Страница:
При омовении присутствовали лишь самые близкие слуги. Они обернули тело саваном и уложили на погребальные носилки. Носилки поставили в большом зале, том самом, который был свидетелем важнейших событий в жизни семьи – назначения Адхама управляющим, бунта Идриса и его изгнания. Принять участие в молитве были приглашены управляющий и главы родов Габаль, Рифаа и Касем. На закате солнца тело Габалауи было предано земле. Вечером все жители улицы собрались в огромном поминальном шатре. Вместе с членами рода Рифаа туда пришли и Арафа с Ханашем. Лицо Арафы, который не уснул ни на мгновение с тех пор, как совершил свое преступление, напоминало лицо покойника. Собравшиеся в шатре восхваляли и славословили Габалауи, называя его покорителем пустыни, красой мужчин, символом силы и смелости, владетелем имения и улицы, прародителем всех на ней живущих.
Арафа выглядел очень печальным, но никому, конечно, не могло прийти в голову, что на самом деле творилось в душе того, кто нарушил неприкосновенность Большого дома, кто поверил в существование деда, лишь когда тот умер, кто не захотел быть как все и навечно замарал свои руки. Арафа ломал голову, как и чем может он искупить преступление. Всех подвигов Габаля, Рифаа и Касема недостаточно для этого. Если он разделается с управляющим и футуввами и избавит улицу от их злодеяний, и то будет мало. Обучит всех и каждого волшебству и его премудростям – тоже мало. Единственный путь к искуплению в том, чтобы достичь совершенства в волшебстве и с его помощью вернуть жизнь Габалауи. Габалауи, которого оказалось легче убить, чем увидеть… Остается надеяться лишь на время, быть может, оно затянет кровоточащую рану в сердце. А эти футуввы с их лживыми слезами! Однако, увы и ах, никто из них не совершил греха, равного его греху.
Футуввы сидели молча. Они испытывали стыд и унижение: ведь теперь вся улица будет говорить, что Габалауи убит в своем доме в то время, как футуввы покуривали гашиш. Глаза их горели мстительным огнем, предвещавшим недоброе.
Вернувшись поздно ночью в подвал, Арафа обнял Аватыф.
– Скажи мне откровенно, – в отчаянии спросил он, ты считаешь меня преступником?
– Ты добрый человек, ты самый добрый из всех, кого я знаю. Просто тебе не повезло, – мягко ответила жена. Арафа закрыл глаза.
– Никто и никогда не страдал так, как я.
– Я знаю. Она поцеловала мужа холодными губами и прошептала:
– Я боюсь, что на нас падет проклятие. Арафа склонил голову.
– Я боюсь, – вмешался Ханаш, – что не сегодня-завтра все откроется. Ведь не может так быть, чтобы о Габалауи было известно все: история его самого, его имения, его детей и потомков, его встреч с Габалем, Рифаа и Касемом и осталась неизвестной лишь причина его смерти. Тяжело вздохнув, Арафа спросил:
– Есть ли у нас другой выход, кроме бегства? Ханаш не ответил. Тогда Арафа продолжал:
– У меня есть план. Но, чтобы осуществить его, я должен быть уверен в себе. Я не могу ничего делать, пока чувствую себя преступником.
– Ты невиновен, – нехотя проговорил Ханаш.
– Не бойся за нас, Ханаш! – воскликнул Арафа. – Мы отвлечем внимание улицы от ужасного преступления другими событиями. Я буду работать, произойдут многие чудеса. Но главным чудом станет воскрешение Габалауи.
Аватыф всплеснул руками, а Ханаш нахмурился.
– Ты сошел с ума?!
Арафа был похож на человека, охваченного горячкой, речь его напоминала бред:
– Одного слова нашего деда было достаточно, чтобы подвигнуть лучших из его потомков на высокие подвиги, на великие жертвы. Смерть же его сильнее всяких слов. Она налагает на меня долг сделать все, что в моих силах, заменить его, быть таким, как он! Ты понял?!
103.
104.
105.
106.
Арафа выглядел очень печальным, но никому, конечно, не могло прийти в голову, что на самом деле творилось в душе того, кто нарушил неприкосновенность Большого дома, кто поверил в существование деда, лишь когда тот умер, кто не захотел быть как все и навечно замарал свои руки. Арафа ломал голову, как и чем может он искупить преступление. Всех подвигов Габаля, Рифаа и Касема недостаточно для этого. Если он разделается с управляющим и футуввами и избавит улицу от их злодеяний, и то будет мало. Обучит всех и каждого волшебству и его премудростям – тоже мало. Единственный путь к искуплению в том, чтобы достичь совершенства в волшебстве и с его помощью вернуть жизнь Габалауи. Габалауи, которого оказалось легче убить, чем увидеть… Остается надеяться лишь на время, быть может, оно затянет кровоточащую рану в сердце. А эти футуввы с их лживыми слезами! Однако, увы и ах, никто из них не совершил греха, равного его греху.
Футуввы сидели молча. Они испытывали стыд и унижение: ведь теперь вся улица будет говорить, что Габалауи убит в своем доме в то время, как футуввы покуривали гашиш. Глаза их горели мстительным огнем, предвещавшим недоброе.
Вернувшись поздно ночью в подвал, Арафа обнял Аватыф.
– Скажи мне откровенно, – в отчаянии спросил он, ты считаешь меня преступником?
– Ты добрый человек, ты самый добрый из всех, кого я знаю. Просто тебе не повезло, – мягко ответила жена. Арафа закрыл глаза.
– Никто и никогда не страдал так, как я.
– Я знаю. Она поцеловала мужа холодными губами и прошептала:
– Я боюсь, что на нас падет проклятие. Арафа склонил голову.
– Я боюсь, – вмешался Ханаш, – что не сегодня-завтра все откроется. Ведь не может так быть, чтобы о Габалауи было известно все: история его самого, его имения, его детей и потомков, его встреч с Габалем, Рифаа и Касемом и осталась неизвестной лишь причина его смерти. Тяжело вздохнув, Арафа спросил:
– Есть ли у нас другой выход, кроме бегства? Ханаш не ответил. Тогда Арафа продолжал:
– У меня есть план. Но, чтобы осуществить его, я должен быть уверен в себе. Я не могу ничего делать, пока чувствую себя преступником.
– Ты невиновен, – нехотя проговорил Ханаш.
– Не бойся за нас, Ханаш! – воскликнул Арафа. – Мы отвлечем внимание улицы от ужасного преступления другими событиями. Я буду работать, произойдут многие чудеса. Но главным чудом станет воскрешение Габалауи.
Аватыф всплеснул руками, а Ханаш нахмурился.
– Ты сошел с ума?!
