Страница:
– Прекрати вопить,– вскипел Адхам.– Ты сошел с ума, клянусь создателем. Уж не желаешь ли ты последовать за сбежавшей девчонкой?!
– И последую!
– Замолчи! Мне надоели твои глупости. Умейма горестно проговорила:
– Не будет нам житья рядом с Идрисом после того, что произошло.
– Так с чем же ты вернулся? – снова обратился Адхам к Хумаму.
Хумам, голосом, в котором не было и следа радости, отозвался:
– Дед пригласил меня жить в Большом доме.
Адхам ожидал услышать еще что-нибудь, но, не дождавшись продолжения, с отчаянием воскликнул:
– А мы? Что он сказал о нас?
– Ничего, – печально качая головой, сказал Хумам. Смех, которым отозвался на это слово Кадри, напоминал укус скорпиона. Он спросил брата с издевкой:
– Так зачем же ты явился? Действительно, подумал Хумам, зачем я явился? Наверное, лишь затем, что такие, как я, не могут наслаждаться счастьем в одиночку. И грустно промолвил:
– Я много говорил ему о вас.
– Весьма признательны. Но отчего же все-таки он предпочел тебя нам?
– Ты прекрасно знаешь, что я здесь ни при чем.
– Нет сомнения, сынок, вздохнул Адхам, ты лучший из нас.
– А ты, отец, с горячностью воскликнул Кадри, чем хуже ты, всегда вспоминающий своего отца лишь добром, хотя он этого и не заслуживает?!
– Ты ничего не понимаешь, Кадри.
– Да этот человек хуже сына своего, Идриса! Умейма с мольбой схватила Кадри за рукав:
– Ты надрываешь мне сердце, сынок, а себе не оставляешь никакой надежды.
– Надежда только здесь, на пустыре. Поймите вы это наконец и успокойтесь. Перестаньте возлагать надежды на этот проклятый дом. Я не боюсь ни пустыря, ни самого Идриса. На каждый его удар я могу ответить десятью. Плюньте на Большой дом и живите спокойно.
Слова Кадри заставили Адхама задуматься. Разве может жизнь вечно оставаться такой? И почему, о отец, ты пробудил в наших душах стремление к тебе прежде, чем согласился простить нас? Что может смягчить твое сердце, если даже все эти долгие годы его не смягчили? Что пользы надеяться, если все перенесенные страдания не оправдали нас в глазах того, которого мы все любим, и не снискали нам его милости? Вслух же он сказал:
– Так с чем же ты пришел к нам, Хумам?
Хумам смущенно объяснил, что дед велел ему попрощаться с семьей и после этого возвращаться.
Умейма, как ни пыталась, не сумела сдержать рыданий, а Кадри злобно бросил:
– Чего же ты ждешь?
Тут Адхам решительно сказал:
– Иди, Хумам! Иди с миром, и да хранит тебя Господь!
– Да, да, – с притворной серьезностью подхватил Кадри,– иди, герой, и не обращай ни на кого внимания!
– Не смей издеваться над братом, – строго прикрикнул на сына Адхам, – он лучший из нас!
– Он хуже всех нас,– отрезал Кадри. Молчавший все это время Хумам воскликнул:
– Если я решу остаться, то не ради тебя, Кадри!
– Иди и не раздумывай, – заявил Адхам.
– Да, да, иди с миром, – сквозь слезы пролепетала Умейма.
– Нет, мама, я не пойду.
– Да ты в своем уме, Хумам? – удивился Адхам.
– Это слишком серьезно, отец, надо все обдумать и обсудить.
– Здесь не о чем думать. И не вводи меня в новый грех. Указывая на хижину Идриса, Хумам решительно сказал:
– Мне кажется, грядут события. Кадри насмешливо заметил:
– Если ты не можешь защитить даже самого себя, то к чему беспокоиться о других?
– Лучшее, что я могу сделать, – презрительно откликнулся Хумам, – это не обращать внимания на твои слова.
– Иди же, Хумам, – взмолился Адхам. Направляясь к хижине, Хумам промолвил:
– Я остаюсь с тобой.
19.
20.
21.
22.
23.
– И последую!
– Замолчи! Мне надоели твои глупости. Умейма горестно проговорила:
– Не будет нам житья рядом с Идрисом после того, что произошло.
– Так с чем же ты вернулся? – снова обратился Адхам к Хумаму.
Хумам, голосом, в котором не было и следа радости, отозвался:
– Дед пригласил меня жить в Большом доме.
Адхам ожидал услышать еще что-нибудь, но, не дождавшись продолжения, с отчаянием воскликнул:
– А мы? Что он сказал о нас?
– Ничего, – печально качая головой, сказал Хумам. Смех, которым отозвался на это слово Кадри, напоминал укус скорпиона. Он спросил брата с издевкой:
– Так зачем же ты явился? Действительно, подумал Хумам, зачем я явился? Наверное, лишь затем, что такие, как я, не могут наслаждаться счастьем в одиночку. И грустно промолвил:
– Я много говорил ему о вас.
– Весьма признательны. Но отчего же все-таки он предпочел тебя нам?
– Ты прекрасно знаешь, что я здесь ни при чем.
– Нет сомнения, сынок, вздохнул Адхам, ты лучший из нас.
– А ты, отец, с горячностью воскликнул Кадри, чем хуже ты, всегда вспоминающий своего отца лишь добром, хотя он этого и не заслуживает?!
– Ты ничего не понимаешь, Кадри.
– Да этот человек хуже сына своего, Идриса! Умейма с мольбой схватила Кадри за рукав:
– Ты надрываешь мне сердце, сынок, а себе не оставляешь никакой надежды.
– Надежда только здесь, на пустыре. Поймите вы это наконец и успокойтесь. Перестаньте возлагать надежды на этот проклятый дом. Я не боюсь ни пустыря, ни самого Идриса. На каждый его удар я могу ответить десятью. Плюньте на Большой дом и живите спокойно.
Слова Кадри заставили Адхама задуматься. Разве может жизнь вечно оставаться такой? И почему, о отец, ты пробудил в наших душах стремление к тебе прежде, чем согласился простить нас? Что может смягчить твое сердце, если даже все эти долгие годы его не смягчили? Что пользы надеяться, если все перенесенные страдания не оправдали нас в глазах того, которого мы все любим, и не снискали нам его милости? Вслух же он сказал:
– Так с чем же ты пришел к нам, Хумам?
Хумам смущенно объяснил, что дед велел ему попрощаться с семьей и после этого возвращаться.
Умейма, как ни пыталась, не сумела сдержать рыданий, а Кадри злобно бросил:
– Чего же ты ждешь?
Тут Адхам решительно сказал:
– Иди, Хумам! Иди с миром, и да хранит тебя Господь!
– Да, да, – с притворной серьезностью подхватил Кадри,– иди, герой, и не обращай ни на кого внимания!
– Не смей издеваться над братом, – строго прикрикнул на сына Адхам, – он лучший из нас!
– Он хуже всех нас,– отрезал Кадри. Молчавший все это время Хумам воскликнул:
– Если я решу остаться, то не ради тебя, Кадри!
– Иди и не раздумывай, – заявил Адхам.
– Да, да, иди с миром, – сквозь слезы пролепетала Умейма.
– Нет, мама, я не пойду.
– Да ты в своем уме, Хумам? – удивился Адхам.
– Это слишком серьезно, отец, надо все обдумать и обсудить.
– Здесь не о чем думать. И не вводи меня в новый грех. Указывая на хижину Идриса, Хумам решительно сказал:
– Мне кажется, грядут события. Кадри насмешливо заметил:
– Если ты не можешь защитить даже самого себя, то к чему беспокоиться о других?
– Лучшее, что я могу сделать, – презрительно откликнулся Хумам, – это не обращать внимания на твои слова.
– Иди же, Хумам, – взмолился Адхам. Направляясь к хижине, Хумам промолвил:
– Я остаюсь с тобой.
19.
Лишь узкая полоска вечерней зари догорала на небе. Кругом не было видно ни души. Кадри и Хумам остались в пустыне наедине со своими овцами. За целый день братья не сказали друг другу ни слова. Полдня Кадри где-то пропадал, и Хумам догадывался, что он разыскивает следы Хинд. Ему одному пришлось пасти стадо, сидя в тени скалы.
Внезапно, это прозвучало как вызов, Кадри спросил брата:
– Скажи мне, какое решение ты принял: идти к деду или оставаться?
– Это мое дело,– нехотя ответил Хумам.
Ответ его вызвал у Кадри приступ злобы, лицо его помрачнело, как мрачнеет гора Мукаттам в вечерних сумерках.
– Почему ты остался? И когда уйдешь? Когда наконец наберешься смелости объявить о своем решении?
– Я остался, чтобы разделить с семьей страдания, которые ты причиняешь своим неразумным поведением.
– Этими словами ты прикрываешь свою зависть ко мне,– усмехнулся Кадри.
– Ты скорее заслуживаешь жалости,– удивленно покачал головой Хумам.
Дрожа от ярости, Кадри приблизился к брату и хрипло проговорил:
– Ненавижу, когда ты умничаешь!
Хумам осуждающе посмотрел на брата, но ничего не ответил, а Кадри продолжал:
– Сама жизнь должна испытывать стыд оттого, что дана такому, как ты.
Хумам твердо выдержал испепеляющий взгляд брата.
– Я не боюсь тебя, знай это!
– Этот старый обманщик обещал тебе свое покровительство?!
– Злость превращает тебя в ничтожество.
Внезапно Кадри ударил брата по лицу. От неожиданности Хумам покачнулся, но устоял и ответил брату пощечиной, воскликнув:
– Не сходи с ума!
Тогда Кадри быстро нагнулся, схватил с земли камень и швырнул его в брата. Хумам не успел увернуться, и камень ударил его прямо в лоб. Юноша ахнул и застыл на мгновение. В глазах его вспыхнул гнев, но тут же погас, как пламя, засыпанное песком. Взгляд его остановился, казалось, что глаза смотрят куда-то внутрь. Он зашатался и рухнул лицом вниз. Кадри разом очнулся от своего гнева, который уступил место ужасу. Он замер на месте, не сводя глаз с поверженного брата, ожидая, что тот поднимется или хотя бы пошевелится. Но напрасно. Тогда он склонился над братом, протянул руку, осторожно потряс его за плечо, но Хумам не шевельнулся. Кадри перевернул его на спину, стер с лица песок. Глаза Хумама были широко открыты, но он оставался недвижимым. Опустившись на колени, Кадри принялся изо всех сил трясти брата, растирать ему грудь и руки, со страхом глядя на кровь, обильно струящуюся из раны на лбу. Он звал брата, умолял ответить ему, но Хумам молчал. Молчание его было столь глубоким, что казалось, немота – его вечное и изначальное свойство, так же как и недвижимость, не похожая даже на неподвижность камней, составляющих все же часть природы… Полный, абсолютный покой, отрешенность, безучастность. Будто он упал на землю неведомо откуда и не имеет к ней ни малейшего отношения. Кадри догадался, что это и есть смерть. В отчаянии он стал рвать на себе волосы, озираясь вокруг, но никого не увидел. Одни овцы бродили по пустыне да насекомые ползали по песку. Никому не было до него дела. Ночь уже надвигалась. Тогда он решительно встал, взял свой пастуший посох и, выбрав место между большой скалой и горой Мукаттам, стал рыть яму, выгребая песок руками. Он работал долго и упорно, обливаясь потом, и руки его дрожали от напряжения. Закончив, он подошел к брату, снова потряс его и окликнул последний раз, уже не надеясь на ответ. Потом ухватил его за ноги, подтащил к яме и уложил в нее. Постояв немного, он вздохнул и стал засыпать тело песком. Затем отер рукавом пот с лица и присыпал песком капли крови, оставшиеся на земле. После чего в полном изнеможении упал на землю, чувствуя, что силы покидают его. Ему хотелось плакать, но слез не было. Смерть победила меня, подумал Кадри. Я не звал и не желал ее, но она приходит сама, когда захочет. Если бы я мог превратиться в барана, то затерялся бы среди овец. Если бы стал песчинкой, исчез бы среди множества других. Раз я не способен вернуть жизнь, я не имею права прибегать к силе. Никогда, никогда этот взгляд не сотрется из моей памяти. Тот, которого я похоронил, уже не принадлежал миру природы. Но это я сделал его таким!
Внезапно, это прозвучало как вызов, Кадри спросил брата:
– Скажи мне, какое решение ты принял: идти к деду или оставаться?
– Это мое дело,– нехотя ответил Хумам.
Ответ его вызвал у Кадри приступ злобы, лицо его помрачнело, как мрачнеет гора Мукаттам в вечерних сумерках.
– Почему ты остался? И когда уйдешь? Когда наконец наберешься смелости объявить о своем решении?
– Я остался, чтобы разделить с семьей страдания, которые ты причиняешь своим неразумным поведением.
– Этими словами ты прикрываешь свою зависть ко мне,– усмехнулся Кадри.
– Ты скорее заслуживаешь жалости,– удивленно покачал головой Хумам.
Дрожа от ярости, Кадри приблизился к брату и хрипло проговорил:
– Ненавижу, когда ты умничаешь!
Хумам осуждающе посмотрел на брата, но ничего не ответил, а Кадри продолжал:
– Сама жизнь должна испытывать стыд оттого, что дана такому, как ты.
Хумам твердо выдержал испепеляющий взгляд брата.
– Я не боюсь тебя, знай это!
– Этот старый обманщик обещал тебе свое покровительство?!
