Махфуз Нагиб. Предания нашей улицы

   – Меня не заботит имение,– терпя боль, сказал Рифаа.– Счастье, которого я пока ни для кого не добился, не имеет отношения ни к имению, ни к вину, ни к гашишу. Об этом я и говорил повсюду в квартале Габаль. И все слышали мои слова.
   – Твой отец тоже сначала был непокорным, но потом одумался. Смотри не повторяй его ошибок, не то я раздавлю тебя, как клопа.
   Он с такой силой толкнул Рифаа, что тот упал на диван. Ханфас ушел. Ясмина поспешила к Рифаа и принялась массировать ему плечо. Голова Рифаа упала на грудь, и, словно в полузабытьи, он шептал:
   – Я слышал голос деда…
   Ясмина, глядя на него, с беспокойством спрашивала себя, неужели он в самом деле помешался? Раньше он не говорил таких слов. Ее охватила настоящая тревога.
   Однажды, когда Рифаа шел по улице, дорогу ему преградила женщина, не принадлежавшая к роду Габаль. Она ласково поздоровалась с ним:
   – Доброе утро, муаллим Рифаа.
   Он удивился тому, с каким уважением она произнесла его имя и назвала муаллимом. – Чего ты хочешь?
   – У меня болен сын, прошу, спаси его,– умоляюще произнесла женщина. Как и остальные члены рода Габаль, Рифаа презирал других жителей улицы, и ему показалось зазорным оказывать услугу чужой женщине: это могло усилить презрение к нему со стороны его родственников.
   – Разве у вас нет своей знахарки?
   – Есть. Но я очень бедна,– чуть не плача ответила женщина.
   Сердце Рифаа смягчилось. Ему польстило то, что женщина обратилась именно к нему, тогда как от своих родных он видел лишь презрение и насмешки. Взглянув на нее, он решительно сказал:
   – Я к твоим услугам.

53.

   Ясмина, высунувшись из окна, разглядывала представшее ее взору зрелище. Внизу, возле дома, играли мальчишки, торговка финиками расхваливала свой товар, а футувва Батыха, схватив за шиворот какого-то человека, бил его по лицу. Несчастный тщетно молил о пощаде. Рифаа, который сидел на диване и стриг ногти на ногах, спросил:
   – Тебе нравится наш новый дом?
   – Здесь прямо под нами улица, а там мы могли смотреть лишь на темный коридор.
   – А мне жаль коридора. Ведь это священное место, в нем Габаль одержал победу над своими врагами. Но жить среди людей, которые смеются над нами на каждом шагу, стало невмоготу. Здесь мы живем среди добрых бедняков, а самый достойный тот, кто добр, а вовсе не тот, кто принадлежит к роду Габаль.
   – Я возненавидела их,– с презрением сказала Ясмина,– с тех пор, как они решили выгнать меня с улицы.
   – Почему же ты тогда хвастаешь соседям, что ты из рода Габаль? – улыбаясь спросил Рифаа.
   Ясмина рассмеялась, показав жемчужные зубки, и гордо ответила:
   – Чтобы они знали, что я выше их всех!
   Рифаа положил ножницы на диван, спустил ноги на циновку и сказал:
   – Ты станешь еще красивее и лучше, если преодолеешь свою гордыню. Род Габаль вовсе не лучше всех на нашей улице. Лучше всех те, кто добр. Я, как и ты, ошибался и придавал слишком большое значение роду Габаль. Однако счастья достоин лишь тот, кто искренне стремится к нему. Посмотри на этих добрых людей: как они привечают меня и как охотно исцеляются от ифритов!
   – Но ты здесь единственный, кто исцеляет бесплатно!
   – Если бы не я, кто помог бы этим беднякам? Они ценят помощь, но у них нет денег, а у меня не было друзей, пока я не познакомился с ними.
   Ясмина, недовольная его ответом, прекратила спор, а Рифаа вздохнул:
   – Эх, если бы ты доверилась мне, как они, я освободил бы тебя от того, что замутняет твою чистоту.
