Страница:
Я прекрасно выгляжу,– подумал он и едва не рассмеялся вслух. Готов сразиться со всем миром! Он подумал, что если ему теперь придется когда–либо выйти на борцовский ринг, ему уже не понадобится маска Черного Франкенштейна, чтобы выглядеть чудовищем.
И тут его стошнило, так, что тело его обмякло и затряслось, в ноздри бил сильный запах жареной ветчины. Когда болезненное состояние прошло, он отполз от этого места. Под руки ему попадалась хлюпающая грязь, доски, битое стекло, смятые банки и солома.
Он услышал мужской стон, вспомнил сожженные глаза Поу–Поу и решил, что тот лежит где–то справа от него, хотя уха с этой стороны у него не было. Судя по всхлипываниям, женщина находилась в нескольких футах прямо перед ним; маленькая девочка, если и была жива, не издавала ни звука. Воздух был все еще горяч, но по крайней мере им можно было дышать. Пальцы Джоша наткнулись на деревянную палку, и по ней он добрался до садовой мотыги. Раскапывая вокруг себя землю, он находил массу всяких предметов, банку за банкой, некоторые из них были помяты и протекали, пару расплавленных вещей, которые могли быть прежде пластмассовыми молочными канистрами, молоток, несколько обгоревших журналов, и пачек сигарет. Над их головой был свален весь бакалейный магазин, все что было на обвалившихся полках Поу–Поу. И это наверняка все это хранилось там не случайно, раздумывал Джош. Подземные парни должны были знать, что когда–нибудь все это ему понадобится.
Джош попытался встать, но прежде, чем поднялся с корточек, ударился обо что–то головой. Это был крепко спрессованный потолок из земли, досок и наверное тысяч соломин, сдавленных в одно целое на высоте четырех с половиной футов от пола подвала. О Господи! – подумал Джош. Прямо над головой тонны земли. Он решил, что у них нет воздуха, кроме как в объеме их ямы, а когда он закончится…
– Перестаньте плакать, леди,– сказал он. – Старик пострадал куда больше, чем вы.
Она тяжело задышала, как будто не ожидала, что кто–нибудь еще остался в живых.
– А где девочка? Что с ней? – волдыри на губе Джоша лопнули.
– Свон? – крикнула Дарлин. Она пошарила по земле, ища Сью Ванду. – Я не вижу ее? Где мое дитя? Где ты, Свон?
Тут ее рука наткнулась на маленькую ручку. Она была теплой.
– Вот она! О, Боже, ее засыпало! – Дарлин стала неистово копать.
Джош подполз к ней сбоку и руками вытащил ребенка. Засыпаны были только ее руки и ноги, лицо же было свободно, и она дышала. Джош отряхнул землю с ее ног, а Дарлин обняла свою дочь. – Свон? Что с тобой? Скажи что–нибудь, Свон! Ну же, давай! Поговори с мамой! – она тормошила ее, пока Свон не подняла руку и не оттолкнула слегка мать.
– Ну, не надо,– Свон говорила хриплым невнятным голосом. – Я хочу поспать… пока мы не приедем…
Джош пополз на стон мужчины. Поу–Поу свернулся калачиком и наполовину был засыпан. Осторожно Джош откопал его. Рука Поу–Поу ухватилась за рубашку Джоша, и старик что–то пробормотал, чего Джош не понял.
Он спросил: – Что? – и наклонился поближе.
– Солнце,– повторил Поу–Поу. – О Боже… Я видел, как взорвалось солнце, он снова стал бормотать, что–то насчет тапочек в спальне. Джош понял, что тот долго не протянет, и вернулся к Дарлин и Свон.
Девочка плакала, спокойный, глубоко раненный звук.
– Ш–ш–ш,– говорила Дарлин. – Ш–ш–ш, родная. Нас ищут. Не бойся. Нас вытащат. – Она еще не совсем сообразила, что произошло, все было смутным и суматошным с того момента, когда Свон показала на щит с надписью “Поу–Поу” на Межштатном шоссе и сказала, что лопнет, если не сходит в туалет.
– Я не вижу, мама,– еле слышно сказала Свон.
– У нас все будет в порядке, родная. Нас ищут правда… – Она протянула руку, чтобы погладить дочь по голове, и отдернула ее, словно ошпарившись. Пальцы ее нащупали щетину вместо волос. – О, Боже мой! О, Свон, дочка!.. – Она боялась коснуться собственных волос и лица, но чувствовала только боль как от слабого солнечного ожога. Со мной в порядке, решила она. И со Свон тоже все в порядке. Лишь немного волос пропало, вот и все. Все будет в полном порядке.
– А где Поу–Поу? – спросила Свон. – Где гигант? – У нее болела голова, и она ощущала запах готовящегося завтрака.
– Я тут, рядом,– ответил Джош. – Старик недалеко от тебя. Мы в подвале, а его заведение развалилось и засыпало нас…
– Мы выберемся! – прервала Дарлин. – Нас скоро найдут.
– Леди, может быть это будет не так скоро. Нам нужно успокоиться и беречь воздух.
– Беречь воздух? – Паника вновь овладела ею. – Но мы дышим нормально.
– Сейчас – да. Я не знаю, сколько его есть у нас, но думаю, что скоро воздуха может стать не хватать. Нам, возможно, придется пробыть здесь долго,– решился сказать он.
– Вы с ума сошли! Не слушай его, родная! Боюсь об заклад, нас уже прямо сейчас идут откапывать. – Она стала укачивать Свон как маленькую.
– Нет, леди. – Было бессмысленно скрывать правду. – Я не думаю, что кто–нибудь собирается нас откапывать в ближайшее время. Это были ракеты – то, что вылетало из поля. Ядерные ракеты. Я не знаю, взорвалась ли одна из них или что другое, но есть только одна причина, почему они вылетали. Вполне возможно, что сейчас весь мир пускает ракеты.
Женщина захохотала, но смех ее граничил с истерией.
– У вас ума не больше, чем у муравья. Кто–то же видел пожар! Помощь пришлют! Мы ведь едем в Блейкмен!
– Ну, да,– сказал Джош. Он устал от разговора и хотел воспользоваться драгоценным воздухом. Он отполз на несколько футов, подобрал местечко для своего тела. Сильная жажда овладела им, но в то же время ему хотелось еще и облегчиться. Потом, подумал он, сейчас я слишком устал, чтобы двигаться. Боль опять стала усиливаться. Мысли уносили его из подвала Поу–Поу к сожженному кукурузному полю, к тому, что могло остаться от всего мира там, наверху, и в частности вокруг них, если, конечно, началась Третья Мировая война. К этому времени она могла уже и закончиться. Могли вторгнуться русские или американцы заняли Россию. Он подумал о Рози и мальчиках, они живые или мертвые? Он может никогда об этом не узнать. – О, Боже! – прошептал он в темноте и, свернувшись калачиком, уставился в темноту.
– Ух, ух, ух… – задыхаясь заикал Поу–Поу. Потом громко сказал: – Суслик в норе! Эми! Где мои спальные тапочки?