Арафа был похож на человека, охваченного горячкой, речь его напоминала бред:
– Одного слова нашего деда было достаточно, чтобы подвигнуть лучших из его потомков на высокие подвиги, на великие жертвы. Смерть же его сильнее всяких слов. Она налагает на меня долг сделать все, что в моих силах, заменить его, быть таким, как он! Ты понял?!
103.
Когда на улице смолкли последние звуки, Арафа стал собираться. Лватыф с красными от слез глазами, потерявшая всякую надежду образумить мужа, проводила его до двери.
– Будь осторожен! – умоляла она его.
Ханаш без конца спрашивал:
– Ну почему ты не хочешь взять меня с собой? Потому что одному легче убежать, чем двоим.
Ханаш похлопал Арафу по плечу.
– Бутылку пускай в ход только в крайнем случае.
Арафа кивнул в знак согласия и вышел. Очутившись на темной улице, огляделся вокруг и направился к Гамалийе. Сделав большой крюк по улице аль– Ватавит, он через Даррасл вышел в пустыню за Большим домом, а оттуда к задней стене дома Саадаллы, также выходившей в пустыню. У середины стены он остановился и стал шарить руками по земле, пока не нащупал большой камень, прикрывший вход в подкоп. Над этим подземным ходом они с Ханашем трудились несколько ночей подряд. Проползши на животе по узкому проходу, Арафа оказался на другом его конце, в саду дома футуввы. Сквозь закрытые ставнями окна пробивался свет. Время от времени из дома доносились громкие голоса и взрывы грубого хохота.
Арафа достал из-за пазухи кинжал и затаился, готовый к действию. Время тянулось томительно, но в конце концов гости футуввы стали расходиться. Дверь открылась, из нее показалась группа мужчин, предводительствуемая баввабом с фонарем в руке, и направилась к воротам, выходящим на улицу. Закрыв за гостями ворота, бавваб повернул назад, к дому. Саадалла шел следом за ним. Арафа левой рукой подобрал с земли камень. Зажав кинжал в правой, он стоял за пальмой, дожидаясь, когда Саадалла подойдет поближе. Футувва поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей в саламлик.
Одним прыжком Арафа оказался возле него и вонзил кинжал ему в спину, напротив сердца. Футувва испустил крик и рухнул наземь. Бавваб в страхе обернулся, но камень, брошенный Арафой, разбил фонарь, и все погрузилось во тьму. Арафа кинулся бежать к подкопу в стене. Истошный вопль бавваба переполошил весь дом.
Послышался топот ног и шум голосов в комнатах и в дальнем конце сада. На бегу Арафа споткнулся о корень пальмы и упал. Превозмогая сильную боль в ноге и локте, он ползком добрался до начала подкопа. Голоса и топот ног за его спиной приближались.
Арафа скатился в яму и, быстро перебирая руками и ногами, пополз под землей.
Выбрался наверх с другой стороны стены и, едва сдерживая стон, побежал на восток. Прежде чем завернуть за угол стены Большого дома, он оглянулся назад и увидел, что за ним кто-то гонится. «Кто тут?!» крикнул голос. Несмотря на боль в ноге, Арафа удвоил скорость, достиг оконечности стены и стал пересекать пустырь, отделяющий Большой дом от дома управляющего. Но заметил впереди огни факелов и свернул в сторону пустыни, надеясь добраться до рынка Мукаттам. Он чувствовал, что теряет силы и что боль рано или поздно вынудит его остановиться. Топот ног все приближался, Арафа различал голоса преследователей: «Держи его! Лови!»
И тут Арафа достал из-за пазухи бутылку, над изготовлением которой работал долгие месяцы, остановился, обернулся лицом к преследователям и метнул бутылку в подбегавших людей. Через секунду прогремел оглушительный взрыв. Вслед за ним раздались вопли и стоны. Арафа снова побежал и уже не слышал за собой топота ног преследователей. На краю пустыни он бросился на землю, тяжело дыша и стеная, и долго лежал, слабый и одинокий, в ночной тьме. Иногда он озирался вокруг было тихо и безлюдно. Руками он стал отирать кровь, сочившуюся из ноги, потом осушил руки песком. Он сознавал, что должен во что бы то ни стало идти дальше. С трудом, помогая себе руками, поднялся и медленно побрел к Даррасе.
В начале Даррасы он чуть было не столкнулся с каким-то прохожим и в страхе отпрянул. Но прохожий не обратил на него никакого внимания, и Арафа вздохнул с облегчением. Он возвращался тем же путем, которым шел к дому Саадаллы. Приближаясь к улице Габалауи, услышал необычный для столь раннего часа шум на улице. Жалобные и угрожающие крики, плач и проклятия смешались в зловещем хоре.
Помедлив минуту, он двинулся вперед, стараясь держаться ближе к стенам домов. В дальнем от него конце улицы, между домами управляющего и Саадаллы, виднелась толпа людей, в то время как квартал Касем выглядел пустынным. Арафа осторожно добрался до своего дома, нырнул в подвал и оказался среди ожидавших его Аватыф и Ханаша.
Увидев рану на ноге мужа, Аватыф испугалась. Она поспешила принести миску с водой и стала промывать рану, Арафа стиснул зубы, чтобы не закричать от боли. Помогавший женщине Ханаш выглядел встревоженным.
– Вся улица негодует, – сказал он.
– А что говорят о взрыве? – спросил Арафа.
– Те, кто гнался за тобой, рассказали о том, что видели, но им никто не поверил. Однако при виде ужасных ран все растерялись. Теперь только и разговору что о взрыве. Даже про смерть Саадаллы позабыли.
– Убит главный футувва улицы, – заметил Арафа. – Завтра футуввы начнут грызться между собой за его место. Но скоро время футувв кончится. И первым поплатится убийца твоего отца. Он взглянул на жену, которая перевязывала его рану. Аватыф ничего не ответила, а Ханаш с тревогой смотрел на брата. Острая боль заставила Арафу склонить голову ему на руки.
– Будь осторожен! – умоляла она его.
Ханаш без конца спрашивал:
– Ну почему ты не хочешь взять меня с собой? Потому что одному легче убежать, чем двоим.
Ханаш похлопал Арафу по плечу.
– Бутылку пускай в ход только в крайнем случае.
Арафа кивнул в знак согласия и вышел. Очутившись на темной улице, огляделся вокруг и направился к Гамалийе. Сделав большой крюк по улице аль– Ватавит, он через Даррасл вышел в пустыню за Большим домом, а оттуда к задней стене дома Саадаллы, также выходившей в пустыню. У середины стены он остановился и стал шарить руками по земле, пока не нащупал большой камень, прикрывший вход в подкоп. Над этим подземным ходом они с Ханашем трудились несколько ночей подряд. Проползши на животе по узкому проходу, Арафа оказался на другом его конце, в саду дома футуввы. Сквозь закрытые ставнями окна пробивался свет. Время от времени из дома доносились громкие голоса и взрывы грубого хохота.