   – Неужели ты считаешь меня такой плохой? – рассердилась Ясмина.
   – Есть люди, которые, сами того не зная, обожают своего ифрита.
   – Мне неприятен этот разговор!
   – Разумеется! Ты же из рода Габаль! А из них ни один не захотел подвергнуться лечению, даже мой отец! – улыбаясь, ответил Рифаа.
   Тут раздался стук в дверь. Оба поняли, что пришел новый проситель, и Рифаа поднялся встретить его.
   Действительно, Рифаа никогда не был так счастлив, как в эти дни. В новом квартале его называли «муаллим Рифаа» и относились к нему с искренней любовью. Было известно, что он изгоняет ифритов и дарует здоровье и счастье, не беря за это никакой платы. Такое бескорыстие было здесь доселе неведомым, и поэтому бедняки любили его, как никого другого. Естественно, что Батыха, футувва этого квартала, невзлюбил Рифаа: с одной стороны, Батыхе не нравилось поведение Рифаа, с другой – Батыху злило то, что Рифаа был не в состоянии платить ему дань. Однако футувва не мог пока найти предлога, чтобы придраться к нему. Что же касается тех, кого Рифаа исцелил, то все они готовы были без конца пересказывать свои истории. Умм Давуд, например, раньше, когда с ней случался нервный припадок, кусала своего новорожденного младенца. Теперь же она – образец спокойствия и уравновешенности. А Суннара, который то и дело со всеми затевал распри, стал самым кротким и покладистым малым на свете. Карманный воришка Талаба искренне раскаялся и работает теперь подмастерьем у лудильщика. Авис женился, хотя раньше не мог и мечтать об этом.
   Из числа исцеленных им людей Рифаа отличал четверых: Заки, Хусейна, Али и Керима. Он подружился с ними, и стали они ему как братья. Ни один из них раньше не знал ни дружбы, ни любви. Заки бродяжничал, Хусейн имел непреодолимое пристрастие к гашишу, Али намеревался пробиться в футуввы, а Керим был сводником. Теперь все они очистились сердцем и стали благородными людьми. Они собирались в пустыне, у скалы Хинд, где воздух был чист и дул свежий ветер, и вели дружеские и возвышенные беседы. На своего исцелителя они взирали с любовью и преданностью и все вместе мечтали о счастье, которое в один прекрасный день снизойдет на улицу, подобно благодатному дождю.
   Однажды, когда они сидели на своем обычном месте и любовались алыми красками вечерней зари, догорающей в тихом небе, Рифаа спросил:
   – Почему мы счастливы?
   – Ты, ты – источник нашего счастья,– с воодушевлением ответил за всех Хусейн.
   Рифаа благодарно улыбнулся и сказал:
   – Мы счастливы потому, что освободились от ифритов и очистились от злобы, алчности, ненависти и других пороков, которые губят жителей нашей улицы.
   Али, благоговейно внимавший каждому его слову, подтвердил:
   – Да, мы счастливы, несмотря на то что мы бедны, слабы и не владеем ни имением, ни званием футувв.
   Рифаа, с сожалением качая головой, промолвил:
   – Как мучаются люди ради того, чтобы вернуть утраченное имение, и как они желают обладать силой! Давайте же вместе проклянем и имение, и футувв!
   И все наперебой стали проклинать богатство и силу. Али подобрал камень и швырнул его в сторону горы, демонстрируя свой праведный гнев.
   – С тех пор,– говорил Рифаа,– как поэты поведали о том, что Габалауи завещал Габалю превратить жилища его рода в дома, не уступающие красотой и величием Большому дому, люди возжелали для себя силы и мощи Габалауи и забыли о других его достоинствах. Поэтому-то Габалю и не удалось изменить их души тем, что он вернул им право на имение. Когда же он покинул этот мир, сильные вновь возалкали, а слабые озлобились. И все снова стали несчастными. Я же открою врата счастья, не прибегая ни к доходам от имения, ни к силе.