Девочка издала еще один болезненный всхлип, и Джош стиснул зубы, чтобы удержать крик ярости. Такое чудесное дитя, подумал он. А теперь умирает, как все мы умираем. Мы уже в могиле. Все подготовлено и осталось только ждать.
У него было чувство, что его положил на лопатки соперник, с которым он не собирался бороться. Он почти слышал, как судья ведет счет, хлопая по брезенту: – Один, два…
Плечи Джоша оторвались. Еще не три. Скоро, но еще нет. И он провалился в мучительный сон, в котором душу его преследовали болезненные звуки, издаваемые ребенком.
Глава 14. Священный топор
Глава 15. Спаситель мира
И тут его стошнило, так, что тело его обмякло и затряслось, в ноздри бил сильный запах жареной ветчины. Когда болезненное состояние прошло, он отполз от этого места. Под руки ему попадалась хлюпающая грязь, доски, битое стекло, смятые банки и солома.
Он услышал мужской стон, вспомнил сожженные глаза Поу–Поу и решил, что тот лежит где–то справа от него, хотя уха с этой стороны у него не было. Судя по всхлипываниям, женщина находилась в нескольких футах прямо перед ним; маленькая девочка, если и была жива, не издавала ни звука. Воздух был все еще горяч, но по крайней мере им можно было дышать. Пальцы Джоша наткнулись на деревянную палку, и по ней он добрался до садовой мотыги. Раскапывая вокруг себя землю, он находил массу всяких предметов, банку за банкой, некоторые из них были помяты и протекали, пару расплавленных вещей, которые могли быть прежде пластмассовыми молочными канистрами, молоток, несколько обгоревших журналов, и пачек сигарет. Над их головой был свален весь бакалейный магазин, все что было на обвалившихся полках Поу–Поу. И это наверняка все это хранилось там не случайно, раздумывал Джош. Подземные парни должны были знать, что когда–нибудь все это ему понадобится.
Джош попытался встать, но прежде, чем поднялся с корточек, ударился обо что–то головой. Это был крепко спрессованный потолок из земли, досок и наверное тысяч соломин, сдавленных в одно целое на высоте четырех с половиной футов от пола подвала. О Господи! – подумал Джош. Прямо над головой тонны земли. Он решил, что у них нет воздуха, кроме как в объеме их ямы, а когда он закончится…
– Перестаньте плакать, леди,– сказал он. – Старик пострадал куда больше, чем вы.
Она тяжело задышала, как будто не ожидала, что кто–нибудь еще остался в живых.
– А где девочка? Что с ней? – волдыри на губе Джоша лопнули.
– Свон? – крикнула Дарлин. Она пошарила по земле, ища Сью Ванду. – Я не вижу ее? Где мое дитя? Где ты, Свон?
Тут ее рука наткнулась на маленькую ручку. Она была теплой.
– Вот она! О, Боже, ее засыпало! – Дарлин стала неистово копать.
Джош подполз к ней сбоку и руками вытащил ребенка. Засыпаны были только ее руки и ноги, лицо же было свободно, и она дышала. Джош отряхнул землю с ее ног, а Дарлин обняла свою дочь. – Свон? Что с тобой? Скажи что–нибудь, Свон! Ну же, давай! Поговори с мамой! – она тормошила ее, пока Свон не подняла руку и не оттолкнула слегка мать.
– Ну, не надо,– Свон говорила хриплым невнятным голосом. – Я хочу поспать… пока мы не приедем…
Джош пополз на стон мужчины. Поу–Поу свернулся калачиком и наполовину был засыпан. Осторожно Джош откопал его. Рука Поу–Поу ухватилась за рубашку Джоша, и старик что–то пробормотал, чего Джош не понял.
Он спросил: – Что? – и наклонился поближе.
– Солнце,– повторил Поу–Поу. – О Боже… Я видел, как взорвалось солнце, он снова стал бормотать, что–то насчет тапочек в спальне. Джош понял, что тот долго не протянет, и вернулся к Дарлин и Свон.
Девочка плакала, спокойный, глубоко раненный звук.
– Ш–ш–ш,– говорила Дарлин. – Ш–ш–ш, родная. Нас ищут. Не бойся. Нас вытащат. – Она еще не совсем сообразила, что произошло, все было смутным и суматошным с того момента, когда Свон показала на щит с надписью “Поу–Поу” на Межштатном шоссе и сказала, что лопнет, если не сходит в туалет.
– Я не вижу, мама,– еле слышно сказала Свон.
– У нас все будет в порядке, родная. Нас ищут правда… – Она протянула руку, чтобы погладить дочь по голове, и отдернула ее, словно ошпарившись. Пальцы ее нащупали щетину вместо волос. – О, Боже мой! О, Свон, дочка!.. – Она боялась коснуться собственных волос и лица, но чувствовала только боль как от слабого солнечного ожога. Со мной в порядке, решила она. И со Свон тоже все в порядке. Лишь немного волос пропало, вот и все. Все будет в полном порядке.
– А где Поу–Поу? – спросила Свон. – Где гигант? – У нее болела голова, и она ощущала запах готовящегося завтрака.
– Я тут, рядом,– ответил Джош. – Старик недалеко от тебя. Мы в подвале, а его заведение развалилось и засыпало нас…
– Мы выберемся! – прервала Дарлин. – Нас скоро найдут.
– Леди, может быть это будет не так скоро. Нам нужно успокоиться и беречь воздух.
– Беречь воздух? – Паника вновь овладела ею. – Но мы дышим нормально.
– Сейчас – да. Я не знаю, сколько его есть у нас, но думаю, что скоро воздуха может стать не хватать. Нам, возможно, придется пробыть здесь долго,– решился сказать он.
– Вы с ума сошли! Не слушай его, родная! Боюсь об заклад, нас уже прямо сейчас идут откапывать. – Она стала укачивать Свон как маленькую.
– Нет, леди. – Было бессмысленно скрывать правду. – Я не думаю, что кто–нибудь собирается нас откапывать в ближайшее время. Это были ракеты – то, что вылетало из поля. Ядерные ракеты. Я не знаю, взорвалась ли одна из них или что другое, но есть только одна причина, почему они вылетали. Вполне возможно, что сейчас весь мир пускает ракеты.
Женщина захохотала, но смех ее граничил с истерией.
– У вас ума не больше, чем у муравья. Кто–то же видел пожар! Помощь пришлют! Мы ведь едем в Блейкмен!
– Ну, да,– сказал Джош. Он устал от разговора и хотел воспользоваться драгоценным воздухом. Он отполз на несколько футов, подобрал местечко для своего тела. Сильная жажда овладела им, но в то же время ему хотелось еще и облегчиться. Потом, подумал он, сейчас я слишком устал, чтобы двигаться. Боль опять стала усиливаться. Мысли уносили его из подвала Поу–Поу к сожженному кукурузному полю, к тому, что могло остаться от всего мира там, наверху, и в частности вокруг них, если, конечно, началась Третья Мировая война. К этому времени она могла уже и закончиться. Могли вторгнуться русские или американцы заняли Россию. Он подумал о Рози и мальчиках, они живые или мертвые? Он может никогда об этом не узнать. – О, Боже! – прошептал он в темноте и, свернувшись калачиком, уставился в темноту.
