донеслись звуки мизмара^[25]. Кто-то крикнул: «Лахита! Будь славен тысячу раз!» Касем обернулся к окну и увидел футувв, которые ехали по улице на конях, украшенных бумажными цветами. Люди встречали их приветственными возгласами и преподносили им подарки. Футуввы направлялись в пустыню, чтобы, как всегда по праздникам, устроить соревнования, скачки и борьбу на палках. Как только они скрылись, на улице появился пьяный Аграма, который шел, шатаясь из стороны в сторону. Касем улыбнулся, завидев юношу, который в клубе у них считался одним из самых преданных и надежных. Он следил за ним глазами, а Аграма стал посреди квартала бродяг и крикнул: «Вот какой я удалец!» Насмешливый голос из окна дома в квартале Рифаа отозвался:
   – Эй, ты, краса бродяг!
   Аграма поднял осоловелые глаза к окну, из которого раздался голос, и с пьяным бахвальством заорал:
   – Пришел наш черед, цыгане!
   Вокруг него стали собираться мальчишки, пьяные и накурившиеся гашиша жители улицы, поднялся шум и гам, загудели в трубы, забили в барабаны, зазвенели песни. Вдруг кто-то крикнул:
   – Вы слышали, что он сказал? Пришел черед бродяг! Или вы не желаете слушать?
   Едва держась на ногах, Аграма вопил:
   – У всех один дед, и имение – для всех! Долой футувв! Толпа скрыла его от глаз Касема. Касем встал, надел абу и поспешно вышел из комнаты с возгласом:
   – Да будет проклято пьянство!

76.

   Сидя у скалы Хинд в окружении самых близких ему членов клуба, Касем обводил лица юношей недовольным взглядом и укоризненно говорил:
   – Не смейте появляться на людях в пьяном виде!
   За спинами Касема и его друзей, в отдалении, величественно возвышалась гора Мукаттам, окутанная вечерними сумерками. В пустыне было безлюдно. Лишь одинокий пастух стоял, опираясь на свою палку, к югу от скалы Хинд. Аграма, виновато молчавший до сих пор, сокрушенно сказал:
   – Лучше бы я умер!
   – Такие поступки непростительны! – отозвался Касем.– Но сейчас важно узнать, как подействовали твои слова на наших врагов?
   – Его слышали многие, это ясно, – проговорил Садек. А Хасан, нахмурившись, подтвердил:
   – Я сам узнал об этом в кофейне Габаль, куда пригласил меня приятель из рода Габаль. Там один человек рассказывал об Аграме. Он, правда, рассказывал со смехом, но, думаю, рассказ его может заронить сомнение в души некоторых жителей улицы. Если об этом начнут говорить, то разговор может дойти до какого-нибудь футуввы.
   – Не преувеличивай, Хасан,– вздыхая, сказал Аграма.
   – Лучше быть излишне осторожным, чем легкомысленным,– заметил Садек,– иначе нас застанут врасплох.
   Мы поклялись, что не испугаемся смерти! – возразил Аграма.
   – Мы также поклялись хранить тайну! – ответил ему Садек.
   – Если мы погибнем, то и наши надежды погибнут вместе с нами,– вмешался Касем.– Нам нужно все предусмотреть.
   – Нужно предусмотреть худшее, что может случиться,– заметил Хасан.
   – То есть схватку,– невесело промолвил Касем. Мужчины переглянулись в темноте. Высоко над ними в ночном небе загорались звезды. Порывы ветра еще несли в себе остатки дневного жара. Слово взял Хамруш:
   – Мы будем драться не на жизнь, а на смерть!
   – А на улице все останется без перемен! – недовольно возразил Касем.
   – Они быстро нас одолеют,– признал Садек.
   – К счастью, ты родственник Савариса,– обратился к Касему Абу Фисада,– а жена твоя в родстве с женой управляющего. Кроме того, Лахита в юности был одним из друзей твоего отца.
   – Это не помешает ему расправиться с нами.
   – Ты хотел когда-то обратиться за советом к адвокату,– вспомнил Садек.
   – Но нам было сказано, что никакой адвокат не решится бросить вызов футуввам и управляющему.
   Аграма, которому очень хотелось загладить свою вину, подсказал:
   – В Бейт аль-Кади есть один адвокат, известный своей смелостью.
   – Больше всего,– поразмыслив, заявил Садек,– я боюсь, что, если мы поторопимся выступить открыто, мы загубим дело.
   Давайте все же посоветуемся с адвокатом,– предложил Аграма,– и договоримся с ним о том, что в суд мы обратимся лишь в крайнем случае. Мы можем даже пойти на то, чтобы интересы наши представлял человек не с нашей улицы!