Арафа достал из-за пазухи кинжал и затаился, готовый к действию. Время тянулось томительно, но в конце концов гости футуввы стали расходиться. Дверь открылась, из нее показалась группа мужчин, предводительствуемая баввабом с фонарем в руке, и направилась к воротам, выходящим на улицу. Закрыв за гостями ворота, бавваб повернул назад, к дому. Саадалла шел следом за ним. Арафа левой рукой подобрал с земли камень. Зажав кинжал в правой, он стоял за пальмой, дожидаясь, когда Саадалла подойдет поближе. Футувва поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей в саламлик.
Одним прыжком Арафа оказался возле него и вонзил кинжал ему в спину, напротив сердца. Футувва испустил крик и рухнул наземь. Бавваб в страхе обернулся, но камень, брошенный Арафой, разбил фонарь, и все погрузилось во тьму. Арафа кинулся бежать к подкопу в стене. Истошный вопль бавваба переполошил весь дом.
Послышался топот ног и шум голосов в комнатах и в дальнем конце сада. На бегу Арафа споткнулся о корень пальмы и упал. Превозмогая сильную боль в ноге и локте, он ползком добрался до начала подкопа. Голоса и топот ног за его спиной приближались.
Арафа скатился в яму и, быстро перебирая руками и ногами, пополз под землей.
Выбрался наверх с другой стороны стены и, едва сдерживая стон, побежал на восток. Прежде чем завернуть за угол стены Большого дома, он оглянулся назад и увидел, что за ним кто-то гонится. «Кто тут?!» крикнул голос. Несмотря на боль в ноге, Арафа удвоил скорость, достиг оконечности стены и стал пересекать пустырь, отделяющий Большой дом от дома управляющего. Но заметил впереди огни факелов и свернул в сторону пустыни, надеясь добраться до рынка Мукаттам. Он чувствовал, что теряет силы и что боль рано или поздно вынудит его остановиться. Топот ног все приближался, Арафа различал голоса преследователей: «Держи его! Лови!»
И тут Арафа достал из-за пазухи бутылку, над изготовлением которой работал долгие месяцы, остановился, обернулся лицом к преследователям и метнул бутылку в подбегавших людей. Через секунду прогремел оглушительный взрыв. Вслед за ним раздались вопли и стоны. Арафа снова побежал и уже не слышал за собой топота ног преследователей. На краю пустыни он бросился на землю, тяжело дыша и стеная, и долго лежал, слабый и одинокий, в ночной тьме. Иногда он озирался вокруг было тихо и безлюдно. Руками он стал отирать кровь, сочившуюся из ноги, потом осушил руки песком. Он сознавал, что должен во что бы то ни стало идти дальше. С трудом, помогая себе руками, поднялся и медленно побрел к Даррасе.
В начале Даррасы он чуть было не столкнулся с каким-то прохожим и в страхе отпрянул. Но прохожий не обратил на него никакого внимания, и Арафа вздохнул с облегчением. Он возвращался тем же путем, которым шел к дому Саадаллы. Приближаясь к улице Габалауи, услышал необычный для столь раннего часа шум на улице. Жалобные и угрожающие крики, плач и проклятия смешались в зловещем хоре.
Помедлив минуту, он двинулся вперед, стараясь держаться ближе к стенам домов. В дальнем от него конце улицы, между домами управляющего и Саадаллы, виднелась толпа людей, в то время как квартал Касем выглядел пустынным. Арафа осторожно добрался до своего дома, нырнул в подвал и оказался среди ожидавших его Аватыф и Ханаша.
Увидев рану на ноге мужа, Аватыф испугалась. Она поспешила принести миску с водой и стала промывать рану, Арафа стиснул зубы, чтобы не закричать от боли. Помогавший женщине Ханаш выглядел встревоженным.
– Вся улица негодует, – сказал он.
– А что говорят о взрыве? – спросил Арафа.
– Те, кто гнался за тобой, рассказали о том, что видели, но им никто не поверил. Однако при виде ужасных ран все растерялись. Теперь только и разговору что о взрыве. Даже про смерть Саадаллы позабыли.
– Убит главный футувва улицы, – заметил Арафа. – Завтра футуввы начнут грызться между собой за его место. Но скоро время футувв кончится. И первым поплатится убийца твоего отца. Он взглянул на жену, которая перевязывала его рану. Аватыф ничего не ответила, а Ханаш с тревогой смотрел на брата. Острая боль заставила Арафу склонить голову ему на руки.
104.
Рано утром кто-то постучал в дверь подвала. Пошедшая открывать Аватыф увидела перед собою дядюшку Юнуса, бавваба в доме управляющего. Она вежливо поздоровалась с ним и пригласила в дом. Но он не двинулся с места. Господин управляющий срочно требует к себе Арафу.
Не испытывая ни малейшей радости от этого известия, Аватыф передала приглашение Арафе. Вскоре он вышел, одетый в свое лучшее платье белую галабею, с цветной повязкой на голове, в чистых сапогах. Он слегка прихрамывал и вынужден был опираться на палку.
– Я готов! – сказал он баввабу, приветственно поднимая руку.
Они пошли по улице. Вся она была погружена в скорбь. Глаза прохожих выражали беспокойство и страх, словно спрашивали: что будет завтра? Какие еще беды принесет оно с собой? Подручные футувв, собравшись по кофейням, обсуждали, как быть дальше. В доме Саадаллы не умолкали крики и причитания.
Вслед за баввабом Арафа вошел в дом управляющего. Идя по увитой жасмином аллее к саламлику, Арафа думал о том, как дом управляющего похож на Большой дом почти такой же роскошный, лишь немного скромнее. Он усмехнулся про себя: они подражают деду в том, что выгодно им, а о пользе остальных и не думают.
Бавваб скрылся за дверью, чтобы доложить о его приходе хозяину, и, вернувшись, пригласил войти. Арафа вошел в большую залу. В дальнем углу сидел управляющий Кадри, поджидая его. Арафа уважительно склонился перед ним в поклоне и краем глаза разглядывал Кадри: он показался ему высоким, крепкого телосложения мужчиной с упитанным, мясистым лицом. Но когда управляющий в ответ на приветствие Арафы улыбнулся, открылись гнилые, желтые зубы, очень портившие его внешность. Кадри указал Арафе место рядом с собой на диване.
– Прошу прощения, господин управляющий, промолвил Арафа, направляясь к ближайшему стулу.
– Сюда! Садись сюда! – настойчиво и вместе с тем ласково приказал управляющий.
Арафе пришлось примоститься на краешке дивана. «Неспроста это», подумал он и утвердился в своей мысли, увидев, что бавваб прикрывает дверь залы. Некоторое время Кадри молча глядел на юношу, потом спокойно спросил:
– Зачем ты убил Саадаллу, Арафа?