   Керим приблизил лицо свое к лицу Рифаа и поцеловал его, а тот продолжал:
   – Завтра же, когда сильные увидят счастье слабых, они поймут, что их сила и неправедное богатство – ничто!
   Друзья откликались на его слова возгласами одобрения и восхищения. В это время ветерок донес из пустыни пение пастуха. На небе появилась первая звездочка. Рифаа, глядя в лица друзей, сказал:
   – Но одному мне не справиться с исцелением всех жителей улицы. Пришло время и вам взяться за это дело, постичь тайны изгнания ифритов из душ людей.
   Лица друзей засияли от радости, а Заки воскликнул:
   – Это наша заветная мечта!
   – Вы будете творцами счастья нашей улицы,– улыбнулся Рифаа.
   Вернувшись в свой квартал, друзья увидели, что в одном из домов зажжены свадебные огни. Собравшиеся на свадьбу жители квартала заметили Рифаа и окружили его, желая пожать ему руку. Это увидел сидящий в кофейне Батыха и в раздражении вскочил со своего места. Ругаясь и раздавая пощечины направо и налево, он с наглым видом подошел к Рифаа и спросил:
   – Ты кем себя считаешь, парень?
   – Я друг бедняков, муаллим,– вежливо ответил Рифаа.
   – В таком случае и веди себя как бедняк, а не как жених на свадьбе! Или ты забыл, что ты изгнан из своего квартала, что ты – муж Ясмины и знахарь?! Батыха в ярости плюнул.
   Люди расступились, на некоторое время воцарилось молчание. Но веселый шум свадьбы скоро снова возобновился.

54.

   Главный футувва улицы Бейюми стоял у задней калитки своего сада, выходящей на пустырь. Было начало ночи. Бейюми прислушивался, поджидая кого– то. Когда раздался осторожный стук, он открыл калитку, и в сад проскользнула женщина. Закутанная в темную малайю, с закрытым лицом она походила на ночную птицу. Бейюми взял ее за руку и повел по дорожке в глубь сада, избегая приближаться к дому. Открыв дверь летнего павильона, он вошел туда, и женщина следом за ним. Бейюми зажег свечу и поставил ее на подоконник. Павильон выглядел заброшенным, диваны были составлены в один ряд. Лишь посередине находилось большое блюдо с кальяном и всем необходимым для курения, а вокруг него лежали мягкие тюфячки. Женщина сняла с себя малайю и покрывало с лица, и Бейюми с такой силой привлек ее к себе, что ей стало больно – взгляд ее молил о пощаде. Она осторожно высвободилась из объятий Бейюми, а он, рассмеявшись, уселся на один из тюфячков и принялся пальцами разгребать пепел в поисках горящего уголька. Женщина села рядом с ним, поцеловала его в ухо и сказала, указывая на жаровню:
   – Я почти забыла этот запах.
   Он снова принялся целовать ее, потом бросил кусочек гашиша в ее подол со словами:
   – Этот сорт на нашей улице курят лишь управляющий и раб Аллаха, которого ты видишь перед собой.
   Вдруг с улицы послышался шум борьбы, удары палок, звон стекла, топот бегущих ног, голоса женщин, затем лай собак. В глазах женщины отразилось беспокойство, но мужчина, не обращая внимания на шум, продолжал мельчить пальцами гашиш.
   – Мне так трудно добираться сюда незамеченной! – воскликнула женщина.– Сначала дойти до Гамалийи, оттуда до Даррасы, а потом через пустыню к твоему дому!
   Он склонился к ней совсем близко, так что ощутил запах се тела, и, не переставая крошить гашиш, пошутил:
   – Я не против навестить тебя в твоем доме.
   Если бы ты сделал это,– улыбнулась женщина,– никто не посмел бы тебе помешать. Сам Батыха посыпал бы гебе дорогу песком. Но потом они отыгрались бы на мне!
   Гладя его жесткие усы, она игриво проговорила:
   – Но ты тоже рискуешь, принимая меня в своем доме, ведь твоя жена может узнать об этом.