   Касем и другие одобрили этот план, поскольку это был единственный выход. Они немедленно отправились в Бейт аль-Кади к шариатскому адвокату аш– Шанафири.
   Касем рассказал шейху аш-Шанафири обо всем и предупредил, что они хотят отложить подачу иска, пока не подготовятся хорошенько и не изучат дело во всех подробностях. Против ожидания многих из них, адвокат согласился принять дело. Друзья, довольные, отправились по домам, а Ка-сем решил навестить муаллима Яхью.
   В хижине Яхьи Касем расположился рядом с хозяином, курившим кальян, и они принялись обсуждать последние события, Яхья очень опасался возможных последствий и посоветовал Касему быть как можно бдительнее и осторожнее. Вернувшись домой и взглянув на Камар, открывшую ему дверь, Касем встревожился и спросил, что случилось.
   – Управляющий присылал за тобой! – отвечала Камар. Сердце Касема учащенно забилось.
   – Когда?
   – Последний раз от него приходили десять минут назад.
   – Последний раз?!
   – В течение часа он уже три раза требовал тебя. Глаза Камар наполнились слезами.
   – Не ходи! – умоляюще произнесла она. Касем, стараясь казаться спокойным, сказал:
   – Лучше пойти. Не забывай, что эти воры не нападают на людей в своих домах!
   – Подожди хотя бы, пока я не встречусь с Аминой-ханум.
   – Это ниже моего достоинства! – решительно заявил Касем.– Я пойду немедленно. У меня нет причин бояться его. Никто ничего обо мне не знает.
   Камар вцепилась в мужа.
   – Но он приказал явиться тебе, а не Аграме. Боюсь, что кто-то донес на тебя.
   Касем осторожно высвободился из рук жены.
   – Я же говорил тебе, что теперь наша спокойная жизнь кончилась.
   И все мы знаем, что рано или поздно нам придется столкнуться со злом лицом к лицу. Не надо бояться за меня. Жди спокойно моего возвращения.

77.

   Доложив управляющему о приходе Касема, бавваб вернулся к входной двери и равнодушно сказал:
   – Входи.
   Они через сад прошли в дом: впереди бавваб, за ним – Касем, пытающийся совладать со своими чувствами. Не глядя по сторонам, он ощущал благоухание цветущего сада. Перед дверью в залу бавваб пропустил Касема вперед, и тот твердой поступью, с решимостью, которой он раньше в себе и не подозревал, переступил порог. В глубине залы он увидел восседавшего на диване управляющего. По обе стороны его, в креслах, сидели двое мужчин, которых Касем сначала не узнал. Он подошел к управляющему и, остановившись в шаге от него, поднял руку в знак приветствия и почтительно сказал:
   – Добрый вечер, господин управляющий!
   Тут он непроизвольно бросил взгляд на человека, который сидел справа от управляющего, и узнал Лахиту. Когда же он присмотрелся к другому мужчине, его чуть не хватил удар: это был не кто иной, как шейх аш-Шанафири, шариатский адвокат. Тут только Касем понял всю серьезность положения, понял, что тайна его раскрыта и что подлый адвокат предал его. Он почувствовал отчаяние, но одновременно в душе родились гнев и злость. Касем сообразил, что ни хитростью, ни обманом он не спасется, и решил стоять на своем и не поддаваться угрозам. Ему теперь не было пути назад, надо было либо продвинуться еще на шаг вперед, либо по крайней мере удержать свои рубежи. Этот миг своей жизни он не раз вспоминал впоследствии, считая, что именно тогда в нем родился новый человек, о существовании которого он раньше и не подозревал. Сухой голос управляющего прервал его размышления.
   – Ты Касем?
   – Да, господин.
   – Тебя удивило присутствие здесь устава адвоката? – спросил управляющий, не предлагая Касему сесть.
   – Вовсе нет, господин.
   – Ты пастух? – иронически осведомился управляющий.
   – Уже больше двух лет как я перестал пасти овец.
   – И чем ты занимаешься теперь?
   – Я помогаю жене вести ее дела.
   Управляющий насмешливо покачал головой и жестом предоставил слово адвокату.
   – Ты, вероятно, удивился, встретив меня здесь,– обратился тот к Касему, – ведь ты считаешь меня своим адвокатом. Но высокое положение господина управляющего заставило меня пренебречь этим обстоятельством. Своим шагом я хочу дать тебе возможность раскаяться. Это лучше, нежели стать на путь вражды, которая неизбежно приведет тебя к гибели. Господин управляющий разрешил открыть тебе, что я ходатайствовал перед ним, прося простить тебя, если ты дашь слово исправиться. Надеюсь, ты оценишь добрые намерения. Вот данный тобой задаток, возвращаю его.