Их взгляды встретились. Тело Арафы напряглось, в голове все поплыло и перемешалось. Уверенный вид управляющего не оставлял сомнений в том, что ему все известно. Не дав Арафе ответить, Кадри уже более резким тоном сказал:
– Не дрожи! Зачем же было убивать, если ты так трусишь? Возьми себя в руки и отвечай, честно отвечай, почему ты убил Саадаллу?
– Господин мой… я… – забормотал Арафа, ничего не соображая.
– Негодяй, ты думаешь, у меня нет доказательств? Отвечай откровенно, ничего не скрывая, почему ты убил его?
Арафа совсем растерялся, глаза его бессмысленно блуждали, а Кадри ледяным тоном продолжал:
– У тебя нет выхода, Арафа. Если люди на улице узнают о том, что ты сделал, они растерзают тебя на мелкие куски.
Плач в доме футуввы становился все громче, а его, Арафы, надежды были развеяны в прах. Он открыл рот, но так ничего и не сказал.
– Молчи, молчи, – пригрозил управляющий. – Вот я вытолкну тебя наружу, к этим зверям, и скажу им: хватайте убийцу Саадаллы. А еще могу сказать им: хватайте убийцу Габалауи!
– Габалауи! – сдавленным голосом прохрипел Арафа.
– Ты мастер рыть подкопы! В первый раз тебе удалось спастись, но теперь ты попался. Почему ты убиваешь, Арафа?
В полном отчаянии Арафа лепетал:
– Я невиновен, господин управляющий, невиновен…
– Если я обвиню тебя, никто не потребует у меня доказательств. На нашей улице слухи почитаются истиной. И приговор будет один смерть! Но скажи мне, что толкнуло тебя залезть в Большой дом? И убить Саадаллу?
Этот человек знает все. Каким образом? Откуда? Неизвестно. Но почему он обвиняет его наедине, за закрытой дверью?
– Ты хотел ограбить? Не смея поднять глаза, Арафа молчал.
– Говори, гаденыш!– гневно крикнул Кадри. – Зачем тебе понадобилось грабить, если ты живешь лучше многих?! С видом человека, решившегося на отчаянное признание, Арафа проговорил:
– Порок гнездится в моей душе. Кадри торжествующе рассмеялся, а Арафа недоумевал: почему этот человек до сих пор не расправился с ним? Почему не выдал его тайну ни одному из футувв? Почему расспрашивает его таким странным образом, наедине?
– Ты опасный человек! – неожиданно сказал управляющий.
– Я несчастный человек.
– Разве можно назвать несчастным того, кто владеет оружием пострашнее всяких дубинок?
Потерявши голову, по волосам не плачут. Волшебник не он, Арафа, а вот этот сидящий рядом с ним человек.
Управляющий, казалось, наслаждался растерянностью юноши.
– Один из моих слуг был в числе твоих преследователей, – наконец объяснил он свою осведомленность. – Он бежал позади всех и не пострадал от взрыва. А потом тайно выследил тебя. Ты столкнулся с ним в Даррасе. В одиночку он не стал с тобой связываться, прибежал ко мне и все рассказал.
– Он не мог рассказать кому-нибудь еще? – вырвалось у Арафы.
– Он верный слуга, – улыбнулся управляющий. И серьезно добавил: – А теперь расскажи мне о твоем оружии.
Туман начал рассеиваться в глазах Арафы. Этот человек хочет завладеть секретом, который Арафа ценит дороже своей жизни. Но положение его действительно безвыходно. Понизив голос, Арафа сказал:
– Оно гораздо проще, чем воображают люди.
Взгляд Кадри стал жестким, в голосе снова зазвучала угроза:
– Я могу приказать немедленно обыскать твой дом, но мне не хотелось бы привлекать к тебе лишнее внимание. Понимаешь? Если ты будешь слушаться меня, я не дам тебе погибнуть.
Этому человеку ничего не стоит привести в исполнение свою угрозу. Тут ничего не поделаешь. Арафа бессильно опустил голову.
– Я подчиняюсь твоей воле.
– Ты начал кое-что соображать, волшебник нашей улицы! Если бы моей целью было убить тебя, твои останки давно были бы брошены на съедение собакам. И продолжал, откашлявшись:
– Оставим в покое Габалауи и Саадаллу. Поговорим лучше о твоем оружии, что оно собой представляет? Арафа поглядел на управляющего ясными глазами.
– Это волшебная бутылка!
– Волшебная? – с сомнением переспросил тот. – Объясни получше.
Впервые за время разговора Арафа обрел какую-то уверенность. Он спокойно пояснил:
– Язык волшебства понимают лишь те, кто знает его тайны.
– Значит, ты не откроешь мне этих тайн, даже если я пообещаю тебе полную безопасность?
Арафа внутренне рассмеялся, но сказал с серьезным видом:
– Я не обманываю тебя. Управляющий задумался, потом спросил:
– Сколько у тебя этих бутылок?
– Сейчас нет ни одной.
– Врешь, змееныш! – Управляющий даже заскрежетал зубами от злости.
– Обыщи мой дом, – предложил Арафа, – и ты убедишься, что я говорю правду.
– А ты можешь делать их?
– Разумеется!
Кадри в волнении стиснул кулаки.
– Я хочу, чтобы у меня их было много.
– У тебя будет их столько, сколько пожелаешь. Впервые они посмотрели друг на друга понимающим взглядом, и Арафа смело сказал:
– Мой господин намерен избавиться от проклятых футувв?
Странное выражение промелькнуло в глазах Кадри.
– Скажи-ка мне, что все-таки побудило тебя нарушить неприкосновенность Большого дома?
– Обыкновенное любопытство, – просто ответил Арафа. – Но я стал невольным виновником смерти слуги, и это разрушило все мои планы.
– Ты стал виновником смерти великого человека! – напомнил Кадри.
– Мое сердце разрывается от горя и раскаяния!
– Если бы нам дано было прожить столько, сколько прожил он, – пожал плечами управляющий.
«Подлый лицемер! Тебя волнует лишь имение», – подумал Арафа, а вслух сказал:
– Да продлит Аллах твои дни. А управляющий продолжал расспрашивать:
– Значит, ты проник в Большой дом лишь из любопытства?
– Да.
– А зачем убил Саадаллу?
– Потому что, как и ты, я хочу избавиться от всех футувв.
– Они узаконенное зло, – улыбнулся Кадри, – но ты вправе ненавидеть их за то, что они присваивают себе доходы от имения.
– Истинно так, господин мой.
– Ты можешь разбогатеть так, как тебе и не снилось, – многозначительно проговорил управляющий.
– Другой цели у меня нет, – лицемерно согласился Арафа.