   Бейюми оставил гашиш и обнял ее с такой силой, что она застонала и прошептала:
   – О боже! Убереги нас от любви футувв!
   Он отпустил ее, гордо вскинув голову и выпятил грудь, как индийский петух.
   – Существует лишь один футувва, а остальные – молокососы.
   Гладя его поросшую волосами грудь, женщина стала поддразнивать его:
   – Ты футувва над людьми, но не надо мной. Он легонько ущипнул ее и ответил:
   – А ты венец на голове футуввы! – Протянул руку к подносу и взял с него кувшин.– Отличное пиво!
   – Но у него очень сильный запах, его может учуять мой дорогой муженек!
   Он сделал несколько глотков прямо из кувшина и, утолив жажду, продолжал готовить кальян:
   – Подумаешь муж! Я видел его несколько раз – он смахивает на сумасшедшего. Первый мужчина на нашей улице, занявшийся женским делом – совершением обряда зар.
   Следя за тем, как Бейюми раскуривает трубку, женщина задумчиво проговорила:
   – Я обязана ему жизнью, поэтому и терплю его. От него нет вреда, да и обмануть его ничего не стоит.
   Он передал ей кальян, она сделала несколько жадных затяжек и выпустила густую струю дыма, закрыв глаза от удовольствия. Он в свою очередь затянулся несколько раз, говоря между затяжками:
   – Брось его! Он играет тобой, как ребенок игрушкой. Женщина насмешливо пожала плечами.
   – У моего мужа нет другой заботы в этом мире, кроме как избавлять бедняков от ифритов.
   – А ты его еще ни от чего не избавила?
   – Бедная я, бедная! Достаточно взглянуть на его лицо, и все станет ясно без слов.
   – Неужели ни разу в месяц?
   – Ни разу в год! Он не обращает внимания на жену, так как поглощен ифритами других людей!
   – Чтоб его самого оседлали ифриты! Л какую выгоду от этого он имеет?
   – Никакой! – Женщина растерянно покачала головой.– Если бы не его отец, мы бы давно умерли с голоду. Но он убежден в том, что его призвание – делать бедняков счастливыми, освобождая их от ифритов.
   – А кто его призвал?
   – Он утверждает, что именно этого желал для своих потомков владелец имения.
   В узких глазах Бейюми появился интерес, он отложил трубку и спросил:
   – Он сказал, что этого хотел владелец имения?
   – Да…
   – А как ему стало известно это желание?
   Женщина насторожилась, испугавшись, что разговор этот может иметь неприятные последствия. Поэтому она объяснила уклончиво:
   – Так он толкует предания о Габалауи, исполняемые поэтами.
   Бейюми принялся набивать новую трубку.
   – Собачья улица! – воскликнул он.– А квартал Габаль самый мерзкий! Из него вышел знаменитый шарлатан. А теперь они повторяют небылицы об имении и о десяти условиях, утверждая, будто владелец имения – их дед. Вчера этот негодяй Габаль обманом присвоил имение, а сегодня этот слабоумный толкует вкривь и вкось россказни поэтов! А завтра станет утверждать, что слышал это от самого Габалауи!
   – У него нет других намерений, кроме как исцелить бедняков от ифритов,– заметила обеспокоенная Ясмина.
   Футувва шутливо зарычал и сказал:
   – Кто знает, может быть, и в имении сидит ифрит?! Затем громко, рискуя нарушить тайну свидания, крикнул:
   – Владелец имения мертв! Или все равно что мертв! Так-то, сукины дети!
   Ясмина перепугалась не на шутку и, чтобы напомнить ему, зачем она пришла, принялась потихоньку снимать с себя платье.
   Угрюмое выражение постепенно сошло с лица Бейюми, и он уже не сводил с нее загоревшихся глаз.

55.