– Ух, ух, ух… – задыхаясь заикал Поу–Поу. Потом громко сказал: – Суслик в норе! Эми! Где мои спальные тапочки?
Девочка издала еще один болезненный всхлип, и Джош стиснул зубы, чтобы удержать крик ярости. Такое чудесное дитя, подумал он. А теперь умирает, как все мы умираем. Мы уже в могиле. Все подготовлено и осталось только ждать.
У него было чувство, что его положил на лопатки соперник, с которым он не собирался бороться. Он почти слышал, как судья ведет счет, хлопая по брезенту: – Один, два…
Плечи Джоша оторвались. Еще не три. Скоро, но еще нет. И он провалился в мучительный сон, в котором душу его преследовали болезненные звуки, издаваемые ребенком.
Глава 14. Священный топор
– Дисциплина и контроль! – произнес голос Солдата–Тени, подобно удару ремня по заду мальчишки. – Вот что делает человека мужчиной. Помни… помни…
Полковник Маклин скрючился в грязной яме. Пробивалась лишь полоска света в двадцати футах над его головой, между землей и краем исковерканного люка, накрывшего яму. Через эту щель прилетали мухи, и они кружились над его лицом, налетая на вонючие кучи около него. Он не помнил, сколько времени лежал тут, но вычислил, что, поскольку Чарли появлялись раз в день, то, значит, он был в яме тридцать девять дней. Но может быть они появлялись два раза в день, тогда его расчеты были неправильны. А может они пропустили день–другой. Может, они появлялись три раза на день и пропускали следующий день. Все может быть.
Дисциплина и контроль, Джимбо. – Солдат–Тень сидел со скрещенными ногами, опершись на стенку ямы в пяти футах от края. На Солдате–Тени была маскировочная форма, и на его впалом, осунувшемся лице были темно–зеленые и черные маскировочные пятна. – Возьми себя в руки, солдат.
– Да,– сказал Маклин. – Беру себя в руки. Он поднял тощую руку и отогнал мух.
А потом начался стук, и Маклин захныкал и вжался в стену. Над ним были Чарли, стучавшие по металлу прутьями и палками. В яме от эха шум удваивался и утраивался, пока Маклин не зажал уши руками; стук продолжался, все громче и громче, и Маклин чувствовал, что вот–вот закричит.
– Нельзя,– сказал Солдат–Тень, с глазами как кратеры на луне. – Нельзя, чтобы они слышали твои крики.
Маклин набрал пригоршню грязи и засунул ее в рот. Солдат–Тень был прав. Солдат–Тень был всегда прав.
Стук прекратился, и крышку оттащили в сторону. Пронзительный солнечный свет ослепил Маклина, он видел их, перегнувшихся через край и ухмылявшихся над ним.
– Эй, полкаш! – позвал один из них. – Ты голоден, полкаш Макрин?
Рот Маклина был полон грязи и дерьма, он кивнул и сел как собака, собирающаяся почесаться. – Осторожно,– прошептал ему на ухо Солдат–Тень. – Осторожно.
– Ты голоден, полкаш Макрин?
– Пожалуйста,– изо рта Маклина вываливалась грязь. Он протянул к свету ослабшие руки.
– Лови, полкаш Макрин,– что–то упало в грязь в нескольких футах от разлагающегося трупа пехотинца, которого звали Рэгсдейл. Маклин подполз к нему, перебрался через труп, и схватил это, оказавшееся жареной на масле рисовой лепешкой. Он стал жадно запихивать ее в рот, к глазам его подступили слезы радости. Чарли над ним стали хохотать. Маклин переполз через останки капитана ВВС, которого называли “Миссисипи” за его густой бас, теперь от Миссисипи осталась кучка тряпья и костей. В дальнем углу лежало третье тело, еще одного пехотинца, молодого парня из Оклахомы, которого звали Мак–Ги, слабо ворочавшегося в грязи. Маклин присел над Мак–Ги, жуя рис и чуть не плача от радости.
– Эй, полкаш Макрин. Ты грязнуля. Пора принимать ванну.
Маклин захныкал и вздрогнул, прикрыл голову руками, потому что знал, что это означает.
Один из Чарли перевернул ведро с человеческим дерьмом в яму, и оно полилось на Маклина, растекаясь по спине, плечам и голове. Чарли зашлись от хохота, но Маклин все внимание устремил на рисовую лепешку. Немного дерьма попало на нее, и он вытер его лохмотьями своей летной курточки.
– Ну, хватит. – Чарли, выливший ведро, крикнул вниз:
– Теперь вы, парни, что надо!
Мухи замельтешили над головой Маклина. Хороший у меня сегодня обед, подумал Маклин. Это поддержит жизнь и, пока он разжевывал лепешку, Солдат–Тень сказал:
– Правильно делаешь, Джимбо. Разжуй каждый кусочек до последней крошки.
– Счастливо оставаться,– сказал Чарли, и металлическую крышку вновь задвинули на место, отрезав солнечный свет.
– Дисциплина и контроль,– Солдат–Тень подполз к нему ближе. – Это делает человека мужчиной.
– Да, сэр,– ответил Маклин, и Солдат–Тень смотрел на него глазами, горящими, как напалм в ночи.
– Полковник!
Далекий голос звал его. Трудно было уловить его, потому что боль в суставах и костях разливалась по телу. На нем лежало что–то очень тяжелое, почти ломая его позвоночник. Мешок картошки, подумал он. Нет, не то. Что–то тяжелее.
– Полковник Маклин,– настаивал голос.
Пошел к черту, подумал он. Пожалуйста, уйдите. Он попытался поднять правую руку, чтобы отогнать мух с лица, но когда сделал это, сильная оглушающая боль прошла по руке и плечу, и он застонал, когда она оторвалась в позвоночнике.
– Полковник! Это Тэдд Уорнер! Вы меня слышите? Уорнер. “Медвежонок” Уорнер.
– Да,– проговорил Маклин.
Боль как ножом ударила его под ребра. Он знал, что сказал недостаточно громко, поэтому попробовал еще. – Да, я слышу.
– Слава Богу! У меня есть фонарь, полковник! – Луч света попал Маклину на веки, и он попытался открыть глаза.
Луч фонаря пробивался с высоты около десяти футов над головой Маклина. Каменная пыль и дым все еще были густыми, но Маклин смог разобрать, что лежит он на дне ямы. Медленно повернув голову, от чего боль чуть не бросила его обратно в беспамятство, он увидел, что дыра над ним была недостаточно широкой, чтобы через нее мог пролезть человек. Как он мог быть втиснут в такое пространство – он не знал. Ноги Маклина были тесно поджаты под него, спина его скрючилась под весом не мешка с картошкой, а человеческого тела. Мертвого человека, кого, Маклин не мог сказать. Над ним в яме были смятые кабели и переломанные трубы. Он постарался высвободить из–под страшного веса свои ноги, но безумная боль снова пронзила его правую руку. Он вывернул голову в противоположную сторону, и при слабом свете фонарика сверху увидел то, что стало отныне его главной неприятностью.
Его правая рука уходила в трещину в стене. Трещина была шириной в дюйм, а на скале блестели струйки крови.
Моя рука, тупо подумал он. Воспоминание об оторвавшихся пальцах Беккера пришло ему в голову. Он решил, что рука могла попасть в щель, когда он падал вниз, а потом скала переместилась снова…
Он не чувствовал ничего, кроме терзающей боли в запястье, как от затянутого наручника. Кисть и пальцы омертвели. Придется научиться быть левшой, подумал он. И вдруг по его сознанию ударило – мой палец для спускового крючка пропал.
– Наверху со мной капрал Прадо, полковник! – крикнул вниз Уорнер. – У него сломана нога, но он в порядке. У других состояние хуже, многие мертвы.
– А как ваше? – спросил Маклин.
– Спину мне чертовски крутит. – Голос Уорнера звучал так, будто ему было трудно дышать. – Чувствую себя так, будто разваливаюсь на части и суставы не держат меня. Плюю кровью.
– Кто–нибудь занимается составлением сводки потерь?
– Переговорная линия вышла из строя. Из вентиляции идет дым. Я слышу, как где–то кричат люди, поэтому кто–то из них должен быть в силах пытаться что–нибудь сделать. Боже мой, полковник! Должно быть, вся гора сдвинулась!
– Мне нужно выбраться отсюда,– сказал Маклин. – Моя рука зажата в скале, Тэдди. – Мысли о своей размолоченной кисти вернула ему боль, и ему пришлось стиснуть зубы и переждать ее. – Вы можете помочь мне?
– Как? Я не смогу пролезть к вам, а если рука у вас зажата…
– Мою руку раздробило,– сказал ему Маклин, голос его был спокоен, при этом он чувствовал себя в полуобморочном состоянии, все плыло и казалось нереальным. Достаньте мне нож. Самый острый, какой удастся найти.
– Что? Нож? Зачем?
Маклин дико улыбнулся. – Только сделайте это. Потом разожгите костер и дайте мне головню. – Он странным образом до конца не осознавал, что то, что он говорит, касается его самого, как будто все, что должно быть сделано, будет сделано на другом человеке. – Головня должна быть раскаленной, Тэдди. Такой, чтобы можно было прижечь обрубок.
– Обрубок? – он запнулся. Теперь он начинал понимать. – Может, можно как–нибудь по–другому.
– По–другому нельзя. – Чтобы вырваться из этой ямы, он должен расстаться с рукой. Назовем ее фунтом мяса, подумал он. – Вы меня понимаете?
– Да, сэр,– ответил Уорнер, всегда послушный.
Маклин отвернул лицо от света.
Уорнер пополз через край дыры, проломанной в полу помещения управления. Все помещение вздыбилось под углом градусов в тридцать, поэтому ему пришлось карабкаться вверх через изломанное оборудование, навалившиеся камни и тела. Луч света высветил капрала Прадо, сидящего напротив треснувшей и покосившейся стены, лицо его было искажено болью, из его бедра влажно поблескивала кость. Уорнер продолжал двигаться по тому, что осталось от коридора. Огромные дыры зияли в потолке и стенах, на перемешавшиеся камни и трубы сверху капала вода. Он все еще слышал отдаленные крики. Он хотел найти кого–нибудь, кто помог бы ему освободить полковника Маклина, потому что без руководства Маклина им всем конец. Ему, с его поврежденной спиной, было невозможно влезть в ту дыру, где в ловушке сидел полковник. Нет, ему нужно найти кого–нибудь еще, кого–нибудь, кто был бы поменьше его, чтобы влезть туда, но достаточно крепкого волей, чтобы проделать такую работу. Когда он карабкался на первый уровень, только Богу было известно, что он мог там увидеть. Полковник полагался на него, и он не мог его подвести. Он выбирал среди обломков как пробраться наверх, медленно, с болью карабкаясь в направлении криков и стонов.
Полковник Маклин скрючился в грязной яме. Пробивалась лишь полоска света в двадцати футах над его головой, между землей и краем исковерканного люка, накрывшего яму. Через эту щель прилетали мухи, и они кружились над его лицом, налетая на вонючие кучи около него. Он не помнил, сколько времени лежал тут, но вычислил, что, поскольку Чарли появлялись раз в день, то, значит, он был в яме тридцать девять дней. Но может быть они появлялись два раза в день, тогда его расчеты были неправильны. А может они пропустили день–другой. Может, они появлялись три раза на день и пропускали следующий день. Все может быть.
Дисциплина и контроль, Джимбо. – Солдат–Тень сидел со скрещенными ногами, опершись на стенку ямы в пяти футах от края. На Солдате–Тени была маскировочная форма, и на его впалом, осунувшемся лице были темно–зеленые и черные маскировочные пятна. – Возьми себя в руки, солдат.
– Да,– сказал Маклин. – Беру себя в руки. Он поднял тощую руку и отогнал мух.
А потом начался стук, и Маклин захныкал и вжался в стену. Над ним были Чарли, стучавшие по металлу прутьями и палками. В яме от эха шум удваивался и утраивался, пока Маклин не зажал уши руками; стук продолжался, все громче и громче, и Маклин чувствовал, что вот–вот закричит.
– Нельзя,– сказал Солдат–Тень, с глазами как кратеры на луне. – Нельзя, чтобы они слышали твои крики.
Маклин набрал пригоршню грязи и засунул ее в рот. Солдат–Тень был прав. Солдат–Тень был всегда прав.
Стук прекратился, и крышку оттащили в сторону. Пронзительный солнечный свет ослепил Маклина, он видел их, перегнувшихся через край и ухмылявшихся над ним.
– Эй, полкаш! – позвал один из них. – Ты голоден, полкаш Макрин?
Рот Маклина был полон грязи и дерьма, он кивнул и сел как собака, собирающаяся почесаться. – Осторожно,– прошептал ему на ухо Солдат–Тень. – Осторожно.
– Ты голоден, полкаш Макрин?
– Пожалуйста,– изо рта Маклина вываливалась грязь. Он протянул к свету ослабшие руки.
– Лови, полкаш Макрин,– что–то упало в грязь в нескольких футах от разлагающегося трупа пехотинца, которого звали Рэгсдейл. Маклин подполз к нему, перебрался через труп, и схватил это, оказавшееся жареной на масле рисовой лепешкой. Он стал жадно запихивать ее в рот, к глазам его подступили слезы радости. Чарли над ним стали хохотать. Маклин переполз через останки капитана ВВС, которого называли “Миссисипи” за его густой бас, теперь от Миссисипи осталась кучка тряпья и костей. В дальнем углу лежало третье тело, еще одного пехотинца, молодого парня из Оклахомы, которого звали Мак–Ги, слабо ворочавшегося в грязи. Маклин присел над Мак–Ги, жуя рис и чуть не плача от радости.
– Эй, полкаш Макрин. Ты грязнуля. Пора принимать ванну.