   Касем, сурово глядя на адвоката, спросил:
   – Почему же ты не дал мне этот добрый совет, когда я был у тебя в конторе?
   Адвокат молчал, пораженный такой дерзостью. Управляющий поспешил прийти к нему на помощь.
   – Ты здесь для того,– одернул он Касема,– чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их.
   Адвокат поднялся и попросил позволения уйти. Он чувствовал себя неловко и, чтобы скрыть растерянность, плотно кутался в джуббу. А управляющий сердито продолжал допрашивать юношу:
   – Как тебе пришла в голову мысль подать на меня иск? Касем почувствовал, что у него нет другого выбора: либо драться, либо погибнуть. Но он не знал, что сказать.
   – Говори же,– понукал его управляющий,– что все это значит? Может, ты сошел с ума?
   – Я, слава Аллаху, в здравом уме,– мрачно произнес Касем.
   – Что-то не верится. Почему ты решился на это преступное дело? Ведь ты избавился от бедности с тех пор, как эта сумасшедшая взяла тебя в мужья. Чего же тебе еще надо?
   – Я ничего не хочу для себя лично! Управляющий посмотрел на Лахиту, словно призывая его в свидетели того, какую ерунду городит парень, затем снова перевел возмущенный взгляд как Касема и завопил:
   – Так зачем ты это сделал?
   – Я хотел лишь справедливости!
   Глаза управляющего подозрительно сощурились.
   – Может быть, ты рассчитываешь, что родство твоей жены с ханум спасет тебя?
   – Нет, господин, я не рассчитываю на это.
   – Разве ты футувва, который может бросить вызов всем другим футуввам улицы?
   – Конечно, нет, господин! Управляющий не выдержал:
   – Так скажи, что ты безумец, и кончим на этом!
   – Я в здравом уме.
   – Почему же ты подал иск на меня?
   – Я хотел справедливости.
   – Для кого?
   После короткого раздумья Касем ответил: Для всех!
   – А тебе-то какое дело до всех? – недоуменно спросил управляющий.
   Касем, опьяненный собственной смелостью, ответил:
   – Я хочу претворить в жизнь условия, завещанные владельцем имения.
   – И ты, бродяга, осмеливаешься говорить об условиях владельца? – вскричал возмущенный управляющий.
   – Он наш общий дед,– спокойно ответил Касем.
   Тут Рифат вскочил и изо всех сил ударил Касема по лицу опахалом от мух, которое держал в руке.
   – Наш дед! Да среди вас нет ни одного, кто знает своего отца, а каждый нахально заявляет «наш дед». Вы воры, бродяги и негодяи. Твоя наглость переходит всякие пределы. Ты надеешься, что в этом доме окажут покровительство тебе и твоей жене, но и дворовый пес лишается милости, если укусит руку хозяина.
   Лахита, желая успокоить разбушевавшегося Рифата, стал уговаривать его:
   – Сядь и успокойся, не стоит расстраиваться из-за какого-то ничтожества!
   Управляющий с трясущимися от гнева губами сел на диван.
   – Даже бродяги уже зарятся на имение и, потеряв всякий стыд, говорят «наш дед».
   Лахита согласился с управляющим:
   – Видно, правду говорят жители нашей улицы о бродягах. Прискорбно то, что улица наша сама устремляется к своей погибели.– И, обернувшись к Касему, добавил: – Твой отец был моим помощником, так не вынуждай меня убить тебя!
   А Рифат воскликнул:
   – За то, что он сделал, он заслуживает не просто смерти, а гораздо более жестокого наказания. Если бы не ханум, его уже давно не было бы в живых!
   Лахита решил продолжить допрос:
   – Скажи-ка, парень, кто стоит за тобой? Лицо Касема еще горело от удара опахалом.
   – Что ты имеешь в виду, господин?– спросил он.
   – Кто надоумил тебя подать иск?
   – Я сам пришел к этой мысли.
   – Ты был простым пастухом. Потом судьба улыбнулась тебе, а тебе все мало?
   – Я хочу справедливости! Справедливости, муаллим! Управляющий заскрипел зубами от ярости.
   – Справедливости?! Собаки! Подлецы! Когда вы собираетесь разорить и разграбить имение, вы всегда говорите о справедливости!
   И, повернувшись к Лахите, приказал:
   – Допрашивай его, пока не сознается!
   И снова Лахита вкрадчивым и угрожающим голосом спросил:
   – Так кто же тебя надоумил?
   Со скрытым вызовом Касем ответил:
   – Наш дед!
   – ?!
   – Перечитай условия владения, и ты убедишься, что именно он надоумил меня!
   Рифат снова вскочил с дивана и завопил:
   – Убери его с моих глаз, вышвырни его прочь! Лахита поднялся и, взяв Касема за руку, повел к двери.
   Он железной хваткой сжимал ему руку, но Касем молча терпел боль. Лахита прошептал ему на ухо:
   – Образумься, подумай о себе. Не вынуждай меня выпустить из тебя кровь!

78.

   Вернувшись домой, Касем застал там Закарию и Увейса, а также Хасана, Садека, Аграму, Шаабана, Лбу Фисаду и Хамруша, которые встретили его вопросительными и сочувственными взглядами.
   – Разве я не предупреждал тебя? – спросил Увейс, когда Касем сел рядом с Камар.
   – Подожди, дядя, дай ему прийти в себя,– остановила его Камар.
   Но Увейс не слушал ее.
   – Он сам виноват в своих несчастьях!
   Закария, изучающе вглядываясь в лицо племянника, проговорил:
   – Тебя оскорбили, сын моего брата. Я знаю тебя, как самого себя. Я вижу, тебя унизили!
   – Если бы не Амина-ханум, ты не вернулся бы сюда целым и невредимым! – воскликнул Увейс.
   – Нас предал проклятый адвокат,– обведя глазами лица друзей, сказал Касем.
   Лица юношей посуровели, они обменялись тревожными взглядами. Никто еще не произнес ни слова, как Увейс предложил:
   – Расходитесь с миром, пусть каждый молит Аллаха о спасении!
   Но Хасан спросил:
   – Что ты скажешь, сын моего дяди?
   Подумав, Касем ответил:
   – Не скрою, нам грозит смерть. Поэтому каждый из нас волен отказаться от участия в этом деле.
   – Пусть этим все и кончится,– заметил Закария. Но Касем спокойно и решительно возразил:
   – Я не брошу начатого, какими бы ни были последствия. Я такой же сын нашей улицы, как Габаль и Рифаа, и должен выполнить волю деда!
   Разгневанный Увейс поднялся и, направляясь к выходу, сказал:
   – Этот человек безумец! Да поможет тебе Аллах, дочь моего брата!
   Садек вскочил и, подойдя к Касему, поцеловал его в лоб.
   – Этими словами ты вернул мне веру в себя! А Хасан решительно заявил:
   – На нашей улице убивают из-за миллима, а то и вовсе ни за что. Чего же бояться смерти за правое дело?
   В этот момент послышался голос Савариса, который звал Закарию. Закария высунулся из окна и пригласил футувву зайти. Саварис вошел в дом, сел с угрюмым видом и пробурчал:
   – Я и не знал, что в нашем квартале объявился еще один футувва!
   Закария извиняющимся тоном пробормотал:
   – Все не так, как тебе рассказали, муаллим.
   – То, что мне рассказали, гораздо хуже!
   – Шайтан сбил с панталыку наших детей! – заохал Закария.
   – Лахита рассказал мне ужасные вещи о твоем племянничке,– продолжал Саварис.– Я считал его разумным юношей, а оказалось, он безумнее любого безумца. Слушайте меня внимательно. Если я не приму мер, то Лахита сам вас проучит. Но я никому не позволю ущемлять мое достоинство. Каждый должен знать свое место. И горе тому, кто будет проявлять упорство.
   Саварис запретил друзьям Касема бывать в его доме. Он сам взялся следить за ними и расправлялся с каждым, кто осмеливался нарушить его запрет. Приблизившегося к дому Касема Садека он ударил, Абу Фисаде дал затрещину, Закарии велел не выпускать Касема из дома, пока буря не утихнет.
   Так Касем оказался узником в собственном доме. Никто, кроме Хасана, не приходил навестить его. Но никакая сила на нашей улице не может заточить в тюрьму новости.
   В кварталы Габаль и Рифаа просочились слухи о том, что произошло в квартале бродяг: об иске, который собирался предъявить управляющему Касем, о десяти условиях и даже о встрече Киндиля, слуги Габалауи, с Касемом. Новости эти вызвали волнение в душах. Одни смеялись, другие негодовали. Как– то Хасан сказал Касему:
   – Вся улица взбудоражена, в курильнях только и разговору что о тебе. Касем обратил к нему свое задумчивое, каким оно стало в эти дни, лицо и сказал:
   – Мы сидим взаперти, а время идет.
