Страница:
Он предложил, чтобы полковник Маклин устроил штаб в спортивном зале. Они нашли сокровище: помойное ведро, в котором можно хранить воду из туалетных бачков. Когда Роланд, чей желудок терзал голод, покинул их, чтобы собрать еду, раскиданную по кухне, оба, Маклин и капитан Уорнер, спали, а Роланд остался с автоматическим пистолетом “Ингрем” на плече и священным топором, рукоять которого для безопасности была заткнута за пояс. Около него на полу лежал фонарик, освещавший ошметки еды, разметавшиеся от банок, стоявших ранее в кладовой. В кухонных ведерках для отходов были настоящие сокровища: кожура от бананов, ошметки помидор, остатки невычищенного содержимого в банках и несколько бисквитов от завтрака. Все, что попадалось съедобного, шло в мешок Роланда, кроме бисквитов, которые он сразу же съел, так как не ел еще с момента катастрофы.
Он поднял черный кусок чего–то и стал запихивать его в мешок, но приостановился. Черный предмет напомнил ему то, что он сделал с маленькими хомячками Майка Армбрустера в тот день, когда Армбрустер принес их в кабинет биологии. Хомячки оставались в конце кабинета после занятий, в то время как Армбрустер ушел на занятия футболом. Роланд вынес клетку с хомячками, не замеченный уборщицами, и крадучись пролез в школьную автомастерскую. В ее углу стоял металлический чан с зелено–коричневой жидкостью, над чаном была прикреплена надпись: Надень перчатки!
Роланд надел пару тяжелых асбестовых перчаток, поворковал двум маленьким хомячкам и вспомнил, как Армбрустер смеялся над ним и плевал в него, когда он валялся в пыли.
Потом он взял клетку за ручку и отпустил ее в чан с кислотой, которой пользовались для очистки заржавевших радиаторов, так что они после этого блестели.
Он подержал хомячков в кислоте, пока не перестали идти пузыри. Когда он вынул из нее клетку, то заметил, что кислота подействовала на и металл: он очистился до белизны. Потом он снял перчатки и на черенке метлы отнес клетку назад в кабинет биологии.
Он часто думал, какое было лицо у Майка Армбрустера, когда тот увидел, что стало с его хомячками. Армбрустер так и не узнал, часто размышлял потом Роланд, как много есть у Рыцаря Короля способов сводить счеты.
Роланд бросил, что бы оно ни было, в мешок. Он вывернул банку овсянки и – о чудо из чудес! – увидел зеленое яблоко. И то и другое пошли в мешок. Он продолжал ползать, поднимая мелкие камни и опасаясь трещин.
Он забрался слишком далеко от фонарика и остановился. Мешок для мусора уже кое–что весил. Король должен быть доволен. Он пошел на свет, бесчувственно наступая на мертвых.
Позади него послышался шум. Даже не шум, а звук шевельнувшегося воздуха, и он понял, что он тут не один.
Прежде чем он успел повернуться, рот ему зажали рукой.
– Отдай мешок,– сказал мужской голос. – Быстро!
Мешок вырвали из рук.
– У маленького засранца есть автоматический пистолет “Ингрем”!
Он тоже был сорван с плеча. Рука освободила рот, но переместилась на горло.
– Где Маклин? Где он прячется, этот сукин сын?
– Я не могу… Я не могу дышать,– прохрипел Роланд.
Мужчина выругался и швырнул его на пол. Очки Роланда слетели, на спину ему встала нога.
– Кого ты собирался убивать из автомата, детка? Ты был уверен, что вся эта еда достанется тебе и полковнику?
Один из них вытащил фонарик и посветил в лицо Роланду. Он подумал, что, судя по их голосам и движениям, их было трое, но точной уверенности у него не было. Он моргнул, когда услышал клацанье спущенного предохранителя на автомате.
– Убей его, Шорр,– настаивал один. – Вышиби его е…ные мозги!
Шорр. Роланду знакомо это имя. Сержант по приему Шорр.
– Я знаю, что он жив, детка.
Шорр стоял над ним, нога его давила на спину Роланда.
– Я спускался в центр управления и нашел тех людей, которые работали в темноте. И я нашел капрала Прадо. Он рассказал мне, как пацан вытащил Маклина из ямы и что полковник ранен. Он просто бросил капрала Прадо подыхать, правда?
– Капрал… не мог двигаться. Он и стоять не мог из–за ноги. Нам пришлось оставить его.
– Кто еще был с Маклином?
– Капитан Уорнер,– с трудом произнес Роланд. – Больше никого.
– И он послал тебя сюда искать еду? Это он дал тебе автомат и сказал убивать других?
– Нет, сэр.
Шарики у Роланда бешено крутились, ища как выскользнуть из ситуации.
– Где он прячется? Сколько у него оружия?
Роланд молчал. Шорр нагнулся к нему и приставил ствол автомата к его виску.
– Там, недалеко отсюда, есть еще девять человек, которые нуждаются в пище и питье,– выразительно сказал Шорр. – Моих людей. Я думал, что уже умираю, и видел такое…
Он запнулся, потрясенный, не в состоянии продолжать.
– Такое, что никто не должен видеть и вспоминать. В этом виноват Маклин. Он знал, что это место не продержится, обязан был знать это.
Ствол царапнул по голове Роланда.
– Великий и могущественный Маклин со своими оловянными солдатиками и поношенными медалями! Марширующими туда и сюда старперами! Он знал, что должно было произойти! Разве не так?
– Да, сэр.
Роланд ощутил рукоятку священного топора за поясом. Медленно стал подводить руку под себя.
– Он знает, что до неприкосновенного запаса ни за что не добраться, так ведь? И он послал тебя сюда, чтобы собрать объедки раньше, чем успеют другие? Ты, паршивец!
Шорр схватил его за воротник и потряс, что помогло Роланду подобраться поближе к священному топору.
– Полковник хочет собрать все в одно место,– сказал Роланд. Тяни время! – подумал он. – Он хочет собрать всех и разделить поровну еду и во…
– Ты врешь! Он хочет это только для себя!
– Нет! Еще можно добраться до НЗ.
– Говно собачье! – заревел человек, и в голосе его послышались безумные нотки. – Я слышал, как остатки нижнего уровня обвалились! Я знаю, что все они мертвы! Он хочет всех нас убить, а всю еду забрать себе!
– Кончай его, Шорр,– сказал другой мужчина. – Вышиби ему шарики из головы.
– Подожди, подожди. Я хочу узнать, где Маклин! Где он прячется и сколько у него оружия?
Пальцы Роланда почти коснулись лезвия. Ближе… ближе…
– У него много автоматов. Есть пистолет. И еще пулемет.
Ближе и еще ближе.
– Там у него целый арсенал.
– Где там? Где там?
– В одном… помещении. Это как идти из коридора.
Почти ухватил.
– Какое помещение, ты, говнюк? – Шорр опять сграбастал его, злобно затряс, и Роланд воспользовался этим движением: он вытянул священный топор из–за пояса и взял его за рукоятку, крепко зажав кулак. Когда он решит ударить, это должно быть сделано быстро: если у тех двоих есть автоматы, его прикончат.
Плачь! – сказал он себе. Выдавил из себя хныканье.
– Пожалуйста… Пожалуйста, не бейте меня! – он издал звук рвоты и почувствовал, как ствол “Ингрема” отводится от головы.
– Маленький говнюк! Маленький вонючий говнюк! А ну! Стой, как мужчина! он рванул Роланда за руку и стал ставить его не ноги.
Пора! – подумал Роланд, очень спокойно и взвешено. Рыцарь Короля не боится смерти!
Он поддался силе мужчины, поднимавшего его, и тут расправился, как пружина, извернулся и нанес удар священным топором, на лезвии которого еще была кровь Короля.
Свет фонарика сверкнул за скалой; лезвие врезалось в щеку Шорра, как будто отрезало кусок индейки в день Благодарения. Он был настолько, что на мгновение замешкался, и кровь брызнула из раны, а палец нажал на спусковой крючок, послав очередь пуль, просвистевших над головой Роланда. Шорр завалился назад, половина его лица была содрана до кости. Роланд кинулся на него, с озверением ударив, прежде чем тот смог направить автомат на него.
Один из оставшихся схватил Роланда за плечо, но Роланд метнулся в сторону, почти оборвав половину своей рубашки. Он опять кинулся на Шорра и схватился за его мясистую руку на автомате. Шорр зацепился ногой о мертвое тело, “Ингрем” выпал, брякнув о камни, у ноги Роланда.
Роланд подхватил его. Лицо его исказилось дикой гримасой и он рывком повернулся к человеку с фонарем. Расставив ноги в положение для стрельбы, как его учил полковник, прицелился и нажал на спусковой крючок.
Автомат застучал как швейная машинка, но отдача отбросила его на кучу обломков, и он уселся на зад. Падая, увидел, что фонарик в руке мужчины разлетелся, и раздалось сначала мычание, а потом вскрик боли. Кто–то застонал и пополз по полу. Роланд дал очередь в темноту, красные траектории от пуль зарикошетили по стенам. Раздался еще один вскрик, перешедший в бульканье и исчезнувший вдалеке, и Роланд подумал, что один из мужчин, должно быть, ступил в расщелину в полу и свалился вниз. Он обдал кафетерий струями пуль и лишь затем прекратил стрельбу, потому что знал, что теперь он один.
Он прислушался, сердце бешено колотилось. Сладкий запах пороха висел в воздухе.
– Ну давайте! – заорал он. – Еще хотите? Давайте!
Но в ответ была тишина. Всех он убил или не всех, он не знал. Он был уверен лишь, что одного–то убил уж точно.
– Сволочи,– выдохнул он,– сволочи, в следующий раз всех убью.
Он захохотал. Собственный смех ошеломил его. Он не был похож ни на какой из тех смехов, которые он слышал. Ему хотелось, чтобы они вернулись. Ему хотелось еще раз попробовать убивать.
Роланд поискал очки. Нашел мешок для мусора, но очки пропали. Теперь все будет смутно, но это было ничего, все равно света не было. Руки его наткнулись на теплую кровь и тело, из которого она вытекла. Минуту или две он бил ногой по его голове.
Роланд поднял мешок для мусора и, держа наготове “Ингрем”, осторожно пошел по кафетерию туда, где, он знал, должен быть выход; носками ботинок он щупал, нет ли провалов. Ему удалось пройти в коридор.
Он все еще дрожал от возбуждения. Вокруг было темно и тихо, не считая размеренного падения где–то капель воды. Он на ощупь шел по дороге к спортзалу, неся мешок с добычей, горя желанием рассказать Королю, что он победил трех злобных гномов из подземелья. И что одного из них звали Шорр. Но здесь может быть еще много троллей! Они просто так не уступят, и, кроме того, он был не уверен, убил ли он сержанта Шорра.
Роланд скалился во тьме, его лицо и волосы были мокры от холодного пота. Он был очень, очень горд тем, что защитил Короля, хотя и жалел, что потерял фонарик. В коридоре под ноги ему попадались тела, раздувшиеся, как газовые баллоны.
Это превратилось в самую великую игру, в какую ему доводилось играть. Это обошло компьютерные игры на целый световой год.
До этого ему не приходилось стрелять в людей. И он к тому же не ощущал себя таким сильным.
В окружении темноты и смерти, неся мешок, полный объедков, и теплый автоматический пистолет “Ингрем”, Роланд Кронингер наслаждался истинным экстазом.
Глава 24. Сохраните дитя
Глава 25. Прогулка во сне
Он поднял черный кусок чего–то и стал запихивать его в мешок, но приостановился. Черный предмет напомнил ему то, что он сделал с маленькими хомячками Майка Армбрустера в тот день, когда Армбрустер принес их в кабинет биологии. Хомячки оставались в конце кабинета после занятий, в то время как Армбрустер ушел на занятия футболом. Роланд вынес клетку с хомячками, не замеченный уборщицами, и крадучись пролез в школьную автомастерскую. В ее углу стоял металлический чан с зелено–коричневой жидкостью, над чаном была прикреплена надпись: Надень перчатки!
Роланд надел пару тяжелых асбестовых перчаток, поворковал двум маленьким хомячкам и вспомнил, как Армбрустер смеялся над ним и плевал в него, когда он валялся в пыли.
Потом он взял клетку за ручку и отпустил ее в чан с кислотой, которой пользовались для очистки заржавевших радиаторов, так что они после этого блестели.
Он подержал хомячков в кислоте, пока не перестали идти пузыри. Когда он вынул из нее клетку, то заметил, что кислота подействовала на и металл: он очистился до белизны. Потом он снял перчатки и на черенке метлы отнес клетку назад в кабинет биологии.
Он часто думал, какое было лицо у Майка Армбрустера, когда тот увидел, что стало с его хомячками. Армбрустер так и не узнал, часто размышлял потом Роланд, как много есть у Рыцаря Короля способов сводить счеты.
Роланд бросил, что бы оно ни было, в мешок. Он вывернул банку овсянки и – о чудо из чудес! – увидел зеленое яблоко. И то и другое пошли в мешок. Он продолжал ползать, поднимая мелкие камни и опасаясь трещин.