– Зачем тебе надрываться из-за каких-то миллимов? Спокойно занимайся своим волшебством под моим покровительством, и у тебя будет все, что пожелаешь.
Не испытывая ни малейшей радости от этого известия, Аватыф передала приглашение Арафе. Вскоре он вышел, одетый в свое лучшее платье белую галабею, с цветной повязкой на голове, в чистых сапогах. Он слегка прихрамывал и вынужден был опираться на палку.
– Я готов! – сказал он баввабу, приветственно поднимая руку.
Они пошли по улице. Вся она была погружена в скорбь. Глаза прохожих выражали беспокойство и страх, словно спрашивали: что будет завтра? Какие еще беды принесет оно с собой? Подручные футувв, собравшись по кофейням, обсуждали, как быть дальше. В доме Саадаллы не умолкали крики и причитания.
Вслед за баввабом Арафа вошел в дом управляющего. Идя по увитой жасмином аллее к саламлику, Арафа думал о том, как дом управляющего похож на Большой дом почти такой же роскошный, лишь немного скромнее. Он усмехнулся про себя: они подражают деду в том, что выгодно им, а о пользе остальных и не думают.
Бавваб скрылся за дверью, чтобы доложить о его приходе хозяину, и, вернувшись, пригласил войти. Арафа вошел в большую залу. В дальнем углу сидел управляющий Кадри, поджидая его. Арафа уважительно склонился перед ним в поклоне и краем глаза разглядывал Кадри: он показался ему высоким, крепкого телосложения мужчиной с упитанным, мясистым лицом. Но когда управляющий в ответ на приветствие Арафы улыбнулся, открылись гнилые, желтые зубы, очень портившие его внешность. Кадри указал Арафе место рядом с собой на диване.
– Прошу прощения, господин управляющий, промолвил Арафа, направляясь к ближайшему стулу.
– Сюда! Садись сюда! – настойчиво и вместе с тем ласково приказал управляющий.
Арафе пришлось примоститься на краешке дивана. «Неспроста это», подумал он и утвердился в своей мысли, увидев, что бавваб прикрывает дверь залы. Некоторое время Кадри молча глядел на юношу, потом спокойно спросил:
– Зачем ты убил Саадаллу, Арафа?
Их взгляды встретились. Тело Арафы напряглось, в голове все поплыло и перемешалось. Уверенный вид управляющего не оставлял сомнений в том, что ему все известно. Не дав Арафе ответить, Кадри уже более резким тоном сказал:
– Не дрожи! Зачем же было убивать, если ты так трусишь? Возьми себя в руки и отвечай, честно отвечай, почему ты убил Саадаллу?
– Господин мой… я… – забормотал Арафа, ничего не соображая.
– Негодяй, ты думаешь, у меня нет доказательств? Отвечай откровенно, ничего не скрывая, почему ты убил его?
Арафа совсем растерялся, глаза его бессмысленно блуждали, а Кадри ледяным тоном продолжал:
– У тебя нет выхода, Арафа. Если люди на улице узнают о том, что ты сделал, они растерзают тебя на мелкие куски.
Плач в доме футуввы становился все громче, а его, Арафы, надежды были развеяны в прах. Он открыл рот, но так ничего и не сказал.
– Молчи, молчи, – пригрозил управляющий. – Вот я вытолкну тебя наружу, к этим зверям, и скажу им: хватайте убийцу Саадаллы. А еще могу сказать им: хватайте убийцу Габалауи!
– Габалауи! – сдавленным голосом прохрипел Арафа.
– Ты мастер рыть подкопы! В первый раз тебе удалось спастись, но теперь ты попался. Почему ты убиваешь, Арафа?
В полном отчаянии Арафа лепетал:
– Я невиновен, господин управляющий, невиновен…
– Если я обвиню тебя, никто не потребует у меня доказательств. На нашей улице слухи почитаются истиной. И приговор будет один смерть! Но скажи мне, что толкнуло тебя залезть в Большой дом? И убить Саадаллу?
Этот человек знает все. Каким образом? Откуда? Неизвестно. Но почему он обвиняет его наедине, за закрытой дверью?
– Ты хотел ограбить? Не смея поднять глаза, Арафа молчал.
– Говори, гаденыш!– гневно крикнул Кадри. – Зачем тебе понадобилось грабить, если ты живешь лучше многих?! С видом человека, решившегося на отчаянное признание, Арафа проговорил:
– Порок гнездится в моей душе. Кадри торжествующе рассмеялся, а Арафа недоумевал: почему этот человек до сих пор не расправился с ним? Почему не выдал его тайну ни одному из футувв? Почему расспрашивает его таким странным образом, наедине?
– Ты опасный человек! – неожиданно сказал управляющий.
– Я несчастный человек.
– Разве можно назвать несчастным того, кто владеет оружием пострашнее всяких дубинок?
Потерявши голову, по волосам не плачут. Волшебник не он, Арафа, а вот этот сидящий рядом с ним человек.
Управляющий, казалось, наслаждался растерянностью юноши.
– Один из моих слуг был в числе твоих преследователей, – наконец объяснил он свою осведомленность. – Он бежал позади всех и не пострадал от взрыва. А потом тайно выследил тебя. Ты столкнулся с ним в Даррасе. В одиночку он не стал с тобой связываться, прибежал ко мне и все рассказал.
– Он не мог рассказать кому-нибудь еще? – вырвалось у Арафы.
– Он верный слуга, – улыбнулся управляющий. И серьезно добавил: – А теперь расскажи мне о твоем оружии.
Туман начал рассеиваться в глазах Арафы. Этот человек хочет завладеть секретом, который Арафа ценит дороже своей жизни. Но положение его действительно безвыходно. Понизив голос, Арафа сказал:
– Оно гораздо проще, чем воображают люди.
Взгляд Кадри стал жестким, в голосе снова зазвучала угроза:
– Я могу приказать немедленно обыскать твой дом, но мне не хотелось бы привлекать к тебе лишнее внимание. Понимаешь? Если ты будешь слушаться меня, я не дам тебе погибнуть.
Этому человеку ничего не стоит привести в исполнение свою угрозу. Тут ничего не поделаешь. Арафа бессильно опустил голову.
– Я подчиняюсь твоей воле.
– Ты начал кое-что соображать, волшебник нашей улицы! Если бы моей целью было убить тебя, твои останки давно были бы брошены на съедение собакам. И продолжал, откашлявшись:
– Оставим в покое Габалауи и Саадаллу. Поговорим лучше о твоем оружии, что оно собой представляет? Арафа поглядел на управляющего ясными глазами.
– Это волшебная бутылка!
– Волшебная? – с сомнением переспросил тот. – Объясни получше.
Впервые за время разговора Арафа обрел какую-то уверенность. Он спокойно пояснил:
– Язык волшебства понимают лишь те, кто знает его тайны.