Маклин захныкал и вздрогнул, прикрыл голову руками, потому что знал, что это означает.
Один из Чарли перевернул ведро с человеческим дерьмом в яму, и оно полилось на Маклина, растекаясь по спине, плечам и голове. Чарли зашлись от хохота, но Маклин все внимание устремил на рисовую лепешку. Немного дерьма попало на нее, и он вытер его лохмотьями своей летной курточки.
– Ну, хватит. – Чарли, выливший ведро, крикнул вниз:
– Теперь вы, парни, что надо!
Мухи замельтешили над головой Маклина. Хороший у меня сегодня обед, подумал Маклин. Это поддержит жизнь и, пока он разжевывал лепешку, Солдат–Тень сказал:
– Правильно делаешь, Джимбо. Разжуй каждый кусочек до последней крошки.
– Счастливо оставаться,– сказал Чарли, и металлическую крышку вновь задвинули на место, отрезав солнечный свет.
– Дисциплина и контроль,– Солдат–Тень подполз к нему ближе. – Это делает человека мужчиной.
– Да, сэр,– ответил Маклин, и Солдат–Тень смотрел на него глазами, горящими, как напалм в ночи.
– Полковник!
Далекий голос звал его. Трудно было уловить его, потому что боль в суставах и костях разливалась по телу. На нем лежало что–то очень тяжелое, почти ломая его позвоночник. Мешок картошки, подумал он. Нет, не то. Что–то тяжелее.
– Полковник Маклин,– настаивал голос.
Пошел к черту, подумал он. Пожалуйста, уйдите. Он попытался поднять правую руку, чтобы отогнать мух с лица, но когда сделал это, сильная оглушающая боль прошла по руке и плечу, и он застонал, когда она оторвалась в позвоночнике.
– Полковник! Это Тэдд Уорнер! Вы меня слышите? Уорнер. “Медвежонок” Уорнер.
– Да,– проговорил Маклин.
Боль как ножом ударила его под ребра. Он знал, что сказал недостаточно громко, поэтому попробовал еще. – Да, я слышу.
– Слава Богу! У меня есть фонарь, полковник! – Луч света попал Маклину на веки, и он попытался открыть глаза.
Луч фонаря пробивался с высоты около десяти футов над головой Маклина. Каменная пыль и дым все еще были густыми, но Маклин смог разобрать, что лежит он на дне ямы. Медленно повернув голову, от чего боль чуть не бросила его обратно в беспамятство, он увидел, что дыра над ним была недостаточно широкой, чтобы через нее мог пролезть человек. Как он мог быть втиснут в такое пространство – он не знал. Ноги Маклина были тесно поджаты под него, спина его скрючилась под весом не мешка с картошкой, а человеческого тела. Мертвого человека, кого, Маклин не мог сказать. Над ним в яме были смятые кабели и переломанные трубы. Он постарался высвободить из–под страшного веса свои ноги, но безумная боль снова пронзила его правую руку. Он вывернул голову в противоположную сторону, и при слабом свете фонарика сверху увидел то, что стало отныне его главной неприятностью.
Его правая рука уходила в трещину в стене. Трещина была шириной в дюйм, а на скале блестели струйки крови.
Моя рука, тупо подумал он. Воспоминание об оторвавшихся пальцах Беккера пришло ему в голову. Он решил, что рука могла попасть в щель, когда он падал вниз, а потом скала переместилась снова…
Он не чувствовал ничего, кроме терзающей боли в запястье, как от затянутого наручника. Кисть и пальцы омертвели. Придется научиться быть левшой, подумал он. И вдруг по его сознанию ударило – мой палец для спускового крючка пропал.
– Наверху со мной капрал Прадо, полковник! – крикнул вниз Уорнер. – У него сломана нога, но он в порядке. У других состояние хуже, многие мертвы.
– А как ваше? – спросил Маклин.
– Спину мне чертовски крутит. – Голос Уорнера звучал так, будто ему было трудно дышать. – Чувствую себя так, будто разваливаюсь на части и суставы не держат меня. Плюю кровью.
– Кто–нибудь занимается составлением сводки потерь?
– Переговорная линия вышла из строя. Из вентиляции идет дым. Я слышу, как где–то кричат люди, поэтому кто–то из них должен быть в силах пытаться что–нибудь сделать. Боже мой, полковник! Должно быть, вся гора сдвинулась!
– Мне нужно выбраться отсюда,– сказал Маклин. – Моя рука зажата в скале, Тэдди. – Мысли о своей размолоченной кисти вернула ему боль, и ему пришлось стиснуть зубы и переждать ее. – Вы можете помочь мне?
– Как? Я не смогу пролезть к вам, а если рука у вас зажата…
– Мою руку раздробило,– сказал ему Маклин, голос его был спокоен, при этом он чувствовал себя в полуобморочном состоянии, все плыло и казалось нереальным. Достаньте мне нож. Самый острый, какой удастся найти.
– Что? Нож? Зачем?
Маклин дико улыбнулся. – Только сделайте это. Потом разожгите костер и дайте мне головню. – Он странным образом до конца не осознавал, что то, что он говорит, касается его самого, как будто все, что должно быть сделано, будет сделано на другом человеке. – Головня должна быть раскаленной, Тэдди. Такой, чтобы можно было прижечь обрубок.
– Обрубок? – он запнулся. Теперь он начинал понимать. – Может, можно как–нибудь по–другому.
– По–другому нельзя. – Чтобы вырваться из этой ямы, он должен расстаться с рукой. Назовем ее фунтом мяса, подумал он. – Вы меня понимаете?
– Да, сэр,– ответил Уорнер, всегда послушный.
Маклин отвернул лицо от света.
Уорнер пополз через край дыры, проломанной в полу помещения управления. Все помещение вздыбилось под углом градусов в тридцать, поэтому ему пришлось карабкаться вверх через изломанное оборудование, навалившиеся камни и тела. Луч света высветил капрала Прадо, сидящего напротив треснувшей и покосившейся стены, лицо его было искажено болью, из его бедра влажно поблескивала кость. Уорнер продолжал двигаться по тому, что осталось от коридора. Огромные дыры зияли в потолке и стенах, на перемешавшиеся камни и трубы сверху капала вода. Он все еще слышал отдаленные крики. Он хотел найти кого–нибудь, кто помог бы ему освободить полковника Маклина, потому что без руководства Маклина им всем конец. Ему, с его поврежденной спиной, было невозможно влезть в ту дыру, где в ловушке сидел полковник. Нет, ему нужно найти кого–нибудь еще, кого–нибудь, кто был бы поменьше его, чтобы влезть туда, но достаточно крепкого волей, чтобы проделать такую работу. Когда он карабкался на первый уровень, только Богу было известно, что он мог там увидеть. Полковник полагался на него, и он не мог его подвести. Он выбирал среди обломков как пробраться наверх, медленно, с болью карабкаясь в направлении криков и стонов.
Глава 15. Спаситель мира
Роланд Кронингер сидел, съежившись, на вздыбившемся полу того, что было кафетерием Земляного Дома, и через вопли и крики прислушивался к мрачному внутреннему голосу, говорившему: – Рыцарь Короля… Рыцарь Короля… Рыцарь Короля… никогда не плачет.
Все было погружено во тьму, только время от времени там, где была кухня, вспыхивали языки пламени, и в этом свете отблескивали свалившиеся камни, разбитые столы и стулья, а также раздавленные тела. То тут, то там кто–нибудь шатался в полумраке, как грешник в аду, и искалеченные тела дергались, придавленные массивными валунами, пробившими потолок.
Сначала среди людей, сидевших за столиками, было легкое волнение, когда погас основной свет, но тут же включилось аварийное освещение, Роланд оказался на полу, а завтрак кашей размазался по его груди на рубашке. Его мать и отец барахтались рядом с ним, вместе с ними в это время завтракали около сорока человек, некоторые из них взывали о помощи, но большинство переживали молча. Его мать смотрела на него, а апельсиновый сок капал с ее лица и волос, и она сказала: – В следующем году мы поедем на море.
Роланду стало смешно, и отец его тоже засмеялся, а потом и мать стала смеяться, и на мгновение смех объединил их. Филу удалось сказать:
– Слава Богу, не я страховал это место! Нужно было бы самому застраховаться… – А потом голос его потонул в чудовищном реве и шуме разламывающейся скалы, потолок вздыбился и бешено задрожал, с такой силой, что Роланда отшвырнуло от его родителей и бросило на других людей. Груда камней и потолочных плит перекрытия рухнула на середину, и что–то ударило по голове. Сейчас он сидел, поджавши колени к подбородку, поднял руку к волосам и нащупал запекшуюся кровь. Нижняя его губа была разбита и тоже кровоточила, а внутри у него все болело, как если бы его тело было сначала растянуто как резиновый жгут, а потом зверски сжато. Он не знал, сколько продолжалось землетрясение и как так получилось, что он теперь сидел, сжавшись, а его родители пропали. Ему хотелось плакать, слезы уже были у него на глазах, но Рыцарь Короля никогда не плачет, сказал он себе, так было написано в записной книжке Рыцаря Короля, одно из правил поведения солдата – Рыцарь Короля никогда не плачет, он всегда сохраняет спокойствие.
Что–то хрустнуло в его кулаке, и он раскрыл его. Его очки, левое стекло треснуло, а правое пропало. Он помнил, что снимал их, когда лежал под столом, чтобы очистить их от молока. Он надел их и попытался встать, ему на это потребовалась секунда, но когда он все–таки встал, то ударился головой о просевший потолок, который до этого был по меньшей мере на семь футов выше. Теперь ему пришлось пригибаться, чтобы не наткнуться на провисшие кабели и трубы и торчащие стержни арматуры.
– Мам! Папа! – крикнул он, но ответы среди криков раненых не услышал. Роланд споткнулся о завал, зовя родителей, и наступил на что–то, похожее на губку. Он разглядел, что эта штука напоминала морскую звезду, зажатую между каменными плитами, тело ничем даже отдаленно не напоминало человеческое, за исключением окровавленных лохмотьев, оставшихся от рубашки.
Роланд переступал через другие тела, он видел трупы на картинках в отцовских журналах о наемных солдатах, но они были другими. Эти были раздавлены и не имели ни пола, ни чего–либо их характеризующего, кроме лохмотьев одежды. Но никто из них не был его отцом или матерью, решил Роланд, нет, его мать и отец живы и они где–то здесь. Он знал, что они живы, и продолжал искать. Он чуть было не провалился в щель, разорвавшую кафетерий надвое, и когда поглядел туда, то дна не увидел.
– Ма! Пап! – крикнул он в другую половину кафетерия, но опять ответа не было.
Роланд стоял на краю щели, тело его дрожало. Одна часть его сжималась от страха, другая, более глубоко запрятанная, казалась, становилась только сильнее, всплывала на поверхность, вздрагивая не от страха, а от ясного холодного возбуждения. В окружении смерти он остро ощущал биение жизни в своих венах, от которого чувствовал себя одновременно с ясной головой и опьяненным.
– Я жив,– подумал он. – Я жив.
И внезапно крушение кафетерия в Земляном Доме показалось ему в другом ракурсе, оно преобразилось, он стоял посреди поля сражения, усеянного мертвыми телами, а вдалеке из горящей неприятельской крепости вырывались языки пламени.
У него был измятый щит, в руке окровавленный меч, и он был на грани испуга, но все еще стоял и все еще был жив после этого кровавого жертвоприношения битве. Он вел легион рыцарей на сражение на это вздыбленное поле, а сейчас стоял один, потому что он остался последним живым рыцарем королевства.
Один из израненных воинов у его ног приподнялся и тронул его за ногу.
– Прошу – открылся его окровавленный рот. – Пожалуйста, помогите…
Роланд заморгал, ошеломленный. Он увидел женщину средних лет, нижняя часть тела ее была зажата между каменными плитами. – Пожалуйста, помогите мне! – молила она. – Мои ноги… о… Мои ноги…
Женщине не полагалось быть на поле боя,– подумал Роланд. О, нет! Но поглядев вокруг и вспомнив, где он находится, он заставил свои ноги идти и двинулся прочь от края щели.
Он продолжил поиски, но найти отца и мать не удавалось. Может, их завалило, решил он, или, может, они провалились в эту расщелину, в этот мрак внизу. Может быть, он видел их тела, но не узнал их. – Ма! Пап! – завопил он. – Где вы? Ответа не было, только звуки чьих–то всхлипов и голоса, пронизанные болью.
Сквозь дым блеснул свет и попал на его лицо.
– Ты,– сказал кто–то. – Как тебя зовут?
– Роланд,– ответил он. Какая же у него фамилия? Несколько секунд он не мог вспомнить. Потом: – Роланд Кронингер.
– Мне нужна твоя помощь, Роланд,– сказал человек с фонариком. – Ты в состояние ходить?
Роланд кивнул.
– Полковник Маклин попал в ловушку внизу, в помещении управления. В том, что осталось от помещения,– поправил себя “Медвежонок”. Он был согнут как горбун и опирался на кусок стальной арматуры, который использовал как трость. Часть проходов были полностью перекрыты каменными плитами, а другие вздыбились под немыслимыми углами или были разделены зияющими расщелинами. Стоны и плач, мольбы к Богу эхом разносились по всему Земляному Дому, некоторые стены были забрызганы кровью, там, где тела были расплющены двигавшимися скалами волнами. Он нашел в развалинах с полдюжины более–менее здоровых гражданских, и только двое из них, старик и девочка, не обезумели, но у старика было сломано запястье, из которого торчала кость, а маленькая девочка ни за что не хотела покинуть место, где пропал ее отец. Поэтому Уорнер продолжал искать в кафетерии, ища, кто бы мог помочь ему, а также решил, что на кухне может быть нужный выбор ножей. Сейчас Уорнер освещал лучом лицо Роланда. Лоб мальчика был ободран, глаза бегали от шока, но он, казалось, в целом не был покалечен. Лицо мальчика было бледно и в пыли, а темно–синяя рубашка разорвана и через дыры виднелись ссадины на желтоватой тощей груди. Не так уж много, решил Уорнер, но парень подойдет.
– Где твои? – спросил Уорнер, и Роланд помотал головой. – Хорошо, слушай меня. Мы разбиты. Вся страна разбита. Я не знаю, сколько тут погибло, но мы живы, и полковник Маклин тоже. Но пока мы просто только остались в живых, а нам надо еще навести порядок, насколько сможем, и мы должны помочь, полковнику. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Думаю, что да,– ответил Роланд. Разбиты,– думал он. Его чувства помутились. Через несколько минут, подумал он, я проснусь в своей постели в Аризоне.
– Хорошо. Теперь я хочу, чтобы ты держался со мной, Роланд. Мы пойдем назад, на кухню, нам нужно найти что–нибудь острое: нож для резки мяса, топорик для мяса – чего–нибудь. Потом мы пойдем назад в помещение управления. – Если смогу найти дорогу, подумал Уорнер, но не решился сказать об этом.
– Моя мать и отец,– неуверенно сказал Роланд. – Они где–то… здесь.
– Они ни куда не денутся. Сейчас полковник Маклин нуждается в помощи больше, чем они. Понимаешь? – Роланд кивнул. Рыцарь Короля,– подумал он. Король попал в ловушку в подземелье, и ему нужна его помощь! Родители его пропали, их смело в катастрофе и крепость короля разбита. Но я жив, подумал Роланд. Я жив, и я Рыцарь Короля. Он сощурился в свете фонаря. Я буду солдатом? – спросил он мужчину.
– Конечно. Теперь не отставай от меня. Мы идем, чтобы найти, как попасть на кухню.
Уорнеру приходилось идти медленно, опираясь всем своим весом на железный стержень. Они нашли дорогу на кухню, где все еще жадно горел огонь. Уорнер догадался, что горели остатки пищевых запасов, десятки банок взорвались, и горящее месиво растекалось по стенам. Пропало все – молочный порошок, яйца, бекон и ветчина – все. Но еще оставался неприкосновенный запас на складе, Уорнер знал об этом, и кишки его стянуло при мысли, что там, внизу, их могло отрезать в темноте без пищи и воды.
Кругом валялись осколки посуды, разбитой при сокрушении кухонной кладовой и раскиданной одним из толчков. Уорнер раскопал топорик для мяса с обломком сменной ручки. Лезвие было в зазубринах. – Возьми его,– сказал он Роланду, и Роланд подхватил его. Они покинули кафетерий и кухню, и Уорнер повел Роланда к развалинам главной площади. Каменные плиты сорвались сверху, и вся ее поверхность разбита и иссечена глубокими трещинами. Видеопавильон был все еще в огне, в воздухе стоял густой дым. – Туда,– сказал Уорнер, лучиком фонаря указывая на больницу. Они вошли внутрь, обнаружив, что большая часть оборудования была разбита и бесполезна, но Уорнер продолжал искать, пока не нашел коробку с шинами для переломов и пластиковую бутыль спирта для растирания. Он сказал Роланду взять одну из шин и бутыль, а потом пролез в разрушенный аптечный кабинет. Таблетки и капсулы трещали под подошвами как попкорн. Свет от фонарика Уорнера упал на мертвое лицо одной из медсестер, раздавленной камнем размером с наковальню. Нигде не было ни следа доктора Ланга, главного врача Земляного Дома. Уорнер тростью раскопал нераздавленные пузырьки димедрола и перкодана и сказал Роланду собрать их для него, Уорнер сложил их в карманы, чтобы принести их полковнику.
Все было погружено во тьму, только время от времени там, где была кухня, вспыхивали языки пламени, и в этом свете отблескивали свалившиеся камни, разбитые столы и стулья, а также раздавленные тела. То тут, то там кто–нибудь шатался в полумраке, как грешник в аду, и искалеченные тела дергались, придавленные массивными валунами, пробившими потолок.
Сначала среди людей, сидевших за столиками, было легкое волнение, когда погас основной свет, но тут же включилось аварийное освещение, Роланд оказался на полу, а завтрак кашей размазался по его груди на рубашке. Его мать и отец барахтались рядом с ним, вместе с ними в это время завтракали около сорока человек, некоторые из них взывали о помощи, но большинство переживали молча. Его мать смотрела на него, а апельсиновый сок капал с ее лица и волос, и она сказала: – В следующем году мы поедем на море.
Роланду стало смешно, и отец его тоже засмеялся, а потом и мать стала смеяться, и на мгновение смех объединил их. Филу удалось сказать:
– Слава Богу, не я страховал это место! Нужно было бы самому застраховаться… – А потом голос его потонул в чудовищном реве и шуме разламывающейся скалы, потолок вздыбился и бешено задрожал, с такой силой, что Роланда отшвырнуло от его родителей и бросило на других людей. Груда камней и потолочных плит перекрытия рухнула на середину, и что–то ударило по голове. Сейчас он сидел, поджавши колени к подбородку, поднял руку к волосам и нащупал запекшуюся кровь. Нижняя его губа была разбита и тоже кровоточила, а внутри у него все болело, как если бы его тело было сначала растянуто как резиновый жгут, а потом зверски сжато. Он не знал, сколько продолжалось землетрясение и как так получилось, что он теперь сидел, сжавшись, а его родители пропали. Ему хотелось плакать, слезы уже были у него на глазах, но Рыцарь Короля никогда не плачет, сказал он себе, так было написано в записной книжке Рыцаря Короля, одно из правил поведения солдата – Рыцарь Короля никогда не плачет, он всегда сохраняет спокойствие.
Что–то хрустнуло в его кулаке, и он раскрыл его. Его очки, левое стекло треснуло, а правое пропало. Он помнил, что снимал их, когда лежал под столом, чтобы очистить их от молока. Он надел их и попытался встать, ему на это потребовалась секунда, но когда он все–таки встал, то ударился головой о просевший потолок, который до этого был по меньшей мере на семь футов выше. Теперь ему пришлось пригибаться, чтобы не наткнуться на провисшие кабели и трубы и торчащие стержни арматуры.
– Мам! Папа! – крикнул он, но ответы среди криков раненых не услышал. Роланд споткнулся о завал, зовя родителей, и наступил на что–то, похожее на губку. Он разглядел, что эта штука напоминала морскую звезду, зажатую между каменными плитами, тело ничем даже отдаленно не напоминало человеческое, за исключением окровавленных лохмотьев, оставшихся от рубашки.
Роланд переступал через другие тела, он видел трупы на картинках в отцовских журналах о наемных солдатах, но они были другими. Эти были раздавлены и не имели ни пола, ни чего–либо их характеризующего, кроме лохмотьев одежды. Но никто из них не был его отцом или матерью, решил Роланд, нет, его мать и отец живы и они где–то здесь. Он знал, что они живы, и продолжал искать. Он чуть было не провалился в щель, разорвавшую кафетерий надвое, и когда поглядел туда, то дна не увидел.
