Маккаммон Роберт. Песня Свон. Книга первая.

   – Нет. Нет,– прошипела она, и слезы полились из ее глаз. – О, нет… О, нет…
   Она стояла прямо перед тем, что было волшебным для нее местом – магазином стекла Штубена. А то, что было прекрасными скульптурными шедеврами, стало бесформенными слитками под ее ногами. Место, куда она приходила помечтать над выставками бездушного стекла, исчезло, снесено со своего основания и разметено. Вид этой свалки по контрасту с запомнившимся ей местом, так потряс ее воображение, будто двери в рай с грохотом захлопнулись перед ее лицом.
   Она стояла неподвижно, только слезы медленно ползли по щекам, обезображенным волдырями.
   – Поглядите–ка на это,– позвал Арти. Он поднял изуродованный стеклянный восьмигранник, полный бриллиантов, рубинов и сапфиров. – Вы когда–нибудь видели что–нибудь подобное? Смотрите! Их полно в этом чертовом месте! Он погрузил в кучу ладонь и вынул пригоршню оплавившегося стекла, усыпанного драгоценными камнями. – Эгей! – расхохотался он, затем закричал как осел: – Мы богачи, леди. Что мы пойдем покупать раньше всего? – Все еще хохоча, он подбросил куски стекла в воздух. – Все, что вам угодно, леди! – орал он. – Я куплю вам все, что захотите!
   Сверкнула молния, проскакивая по небу, и Сестра Ужас увидела, как вся оставшаяся от магазина стекла Штубена стена грохнулась на землю в мерцающих вспышках красных рубинов всех оттенков, изумрудов глубоких цветов, сапфиров полночной голубизны, дымчатых топазов и прозрачных алмазов. Она подбежала к стене, щебенка хрустела под ногами, протянула к ней руки и коснулась ее. Стена была усыпана драгоценными камнями. Сестра Ужас поняла, что все сокровища “Тиффани”, “Фортунофф” и “Картье”, должно быть, выбросило из зданий и разбросало фантастическим ураганом драгоценностей вдоль Пятой Авеню и перемешало с расплавленным стеклом статуй волшебного для нее места. Сотни драгоценных камней в искореженной стене зеленого мрамора на несколько секунд задержали в себе свет молнии, а затем свечение затухло, как выключение многоваттной лампочки.
   О, мусор,– подумала она. О, страшный, страшный мусор… Она отступила назад, глаза ее щипало от слез, одна нога поскользнулась на стекле. Она отошла в задний угол и села, не имея никакой воли, чтобы снова встать.
   – Что с вами? – Арти осторожно подошел к ней. – Вы не ушиблись, леди?
   Она не ответила. Она устала и выдохлась, она решила остаться прямо здесь, в развалинах волшебного места, и может быть недолго отдохнуть.
   – Вы собираетесь вставать? Вон почти рядом вода?
   – Оставьте меня в покое,– бессильно сказала она. – Уходите.
   – Уходить? Леди, а куда, к черту, мне идти?
   – Мне все равно. Мне на все это насрать. Мелким дерьмом.
   Она наскребла пригоршню оплавленных стекляшек и золы и медленно просыпала ее сквозь пальцы. Какой смысл делать еще один шаг? Низкий толстяк прав. Идти некуда. Все пропало, сожжено и разрушено. – Надежды нет,– прошептала она и глубоко зарылась рукой в золу рядом с собой. – Надежды нет.
   Пальцы ее сжали еще несколько слитков стекла, и она вынула их, чтобы посмотреть, в какое барахло превратились ее мечты.
   – Что это у вас, черт возьми,– спросил Арти.
   В руке Сестры Ужас лежало стеклянное кольцо в форме пончика с отверстием посередине диаметром около пяти–шести дюймов. Толщина самого кольца была около двух дюймов, а диаметр около семи дюймов. По окружности кольца с неодинаковыми интервалами рельефно выступали пять стеклянных колосьев, один – тонкий, как сосулька, второй шириной с лезвие ножа, третий изогнутый крючком, а остальные два просто прямые. Внутри стекла была заключена сотня темных овалов и квадратов различного размера, странная паучья сеть из линий соединяла их в глубине.
   – Барахло,– пробормотала она и хотела было бросить его обратно в золу, но тут снова сверкнула молния.
   Стеклянное кольцо неожиданно брызнуло ярким светом, и на мгновение Сестра Ужас подумала, что оно воспламенилась в ее руке. Она взвизгнула и бросила его, а Арти заорал: – Господи!
   Свет исчез.
   Рука Сестры Ужас тряслась. Она осмотрела ладонь и пальцы, чтобы убедиться, что не обожглась, но тепла не было, была только ослепительная вспышка света. Она все еще ощущала ее, пульсирующую под веками.
   Она потянулась к кольцу, потом убрала руку назад. Арти приблизился и в нескольких футах от нее присел на корточки.
   Сестра Ужас пальцами слегка погладила кольцо, прежде чем снова отбросить назад руку. Стекло было гладким, как прохладный бархат. Она подержала на нем пальцы, потом сжала его в ладони и вытащила из золы.
   Стеклянное кольцо оставалось темным.
   Сестра Ужас стала глядеть на него и чувствовала, как бьется сердце.
   В самой глубине стеклянного кольца был розовый свет. Он начал разгораться в пламя, распространяться по паутине к другим вкраплениям внутри кольца, пульсируя и пульсируя, с каждой секундой становясь сильнее и ярче.
   Рубин размером с ноготь большого пальца сиял ярким красным цветом, другой рубин, поменьше, светился мерцающим светом, как горящая во тьме спичка. Третий рубин сиял как комета, а затем четвертый и пятый, заделанные вглубь прохладного стекла, начали подавать признаки жизни. Красный свет пульсировал и пульсировал, и Сестра Ужас почувствовала, что его ритм совпадал во времени с биением ее сердца.
   Другие рубины мерцали, вспыхивали, горели, как угольки. Внезапно засветился алмаз чистым бело–голубым светом, а сапфир в четыре карата засиял ослепительным ярко–синим огнем. Когда биение сердца Сестры Ужас участилось, также участилось мерцание сотен камней, заключенных в стеклянном кольце. Изумруд светился прохладным зеленым светом, алмаз в форме груши горел огнем белого накала, топаз пульсирующим темным красно–коричневым, а дальше рубины, сапфиры, алмазы и изумруды начали десятками пробуждаться к свету, свечение трепетало, пробегая по линиям паутины, пронизывавшей толщу стекла. Линии из драгоценных металлов – золота серебра и платины – инкрустированные вовнутрь, тоже светились и служили как бы бикфордовыми шнурами, от них еще сильнее становились вспышки изумрудов, топазов и глубокий пурпур аметистов.
   Все стеклянное кольцо рдело как многоцветный круг, и тем не менее под пальцами Сестры Ужас тепла не чувствовалось. Свечение пульсировало с такой же частотой, с какой билось сердце Сестры Ужас, а мерцающие волшебные цвета горели все ярче.
   Она никогда не видела ничего подобного, никогда, даже на витринах магазинов по Пятой Авеню. Камни невиданных цветов и чистоты были заделаны внутрь стекла, некоторые до пяти–шести карат, а другие крошечные, но тем не менее ярко светившиеся. Стеклянные кольцо пульсировало… пульсировало… пульсировало…
   – Леди? – прошептал Арти, в распухших глазах которого отражалась свечение. – Можно… Мне подержать?
   Ей не хотелось отдавать его, но он смотрел с таким изумлением и желанием, что она не могла ему отказать.
   Его обожженные пальцы сжали его, и как только оно освободилось от руки Сестры Ужас, пульс стеклянного кольца изменился, подхватив биение сердца Арти Виско. Также изменились и цвета, сильнее засветился голубой, а рубиновый цвет чуть–чуть уменьшился. Арти ласкал его, эта бархатистая поверхность напоминала ему ощущение ласкового касания кожи его жены, когда она была молода и они были молодоженами, только что начавшими свою совместную жизнь. Он подумал о том, как сильно любил свою жену и желал ее. Он ошибся, понял он в это мгновение. Ему было куда идти. Домой, подумал он. Я должен добраться домой.
   Через несколько минут он осторожно возвратил эту вещь Сестре Ужас. Она опять изменилась, и Сестра Ужас сидела, держа ее в ладонях и всматриваясь в прекрасные глубины.
   – Домой,– прошептал Арти, и она подняла взгляд. Мысли Арти не могли расстаться с воспоминанием о мягкой коже жены. – Я должен добраться домой,– сказал он, и голос его прозвучал уверенно. Он неожиданно быстро заморгал, будто бы получил пощечину, и Сестра Ужас увидела в его глазах слезы.
   – Здесь… нет нигде телефона, а? – спросил он. – И полицейских тоже нет.
   – Нет,– сказала она. – Я думаю, что нет.
   – Ох,– он кивнул, посмотрел на нее, потом вновь на пульсирующее свечение. – Вам… нужно идти домой! – сказал он.
   Она печально усмехнулась:
   – Мне некуда идти.
   – Тогда почему бы вам не проехаться вместе со мной?
   Она рассмеялась.
   – Проехаться с вами? Мистер, вы не заметили, что машины и автобусы сегодня слегка выбились из графика?
   – У меня на ногах есть обувь. У вас тоже. Мои ноги еще ходят, и ваши тоже. – Он отвел взгляд от яркого свечения и оглядел окружающую разруху, как будто впервые отчетливо увидел ее. Боже наш,– сказал он. – О, Боже наш, за что?
   – Не думаю, что… что Бог имел какое–то отношение к сделанному,– сказала Сестра Ужас. – Я помню, как молилась о Царствии Божием, молилась о Судном Дне, но я никогда не молилась о таком. Никогда.
   Арти кивнул на стеклянное кольцо. – Вам нужно бы сохранить эту вещь, леди. Вы нашли ее, потому я считаю, что она ваша. Она может кое–чего стоить. Когда–нибудь. – Он восхищенно потряс головой. – Такие вещи не бросают, леди! – сказал он. – Я не знаю, что это такое, но такие вещи не бросают, это уж точно. – Он неожиданно встал и поднял воротник своего норкового манто. – Ну, я думаю, вы сами прекрасно поняли это, леди. – И, бросив последний взгляд на желанное стеклянное кольцо, он повернулся и зашагал прочь.
   – Эй,– Сестра Ужас тоже встала. – Куда вы собрались идти?
   – Я говорил вам,– ответил он, не оборачиваясь. – Я собираюсь попасть домой.
   – Вы ненормальный? Детройт ведь не за углом!
   Он не остановился. Чокнутый, решила она. Безумнее, чем я! Она положила стеклянные кольцо в свою новую сумку “Гуччи”, и как только она отняла от него руку, пульсация прекратилась и свечение сразу же погасло, как будто эта вещь снова заснула. Она поспешила за Арти. – Эй! Подождите! А что вы думаете насчет пищи и воды?
   – Думаю, что найду, когда мне будет нужно! Если не найду, обойдусь. У меня ведь нет выбора, леди, а?
   – Почти никакого,– согласилась она.
   Он остановился лицом к ней. – Правильно. Черт возьми, я не знаю, дойду ли? Я даже не знаю, смогу ли выбраться из этой чертовой свалки мусора! Но мой дом не здесь. Если кто–то умирает, он должен стремиться к дому, туда, где он кого–то любит, чтобы умереть там, вы так не считаете? – Он пожал плечами. – Может, я найду других людей. Может, найду автомобиль. Если хотите – оставайтесь здесь, это ваше дело, но у Арти Виско есть обувь на ногах, и Арти Виско способен шагать. – Он помахал рукой и зашагал опять.
   Он теперь не сумасшедший,– подумала она.
   Стал накрапывать холодный дождь, капли его были черны и маслянисты. Сестра Ужас снова открыла сумку и коснулась бесформенного стеклянного кольца одним пальцем, чтобы посмотреть, что произойдет.
   Один из сапфиров пробудился, и это напомнило ей вращающийся голубой луч, освещавший ее лицо. Картина в памяти была близко, совсем рядом, но прежде чем она смогла поймать ее, она ускользнула. Это было что–то такое, что, она знала, она еще не готова была вспомнить.
   Она убрала палец, и сапфир потемнел.
   Один шаг, подумала она. Один шаг, а затем другой, и так постепенно ты дойдешь туда, куда нужно.
   Но что, если ты не знаешь, куда идти?
   – Эй,– крикнула она Арти. – Хотя бы поищите зонтик! Я постараюсь найти вам сумку, как у меня, чтобы вам было куда положить пишу и вещи! – Господи, подумала она. Этот парень не пройдет и мили! Ей надо идти с ним, решила она, хотя бы ради того, чтобы он не свернул себе шею. – Подождите меня! – закричала она. Потом он прошла несколько ярдов к фонтану из разбитого водопровода и стала под него, дав воде смыть с нее пыль, пепел и кровь. Затем открыла рот и стала пить до тех пор, пока у нее в животе не забулькало. Но теперь жажду сменил голод. Может, ей удастся найти что–нибудь поесть, а может, и нет, рассуждала она. Но хотя бы жажда теперь больше ее не мучает. Один шаг, подумала она. По одному шагу.
   Арти ожидал ее. По привычке Сестра Ужас подхватила несколько кусков стекла поменьше, в которых вплавились камешки, завернула их в драный голубой шарф и положила в сумку “Гуччи”. Она быстро прошлась по краю развала, рая для мусорщиков, таких как она, и нашла нефритовую шкатулку, заигравшую мелодию, когда она открыла крышку, и нежная музыка среди такого обилия смертей слишком растрогала ее.
   Она оставила шкатулку посреди кучи мусора и зашагала к Арти по холодному дождю, а позади нее остались развалины ее любимого волшебного уголка.

Глава 17. Пришел косец

   – Суслик в норе! – бредил Поу–Поу Бриггс. – Господи наш, пришел косец…
   Джош Хатчинс не имел представления, сколько прошло времени и сколько они тут пробыли, он долго спал и видел ужасные сны про Рози и мальчиков, бегущих перед огненным смерчем. Он поражался, что все еще мог дышать, воздух был спертый, но казался терпимым. Джош ждал, что вскоре просто закроет глаза и не проснется. Боль от ожогов можно была переносимой, если не двигаться. Джош лежал, слушая, как бормочет старик, и думал, что от удушья не так уж плохо умереть, это в чем–то похоже на то, как просто закашляться во сне, не будешь даже по–настоящему знать, что легкие страдают от нехватки кислорода. Больше всего ему было жалко девочку. Такая маленькая, думал он. Такая маленькая. Даже не успела вырасти.
   Ну, ладно, решил он, буду опять спать. Может, это будет последний раз. Он подумал о людях, ждавших его на борцовской площадке в Конкордии и заинтересовался, сколько из них мертвы или умирают прямо сейчас, в эту самую минуту. Бедный Джонни Ли Ричвайн! В один день сломать ногу, а на следующий – такое! Дерьмо! Это несправедливо. Совсем не справедливо.
   Что–то потянуло его за рубашку. На мгновение слабый испуг пробежал по нервам.
   – Мистер? – спросила Свон. Она услышала его дыхание и во тьме подползла к нему. – Вы меня слышите, мистер? – Она опять для верности потянула за его рубашку.
   – Да, слышу. Что у тебя?
   – Мама заболела. Вы не поможете?
   Джош сел. – Что с ней?
   – Она странно дышит. Пожалуйста, сходите, помогите ей.
   Голос девочки был напряженный, но слез в нем не было. Крепкая маленькая девочка, подумал он.
   – Хорошо. Возьми мою руку и веди к ней. – Он вытянул руку, и через несколько секунд она в темноте нашла и стиснула его палец своими тремя.
   Свон вела его, они вдвоем продвигались через подвал к тому месту, где на земле лежала ее мать. Свон спала, свернувшись рядом с матерью, когда ее разбудил звук, похожий на скрип дверной петли. Тело матери было горячим и влажным, но Дарлин бил озноб.
   – Мама,– прошептала Свон. – Я привела гиганта помочь тебе.
   – Мне нужен только покой, родная. – Голос у нее был сонный. – У меня все хорошо. Не беспокойся обо мне.
   – У вас ничего не болит? – спросил ее Джош.
   – Идиотский вопрос. У меня болит все. Господи, не понимаю, что же меня так. Еще совсем недавно я чувствовал себя вполне хорошо, всего–то лишь солнечный ожог. Но что за дерьмо! Мой ожог сейчас усилился. – Она с трудом сглотнула. – Сейчас в самый раз было бы пиво.
   – Может быть, здесь есть что–нибудь выпить! – Джош начал искать, вскрыл несколько смятых банок. Без света он не мог определить, что в них находится. Он был голоден и хотел пить, и знал, что ребенок тоже должен хотеть есть. И Поу–Поу наверняка надо бы попоить. Он нашел банку чего–то, что зашипело при открывании крышки и потекло, и попробовал жидкость на вкус. Затем поднес банку ко рту женщины так, чтобы она могла пить. Она отхлебнула из нее, потом слабо оттолкнула от себя. – Что вы пытаетесь сделать со мной, отравить? Я сказала, что хочу пива!
   – Извините. Это все, что я смог найти сейчас. – Он дал банку Свон и сказал, чтобы она попила.
   – За нами не идут, чтобы откопать нас из этого сортира?
   – Не знаю. Может быть… – Он помолчал. – Может быть, скоро.
   – О Боже. У меня один бок горит, будто его поджаривают, а другой замерзает. Все это так неожиданно.
   – Все будет хорошо,– сказал Джош. Смешно, но он не знал, что еще сказать. Он чувствовал, что девочка рядом с ним молчит и слушает. Она знает, подумал он. – Просто отдохните, и силы к вам вернуться.
   – Вот видишь, Свон? Я же говорила тебе, что со мной все будет хорошо.
   Больше Джошу делать тут было нечего. Он взял у Свон банку с персиковым соком и ползком добрался к бредящему Поу–Поу. – Идет с косой,– бормотал Поу–Поу. – О Боже… Ты нашел ключ? Как же я теперь заведу грузовик без ключа?
   Джош положил руку на голову старика, приподнял ее и поднес вскрытую банку к его губам. Поу–Поу и трясся от холода и горел от жара. – Попейте, сказал Джош, и старик, послушный, как ребенок, припал к банке.
   – Мистер? Мы собираемся выбраться отсюда?
   Джош не думал, что девочка рядом. Голос у нее был все такой же спокойный, и она говорила шепотом, чтобы не услышала мать.
   – Конечно,– ответил он. Ребенок замолчал, и опять у Джоша было ощущение, что даже в темноте она видела, что он лгал.
   – Я не знаю,– прибавил он. Может быть. Может быть и нет. Это зависит…
   – Зависит от чего?
   Да успокоишься ты? – подумал он. – Это зависит от того, что сейчас творится там, наружи. Ты понимаешь, что произошло?
   – Что–то взорвалось,– ответила она.
   – Правильно. Но и во многих других местах тоже что–то взорвалось. Целые города. Там может быть… – он поколебался. Давай скажи все. Может и удастся. – Возможно, миллионы людей погибли или завалены так же, как и мы. Потому может быть не осталось никого, чтобы вызволить нас.
   Она помолчала минуту. Потом ответила:
   – Это не то, о чем я спрашивала. Я спросила: “Мы собираемся выбраться отсюда?”
   Джош понял, что она спрашивает, собираются ли они сами попытаться отсюда выбраться вместо того, чтобы ждать, что кто–то еще придет их вызволять.
   – Ну,– сказал он. – Если бы у нас был под руками бульдозер, я бы сказал “да”. А так – я не думаю, что мы в ближайшее время что–нибудь сможем предпринимать.
   – Моя мама действительно больна,– сказала Свон, и на этот раз голос ее дрогнул. – Я боюсь.
   – Я тоже,– признался Джош.
   Девочка один раз всхлипнула, но потом перестала, словно бы взяла себя в руки огромной силой воли. Джош потянулся и нашел ее руку. На ней лопнул волдырь. Джош вздрогнул и убрал руку.
   – А ты как? – спросил он ее. – У тебя болит что–нибудь?
   – Кожу больно. Как будто ее колет и царапает. И в животе у меня болит. Мне пришлось недавно сходить по большому, но я сделала это там, в углу.
   – Да, у меня самого тоже болит.
   Ему самому тоже хотелось облегчиться, и он уже думал, как бы сделать какую–то систему санитарии. У них была масса консервированных в банках продуктов и фруктовых соков и трудно сказать чего еще, заваленного землей около них.
   Прекрати! – приказал он себе, потому что этим оставлял себе капельку надежды.
   Воздух скоро закончиться! В их положении нет никакого способа выжить!
   Но он понимал, что они находятся в единственном месте, где можно было бы укрыться от взрыва. Из–за всей этой толщи земли, наваленной сверху, радиация не могла сюда проникнуть. Джош устал, у него ломило суставы, но он больше не чувствовал желания лежать и умирать; если он так поступит, то девочке придется остаться здесь замурованной. Если же он поборет изнурение и станет действовать, наведя порядок в банках с едой, он сможет добиться того, что они будут продолжать оставаться в живых еще… сколько? Ему было интересно. Еще один день? Неделю?
   – Сколько тебе лет? – спросил он.
   – Девять,– ответила она.
   – Девять,– нежно повторил он и покачал головой.
   Гнев и печаль боролись в его душе. Девятилетний ребенок должен играть на летнем солнышке. Девятилетний ребенок не должен сидеть в темном подвале, будучи одной ногой в могиле. Это несправедливо! К чертям собачьим, как это несправедливо!
   – Как тебя зовут?
   – Сью Ванда. Но мама зовет меня Свон. Как это вы стали гигантом?
   Слезы были у него на глазах, но ему удалось улыбнуться.
   – Наверно потому, что в детстве я хорошо ел кашку, когда я был примерно в твоем возрасте.
   – И от каши вы стали гигантом?
   – Ну, я всегда был большим. Раньше я играл в футбол, сначала в университете в Оберне, затем за Нью–Орлеанских “Святых”.
   – А сейчас?
   – Сейчас – нет. Я… я борец,– сказал он. – Профессиональная борьба. Выступаю в роли плохого парня.
   – Ох,– Свон подумала про это. Она вспомнила, что один из многих ее дядей, дядя Чак, раньше ходил на борцовские матчи в Уичито, а также смотрел их по телевизору.
   – Вам это нравилось? Я имею в виду, быть плохим парнем?
   – По правде говоря, это как бы игра. Я просто изображал плохого. И я не знаю, нравилось мне это или нет. Это просто было то, что я умел делать.
   – Суслик в норе! – сказал Поу–Поу. – Господи, пусть он уйдет!
   – Почему он все время говорит про суслика? – спросила Свон.
   – Его мучает боль. Он не понимает, что говорит.
   Поу–Поу бредил что–то о комнатных тапочках, что хлебам нужен дождь, потом опять впал в молчание. От тела старика несло жаром как из открытой печки, и Джош понял, что долго тот не протянет. Лишь Богу известно, что произошло в его мозгу, когда он смотрел на взрыв.
   – Мама говорила, что мы едем в Блейкмен,– сказала Свон, отвлекая его внимание от старика. Она поняла, что он умрет. – Она говорила, что мы едем домой. А вы куда едете?
   – В Гарден–Сити. Я должен был там выступать.
   – Там ваш дом?
   – Нет. Мой дом в Алабаме, далеко–далеко отсюда.
   – Мама говорила, что мы едем к дедушке. Он живет в Блейкмене. А ваша семья живет в Алабаме?
   Он подумал о Рози и двух сыновьях. Но теперь они – часть чьей–то другой жизни, если, конечно, еще были в живых.
   – У меня нет никакой семьи,– сказал Джош.
   – Разве у вас никого нет, кто вас любит? – спросила Свон.
   – Нет,– ответил он. – Думаю, что нет.
   Он услышал стон Дарлин и сказал:
   – Лучше бы тебе посмотреть за матерью, а?
   – Да, сэр. – Свон поползла было от него, но потом оглянулась во тьму туда, где был гигант. – Я знала, что должно было случиться что–то ужасное, сказала она. – Я знала про это в ту ночь, когда мы покинули трейлер дяди Томми. Я пыталась объяснить это маме, но она не поняла.
   – Как же ты узнала?
   – Мне это поведали светлячки,– сказала она. – Я поняла это по их свечению.
   – Сью Ванда? – слабо позвала Дарлин. – Свон? Где ты?
   Свон ответила:
   – Тут, мама,– и поползла назад к матери.
   Светлячки ей сказали, подумал Джош. Правильно. По меньшей мере, у девочки сильное воображение. Это хорошо: иногда воображение может стать самым лучшим укрытием, когда дела идут совсем неважно. Но вдруг он вспомнил стаи саранчи, в которые попал его автомобиль. Они летели из полей тысячами в последние два–три дня, говорил Поу–Поу. Что–то странное.
   Может, саранча узнала как–то про то, что должно будет случиться в этих полях? – удивился Джош. Наверное они умели ощущать несчастье, может, улавливали его запах в воздухе или в самой земле?
   Мысли его перешли к более важным вопросам. Сначала ему нужно найти место, чтобы помочиться, иначе его мочевой пузырь лопнет. Прежде ему не приходилось мочиться на четвереньках. Но, если с воздухом будет хорошо и они еще протянут сколько–нибудь, то с их добром что–то надо будет делать. Ему не улыбалось ползать по своему добру, как, впрочем, и по чужому. Пол был из бетона, но он весь растрескался от толчков, и тут он вспомнил про садовую мотыгу, на которую наткнулся где–то в завале, она могла бы оказаться полезной, чтобы выкопать отхожее место.
   Он решил, что обследует на четвереньках подвал до другого конца, собирая банки и все прочее, что попадется в руки. Явно здесь есть много пищи, а в банках может быть достаточно воды и соков, чтобы им продержаться какое–то время. Нужнее всего был свет, но он не знал, сколько им придется быть без электричества.
   Он отполз в дальний угол, чтобы помочиться. Долго придется ждать до следующей ванны, подумал он. Зато в ближайшее время не понадобятся солнечные очки.
   Его передернуло. Моча жгла, как аккумуляторная кислота, вытекая из него.
   Однако я жив! – подбодрил он себя. Может быть, не так уж много в мире того, ради чего стоит жить, но я жив. Завтра, может, я и умру, но сегодня я жив и мочусь, сидя на коленках.
   И в первый раз после взрыва он позволил себе подумать, что когда–нибудь, каким–нибудь образом он еще сможет снова увидеть наружный мир.

Глава 18. Сделать первый шаг, чтобы начать

   Темнота опустилась внезапно. В июльском воздухе стоял декабрьский холод, и черный ледяной дождь продолжал лить на руины Манхеттена.
   Сестра Ужас и Арти Виско вдвоем стояли на верху гряды, образованной развалившимися зданиями, и смотрели на запад. На другом берегу реки Гудзон все еще полыхали пожары на нефтеперегонных заводах Хоубокона и Джерси–Сити, и огонь там был оранжевого цвета, на западе же пожаров не было. Капли дождя стучали по сморщенному пестрому зонтику, который Арти нашел руинах магазина спортивных товаров. Магазин этот снабдил их и другими сокровищами: ярко–оранжевым рюкзаком “Дей–Гло”, висевшим за спиной Арти, и новой парой кроссовок на ногах Сестры Ужас. В сумке “Гуччи” за ее плечом была обгоревшая буханка черного хлеба, две банки анчоусов с ключиками для открывания на акрышках, пакет жаренных ломтиков ветчины и чудом уцелевшая бутыль имбирного пива, пережившая катастрофу. Им потребовалась несколько часов, чтобы пересечь пространство между верхней частью Пятой Авеню и их первым пунктом назначения – Туннелем Линкольна. Однако туннель обрушился, и река текла, затопила его прямо до ворот для сбора пошлины, возле которых горой лежали раздавленные автомобили, бетонные плиты и трупы.