– Значит, ты не откроешь мне этих тайн, даже если я пообещаю тебе полную безопасность?
Арафа внутренне рассмеялся, но сказал с серьезным видом:
– Я не обманываю тебя. Управляющий задумался, потом спросил:
– Сколько у тебя этих бутылок?
– Сейчас нет ни одной.
– Врешь, змееныш! – Управляющий даже заскрежетал зубами от злости.
– Обыщи мой дом, – предложил Арафа, – и ты убедишься, что я говорю правду.
– А ты можешь делать их?
– Разумеется!
Кадри в волнении стиснул кулаки.
– Я хочу, чтобы у меня их было много.
– У тебя будет их столько, сколько пожелаешь. Впервые они посмотрели друг на друга понимающим взглядом, и Арафа смело сказал:
– Мой господин намерен избавиться от проклятых футувв?
Странное выражение промелькнуло в глазах Кадри.
– Скажи-ка мне, что все-таки побудило тебя нарушить неприкосновенность Большого дома?
– Обыкновенное любопытство, – просто ответил Арафа. – Но я стал невольным виновником смерти слуги, и это разрушило все мои планы.
– Ты стал виновником смерти великого человека! – напомнил Кадри.
– Мое сердце разрывается от горя и раскаяния!
– Если бы нам дано было прожить столько, сколько прожил он, – пожал плечами управляющий.
«Подлый лицемер! Тебя волнует лишь имение», – подумал Арафа, а вслух сказал:
– Да продлит Аллах твои дни. А управляющий продолжал расспрашивать:
– Значит, ты проник в Большой дом лишь из любопытства?
– Да.
– А зачем убил Саадаллу?
– Потому что, как и ты, я хочу избавиться от всех футувв.
– Они узаконенное зло, – улыбнулся Кадри, – но ты вправе ненавидеть их за то, что они присваивают себе доходы от имения.
– Истинно так, господин мой.
– Ты можешь разбогатеть так, как тебе и не снилось, – многозначительно проговорил управляющий.
– Другой цели у меня нет, – лицемерно согласился Арафа.
– Зачем тебе надрываться из-за каких-то миллимов? Спокойно занимайся своим волшебством под моим покровительством, и у тебя будет все, что пожелаешь.
105.
Они сидели втроем на тахте, и Арафа пересказывал свой разговор с управляющим. Аватыф и Ханаш слушали его, затаив дыхание, с волнением и страхом. Закончил Арафа такими словами:
– У нас нет выбора. Саадалла еще не похоронен. Если мы не примем предложение, нас ждет смерть.
– А если бежать? – предложила Аватыф.
– Он не даст нам убежать. За нами следят во все глаза.
– Отдавшись в его руки, мы тоже не будем в безопасности.
Арафа не ответил жене, хотя слова ее совпадали с его мыслями. Он обернулся к Ханашу.
– А ты что молчишь? Серьезно и печально Ханаш заговорил:
– Когда мы вернулись на нашу улицу, у нас были простые и скромные мечты. Потом все переменилось. У тебя родились огромные планы, и ты заставил нас поверить в них. Вначале я был против твоих замыслов, но все-таки помогал тебе без колебаний. Постепенно я сам в них поверил, и моей единственной мечтой стала мечта нашей улицы о счастье и избавлении от зла. Сегодня ты неожиданно предлагаешь нам новый план. Согласившись на него, мы превратимся в орудие порабощения нашей улицы, страшное орудие, с которым нельзя бороться и которое невозможно уничтожить. С футуввой все-таки можно бороться, его можно убить.
– К тому же, – добавила Аватыф, – мы и сами не будем в безопасности. Управляющий получит от тебя все, что ему нужно, а потом придумает способ разделаться с тобой, как сейчас он собирается разделаться с футуввами.
В глубине души Арафа был согласен с ними, те же мысли мучили его беспрестанно. Но он убежденно сказал:
– Я сделаю так, что он всегда будет нуждаться в моем волшебстве!
– В лучшем случае, – ответила Аватыф, – ты станешь его новым футуввой.
– Именно так, – подтвердил Ханаш, – футуввой, оружие которого не палки, а бутылки. Вспомни, как он относится к футуввам, и ты поймешь, что тебя ждет.
– Прекрасно! – в сердцах воскликнул Арафа. – Можно подумать, что я алчный честолюбец, а вы благочестивые скромники, поверившие мне как святому. Можно подумать, что я не проводил ночи напролет в дальней комнате, не подвергал опасности свою жизнь! И все это ради блага нашей улицы! Если вы отказываетесь принять предложение, так скажите, что делать!
Он смотрел на них с вызовом, Оба молчали. Его мучила боль, и мир представлялся ему кошмаром. Все испытания, выпавшие на его долю, он воспринимал как кару за смерть деда, и это увеличивало его страдания. Аватыф в полном отчаянии шепнула:
– Надо бежать!
– Но как?!
– Не знаю, но тебе это будет не труднее, чем проникнуть в дом Габалауи.
– Управляющий ждет нас, за нами следят, что можно придумать?
Наступило молчание. Ужасное молчание, подобное безмолвию могилы, в которой покоился Габалауи.
Ханаш вздохнул и, словно прося прощения у кого-то, сказал:
– У нас нет выбора. Оба прошли в заднюю комнату и принялись набивать стоявшие там бутылки песком и осколками стекла.
– Нам следует, – заметил Арафа, – договориться об условных знаках, которыми мы будем записывать результаты наших опытов. Мы заведем секретную тетрадь и станем все заносить в нее, чтобы в случае моей смерти наши усилия не пропали даром. Я хочу, чтобы ты овладел всеми тайнами волшебства. Мы не знаем, что готовит нам судьба.
Они старательно продолжали работать, но Арафа заметил нахмуренные брови Ханаша и решил открыть ему свои намерения.
– Этими бутылками мы уничтожим футувв, – объяснил он.
– Это не принесет пользы ни нам, ни нашей улице! – возразил Ханаш.
Не переставая работать, Арафа стал убеждать Ханаша:
– Видно, истории поэтов тебя ничему не научили. Если в прошлом были люди, подобные Габалю, Рифаа и Касему, то отчего в будущем не могут появиться такие же?
– Были времена, когда я считал тебя похожим на них. Арафа сухо засмеялся.
– А когда я потерпел поражение, ты перестал так думать?
Ханаш промолчал.
– Я не буду походить на них по крайней мере в одном. У них были на нашей улице последователи. Меня же никто не понимает. Касем мог привлечь человека на свою сторону одним ласковым словом. Мне же требуются долгие годы для того, чтобы обучить одного человека своему ремеслу и сделать из него последователя.