– Ма! Пап! – крикнул он в другую половину кафетерия, но опять ответа не было.
Роланд стоял на краю щели, тело его дрожало. Одна часть его сжималась от страха, другая, более глубоко запрятанная, казалась, становилась только сильнее, всплывала на поверхность, вздрагивая не от страха, а от ясного холодного возбуждения. В окружении смерти он остро ощущал биение жизни в своих венах, от которого чувствовал себя одновременно с ясной головой и опьяненным.
– Я жив,– подумал он. – Я жив.
И внезапно крушение кафетерия в Земляном Доме показалось ему в другом ракурсе, оно преобразилось, он стоял посреди поля сражения, усеянного мертвыми телами, а вдалеке из горящей неприятельской крепости вырывались языки пламени.
У него был измятый щит, в руке окровавленный меч, и он был на грани испуга, но все еще стоял и все еще был жив после этого кровавого жертвоприношения битве. Он вел легион рыцарей на сражение на это вздыбленное поле, а сейчас стоял один, потому что он остался последним живым рыцарем королевства.
Один из израненных воинов у его ног приподнялся и тронул его за ногу.
– Прошу – открылся его окровавленный рот. – Пожалуйста, помогите…
Роланд заморгал, ошеломленный. Он увидел женщину средних лет, нижняя часть тела ее была зажата между каменными плитами. – Пожалуйста, помогите мне! – молила она. – Мои ноги… о… Мои ноги…
Женщине не полагалось быть на поле боя,– подумал Роланд. О, нет! Но поглядев вокруг и вспомнив, где он находится, он заставил свои ноги идти и двинулся прочь от края щели.
Он продолжил поиски, но найти отца и мать не удавалось. Может, их завалило, решил он, или, может, они провалились в эту расщелину, в этот мрак внизу. Может быть, он видел их тела, но не узнал их. – Ма! Пап! – завопил он. – Где вы? Ответа не было, только звуки чьих–то всхлипов и голоса, пронизанные болью.
Сквозь дым блеснул свет и попал на его лицо.
– Ты,– сказал кто–то. – Как тебя зовут?
– Роланд,– ответил он. Какая же у него фамилия? Несколько секунд он не мог вспомнить. Потом: – Роланд Кронингер.
– Мне нужна твоя помощь, Роланд,– сказал человек с фонариком. – Ты в состояние ходить?
Роланд кивнул.
– Полковник Маклин попал в ловушку внизу, в помещении управления. В том, что осталось от помещения,– поправил себя “Медвежонок”. Он был согнут как горбун и опирался на кусок стальной арматуры, который использовал как трость. Часть проходов были полностью перекрыты каменными плитами, а другие вздыбились под немыслимыми углами или были разделены зияющими расщелинами. Стоны и плач, мольбы к Богу эхом разносились по всему Земляному Дому, некоторые стены были забрызганы кровью, там, где тела были расплющены двигавшимися скалами волнами. Он нашел в развалинах с полдюжины более–менее здоровых гражданских, и только двое из них, старик и девочка, не обезумели, но у старика было сломано запястье, из которого торчала кость, а маленькая девочка ни за что не хотела покинуть место, где пропал ее отец. Поэтому Уорнер продолжал искать в кафетерии, ища, кто бы мог помочь ему, а также решил, что на кухне может быть нужный выбор ножей. Сейчас Уорнер освещал лучом лицо Роланда. Лоб мальчика был ободран, глаза бегали от шока, но он, казалось, в целом не был покалечен. Лицо мальчика было бледно и в пыли, а темно–синяя рубашка разорвана и через дыры виднелись ссадины на желтоватой тощей груди. Не так уж много, решил Уорнер, но парень подойдет.
– Где твои? – спросил Уорнер, и Роланд помотал головой. – Хорошо, слушай меня. Мы разбиты. Вся страна разбита. Я не знаю, сколько тут погибло, но мы живы, и полковник Маклин тоже. Но пока мы просто только остались в живых, а нам надо еще навести порядок, насколько сможем, и мы должны помочь, полковнику. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Думаю, что да,– ответил Роланд. Разбиты,– думал он. Его чувства помутились. Через несколько минут, подумал он, я проснусь в своей постели в Аризоне.
– Хорошо. Теперь я хочу, чтобы ты держался со мной, Роланд. Мы пойдем назад, на кухню, нам нужно найти что–нибудь острое: нож для резки мяса, топорик для мяса – чего–нибудь. Потом мы пойдем назад в помещение управления. – Если смогу найти дорогу, подумал Уорнер, но не решился сказать об этом.
– Моя мать и отец,– неуверенно сказал Роланд. – Они где–то… здесь.
– Они ни куда не денутся. Сейчас полковник Маклин нуждается в помощи больше, чем они. Понимаешь? – Роланд кивнул. Рыцарь Короля,– подумал он. Король попал в ловушку в подземелье, и ему нужна его помощь! Родители его пропали, их смело в катастрофе и крепость короля разбита. Но я жив, подумал Роланд. Я жив, и я Рыцарь Короля. Он сощурился в свете фонаря. Я буду солдатом? – спросил он мужчину.
– Конечно. Теперь не отставай от меня. Мы идем, чтобы найти, как попасть на кухню.
Уорнеру приходилось идти медленно, опираясь всем своим весом на железный стержень. Они нашли дорогу на кухню, где все еще жадно горел огонь. Уорнер догадался, что горели остатки пищевых запасов, десятки банок взорвались, и горящее месиво растекалось по стенам. Пропало все – молочный порошок, яйца, бекон и ветчина – все. Но еще оставался неприкосновенный запас на складе, Уорнер знал об этом, и кишки его стянуло при мысли, что там, внизу, их могло отрезать в темноте без пищи и воды.
Кругом валялись осколки посуды, разбитой при сокрушении кухонной кладовой и раскиданной одним из толчков. Уорнер раскопал топорик для мяса с обломком сменной ручки. Лезвие было в зазубринах. – Возьми его,– сказал он Роланду, и Роланд подхватил его. Они покинули кафетерий и кухню, и Уорнер повел Роланда к развалинам главной площади. Каменные плиты сорвались сверху, и вся ее поверхность разбита и иссечена глубокими трещинами. Видеопавильон был все еще в огне, в воздухе стоял густой дым. – Туда,– сказал Уорнер, лучиком фонаря указывая на больницу. Они вошли внутрь, обнаружив, что большая часть оборудования была разбита и бесполезна, но Уорнер продолжал искать, пока не нашел коробку с шинами для переломов и пластиковую бутыль спирта для растирания. Он сказал Роланду взять одну из шин и бутыль, а потом пролез в разрушенный аптечный кабинет. Таблетки и капсулы трещали под подошвами как попкорн. Свет от фонарика Уорнера упал на мертвое лицо одной из медсестер, раздавленной камнем размером с наковальню. Нигде не было ни следа доктора Ланга, главного врача Земляного Дома. Уорнер тростью раскопал нераздавленные пузырьки димедрола и перкодана и сказал Роланду собрать их для него, Уорнер сложил их в карманы, чтобы принести их полковнику.