– Злость превращает тебя в ничтожество.
Внезапно Кадри ударил брата по лицу. От неожиданности Хумам покачнулся, но устоял и ответил брату пощечиной, воскликнув:
– Не сходи с ума!
Тогда Кадри быстро нагнулся, схватил с земли камень и швырнул его в брата. Хумам не успел увернуться, и камень ударил его прямо в лоб. Юноша ахнул и застыл на мгновение. В глазах его вспыхнул гнев, но тут же погас, как пламя, засыпанное песком. Взгляд его остановился, казалось, что глаза смотрят куда-то внутрь. Он зашатался и рухнул лицом вниз. Кадри разом очнулся от своего гнева, который уступил место ужасу. Он замер на месте, не сводя глаз с поверженного брата, ожидая, что тот поднимется или хотя бы пошевелится. Но напрасно. Тогда он склонился над братом, протянул руку, осторожно потряс его за плечо, но Хумам не шевельнулся. Кадри перевернул его на спину, стер с лица песок. Глаза Хумама были широко открыты, но он оставался недвижимым. Опустившись на колени, Кадри принялся изо всех сил трясти брата, растирать ему грудь и руки, со страхом глядя на кровь, обильно струящуюся из раны на лбу. Он звал брата, умолял ответить ему, но Хумам молчал. Молчание его было столь глубоким, что казалось, немота – его вечное и изначальное свойство, так же как и недвижимость, не похожая даже на неподвижность камней, составляющих все же часть природы… Полный, абсолютный покой, отрешенность, безучастность. Будто он упал на землю неведомо откуда и не имеет к ней ни малейшего отношения. Кадри догадался, что это и есть смерть. В отчаянии он стал рвать на себе волосы, озираясь вокруг, но никого не увидел. Одни овцы бродили по пустыне да насекомые ползали по песку. Никому не было до него дела. Ночь уже надвигалась. Тогда он решительно встал, взял свой пастуший посох и, выбрав место между большой скалой и горой Мукаттам, стал рыть яму, выгребая песок руками. Он работал долго и упорно, обливаясь потом, и руки его дрожали от напряжения. Закончив, он подошел к брату, снова потряс его и окликнул последний раз, уже не надеясь на ответ. Потом ухватил его за ноги, подтащил к яме и уложил в нее. Постояв немного, он вздохнул и стал засыпать тело песком. Затем отер рукавом пот с лица и присыпал песком капли крови, оставшиеся на земле. После чего в полном изнеможении упал на землю, чувствуя, что силы покидают его. Ему хотелось плакать, но слез не было. Смерть победила меня, подумал Кадри. Я не звал и не желал ее, но она приходит сама, когда захочет. Если бы я мог превратиться в барана, то затерялся бы среди овец. Если бы стал песчинкой, исчез бы среди множества других. Раз я не способен вернуть жизнь, я не имею права прибегать к силе. Никогда, никогда этот взгляд не сотрется из моей памяти. Тот, которого я похоронил, уже не принадлежал миру природы. Но это я сделал его таким!
20.
Кадри вернулся домой, гоня перед собой стадо. Тележки Адхама поблизости не было. Из лачуги раздался голос Умеймы:
– Что вы так задержались сегодня?
– Меня сморил сон,– ответил Кадри, загоняя овец в стойло.– А разве Хумама еще нет?
Умейма ответила, пытаясь перекричать голоса маленьких детей:
– Нет! А разве он не с тобой?
С трудом проглотив слюну, Кадри проговорил:
Хумам ушел после полудня и не сказал куда. Я думал, он вернулся домой.
– Вы что, поссорились? – спросил Адхам, который в этот момент вернулся и теперь завозил во двор свою тележку.
– Нет.
Сдается мне, это ты виноват в том, что он ушел… Но где же он?
Умейма вышла во двор, а Кадри, закрыв дверь загона, пошел к тазу с водой умыться. Главное – спокойствие, подумал он, я должен справиться с собой. Прошлого не вернешь, но и в отчаянии можно черпать силу. Умывшись, Кадри подошел к родителям, вытер лицо подолом галабеи.
– Куда же пропал Хумам? – спросила Умейма. – Раньше с ним этого не случалось.
– Действительно! – согласился Адхам.– Ну-ка, расскажи, как и почему он ушел?
Сердце Кадри заколотилось, когда он вспомнил ужасную сцену, но он спокойно ответил:
– Я сидел в тени у скалы и видел, как он шел по направлению к нашему дому. Я хотел было позвать его, но передумал.
– О, если бы ты позвал его, а не сводил с ним счеты! – устало воскликнула Умейма.
Адхам посмотрел по сторонам и увидел в доме Идриса слабый свет, который свидетельствовал о том, что жизнь там возобновилась, но не это привлекло его внимание. Его взгляд остановился на Большом доме.
– Может быть, он пошел к деду?
– Он не сделал бы этого, не предупредив, – возразила Умейма.
– Возможно, он постеснялся сказать об этом? – тихо спросил Кадри.
Во взгляде Адхама отразилось сомнение. От этого взгляда у Кадри похолодело в груди.
– Мы заставляли его пойти туда, но он сам отказался, – задумчиво сказал Адхам.
– Ему, наверное, было неудобно перед нами, теряя самообладание, проговорил Кадри.
– Нет, это на него не похоже. А что с тобой? Ты выглядишь больным…
– Сегодня я устал больше обычного, ведь я работал за двоих!
– И все-таки на душе у меня неспокойно! – воскликнул Адхам, словно взывая к кому-то о помощи.
Умейма охрипшим от волнения голосом проговорила:
– Пойду-ка я в Большой дом, спрошу о нем.
– Тебе там не ответят, безнадежно пожимая плечами, сказал Адхам,– но я уверяю тебя, что Хумама там нет.
– Боже! Никогда еще я так не волновалась! Ну сделай же что-нибудь, будь мужчиной!
Адхам тяжело вздохнул.
– Давай поищем его как следует.
– Может быть, он сам скоро вернется,– проговорил Кадри.
– Не следует медлить! – воскликнула Умейма и с тревогой обернулась в сторону жилища Идриса.– Может быть, Идрис его где-нибудь подстерег?
– Враг Идриса Кадри, а не Хумам,– проворчал Адхам.
– Да он способен разделаться с любым из нас. Я пошла к нему!
Адхам преградил ей дорогу:
– Не осложняй еще больше положение, обещаю тебе, если я нигде не найду Хумама, то пойду и к Идрису, и в Большой дом.
Адхам взглянул на Кадри. Что скрывается за его молчанием? Может, он знает больше того, что сказал? Где же ты, Хумам?!
Умейма между тем все же направилась к выходу, но Адхам вовремя остановил ее. Они вдруг заметили, что ворота Большого дома отворились, и замерли, ожидая, что же будет дальше. Вскоре из ворот появился дядюшка Керим и направился к их дому. Адхам поспешил навстречу со словами приветствия. Поздоровавшись, дядюшка Керим сказал:
– Господин интересуется, что задержало Хумама.
– Мы сами не знаем, где он. Мы даже подумали, что он у вас,– в полном отчаянии откликнулась Умейма.
– Господин спрашивает, что его задержало?
– Спаси его Господь! Чует мое сердце недоброе,– взмолилась Умейма.
Дядюшка Керим ушел… У Умеймы затряслась голова, предвещая близящуюся истерику. Адхам, видя это, отвел Умейму в ее комнату, где плакали маленькие дети, и приказал:
– Не выходи отсюда. Я приведу тебе его. Только смотри не выходи никуда!
С этими словами Адхам вернулся во двор, где прямо на земле сидел Кадри.
Адхам подошел к нему, нагнулся и тихо сказал:
– Расскажи мне все, что тебе известно о Хумаме. Кадри резко вскинул голову, но что-то помешало ему ответить.
– Говори, Кадри, что ты сделал с братом?
– Ничего,– еле слышно проговорил Кадри.
Тогда Адхам снова вошел в лачугу, затем появился, держа в руке фонарь, зажег его и поставил на свою тележку. Свет фонаря упал на лицо Кадри. Вглядевшись в лицо сына, Адхам почувствовал страх: черты Кадри были искажены невыразимой мукой.
В этот момент из комнаты раздался голос Умеймы, но, так как одновременно кричали малыши, было невозможно разобрать ни слова. Адхам не выдержал:
– Не кричи, старая! Умри, если хочешь, но молча!
Он вновь принялся разглядывать сына. Как вдруг руки его затряслись… Он схватил Кадри за рукав галабеи и в ужасе крикнул:
– Кровь! Что это? Кровь брата?!
Кадри взглянул на свой рукав и невольно сжался, в отчаянии опустив голову. Этим жестом он выдал себя. Ухватив сына за ворот, Адхам заставил его подняться и с несвойственной ему грубостью вытолкал со двора. Мрак, застилавший его глаза, был чернее окружающей ночи.
– Что вы так задержались сегодня?
– Меня сморил сон,– ответил Кадри, загоняя овец в стойло.– А разве Хумама еще нет?
Умейма ответила, пытаясь перекричать голоса маленьких детей:
– Нет! А разве он не с тобой?
С трудом проглотив слюну, Кадри проговорил:
Хумам ушел после полудня и не сказал куда. Я думал, он вернулся домой.
– Вы что, поссорились? – спросил Адхам, который в этот момент вернулся и теперь завозил во двор свою тележку.
– Нет.
Сдается мне, это ты виноват в том, что он ушел… Но где же он?
Умейма вышла во двор, а Кадри, закрыв дверь загона, пошел к тазу с водой умыться. Главное – спокойствие, подумал он, я должен справиться с собой. Прошлого не вернешь, но и в отчаянии можно черпать силу. Умывшись, Кадри подошел к родителям, вытер лицо подолом галабеи.
– Куда же пропал Хумам? – спросила Умейма. – Раньше с ним этого не случалось.
– Действительно! – согласился Адхам.– Ну-ка, расскажи, как и почему он ушел?
Сердце Кадри заколотилось, когда он вспомнил ужасную сцену, но он спокойно ответил:
– Я сидел в тени у скалы и видел, как он шел по направлению к нашему дому. Я хотел было позвать его, но передумал.
– О, если бы ты позвал его, а не сводил с ним счеты! – устало воскликнула Умейма.
Адхам посмотрел по сторонам и увидел в доме Идриса слабый свет, который свидетельствовал о том, что жизнь там возобновилась, но не это привлекло его внимание. Его взгляд остановился на Большом доме.
– Может быть, он пошел к деду?
– Он не сделал бы этого, не предупредив, – возразила Умейма.
– Возможно, он постеснялся сказать об этом? – тихо спросил Кадри.
Во взгляде Адхама отразилось сомнение. От этого взгляда у Кадри похолодело в груди.
– Мы заставляли его пойти туда, но он сам отказался, – задумчиво сказал Адхам.
– Ему, наверное, было неудобно перед нами, теряя самообладание, проговорил Кадри.
– Нет, это на него не похоже. А что с тобой? Ты выглядишь больным…
– Сегодня я устал больше обычного, ведь я работал за двоих!
– И все-таки на душе у меня неспокойно! – воскликнул Адхам, словно взывая к кому-то о помощи.
Умейма охрипшим от волнения голосом проговорила:
– Пойду-ка я в Большой дом, спрошу о нем.
– Тебе там не ответят, безнадежно пожимая плечами, сказал Адхам,– но я уверяю тебя, что Хумама там нет.
– Боже! Никогда еще я так не волновалась! Ну сделай же что-нибудь, будь мужчиной!
Адхам тяжело вздохнул.
– Давай поищем его как следует.
– Может быть, он сам скоро вернется,– проговорил Кадри.
– Не следует медлить! – воскликнула Умейма и с тревогой обернулась в сторону жилища Идриса.– Может быть, Идрис его где-нибудь подстерег?
– Враг Идриса Кадри, а не Хумам,– проворчал Адхам.
– Да он способен разделаться с любым из нас. Я пошла к нему!
Адхам преградил ей дорогу:
– Не осложняй еще больше положение, обещаю тебе, если я нигде не найду Хумама, то пойду и к Идрису, и в Большой дом.
Адхам взглянул на Кадри. Что скрывается за его молчанием? Может, он знает больше того, что сказал? Где же ты, Хумам?!
Умейма между тем все же направилась к выходу, но Адхам вовремя остановил ее. Они вдруг заметили, что ворота Большого дома отворились, и замерли, ожидая, что же будет дальше. Вскоре из ворот появился дядюшка Керим и направился к их дому. Адхам поспешил навстречу со словами приветствия. Поздоровавшись, дядюшка Керим сказал:
– Господин интересуется, что задержало Хумама.
– Мы сами не знаем, где он. Мы даже подумали, что он у вас,– в полном отчаянии откликнулась Умейма.
– Господин спрашивает, что его задержало?
– Спаси его Господь! Чует мое сердце недоброе,– взмолилась Умейма.
Дядюшка Керим ушел… У Умеймы затряслась голова, предвещая близящуюся истерику. Адхам, видя это, отвел Умейму в ее комнату, где плакали маленькие дети, и приказал:
– Не выходи отсюда. Я приведу тебе его. Только смотри не выходи никуда!
С этими словами Адхам вернулся во двор, где прямо на земле сидел Кадри.
Адхам подошел к нему, нагнулся и тихо сказал:
– Расскажи мне все, что тебе известно о Хумаме. Кадри резко вскинул голову, но что-то помешало ему ответить.
– Говори, Кадри, что ты сделал с братом?
– Ничего,– еле слышно проговорил Кадри.
Тогда Адхам снова вошел в лачугу, затем появился, держа в руке фонарь, зажег его и поставил на свою тележку. Свет фонаря упал на лицо Кадри. Вглядевшись в лицо сына, Адхам почувствовал страх: черты Кадри были искажены невыразимой мукой.
В этот момент из комнаты раздался голос Умеймы, но, так как одновременно кричали малыши, было невозможно разобрать ни слова. Адхам не выдержал:
– Не кричи, старая! Умри, если хочешь, но молча!
Он вновь принялся разглядывать сына. Как вдруг руки его затряслись… Он схватил Кадри за рукав галабеи и в ужасе крикнул:
– Кровь! Что это? Кровь брата?!
Кадри взглянул на свой рукав и невольно сжался, в отчаянии опустив голову. Этим жестом он выдал себя. Ухватив сына за ворот, Адхам заставил его подняться и с несвойственной ему грубостью вытолкал со двора. Мрак, застилавший его глаза, был чернее окружающей ночи.
21.
Отец толкал его по направлению к пустыне, говоря:
– Пойдем в обход, чтобы не проходить мимо дома Идриса.
Кадри шел как пьяный под тяжестью отцовской руки, вцепившейся в его плечо. Адхам, не замедляя шага, спросил – голос его напоминал голос дряхлого старика:
– Ты ударил его? Скажи, чем ты его ударил? В каком состоянии ты его бросил?
Кадри молчал. Рука Адхама была тяжела, но Кадри не чувствовал ее тяжести. Его мучила другая боль, которую он не мог высказать. Единственное, чего он желал, чтобы солнце больше никогда не взошло.
– Пожалей меня, расскажи!.. Хотя ты не знаешь, что такое жалость. Я обрек себя на мучения, дав тебе жизнь, и вот уже двадцать лет меня преследует проклятие. К чему просить милосердия у того, кому оно неведомо!
Не выдержав, Кадри разразился рыданиями. Плечо его, которое судорожно сжимали пальцы Адхама, задергалось. Он так дрожал, что его дрожь передалась отцу.
– Это и есть твой ответ? – спросил Адхам.– Но почему, Кадри? Как ты смог? Признавайся сейчас, пока еще не взошло солнце, пока ты не взглянул на себя при свете дня!
– Я не хочу, чтобы наступал день,– пролепетал Кадри.
– Да, мы люди тьмы. Для нас не взойдет солнце. Я думал, что зло живет в лачуге Идриса, а оно у нас в крови. Тот гогочет, напивается, буянит. Мы же убиваем друг друга… О боже! Ты что, убил брата?
– Нет!
– Где же он?
– Я не хотел его убивать!
– Значит, он убит?!
Кадри еще горше заплакал. Адхам только сильнее сжал его плечо. Значит, Хумам убит. Лучший из всех, любимец деда. Убит, как будто и не было его. Если бы не ужасная боль, не поверил бы в случившееся.
Тем временем они добрались до большой скалы, и Адхам спросил сына:
– Где ты оставил его, преступник?
Вместо ответа Кадри подошел к тому месту, где закопал брата, и остановился.
– Где же он? Я ничего не вижу!
– Я похоронил его здесь,– едва слышно проговорил Кадри.
– Похоронил?!
Адхам вынул из кармана коробок спичек, зажег одну и стал осматривать землю. Он заметил свежевскопанное место и возле него след от тела, которое волокли по песку. Адхам застонал от невыносимой муки. Дрожащими руками он стал раскапывать песок и копал до тех пор, пока пальцы его не коснулись головы Хумама. Адхам погрузил руки в песок, взял сына под мышки и осторожно вытащил тело. Опустился возле него на колени, положив руки ему на голову, и закрыл глаза – живое воплощение отчаяния и горя.
– Сорок лет моей жизни кажутся мне нелепостью, когда я стою на коленях перед твоим телом, сынок, глубоко вздохнув, – проговорил он.
Внезапно Адхам поднял взгляд на Кадри, стоявшего напротив него. Его захлестнула волна слепой ненависти.
– Ты на собственной спине отнесешь Хумама домой!
Кадри испуганно отшатнулся, но отец, обойдя тело Хумама, быстро подошел к нему и схватил за руку.
– Неси брата!
– Я не могу,– простонал Кадри.
– А убить ты смог?!
– Я не в силах, отец!
– Не называй меня отцом! У убийцы брата нет ни отца, ни матери, ни брата!
– Не могу…
– Убийца на себе должен почувствовать тяжесть убитого им.
Адхам еще крепче вцепился Кадри в руку. Кадри попытался высвободиться, но Адхам, не ослабляя хватки, другой рукой надавал ему затрещин. Кадри покорно терпел побои, не пытаясь увернуться, даже не охнул от боли. Обессилев, Адхам сказал:
– Не теряй времени. Мать ждет нас. Кадри вздрогнул при упоминании о матери.
– Позволь мне скрыться! – взмолился он. Но Адхам подтолкнул его к трупу брата.
– Давай поднимай! Понесем вместе! Адхам нагнулся и взял Хумама под мышки, а Кадри обхватил его ноги. Вдвоем они подняли тело и медленно пошли к дому. Адхам углубился в свои мрачные думы и не замечал ничего вокруг, он даже перестал чувствовать душевную боль. Кадри же, наоборот, страдал невыносимо, сердце его бешено колотилось, руки дрожали. Запах могильной земли бил ему в ноздри, холод, исходивший от трупа, леденил руки. Было очень темно, и только на горизонте, там, где находились жилые кварталы, светились огни… Кадри остановился в изнеможении и сказал отцу:
– Я понесу его один!
Он взвалил тело Хумама себе на плечи и, сопровождаемый Адхамом, побрел к дому.
– Пойдем в обход, чтобы не проходить мимо дома Идриса.
Кадри шел как пьяный под тяжестью отцовской руки, вцепившейся в его плечо. Адхам, не замедляя шага, спросил – голос его напоминал голос дряхлого старика:
– Ты ударил его? Скажи, чем ты его ударил? В каком состоянии ты его бросил?
Кадри молчал. Рука Адхама была тяжела, но Кадри не чувствовал ее тяжести. Его мучила другая боль, которую он не мог высказать. Единственное, чего он желал, чтобы солнце больше никогда не взошло.
– Пожалей меня, расскажи!.. Хотя ты не знаешь, что такое жалость. Я обрек себя на мучения, дав тебе жизнь, и вот уже двадцать лет меня преследует проклятие. К чему просить милосердия у того, кому оно неведомо!
Не выдержав, Кадри разразился рыданиями. Плечо его, которое судорожно сжимали пальцы Адхама, задергалось. Он так дрожал, что его дрожь передалась отцу.
– Это и есть твой ответ? – спросил Адхам.– Но почему, Кадри? Как ты смог? Признавайся сейчас, пока еще не взошло солнце, пока ты не взглянул на себя при свете дня!
– Я не хочу, чтобы наступал день,– пролепетал Кадри.
– Да, мы люди тьмы. Для нас не взойдет солнце. Я думал, что зло живет в лачуге Идриса, а оно у нас в крови. Тот гогочет, напивается, буянит. Мы же убиваем друг друга… О боже! Ты что, убил брата?
– Нет!
– Где же он?
– Я не хотел его убивать!
– Значит, он убит?!
Кадри еще горше заплакал. Адхам только сильнее сжал его плечо. Значит, Хумам убит. Лучший из всех, любимец деда. Убит, как будто и не было его. Если бы не ужасная боль, не поверил бы в случившееся.
Тем временем они добрались до большой скалы, и Адхам спросил сына:
– Где ты оставил его, преступник?
Вместо ответа Кадри подошел к тому месту, где закопал брата, и остановился.
– Где же он? Я ничего не вижу!
– Я похоронил его здесь,– едва слышно проговорил Кадри.
– Похоронил?!
Адхам вынул из кармана коробок спичек, зажег одну и стал осматривать землю. Он заметил свежевскопанное место и возле него след от тела, которое волокли по песку. Адхам застонал от невыносимой муки. Дрожащими руками он стал раскапывать песок и копал до тех пор, пока пальцы его не коснулись головы Хумама. Адхам погрузил руки в песок, взял сына под мышки и осторожно вытащил тело. Опустился возле него на колени, положив руки ему на голову, и закрыл глаза – живое воплощение отчаяния и горя.
– Сорок лет моей жизни кажутся мне нелепостью, когда я стою на коленях перед твоим телом, сынок, глубоко вздохнув, – проговорил он.
Внезапно Адхам поднял взгляд на Кадри, стоявшего напротив него. Его захлестнула волна слепой ненависти.
– Ты на собственной спине отнесешь Хумама домой!
Кадри испуганно отшатнулся, но отец, обойдя тело Хумама, быстро подошел к нему и схватил за руку.
– Неси брата!
– Я не могу,– простонал Кадри.
– А убить ты смог?!
– Я не в силах, отец!
– Не называй меня отцом! У убийцы брата нет ни отца, ни матери, ни брата!
– Не могу…
– Убийца на себе должен почувствовать тяжесть убитого им.
Адхам еще крепче вцепился Кадри в руку. Кадри попытался высвободиться, но Адхам, не ослабляя хватки, другой рукой надавал ему затрещин. Кадри покорно терпел побои, не пытаясь увернуться, даже не охнул от боли. Обессилев, Адхам сказал:
– Не теряй времени. Мать ждет нас. Кадри вздрогнул при упоминании о матери.
– Позволь мне скрыться! – взмолился он. Но Адхам подтолкнул его к трупу брата.
– Давай поднимай! Понесем вместе! Адхам нагнулся и взял Хумама под мышки, а Кадри обхватил его ноги. Вдвоем они подняли тело и медленно пошли к дому. Адхам углубился в свои мрачные думы и не замечал ничего вокруг, он даже перестал чувствовать душевную боль. Кадри же, наоборот, страдал невыносимо, сердце его бешено колотилось, руки дрожали. Запах могильной земли бил ему в ноздри, холод, исходивший от трупа, леденил руки. Было очень темно, и только на горизонте, там, где находились жилые кварталы, светились огни… Кадри остановился в изнеможении и сказал отцу:
– Я понесу его один!
Он взвалил тело Хумама себе на плечи и, сопровождаемый Адхамом, побрел к дому.
22.
Подойдя к лачуге, Адхам и Кадри услышали обеспокоенный голос Умеймы:
– Ну что, нашли его?
Адхам строгим голосом приказал ей не выходить из комнаты, а сам остановился, пропуская вперед Кадри. Но Кадри замер у порога, не в силах его переступить. Отец жестом велел ему войти.
– Я не смею встретиться с ней, прошептал Кадри.
– Ты посмел сделать нечто более ужасное!
– Нет! Это ужаснее! – покачал головой Кадри, не двигаясь с места.
Тогда Адхам силой заставил Кадри войти в комнату, где находилась Умейма. Сам же кинулся к жене и, закрыв ей рот ладонью, заглушил готовый вырваться крик.
– Не кричи, старая! Я не хочу, чтоб нас кто-нибудь слышал. Будем страдать молча. Надо вытерпеть эту боль. Мы с тобой породили это зло, и проклятье лежит на всех нас.
Адхам крепко зажал Умейме рот. Она пыталась вырваться, укусить его руку, но не смогла. Ей не хватало дыхания, силы оставили ее, и она потеряла сознание. Кадри все так же стоял в полном молчании, держа на руках тело брата, и, чтобы не смотреть на мать, безотрывно глядел на фонарь. Адхам подошел к нему, помог уложить Хумама на постель, бережно прикрыл тело. Кадри смотрел на брата, на постель, на которой они долгие годы спали вдвоем, и понимал, что ему больше нет места в этом доме… Гут Умейма пошевелила головой, приходя в себя, затем открыла глаза. Адхам поспешил к ней.
– Только не кричи! Умейма попыталась встать, и Адхам помог ей подняться, но, увидев, что она готова кинуться на тело сына, удержал ее. Подчинившись его воле, Умейма скорбно вздохнула, вцепилась себе в волосы и стала вырывать их прядь за прядью. Адхам не остановил ее и лишь заметил:
– Делай что хочешь, только молча. Умейма тихо причитала:
– Сыночек… Сыночек…
– Это только его труп… У нас нет больше сына… А вот его убийца! Если хочешь, убей его!– сказал Адхам.
Ударив себя по щекам, Умейма прохрипела, обращаясь к Кадри:
– Ты хуже дикого зверя!
Кадри молча опустил голову, а Адхам с яростью произнес:
– Этого нельзя простить! Убийца не может оставаться в живых! Справедливость требует отмщения!
– Вчера еще у нас была светлая надежда,– рыдала Умейма.– Мы говорили ему: «Иди!» А он отказался. Почему он не ушел?! Если бы он не был таким благородным, добрым, милосердным, он бы ушел и остался жив. Где же возмездие? Как ты смог, жестокосердый? Ты не сын мне больше, а я тебе не мать!
Кадри снова промолчал, но про себя подумал: «Я убил его один раз, а он убивает меня каждую секунду. Я уже мертв. Кто сказал, что я живой?»
– Что мне сделать с тобой? – сурово спросил его Адхам.
– Ты же сказал, что я не должен жить,– спокойно ответил Кадри.
– Как тебе пришло в голову убить его? – тихо спросила Умейма.
– Что толку причитать? Я готов понести любую кару. Мне легче умереть, чем выносить такие страдания! – в отчаянии воскликнул Кадри.
– Но ты и нашу жизнь сделал хуже смерти,– зло проговорил Адхам.
Умейма не переставала бить себя по щекам и тяжело вздыхать.
– Я не хочу так жить! Лучше похороните меня вместе с сыном. Почему ты не даешь мне оплакать его? – причитала она.
– Я опасаюсь не за твое горло,– ответил ей Адхам,– я боюсь, как бы нас не услышал сатана!
– А хоть бы и услышал! – воскликнул Кадри.– Мне все безразлично!
Вдруг снаружи послышался голос Идриса:
– Брат мой, Адхам, иди сюда, несчастный! Все оцепенели. Но Адхам крикнул в ответ:
– Иди к себе! Не смей ко мне приставать! А Идрис продолжал:
– Зло убивает зло. Ваше горе избавило вас от моего гнева. Забудем наши распри. Мы оба страдаем. Ты потерял дорогого сына, а я – единственную дочь. Дети были нашим утешением в изгнании, но их не стало. Иди сюда, бедняга, давай пожалеем друг друга.
Итак, значит, тайна раскрыта. Но каким образом? Только сейчас Умейма испугалась за Кадри.
– Твое злоречие,– проговорил Адхам,– не задевает меня. Что оно в сравнении с моими страданиями!
– Злоречие? – укоряюще сказал Идрис.– Ты ведь не знаешь, как я плакал, когда увидел тебя извлекающим тело сына из ямы, которую вырыл Кадри.
– Проклятый шпион! – вскипел Адхам.
– Я плакал не только об убитом, но и об убийце. Я сказал себе: «Бедный Адхам! В одну ночь он потерял двух сыновей».
Тут Умейма заголосила, уже не обращая ни на кого внимания, а Кадри бросился к выходу. Адхам поспешил за ним.
– Я не хочу терять обоих! – стенала Умейма.
Кадри кинулся было на Идриса, но Адхам оттолкнул его, а сам встал перед Идрисом и с вызовом сказал:
– Предупреждаю, не вмешивайся в наши дела!
– Глупец! – спокойно произнес Идрис.– Ты не понимаешь, кто твой друг, а кто – враг. Ты готов драться с собственным братом, чтобы защитить убийцу твоего сына.
– Уходи прочь!..
– Ну что же, прими мои соболезнования и до скорой встречи,– проговорил, хихикнув, Идрис и скрылся в темноте…
Адхам повернулся к Кадри, но того уже не было. Он увидел лишь Умейму, которая стояла рядом с ним и спрашивала, куда делся Кадри. Адхам, вглядываясь в окружающий мрак, громко позвал:
– Кадри, Кадри, где ты?!
Ему, как эхо, вторил голос Идриса: «Кадри! Кадри! Где ты?..»
– Ну что, нашли его?
Адхам строгим голосом приказал ей не выходить из комнаты, а сам остановился, пропуская вперед Кадри. Но Кадри замер у порога, не в силах его переступить. Отец жестом велел ему войти.
– Я не смею встретиться с ней, прошептал Кадри.
– Ты посмел сделать нечто более ужасное!
– Нет! Это ужаснее! – покачал головой Кадри, не двигаясь с места.
Тогда Адхам силой заставил Кадри войти в комнату, где находилась Умейма. Сам же кинулся к жене и, закрыв ей рот ладонью, заглушил готовый вырваться крик.
– Не кричи, старая! Я не хочу, чтоб нас кто-нибудь слышал. Будем страдать молча. Надо вытерпеть эту боль. Мы с тобой породили это зло, и проклятье лежит на всех нас.
Адхам крепко зажал Умейме рот. Она пыталась вырваться, укусить его руку, но не смогла. Ей не хватало дыхания, силы оставили ее, и она потеряла сознание. Кадри все так же стоял в полном молчании, держа на руках тело брата, и, чтобы не смотреть на мать, безотрывно глядел на фонарь. Адхам подошел к нему, помог уложить Хумама на постель, бережно прикрыл тело. Кадри смотрел на брата, на постель, на которой они долгие годы спали вдвоем, и понимал, что ему больше нет места в этом доме… Гут Умейма пошевелила головой, приходя в себя, затем открыла глаза. Адхам поспешил к ней.
– Только не кричи! Умейма попыталась встать, и Адхам помог ей подняться, но, увидев, что она готова кинуться на тело сына, удержал ее. Подчинившись его воле, Умейма скорбно вздохнула, вцепилась себе в волосы и стала вырывать их прядь за прядью. Адхам не остановил ее и лишь заметил:
– Делай что хочешь, только молча. Умейма тихо причитала:
– Сыночек… Сыночек…
– Это только его труп… У нас нет больше сына… А вот его убийца! Если хочешь, убей его!– сказал Адхам.
Ударив себя по щекам, Умейма прохрипела, обращаясь к Кадри:
– Ты хуже дикого зверя!
Кадри молча опустил голову, а Адхам с яростью произнес:
– Этого нельзя простить! Убийца не может оставаться в живых! Справедливость требует отмщения!
– Вчера еще у нас была светлая надежда,– рыдала Умейма.– Мы говорили ему: «Иди!» А он отказался. Почему он не ушел?! Если бы он не был таким благородным, добрым, милосердным, он бы ушел и остался жив. Где же возмездие? Как ты смог, жестокосердый? Ты не сын мне больше, а я тебе не мать!
Кадри снова промолчал, но про себя подумал: «Я убил его один раз, а он убивает меня каждую секунду. Я уже мертв. Кто сказал, что я живой?»
– Что мне сделать с тобой? – сурово спросил его Адхам.
– Ты же сказал, что я не должен жить,– спокойно ответил Кадри.
– Как тебе пришло в голову убить его? – тихо спросила Умейма.
– Что толку причитать? Я готов понести любую кару. Мне легче умереть, чем выносить такие страдания! – в отчаянии воскликнул Кадри.
– Но ты и нашу жизнь сделал хуже смерти,– зло проговорил Адхам.
Умейма не переставала бить себя по щекам и тяжело вздыхать.
– Я не хочу так жить! Лучше похороните меня вместе с сыном. Почему ты не даешь мне оплакать его? – причитала она.
– Я опасаюсь не за твое горло,– ответил ей Адхам,– я боюсь, как бы нас не услышал сатана!
– А хоть бы и услышал! – воскликнул Кадри.– Мне все безразлично!
Вдруг снаружи послышался голос Идриса:
– Брат мой, Адхам, иди сюда, несчастный! Все оцепенели. Но Адхам крикнул в ответ:
– Иди к себе! Не смей ко мне приставать! А Идрис продолжал:
– Зло убивает зло. Ваше горе избавило вас от моего гнева. Забудем наши распри. Мы оба страдаем. Ты потерял дорогого сына, а я – единственную дочь. Дети были нашим утешением в изгнании, но их не стало. Иди сюда, бедняга, давай пожалеем друг друга.
Итак, значит, тайна раскрыта. Но каким образом? Только сейчас Умейма испугалась за Кадри.
– Твое злоречие,– проговорил Адхам,– не задевает меня. Что оно в сравнении с моими страданиями!
– Злоречие? – укоряюще сказал Идрис.– Ты ведь не знаешь, как я плакал, когда увидел тебя извлекающим тело сына из ямы, которую вырыл Кадри.
– Проклятый шпион! – вскипел Адхам.
– Я плакал не только об убитом, но и об убийце. Я сказал себе: «Бедный Адхам! В одну ночь он потерял двух сыновей».
Тут Умейма заголосила, уже не обращая ни на кого внимания, а Кадри бросился к выходу. Адхам поспешил за ним.
– Я не хочу терять обоих! – стенала Умейма.
Кадри кинулся было на Идриса, но Адхам оттолкнул его, а сам встал перед Идрисом и с вызовом сказал:
– Предупреждаю, не вмешивайся в наши дела!
– Глупец! – спокойно произнес Идрис.– Ты не понимаешь, кто твой друг, а кто – враг. Ты готов драться с собственным братом, чтобы защитить убийцу твоего сына.
– Уходи прочь!..
– Ну что же, прими мои соболезнования и до скорой встречи,– проговорил, хихикнув, Идрис и скрылся в темноте…
Адхам повернулся к Кадри, но того уже не было. Он увидел лишь Умейму, которая стояла рядом с ним и спрашивала, куда делся Кадри. Адхам, вглядываясь в окружающий мрак, громко позвал:
– Кадри, Кадри, где ты?!
Ему, как эхо, вторил голос Идриса: «Кадри! Кадри! Где ты?..»
23.
Хумама похоронили на кладбище в Баб ан-Наср. На похороны пришло много народу – все, кто знал Адхама, такие же торговцы, как он сам, а также его постоянные покупатели, уважавшие Адхама за мягкий нрав и вежливое обращение. Идрис не только явился без приглашения на похороны и шагал вместе со всеми в похоронной процессии, но и после погребения стоял со скорбным видом, принимал соболезнования в качестве дяди умершего. Адхам негодовал, глядя на него, но молча терпел его присутствие. В похоронах участвовали и футуввы, и люди, занимавшиеся сомнительными делами: жулики, воры, разбойники. Когда тело опускали в могилу, Идрис, стоявший рядом с Адхамом, говорил ему слова утешения, а Адхам скрепя сердце молча стискивал зубы, и только слезы градом катились из глаз его. Умейма била себя по щекам, голосила, каталась по земле. Когда все наконец разошлись, Адхам, обращаясь к Идрису, спросил:
– Существует ли предел твоей жестокости?!
– О чем ты говоришь, мой бедный брат? – притворно удивился Идрис.
– Я не знал, что ты так жестокосерден, хотя всегда плохо думал о тебе. Ведь смерть – конец всему. Над чем же злорадствовать?
– В горе ты утратил свою обычную вежливость, но я прощаю тебя,– проговорил Идрис, ударяя ладонью о ладонь и выражая этим жестом отчаяние от того, что чувства его истолкованы столь неверно.
– Когда же ты наконец поймешь, что нас уже давно ничто не связывает? Помилуй Бог, разве ты мне не брат?! Эти узы нельзя расторгнуть!
– Идрис! Неужели тебе мало того, что ты со мной сделал?
– Твое горе – причина твоей грубости! Но мы оба несчастны. Ты потерял Хумама и Кадри, а я – Хинд. У великого Габалауи остались лишь внук– убийца и внучка-распутница. И все же тебе легче, ведь у тебя есть еще дети, они заменят тебе ушедших.
– Неужели ты завидуешь мне? – печально спросил Адхам.
– Идрис завидует Адхаму?! – удивился Идрис. Если не понесешь ты кары, равной твоим злодеяниям, мир рухнет!
– Рухнет, непременно рухнет…
И потянулись дни, полные уныния и печали. Скорбь подорвала здоровье Умеймы, она сильно исхудала. За несколько лет Адхам, казалось, состарился больше, чем за всю долгую жизнь. Оба страдали от физического недуга и душевных мук. И вот настал день, когда болезнь окончательно взяла верх. Супруги уже не могли подняться с постели. Умейма с младшими детьми оставалась во внутренней комнате, Адхам – в комнате старших сыновей. Проходил день, наступала ночь, но они не зажигали лампы. Адхам довольствовался светом луны, проникавшим в комнату через дверь. Он то дремал, то пробуждался, находясь все время на грани между бодрствованием и забытьём… Как-то до него донесся насмешливый голос Идриса:
– Не нуждаешься ли ты в помощи?
Сердце у Адхама сжалось, но он ничего не ответил. Он ненавидел часы, когда Идрис выходил на свою вечернюю прогулку.
– Существует ли предел твоей жестокости?!
– О чем ты говоришь, мой бедный брат? – притворно удивился Идрис.
– Я не знал, что ты так жестокосерден, хотя всегда плохо думал о тебе. Ведь смерть – конец всему. Над чем же злорадствовать?
– В горе ты утратил свою обычную вежливость, но я прощаю тебя,– проговорил Идрис, ударяя ладонью о ладонь и выражая этим жестом отчаяние от того, что чувства его истолкованы столь неверно.
– Когда же ты наконец поймешь, что нас уже давно ничто не связывает? Помилуй Бог, разве ты мне не брат?! Эти узы нельзя расторгнуть!
– Идрис! Неужели тебе мало того, что ты со мной сделал?
– Твое горе – причина твоей грубости! Но мы оба несчастны. Ты потерял Хумама и Кадри, а я – Хинд. У великого Габалауи остались лишь внук– убийца и внучка-распутница. И все же тебе легче, ведь у тебя есть еще дети, они заменят тебе ушедших.
– Неужели ты завидуешь мне? – печально спросил Адхам.
– Идрис завидует Адхаму?! – удивился Идрис. Если не понесешь ты кары, равной твоим злодеяниям, мир рухнет!
– Рухнет, непременно рухнет…
И потянулись дни, полные уныния и печали. Скорбь подорвала здоровье Умеймы, она сильно исхудала. За несколько лет Адхам, казалось, состарился больше, чем за всю долгую жизнь. Оба страдали от физического недуга и душевных мук. И вот настал день, когда болезнь окончательно взяла верх. Супруги уже не могли подняться с постели. Умейма с младшими детьми оставалась во внутренней комнате, Адхам – в комнате старших сыновей. Проходил день, наступала ночь, но они не зажигали лампы. Адхам довольствовался светом луны, проникавшим в комнату через дверь. Он то дремал, то пробуждался, находясь все время на грани между бодрствованием и забытьём… Как-то до него донесся насмешливый голос Идриса:
– Не нуждаешься ли ты в помощи?
Сердце у Адхама сжалось, но он ничего не ответил. Он ненавидел часы, когда Идрис выходил на свою вечернюю прогулку.