Он закончил набивать бутылку, закупорил ее и, подставив под свет фонаря, сказал, любуясь делом своих рук:
– Сегодня она устрашает сердца и наносит раны, а завтра может стать орудием убийства. Я же говорил тебе, возможности волшебства беспредельны!
– У нас нет выбора. Саадалла еще не похоронен. Если мы не примем предложение, нас ждет смерть.
– А если бежать? – предложила Аватыф.
– Он не даст нам убежать. За нами следят во все глаза.
– Отдавшись в его руки, мы тоже не будем в безопасности.
Арафа не ответил жене, хотя слова ее совпадали с его мыслями. Он обернулся к Ханашу.
– А ты что молчишь? Серьезно и печально Ханаш заговорил:
– Когда мы вернулись на нашу улицу, у нас были простые и скромные мечты. Потом все переменилось. У тебя родились огромные планы, и ты заставил нас поверить в них. Вначале я был против твоих замыслов, но все-таки помогал тебе без колебаний. Постепенно я сам в них поверил, и моей единственной мечтой стала мечта нашей улицы о счастье и избавлении от зла. Сегодня ты неожиданно предлагаешь нам новый план. Согласившись на него, мы превратимся в орудие порабощения нашей улицы, страшное орудие, с которым нельзя бороться и которое невозможно уничтожить. С футуввой все-таки можно бороться, его можно убить.
– К тому же, – добавила Аватыф, – мы и сами не будем в безопасности. Управляющий получит от тебя все, что ему нужно, а потом придумает способ разделаться с тобой, как сейчас он собирается разделаться с футуввами.
В глубине души Арафа был согласен с ними, те же мысли мучили его беспрестанно. Но он убежденно сказал:
– Я сделаю так, что он всегда будет нуждаться в моем волшебстве!
– В лучшем случае, – ответила Аватыф, – ты станешь его новым футуввой.
– Именно так, – подтвердил Ханаш, – футуввой, оружие которого не палки, а бутылки. Вспомни, как он относится к футуввам, и ты поймешь, что тебя ждет.
– Прекрасно! – в сердцах воскликнул Арафа. – Можно подумать, что я алчный честолюбец, а вы благочестивые скромники, поверившие мне как святому. Можно подумать, что я не проводил ночи напролет в дальней комнате, не подвергал опасности свою жизнь! И все это ради блага нашей улицы! Если вы отказываетесь принять предложение, так скажите, что делать!
Он смотрел на них с вызовом, Оба молчали. Его мучила боль, и мир представлялся ему кошмаром. Все испытания, выпавшие на его долю, он воспринимал как кару за смерть деда, и это увеличивало его страдания. Аватыф в полном отчаянии шепнула:
– Надо бежать!
– Но как?!
– Не знаю, но тебе это будет не труднее, чем проникнуть в дом Габалауи.
– Управляющий ждет нас, за нами следят, что можно придумать?
Наступило молчание. Ужасное молчание, подобное безмолвию могилы, в которой покоился Габалауи.
Ханаш вздохнул и, словно прося прощения у кого-то, сказал:
– У нас нет выбора. Оба прошли в заднюю комнату и принялись набивать стоявшие там бутылки песком и осколками стекла.
– Нам следует, – заметил Арафа, – договориться об условных знаках, которыми мы будем записывать результаты наших опытов. Мы заведем секретную тетрадь и станем все заносить в нее, чтобы в случае моей смерти наши усилия не пропали даром. Я хочу, чтобы ты овладел всеми тайнами волшебства. Мы не знаем, что готовит нам судьба.
Они старательно продолжали работать, но Арафа заметил нахмуренные брови Ханаша и решил открыть ему свои намерения.
– Этими бутылками мы уничтожим футувв, – объяснил он.
– Это не принесет пользы ни нам, ни нашей улице! – возразил Ханаш.
Не переставая работать, Арафа стал убеждать Ханаша:
– Видно, истории поэтов тебя ничему не научили. Если в прошлом были люди, подобные Габалю, Рифаа и Касему, то отчего в будущем не могут появиться такие же?
– Были времена, когда я считал тебя похожим на них. Арафа сухо засмеялся.
– А когда я потерпел поражение, ты перестал так думать?
Ханаш промолчал.
– Я не буду походить на них по крайней мере в одном. У них были на нашей улице последователи. Меня же никто не понимает. Касем мог привлечь человека на свою сторону одним ласковым словом. Мне же требуются долгие годы для того, чтобы обучить одного человека своему ремеслу и сделать из него последователя.
Он закончил набивать бутылку, закупорил ее и, подставив под свет фонаря, сказал, любуясь делом своих рук:
– Сегодня она устрашает сердца и наносит раны, а завтра может стать орудием убийства. Я же говорил тебе, возможности волшебства беспредельны!
106.
Кто наш главный футувва? Со дня похорон Саадаллы жители улицы не переставали задавать друг другу этот вопрос. Снова каждый род счал хвалить своего футувву. Члены рода Габаль утверждали, что их Юсуф – самый сильный и теснее других связан родством с Габалауи. Рифаиты заявляли, что их род – самый благородный на улице, так как ведет начало от человека, которого Габалауи похоронил в своем доме и собственными руками. Члены рода Касем напирали на то, что они единственные в свое время не использовали плоды победы и собственных интересах, а позаботились обо всей улице, что лишь при Касеме улица была единой и законом на ней были справедливость и братство.
Как обычно, разногласия начались с перешептываний в кофейнях, потом смута охватила всю улицу, и жители ее приготовились к самому худшему. Ни один футувва не смел теперь пройтись по улице в одиночку. Если же проводил вечер в кофейне или в курильне, то лишь под охраной подручных, вооруженных дубинками. Поэты в кофейнях восхваляли футувву своего квартала. Владельцы лавок и бродячие торговцы с мрачным видом прикидывали будущие убытки. Ожидание беды и страх перед завтрашним днем заставили людей забыть и смерть Габалауи, и убийство Саадаллы. И права была Умм Набавийя, торговка вареными бобами, когда она во всеуслышание сказала:
– Видно, конец света не за горами. Счастлив тот, кто уже нашел свою смерть!
Однажды вечером с крыши одного из домов квартала Габаль прозвучал голос:
– Эй, люди, послушайте! Давайте рассудим здраво. Квартал Габаль самый древний на улице, а Габаль был первым из ее великих сынов. Никому не будет обидно, если Юсуф станет главным футуввой.
В ответ из кварталов Рифаа и Касем понеслись насмешки и грязные ругательства, а мальчишки немедленно собрались в кучку и стали распевать:
Эй, Юсуф, паршивая вошь, Куда ты, безмозглый, ползешь?