   Одетый в широкую абу, управляющий выглядел тщедушным. Забота была написана на его белом, круглом, преждевременно увядшем лице. Взгляд блеклых глаз, набрякшие веки и мешки под глазами говорили о том, что его ранняя старость – следствие неуемной погони за житейскими наслаждениями. На полном лице Бейюми никак не отражалось удовольствие, которое он втайне испытывал, наблюдая за беспокойством своего господина. Это беспокойство подтверждало важность известий, которые принес Бейюми, а следовательно, и важность услуг, которые он оказывает управляющему.
   – Я сожалею,– говорил Бейюми, – что встревожил тебя этими известиями, но в столь важном деле я не могу поступать по своему усмотрению, не заручившись твоим согласием. А тут еще этот помешанный смутьян из рода Габаль, а ведь мы связаны обязательством не трогать никого из них без твоего позволения.
   Управляющий Игаб спросил с мрачным видом:
   – Он действительно утверждает, что общался с владельцем поместья?
   – Я слышал об этом от многих. Все его пациенты в этом уверены, хотя и хранят строгую тайну.
   – Похоже, что он сумасшедший, тогда как Габаль был шарлатаном. Однако эта грязная улица любит сумасшедших и обманщиков. Но чего еще хочет род Габаль после того, как они разграбили имение, не имея на это никакого права? Почему владелец поместья не встретился ни с кем другим? Почему он не встретился со мной, самым близким ему человеком? Он все время сидит взаперти, двери его дома открываются, только когда ему приносят необходимое. Его никто не видит, а сам он общается лишь со своей рабыней. Однако людям из рода Габаль почему-то легче легкого встретиться с ним или услышать его голос.
   – Они не успокоятся, пока не завладеют всем поместьем,– со злостью проговорил Бейюми.
   Лицо управляющего побелело от гнева. Он собрался было отдать приказ, но тут же спохватился:
   – А он говорил что-нибудь об имении или ограничивается изгнанием ифритов?
   – Габаль тоже занимался лишь изгнанием змей! – напомнил Бейюми и многозначительно спросил: – А какое отношение имеют ифриты к владельцу имения?
   Игаб задумался, потом решительно заявил:
   – Я не хочу, чтобы меня постигла та же участь, что и эфенди!
   Бейюми собрал в своей курильне Габера, Хандусу, Хале-да и Батыху. Он сказал, что они обязаны найти средство вылечить Рифаа, сына плотника Шафеи, от безумия.
   – Для этого ты и позвал нас, муаллим? – спросил Батыха.
   Бейюми кивнул головой, а Батыха, ударив ладонью о ладонь, воскликнул:
   – Ну и дела! Все футуввы улицы собираются ради существа, о котором неизвестно даже, какого оно пола.
   – Он творит свои делишки у тебя под носом,– недовольно проговорил Бейюми,– а ты и не чувствуешь опасности. Ты, конечно, ничего не слышал о том, что он, по его утверждению, встречался с владельцем имения!
   Глаза футувв загорелись злым огнем, а Батыха растерянно протянул:
   – Вот негодяй! Что общего между ифритами и владельцем имения? Разве наш дед был знахарем?
   Все засмеялись, но, заметив, что Бейюми еще больше нахмурился, смолкли, а главный футувва сказал:
   – Ты глупец, Батыха! Футувва может пить и курить гашиш, но быть глупцом ему не подобает!
   – Муаллим,– стал оправдываться Батыха,– на свадьбе Антары на меня напали с дубинками двадцать мужчин, кровь залила мне лицо и шею, но свою дубинку я из рук не выпустил!
   Тут вмешался Хандуса.
   – Пусть он уладит это дело, как хочет. А не сумеет, ему же хуже! Только не применяя насилия. Поднимать руку на помешанного недостойно футуввы!
   Вся улица была погружена в сон, и ни один человек на ней не подозревал о разговорах, которые велись в курильне Бейюми. А на следующее утро, когда Рифаа вышел из дома, путь ему преградил Батыха.
   – Доброе утро, муаллим Батыха! – поздоровался Рифаа. Батыха посмотрел на него злыми глазами и закричал:
   – Для кого доброе, а для кого и нет, собачий сын! Возвращайся в свой дом и не смей выходить из него, а не то я разможжу тебе голову!
   Рифаа, удивленный, спросил:
   – Почему наш футувва гневается?
   – Поворачивайся живо,– взревел Батыха,– ты разговариваешь с футуввой, а не с владельцем имения. Иди и не смей возражать!
   С этими словами Батыха закатил ничего не понимающему Рифаа оплеуху, да такую, что тот отлетел к стене дома. Какая-то женщина, увидев это, громко закричала, а за ней заголосили и другие женщины, призывая на помощь Рифаа. В мгновение ока сбежались люди, и среди них Заки, Хусейн, Али и Керим. За ними появился дядюшка Шафеи. Пришел поэт Гаввад, прокладывая себе дорогу палкой. Вскоре вся улица заполнилась сторонниками Рифаа. Не ожидавший этого Батыха вновь ударил Рифаа по лицу, но тот даже не пытался увернуться. Люди, собравшиеся вокруг, подняли возмущенный крик. Одни упрашивали Батыху оставить Рифаа в покое, другие стали перечислять достоинства юноши. Большинство же недоумевало, в чем причина избиения. Послышались возгласы негодования. Батыха, распалившись, заорал:
   – Вы что, забыли, кто я?!
   Но люди собрались, движимые любовью к Рифаа и желанием защитить его, поэтому они отважились возражать Батыхе. Один мужчина, стоявший в первом ряду, сказал:
   – Ты наш футувва и покровитель. Мы пришли лишь затем, чтобы просить тебя быть снисходительным к этому хорошему и доброму человеку.
   Другой, стоявший в гуще толпы, на безопасном расстоянии от футуввы, крикнул:
   – Мы подчиняемся тебе, футувва, но скажи, что сделал Рифаа?
   Третий мужчина, стоявший в задних рядах и уверенный, что футувва до него не дотянется, прокричал:
   – Рифаа невиновен, и горе тому, кто захочет причинить ему зло! Батыха, не в силах больше сдерживать гнев, взмахнул дубинкой.
   – Эй вы, бабы! Ну, я вас проучу!
   Вдруг женщины со всех сторон заголосили, как на похоронах. Рты, перекошенные гневом, исторгали угрозы и предостережения. У ног Батыхи упал камень. Все это показалось футувве кошмарным сном. Но ему легче было умереть, чем позвать на помощь еще кого-нибудь из футувв. Начни он драться, ему грозила бы гибель под градом камней, однако молчание и бездействие означали конец его власти. Камни продолжали падать то тут, то там, а Батыха стоял, вызывающе выпрямившись, а глаза его просто метали молнии. Ни с кем из футувв еще не приключалось ничего подобного. Внезапно Рифаа рванулся вперед и встал перед Батыхой, загородив его своим телом. Сделал рукой жест, призывая всех замолчать, и громко сказал:
   – Наш футувва прав, я достоин порицания.
   Люди глядели на него с недоверием, но никто не произнес ни слова.
   – Расходитесь по домам,– продолжал Рифаа,– пока гнев его не обрушился на вас.
   Все поняли, что Рифаа хочет спасти честь футуввы и избежать скандала. Они были в растерянности, не зная, как поступить, но все же стали медленно расходиться, и постепенно улица опустела.

56.

   После этого происшествия на улице стало неспокойно. Больше всего управляющий опасался, как бы жители, убедившись, что их сила в сплоченности, не перестали бояться футувв. Поэтому он считал необходимым расправиться с Рифаа и с теми, кто его поддерживает. Он решил обсудить с футуввой рода Габаль Ханфасом, как – лучше это сделать, не допустив взрыва возмущения на улице. А Бейюми управляющий сказал:
   – Рифаа не так слаб, как ты думаешь. За ним стоят любящие его люди, которые спасли его, не убоявшись гнева футуввы. А что будет, если его поддержит вся улица? Тогда он отбросит в сторону свое нынешнее занятие и открыто заявит, что цель его – имение!
   Бейюми излил свой гнев на Батыху. Изо всех сил тряся его за плечи, он рычал:
   – Мы поручили тебе дело, а ты навлек позор на всех футувв!
   Батыха, скрипя зубами от злости, обещал:
   – Я избавлю вас от него, даже если придется его убить!
   – Лучше, если бы ты сам навсегда исчез с нашей улицы,– угрюмо ответил Бейюми.
   Он послал за Ханфасом, приглашая его для разговора.
   Но когда Ханфас шел к дому Бейюми, дорогу ему преградил дядюшка Шафеи. Страшно напуганный последними событиями, он пытался уговорить сына вернуться в мастерскую и бросить занятие, от которого вместо доходов тот получал одни неприятности. Но все его уговоры были напрасны. Узнав, что Бейюми послал за Ханфасом, Шафеи поспешил перехватить его.
   – Муаллим Ханфас,– обратился он к нему,– ты наш футувва и защитник. Они призвали тебя, чтобы ты помог им избавиться от Рифаа, но прошу тебя, не трогай его. Обещай им все, что они потребуют, только не трогай Рифаа. Прикажи, и я покину улицу вместе с Рифаа, чего бы мне ни стоило его убедить. Главное, не тронь его!
   – Я лучше знаю, что мне делать и чего требуют интересы рода Габаль,– уклончиво ответил Ханфас. На самом же деле он стал бояться Рифаа с тех пор, как узнал о том, что приключилось с Батыхой. Он сказал себе, что именно он, а вовсе не управляющий и не Бейюми, должен остерегаться Рифаа.
   Войдя в дом Бейюми, Ханфас застал хозяина в гостиной, и тот без околичностей объяснил, что пригласил к себе футувву рода Габаль с тем, чтобы обсудить, как быть с Рифаа.
   – Отнесись к этому серьезно. События подтверждают, что он очень опасен.
   Ханфас был с этим согласен, однако попросил:
   – Только не надо расправляться с ним в моем присутствии.
   – Но мы же мужчины, муаллим. И у нас общие интересы. Мы ни с кем не расправляемся у себя дома. Сейчас придет сюда этот парень, и я расспрошу его при тебе.
   Явился Рифаа с ясным лицом, поприветствовал обоих мужчин и уселся на тюфячок, на который ему указал Бейюми, оказавшись как раз напротив футувв. Бейюми разглядывал его красивое, спокойное лицо, удивляясь тому, как мог этот тихий юноша стать причиной столь ужасных беспорядков.
   – Почему ты покинул свой квартал и своих родных? – спросил он его.
   – Никто из них не желал слушать меня,– просто ответил Рифаа.
   – Чего же ты от них хотел?
   – Я хотел освободить их от ифритов, которые мешают им быть счастливыми.
   – Разве ты отвечаешь за счастье людей?
   – Да, раз я в состоянии обеспечить им счастье. Лицо Бейюми нахмурилось.
   – Я слышал, ты презираешь силу и могущество?
   – Я хочу доказать им, что они неверно понимают счастье, а я могу дать его им.
   – Значит, ты презираешь и тех, кто обладает силой и могуществом? вмешался в разговор Ханфас.
   – Нет, муаллим, но я хочу убедить всех, что счастье не в силе и не в могуществе.– Рифаа говорил спокойно, словно не замечая злобного тона футуввы.
   Пристально глядя на Рифаа, Бейюми продолжал расспрашивать его:
   – Я слышал также, что ты позволяешь себе утверждать, будто того же хочет владелец поместья?
   – Это они так говорят!
   – А что говоришь ты?
   Впервые немного помедлив, юноша ответил:
   – Я говорю, как разумею.
   Все беды происходят от слабого разумения,– с издевкой в голосе произнес Ханфас, а Бейюми, прищурив глаза, добавил:
   – Однако они говорят, что ты пересказываешь им то, что слышал от самого Габалауи!
   В глазах Рифаа отразилась нерешительность. Снова помедлив, он сказал:
   – Я так толкую слова, сказанные им Адхаму и Габалю.
   – Его слова Габалю не поддаются объяснению! – вскричал разъяренный Ханфас.