   – Нельзя требовать от человека невозможного,– успокаивающе проговорила Камар.
   – Наши друзья полны решимости,– сообщил Хасан.
   – Правда ли,– спросил Касем,– что в кварталах Габаль и Рифаа меня считают лжецом и сумасшедшим?
   – Трусость испортила людей,– потупил взор Хасан. Касем недоуменно покачал головой.
   – Почему потомки Габаля и Рифаа обвиняют меня во лжи? Разве они забыли, что первый встречался с Габалауи, а второй беседовал с ним? Почему же они не верят мне, ведь они прежде других должны поддержать меня?!
   – Болезнь нашей улицы трусость, и поэтому они заискивают перед своими футуввами.
   Тут с улицы послышался крик Савариса, похожий на звериный рык. Футувва ругался и сыпал проклятиями. Вся семья прильнула к окну и увидела, что Саварис схватил за шиворот Шаабана и орет:
   – Что тебя сюда занесло, сукин сын?
   Юноша пытался высвободиться, но футувва крепко держал его левой рукой за горло, а правой бил по лицу и по голове. Касема охватил неудержимый гнев. Не обращая внимания на мольбы Камар, удерживавшей его, он бросился к двери. Не прошло и минуты, как Касем, уже стоя перед Саварисом, бесстрашно потребовал:
   – Оставь его, муаллим!
   Футувва, продолжая избивать свою жертву, огрызнулся:
   – Пошел вон, если не хочешь, чтоб я и тебя отделал. Касем крепко схватил Савариса за руку.
   – Я не позволю тебе убить его!
   Саварис опустил Шаабана, и тот упал без чувств на землю. Схватив корзину с землей, которую несла на голове проходившая мимо женщина, футувва надел ее на голову Касему. Хасан хотел было бросится на помощь другу, но оказавшийся рядом с ним Закария обхватил сына обеими руками и удержал его. Касему удалось снять с себя корзину, все лицо его было в земле, он чуть не задохнулся. Земля засыпала его одежду. Закричала Камар, а за ней Сакина. Прибежал Увейс, из соседних домов повыскакивали мужчины, женщины и дети. Поднялся страшный шум. Закария по-прежнему сжимал руку сына и умоляюще смотрел на него. Увейс подошел к Саварису и сказал:
   – Прости его ради меня, муаллим! Многие поддержали его:
   – Аллах велел прощать, муаллим!
   – Это – родственник, тот – заступник,– злобно ворчал Саварис,– а я по их милости из футуввы превратился в бабу!
   – Боже сохрани, муаллим! – воскликнул Закария.– Ты наш господин и краса всех мужчин!
   Саварис направился в кофейню, а люди подняли Шаабана и стали приводить его в чувство. Хасан кинулся помочь Касему отряхнуться от пыли, и все после ухода Савариса выражали Касему свое сочувствие.

79.

   Вечером того же дня в одном из жилищ в квартале бродяг запричитали, заголосили женщины, оплакивая умершего. Касем высунулся из окна и спросил у торговца семечками, что произошло.
   – Шаабан умер, долгие тебе лета,– услышал он в ответ. Пораженный в самое сердце, Касем поспешил к дому Шаабана. Во дворе уже собрались жильцы с нижних этажей. Опечаленные случившимся, они обменивались соболезнованиями и выражали свое негодование. На верхних этажах эхом отдавались голоса других собравшихся там людей. Какая-то женщина сказала:
   – Он не умер, его убил Саварис!
   – Да поразит тебя гнев Господень, Саварис! – откликнулась другая, а третья возразила им:
   – Его убил Касем. Это он все выдумывает небылицы, а наших мужчин убивают из-за него.
   Касем пришел в уныние от этих слов и стал подниматься на первый этаж, пробиваясь сквозь толпу, к квартире убитого. В коридоре, возле двери Шаабана, он увидел своих друзей, бледные лица которых освещал укрепленный на стене фонарь. Здесь были Хасан, Садек, Аграма, Абу Фисада, Хамруш и другие. Садек со слезами на глазах молча подошел и обнял Касема. Хасан, лицо которого в свете фонаря казалось мертвенно-бледным, сказал:
   – Его кровь пролилась не напрасно! Аграма шепнул Касему на ухо:
   – Его жена в очень плохом состоянии, обвиняет нас в его смерти!
   – Да поможет ей Аллах! – так же тихо ответил Касем. Хасан, горящий жаждой мести, воскликнул:
   – Убийца должен погибнуть!