Люди вконец ожесточились. От открытой схватки удерживало лишь то, что в споре участвовали три стороны, три противоборствующие силы. Поэтому либо два квартала должны были объединиться, либо какой-нибудь из кварталов – добровольно отказаться от соперничества. Но события начались вдалеке от самой улицы. Два торговца, один из квартала Габаль, другой из квартала Касем, встретились в Бейт аль-Кади, между ними завязалась драка. В результате первый потерял глаз, а второй зубы. В Султанских банях возникла драка между женщинами из трех кварталов. Голые, они набросились друг на дружку, царапали ногтями щеки, рвали зубами руки и животы, таскали одна другую за косы. В ход пошли кувшины, мочалки, куски мыла и щетки для массажа. Драка закончилась чем, что две женщины упали в обморок, у третьей случился выкидыш, а остальные все были в синяках и ранах.
Около полудня того же дня, после того как драчуньи вернулись домой, вспыхнула новая драка, теперь уже на крышах домов. Оружием служили камни и грубая брань. Похоже было, что над улицей разразился каменный град.
В это время к футувве квартала Габаль Юсуфу тайком пробрался посыльный из дома управляющего и сообщил, что управляющий хочет его видеть. Юсуф поспешил на встречу, стараясь оставаться незамеченным.
Управляющий встретил футувву любезно, но настоятельно требовал принять меры по наведению порядка в его квартале, поскольку именно этот квартал ближе всех к дому управляющего. На прощание он пожал руку Юсуфу и сказал, что надеется при следующей встрече видеть его главным футуввой. Ободренный такой открытой поддержкой, Юсуф вышел из дома управляющего, твердо веря, что власть почти у пего в руках и ему нужно лишь как можно скорее навести порядок в своем квартале. Жители квартала Габаль уже передавали шепотом друг другу, что завтрашний день принесет им власть и высокое положение. Новость эта просочилась и в другие кварталы. И вновь разгорелись страсти. Не прошло и нескольких дней, как Аджадж тайно встретился с Сантури и сговорился с ним сначала покончить с Юсуфом, а затем бросить жребий, кому из них двоих быть главным футуввой. На заре следующего дня мужчины из родов Касем и Рифаа, объединившись, напали на квартал Габаль. Произошло настоящее сражение. Юсуф и многие его подручные были убиты. Остальные спаслись бегством. Роду Габаль ничего не оставалось делать, как подчиниться силе. После этого был определен срок жеребьевки. Мужчины и женщины кварталов Касем и Рифаа собрались в начале улицы, перед Большим домом. Они заполнили собой все пространство от дома управляющего до дома главного футуввы, который должен был достаться обладателю счастливого жребия. Явился Сантури со своими людьми и Аджадж, окруженный подручными. Они обменялись приветствиями и подтвердили свои обязательства. На глазах у всех футуввы обнялись. И Аджадж громко провозгласил:
Как обычно, разногласия начались с перешептываний в кофейнях, потом смута охватила всю улицу, и жители ее приготовились к самому худшему. Ни один футувва не смел теперь пройтись по улице в одиночку. Если же проводил вечер в кофейне или в курильне, то лишь под охраной подручных, вооруженных дубинками. Поэты в кофейнях восхваляли футувву своего квартала. Владельцы лавок и бродячие торговцы с мрачным видом прикидывали будущие убытки. Ожидание беды и страх перед завтрашним днем заставили людей забыть и смерть Габалауи, и убийство Саадаллы. И права была Умм Набавийя, торговка вареными бобами, когда она во всеуслышание сказала:
– Видно, конец света не за горами. Счастлив тот, кто уже нашел свою смерть!
Однажды вечером с крыши одного из домов квартала Габаль прозвучал голос:
– Эй, люди, послушайте! Давайте рассудим здраво. Квартал Габаль самый древний на улице, а Габаль был первым из ее великих сынов. Никому не будет обидно, если Юсуф станет главным футуввой.
В ответ из кварталов Рифаа и Касем понеслись насмешки и грязные ругательства, а мальчишки немедленно собрались в кучку и стали распевать:
Эй, Юсуф, паршивая вошь, Куда ты, безмозглый, ползешь?
Люди вконец ожесточились. От открытой схватки удерживало лишь то, что в споре участвовали три стороны, три противоборствующие силы. Поэтому либо два квартала должны были объединиться, либо какой-нибудь из кварталов – добровольно отказаться от соперничества. Но события начались вдалеке от самой улицы. Два торговца, один из квартала Габаль, другой из квартала Касем, встретились в Бейт аль-Кади, между ними завязалась драка. В результате первый потерял глаз, а второй зубы. В Султанских банях возникла драка между женщинами из трех кварталов. Голые, они набросились друг на дружку, царапали ногтями щеки, рвали зубами руки и животы, таскали одна другую за косы. В ход пошли кувшины, мочалки, куски мыла и щетки для массажа. Драка закончилась чем, что две женщины упали в обморок, у третьей случился выкидыш, а остальные все были в синяках и ранах.
Около полудня того же дня, после того как драчуньи вернулись домой, вспыхнула новая драка, теперь уже на крышах домов. Оружием служили камни и грубая брань. Похоже было, что над улицей разразился каменный град.
В это время к футувве квартала Габаль Юсуфу тайком пробрался посыльный из дома управляющего и сообщил, что управляющий хочет его видеть. Юсуф поспешил на встречу, стараясь оставаться незамеченным.
Управляющий встретил футувву любезно, но настоятельно требовал принять меры по наведению порядка в его квартале, поскольку именно этот квартал ближе всех к дому управляющего. На прощание он пожал руку Юсуфу и сказал, что надеется при следующей встрече видеть его главным футуввой. Ободренный такой открытой поддержкой, Юсуф вышел из дома управляющего, твердо веря, что власть почти у пего в руках и ему нужно лишь как можно скорее навести порядок в своем квартале. Жители квартала Габаль уже передавали шепотом друг другу, что завтрашний день принесет им власть и высокое положение. Новость эта просочилась и в другие кварталы. И вновь разгорелись страсти. Не прошло и нескольких дней, как Аджадж тайно встретился с Сантури и сговорился с ним сначала покончить с Юсуфом, а затем бросить жребий, кому из них двоих быть главным футуввой. На заре следующего дня мужчины из родов Касем и Рифаа, объединившись, напали на квартал Габаль. Произошло настоящее сражение. Юсуф и многие его подручные были убиты. Остальные спаслись бегством. Роду Габаль ничего не оставалось делать, как подчиниться силе. После этого был определен срок жеребьевки. Мужчины и женщины кварталов Касем и Рифаа собрались в начале улицы, перед Большим домом. Они заполнили собой все пространство от дома управляющего до дома главного футуввы, который должен был достаться обладателю счастливого жребия. Явился Сантури со своими людьми и Аджадж, окруженный подручными. Они обменялись приветствиями и подтвердили свои обязательства. На глазах у всех футуввы обнялись. И Аджадж громко провозгласил: