Страница:
Оправившись от неожиданности, Саварис и его подручные тоже пустили в ход дубинки. Завязалась ожесточенная драка. Большинство участников процессии бросились врассыпную в ближайшие тупики и переулки. Дубинки ходили ходуном, и уже многие лица и головы обагрились кровью. Свадебные фонари были побиты, свадебные цветы валялись на земле, под ногами у дерущихся. Из окон домов разносились крики ужаса, кофейни позакрывали свои двери. Саварис дрался жестоко, он неистово размахивал дубинкой, опуская ее то в одну, то в другую сторону. Ярость овладела всеми дерущимися.
Внезапно Саварис очутился лицом к лицу с Садеком. Это ты, нечестивец! – взревел он и наотмашь ударил его своей дубинкой. Но Садек успел подставить под удар свою дубинку и устоял на ногах, хотя и пошатнулся. Саварис вновь поднял дубинку над головой и опустил ее на Садека, который снова успел перехватить удар, но от сильного толчка повалился на колени. Футувва приготовился уже к третьему, решающему удару, но тут на него, как зверь, кинулся Хасан, поспешивший на выручку другу. Саварис обернулся к нему, задыхаясь от злости.
– И ты тут, сын Закарии, негодяй!
Он обрушил на юношу страшный удар, и, не успей тот отскочить в сторону, он был бы убит на месте. В прыжке Xасану удалось концом палки задеть шею Савариса, и это помешало футувве сразу же нанести следующий удар. Хасан сохранил равновесие и, собрав всю свою богатырскую силу, ударил Савариса дубинкой по лбу. Кровь брызнула фонтаном. Руки футуввы разжались и выпустили дубинку, а сам он повалился наземь и больше не шевелился.
Яростный стук дубинок был заглушен криком:
– Саварис убит!
Аграма настиг кричавшего и ударил дубинкой по лицу. Тот попятился, наткнулся на тело убитого и тоже упал. Люди Касема воспрянули духом, почувствовав, что перевес на их стороне. А люди Савариса заколебались, увидев, как много среди них убитых, и начали отступать. А потом обратились в бегство.
Друзья обступили Касема. Они тяжело дышали, многие были в крови. Уцелевшие несли раненых, осматривали землю вокруг, ища тела убитых и потерявших сознание. Хам-руш, остановившись у трупа Савариса, воскликнул:
– Ты отомщен, Шаабан!
Касем подозвал его к себе и сказал:
– День победы близок, день, когда всех футувв постигнет такая же участь. Тогда мы станем господами на нашей улице, мы станем владельцами имения и исполним завет нашего деда.
Когда они вернулись на гору, женщины встретили их громкими радостными криками. До них уже дошла весть о победе. Касем направился в свою хижину, сопровождаемый Бадрийей, которая говорила ему:
– Ты весь в пыли и крови. Тебе нужно помыться.
Смыв с себя следы боя, Касем лег на постель. Все тело его болело. Бадрийя принесла ему поесть и ожидала, когда он сядет, чтобы поставить перед ним блюдо с едой. Но Касем впал в полузабытье, чувство отдохновения и радости смешалось в его душе с тревогой и печалью.
– Поешь, – уговаривала его Бадрийя.
Он глядел на нее затуманенными глазами из-под полузакрытых век и говорил:
– Скоро ты станешь свидетельницей нашей победы, Камар.
Он очнулся, заметив, что оговорился, и увидев, как изменилось лицо Бадрийи. Усевшись на постели, он смущенно и нежно сказал:
– Какая вкусная у тебя еда.
Но она нахмурила брови. Взяв кусок таамии, он ласково пригласил ее:
– Поешь вместе со мной. Бадрийя отвернулась и пробормотала:
– Она была старая и некрасивая.
Он согнулся от этих слов, словно от удара, и с глубоким упреком сказал:
– Никогда не поминай ее плохо. О таких, как она, вспоминают лишь с благодарностью.
Она живо обернулась к нему, хотела что-то возразить, но увидела на его лице такое горе, что не осмелилась произнести ни слова.
86.
87.
88.
Внезапно Саварис очутился лицом к лицу с Садеком. Это ты, нечестивец! – взревел он и наотмашь ударил его своей дубинкой. Но Садек успел подставить под удар свою дубинку и устоял на ногах, хотя и пошатнулся. Саварис вновь поднял дубинку над головой и опустил ее на Садека, который снова успел перехватить удар, но от сильного толчка повалился на колени. Футувва приготовился уже к третьему, решающему удару, но тут на него, как зверь, кинулся Хасан, поспешивший на выручку другу. Саварис обернулся к нему, задыхаясь от злости.
– И ты тут, сын Закарии, негодяй!
Он обрушил на юношу страшный удар, и, не успей тот отскочить в сторону, он был бы убит на месте. В прыжке Xасану удалось концом палки задеть шею Савариса, и это помешало футувве сразу же нанести следующий удар. Хасан сохранил равновесие и, собрав всю свою богатырскую силу, ударил Савариса дубинкой по лбу. Кровь брызнула фонтаном. Руки футуввы разжались и выпустили дубинку, а сам он повалился наземь и больше не шевелился.
Яростный стук дубинок был заглушен криком:
– Саварис убит!
Аграма настиг кричавшего и ударил дубинкой по лицу. Тот попятился, наткнулся на тело убитого и тоже упал. Люди Касема воспрянули духом, почувствовав, что перевес на их стороне. А люди Савариса заколебались, увидев, как много среди них убитых, и начали отступать. А потом обратились в бегство.
Друзья обступили Касема. Они тяжело дышали, многие были в крови. Уцелевшие несли раненых, осматривали землю вокруг, ища тела убитых и потерявших сознание. Хам-руш, остановившись у трупа Савариса, воскликнул:
– Ты отомщен, Шаабан!
Касем подозвал его к себе и сказал:
– День победы близок, день, когда всех футувв постигнет такая же участь. Тогда мы станем господами на нашей улице, мы станем владельцами имения и исполним завет нашего деда.
Когда они вернулись на гору, женщины встретили их громкими радостными криками. До них уже дошла весть о победе. Касем направился в свою хижину, сопровождаемый Бадрийей, которая говорила ему:
– Ты весь в пыли и крови. Тебе нужно помыться.
Смыв с себя следы боя, Касем лег на постель. Все тело его болело. Бадрийя принесла ему поесть и ожидала, когда он сядет, чтобы поставить перед ним блюдо с едой. Но Касем впал в полузабытье, чувство отдохновения и радости смешалось в его душе с тревогой и печалью.
– Поешь, – уговаривала его Бадрийя.
Он глядел на нее затуманенными глазами из-под полузакрытых век и говорил:
– Скоро ты станешь свидетельницей нашей победы, Камар.
Он очнулся, заметив, что оговорился, и увидев, как изменилось лицо Бадрийи. Усевшись на постели, он смущенно и нежно сказал:
– Какая вкусная у тебя еда.
Но она нахмурила брови. Взяв кусок таамии, он ласково пригласил ее:
– Поешь вместе со мной. Бадрийя отвернулась и пробормотала:
– Она была старая и некрасивая.
Он согнулся от этих слов, словно от удара, и с глубоким упреком сказал:
– Никогда не поминай ее плохо. О таких, как она, вспоминают лишь с благодарностью.
Она живо обернулась к нему, хотела что-то возразить, но увидела на его лице такое горе, что не осмелилась произнести ни слова.
86.
Побежденные возвратились с позором. Они старались держаться как можно дальше от ярких огней дома Савариса, где царило свадебное веселье. Мужчины разбрелись по своим домам. Но дурные вести распространяются, как пожар, и вскоре во многих жилищах заголосили женщины, а шум свадьбы затих, и веселье угасло, словно огонь, засыпанный землей. Весть о смерти Савариса передавалась из уст в уста. Вскоре стали известны и имена тех, кто погиб вместе с ним. Среди них были и рифаиты, и жители квартала Габаль, участвовавшие в свадебной процессии. А кто же тот преступник, который учинил побоище? Касем, овечий пастух! Касем, которому суждено было бы, если бы не Камар, всю жизнь оставаться бродягой.
Один мужчина сообщил, что он проследил за людьми Касема, когда они возвращались после драки, и узнал, что укрываются они на горе Мукаттам. Многие испугались: уж не засел ли Касем на горе с целью истребить всех обитателей улицы? Все, кто еще спал, пробудились ото сна и вышли из своих домов. Все возбужденно переговаривались между собой. Один из жителей квартала Габаль гневно кричал:
– Надо поубивать всех бродяг!
Но Гулта остановил его, сказав:
– Бродяги не виноваты. Из них тоже многие погибли вместе с их футуввой.
– Сжечь Мукаттам!
– Прикончить Касема и кинуть его труп на растерзание собакам!
– Клянусь всем святым, я напьюсь его кровушки! Проклятый трусливый бродяга!
– Он воображает, что гора спасет его от расплаты! – Могила его спасет!
– Раньше он получал миллим из моих рук и целовал землю у моих ног!
– Притворялся таким ласковым и любезным, а обернулся вероломным убийцей! На следующий день вся улица была в трауре. А еще через день все футуввы собрались в доме управляющего Рифата. Кипя гневом и злостью, он сказал им:
– Оказывается, мы и носа не смеем высунуть за пределы нашей улицы, так как это грозит нам смертью.
Главный футувва Лахита, который чувствовал себя виноватым, но не желал в этом признаться, попытался приуменьшить серьезность того, что случилось.
– Обыкновенная драка между футуввами и его соперниками из того же квартала.
– Из нашего квартала тоже один убит, а трое ранено,– не согласился с ним Гулта.
– И из нашего один убит,– вставил Хаджадж. Рифат с иронией обратился к Лахите:
– Это пощечина тебе, главный футувва! Лицо Лахиты налилось кровью.
– Овечий пастух! – процедил он сквозь зубы.– Клянусь Аллахом, со мной шутки плохи!
– Овечий пастух?! – воскликнул Рифат, не скрывая тревоги.– Когда-то он им был. А сейчас сделался очень опасен. Мы слишком легко относились к его бредням и из уважения к его супруге закрывали глаза на его выходки. Вот он и набрал силу! Он долго притворялся скромным и безобидным, а потом улучил момент и расправился с футуввой и его людьми. А сейчас он засел на горе и, конечно, обдумывает дальнейшие планы.
Присутствующие обменялись гневными взглядами, а управляющий продолжал:
– Он сеет смуту в душах жителей нашей улицы. Вот где главная беда, и мы не должны забывать об этом. Он соблазняет людей, обещая им имение. И хотя доходов от имения не хватает даже тем, кто ныне им владеет, этому никто не желает верить. Нищие и бродяги не верят этому, а их на улице большинство! Он обещает покончить с властью фу-тувв, и все трусы – а их не перечесть на нашей улице! – радуются этому. Наша улица – улица малодушных! Ее обитатели всегда на стороне победителя. Если мы будем бездействовать, мы погибли.
– Нет ничего легче, как покончить с этим сборищем трусливых крыс! – вскричал Лахита.
– Но они прочно укрепились на горе,– заметил Хаджадж.
– Мы установим наблюдение за горой и найдем подступы к их лагерю,– пообещал Гулта.
– Действуйте,– приказал управляющий Рифат,– и не забывайте, что я сказал: в бездействии наша погибель. Лахита еще пуще распалился.
– Помнишь, господин, – с жаром спросил он Рифата,– как я хотел расправиться с ним еще при жизни его жены, а ханум не позволила?!
Управляющий потупил взор, чтобы не видеть укоризненных взглядов, и извиняющимся тоном проговорил:
– Что пользы вспоминать об ошибках! И, помолчав немного, добавил:
– Ведь родственные отношения уважаются на нашей улице испокон века!
В это время снаружи послышался необычный шум, который не предвещал ничего хорошего. Собравшиеся насторожились, а управляющий позвал бавваба и спросил, в чем дело.
Говорят, – ответил бавваб,– что нынешний овчар присоединился к Касему и увел с собой всех овец.
Лахита вскочил с места, крича:
– Собака! Собачья улица! Ну, он у меня дождется!
– Из какого квартала этот овчар? – спросил управляющий.
– Из квартала бродяг. Его зовут Заклат, – пояснил бавваб.
Один мужчина сообщил, что он проследил за людьми Касема, когда они возвращались после драки, и узнал, что укрываются они на горе Мукаттам. Многие испугались: уж не засел ли Касем на горе с целью истребить всех обитателей улицы? Все, кто еще спал, пробудились ото сна и вышли из своих домов. Все возбужденно переговаривались между собой. Один из жителей квартала Габаль гневно кричал:
– Надо поубивать всех бродяг!
Но Гулта остановил его, сказав:
– Бродяги не виноваты. Из них тоже многие погибли вместе с их футуввой.
– Сжечь Мукаттам!
– Прикончить Касема и кинуть его труп на растерзание собакам!
– Клянусь всем святым, я напьюсь его кровушки! Проклятый трусливый бродяга!
– Он воображает, что гора спасет его от расплаты! – Могила его спасет!
– Раньше он получал миллим из моих рук и целовал землю у моих ног!
– Притворялся таким ласковым и любезным, а обернулся вероломным убийцей! На следующий день вся улица была в трауре. А еще через день все футуввы собрались в доме управляющего Рифата. Кипя гневом и злостью, он сказал им:
– Оказывается, мы и носа не смеем высунуть за пределы нашей улицы, так как это грозит нам смертью.
Главный футувва Лахита, который чувствовал себя виноватым, но не желал в этом признаться, попытался приуменьшить серьезность того, что случилось.
– Обыкновенная драка между футуввами и его соперниками из того же квартала.
– Из нашего квартала тоже один убит, а трое ранено,– не согласился с ним Гулта.
– И из нашего один убит,– вставил Хаджадж. Рифат с иронией обратился к Лахите:
– Это пощечина тебе, главный футувва! Лицо Лахиты налилось кровью.
– Овечий пастух! – процедил он сквозь зубы.– Клянусь Аллахом, со мной шутки плохи!
– Овечий пастух?! – воскликнул Рифат, не скрывая тревоги.– Когда-то он им был. А сейчас сделался очень опасен. Мы слишком легко относились к его бредням и из уважения к его супруге закрывали глаза на его выходки. Вот он и набрал силу! Он долго притворялся скромным и безобидным, а потом улучил момент и расправился с футуввой и его людьми. А сейчас он засел на горе и, конечно, обдумывает дальнейшие планы.
Присутствующие обменялись гневными взглядами, а управляющий продолжал:
– Он сеет смуту в душах жителей нашей улицы. Вот где главная беда, и мы не должны забывать об этом. Он соблазняет людей, обещая им имение. И хотя доходов от имения не хватает даже тем, кто ныне им владеет, этому никто не желает верить. Нищие и бродяги не верят этому, а их на улице большинство! Он обещает покончить с властью фу-тувв, и все трусы – а их не перечесть на нашей улице! – радуются этому. Наша улица – улица малодушных! Ее обитатели всегда на стороне победителя. Если мы будем бездействовать, мы погибли.
– Нет ничего легче, как покончить с этим сборищем трусливых крыс! – вскричал Лахита.
– Но они прочно укрепились на горе,– заметил Хаджадж.
– Мы установим наблюдение за горой и найдем подступы к их лагерю,– пообещал Гулта.
– Действуйте,– приказал управляющий Рифат,– и не забывайте, что я сказал: в бездействии наша погибель. Лахита еще пуще распалился.
– Помнишь, господин, – с жаром спросил он Рифата,– как я хотел расправиться с ним еще при жизни его жены, а ханум не позволила?!
Управляющий потупил взор, чтобы не видеть укоризненных взглядов, и извиняющимся тоном проговорил:
– Что пользы вспоминать об ошибках! И, помолчав немного, добавил:
– Ведь родственные отношения уважаются на нашей улице испокон века!
В это время снаружи послышался необычный шум, который не предвещал ничего хорошего. Собравшиеся насторожились, а управляющий позвал бавваба и спросил, в чем дело.
Говорят, – ответил бавваб,– что нынешний овчар присоединился к Касему и увел с собой всех овец.
Лахита вскочил с места, крича:
– Собака! Собачья улица! Ну, он у меня дождется!
– Из какого квартала этот овчар? – спросил управляющий.
– Из квартала бродяг. Его зовут Заклат, – пояснил бавваб.
87.
– Добро пожаловать, Заклат! – приветствовал Касем овчара и крепко обнял его. А овчар, воодушевленный таким приемом, воскликнул:
– Я никогда не был против тебя, сердце мое всегда было с тобой, и, если бы не страх, я бы уже давно был здесь. Когда же я узнал, что Саварис, да проклянет его Аллах, убит, я поспешил к тебе вместе с овцами твоих врагов.
Касем взглянул на стадо овец на площадке между хижинами, где его окружили женщины. Там слышался веселый гомон. Засмеявшись, Касем сказал:
– Это не кража, а возмещение убытков, которые мы понесли на нашей улице!
На протяжении этого дня к Касему присоединилось огромное число жителей улицы. Это укрепило его решимость и упрочило надежды. Однако ранним утром следующего дня Касема разбудил сильный шум. Выглянув из хижины, он увидел бегущих к нему людей, на лицах которых была написана тревога. Подбежавший первым Садек сказал:
– Люди с улицы пришли отомстить нам. Они собрались внизу, у начала тропы.
А мусорщик Хурда пояснил:
– Я первым отправился на работу и заметил их, когда был уже в нескольких шагах от подножия горы. Я поспешил назад. Они пытались меня догнать и даже попали мне в спину камнем. Вернувшись, я позвал Садека и Xасана. Они собрали наших братьев и пошли к началу тропы. Увидев, что враги карабкаются вверх, они стали кидать в них камнями и заставили отступить.
Касем посмотрел в ту сторону, где начиналась тропа, и, увидев Xасана и с ним еще нескольких человек с камнями в руках, сказал:
– Мы вдесятером сможем удержать их.
– Подниматься на гору в этом месте – самоубийство! – заметил Хамруш. – Пусть попытаются, если хотят!
И мужчины и женщины вышли из своих жилищ и обступили Касема. Мужчины вооружились дубинками, женщины принесли корзины, доверху наполненные камнями, специально собранными на этот случай. Первый луч солнца осветил землю.
– Есть ли другая дорога в город? – спросил Касем.
– Есть еще тропа в двух часах ходьбы отсюда, к югу, доложил Садек.
– Запасов воды нам хватит самое большее на два дня,-сообщил Аграма.
Ропот беспокойства пробежал среди женщин, а Касем сказал:
– Они явились сюда, чтобы отомстить нам, а не для того, чтобы вести осаду. Если же они решатся на осаду, мы воспользуемся другим проходом.
Он размышлял над создавшимся положением, сохраняя спокойный вид, под выжидающими взглядами окружавших его людей. Если мы окажемся в осаде, будет очень трудно доставлять воду, пользуясь южной тропой. А если мы нападем на врагов, неизвестно, в чью пользу окончится схватка, ведь среди них такие силачи, как Лахита, Гулта, Хаджадж. Что нас ждет на исходе этого дня? Касем вошел в свою хижину и вернулся с дубинкой в руках. Он направился к Хасану, который вместе с несколькими мужчинами охранял начало тропы.