Он забрался слишком далеко от фонарика и остановился. Мешок для мусора уже кое–что весил. Король должен быть доволен. Он пошел на свет, бесчувственно наступая на мертвых.
Позади него послышался шум. Даже не шум, а звук шевельнувшегося воздуха, и он понял, что он тут не один.
Прежде чем он успел повернуться, рот ему зажали рукой.
– Отдай мешок,– сказал мужской голос. – Быстро!
Мешок вырвали из рук.
– У маленького засранца есть автоматический пистолет “Ингрем”!
Он тоже был сорван с плеча. Рука освободила рот, но переместилась на горло.
– Где Маклин? Где он прячется, этот сукин сын?
– Я не могу… Я не могу дышать,– прохрипел Роланд.
Мужчина выругался и швырнул его на пол. Очки Роланда слетели, на спину ему встала нога.
– Кого ты собирался убивать из автомата, детка? Ты был уверен, что вся эта еда достанется тебе и полковнику?
Один из них вытащил фонарик и посветил в лицо Роланду. Он подумал, что, судя по их голосам и движениям, их было трое, но точной уверенности у него не было. Он моргнул, когда услышал клацанье спущенного предохранителя на автомате.
– Убей его, Шорр,– настаивал один. – Вышиби его е…ные мозги!
Шорр. Роланду знакомо это имя. Сержант по приему Шорр.
– Я знаю, что он жив, детка.
Шорр стоял над ним, нога его давила на спину Роланда.
– Я спускался в центр управления и нашел тех людей, которые работали в темноте. И я нашел капрала Прадо. Он рассказал мне, как пацан вытащил Маклина из ямы и что полковник ранен. Он просто бросил капрала Прадо подыхать, правда?
– Капрал… не мог двигаться. Он и стоять не мог из–за ноги. Нам пришлось оставить его.
– Кто еще был с Маклином?
– Капитан Уорнер,– с трудом произнес Роланд. – Больше никого.
– И он послал тебя сюда искать еду? Это он дал тебе автомат и сказал убивать других?
– Нет, сэр.
Шарики у Роланда бешено крутились, ища как выскользнуть из ситуации.
– Где он прячется? Сколько у него оружия?
Роланд молчал. Шорр нагнулся к нему и приставил ствол автомата к его виску.
– Там, недалеко отсюда, есть еще девять человек, которые нуждаются в пище и питье,– выразительно сказал Шорр. – Моих людей. Я думал, что уже умираю, и видел такое…
Он запнулся, потрясенный, не в состоянии продолжать.
– Такое, что никто не должен видеть и вспоминать. В этом виноват Маклин. Он знал, что это место не продержится, обязан был знать это.
Ствол царапнул по голове Роланда.
– Великий и могущественный Маклин со своими оловянными солдатиками и поношенными медалями! Марширующими туда и сюда старперами! Он знал, что должно было произойти! Разве не так?
– Да, сэр.
Роланд ощутил рукоятку священного топора за поясом. Медленно стал подводить руку под себя.
– Он знает, что до неприкосновенного запаса ни за что не добраться, так ведь? И он послал тебя сюда, чтобы собрать объедки раньше, чем успеют другие? Ты, паршивец!
Шорр схватил его за воротник и потряс, что помогло Роланду подобраться поближе к священному топору.
– Полковник хочет собрать все в одно место,– сказал Роланд. Тяни время! – подумал он. – Он хочет собрать всех и разделить поровну еду и во…
– Ты врешь! Он хочет это только для себя!
– Нет! Еще можно добраться до НЗ.
– Говно собачье! – заревел человек, и в голосе его послышались безумные нотки. – Я слышал, как остатки нижнего уровня обвалились! Я знаю, что все они мертвы! Он хочет всех нас убить, а всю еду забрать себе!
– Кончай его, Шорр,– сказал другой мужчина. – Вышиби ему шарики из головы.
– Подожди, подожди. Я хочу узнать, где Маклин! Где он прячется и сколько у него оружия?
Пальцы Роланда почти коснулись лезвия. Ближе… ближе…
– У него много автоматов. Есть пистолет. И еще пулемет.
Ближе и еще ближе.
– Там у него целый арсенал.
– Где там? Где там?
– В одном… помещении. Это как идти из коридора.
Почти ухватил.
– Какое помещение, ты, говнюк? – Шорр опять сграбастал его, злобно затряс, и Роланд воспользовался этим движением: он вытянул священный топор из–за пояса и взял его за рукоятку, крепко зажав кулак. Когда он решит ударить, это должно быть сделано быстро: если у тех двоих есть автоматы, его прикончат.
Плачь! – сказал он себе. Выдавил из себя хныканье.
– Пожалуйста… Пожалуйста, не бейте меня! – он издал звук рвоты и почувствовал, как ствол “Ингрема” отводится от головы.
– Маленький говнюк! Маленький вонючий говнюк! А ну! Стой, как мужчина! он рванул Роланда за руку и стал ставить его не ноги.
Пора! – подумал Роланд, очень спокойно и взвешено. Рыцарь Короля не боится смерти!
Он поддался силе мужчины, поднимавшего его, и тут расправился, как пружина, извернулся и нанес удар священным топором, на лезвии которого еще была кровь Короля.
Свет фонарика сверкнул за скалой; лезвие врезалось в щеку Шорра, как будто отрезало кусок индейки в день Благодарения. Он был настолько, что на мгновение замешкался, и кровь брызнула из раны, а палец нажал на спусковой крючок, послав очередь пуль, просвистевших над головой Роланда. Шорр завалился назад, половина его лица была содрана до кости. Роланд кинулся на него, с озверением ударив, прежде чем тот смог направить автомат на него.
Один из оставшихся схватил Роланда за плечо, но Роланд метнулся в сторону, почти оборвав половину своей рубашки. Он опять кинулся на Шорра и схватился за его мясистую руку на автомате. Шорр зацепился ногой о мертвое тело, “Ингрем” выпал, брякнув о камни, у ноги Роланда.
Роланд подхватил его. Лицо его исказилось дикой гримасой и он рывком повернулся к человеку с фонарем. Расставив ноги в положение для стрельбы, как его учил полковник, прицелился и нажал на спусковой крючок.
Автомат застучал как швейная машинка, но отдача отбросила его на кучу обломков, и он уселся на зад. Падая, увидел, что фонарик в руке мужчины разлетелся, и раздалось сначала мычание, а потом вскрик боли. Кто–то застонал и пополз по полу. Роланд дал очередь в темноту, красные траектории от пуль зарикошетили по стенам. Раздался еще один вскрик, перешедший в бульканье и исчезнувший вдалеке, и Роланд подумал, что один из мужчин, должно быть, ступил в расщелину в полу и свалился вниз. Он обдал кафетерий струями пуль и лишь затем прекратил стрельбу, потому что знал, что теперь он один.
Он прислушался, сердце бешено колотилось. Сладкий запах пороха висел в воздухе.
– Ну давайте! – заорал он. – Еще хотите? Давайте!
Но в ответ была тишина. Всех он убил или не всех, он не знал. Он был уверен лишь, что одного–то убил уж точно.
– Сволочи,– выдохнул он,– сволочи, в следующий раз всех убью.
Он захохотал. Собственный смех ошеломил его. Он не был похож ни на какой из тех смехов, которые он слышал. Ему хотелось, чтобы они вернулись. Ему хотелось еще раз попробовать убивать.
Роланд поискал очки. Нашел мешок для мусора, но очки пропали. Теперь все будет смутно, но это было ничего, все равно света не было. Руки его наткнулись на теплую кровь и тело, из которого она вытекла. Минуту или две он бил ногой по его голове.
Роланд поднял мешок для мусора и, держа наготове “Ингрем”, осторожно пошел по кафетерию туда, где, он знал, должен быть выход; носками ботинок он щупал, нет ли провалов. Ему удалось пройти в коридор.
Он все еще дрожал от возбуждения. Вокруг было темно и тихо, не считая размеренного падения где–то капель воды. Он на ощупь шел по дороге к спортзалу, неся мешок с добычей, горя желанием рассказать Королю, что он победил трех злобных гномов из подземелья. И что одного из них звали Шорр. Но здесь может быть еще много троллей! Они просто так не уступят, и, кроме того, он был не уверен, убил ли он сержанта Шорра.
Роланд скалился во тьме, его лицо и волосы были мокры от холодного пота. Он был очень, очень горд тем, что защитил Короля, хотя и жалел, что потерял фонарик. В коридоре под ноги ему попадались тела, раздувшиеся, как газовые баллоны.
Это превратилось в самую великую игру, в какую ему доводилось играть. Это обошло компьютерные игры на целый световой год.
До этого ему не приходилось стрелять в людей. И он к тому же не ощущал себя таким сильным.
В окружении темноты и смерти, неся мешок, полный объедков, и теплый автоматический пистолет “Ингрем”, Роланд Кронингер наслаждался истинным экстазом.
Глава 24. Сохраните дитя
Громкий писк, шедший из угла подвала, заставил Джоша повернуться на бок за фонариком и включить его. Немощная лампочка выбросила смутное желтое световое копье, и Джош направил его в тот угол, чтобы узнать, что это было.
– Что это? – спросил Свон, сидевшая в нескольких футах от него.
– Думаю, что у нас крыса.
Он поводил лучом, но увидел только путаницу досок, соломы и холмик земли, где лежала Дарлин Прескотт. Джош быстро отвел свет от могилы. Ребенок только–только стал приходить в себя.
– Ага, думаю, это крыса,– решил Джош. – Вероятно, у нее внизу где–то тут есть гнездо. Эй, мистер крыса? – позвал он. – Не возражаете, если мы воспользуемся вашим подвалом на паях на время?
– Он кричит так, будто ему больно.
– Наверное, он думает, что наши голоса тоже плохо звучат.
Он отвел луч фонарика от девочки в сторону; он уже взглянул на нее при слабом свете, и этого было достаточно. Почти все ее красивые светлые волосы обгорели, лицо представляло собой сплошные красные водянистые волдыри. Глаза, которые запомнились ему как изумительно голубые, глубоко запали и были смутно–серого цвета. Он понимал, что взрыв не пощадил и его внешность: отблеск света обнажил измазанные серым ожоги, покрывавшие его руки и кисти. Больше этого он знать не хотел. Вероятно, сам он выглядит как зебра. Но, по крайней мере, оба они были живы, и хотя у него не было чем рассчитать время, прошедшее после взрыва, он думал, что они тут уже четыре или пять дней. Еда больше не представляла собой проблемы, у них было много соков в банках. Хотя в подвале было душно, воздух все же откуда–то поступал. Самой большой неприятностью был устоявшийся запах отхожего места, но сейчас с этим поделать было ничего нельзя. Может, позже он придумает, какую–нибудь более опрятную систему санитарии, может с помощью пустых банок, если закапывать их в землю.
В луче света что–то шевельнулось.
– Смотрите,– сказала Свон,– вон там!
Маленькое, слегка обгоревшее животное копошилось на холмике из земли. Его головка повернулась к Джошу и Свон, и тут животное пискнуло опять и скрылось в холмике.
Джош сказал:
– Это не крыса! Это…
– Это – суслик,– закончила за него Свон. – Раньше я видела много их, роющихся около трейлерной автостоянки.
– Суслик,– повторил Джош. Он вспомнил голос Поу–Поу, говоривший: “Суслик в норе!”
Свон обрадовалась, что кроме них тут есть еще кто–то живой. Она слышала, как он фыркает в земле там, где не было освещено и где был холмик побольше, в котором… Она не стала думать про это, потому что больше не выдерживала. Но теперь маме больше не больно, и это было хорошо. Свон слушала, как суслик обнюхивает около себя; она очень хорошо знала их, потому что они рыли норки в ее садике… “Рыли норки”,– подумала она.
– Джош? – сказала она.
– Да?
– Суслики роют норы,– сказала она.
Джош слегка улыбнулся на это, приняв его как простое детское утверждение, но тут улыбка ее замерла от того, что ее поразило, на что она намекала. Если у суслика здесь есть гнездо, тогда здесь должен быть ход, выходящий наружу! Может, это оттуда поступает воздух! Сердце у Джоша подпрыгнуло. Может, Поу–Поу знал, что суслик проделал ход в подвал, и это было то, что он пытался сообщить им. Нору суслика можно было расширить, чтобы сделать лаз. У нас есть топор и лопата, подумал он. Может мы сможем прокопать лаз сами!
Джош подполз туда, где лежал старик.
– Эй! – сказал Джош. – Вы меня слышите? – он тронул руку Поу–Поу. – О, Господи! – прошептал Джош.
Тело старика было холодным. Оно лежало прямо, руки по бокам. Джош посветил на лицо трупа, увидел пятнистые розовые ожоги на щеках и носу, похожие на странные родимые пятна. Глазницы были черно–коричневые, пустые. Поу–Поу был мертв по меньшей мере уже несколько часов. Джош хотел было закрыть глаза Поу–Поу, но их не было, они испепелились и испарились.
Суслик пищал. Джош отвернулся от трупа и пополз на шум. Пробираясь через сусликовые холмики с фонариком, он увидел, что суслик облизывает обожженные красные лапки. Он быстро скрылся за доской, прикрывавшей гнездо. Джош потянул ее, но она не поддавалась. Стараясь быть как можно терпеливее, он начал раскачивать ее.
Суслик сердито заворчал на захватчика. Медленно Джош раскачал расщепленный кусок доски и отогнул его в сторону. Свет открыл взгляду небольшое круглое отверстие в стене на высоте около трех дюймов от пола.
– Нашел! – воскликнул Джош. Он лег на живот и поспешил вдоль хода. Примерно в двух–трех футах от входа он повернул налево, куда не доходил свет.
– Ход должен вести на поверхность,– он был возбужден, как ребенок в новогоднее утро. В нору свободно вошел его кулак. Земля была утрамбована и не поддавалась, даже на этой глубине она была утрамбована как асфальт. Раскапывать ход было бы немыслимой трудной работой, но если только держаться рядом с ним, то это было легче.
Один вопрос терзал его: стоит ли им в ближайшее время покидать подвал? Радиация снаружи может очень быстро убить их. Только Богу известно, что творится там, на поверхности. Осмелятся ли они выяснить это?
Джош услышал позади себя какой–то шум. Это были хриплые звуки, как от больных легких, хватающих воздух.
– Джош? – Свон тоже услышала звуки, от которых остатки ее волос на затылке встали дыбом; она ощутила, как что–то двигалось в темноте несколько секунд назад.
Он повернулся и посветил на Свон. Ее лицо было обращено направо. И опять послышался непонятный дребезжащий звук. Джош повел свет и то, что он увидел, заставило его ощутить, будто ледяная рука схватила его за горло.
Труп Поу–Поу вздрагивал, и это сопровождалось тем ужасным шумом. Он все еще жив, не веря себе подумал Джош, но затем: “Нет, нет! Он был мертв, когда я коснулся его! Он был мертв!”
Труп начал сгибаться. Медленно, руки все еще по бокам, мертвый стал садиться. Голова его, дюйм за дюймом, словно какой–то механизм, стала поворачиваться к Джошу Хатчинсу, пустые глазницы уставились на свет. Сожженное лицо сморщилось, рот напрягся, чтобы открыться, и Джош подумал, что если эти мертвые губы раскроются, то он растеряет все те шарики в голове, какие у него еще остались.
С шипящим звуком рот Поу–Поу раскрылся.
Из него вышел звук, похожий на шелест ветра или сухих тростников. Сначала это были почти неслышимые звуки, слабые и далекие, потом они стали усиливаться и послышалось:
– Со… хра… ните…
Глазницы глядели на свет фонаря, как будто в них еще были глаза.
– Сохраните,– повторил страшный голос.
Рот из серых губ, казалось, напрягался, чтобы образовать слова. Джош отпрянул, и тут рот проскрипел:
– Со… хра… ните… ди… тя…
Потом воздух вытек с тихим звуком “у–у–ш”. Глазницы трупа воспламенились. Джош застыл завороженный и услышал, как Свон издала изумленное “о–о–х”. Голова трупа превратилась в огненный шар, и пламя распространилось, охватив все тело колеблющимся красновато–голубым коконом. Волна плотного жара полыхнула в лицо Джоша, и он закрыл лицо руками; когда он открыл лицо, то увидел, как труп растворяется в этом огненном саване. Тело сидело прямо, уже не двигаясь, каждый дюйм его полыхал.
Горение продолжалось может еще секунд тридцать, потом огонь стал сникать, превращаясь в слабое мерцание, и последними догорели подошвы ботинок Поу–Поу.
Самой последней затухла белая зола, сохранявшая форму сидящего человека.
Огонь погас. Форма из пепла рассыпалась; не осталось ничего кроме пепла, даже кости превратились в пепел. Она обвалилась на пол, и то, что было когда–то Поу–Поу, теперь уместилось бы на лопате.
Джош остолбенело смотрел. Пепел медленно опадал в луче света. Я кажется тронулся, подумал он. Все эти звуки меня доконали!
Сзади него Свон, прикусив губу, сдерживала от испуга слезы. Я не заплачу, твердила она себе. Никогда. Желание расплакаться исчезло, и ее напуганные глаза сами нашли черного гиганта.
Сохраните дитя. Так послышалось Джошу. Но Поу–Поу был уже мертв, рассудил он. Сохраните дитя. Сью Ванду. Свон. Что бы ни заставило губы мертвеца произнести эти слова, теперь оно исчезло; остались только они одни, Джош и Свон.
Он верил в чудеса, но в чудеса библейские: что можно было разделить Красное море, превратить воду в вино, накормить одним хлебом тысячи людей; но до настоящего момента он считал, что время чудес ушло в прошлое. Но, может быть, маленькое чудо было уже в том, что он попал в эту бакалейную лавочку, раздумывал он. Настоящим чудом было то, что они все еще были живы, а труп, который садился бы и говорил, тоже увидишь не каждый день.
Позади него в земле копошился суслик. Джош решил, что он чувствует запах остатков пищи в банках. Может, эта нора суслика – тоже маленькое чудо. Он не мог отвести застывшего взгляда от кучки пепла, а голос, шелестевший как тростник, запомнится ему на всю оставшуюся жизнь, сколько бы жить ни осталось.
– Как ты? – спросил он Свон.
– В порядке,– едва слышно ответила она.
Джош кивнул. Если что–то вне его понимания хотело, чтобы он сохранил дитя, подумал он, то он сохранит дитя, чего бы, черт побери, это ему не стоило. Немного погодя, когда члены его расслабились, он пополз за лопатой, выключив фонарик для экономии. В темноте он засыпал пепел Поу–Поу Бриггса полевой землей.
– Что это? – спросил Свон, сидевшая в нескольких футах от него.
– Думаю, что у нас крыса.
Он поводил лучом, но увидел только путаницу досок, соломы и холмик земли, где лежала Дарлин Прескотт. Джош быстро отвел свет от могилы. Ребенок только–только стал приходить в себя.
– Ага, думаю, это крыса,– решил Джош. – Вероятно, у нее внизу где–то тут есть гнездо. Эй, мистер крыса? – позвал он. – Не возражаете, если мы воспользуемся вашим подвалом на паях на время?
– Он кричит так, будто ему больно.
– Наверное, он думает, что наши голоса тоже плохо звучат.
Он отвел луч фонарика от девочки в сторону; он уже взглянул на нее при слабом свете, и этого было достаточно. Почти все ее красивые светлые волосы обгорели, лицо представляло собой сплошные красные водянистые волдыри. Глаза, которые запомнились ему как изумительно голубые, глубоко запали и были смутно–серого цвета. Он понимал, что взрыв не пощадил и его внешность: отблеск света обнажил измазанные серым ожоги, покрывавшие его руки и кисти. Больше этого он знать не хотел. Вероятно, сам он выглядит как зебра. Но, по крайней мере, оба они были живы, и хотя у него не было чем рассчитать время, прошедшее после взрыва, он думал, что они тут уже четыре или пять дней. Еда больше не представляла собой проблемы, у них было много соков в банках. Хотя в подвале было душно, воздух все же откуда–то поступал. Самой большой неприятностью был устоявшийся запах отхожего места, но сейчас с этим поделать было ничего нельзя. Может, позже он придумает, какую–нибудь более опрятную систему санитарии, может с помощью пустых банок, если закапывать их в землю.
В луче света что–то шевельнулось.
– Смотрите,– сказала Свон,– вон там!
Маленькое, слегка обгоревшее животное копошилось на холмике из земли. Его головка повернулась к Джошу и Свон, и тут животное пискнуло опять и скрылось в холмике.
Джош сказал:
– Это не крыса! Это…
– Это – суслик,– закончила за него Свон. – Раньше я видела много их, роющихся около трейлерной автостоянки.
– Суслик,– повторил Джош. Он вспомнил голос Поу–Поу, говоривший: “Суслик в норе!”
Свон обрадовалась, что кроме них тут есть еще кто–то живой. Она слышала, как он фыркает в земле там, где не было освещено и где был холмик побольше, в котором… Она не стала думать про это, потому что больше не выдерживала. Но теперь маме больше не больно, и это было хорошо. Свон слушала, как суслик обнюхивает около себя; она очень хорошо знала их, потому что они рыли норки в ее садике… “Рыли норки”,– подумала она.
– Джош? – сказала она.
– Да?
– Суслики роют норы,– сказала она.
Джош слегка улыбнулся на это, приняв его как простое детское утверждение, но тут улыбка ее замерла от того, что ее поразило, на что она намекала. Если у суслика здесь есть гнездо, тогда здесь должен быть ход, выходящий наружу! Может, это оттуда поступает воздух! Сердце у Джоша подпрыгнуло. Может, Поу–Поу знал, что суслик проделал ход в подвал, и это было то, что он пытался сообщить им. Нору суслика можно было расширить, чтобы сделать лаз. У нас есть топор и лопата, подумал он. Может мы сможем прокопать лаз сами!
Джош подполз туда, где лежал старик.
– Эй! – сказал Джош. – Вы меня слышите? – он тронул руку Поу–Поу. – О, Господи! – прошептал Джош.
Тело старика было холодным. Оно лежало прямо, руки по бокам. Джош посветил на лицо трупа, увидел пятнистые розовые ожоги на щеках и носу, похожие на странные родимые пятна. Глазницы были черно–коричневые, пустые. Поу–Поу был мертв по меньшей мере уже несколько часов. Джош хотел было закрыть глаза Поу–Поу, но их не было, они испепелились и испарились.
Суслик пищал. Джош отвернулся от трупа и пополз на шум. Пробираясь через сусликовые холмики с фонариком, он увидел, что суслик облизывает обожженные красные лапки. Он быстро скрылся за доской, прикрывавшей гнездо. Джош потянул ее, но она не поддавалась. Стараясь быть как можно терпеливее, он начал раскачивать ее.
Суслик сердито заворчал на захватчика. Медленно Джош раскачал расщепленный кусок доски и отогнул его в сторону. Свет открыл взгляду небольшое круглое отверстие в стене на высоте около трех дюймов от пола.
– Нашел! – воскликнул Джош. Он лег на живот и поспешил вдоль хода. Примерно в двух–трех футах от входа он повернул налево, куда не доходил свет.
– Ход должен вести на поверхность,– он был возбужден, как ребенок в новогоднее утро. В нору свободно вошел его кулак. Земля была утрамбована и не поддавалась, даже на этой глубине она была утрамбована как асфальт. Раскапывать ход было бы немыслимой трудной работой, но если только держаться рядом с ним, то это было легче.
Один вопрос терзал его: стоит ли им в ближайшее время покидать подвал? Радиация снаружи может очень быстро убить их. Только Богу известно, что творится там, на поверхности. Осмелятся ли они выяснить это?
Джош услышал позади себя какой–то шум. Это были хриплые звуки, как от больных легких, хватающих воздух.
– Джош? – Свон тоже услышала звуки, от которых остатки ее волос на затылке встали дыбом; она ощутила, как что–то двигалось в темноте несколько секунд назад.
Он повернулся и посветил на Свон. Ее лицо было обращено направо. И опять послышался непонятный дребезжащий звук. Джош повел свет и то, что он увидел, заставило его ощутить, будто ледяная рука схватила его за горло.
Труп Поу–Поу вздрагивал, и это сопровождалось тем ужасным шумом. Он все еще жив, не веря себе подумал Джош, но затем: “Нет, нет! Он был мертв, когда я коснулся его! Он был мертв!”
Труп начал сгибаться. Медленно, руки все еще по бокам, мертвый стал садиться. Голова его, дюйм за дюймом, словно какой–то механизм, стала поворачиваться к Джошу Хатчинсу, пустые глазницы уставились на свет. Сожженное лицо сморщилось, рот напрягся, чтобы открыться, и Джош подумал, что если эти мертвые губы раскроются, то он растеряет все те шарики в голове, какие у него еще остались.
С шипящим звуком рот Поу–Поу раскрылся.
Из него вышел звук, похожий на шелест ветра или сухих тростников. Сначала это были почти неслышимые звуки, слабые и далекие, потом они стали усиливаться и послышалось:
– Со… хра… ните…
Глазницы глядели на свет фонаря, как будто в них еще были глаза.
– Сохраните,– повторил страшный голос.
Рот из серых губ, казалось, напрягался, чтобы образовать слова. Джош отпрянул, и тут рот проскрипел:
– Со… хра… ните… ди… тя…
Потом воздух вытек с тихим звуком “у–у–ш”. Глазницы трупа воспламенились. Джош застыл завороженный и услышал, как Свон издала изумленное “о–о–х”. Голова трупа превратилась в огненный шар, и пламя распространилось, охватив все тело колеблющимся красновато–голубым коконом. Волна плотного жара полыхнула в лицо Джоша, и он закрыл лицо руками; когда он открыл лицо, то увидел, как труп растворяется в этом огненном саване. Тело сидело прямо, уже не двигаясь, каждый дюйм его полыхал.
Горение продолжалось может еще секунд тридцать, потом огонь стал сникать, превращаясь в слабое мерцание, и последними догорели подошвы ботинок Поу–Поу.
Самой последней затухла белая зола, сохранявшая форму сидящего человека.
Огонь погас. Форма из пепла рассыпалась; не осталось ничего кроме пепла, даже кости превратились в пепел. Она обвалилась на пол, и то, что было когда–то Поу–Поу, теперь уместилось бы на лопате.
Джош остолбенело смотрел. Пепел медленно опадал в луче света. Я кажется тронулся, подумал он. Все эти звуки меня доконали!
Сзади него Свон, прикусив губу, сдерживала от испуга слезы. Я не заплачу, твердила она себе. Никогда. Желание расплакаться исчезло, и ее напуганные глаза сами нашли черного гиганта.
Сохраните дитя. Так послышалось Джошу. Но Поу–Поу был уже мертв, рассудил он. Сохраните дитя. Сью Ванду. Свон. Что бы ни заставило губы мертвеца произнести эти слова, теперь оно исчезло; остались только они одни, Джош и Свон.
Он верил в чудеса, но в чудеса библейские: что можно было разделить Красное море, превратить воду в вино, накормить одним хлебом тысячи людей; но до настоящего момента он считал, что время чудес ушло в прошлое. Но, может быть, маленькое чудо было уже в том, что он попал в эту бакалейную лавочку, раздумывал он. Настоящим чудом было то, что они все еще были живы, а труп, который садился бы и говорил, тоже увидишь не каждый день.
Позади него в земле копошился суслик. Джош решил, что он чувствует запах остатков пищи в банках. Может, эта нора суслика – тоже маленькое чудо. Он не мог отвести застывшего взгляда от кучки пепла, а голос, шелестевший как тростник, запомнится ему на всю оставшуюся жизнь, сколько бы жить ни осталось.
– Как ты? – спросил он Свон.
– В порядке,– едва слышно ответила она.
Джош кивнул. Если что–то вне его понимания хотело, чтобы он сохранил дитя, подумал он, то он сохранит дитя, чего бы, черт побери, это ему не стоило. Немного погодя, когда члены его расслабились, он пополз за лопатой, выключив фонарик для экономии. В темноте он засыпал пепел Поу–Поу Бриггса полевой землей.
Глава 25. Прогулка во сне
– Сигарету?
Пачка “Винстона” была протянута к ней. Сестра взяла одну сигарету. Дойл Хэлланд щелкнул золотой газовой зажигалкой, на боку которой стояли инициалы РБР. Когда сигарета задымилась, Сестра глубоко вдохнула дым в легкие – теперь не было смысла бояться рака – и выпустила его через ноздри.
Огонь полыхал в камине маленького деревянного пригородного домика, в котором они решили приютиться на ночь. Все окна были выбиты, но им удалось сохранить немного тепла в гостиной благодаря тому, что нашлись одеяла, молоток и гвозди. Они прибили гвоздями одеяла на самые большие окна и столпились у камина. В холодильнике нашлась банка шоколадного соуса, немного лимонада в пластиковом кувшине, головка салата. В чуланчике была полупустая коробка изюма и несколько банок и фляг с какими–то остатками. Тем не менее это все было съедобно, и Сестра сложила банки и фляги в сумку, которая раздулась от всего того, что она насобирала. Скоро пора будет подумать о том, чтобы найти еще одну сумку.
В течение дня они прошли чуть больше пяти миль через погруженные в молчание пригороды западной части Джерси, направляясь на запад по Межштатному шоссе номер 280 через автостоянку Гарден–Стейта. Колючий холод пронизывал до костей, а солнце было всего лишь серым пятном на низком, цвета коричневой грязи, небе, пронзаемом красными сполохами. Но Сестра заметила, что чем дальше они уходили от Манхеттена, тем больше было неповрежденных зданий, хотя почти в каждом из них окна были выбиты и они заваливались, как будто их фундаменты вытряхнуты из земли. Они добрались до местности, где были двухэтажные, тесно прижавшиеся друг к другу домики, тысячи таких, скопившихся и разбитых, как готические особнячки, на крошечных лужайках, обгоревшие до цвета опавшей листвы. Сестра заметила, что ни на одном дереве или кусте не осталось ни одного плода. Ничего больше не зеленело, все было окрашено в мышиные, серые и черные цвета смерти.
Они все–таки увидели первые автомобили, не изуродованные до состояния лома. Брошенные автомобили, краска которых облезала, а лобовые стекла были выбиты, стояли тут и там по улицам, но только в одном был ключ, но и он был сломан и заклинивающе торчал в зажигании. Они продолжали идти, дрожа от холода, а серый кружок солнца перемещался по небу.
Смеющаяся женщина в легком голубом халатике, лицо распухшее и изодранное, сидела на крылечке и насмехалась над ними.
– Опоздали,– орала она,– все уже ушли. А вы слишком опоздали.
На коленях у нее лежал пистолет, и они пошли дальше. Возле другого угла этого же дома мертвый мужчина с багровым лицом, голова страшно изуродована, прислонился к указателю автобусной остановки и ухмылялся в небо, руками обнимая “дипломат”. Это в его кармане пальто Дэйв Хэннен нашел пачку “Винстона” и газовую зажигалку.
И действительно, все ушли. Несколько трупов лежали в палисадниках или на мостовых, или на ступенях, но те, кто были живы и не совсем сошли с ума, покинули зону катастрофы. Сидя перед огнем и куря сигарету умершего, Сестра представила себе исход жителей пригородов, в панике истерично набивавших наволочки и мешки едой и всем, что можно было унести, в то время как Манхеттен исчезал за палисадами. Они забрали с собой детей и бросили животных, убегая от черного дождя, как армия бродяг и старьевщиков. Но они не брали с собой одеяла, потому что была середина июля. Никто не ожидал, что будет холодно. Они хотели только убежать от огня. Куда они бежали, где могли спрятаться? Холод наверняка подобрался к ним, и многие из них уже заснули в его объятиях глубоким сном.
Позади нее остальные скорчились на полу, на диванах, накрывшись коврами. Сестра опять затянулась сигаретой и потом глянула на резкий профиль Дойла Хэлланда. Он глядел в огонь, с “Винстоном” в губах, одной рукой с длинными пальцами на ощупь массируя ногу, в которой застрял металл. Человек чертовски сильный, подумала Сестра; он сегодня ни разу не попросил остановиться и дать отдых ноге, хотя от боли лицо его стало белым, как мел.
– И что вы собирались делать? – спросила его Сестра. – Навсегда остаться у той церкви?
Прежде чем ответить, он на минуту задумался.
– Нет,– сказал он,– не навсегда. Только до тех пор… Я не знаю… До тех пор, пока не придет тот, кто куда–то идет.
– Почему вы не ушли с другими?
– Я остался, чтобы исполнить последний обряд для стольких, скольких мог. За шесть часов после взрыва я исполнил этот обряд для стольких, что потерял голос. Я не мог говорить, а там было все больше умиравших людей. Они умоляли меня спасти их души. Умоляли меня взять их на небеса.
Он быстро взглянул на нее и отвел взгляд. Глаза у него были серые, в зеленых точках.
– Умоляли меня,– мягко повторил он,– а я не мог даже говорить, поэтому я давал им крест… и целовал их. Я целовал, чтобы они спали, и все мне верили.
Он затянулся сигаретой, выдохнул дым и смотрел, как он втягивается в камин.
– Церковь Святого Матфея была моей церковью больше двенадцати лет. Я возвращался к ней и ходил по ее развалинам, пытаясь понять, что произошло. У нас было несколько прекрасных статуй и цветные стеклянные витражи. Двенадцать лет,– он медленно покачал головой.
– Извините,– подала голос Сестра.
– А вам–то что? Вы к этому не имеете никакого отношения. Это просто… Что–то, вышедшее из–под контроля. Вполне возможно, что воспрепятствовать этому никто не мог.
Пачка “Винстона” была протянута к ней. Сестра взяла одну сигарету. Дойл Хэлланд щелкнул золотой газовой зажигалкой, на боку которой стояли инициалы РБР. Когда сигарета задымилась, Сестра глубоко вдохнула дым в легкие – теперь не было смысла бояться рака – и выпустила его через ноздри.
Огонь полыхал в камине маленького деревянного пригородного домика, в котором они решили приютиться на ночь. Все окна были выбиты, но им удалось сохранить немного тепла в гостиной благодаря тому, что нашлись одеяла, молоток и гвозди. Они прибили гвоздями одеяла на самые большие окна и столпились у камина. В холодильнике нашлась банка шоколадного соуса, немного лимонада в пластиковом кувшине, головка салата. В чуланчике была полупустая коробка изюма и несколько банок и фляг с какими–то остатками. Тем не менее это все было съедобно, и Сестра сложила банки и фляги в сумку, которая раздулась от всего того, что она насобирала. Скоро пора будет подумать о том, чтобы найти еще одну сумку.
В течение дня они прошли чуть больше пяти миль через погруженные в молчание пригороды западной части Джерси, направляясь на запад по Межштатному шоссе номер 280 через автостоянку Гарден–Стейта. Колючий холод пронизывал до костей, а солнце было всего лишь серым пятном на низком, цвета коричневой грязи, небе, пронзаемом красными сполохами. Но Сестра заметила, что чем дальше они уходили от Манхеттена, тем больше было неповрежденных зданий, хотя почти в каждом из них окна были выбиты и они заваливались, как будто их фундаменты вытряхнуты из земли. Они добрались до местности, где были двухэтажные, тесно прижавшиеся друг к другу домики, тысячи таких, скопившихся и разбитых, как готические особнячки, на крошечных лужайках, обгоревшие до цвета опавшей листвы. Сестра заметила, что ни на одном дереве или кусте не осталось ни одного плода. Ничего больше не зеленело, все было окрашено в мышиные, серые и черные цвета смерти.
Они все–таки увидели первые автомобили, не изуродованные до состояния лома. Брошенные автомобили, краска которых облезала, а лобовые стекла были выбиты, стояли тут и там по улицам, но только в одном был ключ, но и он был сломан и заклинивающе торчал в зажигании. Они продолжали идти, дрожа от холода, а серый кружок солнца перемещался по небу.
Смеющаяся женщина в легком голубом халатике, лицо распухшее и изодранное, сидела на крылечке и насмехалась над ними.
– Опоздали,– орала она,– все уже ушли. А вы слишком опоздали.
На коленях у нее лежал пистолет, и они пошли дальше. Возле другого угла этого же дома мертвый мужчина с багровым лицом, голова страшно изуродована, прислонился к указателю автобусной остановки и ухмылялся в небо, руками обнимая “дипломат”. Это в его кармане пальто Дэйв Хэннен нашел пачку “Винстона” и газовую зажигалку.
И действительно, все ушли. Несколько трупов лежали в палисадниках или на мостовых, или на ступенях, но те, кто были живы и не совсем сошли с ума, покинули зону катастрофы. Сидя перед огнем и куря сигарету умершего, Сестра представила себе исход жителей пригородов, в панике истерично набивавших наволочки и мешки едой и всем, что можно было унести, в то время как Манхеттен исчезал за палисадами. Они забрали с собой детей и бросили животных, убегая от черного дождя, как армия бродяг и старьевщиков. Но они не брали с собой одеяла, потому что была середина июля. Никто не ожидал, что будет холодно. Они хотели только убежать от огня. Куда они бежали, где могли спрятаться? Холод наверняка подобрался к ним, и многие из них уже заснули в его объятиях глубоким сном.
Позади нее остальные скорчились на полу, на диванах, накрывшись коврами. Сестра опять затянулась сигаретой и потом глянула на резкий профиль Дойла Хэлланда. Он глядел в огонь, с “Винстоном” в губах, одной рукой с длинными пальцами на ощупь массируя ногу, в которой застрял металл. Человек чертовски сильный, подумала Сестра; он сегодня ни разу не попросил остановиться и дать отдых ноге, хотя от боли лицо его стало белым, как мел.
– И что вы собирались делать? – спросила его Сестра. – Навсегда остаться у той церкви?
Прежде чем ответить, он на минуту задумался.
– Нет,– сказал он,– не навсегда. Только до тех пор… Я не знаю… До тех пор, пока не придет тот, кто куда–то идет.
– Почему вы не ушли с другими?
– Я остался, чтобы исполнить последний обряд для стольких, скольких мог. За шесть часов после взрыва я исполнил этот обряд для стольких, что потерял голос. Я не мог говорить, а там было все больше умиравших людей. Они умоляли меня спасти их души. Умоляли меня взять их на небеса.
Он быстро взглянул на нее и отвел взгляд. Глаза у него были серые, в зеленых точках.
– Умоляли меня,– мягко повторил он,– а я не мог даже говорить, поэтому я давал им крест… и целовал их. Я целовал, чтобы они спали, и все мне верили.
Он затянулся сигаретой, выдохнул дым и смотрел, как он втягивается в камин.
– Церковь Святого Матфея была моей церковью больше двенадцати лет. Я возвращался к ней и ходил по ее развалинам, пытаясь понять, что произошло. У нас было несколько прекрасных статуй и цветные стеклянные витражи. Двенадцать лет,– он медленно покачал головой.
– Извините,– подала голос Сестра.
– А вам–то что? Вы к этому не имеете никакого отношения. Это просто… Что–то, вышедшее из–под контроля. Вполне возможно, что воспрепятствовать этому никто не мог.