– Никто из них пока не отваживается подняться,– сказал Хасан.
Подойдя к обрыву, Касем посмотрел вниз и увидел, что враги расположились полумесяцем у подножия горы, на таком расстоянии, чтобы камни до них не долетали. Их было великое множество, однако среди собравшихся он не мог разглядеть ни одного футуввы. Касем перевел взгляд вдаль и остановил его на Большом доме, доме Габалауи, который по-прежнему был погружен в молчание, словно хозяину его не было никакого дела до борьбы, ведущейся между его внуками. А они так нуждаются в его могучей силе, той самой, которой в давно прошедшие времена покорились здешние места. Быть может, Касем не стал бы тревожиться, если бы не вспомнил, как погиб Рифаа, погиб совсем рядом с домом своего деда. И ему вдруг захотелось воззвать громким голосом: «О Габалауи!», как взывали во всех случаях жизни обитатели его улицы. Но в этот момент до его слуха донеслись женские голоса. Повернувшись, он увидел, что мужчины рассредоточились по краю обрыва, наблюдая за действиями противника, а женщины подходили со стороны хижин, чтобы присоединиться к своим мужьям, Касем велел им возвратиться домой. Женщины замешкались, не зная, что им делать, и Касем вновь приказал им идти по домам, готовить еду и заниматься обычными домашними делами. Женщины подчинились приказу и пошли обратно. Стоявший рядом Садек заметил:
– Ты правильно поступил. Самое страшное для нас это Лахита. Одно его имя вызывает у людей ужас.
– У нас нет другого выхода, кроме как драться! – воскликнул Хасан и, взмахнув дубинкой, добавил: – Нам будет сложно выбираться отсюда в поисках пропитания после того, как они узнали, где мы скрываемся. Поэтому единственное, что нам остается,– это напасть на них. Касем вновь поглядел в сторону Большого дома.
– Ты правильно говоришь. А что скажешь ты, Садек?
– Подождем до наступления ночи! Но Хасан возразил:
– Промедление нас погубит, да и драться ночью будет труднее.
– Интересно бы знать, что они задумали, – произнес Касем.
– Наверное, они хотят вынудить нас спуститься с горы, – ответил Садек, а Касем, подумав, сказал:
– Если Лахита будет убит, победа нам обеспечена!
Переводя взгляд с одного друга на другого, Касем добавил:
– Если не станет Лахиты, Гулта и Хаджадж будут насмерть биться между собой, оспаривая место главного футуввы.
Солнце тем временем поднималось все выше и стало припекать, обещая дневную жару.
– Ну решайте же, что делать,– потребовал у друзей Хасан.
Надо было принимать решение, но размышлять оказалось некогда – со стороны хижин послышался женский крик. В общем гвалте можно было различить слова:
– На нас напали с другой стороны!
Часть мужчин, покинув свои места у обрыва, побежали к хижинам, а Касем приказал оставшимся быть особенно бдительными и велел Хурде позвать на подмогу женщин. Сам же он побежал в южном направлении вслед за Садеком и Хасаном. Все увидели Лахиту, который во главе большого отряда мужчин приближался со стороны южного склона горы.
Касем с досадой сказал:
– Пока мы наблюдали за его людьми, он обошел гору и поднялся по южному склону.
Хасан, могучее тело которого напряглось от нетерпения, воскликнул:
– Он сам пришел за своей смертью! А Касем подтвердил:
– Мы должны победить, и мы победим!
Мужчины стали цепью по обе стороны Касема, как две мощные длани. Враги подходили все ближе. Их дубинки, поднятые над головами, были похожи на острый частокол. Когда они приблизились настолько, что можно было разглядеть лица, Садек сказал:
– Среди них нет ни Гулты, ни Хаджаджа!
Касему было ясно, что эти двое возглавили осаду у подножия горы и, вероятнее всего, попытаются подняться наверх по северной тропе, как бы это ни было трудно. Но о своих опасениях он решил умолчать. Он сделал несколько шагов вперед, размахивая дубинкой, и заметил, что люди его тоже крепче сжали в руках свои дубинки. До них донесся грубый голос Лахиты:
– Вас даже похоронить будет некому, сукины дети! Касем рванулся вперед, за ним устремились его друзья.
С грохотом обвала столкнулись две стены, смешались крики людей и стук дубинок. Одновременно женщины, охранявшие начало тропы, принялись метать камни во врагов, поднимающихся снизу. Мужчины наверху сошлись врукопашную. Касем вступил в бой с Дунгулем. Лахита одним ударом сломал ключицу Хамрушу. Садек и Зай-нухум поочередно наносили друг другу удары. Хасан дрался молча, сокрушая врагов дубинкой. Лахита ударил Заклата по шее, и тот упал. Касему удалось задеть Дунгуля по виску. Тот закричал, попятился и рухнул на землю. В это время Зайнухум усилил свой натиск на Садека, однако Садек сумел ударить его в живот. Рука Зайнухума дрогнула, и Садек новым ударом сбил его с ног. Хурда победил Хифнауи, но не успел порадоваться победе, как Лахита сломал ему руку. Хасан занес дубинку над Лахитой, но тот ловко увернулся, и, если бы не Касем, который поспешил на помощь другу, Хасану пришлось бы плохо. Но и Лахита отразил сильный удар Касема. Абу Фисада налетел на футувву как ураган, но Лахита боднул его головой прямо в нос, так что нос хрустнул. Лахита казался непобедимым. А сражение все разгоралось. Дубинки беспощадно находили свои жертвы. Гремели проклятия и брань. Под жаркими лучами солнца обильно текла кровь. С обеих сторон один за одним падали бойцы. Лахита, который не ожидал такого героического сопротивления, пришел в неистовую ярость и удвоил силу своих ударов. Касем со своей стороны приказал Хасану и Аграме держаться к нему поближе, чтобы при первой возможности втроем напасть на Лахиту, который, как крепость, прикрывал собой своих людей. Тут к Касему подбежала женщина из числа охранявших северный спуск и предупредила, что врагам удалось, прикрывая головы досками и листами железа, подняться почти до самого верха.
Людей Касема охватил страх, а Лахита крикнул:
– Вас некому будет похоронить, сукины дети!
Касем решительно сказал друзьям:
– Мы должны одержать победу, прежде чем те поднимутся на гору!
И снова вместе с Хасаном и Аграмой бросился на Лахиту. Футувва встретил его мощным ударом, но Касем ловко отразил удар своей дубинкой. Аграма тоже нацелился на Лахиту, но тот ударил его в подбородок, и юноша упал лицом вниз. Хасан выступил вперед и схватился с футуввой не на жизнь, а на смерть. Со стороны тропы раздались женские крики, и несколько женщин бросились прочь от обрыва: там положение стало опасным. Касем послал Саде-ка и с ним нескольких мужчин на помощь оборонявшим обрыв, а сам устремился к Лахите. Путь ему преградил Захлифа, между ними завязалась жестокая драка. В это время Хасан что было силы толкнул Лахиту, и тот покачнулся, Хасан плюнул футувве в глаза. Лахита взревел, а Хасан могучим ударом раздробил ему колено. Затем нагнул голову и, как разъяренный бык, боднул его в живот. Лахита потерял равновесие и упал на спину, а Хасан навалился на него и дубинкой надавил ему на шею. Люди Лахиты поспешили на помощь футувве, но натолкнулись на Касема и его друзей. Ноги Лахиты дергались, глаза вылезли из орбит, и лицо налилось кровью, он задыхался. Вдруг Хасан вскочил на ноги возле своего обессиленного противника и ударом по голове раскроил ему череп. Громовым голосом юноша крикнул:
– Лахита убит! Ваш футувва убит! Взгляните на его труп!
Неожиданная смерть Лахиты произвела огромное впечатление на сражающихся противников: воля одних укрепилась, воля других ocлабела. Надежда и отчаяние столкнулись в решающей охватке. Хасан встал рядом с Каеемом и, нанося удары, ни разу не промахнулся. Сражающиеся то нападали, то отступали, дубинки то взмывали вверх, то обрушивались на головы противника. Пыль вздымалась, разлетаясь во все стороны, и оседала, окутывая дерущихся кровавой пеленой. Глотки исторгали крики и проклятия, вздохи и угрозы. То тут, то там человек, покачнувшись, падал наземь или вдруг поворачивался и бросался бежать. Тела раненых и убитых усеяли землю, и кровь сверкала под лучами солнца. Касем, улучив момент, оглянулся в сторону обрыва и увидел, что Садек и другие мужчины целыми корзинами кидают вниз камни. По их нахмуренным лицам он понял, что опасность там еще больше возросла. Женщины, в том числе и его жена, кричали и звали на помощь. Он увидел также, что люди Садека берут в руки дубинки, готовясь встретить тех, кому удастся, несмотря на град камней, достичь вершины горы. Касем понял серьезность положения и, сразу приняв решение, подбежал к трупу Лахиты, от которого его оттеснила схватка. Он позвал Садека, и они вместе подтащили труп футуввы к обрыву и сбросили вниз. Труп покатился по склону, пока не оказался под ногами поднимавшихся людей. Среди них произошло замешательство, и послышался гневный голос Хаджаджа:
– Вверх! Вперед! Отомстим преступникам!
Касем с издевкой в голосе и с удивительным самообладанием крикнул:
– Да-да! Вперед! Вот труп вашего футуввы. А за моей спиной трупы других ваших мужчин. Поднимайтесь, мы вас ждем!
И он указал на мужчин и женщин, стоявших рядом с ним, которые после этих слов снова осыпали поднимающихся на вершину скалы градом камней. Шедшие впереди стали пятиться назад, несмотря на приказы Хаджаджа и Гулты. До Касема донесся ропот протеста и недовольства. Он снова крикнул:
– Гулта! Хаджадж! Ну где же вы? Поднимайтесь! Не убегайте!
Гулта, кипя от ненависти, закричал:
– Если вы мужчины, спускайтесь сами! Спускайтесь, вы, бабы!
А Хаджадж, стоявший среди мужчин, которые явно колебались, воскликнул:
– Не будет мне жизни, если я не выпущу из тебя кровь, самый подлый из пастухов!
Касем взял камень и метнул его изо всех сил. Его примеру последовали другие. Внизу началась паника. В этот момент подошел Хасан и, вытирая со лба кровь, сказал:
– Все! Конец! Оставшиеся в живых бежали по южному склону.
– Отправь людей в погоню за ними! – приказал Касем.
– Да у тебя и рот, и подбородок в крови! – заметил Садек Xасану.
Хасан утерся тыльной стороной ладони и увидел на руке кровь. Он печально проговорил:
– Среди наших людей восемь убитых и много тяжело раненных, они не могут сами двигаться.
Он посмотрел вниз, на тропу, по которой бежали в панике враги, осыпаемые камнями, а Садек сказал:
– Если бы им удалось добраться до вершины, здесь некому было бы их встретить.
Затем он вытер кровь с лица Касема и добавил:
– Нас спас твой ум!
Касем приказал двум мужчинам оставаться у начала спуска и охранять его, а остальных послал вдогонку убегавшим.
Вместе с Садеком и Хасаном, тяжело ступая, они направились к площадке между хижинами, с которой уже убрали трупы убитых. Да, это была жестокая битва! Из его друзей погибло восемь человек, а враги потеряли десять, не считая Лахиты. Но и из оставшихся в живых не было ни одного, который не получил бы либо раны, либо перелома. Вернувшись в свои жилища, пострадавшие отдались заботам женщин, а из домов убитых доносился плач.
Прибежала запыхавшаяся Бадрийя и пригласила друзей мужа в дом, чтобы обмыть и перевязать их раны. Вслед за ней пришла Сакина с Ихсан на руках. Малютка громко плакала.
Солнце нещадно палило. Коршуны и вороны кружили над полем битвы. В воздухе стоял запах пыли и крови. Ихсан плакала не переставая, но никто не пытался успокоить ее. Даже могучий Хасан едва держался на ногах. Садек печально произнес:
– Да упокоит Аллах души погибших!
– Да будет милостив Аллах и к мертвым, и к живым, проговорил вслед за ним Касем.
Неожиданно Хасан почувствовал прилив радости и воскликнул:
– Очень скоро мы добьемся полной победы, и на нашей улице окончится время крови и насилия.
– Мы положим конец насилию и кровопролитию! – уверенно подтвердил Касем.
– Я никогда не был против тебя, сердце мое всегда было с тобой, и, если бы не страх, я бы уже давно был здесь. Когда же я узнал, что Саварис, да проклянет его Аллах, убит, я поспешил к тебе вместе с овцами твоих врагов.
Касем взглянул на стадо овец на площадке между хижинами, где его окружили женщины. Там слышался веселый гомон. Засмеявшись, Касем сказал:
– Это не кража, а возмещение убытков, которые мы понесли на нашей улице!
На протяжении этого дня к Касему присоединилось огромное число жителей улицы. Это укрепило его решимость и упрочило надежды. Однако ранним утром следующего дня Касема разбудил сильный шум. Выглянув из хижины, он увидел бегущих к нему людей, на лицах которых была написана тревога. Подбежавший первым Садек сказал:
– Люди с улицы пришли отомстить нам. Они собрались внизу, у начала тропы.
А мусорщик Хурда пояснил:
– Я первым отправился на работу и заметил их, когда был уже в нескольких шагах от подножия горы. Я поспешил назад. Они пытались меня догнать и даже попали мне в спину камнем. Вернувшись, я позвал Садека и Xасана. Они собрали наших братьев и пошли к началу тропы. Увидев, что враги карабкаются вверх, они стали кидать в них камнями и заставили отступить.
Касем посмотрел в ту сторону, где начиналась тропа, и, увидев Xасана и с ним еще нескольких человек с камнями в руках, сказал:
– Мы вдесятером сможем удержать их.
– Подниматься на гору в этом месте – самоубийство! – заметил Хамруш. – Пусть попытаются, если хотят!
И мужчины и женщины вышли из своих жилищ и обступили Касема. Мужчины вооружились дубинками, женщины принесли корзины, доверху наполненные камнями, специально собранными на этот случай. Первый луч солнца осветил землю.
– Есть ли другая дорога в город? – спросил Касем.
– Есть еще тропа в двух часах ходьбы отсюда, к югу, доложил Садек.
– Запасов воды нам хватит самое большее на два дня,-сообщил Аграма.
Ропот беспокойства пробежал среди женщин, а Касем сказал:
– Они явились сюда, чтобы отомстить нам, а не для того, чтобы вести осаду. Если же они решатся на осаду, мы воспользуемся другим проходом.
Он размышлял над создавшимся положением, сохраняя спокойный вид, под выжидающими взглядами окружавших его людей. Если мы окажемся в осаде, будет очень трудно доставлять воду, пользуясь южной тропой. А если мы нападем на врагов, неизвестно, в чью пользу окончится схватка, ведь среди них такие силачи, как Лахита, Гулта, Хаджадж. Что нас ждет на исходе этого дня? Касем вошел в свою хижину и вернулся с дубинкой в руках. Он направился к Хасану, который вместе с несколькими мужчинами охранял начало тропы.
– Никто из них пока не отваживается подняться,– сказал Хасан.
Подойдя к обрыву, Касем посмотрел вниз и увидел, что враги расположились полумесяцем у подножия горы, на таком расстоянии, чтобы камни до них не долетали. Их было великое множество, однако среди собравшихся он не мог разглядеть ни одного футуввы. Касем перевел взгляд вдаль и остановил его на Большом доме, доме Габалауи, который по-прежнему был погружен в молчание, словно хозяину его не было никакого дела до борьбы, ведущейся между его внуками. А они так нуждаются в его могучей силе, той самой, которой в давно прошедшие времена покорились здешние места. Быть может, Касем не стал бы тревожиться, если бы не вспомнил, как погиб Рифаа, погиб совсем рядом с домом своего деда. И ему вдруг захотелось воззвать громким голосом: «О Габалауи!», как взывали во всех случаях жизни обитатели его улицы. Но в этот момент до его слуха донеслись женские голоса. Повернувшись, он увидел, что мужчины рассредоточились по краю обрыва, наблюдая за действиями противника, а женщины подходили со стороны хижин, чтобы присоединиться к своим мужьям, Касем велел им возвратиться домой. Женщины замешкались, не зная, что им делать, и Касем вновь приказал им идти по домам, готовить еду и заниматься обычными домашними делами. Женщины подчинились приказу и пошли обратно. Стоявший рядом Садек заметил:
– Ты правильно поступил. Самое страшное для нас это Лахита. Одно его имя вызывает у людей ужас.
– У нас нет другого выхода, кроме как драться! – воскликнул Хасан и, взмахнув дубинкой, добавил: – Нам будет сложно выбираться отсюда в поисках пропитания после того, как они узнали, где мы скрываемся. Поэтому единственное, что нам остается,– это напасть на них. Касем вновь поглядел в сторону Большого дома.
– Ты правильно говоришь. А что скажешь ты, Садек?
– Подождем до наступления ночи! Но Хасан возразил:
– Промедление нас погубит, да и драться ночью будет труднее.
– Интересно бы знать, что они задумали, – произнес Касем.
– Наверное, они хотят вынудить нас спуститься с горы, – ответил Садек, а Касем, подумав, сказал:
– Если Лахита будет убит, победа нам обеспечена!
Переводя взгляд с одного друга на другого, Касем добавил:
– Если не станет Лахиты, Гулта и Хаджадж будут насмерть биться между собой, оспаривая место главного футуввы.
Солнце тем временем поднималось все выше и стало припекать, обещая дневную жару.
– Ну решайте же, что делать,– потребовал у друзей Хасан.
Надо было принимать решение, но размышлять оказалось некогда – со стороны хижин послышался женский крик. В общем гвалте можно было различить слова:
– На нас напали с другой стороны!
Часть мужчин, покинув свои места у обрыва, побежали к хижинам, а Касем приказал оставшимся быть особенно бдительными и велел Хурде позвать на подмогу женщин. Сам же он побежал в южном направлении вслед за Садеком и Хасаном. Все увидели Лахиту, который во главе большого отряда мужчин приближался со стороны южного склона горы.
Касем с досадой сказал:
– Пока мы наблюдали за его людьми, он обошел гору и поднялся по южному склону.
Хасан, могучее тело которого напряглось от нетерпения, воскликнул:
– Он сам пришел за своей смертью! А Касем подтвердил:
– Мы должны победить, и мы победим!
Мужчины стали цепью по обе стороны Касема, как две мощные длани. Враги подходили все ближе. Их дубинки, поднятые над головами, были похожи на острый частокол. Когда они приблизились настолько, что можно было разглядеть лица, Садек сказал:
– Среди них нет ни Гулты, ни Хаджаджа!
Касему было ясно, что эти двое возглавили осаду у подножия горы и, вероятнее всего, попытаются подняться наверх по северной тропе, как бы это ни было трудно. Но о своих опасениях он решил умолчать. Он сделал несколько шагов вперед, размахивая дубинкой, и заметил, что люди его тоже крепче сжали в руках свои дубинки. До них донесся грубый голос Лахиты:
– Вас даже похоронить будет некому, сукины дети! Касем рванулся вперед, за ним устремились его друзья.
С грохотом обвала столкнулись две стены, смешались крики людей и стук дубинок. Одновременно женщины, охранявшие начало тропы, принялись метать камни во врагов, поднимающихся снизу. Мужчины наверху сошлись врукопашную. Касем вступил в бой с Дунгулем. Лахита одним ударом сломал ключицу Хамрушу. Садек и Зай-нухум поочередно наносили друг другу удары. Хасан дрался молча, сокрушая врагов дубинкой. Лахита ударил Заклата по шее, и тот упал. Касему удалось задеть Дунгуля по виску. Тот закричал, попятился и рухнул на землю. В это время Зайнухум усилил свой натиск на Садека, однако Садек сумел ударить его в живот. Рука Зайнухума дрогнула, и Садек новым ударом сбил его с ног. Хурда победил Хифнауи, но не успел порадоваться победе, как Лахита сломал ему руку. Хасан занес дубинку над Лахитой, но тот ловко увернулся, и, если бы не Касем, который поспешил на помощь другу, Хасану пришлось бы плохо. Но и Лахита отразил сильный удар Касема. Абу Фисада налетел на футувву как ураган, но Лахита боднул его головой прямо в нос, так что нос хрустнул. Лахита казался непобедимым. А сражение все разгоралось. Дубинки беспощадно находили свои жертвы. Гремели проклятия и брань. Под жаркими лучами солнца обильно текла кровь. С обеих сторон один за одним падали бойцы. Лахита, который не ожидал такого героического сопротивления, пришел в неистовую ярость и удвоил силу своих ударов. Касем со своей стороны приказал Хасану и Аграме держаться к нему поближе, чтобы при первой возможности втроем напасть на Лахиту, который, как крепость, прикрывал собой своих людей. Тут к Касему подбежала женщина из числа охранявших северный спуск и предупредила, что врагам удалось, прикрывая головы досками и листами железа, подняться почти до самого верха.
Людей Касема охватил страх, а Лахита крикнул:
– Вас некому будет похоронить, сукины дети!
Касем решительно сказал друзьям:
– Мы должны одержать победу, прежде чем те поднимутся на гору!
И снова вместе с Хасаном и Аграмой бросился на Лахиту. Футувва встретил его мощным ударом, но Касем ловко отразил удар своей дубинкой. Аграма тоже нацелился на Лахиту, но тот ударил его в подбородок, и юноша упал лицом вниз. Хасан выступил вперед и схватился с футуввой не на жизнь, а на смерть. Со стороны тропы раздались женские крики, и несколько женщин бросились прочь от обрыва: там положение стало опасным. Касем послал Саде-ка и с ним нескольких мужчин на помощь оборонявшим обрыв, а сам устремился к Лахите. Путь ему преградил Захлифа, между ними завязалась жестокая драка. В это время Хасан что было силы толкнул Лахиту, и тот покачнулся, Хасан плюнул футувве в глаза. Лахита взревел, а Хасан могучим ударом раздробил ему колено. Затем нагнул голову и, как разъяренный бык, боднул его в живот. Лахита потерял равновесие и упал на спину, а Хасан навалился на него и дубинкой надавил ему на шею. Люди Лахиты поспешили на помощь футувве, но натолкнулись на Касема и его друзей. Ноги Лахиты дергались, глаза вылезли из орбит, и лицо налилось кровью, он задыхался. Вдруг Хасан вскочил на ноги возле своего обессиленного противника и ударом по голове раскроил ему череп. Громовым голосом юноша крикнул:
– Лахита убит! Ваш футувва убит! Взгляните на его труп!
Неожиданная смерть Лахиты произвела огромное впечатление на сражающихся противников: воля одних укрепилась, воля других ocлабела. Надежда и отчаяние столкнулись в решающей охватке. Хасан встал рядом с Каеемом и, нанося удары, ни разу не промахнулся. Сражающиеся то нападали, то отступали, дубинки то взмывали вверх, то обрушивались на головы противника. Пыль вздымалась, разлетаясь во все стороны, и оседала, окутывая дерущихся кровавой пеленой. Глотки исторгали крики и проклятия, вздохи и угрозы. То тут, то там человек, покачнувшись, падал наземь или вдруг поворачивался и бросался бежать. Тела раненых и убитых усеяли землю, и кровь сверкала под лучами солнца. Касем, улучив момент, оглянулся в сторону обрыва и увидел, что Садек и другие мужчины целыми корзинами кидают вниз камни. По их нахмуренным лицам он понял, что опасность там еще больше возросла. Женщины, в том числе и его жена, кричали и звали на помощь. Он увидел также, что люди Садека берут в руки дубинки, готовясь встретить тех, кому удастся, несмотря на град камней, достичь вершины горы. Касем понял серьезность положения и, сразу приняв решение, подбежал к трупу Лахиты, от которого его оттеснила схватка. Он позвал Садека, и они вместе подтащили труп футуввы к обрыву и сбросили вниз. Труп покатился по склону, пока не оказался под ногами поднимавшихся людей. Среди них произошло замешательство, и послышался гневный голос Хаджаджа:
– Вверх! Вперед! Отомстим преступникам!
Касем с издевкой в голосе и с удивительным самообладанием крикнул:
– Да-да! Вперед! Вот труп вашего футуввы. А за моей спиной трупы других ваших мужчин. Поднимайтесь, мы вас ждем!
И он указал на мужчин и женщин, стоявших рядом с ним, которые после этих слов снова осыпали поднимающихся на вершину скалы градом камней. Шедшие впереди стали пятиться назад, несмотря на приказы Хаджаджа и Гулты. До Касема донесся ропот протеста и недовольства. Он снова крикнул:
– Гулта! Хаджадж! Ну где же вы? Поднимайтесь! Не убегайте!
Гулта, кипя от ненависти, закричал:
– Если вы мужчины, спускайтесь сами! Спускайтесь, вы, бабы!
А Хаджадж, стоявший среди мужчин, которые явно колебались, воскликнул:
– Не будет мне жизни, если я не выпущу из тебя кровь, самый подлый из пастухов!
Касем взял камень и метнул его изо всех сил. Его примеру последовали другие. Внизу началась паника. В этот момент подошел Хасан и, вытирая со лба кровь, сказал:
– Все! Конец! Оставшиеся в живых бежали по южному склону.
– Отправь людей в погоню за ними! – приказал Касем.
– Да у тебя и рот, и подбородок в крови! – заметил Садек Xасану.
Хасан утерся тыльной стороной ладони и увидел на руке кровь. Он печально проговорил:
– Среди наших людей восемь убитых и много тяжело раненных, они не могут сами двигаться.
Он посмотрел вниз, на тропу, по которой бежали в панике враги, осыпаемые камнями, а Садек сказал:
– Если бы им удалось добраться до вершины, здесь некому было бы их встретить.
Затем он вытер кровь с лица Касема и добавил:
– Нас спас твой ум!
Касем приказал двум мужчинам оставаться у начала спуска и охранять его, а остальных послал вдогонку убегавшим.
Вместе с Садеком и Хасаном, тяжело ступая, они направились к площадке между хижинами, с которой уже убрали трупы убитых. Да, это была жестокая битва! Из его друзей погибло восемь человек, а враги потеряли десять, не считая Лахиты. Но и из оставшихся в живых не было ни одного, который не получил бы либо раны, либо перелома. Вернувшись в свои жилища, пострадавшие отдались заботам женщин, а из домов убитых доносился плач.
Прибежала запыхавшаяся Бадрийя и пригласила друзей мужа в дом, чтобы обмыть и перевязать их раны. Вслед за ней пришла Сакина с Ихсан на руках. Малютка громко плакала.
Солнце нещадно палило. Коршуны и вороны кружили над полем битвы. В воздухе стоял запах пыли и крови. Ихсан плакала не переставая, но никто не пытался успокоить ее. Даже могучий Хасан едва держался на ногах. Садек печально произнес:
– Да упокоит Аллах души погибших!
– Да будет милостив Аллах и к мертвым, и к живым, проговорил вслед за ним Касем.
Неожиданно Хасан почувствовал прилив радости и воскликнул:
– Очень скоро мы добьемся полной победы, и на нашей улице окончится время крови и насилия.
– Мы положим конец насилию и кровопролитию! – уверенно подтвердил Касем.
88.
Никогда ранее не переживала улица столь ужасных дней. Мужчины, вернувшиеся после сражения на горе, ходили, храня скорбное молчание, поникшие, усталые, опустив глаза в землю, словно веки у них были налиты свинцом. Весть о поражении опередила их, и в час их возвращения дома уже сотрясались от плача, рыдающие женщины в отчаянии били себя по щекам. Узнали о поражении и жители других улиц и переулков. Об улице Габалауи, которой раньше все завидовали, стали говорить со злорадством. Квартал бродяг, покинутый его жителями, совсем опустел. Боясь возмездия, люди бросили свои дома и лавки. И никто не сомневался, что все они присоединятся к Касему, умножив собой численность и мощь его войска. Улица оделась в траур, окуталась печалью, но души жителей пылали злобой и жаждой мести. Обитатели квартала Габаль после смерти Лахиты заволновались, кто же теперь будет главным футуввой. Вопрос этот тревожил и жителей квартала Рифаа. Взаимные подозрения клубились, как пыль, поднятая бурей. Управляющий Рифат, боясь смуты, призвал к себе Хаджаджа и Гулту. Футуввы явились вместе с самыми надежными своими людьми. Люди Гулты встали в одном углу залы, а люди Хаджаджа – в другом, разделенные стеной недоверия.
Рифат понял, в чем дело, и еще больше встревожился.
– Вы знаете,– начал он свою речь,– какая с нами приключилась беда. Но ведь мы живы, нас еще много, мы сильны и можем добиться победы, если сохраним единство наших рядов. В противном случае всех нас ждет одинаковый конец.
– Последний удар нанесем мы,– заявил один мужчина из квартала Габаль.– С любой бедой можно справиться.
Если бы они не засели на горе, мы истребили бы их всех до последнего, – заметил Хаджадж.
– Лахита вступил в бой после тяжелого, изнурительного подъема на гору, которого не вынес бы и верблюд,– проговорил еще кто-то.
– Поговорим лучше о том, как нам укрепить единство,– предложил управляющий.
– По милости Аллаха все мы – братья и таковыми останемся, сказал Гулта, но Рифат возразил:
– Это только слова. А то, как вы пришли и выстроились здесь друг против друга, говорит о недоверии, разделяющем вас.
– Все горим желанием отомстить! – воскликнул Хаджадж. Управляющий, обводя взглядом их мрачные лица, сказал:
– Будьте откровенны. Вы одним глазом смотрите друг на друга, а другим – на не занятое после смерти Лахиты место главного футуввы. И пока этот вопрос не будет решен, на улице не будет спокойствия. Но хуже всего будет, если вы пустите в ход дубинки. Тогда вы сами перебьете друг друга, а Касему достанется лакомый кусок!
Рифат понял, в чем дело, и еще больше встревожился.
– Вы знаете,– начал он свою речь,– какая с нами приключилась беда. Но ведь мы живы, нас еще много, мы сильны и можем добиться победы, если сохраним единство наших рядов. В противном случае всех нас ждет одинаковый конец.
– Последний удар нанесем мы,– заявил один мужчина из квартала Габаль.– С любой бедой можно справиться.
Если бы они не засели на горе, мы истребили бы их всех до последнего, – заметил Хаджадж.
– Лахита вступил в бой после тяжелого, изнурительного подъема на гору, которого не вынес бы и верблюд,– проговорил еще кто-то.
– Поговорим лучше о том, как нам укрепить единство,– предложил управляющий.
– По милости Аллаха все мы – братья и таковыми останемся, сказал Гулта, но Рифат возразил:
– Это только слова. А то, как вы пришли и выстроились здесь друг против друга, говорит о недоверии, разделяющем вас.
– Все горим желанием отомстить! – воскликнул Хаджадж. Управляющий, обводя взглядом их мрачные лица, сказал:
– Будьте откровенны. Вы одним глазом смотрите друг на друга, а другим – на не занятое после смерти Лахиты место главного футуввы. И пока этот вопрос не будет решен, на улице не будет спокойствия. Но хуже всего будет, если вы пустите в ход дубинки. Тогда вы сами перебьете друг друга, а Касему достанется лакомый кусок!